Фатальное колесо. Шестое чувство

Виктор Сиголаев, 2020

Дайте уже спокойно доучиться студенту техникума! Диплом на носу, курсовые достали, предстоящая сессия угнетает неимоверно, а тут новая напасть – появилось неведомое шестое чувство. Мистическое. Чуть что – замираешь во времени, как муха в янтаре. Это к тому, что в голове учащегося советского учебного заведения находятся мозги пятидесятилетнего мужика из двадцать первого века. Ничего себе так коктейльчик! И к чему он приведет? Не поверите… к наркоманам. К рядовым советским наркоманам, которых в восьмидесятые еще не так уж и много в стране. На старте, так сказать. На подъеме. И с этим надо что-то делать. Прогрессор я или… погулять вышел? Живым бы остаться…

Глава 2

Мини-Карелия

— Ну познакомь, Караваев! Чего тебе стоит?

— Ничего мне не стоит. Из вредности не буду знакомить.

— Ну почему?

— По кочану!

Две грудастые долговязые «корпусницы» зажали меня у колонны на парадной лестнице и требовали протекций в знакомстве с нашим Ромиком. Одна, кстати, ничего себе такая…

— Ну Карава-а-аев!

— Вы вообще обалдели? А со мной для начала не хотите познакомиться? Хватание за локоть с воплями «эй, стой» и «ты, что ли, Караваев?» не считается. Как-то не прочувствовал я глубин куртуазности вашего этикету. Не проканало, знаете ли.

— А че с тобой знакомиться? Тебя и так все знают.

— Охренеть как я польщен! И где это я, интересно, так прославился? На сцене?

— Ну… и там тоже, — та, которая покрасивее, отвела глаза. — Ты ведь с Ромкой вместе играешь. Так же?

— Старост все знают, — прямо заявила та, что пострашнее. — Особенно тех, кто за четыре года не меняется.

Не только пострашнее, но и потупее — сдала интригу как стеклотару. Ну ни на каплю она сейчас не помогла своей красивой подружке!

— Деликатность ваша, девочки, просто границ не знает!

— Да ладно, че ты. Чай, не баре. Ну так познакомишь или нет?

— Не-а. Могу методу подсказать, как самим познакомиться. Обкатанную! Хотите?

— Как?

— Да очень просто. Сейчас Ромик с третьего этажа спустится сюда, к актовому залу. Вы прячьтесь тут за колонной и ждите. Как подойдет — выскакивайте с двух сторон и хватайте его за локти. И в лоб ему свою волшебную фразу: «Эй, стой! Ты, что ли, Ромик Некрасов?» По себе знаю, прокатывает!

— Дурак.

— Мое дело — предложить. Вон он, кстати, спускается…

Фанатки всполошились, забавно по-птичьи засуетились, а потом дружно и не сговариваясь, вцепились… почему-то в мои локти. Вопреки ранее данным рекомендациям.

— Эй-эй! Полегче!

— Знакомь давай, — прошипела мне страшилка, выкатив и без того излишне выпуклый глаз. — Настя и Света.

— О боже. За что? Ромка! Роман!! — обреченно позвал я. — Иди уже сюда, родной. В кого же ты такой у нас красивый уродился?

Заметив нашу компанию, Ромка широко улыбнулся и жизнерадостно махнул рукой. Он вообще очень жизнерадостный парень. С голливудской улыбкой. Я локтями почувствовал, как синхронно вздрогнули молочные железы по бокам. Справа — чуть крупнее, слева — с кулачок. Обе, надо думать — под жарким блеском лучей белозубого солнышка.

— Ого, Витек! Тебе двух не многовато будет?

У Ромки что на уме, то, как правило, и на языке. Даже в трезвом состоянии. Очень удобно, кстати.

— В самый раз. Знакомьтесь, девочки. Это Рома. Наш гитарист. Ритм-секция. Лицо и душа музыкального коллектива судостроительного техникума.

— Ой, как нам приятно!

— Знакомься, Рома. Это Настя, Это Света. Коллеги наши по технарю, с потока «корпусников».

