Ирма

Виктория Повольнова (2024)

Ирма — загадочная целительница, что жила на рубеже XIX и XXвеков. О ней ходят легенды, но не смотря на это её жизнь покрыта тайнами. Даже место нахождения её могилы доподлинно не известно. Лучшие медиумы и поисковики среди экстрасенсов вот уже более века не могут найти, где покоится великая и загадочная Ирма. Испытание, которое не прошли лучшие, но которое придётся пройти двум ученицам школы экстрасенсов. Копаясь в чужих тайнах, Мира и Паша рискуют найти свои скелеты в шкафу.

Глава 4

Мира.

— Но если она не призрак, то кто? — спросила Паша.

— Понятия не имею.

Я села на свою кровать. В комнате было почти темно. Единственным источником света служила лампа, что стояла на прикроватной тумбе Паши. Форточка была немного приоткрыта, и мы слышали, как Атаман закапывает очередную косточку, что досталась ему вместе с ужином.

Не знаю почему, но мне было уютно. Мне было спокойно. Пожалуй, я уже давно себя так не чувствовала. Это будто тебя накрывают пушистым облаком, в котором ты тонешь, заворачиваясь в него полностью. Моя напарница мне казалась не лишней в этом спокойствии. Наоборот, будто она была его неотъемлемой частью. Очень странное ощущение.

— Ты не подумай, что я подслушивала, — меня тянуло поговорить сегодня, — но я слышала ваш разговор с Лизой.

Паша вся напряглась.

— В общем, Саша специально подкатывает к врачихе. Знаю, это подло, но таким образом, он хочет отделаться от Лизы. — Глаза моей напарницы округлились, а руки сжались в кулаки. — Я думаю, что твоя подруга должна это знать, поэтому рассказываю тебе.

— Почему он не может ей просто в лицо сказать правду?

— А она поверит? — усмехнулась я.

Паша сначала открыла рот, потом его закрыла. Она прикусила нижнюю губу, уйдя в свои мысли. Естественно, она была со мной согласна. Лиза не понимала, что ей давно пора остановиться. Как и добрая половина женской части учениц, она по уши была влюблена в образ моего братца, который сама же себе и сотворила. Прав был тот человек, что писал библию, в своём изречении «Не сотвори себе кумира». Тем более Сашу. Никогда не пойму, чем он так цепляет?

— Зачем ты тогда сказала, что он рад, что Лиза досталась ему в напарницы?

Сначала я не поняла, о чём говорит моя Паша, но память быстро подкинула нужный момент.

А и в правду, зачем? Хотелось ещё больше насолить братцу, вот зачем. А сейчас получается, этот гад опять в шоколаде, а бедная девочка страдает.

— Я не над Лизой издевалась, а над Сашей. Ляпнула, не подумав, — как можно небрежнее сказала я.

— Это жестко с твоей стороны.

Я пожала плечами.

— Знаешь, его давно пора поставить на место. Я задолбалась решать проблемы за него. А если этого не делаю я, так, значит, его мама — тётя Влада этим занимается. В любом случае, Саша всегда остаётся с прикрытой попкой. Вот я и подумала, что Лиза будет самый беспроигрышный в этом случае вариант.

— Но Лиза не игрушка! — Паша вскочила с кровати. — Кто дал вам право распоряжаться другими людьми? Кто дал это право тебе?

— Согласна, хапнула лишнего, — я в знак примирения подняла руки. И что это я сегодня такая добрая и сговорчивая? — Просто он так расстроился, когда она ему досталась. Я не удержалась. Понимаешь, трудно постоянно жить с мыслью о том, что ты несёшь ответственность за себя и ещё за того парня.

— Так не неси.

Я фыркнула.

— Легко сказать. На меня с детства вешают какую-то ответственность. Я постоянно привыкла быть кому-то обязанной. Не успела я родиться, как дедушка меня тут же нарёк своей наследницей. И ведь нельзя подвести великого и всесильного Богдана Бокалдина. Ты не представляешь, как на меня смотрит весь светский круг экстрасенсов. — Я подняла палец, и с важной интонацией сказала: — «Внучка Богдана Бокалдина». И всё, шансов на неудачу у тебя уже просто нет. Так на меня смотрят все. Даже ты, — сказала я, протянув руку в сторону Паши.

— Но ты такой и кажешься.

— Ключевое слово — кажешься, — усмешка у меня вышла очень горькой.

Напарница смотрела на меня во все глаза. Возможно, сейчас я взболтнула лишнего, и мне стоило прикусить язык, но почему-то то, что сидело столько времени во мне, сейчас рвалось наружу. Меня стала бить мелкая дрожь. Кисти и стопы вмиг похолодели. Горло периодически перехватывало. Такое чувство, будто уже не остановиться.

И я продолжила:

— Сашу всучили мне, как ценную безделушку, которую нельзя выкинуть, потому что это семейная реликвия. Ты не представляешь, как часто он бывает, не сносен. Я тоже не подарок, но я хотя бы сама всё разгребаю, ни к кому не прибегаю за помощью. Нынешняя ситуация исключение, — намекнула я на Берёзоньки, так как дёргала дедушку.

— Я всё пыталась, сказать Лизе, что она не интересна твоему брату, но она себе вбила в голову, что он просто боится обнародовать свои чувства к ней, потому что может перестать быть важным и крутым. Типа крутые парни не влюбляются в девчонок.

— Как у неё засрат мозг.

Паша усмехнулась.

— Ну, твоя семья хоть принимает твои способности.

— А твоя нет?

Моя напарница на некоторое время замолчала. Улыбка медленно сползла с её лица. Она стала ломать руки. Я буквально почувствовала, как между нами появилась невидимая стена. И вот мы уже находились на очень далёком друг от друга расстоянии. Я не удивилась этому, так как понимала, что она вряд ли подпустит меня так близко к себе. Мо ё внутреннее «я» дало мне пощёчину. Червяк самосжирания быстро начала свою работу, грызя меня за то, что я открылась Паше. Да, то, что я ей рассказала, было лишь верхушкой айсберга, но всё равно моё призрение к себе проснулось. И как я могла так лохонуться?

— Мы с мамой были очень близки, — Паша говорила так тихо, что я почти перестала дышать, чтобы её слышать. — Я всегда была её, маминой, дочкой. У нас было особое общение, со своими шифрами и кодами. Папа часто обижался, что мы не пускаем его в наш девчачий мир, а мы всё шутили и дразнили его, — моя напарница грустно улыбнулась. Мне показалось или её глаза блестели от слёз? — Но весь наш с мамой мир рухнул в те выходные, когда пришли двое мужчин из правительства и объявили моим родителям, что я экстрасенс. Что потерянные ключи, пульт, носки я нахожу не просто по стечению обстоятельств, а то, что это моя способность. Помню лицо мамы в тот момент, её словно отхлестали, а затем кинули в ледяную воду. Я видела, как из её глаз пропадает вся любовь ко мне.

— Но это бред! — я не смогла удержаться.

Паша в упор посмотрела на меня.

— Для тебя да. Ты родилась в семье Богдана Бокалдина, а я родилась в семье Семёна Черных обычного рабочего с завода, который в девяностых как мог, поднимал сына. И ему, приходилось пахать и днём на заводе, и ночью грузчиком, чтобы его единственный сын Лёшка и жена Аня ни в чём не нуждались. В то время как твоя семья, как жила на широкую ногу, так и продолжала жить. Вас кормил дар вашего деда. А мои впервые столкнулись со сверхъестественным только благодаря мне. Мамины мечты рухнули, потому что она больше не понимала, что со мной делать. Как и бабушки с дедушками. Они почти перестали со мной общаться. Они боялись меня, считая, что я читаю их мысли, что я могу заставить их сделать то, что Я хочу, — Паша ткнула себе пальцем в грудь. Слёзы катились по её щекам.

Мне очень хотелось подойти и обнять, но я боялась её спугнуть. Думаю, я всего второй человек в её жизни, которому она всё это рассказывает. Не знаю почему, но для меня это важно. Я ценю то, что она сейчас раскрывается предо мной. Поэтому я сидела, почти не шевелясь, внимательно слушая.

— Единственный, кто остался со мной — был папа. Он единственный, кто понял, что к чему. Он — единственная моя ниточка к моей семье. Ты даже представить себе не можешь, как это больно всякий раз приезжая домой видеть мамино равнодушие. Она будто по щелчку пальцев забыла всё, что нас связывало. Иногда мне хочется кричать. Очень, очень, очень громко кричать ей в ухо, в надежде, что она наконец-то проснётся, улыбнётся, обнимет меня и скажет, что всё это время просто спала, и что она по-прежнему любит меня. Что я по-прежнему огонёк её сердца. Но я знаю, что этого никогда не будет. Ни-ког-да.

С последним словом, мне показалось, что весь воздух из её лёгких вышел. Паша просто смотрела на меня, а я на неё.

Мне хотелось столько всего сказать, но я понимала, что всё это будет не то. Я даже и представить себе не могла, что твориться в её семье. Мне ли на Сашу жаловаться? Хотя… в какой-то мере ей было проще, от неё никто и ничего не ждал, её просто разом кинули. Мне же будет падать в разы больнее, чем ей. Тот, кого так высоко вознесли, а меня посадили на очень высокий пьедестал, выше был только дедушка, быстро оттуда сбросят, стоит ему хоть раз оступиться. Любовь моей родни, в том числе и родителей, была наиграна и куплена, тем же самым дедушкой. Единственный, в ком я всегда уверена, это мой брат — Богдан Бокалдин младший. Он ни разу не экстрасенс. Он просто был тот, кто всегда всё может, знает, и кто видел меня просто младшей сестрой. Несносной, болтливой, занозой в заднице, которую он очень любил и оберегал.

