Понимание

Владарг Дельсат (2024)

В эпицентре космических тайн и альтернативных реальностей разворачивается захватывающая история… Группа археологов бороздит просторы вселенной на космическом корабле, но их миссия принимает неожиданный оборот, когда они находят обессиленную девочку Катю. Выясняется, что бедняжка провела восемь лет в альтернативной реальности, где правят Отверженные. Катю спасли, но Отверженные могут мучить и других детей. Отважные герои готовят экспедицию, чтобы спасти невинных.

Сириус, седьмое гагарина. Сергей

Со мной связывается папа, он долго смотрит мне в глаза, а затем вздыхает, как будто хочет что-то неприятное сказать, но я не особо понимаю, в чем дело. Вроде бы нашалить не успел, с другой стороны, малышка-то точно никого другого не примет. Хотя о чем я думаю? Чужих детей не бывает!

— Я горжусь тобой, сын, — наконец говорит мне отец. — Но связался я не поэтому.

— Спасибо, пап, — улыбаюсь я, контролируя рукой спящую Катю. Цифры со лба ей удалила еще автоматика, я их только в протоколе нашел, но сны у нее так себе. Впрочем, мама много чего рассказывала, да и дед тоже, так что я, можно сказать, готов.

— Это случилось давно, — начинает в своем обычном духе он. — Одаренные дети отправились на экскурсию и пропали, их, конечно, искали, но…

— Но нашел их прапрадед, точнее их потомков, — киваю я, потому что семейную историю знаю.

— Да, сынок, — вздыхает папа. — Среди них были Лань Пивоварова и Чинь Циаль.

— Из нашей семьи, — добавляю я, потому что я-то Винокуров, мама фамилию менять наотрез отказалась.

— У Чинь было двое братьев, помладше и постарше, — продолжает отец, не реагируя на мои комментарии. — Старшего звали Сергеем. Он с Пивоваровым решил, что ищут не там, не те, не так, и угнал корабль, точно так же исчезнув. И вот теперь в мнемограмме твоей малышки…

— Он был на меня похож, — это не вопрос, я просто понимаю, о чем речь. Мама деду биологически не ребенок, значит, я на прапрадеда походить не могу, а вот на папиных родственников — легко.

— Как две капли воды, — кивает мне папа. — Сынок… Что бы ни случилось, мы всегда поддержим твое решение, береги себя!

— Куда я денусь, — негромко отвечаю я уже погасшему экрану. Такие слова — это не просто так, это папа что-то чувствует. Я, правда, тоже, но это детали, потому что пока мы в сложной ситуации.

Проснется моя маленькая, включу ей фильм для малышей, всяко проще будет донести основные понятия. Но вот то, что в ее памяти человек из далеких годов, а выглядит вполне сохранившимся, разрушает большинство моих построений — малышка действительно из чужой ветви реальности. Видимо, Отверженные там победили, принявшись целенаправленно уничтожать нас и наших детей, ведь они, судя по истории, просто маниакально любили мучить именно девочек. И дед что-то подобное рассказывал.

— Ну как ты тут? — негромко интересуется тетя Маша, заходя в каюту.

— Знаешь, я ее больше своим ребенком чувствую, чем сестрой, — неожиданно признаюсь я. — Да еще папин рассказ… Знаешь, мир, где возможно такое обращение с детьми, существовать не должен.

— А он и не существует, — вздыхает она.

Оказывается, мой предок попал в так называемую «основную ветвь», в которой не было деда. Никто не уничтожил «чужих», а те, кого мы зовем Отверженными, совместно с ними убили представителей тех народностей, из которых создалось известное нам Человечество. Поэтому наши дети для них — игрушки, но Разумные Галактики просто уничтожили эту фауну, а оставшиеся в живых дети оказались заморожены на много-много лет. Там, где они сейчас, фауны больше нет, но и Разумные вряд ли будут разбираться. Значит, дети в опасности…

— Нужен корабль, хоть какой… — понимаю я. — Их нужно спасти до того, как…

Тетя Маша все понимает, не зря она пришла с этим разговором ко мне. Но тут она останавливает меня, покосившись на пошевелившуюся Катю. Я принимаюсь гладить ребенка, отчего она снова погружается в спокойный сон. Пока я ее глажу — кошмаров нет, это я уже выучил.

— Сестры считают, что твой предок приведет корабль сюда, — объясняет она мне. — И тут придется впрягаться тебе, потому что никому из нас они не доверятся. Цвет одежды, как для твоих теть, сейчас не решит ничего — только возраст.

— Я готов, — киваю я, осознавая, что именно хочет сказать сильнейший телепат Человечества.

Искалеченные, замученные дети могут на мне заякориться, и тогда я дедову эпопею повторю. Но в этом нет ничего страшного, потому что чужих детей не бывает, а воспитанный на рассказах деда и прадеда, я к этому действительно готов.

