Артефакт для Сталина

Виктор Печорин

Фигура в джинсах и темной куртке с капюшоном, скрывавшим голову, лежала ничком на влажной траве, которая казалась виниловой в голубоватом свете софита. Иметь дело с трупами ему еще не приходилось. Антон откинул капюшон, прикрывавший голову трупа. Из-под капюшона показалась копна соломенного цвета волос. – О, нет! – воскликнул Антон и перевернул труп на спину. Перед ним, в ярком луче софита, лежал тот самый курносый парень, который на днях продал ему шкатулку.

© Виктор Печорин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог

Ненастной осенней ночью 1299 года от Рождества Христова кавалер Бертран де Комарк был разбужен нянькой, заполошно кричавшей:

— Вставайте, молодой господин, батюшка кончается!

Едва продрав глаза и брызнув в лицо студеной воды из тазика, Бертран, как был босиком, бросился в опочивальню. Возле кровати суетились слуги, подгоняемые врачом. Невнятно бубнил молитвы орденский священник.

В тусклом свете свечей — лицо отца, утонувшее в подушках, желтое и сморщенное, как старый пергамент. Глаза старика закрыты.

«Не успел…» — промелькнуло в голове Бертрана.

Но веки дрогнули, глаза открылись, худая рука старика встрепенулась над льняными простынями.

— Вон! Все вон! — прошелестели бесцветные губы. — Сын мой… Подойдите…

Их оставили вдвоем. Бертран склонился над стариком низко — чтобы слышать, точнее — угадывать еле-слышные слова:

— Умираю… Вы еще слишком молоды… Не должно бы обременять вас столь тяжким грузом, но… Ваш старший брат Ангерран сражается с неверными… Боюсь, я его не увижу… Возьмите вон там, под периной…

Удивленный Бертран запустил руку под перину в головах кровати и вынул что-то тяжелое. Поднеся предмет к свету, он увидел небольшую бронзовую шкатулочку, украшенную священными символами.

— Здесь — ключ к самому великому сокровищу Ордена. Это сокровище было открыто первыми братьями храмовниками в святом городе Иерусалиме. Мы дважды едва не лишились его: первый раз при падении Иерусалима, второй — когда безбожные сарацины захватили наш Дом в Акре. Тогда братья решили, что сокровище должно быть укрыто в более надежном месте. Я не знаю, где это место. Ваш брат Ангерран знает. Мне было поручено хранить вот это — на случай, если все, кто знает то место, погибнут. Это — ключ…

Старик закашлялся, начал задыхаться. Последние слова произнес неразборчивой скороговоркой, торопливо:

— Возьми… храни в безопасном месте. Тщательнее, чем саму свою жизнь… Если… почувствуешь, что не сможешь дальше хранить… передай рыцарю, принесшему клятву, и никому другому! Слышишь, никому другому! Поклянись головой Святого Иоанна!

— Клянусь, батюшка!

— Ты поклялся, Бертран! Помни это! Придет время… ты примешь Иоанново препоясание! А теперь ступай… Позови священника… Настало время мне держать ответ перед Господом!

Восемь лет спустя Бертран де Комарк, младший сын сенешаля де Комарка и брат Ангеррана де Комарка, рыцарей храма, был арестован королевскими приставами и умер в тюрьме. Даже под пытками не выдал он тайны, которую доверил ему отец. Единственное, что мучило его перед смертью — он не смог передать шкатулку никому из братьев-тамплиеров. Потому что все тамплиеры были схвачены, а Орден распущен. Канул в безвестность и его старший брат, рыцарь Ангерран. Должно быть, был убит в черную пятницу несчастного 1307 года.

Вместе с другим нехитрым скарбом бронзовая шкатулочка досталась в наследство племяннику Бертрана, Тибо, и так и передавалась в семье де Комарков от отца к сыну на протяжении почти пятисот лет, скорее как дань традиции, чем во исполнение обета.

***

Сержант Жан Госпен и приятель его, Франсуа Бурдерон по прозвищу «Пивная бочка», оба люто ненавидели аристократов, поскольку из-за них чувствовали себя в своей стране людьми «второго сорта». Их родители всю жизнь тянули лямку за гроши, да еще должны были платить подати, а эти расфуфыренные графы и виконты в шелковых камзолах и пудренных париках закатывали роскошные пиры в своих огромных дворцах и парках. А за чей счет эта роскошь? Да за счет народа, конечно, за чей же ещё?

