Секретарь райкома

Виктор Андреянович Неволин, 2023

Книга Неволина В.А. "Секретарь райкома" о работе первым секретарем райкома КПСС Мотыгинского и Северо-Енисейского районов Красноярского края в период 1960-70-е годы.

Об авторе

В 1956 году после окончания геологического факультета Томского государственного университета направлен на работу в трест «Енисейзолото». В Северо-Енисейском районе Красноярского края работал участковым геологом на Советском руднике, начальником поисково-разведочной партии. В дальнейшем двенадцать лет подряд избирался первым секретарем райкома КПСС Северо-Енисейского и Мотыгинского районов, а с 1973 по 1993 год был руководителем геологической службы Центральной Сибири (Красноярский край, Хакасия и Тува). С выходом на пенсию создал ООО «Научно-производственный центр «ЦентрСибгео» и является его бессменным директором до настоящего времени.

Окончил институт управления народным хозяйством АНХ СССР. Кандидат геолого-минералогических наук, заслуженный геолог РСФСР, лауреат Государственной премии СССР за открытие и разведку Олимпиадинского золоторудного месторождения. Отличник разведки недр, почетный геолог Монголии. Награжден тремя орденами и двенадцатью медалями. С 1972 по 1990 год избирался депутатом Красноярского краевого Совета народных депутатов по Бельскому, Норильскому и Красноярскому избирательным округам. 29 лет был членом Красноярского краевого комитета КПСС. Почетный гражданин Красноярского края (2002).

Секретарь райкома

Предисловие

После издания двух первых книг «Человек, лишенный малой Родины» и «Записки геолога», которые были востребованы читателем, я решил приступить к написанию своей третьей книги воспоминаний и размышлений — «Секретарь райкома», которая по замыслу должна состоять из двух частей: первая будет посвящена партийной работе первым секретарем Северо-Енисейского и Мотыгинского райкомов партии, которая по времени составила 12 лет; вторая часть будет охватывать период моей работы в качестве руководителя геологической службы Центральной Сибири (Красноярский край, республики Хакасия и Тува), также связанной с партийной работой, так как я был избран членом Красноярского крайкома КПСС. В этот же период на протяжении 18 лет я избирался депутатом Красноярского краевого Совета народных депутатов по Бельскому, Норильскому и Красноярскому избирательным округам. И несмотря на руководящую производственную работу, я сохранил партийно-организаторские стиль и методы работы с коллективом и отдельными людьми.

В общей сложности моя деятельность в КПСС в крае составила почти 30 лет, когда я входил в так называемый партийно-хозяйственный актив. Это был период небывалого бурного политического и экономического развития нашего края, притока сюда населения для осуществления великих строек, становления его могущества и процветания во всех отношениях.

Я не писатель, но испытываю острую духовную потребность своими словами высказать личное отношение к советскому периоду моей жизни — как и чем мы жили, во что верили, к чему стремились, чего достигли. В итоге мы были созидателями и свою жизнь, думается, прожили достойно.

За долгую жизнь мне посчастливилось встретить на своем пути много интересных, простых, трудолюбивых, заслуженных и выдающихся людей. Сегодня вспоминаю их с искренней теплотой и душевностью и хочу о них рассказать в своей книге. И признаю, что отрицательные оценки некоторых персонажей могут быть с моей стороны необъективны.

В годы своего длительного пребывания в партии я старался преданно ей служить, независимо от служебного положения, и свою идеологию не менял. И как бы сегодня плохо ни говорили о советских коммунистах, они представляли собой передовую часть общества в решении политических и хозяйственных задач, были активными сторонниками социалистического развития государства.

Я глубоко убежден в том, что Коммунистическая партия Советского Союза преждевременно перестала существовать по субъективным причинам, потеряла свою боеспособность, без которой в этом мире развитие невозможно. Она своевременно не реформировала программу в своей партии, сообразуясь с мировым развитием экономики и политики, жила старыми представлениями, в частности, не признавала частную собственность в отдельных сферах производства и торговле, не изменила своего негативного отношения к религии и т.д.

Новая власть, к сожалению, не представила населению России свою программу дальнейшего развития. Мне представляется, для России наиболее приемлемый путь — это социалистический, он более достойный и справедливый, чем ныне существующий — дикий капитализм.

Глава 1

Северо-Енисейский район

Секретарем райкома партии я стал случайно, по обстоятельствам. И ранее в жизни я никогда даже не думал об этой должности, хотя к общественной работе меня активно тянуло с раннего детства. В поселке я был первым октябренком, потом пионером, хотя в комсомол нас, детей высланных, не принимали. Я хотел быть комсомольцем и заменил это желание членством в Осавиахиме. В детстве мой друг Семен Трофимов меня упрекал, что я не имею одного друга, а дружу со многими одновременно.

В период долгой военной службы в ВМФ СССР избирался секретарем комсомольской организации корабля, дивизиона учебных кораблей, штаба экспедиции особого назначения ВМФ, руководителем матросской группы в системе политического просвещения, а во время учебы в Томском госуниверситете был руководителем агитколлектива по работе среди населения и заместителем секретаря партбюро факультета.

Секретарь райкома партии — выборная должность, это руководитель района, представляющий Коммунистическую партию Советского Союза, и сама должность секретаря — это не профессия. Секретарю дается право осуществлять через выборные партийные структуры общее руководство всей политической и государственной деятельностью на определенной территории. На него возлагается и обязанность идеологического воспитания трудящихся в соответствии с программными документами деятельности КПСС.

В свое время, до войны и в годы войны, должности секретарей райкомов партии занимали люди преимущественно из рабочих и крестьян, и редко из интеллигенции, проявившие себя активно в становлении и укреплении советской власти, активные пропагандисты коммунистических идей в народе. Их готовили и обучали, если они не имели высокого уровня образования и профессиональной подготовки, через совпартшколы, а позднее, после войны, — в высших партийных школах при ЦК КПСС и Академии общественных наук при ЦК КПСС. Эти люди постепенно становились кадровыми партийными работниками, особенно первые секретари, и партийное руководство КПСС потом по-своему усмотрению переводило их из одного района, города в другие в зависимости от их должностных способностей и моральных качеств.

Кандидатом в члены ВКП(б) я стал тоже именно по обстоятельствам. В свое время шел подбор военнослужащих для поступления в школу агентурной разведки ВМФ. И одним из первых требований, наряду со здоровьем, образованием и уровнем боевой подготовки военного, должна быть его партийная принадлежность. Из Потийской военно-морской базы Черноморского флота (Грузия) командование остановилось на трех кандидатах, в число которых попал и я. Но я был еще комсомольцем. Тогда и поступила команда — командиру Первого отдельного Краснознаменного дивизиона подводных лодок Черноморского флота, где я служил, немедленно принять Неволина В.А. кандидатом в члены ВКП(б), и буквально в 3-4 дня прошли партийные бюро и собрания и я единогласно был принят кандидатом в члены ВКП(б). Утверждал решение партийных органов дивизиона политотдел Потийской военно-морской базы, а кандидатскую карточку мне вручили уже в политотделе Одесской военно-морской базы ЧФ, куда я прибыл на учебу. В члены КПСС я был принят в 1953 году партсобранием Томского госуниверситета.

Моя производственная деятельность началась в Северо-Енисейском районе Красноярского края в качестве рудничного геолога Северо-Енисейского рудоприискового управления треста «Енисейзолото». Наряду со служебными обязанностями геолога активно был включен в партийную работу геолого-разведочной экспедиции — в течение трех лет избирался секретарем парторганизации экспедиции, а в 1961 году был избран членом Северо-Енисейского райкома партии, что, вероятно, послужило поводом для выдвижением меня на освобожденную партийную работу.

С приходом к руководству СССР Н.С. Хрущева произошли колоссальные изменения в руководстве партией и народом. Как сегодня отмечают политики и идеологи, они имели и положительные, и отрицательные стороны для жизни народа и страны, в том числе и для самих членов партии. С развенчанием культа личности Сталина Н. Хрущев фактически закрыл страницу деятельности большевизма, хотя сам в это время был одним из ближайших соратников Сталина по руководству партией и государством. Страх и насилие при Сталине он осудил, но их действия коренным образом не изменились, они продолжали еще жить.

Н.С. Хрущев реформировал руководство промышленностью и строительством, приблизил его непосредственно к регионам, создав совнархозы, в том числе и в Красноярском крае, освободив в какой-то мере от крепостного режима крестьян, которые были лишены паспортов и не имели права покидать свои колхозы. Поднимал животноводство путем насаждения волевым путем производства кукурузы. Повсеместно началось строительство панельного жилья индустриальными методами. А в конце 50-х годов на очередном партийном съезде по настоянию Н.С. Хрущева было принято решение об укреплении партийного руководства экономикой страны, выдвижении на должности первых секретарей райкомов и горкомов партии специалистов народного хозяйства. Ранее же занимали эти должности преимущественно люди c гуманитарным образованием — историки, юристы и т.д. К примеру, если район сельскохозяйственный, то теперь первый секретарь райкома должен быть специалистом сельского хозяйства — агрономом, зоотехником, инженером по сельскохозяйственной технике и т.п. В промышленных районах, например, в городах, специализированных на добыче полезных ископаемых, — горным инженером, металлургом, в других — машиностроителем, строителем и т.д.

В этой связи хотелось бы напомнить, что в Северо-Енисейском районе был первый секретарь Пономаренко, окончивший в свое время совпартшколу, инвалид с ограничением в движении, потом его заменил И.Ф. Кудрявцев — горный техник, позже окончивший заочно высшую партшколу, председатель райисполкома Тремясов, историк, кадровый партработник, прибыл в район после работы первым секретарем Казачинского района. Второй секретарь А.В. Кириллов и третий секретарь М.П. Кулаков только что окончили высшие партийные школы в городе Красноярске.

В конце 1961 года И.Ф. Кудрявцева избрали председателем Красноярского краевого совета профсоюзов, и встал вопрос о его преемнике. Процедура замены была длительная, не то что снять или назначить какого-либо директора предприятия — достаточно издать приказ и человек на месте, естественно, со знанием дела.

Для меня же, начальника геологической партии, работавшего в районе независимо от местных органов партийной и государственной власти, было неизвестно, что делается в районе в этом плане. Вдруг вызывает на беседу в райком партии представитель крайкома партии, зам. зав. отделом партийных органов, как она представилась, Анна Емельяновна Ермилова. Она мне сказала, что хотела со мной познакомиться и узнать мое мнение о жизни районной парторганизации, поговорить о результатах работ в геологической отрасли и вообще о состоянии экономики в золотодобывающей промышленности района.

Женщина по возрасту за сорок лет, полного телосложения, с мужицким подходом к беседе, курящая, и даже предложила мне папиросу. Я поблагодарил и отказался, поскольку я тогда пытался бросить курение и уже несколько месяцев не курил. Она детально интересовалась партийной жизнью в районе. Спросила о моем семейном положении, чем занимается супруга, а также каким авторитетом в районе пользуется первый секретарь райкома И.Ф. Кудрявцев. И даже никакого намека не было на мое выдвижение на партийную работу. В конце беседы она сказала, что в районе пробудет до конца недели и, может быть, мы еще встретимся — имелось в виду проведение партийных мероприятий. Потом я узнал, что Анна Емельяновна встречалась и с некоторыми другими коммунистами района, членами райкома партии.

Прошла пара недель, и уже забылась наша встреча, как меня приглашает в райком И.Ф. Кудрявцев и говорит:

— Вас приглашают на беседу в Красноярский крайком КПСС, нужно там быть завтра до обеда и обратиться к Б.В. Баранову — заворготделом, бронь на самолет в аэропорту заказали.

Отпрашиваться на выезд из района у меня не было необходимости, поскольку никому здесь не подчинялся.

В крайком я прибыл к указанному времени. В орготделе кроме технического секретаря ответственных работников не было, и она мне сказала, что о моем прибытии Б.В. Баранову известно и он меня обязательно примет под вечер, поскольку находится вне здания крайкома. Одновременно предложила мне сходить пообедать в столовой, которая является закрытой для горожан, и согласилась меня туда сопроводить, от чего я не отказался.

Борис Васильевич Баранов, зав. отделом оргпартработы, как я потом узнал, прибыл в Красноярский край после окончания высшей партшколы при ЦК КПСС вместе с группой партийных работников по решению ЦК КПСС для организационного укрепления Красноярской краевой парторганизации во главе с Органовым, ставшим первым секретарем крайкома партии. Встретил он меня просто и приветливо, усадил за стол. Человек возрастом за 40 лет, высокого роста, стройный, ранее служил в Кремлевском полку, с выразительным лицом, в разговоре немного окает, что указывает на его волжское происхождение.

Он не стал узнавать мои биографические данные, поскольку они у него были на столе в моей объективке и ранее с ними уже детально ознакомился. Борис Васильевич сразу приступил к делу:

— Крайком партии рассматривает вашу кандидатуру на выдвижение — рекомендовать Северо-Енисейскому району для избрания вас первым секретарем райкома партии. Как вы на это смотрите?

Я ему сразу говорю, что на эту должность не подхожу. Другое дело, если бы рекомендовали меня на должность заведующего отделом, в лучшем случае на должность секретаря райкома по промышленности, с натяжкой можно было бы попробовать. Я это сказал искренне, не задумываясь. Он немного удивился мною сказанному:

— Впервые слышу, чтобы человек отказывался от большой должности в сторону меньшей.

И тогда я ему встречно говорю:

— Вы просто рискуете — а вдруг я не справлюсь, и вам же придется отвечать».

— Если крайком вам доверяет, вы сами уже обязаны отдать все, на что вы способны, и нести партийную ответственность, — дальше никакой агитации не было. И закончил беседу словами: — Сейчас идите в гостиницу «Север», где вам заказали номер для проживания, хорошо подумайте о нашем предложении, с семьей и районом не советуйтесь, поскольку эта процедура предварительная и сложная, а завтра к 10 часам приходите ко мне, и мы начнем собеседования с членами бюро крайкома.

Перед беседой с Барановым в приемной встретил Анну Емельяновну, которая приняла меня как старого знакомого и пригласила в свой кабинет. Опять предложила закурить. Я был в возбужденном, нервном состоянии, принял поданную ею папиросу и закурил так, что о своих воздержаниях в прошлом забыл. Теперь мне уже одной пачки папирос или сигарет не хватало на один день. Она мне посоветовала от предложения крайкома не отказываться:

— У вас все получится.

Зайдя в номер гостиницы, встретил там человека, немного старше меня по возрасту. Познакомились — Василий Иванович Попов, управляющий Ачинским строительным трестом, прибыл в крайком партии на собеседование — рекомендуют первым секретарем Ачинского горкома партии. Сходили вместе поужинать, ночевали, а потом стали близкими коллегами по партийной работе.

Утром встал рано и сам себе сказал: ничего менять не буду — пусть все идет по сценарию крайкома партии, а потом что будет, то будет, живем один раз, и жизнь вся состоит из подъемов и падений. Пусть меня судят по делам.

На другой день в назначенное время в приемной Баранова откуда-то появился наш И.Ф. Кудрявцев, и все мы трое направились в кабинет второго секретаря крайкома Михаил Сергеевич Суетина. Я заходил в кабинет третьим, а передо мной Кудрявцев, и он при этом за своей спиной показал мне кулак — предупреждая: держи себя стойко и не думай отказываться от предложения крайкома. М.С. Суетин — небольшого роста, полноватый, с коротко стрижеными волосами, немного похож на азиата, хотя всегда считал себя кровно русским человеком. В край он приехал недавно из Удмуртии, где был первым секретарем обкома КПСС, его Н.С. Хрущев демонстративно снял с должности за сельскохозяйственные срывы в работе.

Смотрит на меня исподлобья пронзительным взглядом, изучая, что я представляю собой — так мне показалось. Баранов зачитал мои биографические данные, а Кудрявцев стал меня характеризовать с положительной стороны, хотя я с ним в районе никогда не общался и лично познакомился лишь полмесяца назад. Рассказал об обстановке в районе, и беседа прошла мирно, без выводов, поскольку она была промежуточной.