— Нет-нет. Это я Света.

— А я Настя. Витя все перепутал.

— Ну да, — заскучал я. — Перепутал. Вы же так похожи! Сколько себя помню — вечно вас все путают.

— Я бы не сказал, что похожи. — Ромка, продолжая рубить правду-матку, с интересом разглядывал более симпатичную Свету. — А ты не на Северной живешь, случайно?

— Случайно нет. На Остряках.

— Жаль.

— Мне переехать?

А красотка-то с язычком!

— Все, мальчики и девочки! Мне пора, — поспешил я дистанцироваться от молочных желез, заметив, как начинает ревниво поджимать губы некрасивая девочка Настя. — Рома! Правила помнишь?

— Какие… А! Помню. Нельзя…

— Не надо. Вслух не надо. И так верю. Я в зале.

И шмыгнул за дверь.

Наше главное «музыкальное правило» — не водить на репетиции своих баб. Соблюдение императива тяжелее всего дается Ромику, у которого к тому же и память коротковата. Постоянно приходится напоминать. Хотя… как ее… Света — ничего себе такая. Эффектная. Даже в толстом свитере… Так, стоп! Правила — для всех.

Я поднялся на сиротливо пустующую в полумраке сцену и стал ковырять ключом дверь в каморку слева. Справа в углу тоже есть комната, но она меньше, без окон, и там склад убитой аппаратуры. Тусуемся мы в более уютных апартаментах. С видом на Южную бухту. Которой из-за толстенных платанов и решетки на балконе почти не видно. Да мы и не против, если честно. Тут музыку творят, а не ворон за окном считают.

До сессии мы договорились заморозить наше творчество. Не успеваем, знаете ли, совмещать приятное с полезным. Но после занятий по привычке все равно собираемся за сценой — гоняем чаи и точим лясы. Когда некогда — просто надеваем свою верхнюю одежду, которую в гардероб сдают только «поцы», и оставляем тут свои засаленные конспекты с книгами, которые не понадобятся дома.

Впрочем, конспекты — не мой случай. Не напрягают объемом. У меня для них отведено всего лишь две общих тетради, в каждой из которых — до шести дисциплин! Просто я пишу агрессивно мелким почерком и в два столбца на странице. С таким расчетом, чтобы материал, изложенный «бисером на бумаге», сразу можно было бы рвать на шпаргалки. Такое вот личное ноу-хау с перспективой на близорукость. А зачем делать лишние движения? Лень, как известно, двигатель прогресса. И я скажу — на экзаменах срабатывает! В большинстве случаев.

Черт! Что с замком-то?

Сегодня я прибыл в каморку первым: Ромка завис на входе с подругами, Вовчик оттирает от кульмана свою мазню, так как был-таки пойман чертилкой с поличным, а Андрюха-барабанщик встрял на комсомольский актив. Это часа на полтора. Вот, собственно, и вся наша «рок-группа».

Ну и клавишница еще.

Так сказать, «приходящая» коллега. Это потому, что каждый месяц она у нас новая.

«А у нас текучка, така страшная у нас текучка!»

Не знаю, почему так получается. Мальчишки с фоно не дружат, а девчонки с музыкальным образованием, специализирующиеся на фортепиано, тяжело реагируют на наш образ жизни — подработки в ресторанах, халтура на свадьбах и экстрим на всякого рода буйных танцульках. Сейчас у нас, к примеру, играет некто Сонечка — витающая в облаках неземная фея из Зазеркалья. Чтобы не сказать «обморок на ножках». В том смысле, что… неординарная она. Странная. Эдакий тургеневский вариант девицы на выданье, отягощенный суровыми реалиями социалистического менталитета.

За Сонечкой гарцует Вова Микоян.

Ухаживает тонко и по-джентльменски. Я бы сказал даже — платонически. Вообще-то, Вова по традиции гарцует за всеми нашими многочисленными клавишницами. Это его поляна. В условиях бескорыстия его ухаживаний все наши, не побоюсь этого слова, проходные девчонки чувствуют себя абсолютно комфортно. Как за каменной стеной! Одновременно — и в зоне мужеского внимания, и без отягощений излишними обязательствами. Ведь Вове нужна только музыка. Ну и… неразделенная любовь, мотивирующая его на глубокое творчество.

