На краю сознания

Владимир Владимирович Охременко

Задумывались вы когда-нибудь, где граница между воображением и реальностью? В каком бы мире мы жили, если бы умели менять время и пространство? Если бы любая наша фантазия по первому желанию обретала форму? Журналист Николас и его необычная спутница Энн отправятся в невероятное путешествие на краю сознания. Будущее уже наступило.

Глава 4. Идеальный мир

Мы провели в море два часа. Мне удалось поговорить со спасенной девочкой-придумком. Все, что я узнал, это что ее звали Лизой, и она не помнила ничего о своем прошлом. Даниэль Аллен не затруднял себя придумыванием подробностей биографий своих жертв. Несмотря на то, что я спонтанно освоил способность творить неодушевленные предметы в нейронете, я пока не понимал, каким образом оператор может создать целую самостоятельную личность. Окружавший нас прозрачный шар, выталкиваемый водой, был пока что самым большим и долговечным объектом, который я создал.

Потому я вспомнил, что только что убил человека, и мне стало страшно. Но убил ли? В реальности этот удар стоил бы ему жизни, но здесь? Что произошло с ним здесь, когда его обезглавленное тело погрузилось на дно океана в тонущем подводном корабле? Чем больше я узнавал о нейронете, тем больше вопросов у меня возникало. Будет ли у меня возможность задать все эти вопросы Эдварду Дарио, когда мое путешествие по чужим фантазиям закончится? Или мне придется самостоятельно найти ответы?

— Земля!

— Энн?

— Впереди земля. Я уведомляю вас об этом.

Я вглядывался в горизонт, но различал только водную гладь, соприкасающуюся с безоблачным голубым небом. Одинокая птица высоко в небе медленно кружилась над нами. Не удивлюсь, если я сам ее придумал — мое сознание хотело добавить в этот однотонный голубой фон хоть какое-то разнообразие.

— Я ничего не вижу, Энн.

— Мои оптические сенсоры имеют гораздо более высокое разрешение в сравнении с вашими глазами, господин Ник. И они зафиксировали сушу на северо-западе отсюда.

Не знаю, имела ли значение мощность сенсоров Энн в нейронете. Ее искусственное сознание сейчас не получало от них сигналов, нейронет использовал свои системы ввода вывода как для нее, так и для меня. Да и утверждение про «северо-запад» в мире, где вряд ли работали привычные для меня средства ориентирования в пространстве, казалось мне неуместным. Но Энн — всего лишь робот, она вряд ли задумывалась над такими вопросами. У нее наверняка был встроенный компас, и нейронет наверняка подавал на него какой-то сигнал, обозначавший местный север. Что ж, пусть будет северо-запад! Всегда лучше двигаться куда-то, чем ждать течения. Стоило мне об этом подумать, как шар, разрезая волны, начал движение в ту сторону, которую Энн посчитала северо-западом.

Вскоре я действительно увидел землю, к которой мы быстро приближались. Картина нейронета, как огромного океана, на поверхности которого разбросаны острова-субреальности, казалась мне простой и логичной. Но если реальность здесь субъективна, то все ли видят ее так же? Может быть, это только для меня нейронет показывает многочисленные острова в океане, а для кого-то они выглядят, как планеты в космосе?

— Энн, что ты видишь вокруг? — спросил я.

— Я правильно понимаю, что слово «видишь» вы применяете к моим оптическим сенсорам? В данный момент я по данным с оптических сенсоров я оцениваю скорость, с которой мы приближаемся к суше.

— То есть ты, как и я, видишь остров на горизонте?

— Я интерпретирую полученные с сенсоров данные, и результат их интерпретации подходит под доступное мне определение слова «остров».

Остров был все ближе. На широком песчаном пляже было множество отдыхающих людей, а поодаль виднелся огромный город, который, похоже, занимал большую часть острова. Город был красивым и современным, пожалуй, даже немного футуристичным — высокие здания из стекла и бетона уходили высоко в небо и сияли отраженными солнечными лучами, а нижние этажи зданий было невозможно разглядеть — они скрывались в зеленых листьях. Небоскребы словно вырастали из настоящего живого леса, подобно деревьям-великанам, и лишь когда мы приблизились к берегу, я заметил, что это не лес. Зеленые насаждения складывались в сложный геометрический рисунок, созданный искусственно. Архитектор этого города был настоящим мастером своего дела!