И тут я поняла, что должна сказать своей напарнице.

— Ты уверена, что папа тебя всё ещё любит, не смотря ни на что?

— Конечно, — шмыгнула носом Паша.

— И он придёт за тобой в любую жопу?

— Ещё спрашиваешь, — улыбка появилась на её красном и опухшем лице.

— Тогда всё, что тебе нужно знать и помнить, пока на твоей стороне есть хоть один безоговорочный союзник, твой тыл прикрыт. А это самое главное.

Паша посмотрела на меня так, будто в первый раз в жизни увидела. Я и сама сейчас себя узнала совсем с другой стороны.

Утром я встала только усилием воли. После нашего с Пашей разговора я провертелась полночи. В голову постоянно лезли всякие мысли. Поняла, что очень скучаю по брату. Мы уже давно не разговаривали с Бо (детское прозвище, которое я дала Богдану, когда мы были маленькими, и мне было трудно произносить его имя целиком). Надо будет ему сегодня хоть написать. И он, паршивец, увлеченный своим бизнесом, совсем забыл о младшей сестрёнке. Вот я устрою ему головомойку.

Паша уже была почти собрана, когда я только поднялась с постели. Она молчала и почти не смотрела в мою сторону. Думаю, моя напарница пожалела о своей вчерашней излишней болтливости. Что ж в этом нет ничего удивительного. Мы два абсолютно и совершенно друг другу чужих человека, которые были вынуждены объединиться под стечением обстоятельств. Мне тоже не хотелось на неё смотреть. Я тоже слышала этот грызущий голос в своей голове, который непрестанно корил меня за вчерашнее.

Когда мы вышли из своей комнаты, спиной к нам за столом сидел ссутулившийся мужчина, которому Зоя Леонидовна подливала кофе. Его длинные растрёпанные волосы мышиного цвета больше напоминали мочалку. Борода была из той же серии. Тёмно-синяя телогрейка определённо точно оставила свои лучшие годы позади.

— Мирочка, Павлуша, знакомьтесь, это Алексей Юрьевич Зимин — наш лесник. Никто лучше него наш лес не знает, — обратилась к нам Зоя Леонидовна.

Лесник в пол оборота повернул голову в нашу сторону. Морщин на лице у него было много и все глубокие, но что-то мне подсказывало, что он гораздо моложе, чем выглядит. Кустистые брови, сдвинутые к переносице, вызывали непреодолимое желание держаться от него подальше.

В комнате висела гнетущая тишина. Зоя Леонидовна была в замешательстве. Лесник только молча на нас строго смотрел. От Паши ожидать болтливости не приходилось, поэтому я решила сама прервать эту гнетущую тишину:

— Приятно познакомиться. Я Мира, а это Паша.

Лесник молча отвернулся. Зоя Леонидовна жестом показала нам, садиться за стол.

Едва я успела подвинуть стул ближе, как раздался грубый голос Алексея Юрьевича:

— На кой чёрт вам понадобилась западная часть леса? Что вы там найти хотите?

Я с вопросом посмотрела на нашего куратора. Мне нужно было понять, насколько лесник осведомлён о нашей деятельности.

Зоя Леонидовна решила сама ответь на вопросы:

— Не исключено, что там неупокоенный есть, который из леса к нам выбираться может.

— Так, а чего ты им не займёшься? — прихлёбывая кофе, спросил Алексей Юрьевич.

— Не вижу я его. Слаба я для этого. А Мира молодая, сильная.

— Не помню, чтобы там черти бродили. Вроде, никто не жаловался.

Куратор с тревогой посмотрела на меня. Я округлила глаза и пожала плечами. Откуда я знаю, какой ему ещё довод привести?

— Вот пока никто не жаловался и нужно неупокоенного найти, — как-то не очень уверенно сказала куратор.

Лесник вздохнул.

Паша молчала, будто языка лишилась. Под столом она нервно перебирала пальцами. Были бы у неё ногти лаком покрыты, весь уже содрала.

— Хорошо, но если до заката ничего не находим, то дальше не бегаем. От меня ни на шаг не отходить. Потеряетесь, это ваша проблема. Я вас ходить искать не буду.

Зоя Леонидовна натужно засмеялась и, поглаживая лесника по плечу, обращаясь к нам, сказала:

— Это он шутит. Шутит.

— У вас 15 минут на сборы, — с этими словами Алексей Юрьевич вышел из дома, доставая сигарету из пачки.

— Он всегда такой милашка? — спросила я.

— У Алексея незавидная судьба, — со вздохом ответила Зоя Леонидовна. — Думаешь, от хорошей жизни он в лесу закопался?

Паша встала изо стола.

— Пойдём, иначе, не успеем.

Когда мы вышли во двор, Алексей Юрьевич курил очередную сигарету. Он бросил на нас всего один прищуренный взгляд, и, не говоря ни слова, вышел за калитку. Мы последовали за ним.

Погода сегодня была мерзкой. Тяжёлые свинцовые тучи, казалось, вот-вот свалятся на Берёзоньки. Я про себя молилась, лишь бы не было дождя. Хоть синоптики и не обещали сегодня осадков, природа могла иметь на этот счёт свои планы. Ветра не было, но было холодно. Берёзоньки выглядели серыми и безжизненными. Я, как городской человек, всё не могла привыкнуть к немногочисленному количеству людей на улицах, машин на дорогах. Берёзоньки будто были погружены в вечную тишину. Интересно, летом здесь так же тихо?

Лесник шёл впереди. За его метровыми шагами ни я, ни Паша не поспевали. Мы, постоянно сбиваясь с шага, чуть ли не бежали позади Алексея Юрьевича.

— Ему что, петарду в задницу засунули? — задыхаясь, спросила я. — Мы вполне могли доехать и на маршрутке, а не идти пешком.

— Он всем своим видом продемонстрировал, что правила здесь диктует он. И мы ему на фиг не сдались. — Паша расстегнула куртку.

При такой скорости и мне становилось уже жарко. Но лесник абсолютно не обращал нас с Пашей никакого внимания, он даже не поворачивался, чтобы узнать идём мы за ним или нет. Мы нагнали его только на светофорах.

— Долго ещё идти? — спросила моя напарница по несчастью.

Я стала озираться по сторонам. Местность казалась знакомой, но сказать наверняка я не могла.

— Понятия не имею. Хотя, мне кажется, я здесь уже ходила.

Алексей Юрьевич внезапно остановился. Нам с Пашей пришлось экстренно тормозить, чтобы не врезаться в него.

— Где ты его видела? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Кого? — не поняла я.

Лесник тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Казалось, что он имеет дело с умственно отсталыми.

— Призрака своего.

— А.

Я стала озираться по сторонам. Да откуда ж я знала точно? Я в Берёзоньках никогда не жила. Да и пытаясь догнать бледную девушку, я не очень смотрела по сторонам. Мне было важно её догнать. А до Зои Леонидовны доехала благодаря навигатору.

— Не знаю. Я здесь вообще в первый раз, ориентируюсь плохо.

Лесник снова выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Что-то примечательное запомнила?

Я задумалась.

— Да, был пешеходный переход, который одной стороной уходил прямо в сторону леса. Там ещё деревья почти сплошной стеной стояли. Будто дорога отделяет лес от села.

Лесник побил носком своих тяжёлых ботинок об асфальт, озираясь по сторонам.

— Я понял, о каком месте ты говоришь. Нам в ту сторону. — Он махнул куда-то вдоль белого ряда пятиэтажек.

Не говоря больше ни слова, он своим стремительным шагом направился в указанную сторону. Мы снова побежали за ним. Как меня достала эта беготня!

Лесник остановился так же внезапно, как и в первый раз.

— Здесь?

— Вроде, да.

Уверенности в моих словах было не много. Вчера я была под таким впечатлением из-за того, что вновь увидела эту девушку, что всё остальное, кроме неё для меня было размытым пятном. Но, кажется, Алексей Юрьевич угадал, и это было тем самым местом.

Тугой комок появился в районе желудка, распространяя неприятное ощущение по всему телу. Мне одновременно хотелось войти в этот лес, и было страшно, переходить дорогу на другую сторону. Ту сторону. Руки похолодели.

— Она туда ушла? — закуривая, спросил лесник.

Гадость. Теперь у меня точно вся одежда пропахнет табаком. Да и по тому, как Паша сморщила нос, ей тоже не очень нравилась вредная привычка лесника.

Я кивнула головой.

Мы перешли дорогу. Деревья надменно возвышались над нами. Многие ветви уже почти лишились своей листвы, из-за чего они были похожи на скрюченные артрозные пальцы какой-нибудь старухи ведьмы. Мне почему-то решительно не хотелось туда входить.

Я посмотрела на Пашу. На её лице отражалась тревога. Переминаясь с ноги на ногу, она всё пыталась натянуть рукава на кисти, будто замёрзла. Думаю, ей было так же не уютно, как и мне.

— Значит, ещё раз повторяю: от меня не отходим ни на шаг, из виду меня не упускаем. Помните, что если вы здесь потеряетесь, шанс на то, что вас найдут живыми гораздо ниже, чем найти ваш окоченевший труп. Всё ясно.

Мы неопределённо кивнули головами.

Конечно, ясно. Что может быть не понятного в таком коротком, но очень лаконичном предупреждении?

У меня появилось желание снять пояс с плаща и один его конец привязать к Алексею Юрьевичу, а второй к себе. Ну, это чтоб уж точно, наверняка.

