Hannibal ad Portas – 9 – Пока еще любовницы

Владимир Борисович Буров

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, – он ее и: – Создает как раз. Мы захвачены невидимыми Существами, живущими, видимо, в людях. Действовать, следовательно, только можно с помощью бога. Будущее – это не более того, как деформированное прошлое. Мы и есть те двое инопланетян, которых все ищут. – Прости, но меня на всех не хватает. Ибо все хотят, но не все – как ты, например, готовы встать в общую очередь.

Глава 7

Неужели там лучше? — подумал с сомнением, ибо, да, велись эксперименты по переносу части жизни людей в более благоприятные для Этого условные ситуации, но, что на ближайшей Альфе уже готов один такой участок, — не то, что не верил — не знал, скорее всего, будет сказать:

— Лучше всего.

— Выходит, нас будут как пешки и другие, более крупные фигуры, снимать с доски земной жизни, с дарственной:

— Завтрева опять проснетесь, — сказала, а скорее всего, спросила О-Клю, как человек умный понимавшая:

— Не для всех эта цена окажется доступной.

Что это значит, даже я не понял, ибо:

— Где деньги, Зин, — пока так и неясно.

— Точнее, кому они уже положены, а кто так никогда и не достучится в эти двери счастья вечной жизни.

Решили, что деньги, бывшие на Земли До Этого уже поделили между всеми, но не поровну, а по лотерейному жребию:

— Тебе, тебе, а вам? — пока что подождите.

— А чего? — спрашивается, — ждать непонятно.

— Следующего светопреставления, — решился ответить я.

Ответ оказался другим:

— Те, кто будет в этом бою с немецким передовым отрядом погибать первыми — они и получат все сладости будущего.

Ибо априори ясно:

— Люди, даже поверившие в Это более-менее — всё равно не смогут пересилить этот страх не только более-менее, но более того — еще более вероятно.

И удивительнее всего то, что никто даже не задумался, что это может быть дезинформация — не более того.

Ибо:

— Несмотря на то, что жить хочется еще и еще не только Рядовому Райану, но многим другим тоже:

— Не меньше?

— В принципе, да, а так-то еще больше.

Давно понял, но опять вспомнил, что делать вводные о любом не совсем адекватном участии человека в изменении устройства не только мира, но и окружающего его пространства, — да:

— Иногда можно, — но как успеть заменить происшедшие изменения, пока они еще действуют?

Надо вспомнить, кто мне в последнее время не давал, если получится — значит надо действовать именно сегодня.

Решил проверить готовность немцев к неожиданному бою короткими перебежками от нашей передовой до начала моста на их стороне:

— То ли не заметили, — ответила на мой невнятно немой вопрос Че-Ну, — то ли еще спят, — дополнила ее моя правая сторона в виде На-Ви, уже не могущая никому уступить своего еще неплохого первенства, — ибо так говорила мне всегда после ответа на вопрос:

— Гот-офф ли я еще к женитьбе на ней, или порох в моих закромах, — и так:

— Давно кончился?

И как обычно ей шел уже не восемнадцатый годок, как тому, кого намедни грохнули, — а всегда один и тот же:

— Двадцать один.

В принципе — это много, ибо трудно для такой старухи придумать хоть что-нибудь новенькое, — мысль:

— Всё уже перепробовала, дура, до меня, — не покидает до тех пор, пока не уедет в стройотряд то ли поварихой, то ли только для трахтенберга с начальником этого оперотряда.

И вот так — под видом того-сего платят бабло местным не только потенциальным — как мечтал я сначала, что они и здесь бывает залетают, — но плодят их специально, — ибо:

— Да, сэр?

— Так делать всё равно больше нечего.

И более того:

— Вообще всем!

Почему мы и думаем обычно, что проституции у нас нет, ибо и ходят они не по одиночке, не парочками, как на Бродвее, и даже не толпами, — а:

— Почти батальонами, которые только и просят:

— Огня, огня, — забыв о своей бумажности, ибо сколько можно кобениться, если уже двадцать один год.

Как Че-Ну уже в семнадцать-восемнадцать поняла, позвав меня быть ее руководителем в этом деле трахтенберга:

— Ты можешь.

Впопыхах растерялся, говорю:

— Не то, что не могу совсем, но боюсь еще больше прежнего.

