Легенды Соединённого Королевства. Величие Света

Владимир Игоревич Ашихмин, 2022

Калеб Шаттибраль, мастер–маг и неунывающий шутник–философ, продолжает бороться за Вселенское Равновесие. На этот раз ему и его друзьям Судьба уготовила новое, невероятно опасное испытание. Древнее Зло, терпеливо ждавшее своего часа, восстало, чтобы выжечь Соединённое Королевство дотла. Дорога, пропитанная страхом и ужасом, поведет нашего героя к тоненькому лучику спасения. Препятствия, что встанут на пути у Калеба, будут охотно проверять его выдержку и самообладание на прочность. Игральные кости уже брошены: за ошибку – расплата смерть. Хитроумные головоломки, мистические подоплеки, темные, затянутые липкой паутиной секреты, отчаянные сражения и колдовские дуэли – все это будет окружать Калеба и следовать за ним попятам. Сможет ли он одолеть все преграды и не опустить руки, когда отчаяние будет так близко? Кто знает? Кто знает? Дорогой читатель, перед тобой второй том "Легенд". Устраивайся поудобнее и приготовься окунутся в удивительный мир волшебства и тайны.

Владимир Ашихмин

Легенды Соединённого Королевства

Величие Света

Калеб Шаттибраль, мастер–маг и неунывающий шутник–философ, продолжает бороться за Вселенское Равновесие. На этот раз ему и его друзьям Судьба уготовила новое, невероятно опасное испытание. Древнее Зло, терпеливо ждавшее своего часа, восстало, чтобы выжечь Соединённое Королевство дотла. Дорога, пропитанная страхом и ужасом, поведет нашего героя к тоненькому лучику спасения. Препятствия, что встанут на пути у Калеба, будут охотно проверять его выдержку и самообладание на прочность. Игральные кости уже брошены: за ошибку — расплата смерть. Хитроумные головоломки, мистические подоплеки, темные, затянутые липкой паутиной секреты, отчаянные сражения и колдовские дуэли — все это будет окружать Калеба и следовать за ним попятам. Сможет ли он одолеть все преграды и не опустить руки, когда отчаяние будет так близко? Кто знает? Кто знает? Дорогой читатель, перед тобой второй том"Легенд". Устраивайся поудобнее и приготовься окунутся в удивительный мир волшебства и тайны.

«Какова она, это жизнь, что влечет меня вдаль?

Каков он, этот дом, где не могу я остаться?

Каково оно, приключение, зовущее в путь?

Моё сердце полно, когда ты рядом со мной»

Л. Маккеннитт

Это вторая книга, повествующая о Калебе Шаттибрале и его друзьях.

Посвящается моим вдохновителям и учителям прекрасного: Г. Лавкрафту, Р. Сальваторе и Л. Маккеннитт, а равно и всем тем, кто прошёл Свой путь через Тьму к Свету, и не сломался.

С благословения Вселенной, я начинаю…

Глава 1. Цена жизни

Я очнулся под водопадом света. Солнце, льющееся через дыру в узорчатом своде, ласкало мне лицо и заливалось за воротник. Этакие приятные тёплые обнимания. Сам я, по–видимому, лежал в крайне неудобном положении — руки под спиной, ноги перекрещены. Конечности изрядно затекли, однако тело, вопреки этому, пребывало в состоянии умиротворения и какой–то лёгкости. Мне было хорошо и более того, радостно. Отчего в груди так весело прыгают зайчики? Стоп. Я же умер. Я не могу быть живым. Всего несколько мгновений назад свершилось Пророчество Полного Круга — древнее предсказание о победе сил Добра над силами Зла. Аватар Ураха, Бога Света, уничтожил Тауруса Красного Палача — могущественного человекоподобного козла, немезиду Десницы Девяносто Девяти Спиц. Таурус, он же Первый из Круга Смерти, был испепелён яркой божественной вспышкой, которая пронзила Бытие. Вселенская Прореха тут же заглотила меня в своё нутро, где я и… погиб? Нет. Я жив. Но почему? Мне ясно виделись звёзды, тёмный туннель и нестерпимо блистающий в нём конец. Я летел туда, стремился стать искоркой, хотел приобщиться к Замыслу. Я чувствовал нечто грандиозное… Однако что–то пошло не так. Сознание вернулось ко мне там же, где до этого покинуло — в громадной полой статуе Ураха, находящейся под хрустальным куполом Гамбуса, — миниатюрного загадочного мира. Так и что? В голове роятся миллионы вопросов, но прежде чем искать на них ответы, надо хотя бы подняться.

Я высвободил руки, согнулся дугой, после чего встал. Машинально подобрав сумку, завалившуюся под обломки камня, и откатившийся чуть поодаль от неё Лик Эбенового Ужаса — посох, доставшейся мне в награду за победу над Милтаром Бриззом в башне Мил’Саак, я направился к обугленному пульсару — крупной волнистой звезде, расчерченной на полу. Именно на ней, при помощи сосудов–хранителей, Таурус пытался извратить Пророчество Полного Круга. На обсидиановых столбах, к которым были прикованы герои древности, ныне остались висеть лишь пустые цепи, испещрённые отталкивающими кривыми символами. В середине пульсара, где до этого в прозрачной чаше вертелась смарагдовая змея Десницы Девяносто Девяти Спиц, теперь подрагивала глянцевая клякса–вуаль. Я содрогнулся — в неё засосало вопящего Тауруса, а следом и меня. Сейчас непроглядная чернота дышала затаённым покоем, но каждый дюйм моей кожи ощущал всю мощь и непростительную гибельность её существования. Только опусти в разлом ногу и обратно достанешь уже аккуратно отрезанную культю. Я боязливо, но не без присущей мне задумчивости, смотрел в чуждую всему космическую прорезь, а ладонь сама собой приводила одежду в порядок. Пальцы задели по мечу — Альдбриг на поясе. Здорово, что он не потерялся. Ноги повели меня прочь от пульсара, к тому, кто ещё вчера был воплощением страха и сеятелем страданий, к Фарганорфу. Дракон–лич возлежал у лестницы кучей разбитых костей. Его серповидные когти и баснословно острые клыки отливали пергаментной белизной. Хищная, лишённая плоти морда навсегда вывернулась под неестественным углом. Созерцая распахнутые настежь челюсти и выпуклые надбровные дуги, я отметил про себя уникальность зрелища. Когда ещё доведётся поглядеть на останки дракона? Вместе со счастливо сгинувшим лихом пропала и тысячелетняя мудрость. Старейший Вирм Севера не имел в себе ни капли жалости, но вот парадокс, — когда Таурус сплетал Высшую Магию, он не стал цепляться за угасающую жизнь, а, напротив, в виде всезжигающей энергии передал её мне. В тот момент я одновременно выступил в роли преобразователя и проводника. Энергия перековалась во мне в заряд, которым я швырнул в опростоволосившуюся Эмириус Клайн. Я попал. Кульминационная развязка и занавес! Опять вылезают эти вопросы: зачем Фарганорф так поступил, и как, тролль побери, я очутился в рядах тех везунчиков, что в сказках ложатся в могилу лишь для того, чтобы потом вновь вернуться на сцену событий?

