Любовница Леонарда. Роман ужасов

Виктор Песиголовец

Мистический триллер. Юная девушка, дочка успешного полтавского фермера, по воле судьбы становится посвященной ведьмой. Но это явно не ее предназначение. Череда ошибочных решений, принятых девушкой, ее действия, противоречащие установкам темных сил, в конечном итоге приводят к трагедии… Далеко не все в этой истории выдумка. Кроме того, все заговоры, заклятья и ритуалы, упоминаемые в романе, – тоже не плод фантазии автора, они взяты из колдовской практики ныне здравствующей потомственной ведьмы…

Глава четвертая. Легковушка для пассии

Часов в десять утра неожиданно переминалась погода. Северо-восточный ветер погнал по небу стада свинцово-серых облаков, потом вдруг стих, и сразу же заморосил мелкий противный дождь. На улице ощутимо похолодало.

Управляясь возле скота, Архелия здорово замерзла. Особенно озябли ноги, обутые в резиновые галоши. Поэтому первое, что она сделала, вернувшись в дом, — включила газовую колонку, наточила полную ванну горячей воды и с наслаждением плюхнулась в нее. Нежилась долго, не меньше часа. После ванны напялила на себя теплый байковый халат, купленный покойной матерью, но так ни разу ею и не одетый, пришла на кухню и поставила на плиту чайник.

Однако попить чайку не довелось. Скрипнула входная дверь, затем в прихожей раздалось чье-то легкое покашливание. Удивленная девушка выскочила из кухни и чуть не столкнулась с Райкой.

— Привет, красавица! — с гаденькой ухмылкой прочирикала та, снимая с себя мокрый дождевик. — А я вот пришла с тобой поговорить.

— Ну, проходи, коль пришла! — Архелия пропустила гостью в кухню, а сама подобрала с пола ее плащ и повесила в углу на вешалку.

— Тут такое дело, — начала Сысоева, по-хозяйски рассевшись у стола. — Павлуша сегодня с утра сам не свой. Какой-то нервный, издерганный. Я так думаю, вы вчера поцапались с ним. Верно?

— Было немного, — призналась девушка.

— Из-за меня? — серые глаза Райки насмешливо поблескивали, а в уголках ее тонкогубого рта пряталась презрительная усмешка.

— Допустим…

Сысоева водрузила на стол локти, вздохнула и потянулась рукой к блюдцу с румяной булочкой, которую Архелия собиралась съесть с чаем. Взяла, повертела у себя перед носом туда-сюда и, откусив кусочек, произнесла:

— Вкусная штучка! Это ты в магазине купила?

— Нет, — сухо ответила молодая хозяйка, отстраненно взирая куда-то поверх кухонного пенала. — Сама испекла.

— Да? — нарочито удивилась гостья. — Молодец! А дай-ка мне еще одну булочку.

— Это была последняя, — развела руками Архелия. — Я пеку понемногу. У нас ведь особо-то и кушать некому…

— Не переживай! — рассмеялась Райка. — Теперь будет кому! Я люблю булки, пирожки, расстегаи, в общем, всякую выпечку. Если ты и вправду такая мастерица в этом деле, то я, пожалуй, подумаю, не попросить ли мне Павлушу оставить тебя дома.

— А я никуда и не собираюсь ехать! — пожала плечами Архелия, поморщившись. — Зачем мне?

— В Полтаву тебе нужно, крошка, в Полтаву! — хохотнула Сысоева. — Забыла, что ли? Ты же у нас учиться собралась. Или уже передумала?

— Ничего я не передумала! — буркнула девушка, зябко кутаясь в халат, хотя в доме было довольно тепло. — Но учиться я буду заочно.