Теперь предстояла встреча с первым секретарем Красноярского крайкома партии, он решает в последней инстанции, рекомендовать или нет на избрание представленные кандидатуры. Это было обязательным условием: первых секретарей райкомов и горкомов кроме первого секретаря крайкома никто не мог утвердить. О других секретарях партийных комитетов решение принималось уже на ином уровне крайкома. Предстояло ждать звонка из приемной, когда освободится первый секретарь, и рекомендовано не отлучаться, быть наготове. Психологически я все время находился в напряжении, но старался себя вести свободно.

Поступила команда: нас ждут! И вместе с Барановым мы шли по длинному коридору в приемную А.А. Кокарева. Немного бил мандраж, хотя я пытался себя успокоить. В приемной я остановился, в кабинет вошел сначала Борис Васильевич, потом позвали и меня. В торце длинного стола сидел человек пожилого возраста, крепкого телосложения, светлые волосы поседели — изношенный человек, хотя в то время ему было чуть больше пятидесяти. Недавно он перенес инсульт, и его щека при разговоре изредка подергивалась. Это был Александр Акимович Кокарев — первый секретарь Красноярского крайкома партии.

Справа от него за длинным столом сидел второй секретарь крайкома партии Михаил Сергеевич Суетин, напротив него за стол сел Баранов.

Александр Акимович показался мне, несмотря на сухость в разговоре, человеком простым и доброжелательным, но он был строг в обращении с людьми, не улыбался, говорил ровно. Наша беседа продолжалась около 30 минут, вопросы в основном были делового характера и касались экономики и перспектив развития района, жизни людей в районе, их проблем. Но по вопросам, которые мне задавались, чувствовалось, что все сидящие меня изучают. Баранов вопросов совсем не задавал, а Суетин — репликами. Было видно, что Кокарев очень уважает Баранова как работника и целиком ему доверяет. Кокарев меня не спрашивал, желаю я или нет работать в райкоме партии. Он закончил встречу словами:

— Северо-Енисейский район является основным районом по добыче золота в крае, однако последние десятилетия она не растет в связи с плохой сырьевой базой. Крайком будет надеяться, что вы своей работой поправите это дело. Будем рекомендовать вас первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии, желаю успехов!

Встал, пожал мне руку. Встал и Суетин, тоже попрощался со мной за руку. Я вышел из кабинета, а Баранов еще задержался там.

Выйдя из кабинета, я пошел в орготдел ждать прихода Баранова. Мне потом рассказала Анна Емельяновна о впечатлении, которое я произвел на Кокарева, со слов Баранова. Кокарев после моей аудиенции сказал своим коллегам: «Конечно, он молод, не имеет опыта руководящей партработы, еще сырой для такой высокой должности, но он имеет хорошее университетское образование, прекрасно знает свой район, и из него со временем выйдет неплохой партийный работник».

С возвращением в свой кабинет Баранов в присутствии Кудрявцева стал согласовывать вопрос о дате проведения организационного пленума райкома. Крайком рекомендовал провести его через неделю, и представителем крайкома на пленум должен поехать заведующий промышленно-транспортным отделом крайкома Георгий Константинович Фридовский, с которым я в тот же день познакомился. В крайкоме мне также сказали, что когда вся эта процедура передачи власти будет подготовлена, мне сообщат, а сейчас могу ехать домой. Сказали, что утром к гостинице подойдет машина «Волга» крайкома партии с таким-то номером и увезет меня в аэропорт. В депутатской комнате мне продадут билет до Северо-Енисейска, такое задание дано начальнику ГВФ (в Северо-Енисейск было два рейса Ли-2 и билеты заранее забронированы). Тогда и в Москву не летали большие самолеты, в основном на красноярский Север, и то класса Ил-14, не выше.

До пленума никто не знал, кого будут рекомендовать первым секретарем райкома, хотя все знали, что Кудрявцев покидает район. Даже жене я не сказал, что меня хотят сделать партийным функционером, потому что не был уверен — а изберут ли? Ведь самому выдвинуться на эту должность в районе было невозможно. Этой должности наверняка ждал председатель райисполкома Тремясов и другие секретари.

За два часа до начала пленума меня пригласили в райком партии, где были уже Фридовский, Кудрявцев, инструктор крайкома Кутяшов, курировавший наш район, и члены бюро райкома. Все члены бюро стали переглядываться между собой: зачем этот тип здесь появился, большинство членов бюро не знало путем ни меня и ничего о моей деятельности.

Заседание бюро открыл Кудрявцев и сразу предложил слово представителю крайкома Фридовскому, который изложил суть вопроса — ради чего собирается организационный пленум райкома — и сразу изложил мнение крайкома насчет Кудрявцева (мотивы его перевода на профсоюзную работу) и точку зрения крайкома по кандидатуре первого секретаря райкома — укрепление районного партийного комитета за счет специалистов народного хозяйства. В районе существует большая проблема с минерально-сырьевой базой золотодобывающих предприятий, и в руководстве районной парторганизации нужны геологи. «Чужеземцев» к нам не привезли. Фридовский не стал развивать дискуссию по этому вопросу и сразу предложил мою кандидатуру, которая была обсуждена в крайкоме и одобрена.

Что можно было возразить членам бюро по моей кандидатуре: молодой, инженер-геолог, секретарь партийной организации, член райкома партии, подходит по всем статьям того времени — тогда по всей стране шло омоложение партийных кадров и выдвижение на партийную работу специалистов народного хозяйства. Все это соответствовало только что наметившемуся курсу партии, выдвинутому Н.С. Хрущевым.

Мне был задан лишь один вопрос председателем райисполкома Тремясовым (ему, конечно, очень хотелось занять эту должность, так говорили в районе):

— Как думает Неволин — справится он с этой должностью?

Я ответил:

— С помощью районного партийного актива и каждого члена бюро райкома партии наши дела непременно будут улучшаться. Лично я отдам работе все свои знания и физические силы.

Уже на бюро райкома чувствовалось, что борьбы за власть в районе не предвидится. После нескольких выступлений бюро райкома приняло решение принять рекомендации крайкома и идти с ними на пленум райкома, то есть теперь и бюро райкома берет на себя ответственность, чтобы не провалить мою кандидатуру на организационном пленуме. Между прочим, Фридовский как опытный партократ все-таки спросил у членов райкома, могут ли они предложить другую кандидатуру. Все промолчали, и решение принимается единогласно.

Через час в кабинете политического просвещения райкома открылся пленум Северо-Енисейского райкома партии. Его открыл Кудрявцев, и он вынес на обсуждение пленума один вопрос — организационный. Повестка дня была утверждена, и слово было предоставлено представителю Красноярского крайкома КПСС Г.К. Фридовскому, который довел до сведения членов пленума, что Кудрявцев избран председателем крайсовпрофа и ставится вопрос об его освобождении от обязанностей первого секретаря райкома. И здесь вопросов не было, проголосовали за освобождение. И сразу Фридовский, используя свой опыт, предлагает на обсуждение кандидатуру Неволина на избрание на эту должность, рекомендуемого и Красноярским крайкомом, и бюро Северо-Енисейского райкома, обрисовав мою кандидатуру с самой лучшей стороны, как будто лучшей кандидатуры в районе и не было. Ему задали несколько вопросов, он на них с ходу ответил.

Теперь вызвали на трибуну меня. Автобиографию мою коротко рассказал по объективке Фридовский. Мне только пришлось отвечать на вопросы, а их было задано много, правда, ни одного провокационного. В частности, задали вопрос, как я собираюсь своим партийным руководством улучшать социальную жизнь трудящихся района, вопросы жилья, строительства, решать транспортные проблемы, остро стоящие в районе, и многое другое. Я был знаком с этими проблемами не понаслышке, и знал, как можно решить некоторые из них в ближайшем будущем. В общем, вопросы и их обсуждение носили доброжелательный характер. Были на пленуме и такие коммунисты, которые в душе хотели обновления партийного руководства в районе. Кудрявцев многим уже поднадоел, как им казалось, барством. Всем хорош не будешь.

В поддержку моей кандидатуры на пленуме выступила Лидия Швецова, секретарь парторганизации золотодобывающей фабрики, и еще два товарища.

За меня проголосовали единогласно, таким образом, меня избрали первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии под аплодисменты. Мне оставалось искренне поблагодарить всех членов пленума за оказанное доверие и закрыть заседание, еще раз заверив их, что буду отрабатывать это доверие честно и добросовестно.

После пленума мы — двое крайкомовцев и двое местных — пошли в кабинет первого секретаря райкома обсуждать вопросы передачи дел новому руководству. Все это было, конечно, большим событием для меня и района, где во главе района поставили малоизвестного геолога, которому только тридцать пять лет, ранее не работавшего в партийных органах. Не ожидали этого и наши геологи — как в геологической партии, где я работал, и в Ангарской экспедиции, так и в Красноярском территориальном геологоуправлении.

Вечером после трудового дня Фридовский, Евгений Иванович Бодягин, начальник рудоприискового управления, и я пошли в особую комнату для гостей поселковой столовой поужинать. Кудрявцев тоже принял участие, но задержался с нами ненадолго, объяснил, что ему надо готовиться к отъезду в Красноярск, и мы его задерживать не стали. Ужин затянулся надолго, пили коньяк и закусывали мороженой брусникой с сахаром и другими местными деликатесами. Поскольку домой пришел очень поздно, то и сообщением не обрадовал свою супругу, хотя заранее предупредил ее о партийных мероприятиях и своей задержке. Она сделала мне выговор и ушла спать, потом несколько дней не разговаривала, вот так была сбита моя радость — избрание первым руководителем Северо-Енисейского района! Хотя взаимоотношения с женой всегда были теплые и доброжелательные.

Итак, пленум райкома сделал меня освобожденным партийным работником — первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии. Должность высокая, и могу ли я на ней удержаться, было первым вопросом не только для меня, но и для района, уж слишком высокий взлет. Теперь отступать было просто некуда, но я все еще сомневался: потяну ли я этот воз?

На другой день Кудрявцев стал меня торопить с передачей дел, ему хотелось поскорее уехать в Красноярск. Я знал, что он не рекомендовал мою кандидатуру, у него, по-видимому, были другие люди в преемники, поскольку он меня просто не знал и со мною никогда не общался. А все решила Анна Емельяновна Ермилова, приехавшая в район подбирать кандидата на должность первого секретаря. Она беседовала со многими членами райкома и представила в крайком, вероятно, несколько кандидатур на эту должность. А там, просеяв всех, остановились на мне. Это мое предположение потом подтвердил инструктор крайкома Кутяшев. Кудрявцев был, конечно, умным, со мной разговоры вел доброжелательно, только на официальной ноте, соблюдая партийный этикет.

Помощников и советников, как начинать партийную работу, у меня не было. Работников аппарата я всех знал, но ни с кем не был в дружеских отношениях. Да я этого и не хотел, думал, что профессиональным партработником стану сам, своим трудом.

После окончательного приема партийных документов и подписания приемочного акта мы с Кудрявцевым остались вдвоем, краевые работники уехали. Кудрявцев, закаленный партийный работник, многоопытный, уже бывал во многих встрясках, и он, как мне кажется, ждал от меня, когда я спрошу совета, с чего мне начинать свою работу. Но я специально уходил от этой темы, поскольку не все разделял в практике и методах партийного руководства районом Кудрявцевым, многие вещи я категорически не воспринимал из сталинской школы партийцев, как они часто себя называли. Не разделял их практику и методы, но и сам не знал, как работать по-новому. Поэтому беседа прошла скованно. Но один совет мне Кудрявцев дал:

— Свою ежедневную работу начинай с чтения передовой статьи газеты «Правда», центрального партийного органа ЦК КПСС, там ты найдешь ответ и план действий, поскольку передовая — это всегда заказная статья идеологического отдела ЦК партии, и она все время ориентирует партийные органы на то, какие сегодня партия ставит задачи и выдвигает главные вопросы в их деятельности.

Потом в товарищеской беседе я рассказал своему инструктору-куратору из крайкома о совете Кудрявцева, тот долго смеялся и назвал это начетничеством. Кудрявцев также дал мне характеристики на второго и третьего секретарей райкома партии и на председателя райисполкома и остальных членов бюро райкома. Характеристики были хотя и положительные, но сдержанные, не хвалебные, как иногда принято делать.

Последней вещью, которую мне передал Кудрявцев, была особая папка, вынутая им из сейфа. Она была самая толстая и полная, он советовал, чтобы я на досуге ее прочитал. Это были материалы, поступающие в руки первого секретаря райкома лично от административных органов под грифом «строго секретно», от КГБ, МВД, прокурора и других.

Через неделю после принятия дел меня вызвали на утверждение на бюро крайкома, таков был порядок, поскольку решение пленума райкома — еще не окончательная инстанция для полноправного руководства районом. А перед тем как попасть на бюро, нужно было пройти собеседование, в порядке знакомства, с секретарями крайкома и заведующими отделами крайкома. Они, как правило, пятнадцать, от силы двадцать минут знакомятся и спрашивают, в чем с их стороны нужна помощь району и мне лично. Это облегчало прохождение процедуры на бюро.

Поскольку со вторым секретарем Суетиным мы были уже знакомы, то к нему меня не повели. Сопровождал меня один из ответственных работников крайкома, и в беседах он не принимал никакого участия, а просто обеспечивал прием, чтобы нигде не пришлось стоять в очереди к партийному чиновнику, поэтому и здесь чувствовалась организованность во всем как пример для подражания. В это же самое время проходил собеседования еще один «новобранец» — Василий Иванович Попов, только что избранный первым секретарем Ачинского горкома партии, с которым я познакомился в гостинице «Север».

Секретарем по промышленности Красноярского крайкома партии был милейший и, пожалуй, умнейший человек — Валентин Феодосьевич Гаврилов-Подольский. По профессии он был инженером-механиком, причем крупным специалистом в энергетике, человеком высокой культуры и нравственности, симпатичным и внешне, мягким во всем, не похожим на остальных аппаратчиков, людей более сухих и жестких, с напускной официальностью. Этот человек был полной противоположностью по характеру первому секретарю крайкома, и его считали «громоотводом» Кокарева. Об этой его слабости Кокарев знал, но всегда его высоко ценил, не позволял его где-либо осуждать или разносить, как иногда поступал с другими.

Гаврилов-Подольский принял меня любезно, вышел из-за стола, поздоровался за руку и усадил в кресло. Он всегда высоко ценил красноярских геологов, знал об их нелегком труде, и сразу ко мне с откровением:

— Первый раз в жизни вижу геолога секретарем райкома партии.

Я ему рассказал, с какими трудностями в работе мне придется столкнуться, и он пообещал оказывать максимальное внимание району, а мне — помощь, просил звонить, когда посчитаю нужным. А ведь как приятно и радостно на душе, когда встречаешься и работаешь с такими людьми.

Секретарем по идеологии крайкома была Полина Георгиевна Макеева, лет под сорок, незамужняя (считалось). Недавно она была еще первым секретарем Красноярского крайкома комсомола, потом поехала учиться в Академию общественных наук при ЦК КПСС, где защитила кандидатскую диссертацию. Это была единственная в ту пору в крайкоме кандидат исторических наук из аппарата. Полная женщина и крепко скроенная, на лицо приятная, румяная, родившаяся в одной из красноярских деревень. Она, говорят, в молодости нравилась многим, но с ней почему-то молодые люди боялись заводить романы и близкие знакомства. Макеева при встрече тоже вышла из-за стола, чтобы со мной поздороваться. Руку мою пожала крепко, и показалось, по-мужски.

Наша беседа с ней касалась в основном вопросов идеологической работы в районе, особенно если учесть контингент жителей — большое количество ссыльных, высланных тунеядцев, религиозников-баптистов.

У нее было очень хорошее мнение о наших идеологах, она близко знала и наших руководителей комсомола, в частности, первого секретаря Алексея Николаевича Гонзу — этого молодого красивого гиганта в то время не могла не заметить ни одна женщина. Полина Георгиевна в процессе беседы вела себя строго официально, ничего женского в ней не выделялось, будто она полностью поглощена партийной работой.

Макеева в должности секретаря крайкома по идеологии работала долго, потом ее перевели в Москву. Когда ей исполнилось пятьдесят лет, думали, что ее отправят на пенсию, а ее назначили членом комитета партийного контроля при ЦК КПСС, очень высокая должность в партийной иерархии, говорят, по рекомендации самого М.С. Суслова.

Потом исключили из моего «бегунка» двух человек — секретаря по сельскому хозяйству Терентия Тюрикова и зав. отделом Михаила Климина, поскольку сельское хозяйство в районе не имело особой значимости.