Потирая переносицу, я направился к дальней стенке развороченной залы. Здесь, за низеньким отгораживающим бортиком, в полукольце, громоздились столы, шкафы, комоды и прочая мебель с разнообразными книгами и замысловатыми предметами. Из–за аляповатых ваз с красными цветочками выглядывала кровать. Своеобразное жилище себе выбрал Нолд Тёмный. Я сел в резное кресло и, подперев рукой подбородок, погрузился в размышления. Эмириус Клайн, Джед Хартблад, Цхева, Нолд Тёмный, Таурус, Урах — все исчезли из Гамбуса, а я и Фарганорф — нет. Этому должно быть объяснение. Неужели Вселенная считает, что я для чего–то ей ещё пригожусь? Я усмехнулся. Ферзи в шахматах ценятся на вес золото. Но я — то — пешка! Так, плюнуть и растереть! Таурус верховодил мной словно марионеткой на детском спектакле кукол. Я подал ему на блюдечке сосуды–хранители и едва не стал свидетелем его кровавого триумфа. При мысли о том, что могло случиться, у меня начинают дрожать поджилки. Если бы Пророчество Полного Круга грянуло так, как задумывал Таурус, то Урах был бы убит, а наш мир потонул бы в огне, принесённом гогочущими легионами Десницы Девяносто Девяти Спиц. Однако… спицы… Матрона Тьмы уверяла меня, что Бог Света не тот, за кого мы его принимаем. Конечно, она много лгала мне и умело играла, но кое–что, мне кажется, в её словах было правдиво. Является ли Урах неподдельным Богом Света и величайшим корчевателем потусторонней скверны или в том, что произошло, отразилась только его благообразная личина, наклеенная на облик истинного «Я» — глумливого и чрезвычайно хитрого Князя Десницы Девяносто Девяти Спиц? Мне никогда не узнать этого. Да и так ли это теперь важно? Наверное, я застрял в Гамбусе на веки вечные.

А мои друзья? Что с ними? Я поскрёб ногтем по столешнице. Бертран Валуа и Альфонсо Дельторо — закадычные приятели моей бесшабашной молодости и по совместительству завсегдатаи клуба «Грозная Четвёрка»! От вас нет весточек уже много лет. И столько же вы не получали их и от меня. Проходя через перипетии этого, без сомнения, самого опасного приключения в жизни, я понял, как соскучился по вам. Ах, если бы я только мог черкнуть письмецо и отправить его в Энгибар или в Магика Элептерум… Под локтем у меня чернильница, но пиши — не пиши, никакая птица не преодолеет заслон Гамбуса. Фарганорф, Искривитель Реальности — единственный, кому это было по силам, заснул и более не проснётся. Так близко и так неимоверно далеко, за пределами хрустального ободка, в Килкваге, не находит себе места от волнения дорогая моему сердцу компания. Я прямо вижу, как в ожидании меня озадаченно шевелит усиками Снурфи — мой любимчик, чёрный таракан, как хмурит полосатый лоб Мурчик — серьезного характера кот, как Дурнбад — бесстрашный гном, меряет шагами пол и бормочет ругательства на лундулуме, как Грешем — мой горе–ученик стискивает рукоятки коротких мечей, как Серэнити — Великий инквизитор Иль Градо тихо, почти про себя, читает молитвы и нервно крутит в латной перчатке амулет Ураха, и как Эмилия… Эмилия, моя подруга, от переживаний она сходит с ума. В её изумрудных широко распахнутых глазах медленно–медленно набираются слёзы отчаяния. С каждой канувшей в прошлое минутой нежнейшая душа колдуньи даёт новую трещину… Прости, моя родная, я не могу дать о себе знать, что за жребий мне выпал, а ты не в состоянии поведать мне про свой.

Жаль, что я сейчас не рядом с ней… рядом со всеми ними. Интересно, закрылись ли червоточины — порталы, выплёскивающие орды демонов из бездны, или моя теория на счёт того, что Таурус был их распространителем и неким стабилизирующим звеном, оказалась неверной? Я поспособствовал отсечению у Десницы Девяносто Девяти Спиц её мерзопакостной верхушки, но, ведь известно, что перерубленный червяк — это уже два червяка. Или нет? Пару месяцев назад, когда вся эта кутерьма с Десницей Девяносто Девяти Спиц только–только распалялась, старая экс–королева Элизабет Тёмная и её невестка — действующая королева Констанция Демей накидали мне кучу заданий: закрыть червоточины, отыскать похищенного принца Фабиана и Корону Света, а также восстановить, по возможности, целостность трещащего по швам Соединённого Королевства. За большинство из заданий я так и не взялся, не успел, впрочем, погибель Тауруса, скорее всего, принесла свои плоды. Я почему–то в этом уверен.

Я откинулся на спинку кресла. Мысли, мысли, мысли, были бы вы конструктивными, а то вы так, просто пиявки–мучители. Чтобы расслабиться и как–то распутать клубок, если не тайн, то, как минимум чувств, я прикрыл веки. Сон снизошёл почти мгновенно. Тяжёлый, он был отражением всего того, что мне довелось пережить за последнее время. Миражи и тени шептали мне о незавидной доле и бессрочном заточении. Я просил их перестать, умолял унять свой гнусный дребезжащий говорок, отстать от меня — всё бесполезно. Они распухали и пучились, обступали со всех сторон и наседали сверху. Я закричал и вышел из дрёмы. Желудок нестерпимо болел. Я схватился за него рукой и закашлялся. У меня изо рта заморосила желчь. Петраковель предупреждала, что излеченный вампиризм будет аукаться мне подобными спазмами. Что же, не такую уж и непомерную цену я уплатил за то, чтобы не вступать в общество кровососущих, гроболюбящих и бледнющих недомертвецов. Низкий поклон королю Каменного Королевства Булю Золотобородому — тяпнул меня в Явархе, собака.

Я вздохнул, вытер набежавшие сопли, а затем неторопливо, потому как заметил краешком глаза тёмное движущееся пятно, стал поворачиваться корпусом влево. Рука на рукояти Альдбрига… Тихо, вот так… Я резко отпрыгнул и выставил меч перед собой. Полосатый хвост, серое тельце, милые лапки — я отёр рукавом скопившийся на висках пот. На приземистую тумбочку взбирался енот. Фу, как ты напугал меня, приятель. Как ты сюда пролез? Моя, было утихшая, сердечная мышца заколотила с утроенным усердием. На животе енота зияла рана, из которой вывернулись запёкшиеся кишки с копошащимися по ним червями. Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса заняли боевое положение — будучи мастером–некромантом, я зомби от живой твари отличу на раз–два. Енот между тем принялся внимательно меня рассматривать. От его всепроникающего взгляда глазок–вишенок мне стало не по себе.

— Как я и предсказывал — мы встретились, Калеб Шаттибраль. Я бы явился быстрее, но подходящее «вместилище», предрасположенное к речи, лежало слишком далеко от Первородного Соблазна, — гулко протявкало гальванизированное животное.

Я чуть не поперхнулся.

— Что?

— Клинок Ночи. Грёзы наяву. Вспоминаешь?

Альдбриг вырвался из ладони и со свистом залетел в ножны, Лик Эбенового Ужаса прижался к груди. От этих, не имеющих ко мне никакого отношения манипуляций, я похолодел и осунулся. Чутьё подсказывало мне, что я вляпался, вернее меня скоро вляпают, во что–то муторно–худое.

— На корабле мне приснилась моя отрубленная голова, — кое–как выдавил из себя я. — Она сказала, что поймает меня.

— На грани До и После, — кивнул зомби–енот. — Это был я.

— Ты… кто… или что… ты такое? — запинаясь, спросил я.

— Моё настоящее имя невозможно воспроизвести ни на одном языке Вселенной, поэтому для тебя я буду Привратник.