А король? Разве он защищает свой народ от этой толпы трутней? Как бы не так! Он сам первый подает дурной пример, тратя сумасшедшие деньги на строительство дворцов, на содержание любовниц и фаворитов. Вечно он нуждается в деньгах (еще бы, при таком-то образе жизни!) и придумывает все новые налоги — то на соль, то на цветное сукно, то на стеклянные окна.

Беднякам-то некуда деваться: хочешь иметь в доме окно — плати! А аристократы нашли выход: чтобы не платить налога, стали вместо окон в своих дворцах делать… стеклянные двери, — на двери-то налога нет!

А самое обидное, встретив такого аристократа на улице, нужно было снимать шляпу и кланяться. А если вовремя не увернуться, «благородный» мог запросто наехать на человека или больно ожечь кнутом, как лошадь. И жаловаться некому — аристократ всегда прав!

Остановив подозрительный экипаж, покидающий Париж через заставу Сент-Антуан, Жан Госпен первым делом заподозрил: не аристократ ли в нем прячется? Гербов правда на дверце не было, да и сам тарантас похоже видал виды, но все же… И оказался прав! Вот оно — революционное чутье! В карете ехал какой-то старый пень в парике, а с ним — молоденькая девушка, называвшая его отцом, а также приживалка. Документы у пассажира оказались фальшивые, а в кармане — табакерка с изображением короны! Значит — монархист и враг республики. Да еще и огрызался, назвал «вандалами»! Старика, конечно, расстреляли, с девчонкой потешились в караулке, старая грымза нянька, или кто она там, куда-то исчезла под шумок. Поживы, правда, в экипаже оказалось мало — серебряные приборы, коробка с женскими платьями, молитвенник да бронзовая шкатулочка. Серебро и тряпки караульные поделили в качестве трофеев, а бесполезные книжку и шкатулку обменяли у папаши Мальбранша на два кувшина вина.

***

В каких пыльных закоулках истории та небольшая шкатулочка прозябала следующую сотню лет, вряд ли смог бы определить даже самый именитый историк. Зато очередное ее появление произошло при необычных обстоятельствах и в необычном месте: на квартире профессора права Николая Львовича Граббе в Голицынском переулке, в Москве, столице большевистской России. Именно здесь происходило очередное заседание Капитула Ордена Тамплиеров, на котором только что вернувшийся из Парижа брат-тамплиер Жан де Пьерфон (в миру — доцент исторического факультета Иван Платонович Парфенов) продемонстрировал собравшимся бесценную семейную реликвию рода де Пьерфон — бронзовую шкатулку, украшенную печатью Ордена и другими священными тамплиерскими символами. Кроме того, рыцарь Жан продемонстрировал пожелтевший кусок пергамента, на котором порыжелыми от времени буквами на старофранцузском была сделана запись, гласившая, что в 1227 году рыцарь Франсуа де Пьерфон передал Ордену Храма свое поместье, за что сам он был принят в число братьев Ордена.

На самом деле бесценная реликвия была куплена Иваном Платоновичем за бесценок у уличного старьевщика на набережной Сены, а пергаментная страница была вырезана бритвой из средневековой «Поземельной книги» в библиотеке Парижского университета, где доцент проходил стажировку.

Но на московских тамплиеров эти предметы произвели сильное впечатление. Николай Львович прослезился, заключил Ивана Платоновича в братские объятия, а потом объявил, что отныне шкатулка, семьсот лет хранившаяся родом де Пьерфон, возвращается во владение братьев и станет главной реликвией возрожденного в России Ордена тамплиеров.

Двумя годами позже Николай Львович будет сильно жалеть, что связался с этими тамплиерскими играми, которые оказались под подозрением у НКВД, и ломать голову, куда бы так запрятать эту проклятущую «бесценную реликвию», чтобы ее никогда и никто не нашел. Была бы она деревянная — можно было бы бросить в печку, вместе с бумагами и пергаментами, но она ж, как назло, металлическая… И из дому сверток не вынесешь — опального профессора круглосуточно пасла пара «людей в штатском».

Все-таки уроки тамплиерской конспирации не прошли даром, и решение было найдено — шкатулку удалось спрятать. Профессору это, впрочем, не больно помогло. В очередную бессонную ночь в его дверь постучали. Хотя обыск ничего не дал, Николая Львовича увели. За его женой пришли через неделю.