К слову, Сонечка держится у нас уже третий месяц, вопреки предшественницам. Возможно, как раз в силу своей неординарности. И Вова благодаря ей с каждым днем становится более стабильным в своих матримониальных предпочтениях.

Оно и к лучшему.

Замок наконец сдался, и я распахнул дверь, заранее предусмотрительно зажмурившись: на сцене темень, а в каморке — свет из окна. Обжигался уже.

Шагнул вперед и… тут же едва не грохнулся, споткнувшись о валяющийся на входе барабан. Что за ерунда?

Я в изумлении вытаращился на царящий в нашей родной каморке мамаев погром. Колонки с усилителями валялись на полу между барабанами ударной установки, немногочисленная мебель — платяной шкаф, тумбочки, столы, стулья — перевернуты, наша верхняя одежда с вывернутыми карманами разбросана по всему помещению. Особо обидным показалось наличие многочисленных луж и мокрых пятен на линолеуме, надо думать — из сброшенного на пол чайника, и стихийное местонахождение моей любимой вельветовой курточки — как раз между этих сырых аномалий. Да чего там «между», кого я обманываю? В луже! В самом центре сырого бедлама! Там же я обнаружил и один из своих суперконспектов. Другой, на мое счастье, был у меня засунут под ремень — принципиально не ношу в техникум ни портфелей, ни новомодных «дипломатов». Такой вот юношеский бздык…

Да о чем это я? При чем тут бздык?

Что за хрень тут вообще происходит?

Я осторожно перешагнул через поверженный «там-там» и скрепя сердце вытащил из лужи свою курточку. С нее капало. Проверил карманы — ключи от дома, хвала всевышнему, оказались на месте. Мелочи, что-то около двух рублей никелем, не было. Да как-то плевать на мелочь! Содрогаясь от дурных предчувствий, потянулся к своему изувеченному конспекту. Конечно! Мокрый. А какой он еще должен быть в луже холодного чая? Гады!

— Ромика можно не ждать! — послышалось за дверью со стороны сцены. — Там его отделывают сейчас, как бог черепа… Ого!

Вовка в изумлении замер на пороге.

Боже, мой конспект!

В принципе, если листы просушить, вполне будет разборчиво. А вот там, где я использовал карандаш — схемки разные вырисовывал, эскизы узлов — вот это дело пропало безвозвратно!

— Красиво!

— Узна́ю, чья работа — уничтожу!.. — поклялся я сквозь зубы.

— Окно проверь, — деловито подсказал Вовка, не заходя вовнутрь. — Мы его вообще закрывали?

— Закрывали. Я закрывал. И снизу на шпингалет, и сверху. Ты еще орал, что я «с ногами на подоконник», помнишь? Чистоплюй.

— Ну да. Закрыто вроде. И след только один — от твоего башмака.

— Ой, Вова! Не делай мне нервы!

— Там решетка еще. И замок на двери цел. Он нормально открывался?

— Ненормально! — вспылил я. — Не-нор-маль-но! Он никогда нормально не открывается. Забыл, что ли? Мы каждый раз эту дверь насилуем тут в потемках, чтобы открыть. И сегодня так же было! Даже легче обычного.

Вовка аккуратно поставил барабан на ножки, брезгливо поглядывая на капающую с него жидкость, и осторожно прошел вовнутрь.

— Значит, открывали ключом.

Я глубоко вздохнул, стараясь сильно не нервничать.

— Да, Вова. Гаечным!

— Денег нет, — задумчиво произнес он, шаря по карманам своей куртки, которая, в отличие от моей, оказалась на сухом пятачке. — А как же я теперь на катер?

— В ящике с хламом была мелочь, — рассеянно вспомнил я. — Только его тоже перевернули. В лужу!