И без того не громкий шум людской суеты очень быстро исчез, сменяясь шорохом опавших листьев под ногами. О том, что люди здесь не ходили, свидетельствовало почти полное отсутствие протоптанных дорожек. Зато ворон здесь была тьма. Они по-хозяйски перелетали с ветки на ветку. В какой-то момент мне даже начало казаться, что одна из них следует за нами. От этого стало ещё более жутко.

— А куда мы идём? — спросила Паша.

— Понятия не имею, — ответила я.

Лесник на добрых шагов десять шёл впереди нас.

— Я просто думала, вести будешь ты. Ты же видела этого… эту девушку.

— А куда вы нас ведёте? — крикнула я.

Алексей Юрьевич остановился, словно громом поражённый. Он хмуро посмотрел на нас.

— Совсем забыл, что я здесь просто проводник, а маршрут прокладываете вы. Так куда идти? — спросил он, скрещивая руки на груди.

Они вдвоём с моей напарницей уставились на меня.

Куда идти? Хороший вопрос. Если б я ещё знала. Искать эту девушку, как призрака, полагаясь на своё внутреннее восприятие бесполезно, вряд ли мне удастся её уловить. Неприятная мысль того, что я очень плохо подумала над тем, что буду делать дальше, тяжёлым мешком свалилась мне на плече. Мне так хотелось сюда попасть, что ни о чём другом я уже даже не думала. Но и ударить в грязь лицом, выставив себя неодарённой мозгами дурочкой, я тоже не могла.

— Туда, — я указала прямо.

И Паша, и лесник посмотрели на меня с сомнением, как будто понимали, что я и сама ничего не знаю. Поэтому я просто пошла вперёд.

Как и следовало ожидать, они последовали за мной.

Алексей Юрьевич и моя напарница держались чуть позади меня, пока я всё глубже уходила в лес. Вертя головой, как сова, я всё надеялась, что ответ на мой вопрос, куда дальше, придёт сам.

Ну же, давай, появись!

Это ты меня сюда заманила. И явно не для того, чтобы я здесь потерялась, замёрзла и умерла. Что же ты хотела, мне показать? (На беседу по душам я даже не рассчитываю. Что-то мне подсказывала, что эта бледная барышня не болтушка).

— Стой! Куда ты?! — рёв лесника резко выдернул меня из мыслей. Я оглянулась назад, но уже слишком поздно. Паша быстро скрылась деревьями. Алексей Юрьевич сорвался с места. Пару секунд я оставалась в ступоре, а после тоже побежала.

Я не разбирала ничего, кроме деревьев, корней под ногами и впереди бегущей спины лесника. Только когда я вильнула чуть в сторону, я увидела, несущуюся во весь опор Пашу. Никогда бы не подумала, что она так бегает. Её тёмные распущенные волосы, будто веер, неслись за ней. И в отличие от меня, напарница точно знала, куда бежит.

— Стой, — задыхаясь, кричал Алексей Юрьевич. — Остановись! Даже я не знаю этой части леса. Мы можем потеряться.

А вот это уже плохо!

Я бежала так, как никогда в жизни. Сердце из груди перенеслось куда-то в горло. В ушах стояла барабанная дробь. Во рту всё пересохло, язык прирос к нёбу. За глоток воды была готова отдать даже своё шифоновое платье Диор. Уже молчу про ноги. Я выжимала максимум, но понимала, что надолго меня не хватит. Стопы, икры, бёдра всё горело не то, что огнём, пламя вулкана было не так горячо в сравнении с тем, что я сейчас чувствовала.

А Паша всё бежала. Она перепрыгивала через корни, петляла между деревьями, будто знала весь этот лес. Какая невидимая нить её ведёт? И что, — чёрт возьми! — с ней происходит?

Алексей Юрьевич начал отставать. Он выдыхался. Из его прокуренных лёгких воздух вырывался с шумом. Он явно не был готов к такой физкультуре.

Боже, спасибо тебе за моего тренера, который всё время издевается надо мной на беговой дорожке. Но даже я в таком темпе долго не смогу. А судя по тому, как бежит Паша, у неё силы и энергии хоть лопатой греби. Что очень странно. На уроках физкультуры она всегда бежала где-то в конце и кроссы ей давались нелегко. А тут прямо легкоатлет.

— Беги. Я за вами, — на последнем дыхании сказал мне лесник, когда я с ним поравнялась.

Вот сейчас мне по-настоящему стало страшно. Я даже думать не хотела, что будет, если он от нас отстанет.

Выберусь отсюда живой, убью Моргенштерна и дедушке забастовку молчаливую устрою.

Не знаю, сколько мы бежали, но мои ноги стали просто свинцовыми и я стала очень прилично отставать от Паши. На мои обращения к ней она никак не реагировала. Алексей Юрьевич остался совсем далеко позади. Я понимала, что ещё немного, и я должна буду остановить свою погоню. Теперь огнём горели не только ноги, но ещё и в груди всё полыхало. Мне кажется, сейчас могу выпить литров пять воды, не меньше.

В голове пулей пронеслась мысль, ещё чуть-чуть. И у меня будто втрое дыхание открылось. Я поднажала…

…И вылетела на небольшую полянку, посреди которой стояло старое маленькое деревянное строение серо-коричневого цвета, ко входу к которому вели сгнившие ступеньки.

Паша, добежав до халупы, рухнула без чувств. Я бросилась к ней.

Она была без сознания. Лицо всё было мокрым от пота и красным. Дышала она часто. Ресницы трепетали на щеках, а глаза под закрытыми веками лихорадочно бегали, будто ей фильм там какой-то показывали. Судя по всему, с очень динамичным сюжетом.

На полянку, еле переставляя ногами, почти выбежал лесник. Увидев, что погоня прекратилась, он тоже остановился, склонившись почти к самым своим коленям. Дышал он очень громко и с хрипами. Не хотела бы я такое тёмной ночью где-нибудь услышать.

Отдышавшись, Алексей Юрьевич выпрямился, разгибаясь в пояснице. Я всё это время сидела с головой Паши на коленях.

— Жива? — спросил лесник.

Я кивнула.

— Зоя мне за это будет должна.

Он резко замолчал, во все глаза, глядя на постройку. Видно, он только что её заметил. Я тоже повернулась в эту сторону.

По мне, так это было больше похоже на большой деревенский туалет. Правда, с какой-то мистической аурой. От постройки будто тянуло холодом. Единственное окно, которое выходило на нашу сторону, было даже без намёка на стекло. Да и осколков я поблизости не видела. У меня создалось впечатление, что строение было очень и очень старым. И почему-то внутрь я заходить совсем не хотела.

— Часовня Гречихина, — еле слышно выдохнул лесник.

— Помещика, в чьём особняке беременных режут? — с усмешкой спросила я.

Алексей Юрьевич посмотрел на меня с такой ненавистью, будто я семью всю его вырезала.

— Не смей глумиться над тем, чего не ведаешь. Что с ней? — указал он на Пашу.

— Понятия не имею. В отключке.

— Надо выбираться отсюда.

Он за руки поднял мою напарницу и перебросил через своё плечо. Из руки Паши что-то выпало, но лесник этого не заметил. В зелёно-жёлтой траве бледно сверкнули красные рубины в обрамлении серебра. Я подняла брошь в виде ветки рябины.

Зачем Паша взяла её с собой?

— Я тебя ждать не буду, да и возвращаться тоже, — просипел Алексей Юрьевич.

Засунув брошь в карман плаща, я побежала за ним.

На обратном пути лесник всё же решил воспользоваться благами цивилизации и попросил меня вызвать такси. Таксист, увидевший нас, был, мягко говоря, в шоке, но вопросов лишних не задавал. Он явно знал Алексея Юрьевича, который сел на переднее сидение возле водителя. Я с Пашей на коленях оказалась сзади. У неё уже давно было спокойное дыхание и казалось, что она просто спит. А я всё смотрела в окно, пытаясь понять, что вообще произошло.

Зоя Леонидовна увидев нас через окно, выбежала на улицу. Лесник нёс мою напарницу на этот раз на руках, а не перекинутой через плечо. Наш куратор всё бегала вокруг него, причитала, да всплескивала руками.

Алексей Юрьевич уложил Пашу на диван.

— Ну, Зоя… — от злости он вновь начал задыхаться. — Мы так не договаривались. Я на такое не подписывался.

— А что? Что случилось? — Зоя Леонидовна переводила ошарашенный взгляд то на меня, то на него, нервно ломая руки.

— Да ничего. Паша просто устроила забег по лесу, — сказала я, сев на стул.

Алексей Юрьевич был настолько зол, что не мог даже слов подобрать.

— Какой ещё забег? Ничего не понимаю.

— Я пойду, покурю. Объясняйся с ней сама.

Лесник вышел из дома, громко хлопнув дверью.

Паша застонала. Зоя Леонидовна кинулась к ней. Я же даже не пошевелилась.

— Павлуша, ты как?

Моя напарница приподнялась на локтях и смущённо заозиралась по сторонам.

— Когда мы успели вернуться? — в её голосе была потерянность.

— А ты ничего не помнишь? — с усмешкой спросила я.

По правде сказать, мне было совсем не смешно. Я так же, как и лесник злилась на напарницу. И злость моя, вероятнее всего имела ту же причину, что и у Алексея Юрьевича — страх. Действительно, там, в лесу я испугалась и порядочно. Что мне почти не свойственно.

— Я сделала что-то плохое?

— Да. Из-за тебя мы чуть не потерялись.

— Но как? Что я натворила? — Паша резко села.

— Что там произошло? — строго спросила Зоя Леонидовна.

— Паша кросс-забег устроила. Просто взяла, сорвалась с места и побежала, а мы за ней. Причём, она ни на что не реагировала. Ни на оклики, ни на просьбы остановиться. Добежала до Гречихинской часовни, — если верить Алексею Юрьевичу, — и рухнула мешком картошки.