Состоялась моя беседа и с председателем партийной комиссии Гудилиным, человеком тоже сугубо партийным, сталинской школы. Он был уже в возрасте, в прошлом работал первым секретарем Хакасского обкома партии. Беседа была короткой — пожелал успехов в работе, и потом мы с ним мало встречались. Однажды я сам создал с ним конфликт и сожалею об этом — обострять с ним отношения по мелкому вопросу не следовало.

Побывал я тогда и в отделе административных органов, который занимался прокуратурой, судом, МВД, финансовыми органами. Его заведующим был бывший полковник МВД Никита Грибков, он когда-то работал и в «Енисейстрое», со мной обошелся панибратски, учитывая мою молодость. Еще рассказал какой-то анекдот, что мне тогда казалось в стенах партийного органа непозволительным. Зашел к Василию Михайловичу Кургину, зав. финхозотделом крайкома, который потом оказался самым нужным человеком — у него все финансирование партийных органов края: транспорт, мебель, путевки, деньги на строительство и т.д. Познакомился с зав. отделом транспорта и связи, который возглавлял Яков Бурин. А с заведующим промышленно-транспортным отделом Фридовским я уже близко познакомился, тогда он меня представлял на пленуме Северо-Енисейского райкома партии. Идеологический отдел тогда возглавлял Михаил Жарков.

Теперь мне предстояло пройти бюро крайкома, но это уже на следующий день. Вечером в гостинице «Север» я в ресторане покушал и рано улегся спать.

Бюро крайкома партии началось в 10 часов в малом зале, его вел первый секретарь крайкома Александр Акимович Кокарев. Большой стол в виде трибуны, он в центре, рядом другие секретари крайкома по партийному старшинству и рангу. Недалеко стояла кафедра для выступлений. Народу полный зал.

Первый вопрос был организационный, кадровый. Утверждались не только партийные кадры, но и хозяйственные по номенклатуре должностей, подконтрольных непосредственно крайкому, без согласия которого никто не мог не только назначить, но и уволить.

Докладывал на бюро Борис Васильевич Баранов. Сначала он зачитал мои анкетные данные и сообщил, что решением пленума Северо-Енисейского райкома партии Неволин единогласно был избран первым секретарем райкома, и просит бюро крайкома утвердить его в данной должности. Затем Баранову, а потом и мне, вышедшему за кафедру, было задано несколько общих вопросов: как прошел пленум, какие там задавались злободневные вопросы, были ли выступления против кандидатуры Неволина, о его производственной деятельности. Председательствующий сказал, что Неволин прошел собеседование у секретарей крайкома, заведующих отделами, возражений против его утверждения не поступило. Было предложение утвердить, воздержавшихся и против не было.

Александр Акимович Кокарев сказал буквально следующее, что мне запомнилось на многие годы:

— Северо-Енисейский район является одним из главных по золотодобыче в крае, однако в последние годы золотодобыча в нем сокращается из-за отсутствия новой сырьевой базы золота для рудника и дражного флота. Вы по профессии геолог, и, утверждая вас первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии, Красноярский крайком КПСС выражает надежду, что вы сумеете решить проблему сырьевой базы золота и обеспечить устойчивую работу золотой промышленности района. Желаем вам успехов.

Я сошел с кафедры и вышел в приемную. Но здесь Б.В. Баранов сказал, что мне разрешается снова войти в зал заседания бюро крайкома партии и присутствовать до окончания работы бюро, чтобы познакомиться с работой бюро крайкома (с целью обучения, практики).

Теперь я прибыл в район как уже узаконенный партийный руководитель. Складывалось будто бы все благополучно, предстояла совершенно новая, практически не известная для меня деятельность. Коммунистическая партия Советского Союза тогда была руководящая и направляющая сила общества, так было записано в Конституции СССР, то есть руководил страной политический вождь — Ленин, Сталин, Хрущев и др. Партия — честь и совесть народа, так гласили ее политические лозунги. Но при всех взглядах это была прежде всего политическая организация, а не хозяйственная или административная. Сама партия не должна была заниматься хозяйственным и административным управлением народа, для этого были институты государства в лице законодательной и исполнительной власти — Советов депутатов и правительства, но компартия через свои партийные организации в центре и на местах фактически управляла ими.

Северо-Енисейский район как самостоятельная административная единица образован в 1932 году. 8 апреля 1932 года было принято постановление Президиума Всероссийского Центрального исполнительного комитета «Об изменениях в административно-территориальном делении Восточно-Сибирского края», где говорилось: «Образовать в составе Восточно-Сибирского края новую административную единицу Северо-Енисейский район с центром в рабочем поселке Северо-Енисейском». Площадь территории Северо-Енисейского района составляет 42,7 тыс. кв. км. Население — до 25 тысяч человек в лучшие годы. Максимальная протяженность территории с юга на север 320 км, с запада на восток — 230 км. Эта территория сопоставима с территорией некоторых европейских государств.

Район характеризуется среднегорным рельефом с абсолютными отметками 500-600 м над уровнем моря. Высшая точка превышения — Енашиминский Полкан (1104 м). Климат района резко континентальный, годовая температура колеблется от +39 до — 60 градусов, среднегодовая температура — 4,4 градуса, а морозных дней 150-180 в году. Если говорить о температуре в целом по году, то получается, что теплых, без снега, четыре месяца, а остальное время зима. Все это еще раз подтверждается целесообразностью отнесения Северо-Енисейского района к районам Крайнего Севера.

Леса занимают территорию в пять миллионов гектаров. В местах, прилегающих к дражным полигонам и населенным пунктам, они многократно вырубались, поскольку являлись основным источником топлива и электроэнергии.

Речная сеть представлена реками Большой Пит, Бельмо, Тея, Чиримба, Панимба, Енашимо, Еруда и их многочисленными притоками, все они имеют в основном горный характер и быстрое течение. Судоходными являются только Большой Пит и Бельмо, и то в период паводка, первая река впадает в Енисей, вторая — в Подкаменную Тунгуску. Через центр территории района проходит дорога с покрытием из щебня, соединяющая п. Брянку с Северо-Енисейском. Сейчас она продлена до Епишино на Енисее, ее протяженность около 300 км. Основной отраслью промышленности была золотодобыча, которая осуществляется с 1839 года.

На всей этой большой территории разбросаны поселки, прииски, деревни, лесопункты, зимовья, заезжие пункты, охотничьи избушки, пристани. В тот период моей деятельности существовало более 29 населенных пунктов, в том числе Вельмо, Суворовский, Елизаветка, Нойба, Тея, Брусляки, Огневка, Таежный, Мариинский, Золотой Бугорок, Татьянинский, Михайловский, поселок Енашиминской ГЭС, Калами, Викторовский, Новая и Старая Еруда, Вангаш, Верхнее Енашимо, Дорогой, Аяхта, Брянка, Пит-Городок, Эльдорадо, Широкий, районный центр Cеверо-Енисейск. Сообщение между населенными пунктами осуществлялось или по плохим проселочным дорогам, или по воде летом и зимником. Перед тем как стать руководителем района, я его пересек геологическими маршрутами с севера на юг и с востока на запад, хорошо знал географию и геологию района, и это, конечно, благоприятствовало моей работе.

Население Северо-Енисейского района в социальном плане представлено потомками старателей, пришедших сюда еще в XIX веке. Они облюбовали эти места, прижились и сегодня чувствуют себя удобно, живут на приисках и не жалуются на неудобства. Завели небольшие хозяйства и пользуются дарами природы.

В тридцатые годы население района пополнилось большим количеством жителей за счет высланных бывших кулаков и других имущественных сословий, а перед Великой Отечественной войной и после нее — сосланных политических «врагов народа» сталинско-ежовского и бериевского «призыва», националистов Западной Украины и Прибалтики и добровольно сдавшихся пленных. Ну и напоследок сюда были сосланы тунеядцы из двух столиц.

Основная часть местной интеллигенции включала специалистов горной промышленности. Их пополнение шло за счет выпускников вузов и техникумов со всего Союза. Конечно, район неудобен для проживания по многим параметрам человеческой жизни, и добровольно сюда ехать жить мало кто стремится. По национальности преобладали русские, украинцы, поменьше — татары, а вот евреев я знал всего двух — Ройзмана и Гейсмана, встречал грузина и армянина, и все они были бывшими политзаключенными. В Тее жило немного китайцев. В Северо-Енисейске был свой дядя Ваня — банщик, уже немолодой. Когда я жил в общежитии молодых специалистов, он регулярно к нам приходил и подбирал заношенную и выброшенную одежду и белье, стирал, гладил — приводил в порядок, а потом нам же по бросовой цене продавал.

Но вернемся к началу партийной работы. Первым делом я начал знакомиться с аппаратом райкома, с людьми, с которыми мне предстояло работать в первую очередь.

Второй секретарь райкома Александр Васильевич Кириллов, 1924 года рождения, участник Великой Отечественной войны, прошел трудовую школу на приисках Южно-Енисейского района, был секретарем райисполкома этого района, откуда был направлен в ВПШ при ЦК КПСС, филиал которой находился в г. Красноярске, после ее окончания приехал к нам в район работать. Очень работоспособный и порядочный человек, хороший товарищ, не склочник, хороший семьянин, его жена, Мария Васильевна, работала врачом, у него были две дочери. Человек он был не «службистый» и, как мне сразу показалось, на должность первого секретаря он тогда и не претендовал, хорошо зная курс партии на привлечение на руководящие должности специалистов народного хозяйства, а у него было гуманитарное образование. Это все способствовало нашим хорошим личным отношениям и работе — доверие друг к другу, и мне можно было кое-что получить от него полезное, исходя из его опыта партийной работы. Если бы он мне и не подходил в качестве ближайшего помощника, то все равно от него я бы освободиться не мог, поскольку он человек избранный.

Секретарем по идеологии был Михаил Павлович Кулаков, 1923 года рождения, а может быть, и несколько старше, но он всегда выглядел молодо. Тоже участник войны, прошел школу шахтера на черногорских копях, как тогда их называли, потом через общественные организации был направлен в ВПШ и тоже после нее сразу приехал в наш район. Очень был уважительный человек, симпатичный мужик, что-то в нем в обличье было татарское, но был он русским. Человек интеллигентного склада, спокойный, и с этим характером он сразу приобрел авторитет среди местной интеллигенции — учителей, врачей, культработников и аппарата райкома. Он меня вполне устраивал, как и я его, это чувствовалось по нашим взаимоотношениям.

Председателем райисполкома был Анатолий Егорович Тремясов. Он был всех нас старше и относился к старой школе партсовработников. Уже в войну был парторганизатором. В армии не был по инвалидности. До Северо-Енисейска работал первым секретарем Казачинского райкома партии, но там что-то не пошло у него с новым хрущевским курсом по сельскому хозяйству и его направили в промышленный район с понижением. Ко мне он отнесся настороженно, но не враждебно, однако симпатий не проявлял. Все-таки считал себя обиженным, что его не избрали первым, поскольку тогда по иерархии считалось, что председатель является вторым по должности в районе. Но по уровню развития и знания района и основной промышленности он мне не был конкурентом, и вскоре он сменил свою гордыню и занял подобающее своей должности место. Серьезную поддержку в своей деятельности он получал от второго секретаря крайкома Суетина, но связь эта не сработала.

Редактором районной газеты «Северо-Енисейский рабочий» был Александр Георгиевич Ануфриев, толковый, умный и творческий работник, инвалид войны, ходил с протезом ноги. Мы жили с ним в одном четырехквартирном деревянном доме. У него была дочь-подросток Галя, очень общительная девочка. Потом Ануфриев стал редактором эвенкийской окружной газеты, когда наши районы объединили с Удерейским. Умер он рано.

Заведующими отделами были Криницкий (организационным), Любовь Дмитриевна Папина, бывший директор средней школы (идеологическим), инструкторами Вениамин Журавлев и другие, зав. сектором партучета Бабурина. Помощником был Рукосуев, он тогда учился на юридическом факультете университета, через год переехал в г. Красноярск и стал работать зам. прокурора одного из районов г. Красноярска. Я встретил его почти через 40 лет.

Аппарат райкома был укомплектован полностью, теперь была задача его максимально задействовать на работе. Шофером был Семен Бабурин, муж нашей работницы, он десятки лет возил секретарей райкома и меня полностью устраивал. Аппарат райкома комсомола был укомплектован молодыми ребятами, фамилии которых уже не помню, одну лишь Э.И. Деньгину.

До сих пор помню первое заседание бюро, которое мне пришлось вести. Несмотря на то что я долго к нему готовился, но провел его, как мне показалось, очень слабо, неуверенно, волновался, задавал не те вопросы, в общем, в мучениях — здесь ведь тоже требовались знания, опыт сложившейся практики в партийной жизни. Это, конечно, заметил второй секретарь и помогал мне вести заседание.

Обычно существовала сложившаяся система проведения бюро райкома, пленумов, ранжировка рассматриваемых вопросов, в соответствии с которой и формировалась повестка дня. Первым вопросом рассматривался прием в члены и кандидаты партии, его готовил орготдел и партийная комиссия, существовавшая при райкоме. Вторым вопросом был какой-нибудь организационный или отчет о работе промышленности, транспорта, торговли или сельского хозяйства, третий — идеологический, и последними, как всегда, рассматривались персональные дела коммунистов. По времени заседание бюро занимало, как правило, половину рабочего дня. Явка на заседание бюро райкома была обязательна для всех приглашенных, не только членов партии, и люди за время пребывания здесь получали зарплату по месту работы. Такой порядок был заведен еще Сталиным.

Коммунистическая партия, возглавляемая в то время Хрущевым, требовала от партийных органов поиска новых форм организационно-партийной работы — от чистой идеологии переходить к конкретным действиям, способствующим выполнению народно-хозяйственных задач, стоящих перед районом, добиваться, чтобы все промышленные организации и предприятия выполняли планы и задания. Ставилась перед всем советским народом задача в течение двадцати лет догнать и перегнать США по выпуску основных видов продукции. Никто против этого не возражал, это сейчас посмеиваются, хотя на самом деле стране был дан хороший заряд на будущее.

К сожалению, в тот период в районе с выполнением годовых планов было неважно — более половины приисков не выполняли план и просили помощи. Причин для этого было много, и в них нужно было разбираться и строго классифицировать. Одни зависели от нашей неорганизованности, расхлябанности и бесхозяйственности, другими были техническая отсталость от других аналогичных предприятий Союза и отсутствие квалифицированных кадров, разбросанность приисков и поселков, отсутствие дорог по доставке грузов, естественные причины зависели от состояния минерально-сырьевой базы, сложных природно-климатических особенностей района.

В общем, хозяйство было запущенное, раньше золотая отрасль держалась на заключенных и ссыльных, теперь же они разъехались в связи с хрущевской оттепелью на материк. Теперь, если с кадрами инженерно-технических работников все решалось благополучно в связи с ежегодным поступлением молодых специалистов из институтов и техникумов, то с рабочими было сложно, их требовалось в десятки раз больше.

Основным источником кадров был оргнабор со всего Советского Союза. Вербовщики на местах обещали горы — высокую зарплату, хорошие условия проживания и северные льготы. А когда люди приезжали к нам, то видели здесь совсем другую жизнь, прямо противоположную, Север есть Север, хотя Норильск и был севернее нашего района, но там жизнь, условия труда и заработки были гораздо лучше и выше. Спрашивается, зачем им оставаться здесь? Вся жилая площадь была рассчитана на проживание здесь ссыльных или людей, которым было некуда деваться, — сплошные деревянные бараки с печным отоплением и без воды, не говоря уже о теплом туалете. Отсутствие жилья, нормальных общежитий, транспортных средств, отвратительное снабжение овощами и молочной продукцией, а летом мясной, — все это заставляло людей уезжать, разрывать договор.

И что мог коренным образом изменить вновь избранный секретарь райкома, несмотря на то что ему подчинялись не только выборные партийные и советские органы. Ему подчинялись и прокуратура, и суд, милиция и все руководители организаций и предприятий района. Здесь административные методы руководства могли сработать лишь наполовину — приказывай не приказывай, снимай одного, ставь на его место другого, воз и так будет на месте, ни к чему хорошему не приведет, и раньше не приводило. За все сразу взяться было невозможно, в одном деле может наступить улучшение, в другом — падение, так и продолжалось много лет. Нужно было искать новый путь для развития района, и не мною он выдвигался раньше, но не находил решения в верхах.