— Небось, небось, а-на тебя не съест, как бабушка Красную Шапочку, — посоветовала А-Ва, надеясь — уверен — не всегда, может быть, не иногда, конечно, но более-менее часто:

— К ней присоединяться.

Поэтому всегда и надо думать, глядя на ее вагон:

— Какова, леди, ваша маленькая тележка?

И вот эта А-Ва весила не только в килограммах, но и в пудах — немало. Уверен, в будущем придется придумать ей такую маленькую тележку, чтобы по одному мановению моей палочки подъезжала прямо:

— Сразу на этой тележке, — а уж лицом к лесу, или передом к заду, — думаю, зависит только от настроения, как у Райана:

— Умирать не буду, так как Том Хэнкс уже согласился.

Спрашивать:

— На что? — бесполезно, но то, что дети теперь у него будут и от другой тоже — только успевайте в блокнот военно-полевой сумки заносить их — вот именно навсегда:

— Без отчества, — не потому что бездомные, — а:

— Это уже и есть американцы, только сами себе подобные, — как, действительно, кто-то трахал, а по Стивену Кингу только, как волк Кого Его, чтобы так — тоже — кусался, что и Мишель Пфайффер согласилась:

— Перед такой проституткой и ей не грешно сдаться.

Ничего не поделать: волки — знаете ли — любят не только кусаться, не только есть бабушек, но и всё человеческое им уже давно не в негативном цвете доставляется.

— Ей тоже? — На-Ви, как всегда не уже готовая раздеться, а уже снизу и почти до самого верха и так:

— Безо всего?

— Разумеется.

— Как успевает! — вот что удивительно.

— Да, я тоже удивляюсь, как она удосуживается играть роль председателя той сан-комиссии, которая непонятно мне, чьи поступки разбирает на своих комиссиях.

— Человек без комиссии — уже настолько выпадает не только из контекста, но и из текста — до Библии нам далеко — из текста учебного процесса, пожалуй, в самый раз.

— И ты решил тут же написать письмо Мишель Прайффер, что, мол, так и так — я есмь герой одной из союзных армий — выходи замуж, пока не поздно.

К счастью, оказалась неподалеку с концертами, в которых участвовал и ими же руководил Джеки Ники, как глава одного из издательств иё папы, — тоже, разумеется с титулом не ниже графа, хотя и не как многие мои герои, — всегда:

— Монте-Кристо.

— Женился?

— Нет.

— Почему?

— Только завтра намечена эта далеко не традиционная свадьба.

— А?

— Она любит секс напополам с поркой, а я их всегда разделяю, — как быть, не знаешь?

— Я тоже ума не приложу.

И решил, как обычно.

— Соединить огонь и пламень — На-Ви с Че-Ну?

— Есс!

— О-Клю?

— Будет водить меня в баню по средам.

— В пятницу?

— А-Ва.

— Одна-одинешенька?

— Она одна, как две-три с половиной На-Ви.

— И так — следовательно — намахаешься?

— Не князья и графы, — ибо:

— И так и эдак всё равно ни хрена не поймем?

— Вы не согласны.

На следующий день решили не стрелять — немцы:

— Тоже, — а:

— Почему? — пока не понял.

Бросил им через пропасть бутыль браги — успели опомниться:

— Поймали?! — ухнула некоторым ужасом На-Ви, добавив:

— Тебя могут принять за их резидента.

— Могут, но некому, — ответил смело, — ибо, — пояснил:

— Здесь пока что командую только я.

— Вот ты сам нечаянно мяукнул — пролай-ала она, — а это значит, что ты можешь даже сам не знать точно.

— Работаю ли на немцев?

— Ну, не на местных же леших?

— Почему?

— Ты их видел?

— Пока не уверен.

— Немцев видел однозначно, так как это слышали все.

— Я мог принять правду за сон, а его — в его без-очередности — наоборот.

Тем не менее, постепенно понял, что — они думают — командую здесь не я, так как ни разу не видели меня в форме генерал-полковника, о коем своем звании пару-тройку раз орал в местном пивбаре:

— Их бин переплюну Канариса!

— В разведке или контрразведке? — одна их прохиндиад.

— Да, — ответил, — я не такой мастер, как он искать шпионов, но их диспозицию уже понял.

— Ась?

— Понял, понял, понял, — поправился.

И тогда поверили. Поэтому:

— Чего вам еще надо, хороняки?

Тем не менее утром все начали думать, что в случае нашей неудачи винить больше некого, кроме меня.