— Чьей часовни? — не поняла моя напарница.

— Ты хоть что-нибудь помнишь? — спросила куратор.

— Помню, как в лес входили, как шли за Мирой… — она подняла полные ужаса глаза на Зою Леонидовну и еле слышно прошептала: — А дальше ничего не помню.

— Я провожу Лёшу и вернусь.

Куратор вышла во двор.

Я достала из кармана брошь Ирмы и кинула её Паше.

— Ты потеряла.

— Откуда она у тебя?

— Ты выронила. Зачем ты взяла её в лес?

— Не знаю. Просто, когда утром собиралась, захотелось это сделать.

Я встала со стула и подошла к окну. Зоя Леонидовна успокаивающе поглаживала лесника по плечу, пока он ругался, на чём свет стоит. Да уж, на помощь Алексея Юрьевича мы можем больше не рассчитывать.

— Я думаю, это брошь привела тебя к часовне Гречихина, — сказала я, не отворачиваясь от окна.

— Но брошь принадлежит Ирме, причём здесь старый помещик?

— Денис говорил, что помещика раскулачили большевики, а это значит, что они с Ирмой были современниками.

— Думаешь, они как-то связаны друг с другом?

Я повернулась к напарнице. Паша была бледной, будто большого паука увидела.

— Не знаю. Но согласись, странно, что брошь Ирмы ведёт тебя к часовне Гречихина.

— Я не думаю, что брошь имеет к этому хоть какое-то отношение.

Она встала с дивана и налила себе воды.

— Почти, наверняка, я уверена, что всё время забега брошь была в твоей руке. — Я подошла к ней вплотную. — Вспомни, что ты делала перед тем, как потеряла сознание. Что было последним? Какое воспоминание?

Пашу слегка тряхнуло. Она с беспокойством посмотрела на меня. Мы так внимательно с ней друг на друга смотрели., что в какой-то момент комната перестала для меня существовать. Только её глаза напротив. А ещё спустя пару секунд я перестала различать, где заканчивается она, и начинаюсь я. Очень странное и непонятное ощущение, с мурашками и электрическом током пробегающими по всему телу.

Мой телефон внезапно зазвонил.

— Да? — ответила я, не посмотрев даже, кто это был.

Дедушка звонил по видеозвонку. Я вышла на задний двор.

Во весь экран моего телефона светилось загорелое и задумчивое лицо Богдана Бокалдина старшего. Он не улыбался мне, как раньше. Казалось, он был чем-то огорчён. Нехорошее предчувствие, напоминающее по форме и тяжести кирпич, рухнуло куда-то в район кишечника, вызывая непреодолимое желание посетить туалет.

— Мира, без лишних слов и предисловий, я с плохими новостями.

Ягодицы непроизвольно поджались. Чувствую, сейчас будет пахнуть не палённым, а прямо конкретно горелым.

Я села под яблоню.

— Даже гадать не буду. Говори.

— Моя поездка затянется до конца октября. Приеду не раньше 25 числа.

— Ты что издеваешься?! — воскликнула я, вскакивая.

— Прости, но так получается. Я настолько интересен местным жителям, что у меня хотят взять интервью на самой главной телепередачи в стране. Сама понимаешь такой шанс упускать нельзя.

— А ты понимаешь, где я?

— Перестань вести себя, как ребёнок. Ты в тепле, одета, обута, да ещё и вкусно накормлена.

— Нет, ты явно не понимаешь! От этого зависит моё будущее. Чем дольше я проторчу здесь, тем меньше у меня будет время на выполнение моего экзаменационного задания. И тогда я не окончу школу и не смогу стать знаменитым экстрасенсом и продолжить твоё дело.

— Ты утрируешь. Всего-то на две недели больше, чем мы договаривались.

— Где есть гарантия, что это не растянется сначала до декабря, а там и до нового года? А после и вовсе скажешь: «А смысл менять? Чуть-чуть осталось». Да?

Дедушка тяжело выдохнул. Он начинал потихоньку злиться. А в гневе Богдан Бокалдин был очень страшен. Но мне было плевать. Сейчас злая была я.

— До конца октября. Обещаю.

И он отключился.

Если бы я была уверена, что смогу здесь купить дорогой и качественный телефон, то свой отправила бы в полёт. А так пришлось ограничиться только тем, что сильно его сжала.

Я зашла в дом и тут же вышла с другой стороны, на ходу кинув Зое Леонидовне и Паше, что пойду, прогуляюсь. Мне нужно было где-то потрать всю свою негативную энергию, от которой меня трясло. Кулаки сами сжимались. Как же хотелось кому-то врезать.

Я шла, не различая дороги. На телефоне осталось не так уж и много заряда. Такими темпами я рисковала остаться без навигатора, но мне было плевать. Злость всё ещё продолжала во мне бушевать.

Темнота всё больше опускалась на Берёзоньки. Из-за пасмурной погоды темно становилось достаточно быстро. Я покинула пределы частного сектора и шла по тротуару, проходя мимо магазинов и закусочных. Впереди маячил торговый центр. Сначала был соблазн зайти туда. А то, как так? Мирослава Бокалдина в городе, а в торговом центре не проведена ревизия на предмет сносных магазинов. Но настроения не было никакого. Хотя яркая неоновая вывеска манила.

Я написала сообщение брату, мысленно прося, чтобы он мне ответил, как можно раньше. Мне нужно было с кем-то поговорить. Родители в этом вопросе не товарищи. Они всегда и во всём были согласны с дедушкой, как и родители Саши. В конце концов, это именно дедушка содержал наши семьи и давал деньги весь бизнес. Кроме дела Бо. Он гордо пошёл брать кредит в банк, позоря Великого и Ужасного. С Сашей мне говорить и вовсе не хотелось. Краем глаза я видела, что братец опять мне настрочил, целую поэму, состоящую из текстовых и голосовых сообщений вперемешку.

В какой-то момент я начала ловить себя на мысли, что наслаждаюсь своей прогулкой. Село определённо сильно отличалось от города. Здесь даже деревья были другие, более красивые, высокие, раскидистые. Летом, наверное, здесь красиво. Свет уличных фонарей был более жёлтым и ярким. Рисунок потрескавшегося асфальта напоминал не паутину, реки на картах.

— Мира! Мира!

Я остановилась и оглянулась. Ко мне на квадроцикле подъехал Андрей. Настроение как-то вмиг поднялось.

— Привет, Андрей, — я мило улыбнулась.

— Ты что здесь делаешь одна? А где Паша?

— А она тебе нужна? — я кокетливо склонила голову на бок.

— Нет. Просто спросил. Ты гуляешь?

— Ага.

— Можно я присоединюсь? Покатаю тебя, — он постучал по квадроциклу.

— Давай.

Я залезла позади него, плотно обхватив его талию. Его пресс под моими руками напрягся. Он мне соблазнительно улыбнулся. И мы поехали.

— Как на счёт того, чтобы увидеть самое красивое место в нашем селе? — перекрикивая шум ветра, спросил Андрей.

— Я только за.

— Ты голодная?

— Есть немного.

— Отлично, значит, сделаем одну остановку, возле ларька, где продают самую вкусную шавуху, а дальше на место. Согласна?

— Ещё как!

Андрей определённо знал, что нужно женщинам. Шаурма действительно оказалась очень вкусной. Грейпфрутовое пиво было немного пошловатым, но в целом ничего. А самое главное был вид, который открывался на холме, куда он меня привёз. Все Берёзоньки были, как на ладони. Не знай, я, что это село, стала бы спорить, сто нахожусь недалеко от города.

— Ну, как вкусно?

— Очень.

— А я говорил, — с самодовольной улыбкой сказал он. — Что-то случилось? Вы с Пашкой поругались?

Он не знал, кто я, что я из себя представляю. Да если честно сказать, я не хотела вдаваться в такие подробности, но мне очень надо было поговорить. Хоть кому-то излить весь этот негатив.

Но я буду осторожной.

— Скажу тебе честно, мы с Пашей сюда приехали не в гости. Мы учимся в специальной элитной школе, но чтобы её закончить, мы должны выполнить экзаменационное задание. Не спрашивай какое, не скажу.

— Круто. Только я, если честно, не понимаю, что у нас такого можно делать?

— Мы специализируемся на мифологии. И наше задание — Ирма. Знаешь такую?

Он чуть пивом не подавился.

— Знаю, конечно. Кто ж в Берёзоньках не знает Ирмы. Как и экстрасенсы, могилу её искать будете?

— А ты откуда о поисках знаешь? — насторожилась я.

Андрей фыркнул.

— Да кто ж не знает. Дед рассказывал, в шестидесятых тут чуть ли не с собаками по селу бегали. Всё её захоронение искали.

— Ну, нам в целом нужно собрать о ней информацию. — Это не совсем ложь. Более того это очень даже правда. Просто не вся и под другим соусом. — И, на мой взгляд, это гиблое задание, за которое невозможно получить «отлично». И тогда, получается, плакала моя золотая медаль. — О дубайском шопинге умолчу. — Нас отсюда обещал вытащить мой дедушка, но он опять это отложил.

— Вам у нас плохо?

— Нет, что ты! Даже наоборот. Просто, изначально мы получили провальное задание. Не интересно, знаешь ли, пахать в поте лица столько лет, чтобы завалиться на финальном экзамене.

— Понимаю. И возможно, ты меня за это возненавидишь, но я рад, что вас сюда прислали.

Я наигранно закатила глаза.

— В общем, мы тут до конца октября.