В такт произносимых слов мёртвое млекопитающее отвратительно качалось.

— Привратник? Ты хранитель каких–то врат?

— Практически. Когда из чьего–то тела в Гамбусе вырывается душа, я указываю, куда ей должно отправиться дальше.

Я плюхнулся в кресло, подоткнутое мне под колени порывом магии. Внутренне я осязал неуловимые энергетические линии, которые как бессвязными узорами, так и ровными геометрическими фигурами ползали по всему вокруг. От мельчайшей пылинки до самой громоздкой подпоры, всё прибывало под их дирижёрством. Мне доводилось приобщаться к неиссякаемым лавинам мощи, бездумно хлещущим в небесные просторы, но здесь… Здесь скользили уравновешенность и сдержанность. Я понимал, что энергетические артерии несут в себе необъёмную для человеческого разума реку информации. Она спиралями вклинивалось в эпицентр–енота, а потом расходилась из него во все уголки Мироздания. Невообразимо.

— То есть, иначе выражаясь, ты помощник Смерти?

Как бы близко я ни стоял у горячего края «каши–малаши», природная любознательность всегда прорывается из меня наружу.

— В твоём восприятии я укладываюсь в эту величину.

— Значит, это ты не дал мне окончить путь? Я умер, ведь так? Я нёсся туда, где блистал свет…

— Да, ты умер и да, по моей воле ты вернулся назад.

— Зачем?

Неожиданно голенище енота хрустнуло, и он плашмя упал на пол. Вновь вставая на задние лапы, Привратник потерял часть потрохов. Склизкой, дурно пахнущей массой они размазались по бочку жаровни.

— Затем, что ты мне нужен. Ты выходец из совершенно иного рукава Бытия и оттого не принадлежишь Гамбусу. После гибели ты стал прецедентом, который не прописан в Законах Универсума. У меня был выбор, как поступить с тобой; Я мог пустить тебя раствориться в сверкающем Забвении или оставить у себя. В прошлом спаянные эпохи и континуумы приоткрыли мне гобелены будущего. Я знал, чему отдам предпочтение ещё до твоего рождения.

— Но почему именно я? Разве Нолд Тёмный, Эмириус Клайн и прочие соучастники Пророчества Полного Круга теперь не у тебя? Они тоже не из Гамбуса и, будь уверен, любой из них исполнит твои прихоти в сто раз лучше меня.

Привратник отрицательно махнул лапкой.

— Они мне недоступны.

Осознавая, что мне никак не вычеркнуть себя из планов Привратника, я сглотнул комочек слюны.

— Для чего я тебе понадобился?

Зомби–зверь поскрежетал зубами, полминутки помолчал, после чего прогавкал:

— Я хочу получить Корону Света. Ты принесёшь её мне.

— Корону Света? Серьёзно? Что ты про неё знаешь?

— Всё.

— Мне неловко тебя расстраивать, но она где–то там, за Гамбусом. Мне при всём желании до неё не добраться.

— Эта проблема разрешима. Искривитель Реальности отворит для тебя окно в родной мир.

Я округлил глаза. Неужели Привратник сцапал этого монстра в свои сети? Или, вручая мне своё естество, Старейший Вирм Севера припас для себя уголёк, который если на него дуть, умудриться разжечь в его незрячих колодцах прежний пламень? Лазеечка вернуться домой!

— Ты реинкарнируешь Фарганорфа, так же, как и меня?

— Не совсем. Это сделаешь ты.

— Я?!

— Дракон–лич попал в мои чертоги вместе с тобой, точнее в тебе. Только ты, воплощённый в изначальную форму, в силах провести ритуал и отделить его частицу от своего духа.

— Каким образом?

Енот подошёл вплотную к моему креслу. Его гадкая, извращённая трясучка саднила мой рассудок подобно напильнику.

— В Гамбусе есть много сакральных мест, мест мощи, пользуясь которыми можно добиться самых различных результатов, в том числе и тех, что выворачивают душу наизнанку и вытряхивают из неё чужеродное. От сего святилища, Первородного Соблазна, на восток вьётся дорога, приводящая к Отражателю — хитроумному комплексу линз. Твоя цель настроить Отражатель так, чтобы исторгающиеся из него лучи сложили на небе пульсар. Когда всё устроишь, поворачивай обратно, я расскажу тебе о том, что надо будет предпринять для завершения ритуала.

Я облизал губы.

— Все более–менее значимые места обыкновенно зорко охраняют и, как понимаю, Отражатель не является исключением из правил?

— Ты сам себе ответил.

— Тогда начёт настройки…

— Ничего сложного. Ты сообразишь, что к чему.

— Ясно. Буду разбираться по ходу пьесы.

Потряхивающийся енот ткнул пальчиком мне в плечо.

— Прежде чем уйдёшь, ты обязан напитать себя. Вот жаровня, нож в твоей сумке, пища перед тобой.

После этих слов гниющий енот закатил глаза и рухнул мне на живот. Фу! Видимо Привратник вышел из гуттаперчевого тельца. Я скинул с себя зверя. Постепенно всё проясняется. Чудо не произошло с бухты–барахты. Древнее, непостижимое создание, в пику «Костлявой», выволокло меня назад в Гамбус, чтобы я плясал под дудку его желаний. А желание-то каково? Корона Света! Замахнулся не на абы что! Чем Привратнику приглянулся монарший венец? В Соединённом Королевстве среди колдунов и подобных вертлявых личностей век от века гуляют толки о таинственных чарах, заключённых в гигантские алмазы и золотой ободок Короны Света, однако короли и королевы никогда не подтверждали, как, впрочем, и не опровергали эти домыслы. Народы провинций вообще исключительно редко лицезрят Корону Света на челах своих правителей, и из–за того, в суп сплетен непрестанно сыплются перчинки да соль. Обычно, королевские особы возлагают на себя легендарный головной убор только при восхождении на престол или на Величие Света — эпохальный праздник, славящий Ураха и его всемилостивую благодать. Ровно в полночь, в пирамидальном храме Шальха, что стоит на внушающей трепет площади Вилика Ура Светелик, Величием Света отмечают завершение старого и начало нового тысячелетия.

Кстати, это событие должно будет осуществиться как раз в этом году! Но как? Соединённое Королевство разбито на осколки, Корона Света как сквозь землю провалилась, и кроме того… меня принуждают её раздобыть и возвратить совсем не владельцу… Хотя, кто сказал, что я так и поступлю? В Гамбусе Привратник — одна из главных шишек — это точно, а за его пределами… имеет ли он какое–то влияние? Я критично осмотрел червивого енота. Возможно. Необходимо это как–то выяснить, а пока… Пока я буду паинькой и сделаю то, что мне приказали. Чтобы пустить пыль в глаза, я даже съем этого подпропавшего зверя. Я сыграю очень осторожно. Я затаюсь, смиренно починю Фарганорфа, тем более что теперь сам о том неимоверно мечтаю, наобещаю Привратнику с тридцать три короба и поминай, как звали! Я окажусь дома и держи «нос», мой алчный спаситель! А Фарганорф? Он, конечно, та ещё кость в горле, даром, что весь из них и состоит. Ладно, о том, как избавиться от дракона–лича я побеспокоюсь позже, сперва его ещё надо поставить на лапы. Я хмыкнул. Где–то во мне сидит не кто–нибудь, а сам Старейший Вирм Севера! Неуловимой песчинкой он витает по моим жилам и истошно ревёт! Ррррр! А вдруг, ставши носителем трансцендентного летающего чудища, я обрёл толику его сверхсилы? Я прислушался к себе. Нет. Ни фонтана энергии, ни фантастической твёрдости бицепсов, ни безграничных знаний о первобытных эонах и вехах я в себе не обнаружил. Ну и пусть! Я сам — орешек со скорлупой! Вселенная, меня посадили в лужу, и что с того? Я выберусь из неё! Легко! Вот прямо даже не запачкавшись!