Нужно было не только умело составлять планы работы райкома и его бюро, но и иметь долгосрочный план развития всех отраслей народного хозяйства района. Вот с этого мы и начали, обсудив этот вопрос на первом пленуме райкома, который проходил уже под моим председательством. К разработке плана привлекли лучшие силы инженеров и техников, работников здравоохранения и народного образования, через пару месяцев план утвердили и разработали мероприятия по его реализации.

На первом месте в плане было решение вопроса развития золотодобывающей отрасли района как одной из главных. А здесь были три-четыре основные проблемы, остальные вытекали из них.

Советский рудник, в прошлом Авенировский, крупнейшее горное предприятие Союза. Открыт в начале XX века, эксплуатируется с 1907 года и ни разу не реконструировался. Еще совсем недавно, в войну, тягловой силой под землей были лошади, они и таскали вагонетки. Шахтные стволы изношены и с низкой производительностью подъемных средств для добываемой руды. Золотоизвлекательная фабрика деревянная, много раз подновлялась, но в то время напоминала о демидовских временах. И сколько эти вопросы ни ставились перед Главзолотом и Минцветметом, они не решались, поскольку требовались многомиллионные капиталовложения, которых государство не находило, а имеющиеся направляло на строительство новых комбинатов (Норильского и др.).

Нам повезло, в рудоприисковое управление прибыл новый специалист горного дела из какого-то НИИ, и совместно с нашими — Арамом Татаосовичем Палиевым и другими — был разработан проект реконструкции Советского рудника и строительства новой фабрики, и потом мы с трудом добились выхода специального постановления Совета Министров СССР о выделении средств на эти цели.

Энергетика. Основным топливом, как я уже отмечал выше, была древесина. Она использовалась на паровых драгах, на Тейской паровой электростанции, снабжающей электроэнергией Северо-Енисейск. Для местных нужд на приисках были малые электростанции. Отапливался дровами и весь бытовой сектор. Уголь, завозимый весной так называемым караваном из южных районов края, применялся только для технологических нужд золотодобывающего предприятия. Лес вокруг населенных пунктов теперь был вырублен, и его нужно было заготавливать за десятки километров от потребителей. В наших планах для решения этой, не менее важной проблемы, чем первая, ставилась задача срочно форсировать пуск в эксплуатацию строящейся Каламинской ГЭС. Но поскольку ее мощностей все равно не хватало для обеспечения потребностей района, планировалось начать строительство нескольких дизельных электростанций большой мощности на Калами и на Еруде и срочно проектировать ЛЭП для подачи в район Нижнего Приангарья централизованной электроэнергии.

Дражный флот состоял из 11 единиц, из них только одна была на электрическом приводе. Наступал срок сдачи в эксплуатацию 250-литровой драги № 121 — совершенно новой конструкции и производительности, которая строилась на реке Дыдан, сплошь заваленной большими глыбами гранито-гнейсов. Заготовка дров и их погрузка на драгу представляла собой адский труд, особенно в весеннее и осеннее время. Сегодняшнему рабочему человеку было бы трудно справиться с этим делом просто физически. И здесь недостаточно было просто поменять механизмы на драгах, нужно было менять всю организацию и технологию работ.

Состояние минерально-сырьевой базы золота. Я уже указывал, что золотая промышленность сама обеспечивала свои предприятия запасами. Для этого при трестах, рудоприисковых управлениях были свои геолого-разведочные подразделения, которые и занимались этим делом, в частности, в Красноярском крае, практически не выходя за пределы рудных полей месторождений. Научное и производственно-тематическое обеспечение было возложено на НИГРИ золота. Но это дело было поставлено так, что сырьевая база обеднялась за счет отработки самых богатых участков месторождений, а новых объектов открыто не было. Во всяком случае, такая обстановка сложилась в Cеверо-Енисейском районе.

Соврудник тогда работал на среднем содержании золота 9-11 г/т. Такая же примерно обстановка была и на россыпях, которые так выработали запасы на отдельных дражных полигонах, что вынуждены были переходить от первичной отработки на вторичную, а новых полигонов оставалось в резерве мало и с низким содержанием металла в песках.

Строительство. Без этой отрасли невозможно было идти вперед во всех отношениях, начиная от производственного и заканчивая жилищно-коммунальным. По централизованным источникам финансирования велось только строительство двух новых драг силами иркутского треста «Драгстроймонтаж». Остальное строительство велось хозспособом силами рудоприискового управления за счет внутренних источников предприятия, у которого средств совсем не хватало. Райисполком в подчинении не имел своих хозяйственных органов, и всеми бытовыми вопросами жизни трудящихся, как тогда назывался народ, не занимался. Принимал постановления, обязывающие основную золотодобывающую отрасль что-то делать, а ей все это было не по силам. Даже если и выделяли бы централизованно деньги, то бумажками-то ничего не построишь, поскольку в район все строительные материалы нужно было завозить извне, кирпича местного и то не было. Существовал на Тее кирпичный завод, работающий по дореволюционной технологии — кирпичи сушили летом на солнце. Разведанного сырья тоже не было.

В общем, куда ни кинь — всюду клин, а развиваться как-то надо, вот мы и наметили на пленуме меры: создать централизованную строительную организацию по линии «Драгстроя». Приехавший из Иркутска управляющий с нами согласился. Геологам поручили изучать на тейских карьерах глины по их пригодности для получения кирпича высоких марок.

В центре Северо-Енисейска было несколько колонок для водоснабжения из пробуренных скважин. Годами по поселку возили воду в бочках на лошадях, и привезти домой бочку воды всегда было проблемой. Приняли решение для водоснабжения брать воду с реки Оллонокона, поскольку в Безымянке, протекающей через поселок, были отходы фабрики и рудника. На Оллоноконе нужно было построить водозабор и от него проложить трубоводы.

Связь с краевым центром была отвратительная, по телефонным проводам, еще довоенным, из обычной проволоки, а не из биметалла, уже применяемого в те годы, многие телеграфные столбы в тайге повалились. После каждой бури и грозы связь прерывалась, то же происходило и с нашим телеграфом. Опять нужно принимать какие-то меры с помощью края.

Дорог, как я уже говорил, с выходом на Енисейск не было. Лишь зимой устанавливался зимник, и тот заносили снегопады. И попасть в район можно было только на тракторе. На Енисейск существовали две лесные зимние дороги, по которым еще старатели тянули сюда грузы через полустанки. Нами было принято решение изыскать два пути и из них принять самый надежный для строительства дороги круглогодового действия. Один путь — из Ведуги на Сухой Пит, другой через Брянку, и дальше по левобережью Большого Пита до Епишино. Утвердили второй вариант. И, конечно, решено максимально использовать водный путь — он по времени судоходства очень короткий, но другого выхода не было.

Если вначале, приехав в Cеверо-Енисейск, мне показалось, что здесь продовольственное снабжение хорошее, то со временем оно стало резко ухудшаться, стали к нашему району по делению госфондов относиться как ко всем другим золотодобывающим южным районам. Правда, с мясными продуктами и с рыбой было терпимо, но только с установлением зимника, а летом было совсем плохо — холодильников не было. Плохо было и с молочной продукцией — только сухое и сгущенное молоко, свежего молока в райцентре практически не было. Еще хуже было с овощами. Если картофель научились выращивать сами, то овощей крайне недоставало. Хрущевская сельскохозяйственная программа положительно сказалась и на нас — надо было выращивать самим, тем более в этом вопросе собирался помогать центр.

Опять собрали сельхозников, какие тогда в районе были, а это небольшие маломощные подхозы: «Вельмо», «Таежник», «Еруда», «Пит-городок», «Широкий». Во всех работали хозяйственные мужики, сильные духом и ответственные руководители, в основном из бывших кулаков. Они нам в один голос: «Дайте нам технику, немного комбикормов и семена, и мы вас обеспечим сельхозпродукцией» (это были Э.И. Юрицин, Хрущев, Е.М. Халанский и др.). Также нужно было строить небольшой молочный завод, который бы использовал сухое молоко, за это взялся начальник «Золотопродснаба» Иван Андреевич Воронов.

Ежедневную проблему для района представлял аэропорт. Аэродром мог принимать по техническим параметрам только самолеты Ли-2, Ан-2 и кукурузники с вертолетами. Более комфортабельный Ил-14, затем турбореактивные самолеты к нам не летали — короткая полоса зимой, а летом добавлялось то, что аэродром был без твердого покрытия. Нужно было срочно удлинять аэродром за счет снятия скального грунта на востоке и отсыпки грунта в западной его части, и опять проблема с деньгами.

И вот вроде программа выхода из тяжелейшего социально-экономического положения района имеется, а как ее осуществить, не имея для этого ни средств, ни ресурсов, ни специалистов? Это ведь проблема не только нашего района, но и всех забытых богом северных территорий края. Собрав все эти проблемы и планы в одну кучу, я поехал в Красноярск искать решения по горячим следам к тем людям, которые еще недавно обещали мне помощь перед утверждением на новую должность.

Но на практике все оказалось по-другому. Партийные руководители края все меня охотно принимали, кроме первого секретаря крайкома Кокарева. К нему в тот раз я не пошел, поскольку знал, что сначала нужно пройти все инстанции нижнего руководства крайкома. Вот здесь я близко познакомился с замзавотделом промышленности Александрой Михайловной Портновой, самой известной в то время женщиной крайкома, которая отвечала всем требованиям большевистского руководства — добросовестному человеку, порядочному и честному, открытому и справедливому. Человеку, которая не боялась ни одного должностного лица в крайкоме и свое мнение открыто выражала на любом уровне.

Александру Михайловну я в душе называл «Александра Большевичка», вот такими героинями мне представлялись женщины в революции — всю себя отдавали делу своего личного убеждения, бескомпромиссно. У нее кабинет был всегда открыт настежь, и был слышен ее громкий разговор с партийными и хозяйственными бюрократами. Она хорошо знала жизнь людей не только в краевом центре, но и на глубокой периферии. Александра Михайловна по профессии была горным инженером, окончила Свердловский горный институт и всю жизнь прожила в Сибири, одно время избиралась первым секретарем Северо-Енисейского райкома ВЛКСМ, до самой смерти была связана с партийной работой. Умерла рано, семьи крепкой не создала, была бездетной, хотя и жила потом со своим сокурсником по институту. Я всегда с благодарностью и теплым чувством вспоминаю эту женщину, целиком отдавшую себя делу, работе.

При всех ее женских недостатках — она много курила, предпочитала мужской стиль в одежде, носила волосы, подстриженные в кружок, могла прямо в лицо сказать человеку, что она о нем думает, — это был настоящий партийный работник того времени, в то же время заботливый и внимательный к людям.

Она выслушала все мои просьбы. Поскольку район наш хорошо знала, мне порекомендовала по хозяйственным мелким вопросам к клеркам не ходить, а сразу направила меня к нескольким должностным лицам совнархоза и крайисполкома, предварительно с ними договорившись, что меня примут без всякой задержки в приемных. И как только я пришел к начальнику управления совнархоза по горной промышленности, меня там уже ждал начальник Окладнов, потом я пошел в управление краевой связи к Е. Пережогину, тоже был принят без задержки. В общем, я тогда прошел в Красноярске все нужные мне хозяйственные части на самом высоком уровне, сумел лично познакомиться с нужными людьми, кое-что даже решить.

Но наскоком решать глобальные вопросы района было нереально, нужна была кропотливая работа — не только моя как первого руководителя района, но и всех подотчетных мне служб района, и прежде всего председателя райисполкома, его отделов, золотодобывающих и других предприятий района, то есть надо было заставить по-настоящему заниматься проблемами районное звено управления, которое работало не в полную силу и не с полной отдачей.

1962 год был годом новых реформ и преобразований Хрущева, он не унимался по продвижению планов догнать и обогнать Америку. От партийных органов требовал усиления работы по выполнению плановых производственных показателей, а также усилить контроль и ответственность по выполнению планов предприятий и районов в целом. Нужно было оценивать работу райкомов не по количеству проведенных политических мероприятий, бюро или пленумов, а по экономическим результатам. Пора партийным работникам идти в рабочие коллективы и там заниматься организационной работой.

Вот в свете этих требований мы и пересматривали работу аппарата райкома. Ранней весной по результатам года я принял участие в работе балансовых комиссий рудоприискового управления и вместе с директором Евгением Ивановичем Бодягиным мы организовали эти комиссии на всех приисках и на руднике с привлечением партийных активов и профсоюзов. На руководящие посты тогда подобрались толковые начальники драг, правда, преимущественно вышедшие из практиков, потом окончившие при институтах и техникумах обучение на право проведения горных и взрывных работ. Я до сегодняшнего дня вспоминаю этих замечательных людей и товарищей, которые трудились не за страх, а за совесть. А как им было трудно на удаленных приисках, при бездорожье, решать массу сваливающихся на них проблем, и не только по добыче золота, на приисках они решали самостоятельно все вопросы по организации обучения в школе, работе больниц, отопления, освещения, как и чем накормить людей. Среди них выделялись Георгий Пинаев — прииск Калами, Серяков — прииск Новомихайловский, Леонтьев, Попов, Лентяков, Н. Осипов, Т.Ф. Хромогин, М.М. Петров, Е. Козяев, Родионов, Мирошников, главный дражник флота Петр Федорович Цой.

В шестидесятые годы на паровой драге № 20 на реке Еруде практически подростком начинал свою производственную деятельность кочегаром Ишмурат Минзаляевич Гайнутдинов. Отслужив в рядах Советской армии и окончив Красноярский институт цветных металлов и золота, он стал горным инженером и вернулся в Северо-Енисейский район. Стал начальником горного карьера «Новая Калами». В 1981 году его избрали вторым секретарем Северо-Енисейского райкома партии, а в 1984-м — председателем райисполкома. В 1987 году — первым секретарем райкома партии. Таким образом, Ишмурат Минзаляевич по праву стал бессменным руководителем Северо-Енисейского района в качестве его главы до настоящего времени.

Особо заслуживает самого доброго слова и уважения руководство Советского рудника в лице его начальника Алексея Ивановича Крылова, человека уже немолодого, ему только что исполнилось 50 лет. Он был крепкого телосложения, с чисто выбритым лицом и головой, с румяным лицом, не характерным для горняка, но очень шустрый и быстрый в рудничных забоях и выработках, и всегда с высоким чувством ответственности за исполнение своего долга как руководителя.

Интересна его судьба. Он окончил ветеринарную академию, работал, потом разочаровался в профессии и пошел учиться в горную академию. Стал толковым горняком, награжден орденом Ленина. Его на руднике одновременно уважали и боялись, и сколько он работал на руднике, всегда выполнял план по золотодобыче. После 50 лет его мы выдвинули на повышение — зам. начальника управления цветной металлургии красноярского совнархоза, а там его талант руководителя поблек, и в связи с какой-то семейной неурядицей (хотя у нас он был хорошим семьянином) он уехал на восток и где-то затерялся.

Мне Алексей Иванович запомнился еще и добрым советом, который дал перед отъездом из района:

— Виктор Андрианович, вы много курите и подрываете здоровье, я чувствую, что у вас в связи с этим не все в порядке и с желудком. Я бы посоветовал вам ежедневно утром натощак перед тем, как выкурить папиросу, съесть столовую или чайную ложку меда и запить его теплой водой, то же повторить вечером перед сном.

Это мне сказал не обычный доктор, а ветеринар. Я этот совет выполняю вот уже скоро сорок лет, и с желудком у меня вроде стало нормально.

Крылова на руднике окружало много грамотных, одаренных, талантливых добросовестных работников, живущих, в первую очередь, ради своего горного предприятия, сильно верящих в завтрашний день. Эти еще молодые люди были бессребрениками, у них не было стремления к обогащению, к легкой беззаботной жизни. Вся их жизнь была в труде, так, по-видимому, воспитала советская пропаганда. Сегодня мне кажется, что тогда было именно такое поколение людей, полностью преданных идее социализма. Может быть, в душе тайком они и думали иначе, не верили в эту пропаганду, но лично я ни разу, даже в доверительной беседе, не слышал тогда открытых сомнений.