Решил:

— Плюнуть, и потом вместе с одной чистильщицей картошки сходить:

— И взять языка? — кажется совсем не испугалась она.

Можно сказать:

— Дура дурой, меня обожает, но — видимо и скорее всего — ни хрена вообще не понимает, кроме пения на столе в пивном баре на Рязанке, и — вот теперь придется вертеться:

— Научиться ее трахать, как минимум, не как-нибудь, — а:

— Более-менее, похоже? — Чу-Ну была тут, так как разрешала мне всё, кроме трахтенберга без ее всегда первой очереди.

С другой стороны, москвичка должна по логике иметь хоть какое-то преимущество перед остальными.

— Нави, — нарочно сказал, — хочет отстоять у тебя это право, — преувеличил, ибо На-Ви требовала не более, чем:

— Приоритета своей миловидной красоте, а Че-Ну — наоборот — возражала:

— Такого, как у меня сочетания узкой талии и очень — по сравнению даже не с ней, а вообще со всеми остальными — высокопосаженной жопой — не имеется.

И специально сразу не добавляла, — если не считать:

— Елены Прекрасной, которую трахал не только Парис, не только Менелай, но и все остальные греки только по этой причине пошли на войну:

— Ваш день ее трахнуть обязательно когда-нибудь наступит, — тоже?

— Без тоже, — а просто, это надо иметь в виду.

Потряс головой:

— Неужели я работаю на одного из этих тварей Канариса или Бормана? — почти ужаснулся, ибо до конца так и не поверил.

Следовательно, обманывать немцев — не так уж рентабельно, они могут узнать во мне своего, но желание понимать, что:

— Уже перешедшего на Эту сторону моста полу-сапиенса, — очень охладит их пыл к мирным переговорам.

Поставил на конкурс именно эту задачу:

— Кто даст больше за право грохнуть хоть одного из них?! — и рявкнул это именно по громче, с восклицательным знаком.

Вы — нет, не многие, — но некоторые засветились. Премию же — не успел придумать, поэтому заткнулся.

— Мы сами решим, что нам надо, — просветились-прослезились даже зачем-то.

***

Невероятно, но удалось решить одно из фундаментальных противоречий биологи, что оно даже было в учебнике, как пример именно:

— Не решаемости.

Удивительно легко удалось выйти на само решение, на объяснение его — имеется в виду — на фундаментальном уровне, но причина:

— Зачем это делается, — пока так и осталась неясна.

Зачем нужна такая, — а:

— Логичность устройства мира?

Объяснить самому себе? Могу, — остальным?

Только, как самому себе.

И удивительно:

— Всё решается по одному и тому же открытию А. С. Пушкина, записанному, — как:

— Воображаемый Разговор с Александром 1 и Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Расшифровка Пушкина поконкретней, чем Код Войнича, — что:

— Истина находится под микроскопом, — ибо выделено главное:

— Только и именно Человек может ее узнать — как в кино:

— Прямо в лицо!

Здесь продолжают подчеркивать добавкой слова:

— Только, — а то, что ничего больше и нет — никто даже не вспомнил.

И вопрос:

— Можно ли увековечить мою теорию, если эксперимент ничего не покажет?

Нужна такая же удача и в теории, — хотя:

— Ниже уровня Евангелия вряд ли она может быть.

Никто — скорее всего — не поверит, как Иисусу Христу, — что, да, но:

— Не поэтому же, на самом деле.

Похоже, Некоторым даже эксперимент не указка.

— Вышло, — скажут, но всё равно не потому, что вы поверили в бога.

Рассказал Об Этом, — нет, не Каю Маю и не Фидю Эю, — а всё равно мало кто согласился.

***

— Сколько За? — спросил Малышку на Миллион, которую на этой неделе выбирал всегда заново.

Следовательно, это должна быть, как вчера и позавчера Алла Два.

Она и ляпнула:

— Никого нет.

— Почему?

— Ибо все ушли.

— Куда?

— Валить Хи и — если попадутся на пути — его подручных элементов.

Мне кажется, они могут перейти на другую сторону.

— На его?

— Он один не бывает.

— Значит, только Их.

— Их Бин.

— Ну-у, это-то мне понятно более-менее.

И почему-то заснул днем, но всё равно с мыслью, что все уехали именно в:

— Далека, — что воспроизводилось, как в Хер-Манию.