Приободрившись, я обошёл по периметру импровизированную комнату Нолда Тёмного. Среди всякой всячины, которая, естественно, меня интересовала, мне попалась тумба, забитая дровами. Подойдёт. Я взял парочку сухих брусков, после чего кинул в жаровню. Магическая искорка сорвалась с пальца! Вжух! Поленья затрещали, а я принялся протирать полой мантии заплесневелую сковородку с растопыренными декоративными щупальцами — её, прочую посуду и рядок бутылок без этикетки я нашёл в серванте неподалёку. Язычки огня вились всё выше и всё ярче. Запах дыма приятно щекотал ноздри. Досадно, что мясо, которое мне, так сказать, преподнесли, не слишком свежее. Наверняка оно заблагоухает не так славно, как сосна, да, это её пожирает пламя. Угрюмо вздохнув, я развязал узелок на сумке — пора приступить к разделке тушки. Енот лежал брюхом книзу, поэтому я не видел его дефектов — и хорошо. Ладонь нащупала прохладную рукоять. В отсветах и бликах полыхающей жаровни лезвие старинного кинжала гномов набрало в себя багряного оттенка. Я поднёс его к глазам…

— Давай, парень, рубани уже этого плешивого енота! Я чувствую, что он возле меня!

Я выронил из рук заговоривший кинжал. Голос принадлежал призраку из Леса Скорби. На Куркумных Болотах он вселился в Дурнбада. Применив тёмное искусство, я вытащил его из друга и, повинуясь нахлынувшему сардоническому импульсу, заточил в оружие.

— Джейкоб! Ты говоришь!

— Ты удивлён? Я тоже.

Подобрав кинжал, я улыбнулся. Мне стало радостно от того, что у меня появился собеседник. Пусть Джейкоб несколько своеобразен в общении, но так даже лучше — не заскучаю.

— Ещё бы! Запечатанный в предмет, дух обзаводится речью, только если поблизости от него есть материальный остов, в котором он раньше обитал. Твой скелет попивает чаёк в Лесу Скорби, поэтому ты должен быть нем, как рыба.

— Опять ты пустился в свои заунывные рассусоливания.

— Наверное, на твою клетку–сталь повлияло реализовавшееся Пророчество Полного Круга, — ничуть не смутившись, с полуусмешкой продолжил я. — В миг уничтожения Тауруса энергетические завихрения оказались столь экспрессивны и напористы, что все, находящиеся в их досягаемости, колдовские покровы, в том числе и мои, лишились некоторых связующих нитей, а это привело к тому, что твои мысли стали беспрепятственно покидать кинжал и попадать в пространство. Эпичность произошедшего отодвинула правило Юджина на второй план!

— Молю тебя, уйми свою научную канаву! Я говорю, и прекрасно!

— Есть шансы, что это навсегда.

— Трижды прекрасно! Мне надоело молчать!

Я повертел клинок перед носом.

— Любопытно, почему ты, такой неудержимый болтун, дал знать о себе только сейчас? По какой причине я не услышал твой металлический баритон ещё пару часов назад?

— О чём ты? Я до конца оклемался от твоего несуразного пророчества всего как минуту–две.

Я заинтересованно нахмурился.

— Тебя оглушило?

— Что–то типа того.

— Опиши подробнее.

— Я был в прострации. Всё слышал, но по состоянию как будто дерябнул виски из большого стакана.

— Красочное сравнение.

— Только не ври, что так не делал.

— Ох, делал! Где те бары и кабачки, где я предавался этому беззаботному времяпрепровождению?

— Канули в лету, парень. Всё туда летит вверх тормашками.

Я перевёл взор на бездыханного енота.

— Что–то алкогольное я отыскал, осталось только приготовить к нему гарнир.

— Прекрасная идея! Бери меня в руку и вперёд свежевать тухлятинку!

— Эй, это прозвучало тошнотворно!

— В суровую повседневность иногда полезно закинуть кроху терпкого юмора.

— Тут наши мнения совпадают, — хмыкнул я, садясь на корточки у коченеющего зверя.

Весь кухонный процесс от «подайте мне фартук» до «пальчики оближешь» проходил под поклоны настольного маятника и пикантные комментарии Джейкоба. Тик–так — шкура снята, тик–мак — срезаны самые по виду удобоваримые филейные части, тик–тук — объятые жаром сковороды они покрылись румяной корочкой, тук–тик — яство на тарелочке, тик–тик — в фужере белое сухое вино, милости прошу отужинать!

На самом деле употреблять в пищу падаль категорически возбраняется. Сильнейшее отравление — это самое маленькое и безобидное, что может ожидать человека позарившегося на непонятно как умершее животное. В моём случае, я так решил после тщательного осмотра препарированного Джейкобом тельца, енот, хоть и был источен обитающим в нём червём, под чарами Привратника безвозвратно не испортился. Кровь в его сосудах не застыла и, вследствие того трупный яд, если и успел сформироваться, то совсем в небольшом количестве.

Я наколол вилочкой кусочек, прожевал, проглотил. Так себе вкуснятина. Вино же оказалось недурным. Я обновлял себе фужер, пока бутылка не опустела. А что? Отметить второй «День Варения» сама Вселенная велела! Радостно, но не без нервической нотки, похихикивая над вывертами проказницы Удачи, я, чтобы сбросить хмельную пелену, направился к громадному шкафу с книгами. Обложки. Они стискивали толстые–претолстые кипы пожелтевшей бумаги. Целые опусы! Я вытянул с полки сине–чёрный фолиант. Почему моя рука легла именно на него? Ну, во–первых, по сравнению с товарищами он показался мне непростительно худощавым, а во–вторых, на краях его переплёта имелись экстравагантные треугольные вставки. Серебряные, они были испещрены звёздными оттисками и мифическими бестиями. “Первоначала” — название, выведенное странным, однако почти интуитивно доступным к прочтению языком, моментально заинтриговало меня. Автором значился Индиговый Духовидец. Примостив Лик Эбенового Ужаса между перекрестием восковых огарков канделябра, я удобно, как привык делать в Шато, облокотился спиной о стену и стал жадно поглощать глазами строчки.