В то время на Советском руднике работали горняки высокой квалификации, преимущественно молодого возраста. Среди них мне запомнились начальники горных проектов и служб — Георгий Олейников, Петр Струговец, Николай Косенко, Николай Казаковцев, Евгений Швецов, Тархов, Бондин, Куклин. Из руководителей рудника — Николай Васильевич Черных, ставший начальником после Крылова, главные инженеры Елизарьев, Сериско, главный геолог В.Д. Загнойко. Начальниками золотоизвлекательной фабрики были А.С. Лобазин, П. Голобородько, Л. Швецова, В. Суханова, М. Поляков и другие.

Советский рудник выполнял план золотодобычи, около 1,5 тонны ежегодно, но шло постепенное обеднение руды за счет выемки богатых руд, и общие потенциальные возможности Советского месторождения оставались невыясненными. Этот вопрос сдерживал решение о реконструкции предприятия. В связи с этим нам удалось через крайком и совнархоз организовать работу экспертной комиссии Министерства геологии СССР под руководством крупного специалиста Чернышева. Комиссия на месте рассмотрела наши геологические материалы и доводы о перспективах Советского месторождения на глубину до 1000 метров. Имелась лишь одна пробуренная скважина, которая подтверждала наличие кварцевых тел с содержанием золота, но это дало нам возможность ходатайствовать о проведении генеральной реконструкции Советского рудника и строительстве новой фабрики.

В августе 1964 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о проведении реконструкции рудника, строительстве фабрики и линии электропередачи от Назаровской ГРЭС до Северо-Енисейска. Это было самым крупным нашим достижением. Постановление определило дальнейшее развитие района и его золотопромышленности.

Моим преемником в качестве начальника Тейской партии стал по моей рекомендации Сергей Дмитриевич Хорунов. Партия вела камеральные работы в Северо-Енисейске. Ведение геолого-разведочных работ в Северо-Енисейском районе с базы Ангарской экспедиции было малоэффективно, и местные геологи были давно настроены на базе наших партий создать в районе новую самостоятельную геолого-разведочную экспедицию с подчинением непосредственно Красноярскому геологическому управлению. Но руководство АГРЭ было против этого — кому хочется снижать свой статус и терять специалистов.

Геологическая и экономическая эффективность требовала этих структурных преобразований, поскольку снабжаться по-прежнему через Мотыгино было дорогостоящим делом, а прямых средств сообщения между Мотыгино и Северо-Енисейском не было, даже самолетом летали через Енисейск. Хотя геологическое руководство АГРЭ было профессиональным и нас устраивало.

И вот теперь я, пришедший к руководству районом, решил этот вопрос форсировать, прежде всего из-за государственных интересов — сырьевая база золота уменьшается, а новых месторождений и объектов нет, все геологические работы приурочены к старым районам золотодобычи. Нужно было расширение работ не только регионального плана, чем занимались наши геологические партии, необходимо было вести серьезные поисково-разведочные работы на выявленных рудопроявлениях золота. Район наш специализировался на золоте, и на выявление других полезных ископаемых мы не работали.

Первая моя встреча по созданию геолого-разведочной экспедиции в Северо-Енисейском районе с начальником Красноярского геологоуправления Владимиром Дмитриевичем Челышевым состоялась в его резиденции в Красноярске на пр. Мира, 37. Несмотря на то что он подписал тогда телеграмму, чтобы меня откомандировали в распоряжение Красноярского крайкома, я лично с ним до этого не встречался. И он меня не знал. Я же его несколько раз видел в геологоуправлении, еще когда он был начальником Западной экспедиции, но встретил он меня как знакомого геолога. Это был высокий крупный мужик, видный и авторитетный руководитель геологов, прошедший все ступени роста геолога, начиная с маршрутного, бурового рабочего, бурмастера, окончил технические курсы, а перед войной и Томский политехнический институт по специальности «техника разведки». Прошел войну и возвратился в звании майора. В общем, человек был заслуженный и добросовестный. На мою просьбу ответил категорическим отказом без всякой дипломатии, заявив при этом, что сейчас каждый руководитель района требует создания в своем районе экспедиции, но этого сделать не можем, исходя из ассигнований, выделяемых министерством. Но распрощались мы с ним дружески.

Первый блин комом, но отказываться от повторной встречи с ним по этому вопросу я был не намерен. Нужно было в первую очередь подготовить более прочные обоснования для организации экспедиции и найти поддержку более влиятельных людей в крае, в частности, в крайкоме и совнархозе.

Потребовалось время, и второй заход я решил предпринять уже через промышленный отдел крайкома. Александра Михайловна Портнова согласилась помочь мне вместе со своим инструктором Марией Ивановной Косаревой. Челышев на эту встречу пришел с главным геологом Александром Сергеевичем Аладышкиным. Разговор был бурный, и Челышев наконец сдался под напором двух женщин-«большевичек». Он с угрозой, что выйдет с этим вопросом в ЦК КПСС, сказал, что через какое-то время мы создадим в Северо-Енисейске специализированную экспедицию на золото, и свое обещание где-то через полгода выполнил.

В общем, в первой половине года своей партийной работы я сумел создать задел по проведению намечаемых серьезных мероприятий по выходу из тупика как на краевом, так и на местном уровне, но для практической реализации нужна долгая повседневная работа.

На первом же пленуме после того, как я был утвержден в должности, меня избрали членом ревизионной комиссии крайкома партии, я стал вхож в кабинеты руководства крайкома партии и совнархоза.

Райком партии размещался в центре поселка в двухэтажном деревянном здании на втором этаже. Первый этаж занимал райисполком. Став членом исполкома и депутатом райсовета, я стал частенько заглядывать туда. Отношение к работе исполкома у меня было двоякое, я плохо знал все его функции и возможности, но чувствовал, что он недорабатывает, погряз в бумагах и решениях, а создавать социальные и бытовые производственные организации не хочет, все давит на рудник, а те и вправду не могут сочетать то и другое. Я пытался Тремясову высказать свое мнение на этот счет, но он встретил его в штыки — зачем брать на себя лишние заботы и ответственность. А ведь можно было много сделать дополнительно по линии комунхоза, бытового обслуживания, торговли и общественного питания, конкурируя с приисковыми службами. Но перелома в этом направлении у меня не получилось.

Кроме основного здания райкома, через улицу напротив размещалось здание кабинета политического просвещения и партбиблиотеки, здесь же рядом размещалась редакция районной газеты и райком комсомола. В общем, все это выглядело, если смотреть сегодня, очень убого. Но жизнь и работа шла в этих помещениях активная. Люди не чувствовали неудобств, старательно работали и чувствовали, что все они приносят большую пользу партии и государству.

Профсоюзные организации существовали во всех производственных коллективах, а также в школах и больницах. Их отличительной особенностью было то, что они все входили в единый Северо-Енисейский районный профсоюзный комитет, а не в отраслевые, как в других районах края.

Возглавлял этот комитет долгое время Петр Максимович Желодов, бывший второй секретарь райкома партии в то время, когда я приехал в район, а также М.М. Голубцов. Эта организация была большим помощником партийных органов и предприятий по сплочению коллективов, проведению социалистического соревнования, охране трудового законодательства, распределению жилья, выделению путевок в санатории и дома отдыха, рассматривала жалобы трудящихся.

Ежегодно проводили профсоюзную конференцию. Она всегда была многолюдной, а выступления на ней — активными. Особенно отличался Пьянков. Здесь критиковали все начальство района, кроме первого секретаря райкома. Проходила конференция в доме культуры «Горняк», а после ее окончания в спортивном зале организовывали грандиозное застолье с выпивкой — коллективную пьянку, которая заканчивалась далеко за полночь. Проходило все весело, культурно и без скандалов. Делегаты конференции были довольны результатами своего труда.

В руководящие профсоюзные органы избирались достойные люди на демократических принципах, и работали они добросовестно, несмотря на то что без оплаты труда, на общественных началах. Как тогда говорили, «профсоюзы — школа коммунизма». Моя супруга тоже была профсоюзным активистом в средней школе.

Моя семейная жизнь, несмотря на служебные изменения, протекала по тем же правилам и условиям. Моими друзьями оставались те же люди, в основном геологи и учителя, мы так же ходили на вечера друг к другу и на танцы, стояли в тех же очередях в магазинах и других учреждениях. В кино приобретали билеты, как все граждане поселка, избегая привилегированных мест. Жили в той же однокомнатной небольшой квартире с кухней, отгороженной тесовой стенкой, в деревянном четырехквартирном доме. Носили воду из бочек или с ведрами ходили на недалеко стоящую водокачку. Материальная и социальная стороны нашу семью, как и прежде, не беспокоили. Галя была перегружена работой в школе и дома, обычно встречались поздно вечером. Зимними вечерами я возил на санках своих маленьких дочурок по горкам.

Месяца через два-три, видно, приисковому начальству стало неудобно, что первый секретарь живет в таких условиях (сам я ни разу не обмолвился, что мне нужна квартира), предложили мне переехать в освобождающуюся квартиру бывшего первого секретаря райкома комсомола Н. Гонзы. Квартира в удобном месте, но тоже без тепла и санузла. Переехали мы без труда, правда, имущества у нас прибавилось, теперь появилось пианино, геологи помогли его перетащить.

Конечно, кроме работы у нас были и другие дела, увлечение охотой и рыбалкой, но они ограничивались теперь временем. Я по-прежнему любил енисейскую тайгу, во все времена года. Зимой свободное время заполнял чтением и работой вокруг дома — уборкой снега и возней с дровами, отопление квартиры занимало немало времени.

Я все больше и больше удалялся от учебы в заочной аспирантуре. Теперь я задумал сначала подготовить «болванку» диссертации, а потом сдавать кандидатский минимум. Отрыв от производства вынудил меня поменять и содержание темы диссертации, сделав ее более связанной с экономикой, увязав с развитием золотой промышленности Енисейского кряжа. Но упускались вопросы региональной геологии, не рассматривался состав руд и пород, поскольку с микроскопом или другими методами исследования не было возможности заниматься, и ходить в геологическую партию я не мог. Надо было по-настоящему заниматься новым делом, и вот так постепенно я забросил свою учебу в аспирантуре. Через год меня отчислили из нее по моей просьбе.

Связь с «материком», как тогда называли южные районы края и страны, мы не потеряли. Но я не был в отпуске несколько лет. Галя как учительница выезжала из Cеверо-Енисейска ежегодно, но поскольку в 1957 году умерла ее любимая бабуля в Тутаеве, которая ее с детства воспитывала, то она теперь ездила в Абакан к моим родителям или в Ярославль к своим дяде и тете. Оставаться на Севере без дела в летнее время было скучно и тяжеловато для здоровья.

Правда, в 1958 году мы, оставив ребятишек в Малой Минусе у моей тети Иры, поехали на ярославскую землю, где я познакомился с ее ближайшими родственниками, были в Ярославле, Тутаеве. У нее хорошими, добрыми были дядя Михаил Андреевич Сабуров, участник войны, главный механик на Ярославском моторном заводе, тетя Тося, сестра матери, и ее муж Владимир Егоров, тоже участник войны, настоящий представитель рабочего класса, работавший на Ярославском полиграфе токарем. Приняли они нас хорошо, и завязалась на многие годы настоящая родственная дружба. Мы там немного отдохнули и даже искупались в Которосле, притоке Волги.

Из Ярославля мы по другой дороге, не через Москву, поехали в Ленинград и познакомились с северной столицей, хотя и поверхностно, но в последующие годы наверстали. Тогда мы разместились в гостинице колхозного рынка, но провели время хорошо. Обратно в Сибирь ехали через Москву, где остановились на пару дней у Назара Павловича Неволина.

Теперь мы в отпуск решили ездить ежегодно, нельзя себя мордовать одной работой — надо и мир посмотреть, и полноценно отдохнуть. Следующий раз решили ехать в Сочи, мне по должности полагались ежегодная путевка в санаторий и бесплатный проезд. Гале же хотели снять комнату в Сочи и вместе отдохнуть. Но в крайкоме получить путевку в Сочи для отдыха летом не так-то просто, поскольку желающих больше, чем путевок. Мне дали путевку в партийный санаторий им. Ленина, но ко мне обратился первый секретарь Норильского горкома И.А. Савчук, инвалид войны, с просьбой передать ему путевку, поскольку едет с женой, а мне взамен обещал дать путевку в норильский санаторий «Заполярье» там же, в Сочи, с условием, что меня комфортно разместят в любое время и смогут продлить срок пребывания на отдыхе.

Не мог же я отказать этому заслуженному человеку, да еще инвалиду с одной ногой. Мы выехали из Cеверо-Енисейска, как и планировали, семьей, затем ребятишек завезли в Абакан и сами поехали в Москву. В крайкоме мне сказали, что могу обратиться в лечебный сектор ЦК на Старой площади и попросить для супруги путевку, они всегда внимательно относятся к секретарям с периферии. Принял меня сам зав. лечебным сектором и без проблем дал задание выделить мне путевку для жены, но уже в санаторий «Правда». Теперь мое удостоверение первого секретаря стало визитной карточкой во все высшие партийные и советские инстанции Москвы, единственное место, куда нужно было выписывать пропуск, — это на четвертый этаж главного входа в ЦК КПСС, где находилась приемная генсека Н.С. Хрущева.

Путевку выделяли за 50 процентов стоимости как члену семьи. Мы, конечно, обрадовались, но, оказалось, немного преждевременно. В канцелярии сектора ЦК потребовали от нас санаторную карту, а у нас, «туземцев», ее не было. Меня немного пожурили и здесь же нашли выход — направили нас с Галей в поликлинику ЦК на Кутузовский проспект, куда позвонили, чтобы Галя прошла требуемые врачебные кабинеты без задержки. Однако на одном специалисте она споткнулась — эндокринологе, та обнаружила увеличение щитовидной железы и заявила, что с этой болезнью в Сочи отдыхать не рекомендуется. На себя ответственность в выдаче санаторной карты она не взяла и сказала, что завтра в такое-то время здесь будет вести прием один из знаменитых профессоров по этой болезни и определит, стоит ли давать карту.

Мы, конечно, были расстроены не только тем, что запрещают поездку, но главное — наличием этой болезни у Гали. Поехали в гостиницу «Бухарест», пообедали в буфете и пошли гулять по Москве, ожидая следующего дня.

Профессор подтвердил заключение врача, но прежде чем решить, что с нами делать, он позвал меня, находящегося в коридоре клиники. Пожилой добродушный человек обратился ко мне с просьбой-наставлением, чтобы, на мою ответственность, супруга не загорала на солнце, старалась находиться в тени и поменьше купаться. Он при этом условии подписывает разрешение. На том мы с благодарностью распрощались с врачами и пошли выкупать путевку. В этот же день выехали в Сочи.

Со времени сороковых годов Сочи сильно изменился как курортный город, похорошел, стал более многолюдным, на улицах уже не было отдыхающих и раненых военных с палочками и костылями, расхаживающих в полосатых пижамах. Сюда понаехал весь советский люд, который никогда еще по-настоящему не отдыхал, и совсем не было заметно современной элиты, она просто не выделялась среди серой массы людей, соблюдая приличия равенства всех между собой. По городу уже ходили троллейбусы, на вокзале к поездам приезжали санаторные автобусы для встречи своих отдыхающих.

Первым делом мы поехали в санаторий «Правда» для размещения Гали. Санаторий в центре, вернее, недалеко от центра вблизи моря, там в основном отдыхали работники газет, радио, журналисты. Потом я уже направился в санаторий «Заполярье», принадлежащий Норильскому комбинату, это уже в другой части города, за Ривьерой. Сочи я знал давно и хорошо в нем ориентировался.

Прием в санаторий прошел без проблем. Разместили в престижном корпусе, бывшем особняке Лаврентия Берии, стоящем у самого моря. Он построен в восточном стиле, и там все было только для размещения высокой особы — апартаменты Берии, его столовая и комнаты отдыха, а дальше помещения для помощника, адъютанта, охраны и обслуживающего персонала. Меня разместили в одной из комнат Берии, поскольку путевка предназначалась для первого секретаря Норильского горкома, который решил отдохнуть и полечиться подальше от своих горожан, да это, наверное, правильно — меньше застолий.