— А это как отец прикажет! — гостья смерила ее с ног до головы ироничным взглядом и неодобрительно покачала головой. Затем, многозначительно помолчав, вкрадчиво прибавила: — Он, конечно, прислушивается к моим советам, ты ж понимаешь, надеюсь? А я могу и так посоветовать, и по-другому. Поэтому тебе не стоило бы дерзить мне…

— Хочешь сказать, что мой батька у тебе на поводке, как собачонка? Так, что ли? — подбоченилась Архелия. — Не шибко радуйся этому! Стоит мне рассказать, как ты совсем недавно хотела приворожить к себе Тараса Петровича, и твоей ноги больше не будет на нашем пороге!

Однако эти слова не очень напугали Сысоеву. Она, видимо, допускала подобный вариант развития событий и заранее продумала план свонй обороны.

— Дура ты, крошка! — ее голосок был снисходительно-елейным. — Да я скажу Павлуше, что ты просто хочешь мне досадить, вот и придумала эту историю с Короленко.

— А я приведу Евдошку, она все подтвердит! — не сдавалась девушка.

— Да кто ж поверит этой старой ведьме? — изумленно вскричала Райка. — Павлуше будет совершенно ясно, что вы с ней в сговоре.

— Посмотрим…

— И смотреть нечего!

Архелия подошла к самому столу и, с брезгливостью взглянув прямо в глаза наглой дамочке, обронила:

— Ты так в этом уверена?

— Абсолютно! — злобно отрезала Сысоева. И, вскочив с табурета, неожиданно выпалила в лицо несколько опешившей девушке: — Я тебе этого не прощу! Ты у меня, зараза, быстро окажешься в Полтаве, возле своей придурковатой бабули!

Молодая хозяйка вытерла ладонью лицо, на которое попали капельки слюны изо рта Райки, и, превозмогая дрожь в голосе, тихо, но твердо произнесла:

— Пошла вон, грязная сучонка!

— Что?! Как ты меня назвала?! — взревела гостья и, смахнув со стола на пол горку перемытых тарелок, бросилась в прихожую. — Ну, все, тебе кранты!

Оставшись одна, Архелия минут пятнадцать сидела на табурете у стола, стараясь успокоиться. Затем взяла веник и совок и принялась убирать осколки посуды, разлетевшиеся по всей кухне.

Райка нанесла упреждающий удар: что-то такое наговорила отцу про дочь, что тот, влетев вечером в дом, осыпал ее отборной бранью и надавал пощечин.

— Собирай вещи и дуй в Полтаву! — орал он, как полоумный. — Чтобы завтра же духу твоего не было в этом доме!

Приложив к разбитой губе бумажную салфетку, Архелия стояла посреди кухни и еле сдерживала слезы. Ее грудь высоко вздымалась, а лицо было бледным, как полотно.

— Никуда я не поеду! Слышишь, никуда! — заявила она, исподлобья глядя на Павла.

Он подскочил, вырвал из ее рук окровавленную салфетку и, толкнув в грудь, прокричал:

— Не смей мне перечить! Не доводи до греха, чертово отродье!

Девушка вскинула голову и твердо отчеканила:

— Ударишь меня еще раз, и я вызову милицию!

— Что?! — на лице отца отразилось крайнее изумление. — Ты что говоришь? Как ты… как смеешь?

— А ты как смеешь избивать меня? — спросила она, печатая каждое слово. — Связавшись с этой дрянью, ты превратился в зверюгу! Сысоева вертит тобой, как хочет! Сегодня из-за нее ты разбил мне лицо, а завтра она прикажет зарезать меня, и у тебя, старого кобеля, променявшего родную дочь на поганую шлюху, не дрогнет рука! Поэтому я просто обязана остановить тебя, пока не поздно! Я напишу заявление и в милицию, и в прокуратуру.

Никогда прежде не слышал Павло таких дерзких речей от дочери. И даже не предполагал, что она способна на столь отчаянный отпор.

Он стоял в двух шагах от Архелии и беспомощно ловил ртом воздух, не понимая, что происходит и почему еще недавно робкое и покорное дитя вдруг проявило такую невиданную смелость?