Индиговый Духовидец, ссылаясь на ряд снизошедших на него теологический откровений, писал о сотворении Бытия. По его словам, всё–всё во Вселенной появилось после Большого Взрыва — некого, неизмеримого по силе и необъяснимо–случайного толчка, который прорвал бесцветный вакуум и заполнил его раскалённой материей. Вместе с веществом, скоропостижно распространившимся по всей плеяде свежеиспечённых Универсумов, из сосредоточения Большого Взрыва вылетели и постигли себя Вседержители — сущности, что в итоге облачились в одежды Творцов. В списке демиургов, состоящем ровно из девяносто девяти имён, Индиговый Духовидец особенно выделил нескольких; Рифф, Назбраэль, Юкцфернанодон, Урах и Харо — в отличие от других великих духов не углубились в запредельные дебри непознанного, а остались там, где изначально возникли — в Гамбусе. В нём, в мистическую Эру Предтеч, была заложена основа для всего живого. Общими стараниями пятерых, жизнь, выпестованная из первичных элементов, обрела форму. По безбрежным растрескавшимся землям самостоятельно задвигался камень, из жерла вулканов потекла причудливая лава, в воде забарахтались нелепые волны, а по раздираемым молниями фантасмагорическим небесам закружи дикие ветры — то были разумные стихии. Чуть позже, в Гамбусе, доселе тусклые океаны обзавелись яркими водорослями и фосфоресцирующими кораллами, а голые долины поросли травой и лесами. Просторы наводнились многообразием животных, птиц и рыб. Далее, мишурой тесно переплетённых видений, Индиговый Духовидец повествует о том, как Вселенная родила второй раз. После огненных конвульсий и череды неописуемых катаклизмов из её агонизирующего лона вышла несметная масса мыслящих образов, разделившихся на три группы. Тогда как две из них, Порядок и Хаос, ознаменовали собою неумолимо противоборствующие полюса, Арбитры — третья группа, возглавляемая Смертью, приняла на себя заботы по устройству и соблюдению основополагающих законов Зримых и Незримых Миров. К моменту пробуждения первых дриад и нимф Юкцфернанодон охладел к ваянию. В конце главы он покинул Гамбус, и на страницах Первоначала его имя стало упоминаться автором всё реже. К середине книги грёзы Индигового Духовидца исполнились угольной черноты и ослепительного сияния. Эмоциональная неряшливость, с которой подавалось эпопея, и нюансы перевода сложили для меня лабиринт противоречий. В полунамёках на туманные события и за неизвестными иероглифами крылась тайна становления звериных рас и гуманоидных народов. Природа и Вседержители то сообща, то порознь помешивали бурлящий метаморфизмами котёл. Эволюция, приправленная сверхъестественным вмешательством, спустя недатированный временной провал, предъявила людей, гномов и эльфов на умиление Вселенной. Тысячелетия сменялись тысячелетиями, королевства рассыпались на черепки, дабы потом неожиданно воспарить в былом могуществе. Две сотканных окраины; Мир Света — Ураха и Мир Тьмы — Назбраэля вбирали в свои чертоги души, поставляемые Смертью. Так было, пока Харо…

Мой взгляд упёрся в безнадёжно измаранный лист. Что? И за ним такой же! Я быстро пролистал книгу — остаток весь в чернилах! Кто–то специально испортил концовку Первоначала. Но зачем? Я сморщился, сел за стол и выудил из сумки талмуд с Пророчеством Полного Круга. Аромат! Я его ни с чем не спутаю! Это розмарин! С задней стороны, расположившейся поодаль от меня стойки для оружия, в подвешенном за крючок горшочке рос великолепный зелёный куст. Ты сейчас придёшься очень кстати, пахучка! Розмарин стимулирует работу мозга, улучшает смекалку и сообразительность. Вдыхая сладковатое камфорное благоухание, я освежил в памяти предания Соединённого Королевства. Да, это феноменальное открытие! Эй, там, псевдоколдунишки из Магика Элептерум, Бертран, ты не в счёт, позовите меня на свой хилый симпозиум! Я вам такое расскажу — закачаетесь! Легендариум Индигового Духовидца есть ни что иное, как прелюдия к тому, что мы издревле считали точкой отсчёта! Такие извечные вопросы как «откуда родом наши предки?» и «что было До?» — теперь разгаданы! Джед Хартблад обмолвился мне, что Гамбус был сконструирован Нолдом Тёмным из специфической эссенции, добытой им в закромах Червонного Капища живорезов — но это не так. Ядро, из которого пошла рябь самозарождающихся Универсумов, Было всегда и Есть везде. За привычной трёхмерной оценкой окружающей действительности, видимо, нет рамок, и в том, что Гамбус для нашего убогого восприятия выглядит как хрустальная сфера, насыщенная зудениями и гротескными метеоявлениями, я думаю — вполне логично. Мы, смертные, познаём Гамбус так, как можем.

Под воздействием мыслительных процессов весь хмель из меня словно выжали. Я абсолютно протрезвел. Да и не мудрено! Закусив губу, я забарабанил пальцами по подлокотнику. Метафизические аномалии и их закрытые семью печатями секреты меня привлекали с самого детства. Кем бы ни был Индиговый Духовидец — сумасшедшим или провидцем, его труд — драгоценнейшая реликвия, подарила моей кумекалке «глоток свежего воздуха». С такими космическими ребусами я ещё не сталкивался. От Гамбуса я перенаправил интеллектуальный взор на Арбитров. В Первоначалах глава «Держатели Равновесия» даёт им заретушированную, затянутую липкой паутиной энигматичности, характеристику. По силе они значительно уступают Вседержителям, но их безликая царица Смерть как минимум стоит наравне с Урахом, а то и выше. Арбитры лишены какой–либо притязательности. Они существуют, чтобы блюсти одним только им известные своды правил. Но Привратник… Ему захотелось обладать. Когда–то это желание изменило его и выдернуло из круга собратьев, безразличных ко всему земному. Привратник, олицетворяющий собою казус в метафоричном математическом уравнении, чрезвычайно могуществен. Прибывая у истоков Гамбуса, в древнейшем сосредоточении всего и вся, он способен изыскивать средства к вторжению на территорию других хранителей Врат Мёртвых. Так, на Клинке Ночи, Привратник проник в мой сон. Если я, по прибытию в Килквагу, брошу его задание в корзину, то нутром чувствую — он меня достанет. Я покачал головой. Пожалуй, буду беспокоиться об этом позже. Сейчас первостепенно сделать из Гамбуса «ноги».

Я сунул в сумку «Первоначала», водрузил в руку Лик Эбенового Ужаса и потопал к лестнице. Проходя мимо Фарганорфа, мне приспичило хлопнуть его по выбеленным костям. Скоро запорхаешь, пташка! Уж я порадею! Порожки повели вниз. Сменами пейзажей, круговоротом битв и веретеном героических эпизодов, фрески, молча и торжественно, пересказывали мне житие Ураха. Кое–какие изображения были любопытнее прочих. Особенно меня поразил кусочек, где Бог Света, в образе человека с нимбом, преклонил колени перед юной девушкой, которая исходя из антуража мрачной безысходности, его отвергала. Аж до мурашек! Я сошёл к арочным дверям. За ними меня ждал алеющий закат и прелый осенний ветер. Нестыковочка! Когда Старейший Вирм Севера нёс меня на закорках и громыхал рыком в небесах нас приветствовало лето! Я взъерошил волосы. Пророчество Полного Круга поглотило Красного Палача не вчера, и не на той неделе. Пронеслись месяцы или даже годы! Мои друзья… Я не представляю, сколько вы томились в ожидании меня… Эмилия, давно ли ты, выплакав все глаза, ушла из гнетущего замка Джеда Хартблада? Подруга, что только в последнем совместном путешествии раскрылась для моего глупого сердца во всем своем женском обаянии, как я хочу обнять тебя и сказать, что ты для меня значишь… Сентиментальность всегда занимала во мне отдельную нишу, теперь же, при располагающей депрессивно–очаровательной атмосфере, она обострилась.