Ночевал от супруги отдельно, утром принимали процедуры, а после обеда встречались, и весь день до глубокой ночи мы были вместе. В это же время в Сочи приехала моя сестра Дуся со своим мужем Леонидом, и иногда мы вместе посещали рестораны, которые тогда не очень были заполнены людьми, и цены в них для нас были вполне приемлемы. На юг тогда приезжало много театральных звезд, поскольку граница для них тоже была закрыта, выезд за рубеж был ограничен. Послушали мы тогда Айдиняна, московских цыган и другие творческие коллективы. В общем, отдохнули неплохо, а лечения, собственно, никакого не было, мы еще тогда были молоды и здоровы, хотя и опасались развития заболевания щитовидки у Гали.

И снова Cеверо-Енисейск, но мы туда уже не ехали, как на каторгу, там был наш дом, работа, дети. Работа так поглощала, что незаметно проходило лето, готовились к зиме. Караван в тот год прошел успешно, все грузы, отправленные из Красноярска и других пунктов, полностью пришли. Для разгрузки ежегодно принимались мобилизационные меры вплоть до привлечения оргнабора — за месяц справиться с переработкой грузов с пароходов было непростым делом.

Отличался на этих работах как руководитель Тимофей Ланский (зам. начальника РГУ), его так и звали — «волк брянский». Это был мужик богатырского телосложения, и все боялись ему в чем-то перечить, мог своими руками смять, его даже побаивались отъявленные уголовники — боялись больше, чем милиционеров. Человек он был безотказный в работе, на нем держался и весь транспорт, и дороги. Под его руководством был построен клин, которым очищали зимой дороги от снега. Это интересное и в то же время простое приспособление давало возможность расчищать дорогу на всю ширину его полотна до самой земли по тракту Северо-Енисейск — Брянка. А вот южноенисейское управление не могло до этого додуматься, чистили снег слабосильными бульдозеришками, и никогда там не было хорошей зимней дороги. Уж потом мы их заставили перенять опыт северян.

Но сама жизнь и работа не были спокойными, все случалось что-то непредвиденное, особенно на горных предприятиях — то обвалы, то пожары. Самое большое происшествие случилось в тот год на Совруднике. При проведении буровзрывных работ завалило породой двух горняков, а одного ранило. Групповой несчастный случай, ЧП, принимали все меры, чтобы освободить горняков из-под руды. Я дважды спускался в забой, принимали все возможные меры, но людей спасти не удалось. Прибыла краевая комиссия, наказали виновных за нарушение правил техники безопасности, а людей-то нет. Рассмотрели этот вопрос на бюро, потом мне пришлось объясняться с первым секретарем крайкома А. А. Кокаревым. Первый раз получил такой разнос, здесь он был жесток в выражениях, потом видит, что меня уже довел до кипения, сам успокоился и перешел на ровный разговор. Мне думается, он в душе пожалел, что так воинственно со мной вел разговор. Да и в самом деле, причем здесь я, разве виноват в смерти этих несчастных горняков руководитель района?

Это был первый и последний жесткий разговор со мной со стороны А. А. Кокарева. Потом, когда он успокоился, то посоветовал покрепче держать руководителей горных предприятий по технике безопасности и дальше спросил:

— А золото воруют у вас на руднике и приисках?

Я ему стал рассказывать, какие меры мы принимаем во избежание воровства. Что воровать у нас практически невозможно, все под контролем. Кокарев в ответ сказал:

— Помни, золото — липкий металл.

И надо же так случиться буквально через месяц: я прихожу на работу, и мне звонит А. И. Крылов, просит срочно принять его. Он сообщает, что утром обходчик обнаружил в вентиляционной трубе мешок с богатой рудой с видимым золотом. Потом мне показали эту руду — там кварца меньше, чем золота. Когда руду переработали на фабрике, то получили около восьми килограммов чистого золота.

А украл его маркшейдер Олег Агафонов, после отпалки раньше всех в забое оказался и не удержался от соблазна. Этот маркшейдер — муж одной учительницы, он был на нашей свадьбе и так хорошо и весело играл на баяне. Молодой мужик — техник, учился заочно в институте, и надо же было ему позариться. Правда, говорят, что золото губит людей. Потом по просьбе жены я пытался ему в какой-то степени помочь, не расстреливать же за это человека. Ему дали семь лет, попал он «на химию», досрочно освобожден, и опять попал в неприятность, теперь уже в аварию с мотоциклом, и погиб. А какой был хороший парень и семьянин!

Наступила осень, и начались аварии на драгах, все хотели продлить сроки их работ, а зима есть зима — то лед в разрезах, то котлы лопаются от перегрева, то дров не хватило. На Нойбе утонула драга — опять ЧП! Поехала туда комиссия, потом на лошади добирался туда и я. Но что поделаешь, старая драга с понтоном, которому больше лет, чем человеческой жизни. Главный механик «Енисейзолота» Шишкин и главный дражник приискового управления Петр Федорович Цой там остались производить подъем драги.

Всегда что-то происходило, и никакой спокойной жизни не было. А здесь еще телефон домашний. Отключать его неудобно, тем более он был не автоматический, вызывали телефонистки, и вот целый вечер, а то и поздно ночью кто-нибудь да звонит — то по семейным делам, то не приходит скорая помощь и т.п. Иногда телефонистки меня жалели и не подключали к телефону.

Но со временем пришла пора, когда надо было осмысливать свою деятельность: не браться за все и вся, жизнь района идет по своим законам, и на все происшествия нужно смотреть по-философски, научиться управлять собой и разграничивать, что должен делать ты сам, а что другие. Надо учиться и работать, и уметь отдыхать, надо проявлять заботу о семье и уделять внимание детям, надо и расслабляться. Давно уже я не был в тайге.

И вот как-то ко мне пришел Иван Андреевич Воронов, начальник «Золотопробснаба», заядлый охотник и рыбак. Он предложил мне в конце сентября поехать на рыбалку в верховье Большого Пита. Заехать туда на лошадях, а потом спуститься вниз по течению на плотах до Пит-Городка. Предложение было заманчиво, но по времени меня не совсем устраивало. Я в тех местах еще не был, но в целом тот район знал, работая в геологии. Летом я уже ездил на лошадях на бывший рудник Аяхту со вторым секретарем райкома партии А.В. Кирилловым.

Помню и такой случай, от которого бросает в дрожь — мы с Александром Васильевичем приехали в Пит-Городок, разместили нас в какой-то заежке. Мы только что выехали из леса. Я в комнате снял с плеча карабин и машинально, уверенный, что карабин без заряженного патрона, нажал спусковой крючок. Карабин выстрелил, он был направлен в стену, и неизвестно было, кто находится за стеной. Я побелел, а Кириллов был ошарашен — надо же было допустить такую небрежность, тем более взрослому человеку. Хорошо, что ствол был направлен в стену, за которой была улица, а не на человека.

Воронову не пришлось меня долго уговаривать, я согласился с его уже разработанной программой поездки, тем более я его уже знал как наиболее порядочного человека, руководителя и семьянина, у которого три или четыре дочери, и он все ждет сына. Он бывший помпрокурора района на юге, участник войны, служил и в Смерше, хотя эту братию он сам недолюбливал, у него всегда были конфликты с прокурором, милицией, всегда защищал честность своих работников.

Он много делал для улучшения снабжения населения района продовольственными и промышленными товарами и культуры обслуживания, хотя у него не было специального торгового образования, он по образованию юрист, но любил работу в торговле.

До поселка Еруда мы доехали на райкомовской машине, а дальше для нас были подготовлены четыре лошади, которые должны были довезти нас по таежной тропе до истоков Большого Пита. Там намечалась остановка, чтобы сделать плот. Будем спускаться вниз и рыбачить удочкой, а где можно, и небольшой закидной сетушкой. С нами был приятель Воронова по рыбалке, молодой мужик, грузчик брянской базы, и возчик, который должен был вернуться в Еруду. За день мы добрались до места и расположились на ночь. Лошадей хотели сразу отпустить, потом перенесли на следующий день, что-то тревожно было с уловом. Мы поднялись на несколько километров вверх по притокам, где в ямах обычно в это время должен скапливаться хариус. Но оказалось, что мы опоздали — хариус уже скатился в русло Пита.

Построив плот из сухих деревьев, мы стали спускаться вниз по реке, забрасывая удочки, но хариус на обманку уже не берет, а червей не накопали, да и Воронов не привык рыбачить на них. Улов у нас был плохой, но все равно нужно было сплавляться, и кое-где удалось подсечь рыбу. Пройдя по реке первый день, мы остановились в избушке Немунь, вроде так называлось зимовье, рядом была небольшая поляна, где можно было покормить лошадей. Воронов уже принял решение, чтобы лошади покинули нас, но я его убедил, что погода портится и может наступить мороз, и он потом с этим согласился — пусть с нами переночуют, а завтра пойдут в Еруду.

Пойманной рыбы нам хватило, чтобы сварить хорошую вкусную уху. Воронов в этих вопросах был очень щепетильный. Он варил уху, соблюдая все правила, и на всех ворчал, что не вовремя бросили в котел лук или лавровый лист, и спирт наливал тоже строго по норме, в общем, в этом плане был занудой. Легли на раскинутые спальные мешки в хорошо натопленной избушке и спали, как мертвые, ухайдакавшись накануне.

Утром просыпаемся, а за порогом снег и мороз такой, что наш плот вмерз в воду — чтобы его снять, нужен трактор. Все, на этом рыбалка закончилась, теперь только бы добраться до дома. Хорошо, что не отпустили лошадей. Что было характерно для Воронова — на период рыбалки он официально взял отпуск в счет очередного, а за лошадей было оплачено в кассу продснаба по соответствующему тарифу. Сами взяли отпуска, здесь с нашей стороны не было злоупотребления служебным положением в личных целях. Даже за утку, которую как-то сварили в Пит-Городке, он заплатил, а этих уток в тот год в подхозе были тысячи. Но это отступление.

Рыбалка закончена, решили ехать на лошадях в Еруду, теперь уже совсем близко. Мы были вооружены карабином, ружьем, а у меня еще был пистолет. Отъехав несколько километров от зимовья, мы услышали задорный лай собаки, принадлежащей нашему возчику. Воронов пошел посмотреть, на кого лает собака. А мы остановили лошадей и стали ждать его прихода. Вдруг раздался один выстрел, потом другой, и мы, затаив дыхание, стали прислушиваться, в кого он стрелял. Затем подходит Воронов с довольной улыбкой, и говорит, что убил в берлоге медведя, нужно его доставать. Привязали лошадей и направились к берлоге. Видим, из большой отдушины торчит медвежья оскаленная и окровавленная морда. Для того чтобы его вытащить, решили на пасть накинуть веревку и тащить.

Как всегда, начальники приказывают, подчиненные исполняют. Возчик был самый молодой из нас, вот ему и поручили надеть на морду медведя петлю, а сами его за ноги держали, пока он спускался в яму. И вдруг, как только он затронул морду медведя, берлога вся зашевелилась, затряслась буквально, и в отдушине появилась вторая медвежья морда, но он выскочить из берлоги не мог, поскольку путь ему загородил первый медведь. Парень сразу закричал, завопил, мы его быстро за ноги успели выдернуть из берлоги. Теперь уже стали стрелять во второго медведя мы вдвоем с Вороновым, он из карабина, я из пистолета.

Второй медведь то появится, рыча в горловине, то исчезнет, а берлога ходит ходуном, мы уже боимся, чтобы он не нашел, не пробил другой выход из нее. Стреляли мы много раз, наконец его морда легла рядом с первым медведем, он был мертв. Теперь молодой парень уже не полез набрасывать петлю, решили эту проблему другим способом. Как только потянули первого медведя, послышалась новая встряска берлоги, рев и рычание. Люди часто повторяют пословицу, что «два медведя в одной берлоге не живут», когда хотят подчеркнуть, что сошлись два равных противника и они начинают между собой противоборство. А в нашем случае оказалось, что зимовать в одной берлоге согласились даже не два, а три медведя.

Но как теперь нам достать еще третьего медведя? Он свою морду не показывает. А берлога ходит ходуном. Тогда вырубили большой и длинный кол и решили пробить отверстие через крышу берлоги. Она оказалась толстой, но наконец медведь стал хватать своими зубами кол и его трясти, рвать. Теперь уже в это отверстие мы начали палить из всего оружия, пока не уняли животное. Так оказались в берлоге три медведя: медведица, двухгодовалый пестун и годовалый медвежонок, почти полноценный медведь, способный задрать не только животного, но и человека.

Разделка медведей заняла полдня и, нагрузившись добычей, мы направились в поселок. Была трудность погрузить медвежатину на лошадей, которые чуют их, шарахаются, и никак на спины не хотели принимать такой груз. Все мои спутники сразу наелись медвежатины, расхваливая ее вкус, лишь я один не ел. Я не ем медвежатину, не только из-за старообрядческих канонов, а просто для меня это псина. Мне пришлось в тот день довольствоваться черствым хлебом и еще не просолившимся хариусом. Вот так и закончилась моя рыбалка в 1962 году. Вся эта поездка заняла у нас в общей сложности пять суток, а впечатлений оставила на всю жизнь. Места для рыбалки в верховьях Большого Пита удивительные, а вот выбрать время съездить туда я так и не нашел, хотя много лет собирался.

Осень была совсем неспокойной. После XX съезда партии Никита Хрущев совсем осмелел, в смысле политических и хозяйственных реформ, стал уже проводить свой личный курс, хотя и подчеркивал коллективность руководства в Политбюро ЦК КПСС. Формально это и происходило, потому что члены Политбюро угодничали перед Хрущевым, все его новшества коллективно поддерживали, не перечили, боялись за свои теплые места, аплодировали, присуждая ему все новые и новые высокие награды, а он верил, что это делается за его истинные заслуги. Свалив своих основных оппонентов из сталинского окружения — Молотова, Маленкова, Кагановича и других, теперь он просто не видел в своем руководстве оппозиционеров, поскольку все были лично его выдвиженцами, и шел напролом.

Укрепляя деятельность совнархозов, он теперь выдвинул программу развития сельского хозяйства. Все партийные пленумы, конференции и бюро везде были посвящены вопросам сельского хозяйства. Даже у нас в районе, где практически не было товарного сельского хозяйства — что производили, то и потребляли на месте, не вывозя из района, провели пленум райкома, посвященный вопросам развития сельского хозяйства.

А в сельхозрайонах и областях сплошь и рядом летели головы партийных руководителей. Куда приезжал Хрущев, где идут плохо дела, там сразу снимал первых секретарей. Под эту зачистку попал и первый секретарь Новосибирского обкома Кобелев, который числился известным и многообещающим партийным руководителем. После снятия он приехал в Красноярск и стал работать директором комбайнового завода.

Все было брошено на развитие сельского хозяйства. Помню, как на пленумы и активы края всегда приглашали не только партийно-хозяйственный актив, но и большое количество передовиков сельскохозяйственного производства. И вот они, бедные, особенно крестьянки, привыкшие к тяжелой работе, сидеть на собраниях не могут, жарко и душно от скопления людей, и их тянет в сон. Обычно после сытного обеда некоторые засыпали с храпом. И нужно прямо сказать, что в те годы много было сделано для того, чтобы поднять с колен колхозы и совхозы. И как бы Хрущева не критиковали и словесно не издевались над ним по поводу кукурузы, в действительности кукуруза спасла наше сельское хозяйство и животноводство от полного разорения. Наша беда в том, что мы не знаем меры дозволенного — сказали сеять кукурузу, так бросились эту команду исполнять там, где она не растет и где почвы не позволяют ее сеять, тем самым саму идею скомпрометировали.

Никто не хочет сегодня вспоминать того, что с приходом Хрущева к руководству страной в магазинах начала появляться свободная торговля мясом, оно уже было не только в столовых. Это можно было видеть в Красноярске, где можно было купить в достатке и мясо, и колбасу, и изделия из мяса. Несмотря ошибки Хрущева, которые сводились к тому, что его постановлениями был подорван частный сектор по дойному стаду в городах, рабочих поселках и в личном пользовании крестьян, он считал, что будущее — в коллективных хозяйствах, работающих на промышленной основе.