Когда наш пузырь, наконец, выкатился на берег, я разрушил его одной мыслью. На пляже были сотни, если не тысячи людей, но никто не обращал на нас внимания, словно ничего необычного и не произошло. С другой стороны, что может быть необычного в реальности, которая полностью создается фантазией? Наверное, прожив здесь долгое время, привыкаешь уже ко всему. Недалеко от места, где мы причалили, несколько детей играли в воде огромным надувным мячом. Лиза с неподдельным интересом наблюдала за этой игрой. В ней не было никаких правил, не было проигравших и победителей, обычная детская игра, в которой важен был только сам процесс.

— Иди к ним, поиграй, Лиза! Ты ведь этого хочешь, — сказал я.

— А мне можно? — удивилась девочка.

— Конечно. Иди.

Весело хохоча, девочка побежала прямо в воду, забрызгав нас с Энн с ног до головы. Компания детей тепло приняла ее, хотя она и была самой маленькой из них. Дети наверняка были придумками. Я до сих пор не знал, как отличить придумка от реала, но Эдвард Дарио наверняка не стал бы ставить свои эксперименты с нейронетом на детях. Скорее всего, весь этот пляж со всеми отдыхающими — плод воображения местного творца. Нам с Энн стоило бы найти его и узнать побольше о его субреальности. Теперь, после случая с Даниэлем Алленом, я буду соблюдать осторожность. Какой бы красивой ни была обложка, я не знаю, что находится внутри. Оставив Лизу играть с детьми, мы с Энн отправились в город.

— Я думаю, создатель этой субреальности занимает пост лидера в этом городе. Мэр, президент, что-то такое. Как ты считаешь, Энн?

— Мой анализ человеческой психологии показывает, что вы наверняка правы, господин Ник. Наиболее вероятно, что человек, создавший этот город, является его градоправителем. Вряд ли он поручил бы эту роль придуманному персонажу.

— Если только он не махнул выше. Может, он считает себя местным богом, а все эти люди ему поклоняются?

— Не могу исключать и такой вариант, господин Ник.

— Тогда пойдем и проверим эти версии.

— У меня есть вопрос, господин Ник.

— Что такое?

— Вы оставили Лизу на пляже. Вы считаете, она в безопасности?

— Да, она в безопасности.

— Почему вы так считаете?

— Потому что… Мне трудно это объяснить, Энн.

— Понимаю. Это ваши эмоции.

Город был слишком идеален для моего воображения. Чистые улицы, приветливые прохожие, автомобили без шума и дыма. Здесь уж точно не натолкнешься на подростков, обижающих робота в подворотне! Приветливые прохожие охотно показали нам дом мэра, и даже проводили к нему. Пока мы шли по тротуарам к центру города, нам рассказали, что мэра зовут Луиза Вернер, она же является и главным архитектором города, и двери ее дома всегда открыты для гостей. Все указывало на то, что она и есть творец этой субреальности.

Дом мэра оказался двухэтажным особняком из белого камня, расположенным на высоком противоположном берегу острова, прямо у обрыва. Отсюда открывался замечательный вид на город, по-видимому, сама Луиза предпочитала смотреть на свое творение издалека. Попрощавшись с проводившими нас жителями города, я позвонил в дверь. Ответ не заставил себя долго ждать: дверь открыл робот-дворецкий. Прокрутив в голове весь проделанный путь через город, я понял, что это первый робот, которого я встретил в этой субреальности. Само собой, Энн была не в счет.

— Доброе утро, господин… Простите, в моей базе нет вашего имени! — искусственное лицо робота изобразило эмоцию сожаления.

— Ничего страшного, я в этом городе впервые. Я — Николас Вильфрид.

— Очень приятно, господин Николас Вильфрид. Вы можете войти в холл вместе с вашим дворецким.

— О, меня повысили до дворецкого! Ха-ха-ха! — проговорила Энн.

— Энн? Что это было?

— Люди используют для этого термин «шутка». Разве вам не понравилось, господин Ник?

— Меня это скорее удивило. Не думал, что ты умеешь шутить.

— Мое искусственное сознание быстро обучается. А я ведь исследую ваши эмоции.

Я не ответил. Недавнее знакомство с «исследователем эмоций» еще не настолько истерлось из памяти, чтобы продолжать разговор на эту тему. Робот поприветствовал нас фразой «доброе утро», значит, в этой субреальности было утро.