— Я, конечно, сочувствую твоему горю, но лично я рад этому. — Андрей подошёл ко мне вплотную. — У нас будет время лучше узнать друг друга. — Он уже потянулся к моему лицу руками, когда я вынырнула из под них.

— Боюсь, не получится.

— Это ещё почему.

— Лена.

— А что Лена?

— Она мне вчера вполне доходчиво объяснила, что ты принадлежишь ей. И что, если я не успокоюсь она, цитирую: «Подпортит мне личико».

— За Лену можешь больше не переживать. Я завтра же ей объясню, кто и кому принадлежит.

Андрей обнял меня за талию и очень близко притянул к себе. Он явно намеревался меня поцеловать. Была ли я против? Нет, конечно! Но и восторга почему-то дикого не испытывала. Позавчера он мне нравился больше. Хотя это может быть связано с событиями, что сегодня произошли.

Я позволила ему себя поцеловать. Даже немного вяло ответила. Сегодня я не была способна на страсть.

— Ты какая-то очень зажатая, — сказал он, отрываясь от моих губ.

— Да, день был не лёгким, — пыталась отшутиться я.

— Может, я тебе не нравлюсь?

— Не говори глупости. Что тогда я здесь делаю?

— У меня есть идея.

Из внутреннего кармана куртки он достал маленькую бутылочку коньяка. Чекушку. Как-то очень сомнительно это выглядело. Да и коньяка я раньше не пила. Я вообще не пила ничего крепче хорошего и дорого вина. А тут коньяк. Пошло. С другой стороны, мне было интересно попробовать. Может действительно, мне это поможет расслабиться.

— Наливай, — улыбнулась я.

— Я бы и рад, да не во что.

— Что прямо так, с горла?

— Да, а что?

— И ты будешь? — с сомнением и тревогой спросила я, поглядывая на квадроцикл.

Андрей проследил за моим взглядом. Всё это время он одной рукой крепко меня держал за талию.

— Ну, видно не буду. Должен же тебя кто-то до дома довезти.

Я сделала сначала маленький глоточек. Моё горло обожгло, слёзы потекли из глаз. Мне даже нечем было дышать. Андрей рассмеялся.

— Что, леди из высшего общества такое не пьют?

— Не издевайся, — я слегка ударила его по плечу. — Я до этого только вино и пила.

Мы сели на квадроцикл, лицом к Берёзонькам. Андрей начал рассказывать смешные и не очень сельские истории, а я, молча, слушала, понемногу прикладываясь к бутылке. С глотка пятого я даже распробовала вкус за обжигающей горечью.

–…во-о-от. Но он не единственная знаменитость, что сюда приезжала. Был ещё такой экстрасенс у нас Словений. Знаешь такого? Он ещё был победителем «Битвы экстрасенсов» на ТНТ.

С меня будто вся хмель выветрилась. Я села ровно и вся напряглась. Неужели я где-то прокололась?

Я неопределённо кивнула.

Я прекрасно помнила его. Когда мы с Сашей поступили в школу экстрасенсов в шестом классе, Словений он же Славка Затычка заканчивал школу. Как экстрасенс он был средненький, мягко говоря, вообще никакой, но очень жаждал славы. Хотел быть, как мой дедушка. Он, кстати, один из немногих реальных экстрасенсов побывал на этой битве, потому и выиграл. Среди таких людей, как мы, он бы вылетел ещё на первых заданиях.

— Ну, так вот. Приехал он, значит, усадьбу Гричихина исследовать. Всякие паранормальные там активности. Камер кучу притащил. Говорил, для своего канала на Ю-тубе старается. Мол, поклонники жаждут остринки.

Опять этот Гречихин.

— Ты про усадьбу-то эту слышала? — я кивнула. — Ну вот, ушёл он туда. День его нет. Два его нет. Три его нет. На четвёртый менты пошли его искать. Знаменитость как-никак. С ним что случится, по шапке все схлобучат.

— А что в усадьбу, разве, никто не ходит?

— Да ходят, конечно. Только он, когда приехал, нам всем строго настрого запретили там появляться. Он же, Славений этот, официально разрешение у нашего мэра просил, приехать поснимать. Вот нам всем угрозы и в рот и в жопы понатыкали. А с меня Петька лично обещал шкуру содрать и глаза на задницу натянуть, если я туда со своей, как он говорит, «шайкой» сунусь.

— Что ещё за Петька?

— Да брательник мой двоюродный, ментом у нас служит. Так вот он рассказывал, короче, сунулись они в усадьбу, дверь открывают, а том посреди комнаты этот Словений сидит и крысу жрёт. Прямо слышно, как кости на зубах у него хрустят.

Меня всю перекосило. Не знаю на фоне чего, но я достаточно ярко представила себе эту картину.

— А глаза у него Петька говорит, бешенные, бешенные. На имя не откликался. Всех растолкал на улицу выбежал, в сторону леса побежал. Они за ним. Орут ему остановиться, а ему хоть бы хны. В общем, его Мансур догнал. Он спортсмен бывший, в футбольной команде состоял, даже на матчи выезжал. А этот Словений как на него набросится. Короче ухо ему оторвал и съел. Может чего ещё оторвал и съел бы, да Анатолий Николаевич ему дырку ровно между глаз сделал. Потом больше года всей контрой отписывались. Знаменитость как-никак. Хотя видео было, что он сам виноват, что его просили остановиться. Петька снимал. Показать? Если не боишься, конечно?

История была жуткой и вдобавок мерзкой. Но, во-первых, я выпила уже больше половины чекушки и чётко осознавала, что меня понесло по реке, состоящей из облаков. А, во-вторых, и это было важно, у меня было нехорошее предчувствие. Похоже, в усадьбе помещика была открыта дверь в Мир Гоголя. Вопрос в другом, если моя догадка верна, что не маловероятно, Славений хоть и был паршивым экстрасенсом, но про закон Солнца знал точно. Так что, скорее всего я ошибаюсь. Ну, или этот Славка ещё тупее, чем о нём говорили.

Андрей запустил видео. Оно шло всего несколько секунд, и было плохого качества. На видео был фрагмент погони. Я внимательнее пригляделась, пытаясь сфокусировать взгляд на и без того размытом Словении.

Он бежал не как человек. Что-то в его действиях было дикое, необузданное. Видео заканчивалось на том моменте, когда этот горе-экстрасенс поворачивается к камере. Очень плохо видно, но моё воображение щедро дорисовывает дикость в выражении его лица. Я никогда вы жизни не видела, и надеюсь, не увижу человека, который проигнорировал закон Солнца и не вернулся на нашу сторону до восхода или заката. Но он, словно, спустился со страницы учебника с длинным параграфом посвящённый этому закону.

Похоже, мне реально надо сесть и шерстить весь интернет на предмет информации по этой усадьбе. К чёрту Ирму! Раз мне суждено здесь ещё полтора месяца куковать, я всю Гречихинскую усадьбу переверну. И даже знаю, откуда начать копать.

Паша.

Мира пришла домой в третьем часу ночи. Я усердно делала вид, что сплю, но наблюдала за ней из под прикрытых глаз. Её шатало и заносило. Походка была нетвёрдой, она постоянно за что-то держалась и останавливалась. По-моему, я почувствовала запах алкоголя. Она что пьяна? Поверить в это не могу!

Кое-как переодевшись, Мира залезла в постель, накрылась одеялом почти с головой и моментально тихо захрапела. Я же прокрутилась до самого утра. Хоть бы Зоя Леонидовна это не заметила. Если она сообщит о таком поведении в школу, нам не сдобровать. Нас могут исключить. Понятия не имею, что там произошло у Миры, но это в любом случае, не повод напиваться.

К тому же, я хотела с ней поговорить и подробней узнать, что произошло в лесу. Потому как для меня это просто вырезанный фрагмент из жизни. О том, что я бежала как сумасшедшая куда-то, свидетельствовали ноги, которые мне долго не удавалось нормально уложить. Колени ныли так, что на стену хотелось лезть. Куда, а главное — зачем я бежала? Мира зачем-то приплела к этому брошь Ирмы. Но причём здесь брошь, если я привела их в таком состоянии к какой-то там старой часовне, что принадлежала помещику? Да, действительно, в планах у меня изначально не было брать украшение. В последний момент машинально засунула её в карман куртки и обнаружила это только… в лесу…

Я села в кровати. Вспышка молнии пролетела в моей голове.

Мира сказала, чтобы я вспомнила, что было последним перед тем, как я отключилась. А последним было…

Я нащупала брошь в кармане…

Нет, это явно какой-то бред. Это так не работает. Предметы не способны на такое. Тут должно быть другое логическое объяснение. Определённо точно. Если бы аксессуар был бы на это способен, то это происходило бы всякий раз, как брала его в руки. Нет, нет и нет. Вероятнее всего, я вступила в какую-то аномальную зону в лесу.

Да.

Но почему это тогда подействовало только на меня. Ладно, лесник, но Мира так же чувствительна, как и я. Мы шли чётко за ней. С ней всё нормально, а со мной нет. Надо будет поговорить об этом с Зоей Леонидовной.

Лишь только на соседнем участке прокукарекал петух, я вскочила на ноги. Мира крепко спала. Выйдя в общую комнату, я увидела, что наш куратор тоже уже не спит. Она ставила чайник на плиту, при этом у неё было очень хмурое выражение лица.

— Доброе утро, Павлуша.

— Доброе.

— Слышала, во сколько наша красавица пришла? — она указала подбородком на дверь нашей комнаты.

Я кивнула.

— Она пьяная была?