Щурясь, я присмотрелся к солнечному ареалу. Занимательный факт — светило, тонущее в багряных облаках, точно такое же, как и у нас. Почему? Наш мир создан по подобию Гамбуса? Интригующее вопрошание требует схожего ответа. Где он? Я не вижу, чтобы мне его несли! Ха! Подобными «из–за чего» и «как так» можно замызгать парочку академических досок. Я огляделся. От Первородного Соблазна расходился узел дорог. Моя — та, что узкой тропкой заворачивает на восток. Почти машинально, в заливающем спину солнечном сиянии, я побрёл в намеченном направлении. Вокруг желтеющей поляны, на которой воздвигли гранитного Бога Света, раскинулись лесные покрывала. Деревья, в основном дубы, вязы и клёны, почтительно кренились вдоль пути. Едва смыкающиеся ветки выстилали передо мной арочный проход. Я приметил, что ходьба меж могучих деревянных мудрецов доставляет мне удовольствие. Тихо, спокойно, как будто ничего плохого и не было в моей жизни. Я мог бы так прогуливаться по окрестностям Весёлых Поганок. Вон шишка закатилась под корягу, а там сова ухает — мышки прячьтесь, она голодная. Принесённое крыльями сгущающихся сумерек, на небосклоне проступило звёздное море. Из его мерцающих волн и перемигивающихся узоров, перламутровой жемчужиной, постепенно выныривала одутловатая луна.

Похолодало. Я застегнул плащ на все пуговицы и накинул капюшон. Ступни поднывали уже час или два, и мне пришлось дать им заслуженную передышку. Устроив «Мадам Сижу» на ложбинку замшелого валуна, я стащил сумку на колени.

— Ты что оглох?! Ау! Тетерев! — донеслось до моего уха невыразительное скрежетание.

Лезвие кинжала попало в середину трактата о Пророчестве Полного Круга и поэтому крики Джейкоба тонули в буквенной тюрьме. За всеми этими возвышенными думами, я грешным делом успел позабыть про него.

— Зачем ты так надрываешься? — хмыкнул я, кладя оружие подле себя.

— Тебя бы так засунуть не пойми куда!

— Справедливое замечание.

— Куда мы навострили сапоги? В Отражатель?

— А как ты узнал, что мы движемся?

— Ты трясёшь меня словно маракасы.

— Значит, ты и прикосновения теперь ощущаешь?

Я погладил пальцами рукоять.

— Что я сейчас сделал?

— Пощекотал у подмышки.

Я изумлённо покрутил старинное орудие убийства.

— Магический коллапс повлиял на тебя намного сильнее, чем я думал.

— Вот тебе и повод держать меня у пояса. Через мой клинок ты будешь познавать маниакально любимые тобою колдовские науки.

Я расхохотался.

— Ты мне тогда своим трёпом продуху не дашь! Ну, уж нет. Если ты продолжишь ехать в сумке, нам обоим будет комфортнее.

— Парень, поверь, комфорт комфорту рознь. И я сейчас говорю не о твоём кожаном мешке.

— Тогда о чём?

— О том, что мы не одни.

У искателя приключений, услышавшего такую фразу, зачастую сразу начинаются неприятности. Я моментально вырвал из ножен Альдбриг. Где враг?! Правее моей стоянки, на трухлявом пне восседал Птикаль. Я прямо дар речи потерял. Круглолицый, розовощёкий, он тёр красным платком взмокший лоб. Завидев меня, дурачок воскликнул:

— Ты обещал принести мне мармеладных червячков!

— Птикаль, мой дорогой, я намеревался отдать их тебе в Шато, — отозвался я, разогревая навершие Лика Эбенового Ужаса. Я прекрасно осознавал, что передо мной обманка.

— Мастер обещал! — повторил толстячок и разрыдался.

Пламя затрепыхалось сквозь пустые глазницы черепа. Я был готов явить напалм огня в любую секунду.

— И я не солгу.

Птикаль пустил струйку слюны.

— Хорошо! Но когда?

— В Шато. Ты получишь их в Шато. Веришь мне?

Я стал прицеливаться.

— Да! Но ты идёшь, а не скачешь! Почему? Так мне придётся тебя ждать тысячу тысяч лет!

— Стреляй, он не тот, за кого себя выдаёт! — крикнул Джейкоб.

Прежде чем я последовал его совету, Птикаль зарябил и распался на шарики Света, которые спустя мгновение устремились ввысь.

Минута, две, три. Никого. Я разрядил Лик Эбенового Ужаса в лужу, а потом стиснул рукоять кинжала.

— Откуда ты знал, что там кто–то есть?

— Я почувствовал магическое колебание.

— Пророчество Полного Круга! Вдобавок к голосу и тактильности, оно наделило тебя уникальным даром!

— Полезным для тебя, парень!

— Местечко на ремне ты себе заработал, — пробормотал я, лихорадочно роясь в сумке.

Кампри — золотой орех — подарок ворожей лежал под ворохом книг. Я был уверен, что некто, примеривший на себя обличие Птикаля, нарочно подсказал, что у меня с собой есть ещё более необычный друг, чем Джейкоб. Я положил орех на землю. Никакой реакции. Его надо швырнуть! Я подхватил Кампри и что есть мочи кинул вниз. Не долетев до травы дюйма два, орех завис в воздухе и раскрыл сапфирные лепестки. Из них клубами синего дыма выпрыгнул призрачный конь! Расплывчатая голова боднула меня в грудь. Ух, как морозно!

— Я тоже рад тебя видеть, Юнивайн! Унесёшь меня обратно в Лес Скорби?

Грива отрицательно заколыхалась влево–вправо. Но попытаться стоило! Вероятнее всего, призрачный конь способен попасть куда угодно, где будет находиться его Камень Призыва, и Гамбус тому не исключение. Однако бестелесность и умение мгновенно перемещаться по потусторонним червоточинам не распространяются на седоков Юнивайна. Только Фарганорф в состоянии распахнуть для меня створы хрустальной сферы. Поправка — был в состоянии.

— Тогда отвези меня, пожалуйста, к Отражателю. Эта штука где–то впереди.

Юнивайн заржал и забил копытом.

— Это значит «садись сверху»?

Призрачный конь повернулся бочком. Я забрался в седло, и мы помчались. Скорость, с которой Юнивайн запетлял по тропе утопающей в ночном тумане, была так высока, что у меня перед глазами всё смазалось в одно тёмное пятно. Скакали мы довольно долго. Я изрядно устал, и мой неутомимый товарищ понял это. К рассвету мы притормозили так, что мне стали видны очертания деревьев, а спустя примерно час Юнивайн остановился у громаднейшего вяза с дуплом, да таким, что туда поместился бы даже Грешем, будучи рыжим толстяком. Вяз пустил корни у скромной по ширине речушки. Как только я слез с коня, он собрался в вихрь и затянулся в Кампри, который оттопырил мне карман. Юнивайн воплотился где–то у Оплота Ведьм, а Джейкоб и я снова остались вдвоём. Лучше, чем ничего, правда? Журчащий поток, влекущий на себе охапки побуревшей растительности, манил меня подойти поближе. Откинув неторопливо плывущие листья, я умылся и протёр шею. Желудок между тем недовольно урчал. Хрустящие тосты, сосиски, сыр, кофе, яичница — он требовал этого в большом количестве. Может, рыбу поймать? Но как? Ах, если бы только у меня была при себе удочка или Снурф с его крючковатыми цепкими лапками! Увы! Придётся устроить себе «диетический день». Голодание даже полезно. Иногда. Раз не получится перекусить, то поспать в том дупле вполне удастся. Я влез в проём вяза. Свалявшиеся комья травы и клочья шерсти недвусмысленно намекали, что внутри некогда проживало семейство лис. Я свернулся клубочком, чихнул и, подложив сумку под голову, обратился к Джейкобу:

— Я собираюсь вздремнуть. Предупреди, если на горизонте встрепыхнётся что-нибудь.