— Подскажите, пожалуйста, который час? — обратился я к дворецкому.

— Девять часов тридцать четыре минуты.

Я посмотрел на часы. «16:07» — уведомил меня циферблат. Машинально я протянул к часам вторую руку, чтобы исправить время на верное, но одернул себя. Я нахожусь в нейронете. Я — творец субреальности. Зачем мне руки, чтобы исправить время на циферблате? Цифры послушно сменились на «9:34».

— Простите, господин Вильфрид, но на этом острове такие действия не приветствуются, — прозвучал строгий женский голос. Я поднял взгляд и увидел Луизу Вернер. Молодая женщина в простом бежевом платье, аккуратно уложенные черные волосы, изящные черты лица, строгие карие глаза, слегка припудренные щеки, из ювелирных украшений — только скромное серебряное обручальное кольцо. Если бы я встретил ее на улице, я бы вряд ли подумал, что она — мэр и архитектор этого города.

— Действия? — переспросил я. Что она имела в виду?

— Изменения субреальности моими гостями. Вы не знали об этом, и потому я не буду с вами ссориться, — она улыбнулась, демонстрируя доброжелательность. — Но на будущее попрошу вас больше не менять здесь никаких мелочей, даже если это время на циферблате ваших часов.

— Но это были всего лишь мои часы. Не хочу вас обидеть, но, по-моему, они всё же часть моей субреальности, а не вашей?

— Вы у меня в гостях, и здесь действуют некоторые простые правила. Они одинаковы для всех, и я попрошу следовать им, пока вы не покинете город. Я не могу вас заставить, это только просьба. Надеюсь, вас не затруднит ее удовлетворить?

Я согласно кивнул. По-видимому, создать этот город, продумать его в мельчайших деталях и населить тысячами вымышленных жителей стоило этой женщине огромных усилий, и ее опасения можно понять. Вдруг какой-нибудь реал-путешественник испортит этот шедевр случайным изменением?

— Мы с Энн — всего лишь путешественники, которые изучают нейронет. В реальности я — журналист, который…

— Простите, что перебиваю вас, господин Вильфрид, но вы действительно хотите рассказать всю вашу историю, стоя в прихожей? Проходите в дом.

Луиза провела нас на второй этаж своего особняка. За чашкой чая, который, надо сказать, был отменным, я рассказал ей свою историю во всех подробностях, начиная от встречи с Энн в реальности и заканчивая путешествием к ее острову в непроницаемом шаре, созданном моим воображением. Единственное, о чем я не стал рассказывать, это о том, что я отрубил голову Даниэлю Аллену. Здесь я ограничился лишь короткой фразой вроде «и после этого мы сбежали». Луиза слушала мой рассказ внимательно от начала до конца, изредка задавая вопросы.

— Вы пережили невероятное приключение, господин Вильфрид. — заговорила она, когда я закончил. — Боюсь, мне нечего рассказать вам в ответ. Когда я попала сюда и освоилась с тем, как управлять субреальностью, я решила построить для нас этот уголок спокойствия и счастья. Мы живем здесь уже два года, иногда к нам заглядывают путешественники вроде вас, но никаких ярких приключений они не приносят. Хотя, нам здесь и не нужны никакие приключения.

— Вы несколько раз сказали «мы». Здесь есть еще другие реалы, кроме вас?

— Есть, но применение слов «реалы» и «придумки» в этом городе тоже не приветствуется. Здесь все жители равны и нет никакой дискриминации на основании того, является гражданин оператором нейронета или создан воображением этого оператора. Это настоящий город свободы и равенства, о таком не мечтал и Томас Мор.

— Вы воплотили в нейронете его Утопию?

— Этот город — и есть Утопия. Я буду рада, если вы захотите остаться в нем. Так поступают многие. Здесь каждый может заняться делом, которое ему по душе, развиваться, самореализовываться и жить счастливо.

— Почему вы создали этот город? Ну, то есть, почему именно город, и почему Утопия?

Из окна гостиной весь город был виден, как на ладони. Луиза некоторое время задумчиво смотрела в окно, наблюдая за радужным сиянием, сквозь которое различалась симметричная паутина улиц. По улицам медленно двигались потоки разноцветных бездымных машин, если присмотреться, можно было различить даже отдельных пешеходов.