Она — вечером за шашлыком пыталась объяснить, что:

— Ближе? — что это значит — я не понимаю!

А то, что не Хи приперся сюда, на горный перевал — почему-то не очень сходилось, пока она в сотый раз не объяснила:

— Мы приблизились.

Решил, что это:

— Как раз возможно.

— Скажу только тебе — как то бишь вас?

— Вы меня загипнотизировали, сэр, я забыла, — почти нагло, но — главное — искренне удивилась она.

— Ты сказала сэр или гэрр?

— Тоже забыла.

— Окей, но учти, больше трех раз нельзя.

— Что будет потом?

— Шлепну.

— Что значит, шлёпну? Прямо здесь на перевале трахнешь?

— Не думаю, что это перевал.

— Я не думаю, — но здесь она почему-то решила заткнуться.

Подали горячее, и я решил, что это немецкий бегемот. Так и спросил на пару процентов усомнившись, — это:

— Кто?

— Что-с?

— Я грю.

— Прощу прощенья, сэр, вы не едите зверей.

— Вот как!

Не знал, не знал, не знал. Но, что ем людей, спросить постеснялся, хотя и намек почти понял:

— Эта дура принимает меня за Хи.

— Ты, вы, Манька Аблигация из кино?

— Да, мил херц, называется:

— В Тылу Врага.

— Откуда сведения, если они — априори — секретные?

— Это вопрос или ответ?

— Понимайте за благоразумно.

— Ваше благоразумно — для меня — почти уже безумно.

— Дак, и я — май диэ, диэ чайльд, не немкой родилась.

— Знаю, знаю я всю твою под и над спинную.

— Вам не кажется, что я привыкла.

— Раком? Понимаю, но, мэм, стоять на коленях быстро устаю.

— Я тоже лежать просто так не намерена.

— Хорошо, завтра с утра начинай гнать волну.

— Ты Брэд Питт, а я Рус-Алка на твоём носу?

— Твой папа, — с ударением на втором слоге, — глава сталелитейной каменоломни?

— Это намёк, что его туда сошлют, если я не одумаюсь, и — наконец — начну давать чаще, чем это у всех принято?

Вздохнул тяжело, но с другой стороны и очень жалко, что она — даже на самом деле — не Ева Браун.

Ибо, ибо, ибо:

— Не мог Хи уже и еще до своей покидаловки Земли узнать тайну тех пяти-шести скворцов Конан Дойла, которые и сожрали тайну его смерти, — как и само имя Шерлока Холмса от конца до начала:

— Неужели поддельное, мой дорогой мил херц?

— Спасибо, что, наконец, узнала и очень обрадовалась.

— И вам не хворать, несмотря на дезинфекцию, рассчитанную на сто ближайших лет.

Опешил:

— Ты, что, дура, думаешь, я только облако, Эма-эманация, витающая над твоей башкой, а как человек:

— Нас-Таящий, — уже на Земле не лепетую?

— Мы не на Земле.

— Выйди вон, и начни всё сначала.

— Ничего другого не будет — я заведена только на эту дезинформацию.

— Чтобы я подумал наоборот?

— Да, правда.

— Правда, повторенная два раза — это уже заведомая ложь.

— И да, у меня рожа не наглостью хищная?

— Это кто сказал?

И понял, зачем это сделано, что я, идущий грохнуть Хи — пусть и не раз и завсегда, но:

— Надолго, как минимум, — им и:

— Заделался.

— Ты его переваришь, как устрицу, дорогой.

— Для того, чтобы так говорить, ми-лая, надо было создать свой публишэн дом-ик.

— Я понимаю, чуть раньше времени, но готова — почти с самого детства — стать, быть, готовить и прибираться в твоем дворике-дворце, как:

— Зара Леандер.

— Хорошо, можно я спою, тебе понравится.

— Спой мне эту — как иё?

— Кого его?

— Если будешь дурковать — выгоню.

— Хорошо, хорошо, я сейчас, только наряжусь пастушкой.

— Не надо, ибо на этой неделе Катькой Два, — хочу начать русскую историю.

— Как обычно?

— Да, с немки. Хотя, извини, я не могу просто так трахать людей.

— Разумеется, я просто так и не дам, — поэтому.

— Да?

— Бэ. Давай сразу договоримся, сколько бутылок коньяка не меньше пяти звезд ты будешь закупать для меня.

— На месяц?

— Начнем с недели.

— Пять.

— Двенадцать.