— Плевал я на милицию! — наконец, произнес отец сдавленно. — У меня там все свои…

— Да пусть только попробуют не принять меры к распоясавшемуся садисту! — глаза девушки горели, как два угля, окровавленные губы подергивались, а руки мелко дрожали. Ей с трудом удавалось удерживать равновесие — ноги от нервного перенапряжения подкашивались. — Тогда я лично поеду в область и добьюсь, чтобы меня принял самый главный милиционер. И в газеты пойду, пусть напишут, как наша милиция за взятки покрывает истязателей собственных детей.

— Я — садист? Истязатель? — горячим полушепотом спросил он. — Я, твой родной отец, садист и истязатель?!

— Ты был другим, нормальным человеком, пока не пошел на поводу у Сысоевой, — девушка не выдержала, сделала шаг к столу и опустилась на табурет.

Павло тоже сел и долго молчал, уставившись в одну точку на полу. Потом налил себе в чашку взвара из графина, стоявшего на столе, выпил и задумчиво проговорил:

— Ну вот, дожил…

— А что ты хотел? — отозвалась Архелия со вздохом. — По-твоему я должна безропотно терпеть твои побои, ругань? Ты дошел до того, что уже выгоняешь меня из дому! А вправе ли ты это делать? Я ведь здесь родилась, выросла. В конце концов, это и дом моей матери. После ее смерти какая-то часть маминого наследства должна быть моей, разве не так? Любой суд будет на моей стороне…

Отец смотрел на дочку широко открытыми глазами, в которых все еще гнездилось удивление, и указательным пальцем правой руки рассеянно потирал переносицу.

— Да живи! — прохрипел он. — Но коль такая умная, зарабатывай себе на хлеб сама! Иди, трудись!

— А я не работаю? — вскричала девушка. — Кто управляется возле скотины, кто стирает тебе, готовит еду?

Павло рубанул рукой воздух:

— Теперь все будет делать Раиска!

— Ты думаешь, она станет тут на тебя батрачить? — Архелия поднялась, ногой задвинула табуретку под стол и, подойдя к мойке, ополоснула руки и смыла кровь с лица.

— Не батрачить, а исполнять обязанности хозяйки! — хмуро изрек отец. — А тебе лучше бы уехать в Полтаву, к бабке Настасье, да подготовиться к учебе. Все равно ведь двум хозяйкам в этом доме не бывать. Останется одна! И я свой выбор сделал…

Девушка на эти слова ничего не ответила. Молча постояла возле мойки и направилась в прихожую. Уже оттуда бросила:

— Еда на плите! В двух кастрюлях.

О том, что Павло купил дорогой автомобиль и будет оформлять на него дарственную Сысоевой, Архелия узнала в магазине от бабы Симы Воропайши.

— Так что там твой родитель, совсем с ума сбрендил? — спросила она, щуря подслеповатые глазенки. — Уже начал свое добро проституткам раздаривать?

— О чем вы, бабулька? — не поняла Архелия.

— А ты чего, не в курсе, что ли? — Воропайша достала из кармана своей старой-престарой плюшки застиранный носовой платочек, вытерла им слюнявый беззубый рот и просветила: — Часа полтора назад твой папаня пригнал из Полтавы новехонькую машину. Длинная такая, красная! Она сейчас стоит возле конторы.

— А почему вы думаете, что батька ее для Сысоевой купил? — кисло усмехнувшись, спросила девушка. — Может, для самого себя? Он ведь недавно продал свою старенькую «Ауди» и остался без автомобиля.

— Да только что в магазине была Манька — Райкина матушка, — пояснила баба Сима. — Хвасталась тут, говорила, что теперь ее дочка будет как настоящая краля — вся в золоте и на колесах. Сказала, что завтра Павло едет с Райкой в район, чтобы оформить дарственную на машину.