— Потому что я хотела воплотить в жизнь то, что никому не удалось воплотить в реальности, — ответила она. — Я насмотрелась несправедливости в реальной жизни, и здесь ее не будет, пока я жива.

— А кем вы были в реальной жизни?

Улыбка исчезла с лица Луизы. Я не хотел затрагивать болезненную для нее тему, но откуда я мог знать, что мой вопрос сделает ее мрачной и грустной? Она молчала.

— Простите, я не хотел… — начал было я извиняться за свой неудобный вопрос, но Луиза перебила меня.

— Ничего страшного. Вы не знали… Вы… Вы просто вызвали неприятные воспоминания, с которыми мне в любом случае придется жить.

— У меня и в мыслях не было обидеть вас, если этот вопрос слишком личный, если он вызывает какие-то неприятные воспоминания, давайте просто сменим тему разговора?

— Нет, не нужно. Я расскажу. Это всего лишь прошлое, мне нет смысла его стыдиться сейчас. В этом городе это было бы неправильным. До того, как я стала добровольцем в эксперименте «Biotronics», я была нищей. Наркоманкой и проституткой из трущоб. Жительницей дна, увидев которую на улице, вы, благородный джентльмен и уважаемый журналист, перешли бы на другую сторону, чтобы я случайно не коснулась вашей дорогой и чистой одежды. Сейчас это в прошлом, и я — мэр и архитектор Утопии. А здесь ваше прошлое не имеет никакого значения. И в этом городе нет нищих.

— Этот город — настоящее произведение искусства, Луиза! У вас подлинный талант архитектора, градостроителя! По окончании эксперимента вас можно порекомендовать в любую крупную компанию, которая занимается строительством, уверен, что сам господин Дарио поручился бы за вас, увидев, какой шедевр вы создали с помощью вашего воображения. Все эти прекрасные улицы, здания, оптические эффекты… Это же архитектура будущего! Вы сможете воплотить это в реальном мире, и тысячи рабочих построят ваши шедевры! Созданные по вашим проектам города увидят миллионы, и восхитятся вашим гением!

— Тысячи рабочих, которые будут гробить свое здоровье за жалкие гроши, чтобы я наживала на этом славу и богатство? Вы совсем не поняли меня, господин Вильфрид! Когда один человек эксплуатирует тысячи ради воплощения своих фантазий, это несправедливо!

У меня было другое понимание справедливости, но мне не хотелось спорить с Луизой. Это был ее мир, в который она попросила не вмешиваться, и я уважал эту просьбу. Остается только исследовать этот мир, пока мое путешествие по нейронету не окончилось.

— Дадите нам возможность осмотреть Утопию во всех подробностях? Я хотел бы написать о ней в своем репортаже.

— Ну, если это так важно для вас, почему бы и нет? Я предоставлю вам робота-гида и вертолет, а вечером буду ждать вас на ужин.

— Всю черную работу в Утопии выполняют роботы?

— Именно так, но опережая ваш вопрос, сразу скажу, что роботы Утопии лишены сознания и личности. Они не такие, как ваша Энн, они просто следуют своим простым программам.

Допили чай мы молча. Несмотря на комфорт и спокойствие, которое царило в субреальности Луизы Вернер, одна мысль все сильнее беспокоила меня: я провел в нейронете уже не одни сутки, а в реальном мире у меня оставалось меньше часа времени на это путешествие. Конечно, время здесь течет субъективно, но насколько? Сколько часов в нейронете проходит за одну минуту в реальном мире? А может быть, дней? Лет? Насколько долго будет длиться для меня это путешествие?

Ответить на мои вопросы было некому.

Вертолетная прогулка над Утопией заняла три часа. Мы с Энн осмотрели город во всех подробностях и узнали о нем очень многое. В субреальности Луизы Вернер привычные законы физики не нарушались, и все конструкции, созданные ее воображением, можно было бы воссоздать и в реальном мире. Чем больше я смотрел на новые и новые ее конструкторские решения, тем больше восхищался ее воображением и талантом. Жаль, что она предпочла роль конструктора субреальности работе архитектора в реальной жизни! Я утешал себя мыслью о том, что эксперимент Эдварда Дарио рано или поздно закончится, после чего я попытаюсь найти Луизу и убедить реализовать ее талант в настоящем мире. Нельзя допустить, чтобы она вернулась к жизни нищей наркоманки!