— Почему?

— Один день в неделю я не пью.

— Это мало.

— Но и трахаюсь так же — великолепно.

— Хорошо, начнем с позы: вверх ногами.

— Я сегодня уже пила — меня вырвет.

— Не на меня — будем надеяться.

И началось.

А именно?

— Ресторан подошел и остановился, банкетный зал при ём, — не всегда бутылками кока-колы, фанты, спрайта, некоторых соков и вином разных сортов, вплоть до армянского коньяка, — заваленный.

Хеннесси? Пришлось не применять, сам не пью, но стоит только отлучиться в какую-нибудь неотложно примененную сан-комиссию — специально и:

— Как нарочно, — воруют.

Неожиданно прорвалась ко мне на прием одна проце-дура очень малореального формата, но права — даже за моей личной подписью — имеющая. Когда подписал:

— Лучше и не вспоминать, чтобы плохое не вернулось, а хорошее я попытаюсь и так:

— Хочешь взять меня живьем?

Или — как раньше мечтал — трахнуть меня на потолке.

— Этого не может быть, — ответил.

— Ты так говорил.

— Наверное, я только мечтал.

— Было очень похоже на реальность.

— Реальность — не есть наша цель, ибо не так говорила, как всем рассказывает.

Проснулся только после тихого часа — как в пионерлагере — и пока не могу понять:

— Неужели это была наша то ли воспитательница, то ли вожатая, то ли глава кружка — нет, не про лобзик, к счастью и не про художества теней кубика Пабло Пикассо, на котором вполне можно сидеть такому увальню, каким был Аякс, Гомером в виде Гектора побежденный.

Ушла или уже нет?

Интересно уже то, что — перестала тарахтеть уже:

— Не помню: ну, кто это мог быть? — если я его не знаю?

Неужели это была Алла Два, — а так как смогла пропереться сюда, — значит:

— Она и есть та Барышня, — у которой в головке зарыт такой клад! — о котором она и сама не знает.

Оглянулся:

— Так — в принципе и можно — значит — жениться на принцессе:

— Сама этого не знает, потому согласится?

Кто спросил, — я или она уже тут рядом, как любое моё междометие проясняющая. — значит, разница не такая уж великая.

Следовательно, сказал я — значит:

— Бог уже добрил.

Так-то, да если:

— Он был рядом, а так? — хорошо пусть будет только посланец.

Попытался определить, могла ли Алла Два быть включена в тот состав девиц неоднозначно легкого поведения, которые:

— Раньше, — участвовали в боксерских боях на той Зоне, возвращаясь с которой с ними в машине я пел песню:

— Нет, не на пыльных тропинках далеких планет

Останутся наши следы, — а:

И снег, и ветер,

И звезд ночной полет

Меня моё сердце

В тревожную даль зовет, — тоже сомнительно, — но:

— Птицы поют в лесу придорожном,

В звездное небо подолгу смотрю,

Жить на Земле без любви невозможно

Это я точно тебе говорю.

— Как пароль входа в том время, сэр.

— Ты кто?

— Дак, эта, как иё?

— На столе танцуешь?

— Если только не постесняешься пойти со мной в пивбар.

— Зайди с черного хода.

— Нарядиться сразу пастушкой?

— Пока уборщицей.

— Мне нужны коньяк и водка.

— Зачем, если у тебя предварительно на лбу не написано, что тебя все хотят.

— Нарасхват?

— Ну-у, более-менее.

— Хорошо, но и мне тоже надо сто пятьдесят с колбаской.

— Рублей в месяц?

— Да, и трахтенберг — минимум три раза в неделю.

— Спасибо за доблесть — можешь встать в строй.

— Я поставлю тя на первый бой прямо так, — сказал.

— Скажи только пару подробностей.

— Куда бить ты и так знаешь, а вот сколько раз — сейчас подумаю.

— Надо было раньше думать. Мне уже не терпится.

— Вон идет стукачка из первого отряда — поучи ее.

— Чему? Ибо:

— Если стучит — значит — чем-то об этом думает?

— Ну, не за это же дело, на самом деле, трудится.

— Ты думаешь, она почти через день пробует ночное мясо на вкус, готово ли?

— Однозначно.

— Хорошо, будем решать.

Но всё равно не выпустил ее на ринг — только махать полотенцем, которое она и выбросила на ринг во втором же матче.

Конец ознакомительного фрагмента.