Я набрала в лёгкие воздуха, да так и застыла. А что мне было ей ответить? Соврать и защитить Миру, тем самым защищая своё пребывание в школе или рассказать правду? Я очень трудно схожусь с людьми. Мало кто из человеческого рода мне импонирует. Но Зоя Леонидовна, бесспорно, была, чуть ли не единственной, кто мне понравился сразу. С ней я не чувствовала себя неуютно или зажатой. Мне было легко, будто я знала её лет сто и она была моей какой-то очень близкой родственницей. И за это я очень ей была благодарна. Такие люди, как она очень ценный подарок. И потому я не стала ей врать.

— Если в школе об этом узнают… — Куратор посмотрела на моё испуганное лицо. — Не бойся, я ничего не скажу, но с Мирой у меня будет очень неприятный разговор. Одно дело, когда она ходит, воротит носом, то ей задание не нравится, то село, то ей скучно. У всего есть пределы. Ничего, я ей быстро гайки закручу. Зря она думает, что я абсолютно безопасна.

Чайник закипел. Мы повытаскивали с холодильника всё, к чему цеплялся глаз и сели чаёвничать. Гнетущая атмосфера от поведения Миры быстро рассеялась, и мы даже начали улыбаться и смеяться. Мне почему-то очень не хотелось поднимать тему с брошью, но я чувствовала, что должна.

— Зоя Леонидовна, а вы сами часто с брошью работали?

— А как же! Как только дед её мне в наследство оставил, так я все Берёзоньки с ней облазила. Всё думала, уж я-то точно могилу найду.

— А в лес вы с ней ходили?

— Куда я только с ней не ходила. — Она посмотрела на меня. Улыбка сползла с её лица. Кажется, Зоя Леонидовна поняла, к чему я веду. — Что вчера случилось? Как к этому брошь относиться?

Я отложила бутерброд с маслом и вишнёвым вареньем, хотя он так аппетитно выглядел. Проглотив скопившуюся слюну, я ответила:

— Перед тем, как лишиться сознания, я нащупала брошь в кармане, которую даже не намеревалась брать с собой.

— Может она осталась там с прошлого раза?

— Нет, — покачала я головой. — Ночью я вспомнила, как в последний момент перед самым выходом положила её туда. На автомате. Я точно не собиралась её туда брать. Я помню всё до того момента, пока не нащупала брошь. И всё. Дальше очнулась уже здесь на диване. Почему я прибежала к часовне помещика? Ирма и Гречихин были современниками, жили в Берёзоньках и явно были знакомы.

— За всю свою жизнь я прочитала кучу литературы об Ирме. Конюховские книжки почти наизусть знаю. Но нигде не говорилось о связи целительницы и помещика. — Зоя Леонидовна опёрлась локтями о стол. — И сейчас понимаю, что это странно. Странно, что они совсем никак не взаимодействовали. Гречихин был женат один раз и по рассказам тех, кто у него работал, жена его не могла рожать. Он её по всем врачам и целителям возил. Денег, говорят, немерено тратил.

Я с сомнением посмотрела на куратора. Она так уверенно говорила, будто сама эти рассказы слышала.

Зоя Леонидовна усмехнулась.

— Что не веришь мне, Павлуша? Я ведь барышня не самая свежая. Родилась, когда ещё некоторые из Гречихинских слуг были живы. Особенно тётя Полина, почти до 90 лет дожила, — она подняла палец к верху. — Она у помещика домоправительницей работала до самого конца. В тот день, когда к нему большевики заявились, он с утра в качестве зарплаты отдал ей большую часть денег, что в тайниках хранил, да почти всё столовое серебро отдал, за хорошую и верную службу. Тётя Полина всегда со слезами на глазах о нём рассказывала. Всегда добрым словом поминала. А всё столовое серебро и какую-то часть денег, пока царские купюры были в ходу, пришлось отдать в счёт уплаты долгов. Борька, сын тёти Полины, картёжник был жуткий. 10 рублей выиграет, 100 просадит.

Она задумалась.

— Да, думаю, ты права, Гречихин явно с Ирмой был лично знаком. Только вот я нигде не помню, чтобы она в его дом была вхожа. А к часовне, наверняка, не зря тебя принесло. Там, возможно, что-то есть. Не заходили туда? — Я пожала плечами. — Ну да, откуда ж тебе знать. К Лёшке соваться бесполезно, он до самого Рождества будет мимо меня ходить, как будто не знает. Остаётся наша наследница Великого, — Зоя Леонидовна кивнула в сторону нашей двери. — Знаешь, что? А сходи-ка ты, Павлуша, в библиотеку. Там целый стеллаж есть посвящённый Ирме. И брошь с собой возьми. Вдруг чего.

Куратор встала отнести посуду в раковину, когда к нам вышла Мира. Никогда её не видела в таком ужасном состоянии. Она плюхнулась на диван, потирая глаза.

— Можно водички?

Я только хотела встать, но Зоя Леонидовна жестом показал мне, что сама всё сделает. Никогда не видела, как она злиться. И мне до ужаса хотелось посмотреть, что она сделает с Мирой. Где-то очень на поверхности, я хотела, чтобы напарница получила хорошую взбучку. Её надменное поведение порой очень сильно меня нервировало, но мне с ней не тягаться.

— Извольте испить. Не артезианская скважина и всё же не из бочка унитазного, — куратор поднесла к Мире стакан с водой.

Напарница посмотрела на неё сквозь прищуренные глаза. Я зажала нос, чтобы не рассмеяться в голос.

Мира молча, выпила воду, приложив прохладный стакан к голове. Зоя Леонидовна так и стояла над ней, улыбаясь.

— Давайте, я же вижу, что вы хотите это сделать.

— Сделать что? — куратор смешно округлила глаза.

Мира шумно сделала вдох.

— Прочитать мне лекцию о вреде алкоголя.

— А надо?

— Но вы же хотите. Вам же не интересна причина.

Зоя Леонидовна поменялась в лице. Лёгкость и веселье сменились грозностью и злостью.

— Чтобы не произошло в твоей жизни, ничто из этого не оправдывает твоё поведение. В бутылку лезть последнее, к чему стоит прибегнуть.

— Пфф. Вы же сами меня пытались убедить, что здесь не так уж и плохо. Я втягиваюсь в процесс, чего вам не нравится?

— Намекаешь таким образом, что у нас здесь кроме алкашей больше нормальных людей нет?

Мира с ненавистью посмотрела на куратора. Сквозь крепко стиснутые зубы, она процедила:

— Я оказалась втянута в войну, к которой не имею абсолютно никакого отношения. И должна теперь торчать здесь до конца октября, потому что мой самовлюблённый дедушка, из-за которого я, собственно говоря, здесь и сижу, решил потешить своё эго. Так что, Зоя Леонидовна, я всеми силами пытаюсь слиться с окружающими!

Ох, вот это она зря. Я прямо видела, как желваки ходят на лице нашего куратора. Она крепко сжала руку в кулак. Мне кажется, Зоя Леонидовна держит себя из последних сил, чтобы не ударить Миру. К слову, и сама Мира была на грани.

— Мы поговорим, когда алкоголь выветрится весь из тебя.

Зоя Леонидовна ушла, громко хлопнув задней дверью. Мы остались вдвоём. Напарница несколько раз ударила кулаком по дивану. А затем, подняв на меня глаза, спросила:

— Тоже есть, что сказать?

Я поджала губы. Было ли мне что сказать? Конечно. Меня достал её эгоизм. Меня достало, что всё вертится вокруг неё. Мира не хочет то, Мира не хочет это. Я постоянно, как дрессированная собачка прыгаю по её команде. Тогда потащила меня сначала в это кафе, затем в кино. Да, я не спорю, Илья хороший парень, но общение с ним, особенно такое близкое, как в кинотеатре было для меня настоящим стрессом. Весь фильм она не обращала на меня никакого внимания. Я много раза давила в себе желание встать и уйти. После этого я выпила почти целую упаковку успокоительного, разбудила Лизу среди ночи целой кучей отправленных сообщений. И всё это ради чего? Чтобы Мира у другой девчонки отбила парня.

— Есть, — меня всю трясло от злости, которая тугим комом пульсировала у меня в желудке.

— Ой, только ты не начинай, — напарница махнула на меня рукой.

И всё. Меня понесло.

— Ты эгоистка, которая думает только о себе!

— А о ком я ещё должна думать? О тебе? Если ты терпила, которая других ставит превыше себя, это твои проблемы.

Я вскочила со стула.

— Ты понятия не имеешь, что такое уважение к другим.

— Имею. К примеру, вместо того, чтобы послать тебя, я вступила с тобой в полемику, потому что вижу, как тебя разрывает от невысказанности. Ну же, Паша, давай, хоть раз в жизни вынь язык из задницы и выскажи своё мнение.

Мне хотелось просто на неё наброситься, ударить, таскать за волосы. Мне очень хотелось сделать ей больно физически, так как прекрасно понимала, что мои слова ничего для неё не значат.

— Ты за нас двоих приняла решение, сделать всё, чтобы мы отсюда уехали. А ты меня спросила? Ты спросила у меня, хочу ли я уезжать? Ты, — я ткнула указательным пальцев её сторону, — беспокоишься о своей золотой медали, потому что тебе не купят брендовых шмоток. А что из этого получу я? Зачем мне хотеть отсюда уезжать? Змеева же ведь сказала, что в любом случае, мы экзамен уже сдали.

— Ах, ты вопрос ставишь так? — Мира выпрямилась. — Зависть душит, что я имею того, чего тебе никогда в жизни не светит. Хорошо, в качестве компенсации за вытаскивание твоей задницы из этой деревни, я тебе шарфик привезу.