Робот-гид действительно оказался лишенной искусственного сознания машиной, но он был в состоянии ответить на любой мой вопрос об Утопии. Вопросов было действительно много. Я узнал, что жители города могли заниматься любой деятельностью, какой пожелали, если она не приносила вреда другим жителям. Здесь не было привычных для нашего общества понятий о престиже — работа дворника была столь же почетна, как и работа журналиста или ученого. Единственным критерием выбора работы было собственное желание обитателя города. Если работа дворником делала его счастливым, если ему приятно было мести улицы и улыбаться прохожим, которые улыбались ему в ответ, то люди хвалили его выбор. И никто не считал, что его профессия более престижна или значима, чем какая-то другая. Это было общество, лишенное каких-либо предрассудков. Да, может, архитектуру этого города и можно было бы воплотить в реальном мире, но его социальное устройство было слишком идеальным.

Энн осматривала город с не меньшим интересом, чем я, но ее, похоже, интересовали совсем другие вещи. Если всё происходящее в нейронете фиксируется в ее памяти, то после выхода отсюда у нас будет потрясающий видеорепортаж! Что есть видеозапись полета над Утопией на вертолете, как не первая запись человеческой фантазии на цифровой носитель?! То, что мы сейчас делаем с Энн, войдет в историю вместе с самим изобретением нейронета! Когда я вышел из дома с мыслями о самом важном интервью в моей карьере я и не предполагал, насколько по-настоящему важным оно окажется!

Мысли о том, что всё произошедшее с нами с момента входа в нейронет записано в памяти Энн, не выходили из моей головы до самого момента возвращения в дом Луизы. Творец, архитектор и просто хорошая хозяйка ждала нас к обеду. И она была не одна.

— Рада, что вас так впечатлила Утопия. А сейчас пришло время познакомить вас с моей семьей.

Я не стал спрашивать, откуда она знает о моих впечатлениях. Такие вещи в нейронете уже не удивляли меня, хотя я до сих пор не до конца понимал, каким образом творец субреальности становится в ней всевидящим и всезнающим.

— Позвольте представить вам моего мужа Карла и сына Мартина. — Луиза жестом пригласила к обеденному столу. Карл был молчаливым, слегка полноватым мужчиной лет сорока, с добродушным лицом и искренней улыбкой. Мальчику же было около четырех лет, он сидел за одним столом со взрослыми на детском стульчике с длинными ножками, и был очень доволен этим. Я отметил, что Мартин был очень похож на мать, но не рискнул спросить, является ли ребенок реалом, чтобы не обидеть хозяйку. Маловероятно, что в эксперименте с нейронетом участвуют дети. Хотя бы просто потому, что их безудержная фантазия вряд ли смогла бы создать устойчивую субреальность. Похоже, Луиза и Карл решили завести ребенка-придумка в своей субреальности, что было бы проблематично для них в реальной жизни. В любом случае, мне стоит деликатно обойти эту тему в разговоре.

Но разговор за столом был и без того интересным. Луиза делилась планами по дальнейшей застройке острова, ведь количество жителей Утопии продолжало расти. Многие реалы, как оказалось, с радостью обустроили свою жизнь в этом городе, отказавшись от возможности творить собственную субреальность. Судя по всему, возможность создавать всё, что угодно, силами одной только фантазии оказалась для них менее важной, чем желание обычного человеческого комфорта в городе, где никто ни в чем не нуждается, и каждый может заниматься своим любимым делом.

В отличие от своего отца, Мартин оказался на редкость разговорчивым мальчиком, к тому же, умным не по годам. Он рассказал немного о себе, и я обрадовался, что верно угадал его возраст — четыре года. Но куда больше он интересовался нашим с Энн путешествием. Мартин очень удивился, когда узнал, что мы побывали на огромной подводной лодке. Конечно, я не стал рассказывать ему страшные подробности этого путешествия. Как и любому ребенку его возраста, Мартину было любопытно всё, и на меня обрушился град вопросов, отвечать на которые было не так уж и просто. Мне не сразу удалось вырваться из этого бесконечного потока «почему?» и «зачем?»

— Так значит быть журналистом — это так здорово?! — подвел итог своим долгим расспросам мальчик.

