Эта, на секундочку, вечность

Виктория Топоногова (2024)

Журналистка Катя оказывается втянута в странную историю с перемещениями во времени и пытается в ней разобраться.Дело в том, что художница-фрилансер Тася покупает квартиру в провинциальном городке Соломенске и мистическим образом встречается со своей умершей прабабушкой. Оказывается, её семья скрывает немало тайн, а дед, северокорейский учёный-физик, эмигрировавший в США, написал книгу, в которой Тася находит некоторые подсказки… Удастся ли девушке разгадать загадки, оставленные вовсе не для неё? И сумеет ли она удержать возле себя человека, который ей помогает, но не способен принять свои чувства по отношению к ней?

Глава 5. К чёрту сопли! Перемирие!

1

«Надо бы навестить своих, что ли…» — подумала Тася и купила билет в Москву.

О, эта старая коммунальная кухня! Сколько она видела, сколько слышала!

Здесь вершились судьбы людей, семей, а также ближних и дальних родственников. Окно, выходящее во двор… Сколько поколений женщин, распахнув раму и навалившись грудью на подоконник, громогласно и повелительно звали со двора дочек и сыновей… Газовая плита, к которой, упаси боже, не подходи, пока маленькая… зато уж потом хочешь, не хочешь, а не отойдёшь… Старая крашеная-перекрашенная табуретка, на которую кто только не взбирался, рискуя свернуть себе шею, развешивая бельё на верёвки под самым потолком.

Мама с папой опять в командировке, Лика в институте. Всё, как всегда.

Бабушка Вера сидит возле старой зелёной лампы, в уголке, шьёт пёстрые лоскутные коврики.

Технология простая: из кусков материи сначала сшиваются разноцветные жгуты примерно в палец толщиной, которые затем сплетаются в длинные косы. А уже потом косички закручиваются вокруг небольшой круглой подушечки, прихватываются нитками, закрываются с изнанки подкладкой, и всё, коврик готов! Тася с детства наблюдала, как их шьёт бабушка Вера. Одна ткань сменяет другую, тянется в косе, пока не кончится, и тогда появляется следующая… Поэтому косичка начинается в одном составе, а к окончанию своему приходит совершенно с другими тканями. И так весь коврик от центра к периферии постепенно меняется в цвете.

Так вот оно что… Вот что Тасю зацепило у бабушки Рины: коврики были точно такие же!

Тася присаживается рядом с бабушкой.

— Бабуль, тебе лоскутов ещё надо?

— Да нет, Тась, спасибо, мне соседи много надавали, ещё лет на двадцать хватит, — смеётся бабушка, — Как ты там? Работаешь?

— Ага.

— Замуж опять не надумала?

— Да ты что, я ещё с того раза не отошла.

— Ну, люди разные встречаются. Там, в глубинке, народ-то душевнее, чем в Москве. Неужто никого не встретила?

— Да некогда мне… — Тася подсаживается поближе, — Бабуль, а расскажи, где ты родилась?

— Чего это ты вдруг? — удивляется старушка.

— А вот ты никогда не рассказываешь, отмалчиваешься, когда спрашиваю… А мне же интересно!

— Ну, не в Москве я родилась…

— Это я знаю. А где?

— Ой, ты не поверишь… — вдруг оживляется бабушка Вера, — Вот ты сейчас куда уехала?

— В Соломенск.

— Ну так вот, а я там родилась.

— Правда?

— Да, у нас домик был маленький, деревянный. Корова там, овцы, куры… целое хозяйство. Ну, хорошо жили…

— А как ты в Москве оказалась?

— Думала, что умная. В институт поступать поехала.

— И что?

— И поступила. В Театральный. Конкурс был огромный… а я прошла. Красивая была, весёлая…

— А что дальше?

— Три года отучилась, как положено… А дальше-то всё и понеслось… Ну, вот как это бывает… Встретила мужчину, учёного… Он из Кореи приехал какой-то доклад делать, что ли, на конференцию научную. И чем понравился, не знаю. А ведь понравился, хоть и не наш. Смелый он был… а и беззащитный одновременно, добрый… я так в нём это почувствовала.

— Да как же ты с ним встретилась?

— А он от своих сбежал, пошёл на Красную площадь гулять, хотел сам Москву посмотреть, и вроде как заблудился… А тут я… Он меня на английском что-то спрашивает, а английский у него — примерно как у меня, на уровне средней школы. Ну, мы и поняли друг друга. Я сдуру-то потащила его на Ленинские горы, Москву показывать.

— И что?

— Что, что… Любовь! Это такая штука, которая нас не спрашивает… Ну, маму твою и родила. Вишь, какие вы у меня получились…

— А мама знает?

— Ну что ж, рассказывала я ей. Только я много-то рассказать не могу, быстро всё так случилось…

— А кореец?

— А у него там, оказывается, семья была… Вернулся на родину, как положено.

— А про ребёнка он знал?

— Нет, не успел. Да и не решило бы это ничего, только запутались бы совсем… Мама у тебя красивая, правда? И ты красивая, вся в неё.

— Значит, когда ты нас видишь, его вспоминаешь?

— Вспоминаю… иногда.

— И любишь ещё?

— Я вас люблю. А что было, то уже прошло.

— Бабуль, а почему ты в Соломенск больше не вернулась?

— Мать не пустила.

— Как не пустила?

— Сказала, чтобы с нагулянным ребёнком возвращаться не смела…

— И что?

— Осталась в Москве. Из института отчислили, из общежития тоже выставили… Нашла работу, где жилплощадь давали… сложно было, конечно… В паспорт посмотрят, увидят, что я мать-одиночка с маленьким ребёнком, и не берут на работу…

— Почему?

— Вот и я их спрашивала — почему? И один кадровик честно ответил, что мне, как матери-одиночке, они должны по закону квартиру дать, а из каких фондов? Так лучше взять девушку без жилищных проблем.

— И что же?

— А я тогда паспорт сожгла.

— Как сожгла?! — опешила Тася.

— Ну, почти сожгла. Попортила. В милиции сказала, случайно в костёр упал. И пошла новый оформлять, взамен утраченного. А как получила, дочку в паспорт вписывать не стала.

— А так можно?

— А кто его знает! Может, и нельзя, а жить-то надо… Пришла устраиваться на текстильный комбинат, паспорт чистый, без детей. Меня и взяли. Там всю жизнь до пенсии и проработала, на Трёхгорке-то, ты же и сама знаешь.

Конец ознакомительного фрагмента.