— Засунь свой шарфик себе в жопу! — взорвалась я. — Ты самый отвратный и самый ничтожный человек, которого я когда-либо видела. Кроме материальных ценностей для тебя больше ничего не существует. У тебя настолько мизерная уверенность в себе, что ты вынуждена искусственно её гипертрофировать. Ты как индюк, раздуваешь своё эго. «Я — Мира Бокалдина. Я — лучше всех». Но внутри тебя воздух. Ты пустышка. У тебя нет друзей, даже родственники твои тебя не любят.

Мира встала с дивана и подошла вплотную ко мне.

— Да, не любят. Вот тут ты права. Но они хотя бы не боятся меня и не считают монстром. Паш, а ты ни разу не просыпалась и не видела свою маму, стоящую над тобой с подушкой?

Пощёчина. Я залепила ей громкую пощёчину. Мне всегда казалось это киношным жестом. Однако, и в жизни такое бывает. Никогда и никого не била. Лиза буде в восторге.

— Я ненавижу тебя. Ты самая большая дрянь в моей жизни, у которой нет абсолютно никакого благородства. Обещаю, я сегодня же позвоню Змеевой и доложу о твоём плане побега из Берёзонек. И самым убедительным образом донесу до Елены Дмитриевны, что уезжать отсюда не хочу. Посмотрим, что после такого сделает ТВОЙ дедушка? Я сообщу всем, что готова и буду выполнять то задание, что выбрала для меня администрация школы.

Лицо Миры перекосилось. Я думала, ещё немного и она на меня набросится. Но она даже отошла, молча в сторону, когда я направилась к нашей комнате.

Я быстро оделась, сообщила куратору, что отправляюсь в библиотеку и ушла из дома.

На улице было очень ветрено. Дрожащими пальцами я вбила в навигатор запрос по сельской библиотеке. До неё были чуть более двух километров пешком. Что ж, я как раз успею успокоиться. Заодно по дороге зайду в аптеку. У меня осталось меньше половины банки успокоительных. Да и с Лизой есть время поговорить. Надеюсь, она не занята.

Подруга взяла трубку почти сразу. На ней был белый халат, за её спиной висела большая бандура негатоскопа, а её голова торчала из приличной стопки исписанной бумаги.

— Тебе свалили всех пациентов больницы?

— Нет, это архивные истории, — как-то уж очень равнодушно сказала Лиза.

— Всё нормально?

— Насколько это возможно. Решила покопаться в старых историях, сделать выборку, распределить по случаям, болезням… В общем всё, чтобы не видеть, как он с ней флиртует.

Я закусила губу. Передо мной встала сложная дилемма. Мира рассказала мне правду по поводу чувств Саши к врачихе, но стоит ли это рассказывать Лизе? Фарс надменного индюка явно очень расстраивал подругу, но зато был великий шанс, что она наконец-то успокоится и отстанет от него. Рассказать ей правду — дать надежду на то, что между ними ещё всё возможно.

Я приняла решение молчать.

— Ты-то как? — зевнув, спросила Лиза.

— Поругались с Мирой.

— ТЫ поругалась? — удивилась подруга. — Что же секретарша сатаны сотворила?

— Я ей лишнего рассказала.

— И что же?

— Про маму.

Лиза замолчала, не сводя с меня глаз.

— Это ж как ей удалось твою бдительность усыпить?

— Не знаю, так получилось. Я пообещала ей, что позвоню Змеевой и буду просить никуда меня не переводить из Берёзонек. Думаю, Миру, вряд ли одну куда-нибудь согласятся отправить. Работа-то парная.

— И ты действительно позвонишь Змеевой? — скептично спросила подруга.

Я открыла рот, чтобы ответить, но тут же его закрыла вновь.

Я не знала.

В дверь постучали, и Лиза перевела своё внимание на того, кто вошёл. Они перебросились парой фраз. Я услышала, как щёлкнула дверная ручка.

— Это кто?

— Рентген-лаборант. Там троих людей привезли после ДТП. Я пойду, но ты мне всё равно пиши. К вечеру созвонимся. — Лиза послала мне воздушный поцелуйчик и отключилась.

Я остановилась возле самой остановки, к которой подошёл автобус и, оттуда вышло несколько человек. Я быстро попыталась прочесть, что написано на его табличке с маршрутными остановками, но не успела я дочитать и до середины, как он уехал.

Краем глаза я заметила, как у мужчины, что мимо меня прошёл, что-то выпало из кармана. Это оказался бумажник. Подняв его, я окликнула владельца потерянного предмета. Тот, кто изначально мне показался мужчиной средних лет, на деле оказался довольно пожилым человеком. Его лицо было всё испещрено морщинами, плечи были сутулыми, походка тяжёлой. Казалось, что он несёт на себе весь груз ответственности нашего времени.

Увидев меня, его глаза расширились, в них появились слёзы. Дрожащим голосом он спросил:

— Дашенька, неужели это ты?

Я смутилась.

— Меня зовут Паша. Вы меня, наверное, с кем-то спутали?

— Да. Да, неверное. Простите меня ради Бога.

Он снял свою старую потёртую синюю фетровую шляпу под цвет его плаща и приложил к груди. После чего быстрым шагом ушёл в другую сторону.

— Бедный Валентин, — ко мне подошла какая-то женщина, которая внешне чем-то напоминала колобок. Она была почти идеально круглая.

Я посмотрела на неё с вопросом.

— В 90-х его дочь в Гречихинской усадьбе изнасиловали, девка тот же вечер и повесилась. Незавидная судьба у такого хорошего человека. — Затем незнакомка быстро поменялась в лице. Скорбь и печаль сменились приветливой улыбкой. — Ой, а ты должно быть, одна из приезжих родственниц Зои?

— Да.

Перспектива заводить новое знакомство меня не прельщала. Тем более, по женщине было видно, она любительница потрепаться, а я таких сторонюсь. Их потом не заткнуть.

— Ой, а меня Женя зовут. Я давнишняя Зойкина подруга. Ещё в школе за одной партой сидели.

Странно, если подруга, то почему ни разу не приходила. Да и Зоя Леонидовна ни о каких своих подругах не рассказывала.

Надо постараться от неё отделаться.

— А звать тебя как?

Вот чую, сейчас до имени моего докопается.

— Паша.

— Паша? — она округлила глаза. — Это как так? Девочка и Паша, — Евгения, не знаю как её по отчеству, и честно говоря, не очень хочу знать, громко рассмеялась. На нас даже прохожие стали озираться. — Ладно, ладно, не обижайся, — отсмеявшись, она погладила меня по плечу. — Не твоя вина, что родители тебя так наказали.

Хамство в чистом виде. Никогда не жаловалась на своё имя. Мне наоборот оно казалось очень красивым, редким и необычным. Но бестактные и невоспитанные люди все реагировали одинаково, поэтому я уже наработала себе броню. И натянуто улыбнулась.

Евгения, как её там, мне хитро улыбнулась.

— Ты уж, конечно, не обижайся, ПАША, — она даже склонила голову, выделяя моё имя, — но я у Зои никаких дальних родственников не припомню. У неё ж, когда родители померли, так она совсем одна осталась. Сама понимаешь, мужа нет, семьи нет, детей нет. Хотя по молодости… — моя вынужденная собеседница махнула рукой. — Мужиков меняла, как перчатки. А сколько поуводила… пальцев не хватит ни у тебя, ни у меня. Помню, сидим мы с ней после какого-то застолья, обеим уже почти под сорок, она в неплохом подпитии. Сидит и мне в плечо плачется, говорит, — «Во, дескать, скоро мне и сорок, а не замужем, даже ребёночка себе не родила. Мужики мной всё пользуются, в койку тащат, а в ЗАГС не ведут. Вот что я делаю не так?». А я по головке её глупой глажу и говорю, — «А что ты, Зоюшка, хотела? Бог не Тимошка, видит немножко. Вон, скольких ты девчонок наших несчастных оставила. Аукнулись тебе их слёзы». А она мне: что делать? Конечно, я-то и при мужике и с детьми, вот она ко мне с такими вопросами лезет. В общем… — Евгения, как её там махнула рукой, намекая на безнадёжность Зои Леонидовны.

Мне стало так неприятно. Ни за что в ту глупость не поверю. Зоя Леонидовна порядочная женщина. А у этой на лбу написано, соврёт, дорого не возьмёт.

Я поспешно с ней попрощалась, ссылаясь на очень важные дела. Еле себя сдерживала, чтобы не побежать подальше от этой неприятной женщины.

До библиотеки я дошла намного быстрее, чем мне показывал навигатор. Библиотекой оказалось небольшое одноэтажное здание с обвалившейся штукатуркой, не то ли белого, не то ли серого, а местами и вовсе жёлтого и бежевого цветов. Окна были старыми, деревянными и большими, выкрашенные такой же облупившейся голубой краской. Массивная дверь даже на вид был тяжёлой. Латунная ручка была почти белой в тех местах, где наиболее часто её хватали при открывании или закрывании двери. Три ступеньки местами были немного сбитыми. К учёным трудам в Берёзоньках относились без должного внимания.

Справившись с дверью, я вошла в затхлый полумрак библиотеки. В нос сразу дохнуло запахом старой бумаги, непроветриваемого помещения и остановившегося времени. Думаю, здесь со времён СССР ничего не поменялась. Может книг новых навезли?

Прямо напротив двери стоял стол длинный стол с компьютером, за которым седела библиотекарь. К столу вела широкая ковровая дорожка красного цвета с двумя зелёными полосами, которая явно видела и более лучшие времена. Шкафы были невысокими, проходы между ними узкими. Для библиотеки здесь было уж больно темно.

Я подошла к библиотекарю, которая как увидела меня, выпрямилась и поправила на носу свои очки из тяжёлой пластиковой оправы.