— Да, Мартин. Это здорово. Мне это очень нравится. А кем бы хотел стать ты, когда вырастешь?

— Я хочу стать космонавтом и улететь к звездам! — не задумываясь, ответил мой маленький собеседник.

— Ого, так далеко? А ты не боишься?

— Нет! Когда я вырасту, я ничего не буду бояться!

— Хватит, Мартин! — прервала наш разговор Луиза. — Господин Николас наш важный гость, и ему нужно отдохнуть от твоих расспросов.

— А Энн тоже нужно отдохнуть? Она ведь робот, а роботы не отдыхают!

— Совершенно верно, господин Мартин. Я не нуждаюсь в отдыхе. И могу продолжать отвечать на ваши вопросы, — ответила Энн.

— А посуду помыть ты мне поможешь? — радостно воскликнул Мартин.

— С удовольствием, господин Мартин.

Мальчик спрыгнул со своего высокого стульчика, поблагодарил мать за обед, взял со стола свою грязную тарелку и умчался с ней на кухню, забыв попрощаться с «важным гостем». Энн последовала за ним. Карл тоже покинул нас, вежливо поклонившись мне, и мы с Луизой остались наедине.

— Замечательный ребенок! — я отхлебнул чаю из своей чашки. — Он прямо как насто…

Я резко оборвал неудачную фразу, но Луиза прекрасно поняла, что я хотел сказать.

— Как настоящий? Но вообще-то, он настоящий. Реал, как вы говорите за пределами Утопии.

— Ребенок в нейронете с четырех лет? — удивился я.

— Мартин в нейронете с рождения. И это лучший мир, в котором он мог бы жить! Куда лучший, чем ваша «объективная реальность». Мы с Карлом решили, что он вырастет и проведет свою жизнь здесь.

Я не знал, что на это ответить. Ребенок, который никогда не увидит настоящего мира, потому что так решили его родители? Сделали за него выбор, который навсегда лишит его нормальной человеческой жизни? Это казалось мне каким-то безумием, чудовищным преступлением против личности. Не может же Эдвард Дарио допустить такое! Эксперимент не может длиться так долго, но… Мартину четыре года и он в нейронете с рождения? Неужели со старта эксперимента действительно прошло уже четыре года?!

— Но он же мечтает вырасти и полететь к звездам! — я едва не сорвался на крик. — Вы хотите лишить его этой мечты?

— Когда он подрастет, он, скорее всего, забудет об этой детской мечте. Если же не забудет, я создам для него такие звезды, о которых в вашем «реальном мире» никто и не мечтал! Это будет самый красивый космос для моего маленького космонавта!

— Но ведь это неправильно! Вы же лишаете его…

— Хватит! Любая реальность субъективна. Даже в вашем «реальном мире» люди живут своими иллюзиями. И некоторые рано или поздно это осознают. А если реальность субъективна, то разве имеет значение, настоящий ли мир вокруг тебя? Лучше быть бессмертными богами в субреальности, чем влачить жалкое существование в реальном мире. Наш ребенок никогда не узнает, что этот мир нереален. Именно по этой причине никому, кроме меня, не дозволяется творить в Утопии. А я делаю это только тогда, когда это не вызовет у ребенка лишних вопросов. Если вы считаете это аморальным или неправильным, то знайте, Николас, что ваше понимание «правильного» столь же субъективно, как и эта реальность!

— Вы сами слишком увлеклись своими иллюзиями, Луиза! Вы совсем забыли, что эксперимент «Biotronics» с нейронетом рано или поздно закончится, и потому всему вашему плану не суждено сбыться. Всех испытуемых отключат от нейронета, выплатят гонорар за участие, поблагодарят и попрощаются с ними. И вы вернетесь в реальность, которую так ненавидите, что готовы лишить своего родного сына нормальной жизни! Хотите вы этого или нет!

Луиза громко рассмеялась в ответ. Мне стало не по себе от этого смеха. Подобно Энн, лишенной эмоционального модуля, я не мог понять, что он означает, но интуиция подсказывала мне, что ничего хорошего.

— Нет, Николас, я не питаю иллюзий, — сказала Луиза неожиданно серьезным голосом. — Я самая трезвомыслящая реалистка во всем нейронете. И я знаю, что этот эксперимент никогда не кончится. Из нейронета нет выхода. Смиритесь с тем, что вы останетесь здесь навсегда.