Это известие больно ранило Архелию. Не то, чтобы ей было жалко денег, просто поражала батькина безрассудная щедрость. Еще даже не расписались с Сысоевой, а он швыряется сумасшедшими суммами, делает такие царские подарки. Вне всякого сомнения, это она подбила отца купить ей легковушку. Что же эта сволочь начнет требовать, когда станет его законной супругой?

— Неужели это все правда? — машинально проговорила девушка, нервно теребя бегунок молнии на своей джинсовой курточке.

Воропайша возмущенно сплеснула руками:

— Да я что, по-твоему, брехуха? И ткнула скрюченным пальцем на курносую продавщицу, молча взиравшую на них из-за прилавка. — Тонька, а ну, поведай этой неверующей, что тут Манька сейчас болтала!

— Да то и болтала, что ее Райка теперь первая мадам в Талашковке! — отозвалась продавщица тоненьким голосочком, никак не вязавшимся с ее заплывшей жиром физиономией.

— Ты, Тонька, все расскажи! — бабка потянула Архелию за рукав к прилавку.

Продавщица ухмыльнулась, сверкнув золотым зубом, и пропищала:

— Манька говорила, что самый богатый фермер в округе Павло Гурский будет теперь ее зятем, и Райка станет кататься, как сыр в масле! Она уже решила купить себе кирпичный дом покойной Дуняши Заблоцкой, который второй год стоит с заколоченными ставнями, и переделать его на забегаловку. А в летней кухне планирует открыть скобяную лавку. Вроде как Павло уже дал Дуняшиной дочке задаток за дом.

Купив пачку соли, бутылку уксуса и две селедки, за которыми, собственно, и приходила в магазин, девушка в расстроенных чувствах вышла на улицу. Ноги понесли ее домой не напрямик, а в обход, через две улицы, мимо отцовой конторы.

Натертая до блеска красная машина действительно стояла возле беседки, обсаженной кустиками роз, — аккурат напротив окна батькиного кабинета. На капоте автомобиля красовалась эмблема с вздыбившимся львом — иномарка! Интересно, сколько же она стоит?

К обеду на улице совсем распогодилось, легкий южный ветерок разогнал сизые облака, и выглянуло солнышко. Архелия тут же вытащила во двор паласы и ковровые дорожки, развесила их на натянутые от палисадника до гаража оцинкованные провода, служившие вместо бельевых веревок, и принялась выбивать. Управившись с этим, навела порядок на большой клумбе, расположенной за калиткой у двора, — удалила засохшие сорняки и цветы, грабельками выгребла опавшие листья и поправила покосившуюся оградку. Хотела еще немного разрыхлить землю, но не успела — под ворота подкатила красная иномарка.

Отец был один. Не глядя на дочь, он зашел во двор, пересек его и направился в гараж. Вынес оттуда большой деревянный ящик, в котором хранились гаечные ключи, пассатижи и отвертки, бросил возле веранды. Затем открыл обе створки ворот, сел в машину и заехал во двор. Вылез, с озабоченным видом походил вокруг нее, постучал носком ботинок по колесам и, открыв багажник, достал домкрат.

Девушка тяжело вздохнула и, не проронив ни слова, поспешила в дом.

Когда минут через десять вышла, левая передняя часть иномарки была приподнята на домкрате, а Павло лежал под ней, подстелив под себя старую фуфайку, которую отыскал, наверно, в гараже. Интересно, что могло случиться с новехонькой легковушкой? Или отец, бывший автомеханик сельхозпредприятия, просто решил что-то проверить, как говорится, так, на всякий случай?

Проходя мимо красного чуда со львом на рыле, Архелия услышала какой-то непонятный, едва уловимый скрежет. При этом ей показалось, что автомобиль качнулся. Она приостановилась, мельком взглянула на висящее в воздухе колесо, потом — на крыло и хотела идти дальше. Но вдруг обратила внимание на хлипкий домкрат, и застыла: он сильно накренился и мог в любой момент завалиться набок! Судя по всему, это случилось оттого, что подъемник одной лапой опирался о бетонную дорожку, а другой стоял на рыхлой после вчерашнего дождя земле.