— Договорились, я пихну тебя под ребро.

— Только не остриём!

— Ха!

— Расценю твоё «ха» как «само собой разумеется».

— Точно так. Спи, парень, я буду начеку.

— Спасибо.

Смежив веки, я стал думать о подоплёке, с которой столкнулся на пути к Отражателю. Что таится за внезапным появлением моего ирреального домочадца? Здешний Птикаль вёл себя один в один как тот, что жил… живёт у меня в Шато. Дурачок был скопирован с моей памяти. Но как? Для чего? И главное — кем? Враждебностью от фантома не веяло, впрочем, это ни о чём не говорит. Гамбус, Привратник, Отражатель… Моё одиночество сродни иллюзии — повсюду таятся следящие глаза. Надо быть настороже. Отосплюсь, а там…

Балдахин сна обвязал меня водевильными грёзами. В череде сменяющихся персонажей, панорам и фантазий, я вдруг ясно услышал знакомый голос. Он взывал ко мне:

— Парень, у нас гости!

Потом прибавился другой голос. Глухой и властный.

— Вставай, мальчишка!

Сонный морок видоизменился в длинное серое повествование о маленьком мальчике и старике. Чаще всего фрагменты–оттиски крутились вокруг многоуровневой башни полной диковинных механизмов, спрятанных волшебных дверей и зачарованных ниш. Быт могущественного волшебника перемежевался с воркотнёй и несмышлёными играми ребёнка.

— У тебя затычки в ушах?! Он приближается!

Сновидение поставило упор на отдельной картине. Сейчас оно дало мне детально рассмотреть старика и дотоле расплывчатую обстановку. Высокий, привыкший хмуриться человек с окладистой бородой и сетью гусиных морщин у глаз чертил на доске руны, а рядом с ним, туда–сюда, ползала коробка с дырками. Периодически из прорези–щёлочки показывался любопытный носик или звенел детский смех.

— Вопи громче, шпилька, или поцарапай ему мизинец!

В гамме, включающей в себя все оттенки чёрного и белого, возник странного вида гуманоид с загнутым в спираль черепом и впечатляющим количеством пальцев. Он прошамкал к коробке и пронзительно возопил:

— Калеб! Ты в опасности!

— Он будет в ней, если не проснётся!

В какой–то миг я понял, что не сплю и голоса, которые звенят в ушах — это не эхо усыплённого сознания. Я вскочил, и голова естественно соприкоснулась с препятствием. Твёрдая кора вяза преподнесла моему лбу выпуклую блямбу. Перед зрачками затрепыхались золотистые мушки. Меня ухватили за ворот и бесцеремонно вытащили из лисьего гнезда. В черепе всё гудело, но меня целиком занимало другое. Я обомлел, потому как колючие, чуть раскосые глаза Квиля Лофирндваля буравили мне темя тяжёлым взором. За спиной моего приёмного отца радостно подметал хвостом землю лабрадор по кличке Виноград. До самой своей смерти Виноград был предан мне, и я почитал его за лучшего друга…

Собака прошмыгнула между ног Квиля и спустя секунду стала вовсю лизать мои ладони.

— Я кричу тебе уже битых пять минут! — пролязгал Джейкоб.

— Видимо мне довелось слишком крепко заснуть, — прошептал я, всматриваясь в суровое лицо. Сколько я искал его? Сколько мечтал увидеть вновь? Не сосчитать тех чисел и лет. Однажды Квиль впал в подобие комы и Энигма — творческая мастерская и по совместительству дом колдуна, попросту растворилась в воздухе, оставив меня безудержно ревущего стоять у колодца с полупустым ведром.

— Тебе надо уходить отсюда. Немедленно.

— Зачем?

— Надвигается свирепая буря.

Я поглядел на затягивающееся чёрными облаками небо и неотложно вспомнил ту вакханалию молний, что терзали хрустальный свод Гамбуса в Мил’Саак. Сейчас я убедился, что тот, кто прислал мне проекцию Птикаля, а теперь и Квиля Лофирндваля — желал мне добра. Предчувствие грандиозного шторма засосало у меня под ложечкой. Я растерянно стал искать глазами место, где можно было бы укрыться.

— Там есть скала, а в ней глубокая пещера, что сбережёт твою жизнь, — продолжал Квиль, указывая серповидным посохом на северо–запад. — Садись на коня и дуй туда.

— Откуда ты знаешь, что убежище находится в той стороне?

Фантом моего приёмного отца задумчиво насупился.

— Я вижу её. Местонахождение пещеры занимает весь мой разум.

— Ты поедешь со мной?

— Нет. Мне… У меня много других дел.

Я положил руку на плечо чародея.

— Прислушайся к себе и скажи мне — кто ты?

Ветер затеребил наши капюшоны. Виноград загавкал на угольные тучи. Под начинающийся дождь брови Квиля Лофирндваля поползли к седым волосам. Он потряс головой, а затем неожиданно расхохотался:

— Конечно, как я только сразу не заметил — ты выглядишь на тридцать с хвостиком. Я помню, как вчера твоя возня не давала мне сварить зелье, но… Это было не вчера?

— Да.

— Я не настоящий?

— Скорее всего, выражаясь вашим чокнутым научным языком — ты магически стабилизированная сущность, кем–то взятая из воспоминания Калеба, — подтвердил Джейкоб.

Квиль Лофирндваль улыбнулся в бороду.

— Не хочу выяснять, где я взаправдашний, когда ты в беде, скажу лишь одно, мальчишка, я был рад увидеть тебя возмужавшим. Мать и отец гордились бы тобой.

У меня спёрло дыхание, а на глазах навернулись слёзы. Спасибо, Вселенная, их было не видно из–за разыгравшейся мороси.

— Беги, я предвижу, что гроза совсем рядом!

Квиль хлопнул в ладош,и и Кампри сам собой бултыхнулся об землю. Призрачный конь появился спустя миг. Я вскочил в седло и сверху вниз крикнул:

— Я люблю тебя!

— И я тебя, мой мальчик!

Мой приёмный отец и Виноград рассеклись на светящиеся полосы, быстро растворившиеся в нахлынувшей полутьме.

— Юнивайн, туда, к пещере!

Всхрапнув, мой эфемерный друг ринулся в гущу оранжевых зарослей. Петляя между россыпи источенных ветрами камней и стволов заскорузлых деревьев, мы уносились от подступающего урагана. Я отвернул голову от струи холодного воздуха, чтобы поглядеть назад. Сплошная стена града, молний, листвы и обломанных веток не отставала от нас ни на шаг. Юнивайн перепрыгнул через бездонную расселину и взял вправо. Мимо моего взора промелькнули колонны, волнистым строем уводящие к руинам куполообразного здания. За развалинами последовала цветочная поляна и вновь лес. Мы обогнули загромождённый валежником холм и выскочили к иззубренной, торчащей из почвы словно гребень, невысокой горе. Не сбавляя темпа, Юнивайн поскакал вокруг каменной породы. Вот он! Арочный вход притаился под нависающим природным карнизом! Призрачный конь тоже заметил его. Совершив манёвр, он завернул к тёмному провалу, после чего остановился и влился в Кампри. Мы успели! Спасибо, дружище! Я вдохнул носом бушующую сырость. Всполохи и вспышки на небесах достигли своего апогея. Земная твердь дрожала, а гром клялся оглушить всяког,о кто не найдёт себе прибежище. Под ипохондрию непогоды, я вошёл вовнутрь базальтовых сеней.