— Чем могу помочь? — в голосе её совершенно не было любезности. Более того мне показалась, что она очень даже не рада, что я мешаю ей.

— Здравствуйте! Меня зовут Павла, — она приподняла свою бровь, но промолчала. — Я у вас недавно. Очень бы хотелось найти литературу по поводу Ирмы.

Библиотекарь вздохнула.

— С какой целью интересуетесь?

— Люблю всё мистическое.

— Пока читательского не заведём, дальше своего стола не пущу.

Она достала под стола целую кипу бумаги, протянула мне ручку, а сама повернулась к компьютеру. И это явно было сделано не потому, что ей что-то там резко понадобилось. Таким образом, она давала мне понять, что помощи от неё ждать не стоит. Согнувшись в три погибели, я начала заполнять всё, что библиотекарь мне выдала.

Заполнив всю эту гору бумаги, я протянула её обратно.

— Кхм, кхм, — библиотекарша, именно так и не как иначе, постучала своим ноготком над строчкой, в которой требовалась моя последняя подпись.

Поставив свою закорючку, я снова пододвинула к ней стопку. Просмотрев всё внимательно-придирчивым взглядом, она высокомерно смерила меня. И поправив свои очки, сказала:

— Ну, пойдёмте.

Библиотекарша не шла, она именно семенила. У неё были маленькие и частые шаги, из-за чего стук каблуков по старому паркету не прерывался и на долю секунды. Я плелась за ней. За это время мне бы удалось уже трижды туда-сюда пройтись.

— Значит так, — не поворачиваясь ко мне, начала инструктаж библиотекарша. — За раз не более пяти книг, срок возврата пять дней…

— Но как я успею за пять дней прочитать пять книг? Особенно, если они будут большими.

— Это уже ваши проблемы. Значит, берите по одной. Если через пять дней книги не вернуться на место, будете платить штраф.

— Большой?

— 500 рублей. — А потом, подумав, она добавила: — За книгу в день.

У меня создалось стойкое впечатление, что она все эти правила придумывала сейчас на ходу.

Мы дошли к одиночному шкафу, что стоял в отдалении от всех остальных. Как-то уж очень сиротливо он смотрелся. На самом верху была наклеена белая бумажка с маленькими жирными чёрными буквами, которые складывались в имя «ирма».

— Прошу, выбирайте, но повторюсь, не более пяти в руки за раз.

— А мне нельзя будет их здесь поизучать?

Честно говоря, у меня не было в планах все эти пылесборники тащить к Зое Леонидовне.

Бибиотекарша сморщила лицо и вытянула малиновые губы трубочкой.

— Библиотека пока закрыта для чтения.

— Такое разве бывает? — моему удивлению не было предела.

— Бывает, бывает. Выбирайте скорее, а то у меня дел по горло.

— Вы можете идти, заниматься своими делами. Я, как выберу, подойду к вам.

— Я останусь здесь, чтобы быть точно уверенной, что больше пяти книг вы не возьмёте, и ни один писательский труд не будет вынесен отсюда контрабандой.

Мне было легче, со всем согласится. Я не знаю почему, но я точно не импонировала этой тётке. Изучать под её пристальным взглядом книги было таким себе занятием.

Я пробежала глазами по содержимому полок. Взгляд ни за что не зацепился. Выбор был весьма скучен и не велик. Первым делом я взяла тонкую брошюрку, которая гласила, что это очерки самой Ирмы по изготовлению лекарственных мазей. Не знаю, правда, зачем? В глаза постоянно бросались две увесистые книги Конюхова. Я читала только выжимки из его работы. За пять дней я точно обе их не прочитаю. Поэтому взяла одну, ту, что была выпущена раньше. Так же я взяла ещё две тоненькие книги по истории ведовства в Берёзоньках. И в самом низу, я нашла книгу-дополнение с иллюстрациями ко второму тому Конюхова об Ирме.

— Пять, — провозгласила библиотекарша.

Я точно сюда больше не приду.

После того, как все пять книг самым тщательнейшим образом были записаны и проверены, всё это сопровождалось постоянными взглядами в мою сторону, я наконец-то покинула этот обитель мрака и тотального контроля. Неудивительно, что в библиотеки никого не было. Моя нога переступит это порог ещё раз через пять дней, когда я пойду всё это возвращать. И ни днём раньше, и ни днём позже.

***

Ирма.

Ирма критично осматривала чёрный и сухой мизинец на левой руке Марии. Палец выглядел, мягко говоря, странно. Он совсем не шевелился, был в полусогнутом состоянии, деревянный и холодный на ощупь.

— Придётся резать, — заключила целительница.

Девочки в ужасе переглянулись.

Они сидели за столом под берёзами-подружками, чьи два ствола почти сливались у самой земли. Возможно, это было вообще одно дерево, чей ствол поделился на два. Февраль был тёплым, снег почти везде растаял. Грязные серые небольшие холмики были по всему двору.

Мария уже больше двух месяцев находилась под защитой Ирмы, официально считаясь ещё ученицей. Как и Ираиде, её было 14 лет, но они были полными противоположностями друг друга. Ираида, чей рот не знал каникул, так как работал постоянно. И Мария, из которой вытянуть предложение было уже успехом. За частую, она была даже молчаливее немой Арины.

— Не бойся, сильно больно не будет. Палец мёртвый. Да и настоечки я тебе дам.

Ирма ушла в дом за вышеупомянутым снадобьем.

— Будет больно, кричи, — наставляла Ираида. — Нечего всё в себе держать, — она обвязывала ниткой засушенные пучки трав, что собирала Арина.

Целительница вышла из дома, да так и осталась стоять на ступеньках.

— Чего тебе, Фёдор? — голос её был сильный властный. Всем своим видом она давала понять, что никого и ничего не боится.

От упоминания имени дяди, Мария вся сжалась. Сердце бешеной птичкой забилось в груди. Она стала вся бледной. Девочке казалось, что ещё немного, и она потеряет сознание. Арина тут же подоспела к ней.

О том, что произошло в ту ночь, когда целительница со своими ученицами нашли племянницу лесника в лесу, никто, кроме Арины не знал. Мария молчала, безголосая ученица Ирмы и подавно.

Фёдор вошёл во двор, твёрдо ступая. Каблуки его сапог глухо стучали по влажной земле. Ирма тоже спустилась.

— Здравствуй, Маша. Что же ты даже дядю своего не узнаёшь?

Мария повернулась к столу, сжав кулаки. Её била крупная дрожь. Она держалась из последних сил, чтобы, как трусливая собачонка не убежать, куда глаза глядят.

Ираида поднялась со своего места. Выпрямив плечи, она со всего маху воткнула в стол охотничий нож, которым до этого срезали нитки. Арина уставилась на неё во все глаза. Вот, кто был истинной ученицей Ирмы. Им с Марией такого не достичь никогда.

— Что ж ты, Ирма, здесь девок учишь на мужика кидаться? — лесник перевёл взгляд с Ираиды на целительницу, при этом поправляя ружьё за спиной.

— Чему я здесь девочек учу, не твоего ума дела. Говори, чего явился и проваливай.

— Пришёл узнать, как племянница моя поживает? — Фёдор плевался словами, сверля взглядом спину всю сжавшейся Марии. — Она ж ведь единственная кровинушка у меня осталась. И, как и её мать такая же неблагодарная. Лишила родного дядьку тепла женского.

Ираида выхватила нож воткнутый в стол, направив его на лесника, она громко сказала:

— Ты женского тепла Фёдор не там искать пытался. Заведи себе бабу, а от Маши отстань. По-хорошему пока прошу.

— Не о том тепле ты подумала, дочь поповая, — губы Фёдора растянулись в нехорошей улыбке. Он специально исковеркал последнее слово.

— Ты думаешь, мы не знаем, что ты с Машей сделал, — Ирма медленно стала подходить к леснику. — Тебе бы в своей избушке закрыться, да в лес бояться выходить. Кто знает, какая кривая нас с тобой сведёт? Я в лесу часто бываю, тебе ль не знать.

Целительница остановилась всего в полушаге от Фёдора. Её глаза горели дьявольским огнём. Лесник отшатнулся. Коленки подгибались, живот скрутило.

— Твоё время отвечать за свои деяния ещё придёт. Не торопи его. Говорю лишь раз, ещё раз посмеешь хоть к одной моей девочке сунуться медведям после зимней спячки на съедение пойдёшь. Они после зимы очень голодными будут.

Фёдор выдохнул сквозь стиснутые зубы и, не поворачиваясь спиной к Ирме, скрылся за зарослями кустов.

Целительница проводила непрошенного гостя взглядом.

— Он слаб, а значит, будет искать способ мстить. Я и Ираида не всегда будем рядом, чтобы помочь. Ты сможешь за себя постоять? — она посмотрела на Марию.

Девочка выпрямилась. Дышать было всё ещё трудно. Слёзы сами катились из глаз. Она делала глубокие вдохи вперемешку с всхлипами.

— Посмотри на свой палец. Это не единственное чего он тебя лишил навсегда. И даже я не могу дать тебе полную защиту.

— Ты хочешь его убить? — задыхаясь, спросила Мария.

Ирма обняла её со спины. Она взяла её травмированную руку в свою. Никто из девочек не понял, когда она успела выхватить из рук Ираиды нож и отрезать чёрный палец Марии.

Все ученицы с ужасом смотрели на кисть лишённую пальца. Марии даже не было больно. Она вообще ничего не почувствовала. Тонкая красная струйка закапала на стол.

— Только попроси меня.

Целительница поцеловала свою ученицу в макушку, одаривая остальных слабой улыбкой.