Но до нас слабо доходили реформы в сельском хозяйстве, поскольку это был промышленный район. Спрашивали всех за добычу золота, и тому была подчинена вся партийно-хозяйственная и политическая работа. Мы в тот год осваивали запущенную в эксплуатацию Енашиминскую ГЭС. Эта электростанция отличалась от других сибирских прежде всего своей конструкцией — была не водопрудной, с водоемом, а гравитационной, то есть река Енашимо заводилась на высокий уровень и оттуда был сброс воды на турбины. И не совсем удачный был выбран район для ее строительства. Река в том месте проходила через трещиноватые граниты, и была не только сложность проходки деривационного канала, но и его цементирования, перекрытия, а это большая площадь, и потребовалось много времени. И наконец, другая сложность: для перекрытия канала предусматривались железобетонные плиты, а их караваном не привезли к моменту пуска ГЭС в эксплуатацию.

По распоряжению руководства совнархоза приехал В.Г. Туровец, было принято решение перекрыть деривационный канал деревянной конструкцией. Это привело к крупным неприятностям в работе турбин из-за засорения водных потоков песчано-гравийными смесями. Потом все пришлось переделывать. Но сама ГЭС многие производственные проблемы района сняла.

Отличился на этих работах Николай Федорович Ростовцев, пожалуй, в районе он был самым крупным мужчиной по комплекции. Он был оптимист, весельчак и юморист. Любил выступать на всех общественных мероприятиях. Помню, очень сочно рассказывал о наших генералах во время Отечественной войны, о их боязни за свою жизнь. Мог и раскритиковать районное начальство, и его за это побаивались. Он любил поесть и выпить, у него с собой всегда была своя большая ложка, напоминающая черпак. Долгое время он был начальником транспортного цеха Енашиминской ГЭС. В целом это известная личность в районе, уважаемая, его побаивались шофера, мог и заехать по физиономии за ротозейство и халатность.

Небезызвестна была и еще одна личность — руководитель среднего звена, начальник драгстроя в Верхнем Енашимо Т.М. Хромогин, потомственный дражник. Знали его как любителя поохотиться, но работник был добрый и знающий специалист дражной добычи золота. Один раз он поехал в отпуск. Скопили денег для того, чтобы купить для семьи легковую машину (тогда это уже пошло в моду). И вот всей большой семьей его проводили на самолет, где-то дней через 15 возвращается раньше из отпуска. Его опять вся семья встречает в аэропорту, а он с легким чемоданом. После застолья спрашивают: «А где же «Победа»? (тогда лучшая наша машина). Он объясняет: «Шел вечером с деньгами, уже договорился о покупке, и ко мне подходят два человека, спрашивают закурить, я им дал, и потом они же меня за это измолотили и потребовали отдать деньги, пригрозили, что иначе убьют». «И что же ты сделал?» — спрашивает жена. Он ей отвечает: «Ну я и отдал деньги, что были, жизнь-то дороже денег». Жена говорит: «Ну и правильно сделал». А под утро до нее дошло, что он ее просто дурачит. Поднажала на него, и он сознался, что в Красноярске «с красавицами» прогулял все деньги, предназначенные для покупки «Победы». Жена погоревала, но не разводиться же из-за этого, потом помирились.

Вторым крупным пусковым объектом золотодобычи была вновь построенная, первая в Союзе с такой мощностью, 250-литровая драга, отвечавшая последним достижениям дражной золотодобычи. Полигон, на котором она была построена в устьевой части Дыдана, был крупновалунистым, приходилось прибегать к помощи бульдозеров, поскольку глыбы были по размерам больше черпаков в несколько раз. Но с этой проблемой мы справились.

Наступил ноябрь, начались сильные морозы, и поскольку нам оставалось совсем немного, чтобы выполнить годовой план по россыпной добыче, то решили удлинить срок работы 121-й драги. Когда мороз ударил свыше 50 градусов, в то утро мне сообщили об аварии: на 121-й драге лопнула черпачная рама и драга остановилась. Мы сразу с Е.И. Бодягиным и его специалистами поехали в Калами и на полигон. Оказалось, что металл, из которого сделана массивная рама, не выдержав мороза, лопнул — как отпилило. Вызвали с завода-изготовителя представителя и стали разбираться в причинах поломки, а плановый долг по металлу дражников пришлось покрывать Соврудником. Но план года районом по добыче золота был выполнен. Начальником прииска Калами был опытный и всеми уважаемый Георгий Пинаев, раньше он работал на электродраге прииска Дражного (драга № 18). И вообще, нужно еще раз подчеркнуть, что начальниками приисков в енисейской золотой тайге был особый народ — трудолюбивый, исполнительный, прошедший школу от заготовителей дров, масленщиков, машинистов и драгеров. Люди в большинстве нелегкой судьбы, но в полном смысле партийные, пришедшие в нее не за служебной карьерой, а по духу, по идеологии — честные, порядочные, бескорыстные и человечные. Я еще о них скажу. И именно к таким людям относился Пинаев.

Вся осень 1962 года была неспокойной. Хрущев задумал новую реформу, теперь непосредственно партийных органов, чтобы обновить всю систему управления страной. Первый шаг в этом направлении он уже сделал в 1957-1958 годах, когда ликвидировал промышленные министерства и создал крупные региональные структуры управления промышленностью в виде совнархозов. Теперь он перешел ко второму этапу — партийной реформе. Ему казалось, что партийные органы не занимаются конкретно руководством сельским хозяйством, плохо его знают, и темпы его роста отстают от требований партии. Он часто менял секретарей обкомов и крайкомов, но считал, что эта мера недостаточна. И вот пришел к новому выводу — организационному.

Решено было разделить партийные органы в регионах на сельские и промышленные, и при этом еще сократить численность партийных комитетов районного звена, а значит, и территориально-административных образований — районов. Как всегда, с его мнением Политбюро ЦК КПСС единодушно согласилось, но все решал лично он, несмотря на коллегиальность руководства, о чем не забывал напоминать народу. На самом же деле все было не так, стиль и методы руководства страной оставались сталинские, только под вывеской «хрущевские». Все избранные деятели в Политбюро ЦК КПСС заглядывали Хрущеву в рот, и никто ему не перечил, даже глубоко сознавая, что это неправильный путь, и он не принесет пользы государству. Так и в данном конкретном случае — предложенная структура реформ Хрущева была единодушно одобрена не только Политбюро, но и пленумом ЦК КПСС, и машина завертелась. Причем все делалось быстро и оперативно. В начале зимы новые веяния дошли и до нас.

Решения ЦК КПСС были рассмотрены на пленуме крайкома, где тоже никто не выступал против, за исключением единиц, которые говорили о сомнительности этих мероприятий в Красноярском крае. И потом, еще никто не знал, что ждет лично его — останется ли он у руководства районом, городом. Разъезжались по домам все с чувством неуверенности в завтрашнем дне. Лично мне терять было нечего, я мог вернуться снова в геологию, прелести партийного чиновника я еще не испытал, кроме полной отдачи своих физических и умственных сил за дело, к которому представлен по воле судьбы.

Через некоторое время нас, первых руководителей районов и городов, вызвали в Красноярск для обсуждения разработанной специальной комиссией края под руководством ЦК новой организационной структуры партийных органов края. В Красноярском крае предусматривалось создание Промышленного и Сельского крайкомов партии и, соответственно, крайисполкомов, даже комсомола и профсоюзов. Дальше идут производственные промышленные зоны, куда входят по несколько районов, сообразуясь с доминированием соответствующих экономик и отраслей производства. В крупных городах были самостоятельные партийные комитеты, с непосредственным подчинением Промышленному крайкому. Таким примерно образом и распределили сельские зоны и входящие в них районы.

Наш Северо-Енисейский район по этой структуре относился к Мотыгинской производственно-промышленной зоне — это сегодняшнее Нижнее Приангарье с теми же промышленными направлениями — район развития преимущественно горнорудной промышленности, геологии, энергетики и частично лесной отрасли. Основная лесная отрасль края сосредотачивалась в Богучанской промышленной зоне. Таким образом, наш Северо-Енисейский район фактически объединяли с Удерейским районом с центром в п. Мотыгино.

На заседании комиссии нам предоставили возможность выступить со своими замечаниями и предложениями. В работе комиссии участвовали секретари крайкома, кроме А.А. Кокарева. Он, как говорили, был удручен реорганизацией, но на людях не появлялся и это не высказывал. Я выступил категорически против слияния районов и попытался обосновать на геологических данных возможность самостоятельного существования и развития Северо-Енисейского района. А также привел ряд выкладок социального плана: отсутствие между районами транспортных связей, и во что это обойдется государству и населению. В общем, выступил с комсомольским задором. Более умеренно выступил мой коллега, секретарь Удерейского района Александр Григорьевич Убиенных. У него выступление было менее категоричным, он был очень опытным партийным руководителем и, наверное, знал, что наши возражения уже ничего не значат, если эта структура уже согласована в ЦК КПСС и принята.

После нас выступил начальник планового отдела совнархоза, и все наши возражения и экономические расчеты развеял экономической программой комплексного развития производительных сил Нижнего Приангарья, которая уже была представлена в правительство, — создание здесь мощнейшего горнопромышленного комплекса на основе крупнейших в тот период месторождений в Нижнем Приангарье. Так нас не только не поддержали, но и осудили в местничестве и непартийном подходе к важным мероприятиям партии.

В общем, структура и здесь в целом была одобрена, и нам оставалось ждать практических решений. После заседания комиссии мы пошли с Александром Григорьевичем в гостиницу, где вместе остановились на ночлег, а вечером совместно поужинали, немного выпили и более близко познакомились. Теперь оставалось ждать, кому из нас доверят возглавить новое партийное и административное образование.

Решение об объединении районов сильно обеспокоило людей, которые работали в партийных и советских органах этих районов. Ко мне стали поступать различные вопросы, но что я мог ответить? Я все еще не знал, как поступят со мной.

Наступили и прошли ноябрьские праздники. Особенно мне запомнился митинг поселка Северо-Енисейского, посвященный этому революционному празднику, который состоялся на площади у дома культуры «Горняк», где на трибуне мне пришлось выступать с приветствием. Мороз за минус пятьдесят, и стоять на улице было очень холодно, но народу пришло много, и все было празднично, по-северному, по-пролетарски.

Наступил новый, 1963 год, и он весь прошел неспокойно, в ожидании перемен. Меня вызвали в крайком и сообщили, что я утвержден председателем оргбюро по созданию нового партийного органа, куда вошли представители обоих районов, и нужно немедленно готовить районную зональную партийную конференцию для избрания партийного руководства. К работе приступить немедленно, в Мотыгино уже сообщено, Убиенных знает, мне надо вылететь в Мотыгино с представителем крайкома и обсудить там все организационные меры по проведению конференции. Кто возглавит новый партийный орган, ответа не было — решит конференция, но ориентация пока на меня.

Прилетел я в Мотыгино, где не был уже около года, остановился по привычке в заежке Ангарской экспедиции и пошел в райком. Убиенных уже собрал членов оргбюро и наметил план проведения конференции. Проблема была в том, как собрать членов райкомов двух районов где-то в одном месте, и при любом раскладе нужно было на нее везти много коммунистов. Остановились на Мотыгино, хотя и здесь сплошные проблемы — нет соответствующего зала заседания, гостиницы и т.д. Аппараты обоих райкомов стали готовить документацию, сообщать делегатам о выезде, решать транспортные вопросы.

Нам же нужно было согласовать кадровые вопросы и между собой, и с крайкомом. Для меня было ясно, что крайком в руководстве новым районом сделал ставку на меня, поскольку назначили председателем оргбюро. А как с другими руководящими работниками поступит крайком? Об Убиенных крайком позаботился сам, учитывая, что Александр Григорьевич профессиональный партработник. Он был длительное время первым секретарем Туруханского района, потом первым секретарем Эвенкийского окружкома партии, и уже четыре года был первым секретарем Удерейского райкома. К нему надо было проявить максимум внимания. Он партработник из «сталинского призыва», в свое время окончил совпартшколу, что приравнивалось к незаконченному высшему образованию. По возрасту ему оставалось несколько лет до пенсии, всю войну был руководителем района, поэтому руководство крайкома должно было к нему подойти более внимательно. Убиенных предложили пойти работать первым секретарем Кежемского райкома, в то время не представляющего для экономики большого значения — там не было ни хорошего сельского хозяйства, ни промышленного производства, и он охотно согласился.

Таким образом, кадровый вопрос с первыми руководителями объединяемых районов вроде был решен без ущерба. Но вот с председателями райисполкомов положение было сложным. Нашего А.Е. Тремясова крайком почему-то зачислил в разряд неперспективных, хотя он уже был и первым секретарем Казачинского района, и четыре года проработал в Cеверо-Енисейском райисполкоме. По-видимому, у него с Кудрявцевым работа шла не дружно, ему в нашем районе не предложили занять место председателя, разыскали меня. Посоветовали мне найти ему работу на хозяйственно-административном поприще, что я и сделал, предложив ему должность заместителя начальника приискового управления по кадрам. Он согласился, хотя и с неохотой, ведь никогда не работал на производстве, а был все время на партийно-советской работе.

Председателем Удерейского райисполкома был Кузьменко. Его крайком рекомендовал направить председателем Богучанского райисполкома, а к нам председателем был рекомендован Михаил Яковлевич Ким, партийный зубр, который был на партийной работе в должности первого секретаря, наверное, с 1938 года. Эту должность он занимал в Северо-Енисейском, Енисейском и Богучанском районах, тоже человек сталинского призыва, из рабочих.

Секретарями райкома нового района были рекомендованы все североенисейские, однако А.В. Кириллов попросил меня помочь ему перевестись на партработу в Красноярск, учитывая, что в Удерейском, бывшем Южно-Енисейском районе, он вырос, оттуда уходил в армию и снова вернулся, у него там много родственников, и ему бы хотелось изменить место работы. Я к этому отнесся с пониманием, дав ему хорошую характеристику, и его взяли в крайком партии инструктором. Таким образом, секретарский расклад прошел по следующему сценарию: первый и третий секретари были североенисейские, а должность второго занял бывший удерейский секретарь Михаил Васильевич Котенёв 1924 года рождения, бывший офицер, участник Великой Отечественной войны, человек исключительно порядочный и работоспособный. Он окончил заочно Черногорский горный техникум. Еще из бывших первых секретарей прислали для трудоустройства Николая Петровича Морозова, первого секретаря Кежемского райкома партии. Таким образом, в районе оказалось четверо бывших «первых», которые могли создать мне, малоопытному партработнику, солидную оппозицию.

Остальные кадровые вопросы решались проще, людей было достаточно для выбора наиболее пригодных для этой работы. Председателем комитета партийно-государственного контроля был утвержден Николай Григорьевич Погодаев, бывший заворготделом Удерейского райкома. Редактором газеты «Ангарский рабочий» оставлен в должности Петр Иванович Никандрин, исключительно всесторонне образованный человек, очень честный и порядочный, литератор и музыкант, но как руководитель коллектива — либерал, мягкий. На всех организационных перетрясках наших районов был завпромотдела крайкома Георгий Константинович Фридовский, он теперь эти районы хорошо знал.

Несмотря на все сложности и трудности, организационную работу мы провели, на партконференции избрали руководящие партийные и советские органы района, выбрали делегатов на краевую, теперь промышленную, партийную конференцию, которая тоже должна была избрать свои руководящие партийные органы. По замыслу ЦК КПСС первым секретарем Сельского крайкома должен был стать Александр Акимович Кокарев. Туда кадры подбирались с большим предпочтением, чем в Промышленный крайком, это был наиболее тяжелый участок деятельности. Кокареву дали преимущество в подборе краевых кадров, так он и сделал на свое усмотрение, взял наиболее надежных людей. У нас же председателем оргбюро назначили бывшего секретаря крайкома по промышленности В. Ф. Гаврилова-Подольского, о котором я уже писал, значит, он и будет рекомендован первым секретарем Промышленного крайкома.

Нужно особо подчеркнуть, что вся инициатива Хрущева по реорганизации партийно-хозяйственного управления была принята неодобрительно, но в верхах говорили, что всеми воспринимается положительно. Но фактически все было иначе. Даже совнархозы уже действовали несколько лет и внесли свежую струю в деятельность регионов. Тогда приехали на периферию бывшие министры, замы и другие московские чиновники, но в захолустье чувствовали себя неудобно и некомфортно. Все свои московские квартиры забронировали или передали детям, родителям. Но их тянуло в столицу, и при первом возможном удачном случае они снова оказывались там при образовании какого-нибудь государственного комитета. Оппозиция Хрущеву существовала уже в высших эшелонах власти. Многим тогда бросалось в глаза украинизация руководства страной: Хрущев, Брежнев, Подгорный, Шелест, Кириченко, Кириленко — они же все с Украины.