— Аленка говорит, Катя себя умершей считает, — вздыхает тетя Маша. — Именно поэтому не боится. Так что ты учитывай на будущее.

— Знать бы, где они вывалятся… — вздыхаю я, потому что Космос большой.

— Корабли дежурят уже почти везде, так что найдем, — улыбается она мне. — Пойду я, а то твоя дочь уже просыпается.

Стоп, тетя Маша сказала «дочь». Это значит, что она оценила уже мое отношение к ребенку и я зря сопротивляюсь? Я в любом случае зря сопротивляюсь, хоть и вряд ли больше десяти лет между мной и ею. Я чувствую ее своей дочерью уже, потому что на свой возраст Катенька совсем не воспринимается. Это не проблема, на самом деле, существуют и методы, и подходы, особенно после мамы и прапрадеда. Проблема сейчас — избавить малышку от страха, причем подсознательного. А учитывая, что она возможный творец, то с памятью лучше не экспериментировать. Надо ей фильм включить, а только потом объяснять, что такое «мама» и «папа».

— Открываются глазки, — сообщаю я уже проснувшейся… доченьке, тетя Маша ошибаться просто не умеет. — Сейчас умоемся, покормим мою хорошую, а там и экран посмотрим, чтобы интересно было.

— Аленка в таком случае говорит «ура», — сообщает мне Катенька. — Я тоже так буду, можно?

— Можно, конечно, — глажу я ее по голове. — Пошли?

— Да-а-а-а! — совсем как маленькая, реагирует она, уже без страха протягивая руки.

— Умница какая у меня Катенька, — хвалю я ее, утаскивая в сторону гальюна. С туалетом справляется комбинезон, в который она обряжена, но помыть все равно надо будет, правда, не сейчас.

Самое главное, не произносить слов «игра» и «играть». Для малышки в этих словах боль. Плакать будет очень сильно, а тут у нас все равно не госпиталь, несмотря на полноценный Вэйгу. Да и не нужно никому, чтобы ребенок плакал, поэтому у нас есть «развлечение» — новое слово, и нет никаких игр. При этом заменить меня некому, и, когда найдутся остальные, будет ровно то же самое. По-моему, на такой вариант вообще никто не рассчитывал.

На коммуникаторе тем временем загорается сигнал трансляции. Понятно, Человечество сейчас будет извещено о наших находках, включая мнемограмму Кати. Ибо впереди у нас не просто полсотни маугли, а жутко травмированные, искалеченные фауной дети. Но я справлюсь, потому что никого другого, по заключению наших психологов, они не примут.

***

Что меня радует, так это тот факт, что здесь Винокуровы, — есть шанс, что не отмахнутся, ибо просыпается мой дар. А пока Катенька задает мне тысячу вопросов, наблюдая за ежедневной жизнью детсадовцев. Она смотрит и слушает, глядя на экран так, будто там чудеса какие демонстрируются, а не наша обычная жизнь. И хотя я ожидаю подобного, но одно дело ожидать, и совсем другое, когда так…

— А теперь мы будем играть! — говорит воспитательница на экране.

— Ура! — радуются дети. — Игра!

— Почему они радуются? — удивляется задрожавшая Катюша. — Ведь сейчас будет больно!

— Больно не будет, — качаю я головой, прижимая к себе ребенка. — Больше никогда больно не будет. А игра — это совсем не то, что делали с вами, смотри сама.

На экране дети познают мир в игре, за ними жадно наблюдает Катенька, явно решив не бояться или же просто смирившись, а я раздумываю о том, что мне подсказывает интуиция, пробужденная даром. А говорит она, что я должен лететь. Причем с Катей и на эвакуаторе. В точности, как прадед. Вдобавок ощущение необходимости этого нарастает, кажется, с каждой минутой, поэтому я трогаю пальцем сенсор вызова коммуникатора.

— Я точно умерла, — убежденно говорит моя дочь. — Теперь все будет иначе, потому что у меня теперь есть… — она замолкает, неотрывно глядя в экран, где происходит встреча с родителями малышей.

Именно в эти моменты я понимаю: тетя Маша права, даже очень права, я Катю именно дочерью воспринимаю, и эмоции у меня все именно такие. Но вместе с тем растет необходимость срочно идти навстречу остальным детям. Отчего-то я воспринимаю их близкими. Может быть, потому что среди них член моей семьи?

— Ты чувствуешь, — утвердительно говорит тетя Маша, не утруждая себя приветствиями. — Скоро буду. Как малышка?

— Фильм для малышей смотрим, — улыбаюсь я, а она глядит так понимающе и, кивнув мне, отсоединяется.

— Ты мой папа! — произносит наконец Катенька. — Ты себя так же ведешь, значит, ты… — голос становится жалобным. — Папа?

— Да, доченька, — киваю я ей, обнимая пискнувшее дитя.