Вовка присел перед кучей барахла, живописно раскинувшейся среди блестящей на полу мини-Карелией с заваркой. Стал барабанной палочкой ковыряться в ее недрах.

— Ага, нашел. Есть пять копеек. Ромке тоже надо…

— Трындец аппаратуре!

— Да, усилки вроде все целы. Колонки тоже. Мало они у нас падали?

Завидую Вовкиному спокойствию.

— На басу струну порвали, — сказал я. — Видел?

А, нет. Не завидую уже.

Судя по экспрессивному монологу, абсолютно несвойственному интеллигентному мальчику Вове, — порванной струны он до последней секунды не видел. Другие гитары, на первый взгляд, не пострадали, хоть и валялись, как и остальная аппаратура, среди чайных озер. Да что им будет? «Джипсонов» и «Фендеров» у нас тут не водится, а родные отечественные «дрова» и не такое видывали. Напомню — мы на свадьбах играем. И не всегда в приличных ресторациях. Случалось, что этими самыми «досками» приходилось вручную отбиваться от чрезмерно назойливых поклонников. А то и… совсем не поклонников. Не всем, к сожалению, нравятся наши музыкальные предпочтения. А также слегка нетрезвые и время от времени лажающие самодеятельные музыканты.

— А где твоя примочка? — мстительно огорошил меня Вовка, закончив матюкаться по поводу порванной струны. — Ты не забирал ее отсюда?

— С чего бы это я стал ее забирать? На лекции? — медленно произнес я, холодея сердцем. — И… гитара же здесь. На кой хрен мне приставка без… Все. Пипец. Нет педали. Вот шнуры, вот блок питания. А педали… нет.

Это — конец.

Тут надо пояснить, в чем трагизм ситуации.

По нынешним временам музыкальной реальности иная приставка для гитары зачастую бывает дороже самого инструмента. Новомодные «фузы-фазы», «компрессоры» и всякие прочие «фленжеры-файзеры» делают звук струны неповторимо сказочным для музыкально-самодеятельного уха — какую бы гитару ты в эту примочку ни воткнул. Хоть акустическую! С самодельным звукоснимателем, посаженным под струны на эпоксидку. В моем случае так и было. Не в смысле эпоксидки, а в смысле ценности устройства. Пропала дорогущая по нынешним меркам педаль-приставка, в которой «комбайном» было и «вау-вау», и «тремоло», и «фузз» с компрессией звука.

И педаль была… не моя!

Та-да!

Я взял ее напрокат на хлебокомбинате, как это ни странно звучит. Просто мы там подшабашивали в музыкальном плане — «разбавляли» на мероприятиях народный хор. Ну и дискотеки там с танцульками разными гоняли в… женской общаге. Молчать, поручики! Всяко бывало. И хорошо тоже…

А вот с педалькой получается сильно нехорошо.

Люди мне доверились, разрешили брать ее когда вздумается. А я вот… не оправдал, что называется, высокого доверия. Я вообще не удивлюсь, если целью всего этого погрома и была та самая волшебная приставка. Гордость моя и… боль. Если ее толкнуть среди лабухов — думаю, сотни на две потянет. А то и на три. Точно, на нее охотились! Хотя бы… судя по факту ее отсутствия в чайных лужах.

Да ты, брат, Мегрэ!

— Тебя Бушнев сожрет, — проинформировал меня лучший друг. — С потрохами. А потом еще полгода доедать будет. Останки. Твои грустные, дурно пахнущие останки.

Как будто я этого не понимаю!

Бушнев — это руководитель хора певичек-народниц на хлебокомбинате. Он года три назад вытащил нас из «каморки актового зала» и превратил нашу самодеятельную шайку в увесистый ансамбль, способный профессионально зарабатывать денежку. Музыкой, кто не понял. Без отрыва от учебы в технаре. То бишь в музыке — он наш крестный папа. Сейчас, конечно, мы уже из «бушневского гнезда» упорхнули на вольные хлеба. Но по старой доброй памяти коннект поддерживаем — бренькаем иногда «на разогреве» хора и пару раз за сезон радуем «живой музыкой» великовозрастных невест хлебобулочного синдиката на безумных ночных дискотеках в общаге. Как вспомнишь, так вздрогнешь!