— Батька, вылезай! — закричала девушка. — Быстрее вылезай!

Тот не спеша выбрался на свет, приподнялся на локоть и вопросительно взглянул на дочь:

— Чего орешь, как бешенная?

И в этот момент домкрат выпрыснул из-под днища, машина тяжело ухнула на все четыре колеса и закачалась на амортизаторах.

— Вот, черт! — выругался Павло. И напустился на Архелию: — А ты чего встала, глаза вылупила! Иди скотину покорми, вон, ревет от голода на все село!

У девушки от жгучей обиды задрожали губы.

— Батька, ну, что же ты… что же ты… такой… — только и смогла вымолвить она и, в отчаянии махнув рукой, побежала в хлев к Березке. И там уже дала волю слезам.

Немного успокоившись, подоила корову, подложила ей в ясли душистого сена и с бидончиком молока вернулась во двор. Павло уже занес ящик с инструментами обратно в гараж и куском старой простыни протирал лобовое стекло легковушки.

— Обедать будешь? — спросила Архелия, остановившись рядом.

— Нет! — коротко бросил отец, продолжая орудовать тряпкой.

— Ты не голоден?

— Мы поели с Раиской в столовке.

— Понятно…

Через минуту он уехал.

Уже начинало смеркаться, когда во двор Гурских заглянула Марфуша и окликнула Архелию, которая как раз закончила выгребать опавшие листья в палисаднике и гадала, что с ними делать — погрузить в тачку и отвезти в лесополосу или вывалить в навозную яму, пусть перепревают.

— Проходила мимо и вот решила забежать на минутку, чтобы кое-что рассказать тебе о батьке, — на лице почтальонши блуждала кривая ухмылка. — Ты ж, видать, еще не в курсе…

— Что-то случилось? — заволновалась девушка, бросив на землю вилы.

— Часа полтора назад возле дома Маньки Сысоевой бойня была! — сообщила Марфуша, округлив глаза. — А получилось вот что. К Райке после обеда явился Микола Панасюк, ну, бывший ее муж, то ли второй, то ли третий, я уж точно и не знаю. Прикатил пьяненький на мопеде из Грушевки, он теперь там обитает, при нем бутылка водки, а может, и не одна, кусок колбасы, конфеты. Райка стала прогонять Миколу. А он ни в какую! «Никуда, — кричит, — я отсюда не пойду, потому что люблю тебя и хочу с тобой сойтись жить обратно». Она и добром просила, и милицией пугала, и в шею выталкивала. А он уперся, как бык, и со двора ни ногой. Вдруг к дому подъезжает красная машина, из нее вылетает разъяренный Павло, видно, ему кто-то донес, что к его… кхе-кхе… невесте бывший хахаль явился. И сразу давай кулаками махать. Батька-то твой, конечно, поздоровей будет, куда там тому чахоточному Панасюку, но не сразу управился. Да и сам получил на орехи, говорят, Микола Павлу глаз подбил и щеку ногтями распанахал…

— Боже мой! — воскликнула изумленная Архелия и, прикрыв глаза, осуждающе покачала головой: — Неужели батька не постеснялся прилюдно затеять драку из-за…

— Вот-вот! — подхватила почтальонша. — Было бы хоть за кого драться! А то полез с кулаками к хлопцу из-за какой-то шалавы, прости Господи!

— И где он сейчас? — со вздохом спросила девушка.

— Кто, Панасюк? Уехал! — махнула рукой Марфуша. — Куртка, правда, на нем изодрана и лицо в крови, но так как будто ничего…

— Да не Панасюк! Батька где? — Архелия отерла ладонью испарину на высоком лбу и плотнее запахнула куртку — вспотевшую от интенсивной работы спину начинал щекотать холодок.