Ее комбинезон защищает хрупкие кости, поэтому обнимать можно, а дочка смотрит в экран, потом на меня и начинает улыбаться. Странно, до этого момента я не видел, чтобы она улыбалась, но вот сейчас она улыбается мне. Может быть, она копирует детей на экране, но эта улыбка совершенно преображает ребенка, сразу же затихшего у меня в объятиях. Она смотрит на меня так, как… Как мама на деда смотрит, наверное. Неужели это и есть запечатление? Но почему? Как?

— Катенька, мне нужно поговорить со взрослыми дяденьками и тетеньками, — начинаю я, и в глазах ее появляются слезы. — Ты их не испугаешься?

— Ты… ты не оставляешь меня? — удивляется дочка. — Ты с собой меня берешь?

— Да, малышка, — киваю я, гладя ее по голове, при этом реагирует она совсем не по возрасту.

— С тобой ничего не страшно, — отвечает она, всхлипнув.

Полились слезки, потому что эмоции сдерживать она не умеет, да и не нужно ей. Сейчас успокою мою маленькую, и пойдем к тете Маше — обсуждать мои ощущения. Как-то она все-таки быстро восприняла меня. Неужели обычного отношения достаточно? Я не знаю, что это означает, ведь только-только школу закончил, но вполне осознаю: Катя — моя дочь. Ей очень нужен папа, и мама еще.

— Тогда, выходит… — она снова задумывается, что-то вспоминая.

Восемь лет какая-то консервная банка относилась к ребенку, как к животному. Восемь лет! При этом Катя разговаривает, вполне способна о себе минимально позаботиться и в своем уме. Как это у нее получилось? Надо будет внимательнее мнемограмму посмотреть — там точно есть ответ. Ну и…

— Не помешаю? — раздается голос тети Маши. Катя только сильнее прижимается ко мне.

— Заходи, тетя Маша, — приглашаю я ее в каюту.

— Ой, а что это за девочка такая хорошая? — сразу же удивляется тетя Маша, глядя на Катеньку. — Не бойся меня, я совсем не страшная, а знаешь почему?

— Почему? — заинтересовывается дочка.

— Потому что я вот так делать умею! — и тетя Маша корчит очень смешную рожицу, от которой Катенька опять улыбается, успокаиваясь.

— Мы готовы идти, — сообщаю я, беря доченьку на руки.

— Вот так даже? — тетя Маша явно удивлена, она такого, видимо, тоже не ожидала, но затем кивает. — Импринтинг… И как это произошло?

— Сам не знаю, — абсолютно честно отвечаю я.

Она ведет нас по совершенно пустым коридорам корабля, что демонстрирует — обо всем подумала глава группы Контакта, решительно обо всем. И вот мы входим в зал совещаний, где сидит довольно много офицеров, я замечаю и эмпатов, и психологов — они шевронами различаются, ну а у эмпатов глаза выдают многое, ведь они прислушиваются к Катеньке.

— Посмотри, все эти люди не хотят тебе плохого, — тихо говорю я зажмурившейся доченьке.

Она несмело открывает глаза, осторожно оглядывается и снова прячет лицо в моей одежде. Некомфортно ей, но, насколько я могу судить, не страшно. Просто не привыкла Катенька к таким толпам. Я киваю деду Саше, радуясь его присутствию, он улыбается мне в ответ.

— Товарищи, — обращается по флотской традиции к присутствующим тетя Маша, — мы собрались здесь для важного разговора. Сначала доложит аналитическая группа, затем послушаем самого младшего члена экипажа.

— Учитывая наш состав, опять приключения? — улыбается деда Саша, но сразу же становится серьезным.

— Группа интуитов считает, что в таком составе мы не найдем потеряшек, — спокойно сообщает тетя Лера, хотя она бабушка, конечно, но у нас просто так принято. — Должен лететь Сережа, на корабле, который сам выберет, и только в сопровождении квазиживых.

— История любит повторяться, — замечает дед. — Опять Сергей Винокуров выбирает корабль… А какой мотив?

— Мы считаем, что его визуальное совпадение с заботящимся о детях юноше поможет им не испугаться, а квазиживые морфируют под расу Лики, то есть визуально не будут казаться людьми, — объясняет тетя Лера. — Что скажешь, Сережа?

— Дар говорит, — вступаю я в разговор, — что судьба мне повторить историю прадеда.

— То есть эвакуатор, — кивает деда Саша. — А командиром кто?

В этот самый момент я вижу, что шеврон на моей руке меняет форму и цвет. Это зрелище меня завораживает, потому что оно совершенно невозможное. Зачем мне присвоили звание — понятно, в противном случае разум корабля меня просто не услышит, но у меня только школа и рассказы родителей за спиной! Ни Академии Флота, ни курсов каких, ничего! Как так-то?