Аппаратурой их пользуемся опять же. Время от времени…

Ох, не напоминай!

— Ключи только у тебя и у завхоза, — заявил будто бы между прочим Вовчик, вновь демонстрируя недюжинное хладнокровие. — Тебе почему-то я доверяю. Значит, спрашивать нужно у Адамыча.

— У Сонечки домашний ключ к нашему замку подходит, — сообразил я рассеянно. — Помнишь, когда я связку потерял, мы у всех ключи стреляли? Ее, кажется, и подошел!

— Угу. Через полчаса совместного надругательства над замком.

— Больше даже.

— Можно подумать, что ты серьезно подозреваешь Сонечку. Ну да, как раз она здесь весь этот бардак и устроила!

— Не вариант. Разве что умом тронулась от твоих ухаживаний. Я просто просчитываю все версии, даже маловероятные.

— Не до такой же степени! — Вовку явно зацепили мои бесхитростные намеки и возмутительная шуточка в отношении его любимой женщины. — Сонечка уже с неделю сюда носа не кажет. Как решили, что до сессии не лабаем больше, ее и след простыл! Чего ей тут делать? Ты что, видел ее в технаре?

— Все-все, успокойся, Ромео. Не видел. И никто ее не подозревает. Это было бы очень странно. Даже для твоей странной подружки!

Надо сказать, что Вовкина полуобморочная пассия вообще не из нашего техникума. Сонечка — молодой технолог на городском хлебокомбинате, где мы ее и завербовали в наш ансамбль. Точнее, она — подгон нашего крестного отца, Бушнева. Это он мастер в поиске молодых дарований. По себе знаем.

«Алло, мы ищем таланты».

— Ты еще Адамыча заподозри! — не унимался Вовчик. — Он же ненавидит нашего брата-музыканта.

— «Стиляги американские, — вспомнил я деда-завхоза. — Шляетесь тут с балалайками своими. Сталина на вас нету». Адамыч неповторим.

— Ну!

— Несерьезно.

— Сам знаю. — Вовка поднял с пола электрочайник и подозрительно заглянул под крышку. — Накипи здесь! Чешуей отваливается. Я и не видел раньше…

— Сообщать будем? — поинтересовался я. — Директору.

— Дурак, что ли? О чем сообщать? О погроме? Или о том, что у тебя левая примочка из-под замка пропала? Чужая примочка — из-под технарского замка! Сам подумай, что Кефир тебе на это ответит.

— Ну да. Много чего ответит. И ключи отберет. Кто же это накрысятничал?

— Да кто угодно! — заявил Вовка. — Все знают, что в актовом зале вторая дверь не запирается. Там и сейчас на подоконниках зубрилы маньячные сидят, от людей прячутся. А на большом перерыве и жрут здесь, и спят на задних рядах, и в карты режутся. Проходной двор!

— Знаю.

— А фигню эту открыть и гвоздем можно.

— А чего ж мы тогда с родными ключами тут возимся? По полчаса!

— Потому что родные — это наш крест! — по-армянски рассудительно заявил Микоян. — Они уважения требуют!

— Вот сейчас вообще не смешно было!

— Понимаю.

Я сокрушенно вздохнул. Безнадега.

Наше стихийно проведенное предварительное дознание ожидаемо уперлось в тупик. И чего теперь делать? Кроме того, что неплохо бы навести порядок в каморке и убрать уже наконец эти долбаные чайные озера на полу? С педалью до сессии можно потянуть — Бушнев знает про наше вето на концерты, спрашивать не будет.

А потом?

И пусть я внутри… ну, очень взрослый человек, тем не менее выхода пока не вижу. И даже не представляю, за что ухватиться в первую очередь в предстоящих поисках.

Еще, блин, курсовая, будь она неладна!

Беда не приходит одна. Все в кучу.

Ноябрь!