Председателем КГБ СССР стал Семичастный, бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ Украины. На Украине жилось лучше, и снабжение там было лучше. Эти украинцы потом и подложили под Хрущева бомбу, как и их последователи из команды Горбачева — Кравчук и ему подобные.

Глава 2

Мотыгинский объединенный район (производственно-промышленная зона)

Теперь в Красноярском крае было два крайкома партии, два крайисполкома, два крайкома комсомола, два крайкома профсоюзов. Разделили огромную территорию на куски, и никак не смогли увязать, кому и что принадлежит, не говоря о каком-то улучшении организации дел на местах. Здесь, в районах и городах, люди все решали самостоятельно и не менее успешно, поскольку основное низовое звено было укомплектовано знающими свое дело кадрами. Я, например, сожалел лишь о том, что из нашего краевого руководства ушел А.А. Кокарев. Человек он был сухой, но человечный. Он берег свои кадры, был смелым и решительным. За людей, которым он доверял, был готов постоять на любом уровне. Его все боялись, и все одновременно уважали за порядочность. Он был резок, умел «разделать», когда виноватый попадал под руку, потом быстро отходил, и это было тоже полезно.

Прошла краевая промышленная партконференция, действительно первым секретарем избрали Гаврилова-Подольского, вторым секретарем — Павла Степановича Колина, бывшего секретаря райкома г. Красноярска. Остальные ответственные работники крайкома комплектовались из прошлого общего крайкома. В Сельский обком ушел один из основных работников по кадрам — Борис Васильевич Баранов. На конференции меня избрали кандидатом в члены крайкома, а через месяц на пленуме перевели в члены крайкома.

Итак, новое руководство промышленно-производственной зоны, или теперь Мотыгинского района, было представлено: первый секретарь В.А. Неволин, второй секретарь М.В. Котенев, секретарь по идеологии М.П. Кулаков, председатель райисполкома М.Я. Ким, зам. председателя Николай Борисович Степаненко, секретарь Бочинский. Членами бюро стали, кроме упомянутых трех секретарей райкома, Ким, Е.И. Бодягин, Борис Семенович Абакумов — директор золото-сурьмяного комбината, Валентин Сарафанов — директор Машуковского леспромхоза, Н.Г. Погодаев, Н.П. Морозов, секретарь парткома Тасеевской сплавной конторы, и от женщин Людмила Владимировна Молодченко — инженер Ангарской геолого-разведочной экспедиции. В аппарате райкома работали Александр Леонтьевич Черепанов — заворготделом, Николай Григорьевич Ростовых — зав. промышленно-транспортным отделом, Юрий Сергеевич Курочкин — зав. отделом пропаганды и агитации, Иван Петрович Каверзин — инструктор орготдела, редактором районной газеты утвержден П.И. Никандрин, секретари райкома комсомола, первый — инженер-речник, второй — Вячеслав Григорьевич Ширинский.

Районным центром стал поселок Мотыгино. Это старинная деревня на берегу Ангары давно была местом расселения людей, которые немного вели сельское хозяйство, заготовляли сено для лошадей, обслуживающих золотые прииски, ямщичили, занимались рыбной ловлей — в общем, вокруг этой деревни кучевались так называемые ангарцы, сходные говором и укладом жизни. Районным центром Удерейского района Мотыгино стало недавно, после того как надоело районному начальству жить в Южно-Енисейске, это на 100 километров севернее, среди пустынных золотых приисков. Оно, начальство, тогда воспользовалось реформами Хрущева, призывающего все бросить на сельское хозяйство, приблизить к нему партийное руководство. В районе в середине 1950-х годов было двенадцать небольших умирающих колхозов, потом их стало восемь. Вот под вывеску укрепления сельскохозяйственного производства и добились власти перевода центра Удерейского района из Южно-Енисейска в д. Мотыгино, назвав ее поселком городского типа. К тому времени здесь прочно осела АГРЭ, которой выделили микрорайон — земли вдоль Ангары. Конечно, условия проживания людей здесь были во многом лучше, чем на Севере.

Но к моему приезду в Мотыгино для постоянного проживания здесь не было никаких минимальных удобств для нормального функционирования районных организаций. Аэродром с грунтовым покрытием для приема небольших самолетов располагался на острове, ежегодно весной и осенью было проблемой попасть на этот остров, да и в другое время года нужно иметь какой-то постоянный транспорт для доставки на него пассажиров. А еще нужно учесть, что самолеты из-за метеоусловий летали нерегулярно, других же наземных связей с Большой землей не было. Теперь еще добавился бездорожный Северо-Енисейский район.

Связь с краевым центром осуществлялась по радио, с большими помехами. Нельзя было вызвать абонента и нормально переговорить. Все разговоры можно было подслушать, телефонная связь была только с Раздольным и Южно-Енисейском. И та часто обрывалась из-за сгнивших столбов. Район не имел своей нефтебазы для обеспечения горючим хозяйственных организаций и личного транспорта, лишь крупные организации имели свои емкости и сами его завозили на свои нужды (АГРЭ, комбинат, леспромхозы). В райцентре не было централизованного снабжения электроэнергией. Питались кто как и где может от дизельных установок. Жилье строили только в разведрайоне, и то за счет средств на временное строительство, совершенно не было объектов социально-культурного направления. Все школы и больницы размещены в старых деревянных неприспособленных помещениях, где все валилось. Не было Дома культуры, спортзала, гостиницы. Водой население обеспечивалось за счет Ангары, ее возили бочками. Даже после Cеверо-Енисейска все это мне казалось настоящим убожеством. Райком партии хотя и находился в центре поселка, но размещался в деревянном здании барачного типа. В общем, за что ни возьмись — ничего нет.

Не было холодильника при сезонном завозе продовольственных товаров, хлебозавода, хотя пекарен было несколько и хлеб местные умельцы выпекали отменный, не было мало-мальского рынка. Правда, снабжение продуктами питания в поселке было сносным за счет трех торговых организаций, которые могли между собой в некоторой степени конкурировать — золотопродснаб, райкоп и орсы геологов и лесников.

На районной объединенной конференции при тайном голосовании я лично получил всего два голоса против. Этим доверием мне, малоизвестному тогда молодому партийному руководителю, конечно, давали аванс. Нужно было его отрабатывать конкретными и видимыми результатами в работе района.

На первых порах планирующие органы края и страны строили радужную картину будущего Сибири, Красноярского края и, в частности, Нижнего Приангарья. Эта картина и была положена в основу формирования промышленно-производственной зоны: в Нижнем Приангарье создается новый промышленный узел развития отраслей тяжелой промышленности — горно-металлургической и лесной.

Уже был издан ряд постановлений правительства СССР, в частности, о строительстве магнезитового завода на базе Тальского магнезитового месторождения, Киргитейского талькового комбината на одноименном месторождении, разрабатывался технико-экономический доклад (ТЭД) о начале освоения Нижне-Ангарского железорудного бассейна, прорабатывались материалы строительства железной дороги через территорию Нижнего Приангарья. Разрабатывался ТЭД и происходил выбор площадки для строительства в районе Первомайска крупнейшего в стране лесоперерабатывающего промышленного комплекса. Планировалось продолжение строительства каскада ГЭС на Ангаре с размещением одной из них в Мотыгинском районе.

Когда читал эти плановые проработки, аж дух захватывало, что нам предстояло сделать в самые короткие сроки. Мы даже мысленно не могли представить, кто же должен это строить, поскольку для того чтобы начать такое грандиозное строительство, нужна была рабочая сила — больше, чем все местное население. А расчет был большевистски-сталинский, который тогда широко использовался в Советском Союзе — военные строительные части, так называемые стройбаты, и лагерные зоны — заключенные, которые когда-то осуществили великие стройки на Севере, в Сибири и Казахстане.

У южноенисейских золотодобытчиков были те же проблемы — использовали паровой дражный флот. Он отличался тем, что нумерация дражного флота СССР начиналась с Южно-Енисейска. Здесь была построена под первым номером драга новозеландского типа «Кировская», которая шла по долине реки Удерея, главной золотоносной артерии россыпного золота района. Объемы добычи золота в Удерейском районе по сравнению с североенисейской россыпной добычей были несколько меньше. Но здесь с 1930-х годов работали Раздолинский рудник по добыче сурьмы и металлургический завод до доведения ее до металлического состояния. Раздолинск — поселок городского типа.

Кроме цветной металлургии здесь было положено начало развитию лесозаготовок и лесосплава в больших объемах для переработки леса на деревообрабатывающих комбинатах Лесосибирска и Игарки. Существовало два леспромхоза — Мотыгинский и Машуковский, и Тасеевская сплавная контора в Первомайске. В этой отрасли была занята половина всего рабочего люда Удерейского района. Из сельскохозяйственного производства нам в наследство осталось теперь уже три колхоза и два подсобных хозяйства в золотой отрасли.

Пожалуй, никогда уже не наступит периода столь активного изучения недр в Нижнем Приангарье, как было в те годы. С открытием в конце 1940-х годов Ангаро-Питского железорудного месторождения и выявлением нескольких рудопроявлений гематитовых руд началось и площадное изучение этой огромной территории, теперь не только на золото, железо, но и на другие полезные ископаемые. Столицей базирования красноярских геологов стало село, а потом поселок Мотыгино. Именно его облюбовали геологи. Ангара здесь раздалась так широко, что ширина ее поймы с многочисленными островами, протоками и заливами составляла 12 километров — красивейшее место в Сибири.

В 1963 году на территории Мотыгинского района уже дислоцировались три стационарные геолого-разведочные экспедиции, не считая сезонных, и приезжие геологические партии других ведомств. Кроме Министерства геологии СССР, здесь работали проектно-изыскательские партии по размещению новых промышленных объектов, строительства ГЭС, железнодорожных магистралей и др. Нигде в Сибири, не говоря уже о европейской части страны, не было такого сосредоточения исследователей недр. Этим, пожалуй, я и был обязан своей должности при определении, кого рекомендовать на должность руководителя районом со стороны партийных органов. Побывавший здесь корреспондент газеты «Правда» Мирослав Бужневич назвал Мотыгино столицей красноярских геологов.

Конечно, доминирующей среди всех геолого-разведочных экспедиций была Ангарская, численность которой достигала двух тысяч человек, среди которых был очень высокий процент инженерно-технических работников — около 40 процентов. И это в основном молодежь, только что окончившая университеты, институты и техникумы, со всей необъятной нашей страны. Там были в основном специалисты геологи и горняки. Это цвет нации, влившийся в коллективы первопроходцев, которых обуяла жажда открытий, утверждения себя как личности, невзирая на все тяготы таежной жизни. И не за рублем они тянулись сюда, как многие сегодня представляют наше поколение энтузиастов. Они работали на обширных территориях не только Приангарья, а уходили на Нижнюю и Подкаменную Тунгуску, Курейку и среднее течение Енисея, вели геологическую съемку в Эвенкии и поиски на все виды минерального сырья на огромных территориях к северу от Красноярска.

Но о делах и жизни коллектива АГРЭ я еще расскажу, а сейчас лишь отмечу, чем занимались другие коллективы геологов. В частности, мне все-таки удалось убедить руководство Красноярского территориального управления, не без выхода на министерство, чтобы в Cеверо-Енисейском районе была все-таки создана Северная геолого-разведочная экспедиция с базированием в поселке Тея. Основная ее задача состояла в поисках и разведке золоторудных и россыпных месторождений в северной части енисейской тайги. Костяком коллектива стали геологи группы геологических партий, которые тогда работали в районе от Ангарской экспедиции.

Специализированной была и Стрелковская геолого-разведочная экспедиция по разведке и промышленной оценке Горевского месторождения свинца и цинка — крупнейшего в мире геологического объекта. Она размещалась на необитаемом берегу Ангары в заболоченном месте. Состав экспедиции был сформирован в основном за счет лучших специалистов-разведчиков АГРЭ. Эта экспедиция потом, как матка, плодила новые геологические подразделения на всем севере Красноярского края, в том числе и в Норильском промышленном районе.

Я до сих пор считаю себя счастливым человеком, потому что мне в жизни пришлось работать и общаться повседневно с этими замечательными бескорыстными людьми — первопроходцами, тружениками, созидателями, которых сегодня, с большому сожалению, новые власти оставили без помощи и социальной поддержки в старости.

Итак, организационный процесс слияния двух районов произошел. Теперь их нужно сплотить единой жизнью, едиными целями и задачами. Для краевых властей, тем более центральных, все было просто: на карте обвели чертой, соединили, не зная совершенно обстановки и условий жизни, — живите как хотите и как можете. Когда объединяли, тогда все говорили: «Поможем!» А теперь об этом забыли, да и те, кто обещал, оказались в другом крайкоме. Сами представьте себе, как можно управлять оперативно двумя районами при отсутствии средств связи и сообщения.

Для того чтобы попасть в северную часть района, нужно было лететь самолетом через Красноярск или Енисейск, обратно так же. Первым делом я стал требовать от ГВФ, чтобы установили прямое воздушное сообщение между Мотыгино и Соврудником, а потом уже воздушное сообщение между поселками.

Мне нужно было определяться и с местожительством своей семьи. Жена, преподаватель математики, ее североенисейская средняя школа по работе целиком устраивала, а мне там жить было нельзя, потому что основная часть района на Ангаре. Стали собирать вещи и настраиваться на переезд в Мотыгино во время весенних каникул, потому что квартиру Убиенных еще не освободил, хотя его уже избрали в Кежемском районе первым секретарем райкома.

В конце марта я поехал в Cеверо-Енисейск за семьей. Договорился с начальником управления ГВФ, что пробный прямой рейс по трассе Соврудник — Мотыгино он сделает с моим участием на самолете Ли-2, а за провоз багажа и членов своей семьи я оплачу по существующим тарифам, хотя и было указание В.Ф. Гаврилова-Подольского оплатить расходы на мой переезд крайкому партии. Вещей у нас было мало, в том числе двуспальная кровать с панцирной сеткой и приемник «Телефункен». Собрал двух дочек, жену и няню Анисью Ивановну, и в аэропорт. Весь полет продолжался час и десять минут, и мы на острове среди Ангары в Мотыгино.

Меня вполне устраивала квартира в двухквартирном деревянном доме на ул. Советской вблизи красавицы Ангары, откуда всегда видны ее просторы. Квартиру Убиенных строил лично для себя, по разрешению крайкома, и, конечно, собирался здесь и дожить свои годы. Ему, много поездившему по Крайнему Северу, сильно нравились эти места, об этом он много раз мне откровенно говорил. По тем меркам квартира была нормальная, площадь где-то около 60 квадратных метров, веранда, кладовая, двор, сарай, где был выкопан глубокий подвал, дровяник, туалет и большой огород. Но в квартире санузел был устроен примитивным образом, поскольку централизованного водоснабжения не было, сама квартира отапливалась от котельной райкома.

Супруге сразу предложили работу учителем математики в школе № 1. И устроившись с жильем, я мог более спокойно приступить к выполнению намеченных мероприятий. За стеной во второй квартире жил мой новый помощник Владимир Панкратов, бывший капитан Советской армии, участник войны, очень исполнительный, и на первых порах меня устраивал. Было два опытных водителя: в Cеверо-Енисейске Семен Васильевич Бабурин, в Мотыгино — Константин Панов, они были переданы мне «по наследству».

Теперь в первую очередь мне нужно было решить, как дальше организовать партийную работу с коммунистами Северо-Енисейского района, которые оказались изолированными в транспортном отношении от райкома. Мне удалось в крайкоме убедить руководство, что в Северо-Енисейске нужно создать партийный комитет с правами райкома партии по вопросам приема в партию, рассмотрения персональных дел и учета коммунистов, не возить же их в Мотыгино за многие сотни километров. И такой партком был там создан. Его секретарем избрали Александра Григорьевича Клименова, горного инженера, повысили права и меру ответственности поселковых советов бывшего Северо-Енисейского района. Я старался более внимательно относиться к моим бывшим землякам и, насколько мог, удовлетворял их требования, особенно в вопросах развития района через краевые организации — нужно было вывести нашу территорию из числа заштатных в крае. Конечно, не все эти вопросы можно было решить в крае, пришлось выходить и за его пределы, в Москву, в министерства и ведомства, в ЦК и Совмин СССР.

Конец ознакомительного фрагмента.