Почтальонша поправила на голове платок и сунула руки в карманы своей куцой кацавейки и засмеялась:

— Сидит с Райкой в закусочной! Пирует! Видать, победу празднует…

Зайдя в дом и смыв со своего лица пыль, девушка принялась было готовить ужин, но потом передумала — успеется. Отправилась в гостиную, помыкалась с угла в угол, включила телевизор. Но тут же выключила и перешла в свою спаленку, стала перебирать журналы и газеты, горкой громоздившиеся на тумбочке, потом взяла в руки пяльцы и иголку. Однако долго высидеть в четырех стенах не смогла. Какое-то смутное чувство тревоги не давало покоя. Архелия накинула на плечи отцов ватник и опять выскочила во двор. Машинально почесала за ухом старого пса Шарика, бросившегося со своей будки ей под ноги, и, подойдя к калитке, застыла в ожидании.

Простояла так не меньше получаса, пока, наконец, не послышалось слабое урчание мотора, и ко двору не подъехала легковушка. Щурясь от яркого света фар, слепящего глаза, девушка распахнула ворота на всю ширину.

— Открой гараж! — громко крикнула ей Сысоева, приоткрыв дверцу машины со стороны водительского места.

Архелия удивленно почесала переносицу: ты смотри, Райка уже научилась водить автомобиль! И послушно бросилась выполнять поручение.

Машина медленно вкатилась во двор, затем, едва не зацепив правым зеркалом кирпичную стену, — в гараж и заглохла.

Оттуда легкой походкой вышла Сысоева в нарядном красном манто, которого раньше, кажется, у нее не было, и, изобразив на губах подобие улыбки, приглушенным голосом приказала:

— Отведи Павлушу в дом, пусть проспится! Понятно? Завтра он мне нужен, как огурчик! Мы идем подавать заявление на роспись.

— Разве уже завтра? — растерянно переспросила девушка.

— Да, милая, завтра! — подтвердила Райка, качнув белесой головой. — Зачем нам ждать два с половиной месяца? Все в Талашковке уже прекрасно знают, что мы с Павлушей решили стать мужем и женой. Так что ж тянуть?

Архелия пожала плечами и хотела пойти в гараж за отцом, но Сысоева остановила ее, поймав за рукав ватника.

— Тебе придется хотя бы временно пожить у бабули в Полтаве, — с усмешкой проговорила она, пахнув перегаром. — Нам с твоим отцом нужно притереться друг к другу, попривыкнуть. А ты, сама понимаешь — не маленькая, будешь только мешать, путаясь у нас под ногами.

— Да не поеду я! — пораженно выдохнула девушка.

— Мой тебе совет, крошка, не перечь старшим! — хохотнула Райка. И, пренебрежительно взглянув на Архелию, с угрозой прибавила: — И не стой у меня на пути! Раздавлю, как гниду!

— Что ты сказала?! — опешила та.

Но наглая дамочка, в голос посмеиваясь, уже выходила со двора.

Архелия со злобой посмотрела ей вслед и поспешила в гараж.

Отец спал на заднем сидении.

Его удалось растормошить с большим трудом и не сразу. Он еле вылез из машины и, опираясь на плечо дочери, поковылял в дом.

Когда девушка увидела лицо Павла при ярком свете, пришла в ужас: левый глаз полностью заплывший, бровь рассечена и на ней засох большой сгусток крови, на щеке — глубокая царапина, подбородок синий…

Свалив отца на диван в гостиной, Архелия побежала закрывать гараж. Но прежде чем запахнуть створки ворот, заглянула в машину — все ли там в порядке, не тлеет ли где-нибудь окурок — выпив, батька частенько вспоминал о своей давнишней вредной привычке и позволял себе подымить. Не обнаружив ничего подозрительного, захлопнула дверцу легковушки, а затем прикрыла ворота гаража.

Девушка долго сидела на кухне, склонившись над чашкой с остывшим чаем, и размышляла о том, что ждет ее дальше. По всему выходило, ничего хорошего. А все из-за этой пройдохи Сысоевой! И как ей только удалось укрутить батьку! И не только укрутить, а подчинить своей воле и завладеть его помыслами.

— Ехал на ярмарку… ухарь… купец! Ухарь купец… удалой молодец! — вдруг затянул Павло в гостиной.

Архелия бросилась туда.

Он стоял на нетвердых ногах посреди комнаты с высоко запрокинутой головой и размахивал руками.

— Батька, ну-ка ложись! — девушка схватила его за стан и стала тянуть к дивану.

— В красной рубашке! Красив! И румян! — орал отец, не обращая внимания на потуги дочери.

— Батька, ложись, я кому сказала! — рассердилась Архелия. — Ложись, я тебе лицо мокрой тряпочкой вытру, ведь все в крови!

— Манит, целует! За… ручку… берет!

Таким пьяным девушка видела Павла только однажды — лет восемь назад, когда он впервые стал депутатом райсовета и весь день отмечал это событие с сельским головой Кужманом.

Кое-как уложив отца, уставшая Архелия отправилась принять перед сном душ. А когда вышла из ванной комнаты, то так и ахнула: батька сидел на диване и прямо из горлышка хлестал вино.

— Дай сюда! — закричала она и, подскочив, попыталась вырвать у него бутылку.

— Не лезь! — рявкнул Павло, роняя голову на грудь. — Я хочу немного выпить.

— Куда ж больше пить? — Архелия вцепилась в бутылку обеими руками.

— Брось, гадюка! — процедил он и, широко размахнувшись, ударил дочь кулаком в лицо.

Удар был несильным, но у нее из носа тотчас побежали струйки крови и закапали на палас.

— Изверг! Садист! Изувер! — закричала девушка и, заголосив, побежала на кухню.

Она сидела, прижав очередной тающий кусочек льда к переносице, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Что это? С улицы войти никто не может, все заперто. Значит, это Павло вышел на улицу.

Заглянув в гостиную, Архелия выскочила во двор. Отец, шатаясь, как былинка на ветру, открывал ворота гаража.

— Что ты делаешь? Зачем! — девушка остановилась в нескольких шагах, не решаясь помешать батьке.

— Мне надо… к Раиске… — его повело, и он, не удержавшись на ногах, упал на бетонную дорожку.

Силясь встать, несколько раз перевернулся со спины на грудь и обратно.

— К Раиске… мне надо… — Павло все-таки сумел встать — сперва накарачки, а потом — и на ноги.

— Иди в дом! Пожалуйста! Я тебя прошу! — начала всхлипывать Архелия.

Отец полез в карман своих широких штанов, достал пригоршню мелочи и ключи от конторы и с размаху бросил их в сторону дочери.

— Сгинь!

Войдя в гараж, он схватился рукой за стенку и затем уже по ней, спотыкаясь и матерясь, доковылял до передней двери легковушки. Открыл. Залез в салон, каким-то чудом избежав падения. Долго возился, подгоняя сидение под свои параметры. И запустил мотор.

Девушка стояла во дворе и кусала губы от бессильной ярости. И как же это она не додумалась вытянуть ключ из замка зажигания? Хотя разве можно было предположить, что батька в таком состоянии вздумает садиться за руль?

Двигатель работал, набирая обороты. Видимо, Павло держал ногу на акселераторе. Вдруг гул стих, машина заработала ровно, продолжая стоять на месте.

Архелия подождала несколько минут, затем осторожно приблизилась к распахнутым воротам гаража и стала всматриваться в заднее стекло автомобиля, пытаясь увидеть, что делает отец. Но ничего не смогла разглядеть. Тогда она юркнула внутрь строения, протиснулась между левым боком иномарки и стеной и заглянула в боковое стекло. Голова Павла лежала на баранке. Приоткрыв дверцу, Архелия услышала мощный храп.

— Ну вот, так-то лучше! — прошептала она и вышла во двор, плотно прикрыв за собой обе створки гаражных ворот.