Глава 2. Фаворит Праматери

Я сконцентрировал несколько шариков Света. Алая, пурпурная и синяя сферы развеяли густую черноту. Вперёд вёл явно рукотворный проход. Молотками и зубилами были стёсаны как своды, так и стены. Подгоняемый стонами обезумевшей бури, я зашагал по искусно подогнанному булыжнику. По пути мне попадались мотки паутины и кучки вековой пыли. Разорвав очередную молочную сеть, я вышел к перекрёстку с занятным фризом. На декоративной композиции, лентой опоясывающей архитравы колонных горловин, были вырезаны пауки, плетущие свитки, и люди с повязками на глазах, водящие по ним пальцами, — видимо, читающие наощупь. Многогранность узоров и их виртуозная проработка поражали воображение. Я почесал у себя за ухом. Что бы могла значить эта «застывшая музыка»? Неужели когда–то гора была облюбована экзотическим культом, почитающим кровососущих прядильщиков? Где его последователи? Сгинули? Всеобщее запустение говорит именно об этом. Я наугад выбрал коридор и, процарапав у его края засечку (по привычке), двинулся вглубь. Дышалось легко. Где–то сверху гулял сквознячок и отдалённо завывал взбесившийся тайфун. Я поднялся по приземистым порожкам и оказался в вытянутом овальном зале. Он поражал. В интенсивном блеске магических шаров я разглядел целые полотна паутинных сетей и занавесок. Среди их бесконечных переплетений теснилась архаичная мебель и непонятные приспособления. Пройдя по истлевшему ковру, я очутился у гладкой фосфоресцирующей двери. Что за ней? Не прикасаясь ладонью к створу, я надавил Ликом Эбенового Ужаса на замочную скважину. Дверь бесшумно раскрылась. За ней меня ждало нечто экстраординарное.

Желтоватые, приплюснутые с концов коконы, ровным, почти выведенным по линейке строем, заполняли собою четырёхугольною комнату, посреди которой свисал высохший арахнид–исполин. Я заворожённо приблизился к одному из коконов. В грязноватой бреши, зияющей между тугих нитей, проглядывалась мумия с завязанными глазами. Её рот был распахнут в душераздирающем крике, а тело, перекрученное в агонии, как бы из последних сил пыталось вырваться на волю. Оторвав взор от высосанного покойника, я перевёл его на чудовище в центре. Каракурт, так мне захотелось его назвать из–за внешней схожести с данным пауком, был в холке крупнее медведя. Неимоверно острые, загнутые клыки вылезали из отвратительной пасти не меньше, чем на фут. Коричневый пушок, не полинявший от времени, тонким слоем оплетал арахниду пятнистое брюхо и жёсткие конечности. Я присвистнул. Ну и гадина!

— Я чувствую разложение и тлен! Где мы? — прорезал тишину Джейкоб.

— В логове сдохшего насекомого переростка.

— Много костей и всё такое?

— Картина из разряда — «при жизни я был сноровистым ловцом мух».

— Речь о пауке? Они никогда мне не нравились.

— Сейчас я почему–то думаю так же.

Покинув подвешенную тварь, я, ведомый любопытством, переместился к алтарю. Его сердцевина была плотно зашторена непроглядной материей. Как интригующе! Пальцы потянули за краешек ткани. Ого! Из щели полился свет! Я одёрнул полог. На треножной подставке покоилась прозрачная ёмкость конической формы. Её нутро заполняли туманные, испускающие собственный свет лоскуты с выступающими иероглифами и абстракциями. Такого непонятного по назначению объекта я ещё не встречал.

— Парень, магия!

— Всё нормально, это я тут кое–что нашёл.

— Поподробнее объяснить не можешь?

— Я сам пока не во всём разобрался, — прошептал я, наклоняясь над артефактом.

Вдруг лоскуты всколыхнулись и хороводом заметались по дну ёмкости. Их безостановочное движение создало единый дымно–мерцающий круг. Потом круг распался и эфирные полоски, уже переливающиеся разными цветами, склеились в миниатюрную фигуру паука, держащего над головой беспрестанно перестраивающийся перламутровый знак.

— Ты что там творишь? Меня прямо–таки будоражит от напора колдовства!

— Это не…

Я не окончил фразу по вине неземного паука. Он выполз из своего мистического обиталища и швырнул в меня знаком. «Подарочек» угодил мне в переносицу и рассыпался снопом искр, а его «даритель» в то же мгновение прыгнул к арахниду и тягучей жижей втёк ему под зубастую пасть. Подумать над случившимся я не смог — стало не до того. То древнее страшилище, куда вселилась призрачная сущность, зашевелило внушающими трепет лапами. Жвала разверзлись и издали пронзительный вопль. Он был властным и призывающим. Под его силой в коконах ожили и задёргались насильственно упокоенные слепцы. Вне сомнений каракурт понукал их спешить к нему, чтобы помочь отделаться от, превратившейся в соляной столб, удерживающей верёвки.

— Что это так истошно визжит?!

— Лучше не спрашивай!

— У тебя проблемы?

— Что–то вроде того! — выкрикнул я, со всех ног драпая в коридор напротив. Тёмный ход оказался короткой перемычкой между помещениями. Лабиринты столов с растянутыми на них гобеленами паутины и плеяды низеньких шкафчиков со скатанными рулонами на полках привели меня в соседнюю галерею, некогда бывшую подземным садом. Я опрометью пробежал по зачахшим грядкам, а затем едва ли не кубарем скатился по раздробленным порожкам вниз. В боку кололо; мне хотелось оторваться от погони, которая, несомненно, шла полным ходом. Её гибельные отголоски, выражающиеся мерным перебоем восьми «прутьев» и шарканьем разложившихся стоп, звучали всё отчётливее. Ступенчатый провал продолжал вести в недра пещеры и от этого моя паника только росла. Казалось бы, что я так разволновался? Опытный некромант должен чувствовать себя в любом склепе как у себя дома, но… противник уж больно шустрый попался. Я не понаслышке знаю о ловкости и скорости гальванизированных пауков — подчинить их своей воле за тридцать секунд не получится, а вот отравиться ядом или приобрести дыру в черепе за этот промежуток времени — легче лёгкого. Куда ведёт эта бесконечная шахта?! Надо успокоиться и сконцентрировать заклинание. Перейдя с бега на размашистый шаг, я принялся подготавливать заклинание «Цепной Молнии». Спустя три пролёта в моей перчатке забрезжил аннигилирующий шар, который я переложил на Лик Эбенового Ужаса. Злоехидное навершие посоха заблестело трепыхающимися дугами. Теперь при выстреле из посоха мощь «Цепной Молнии» увеличится стократ. Держа под контролем одно чародейство, я неотложно занялся вторым, профессиональным. Оперируя тёмным ремеслом, моя рука проникла в грешную Бездну Назбраэля, откуда вылущила загробную, извергающую из себя противоречие, субстанцию — её я использую на восставших слепцах. Конечно, в отличие от арахнида их можно было бы подвести под некромантическую опеку и заставить перерубить самих себя в требуху, но это долго и небезопасно — при манипуляциях меня некому будет прикрыть. Сейчас я ищу способ, как «решить уравнение», не изгаляясь. Моё нисхождение, окрашенное сыростью монолитных сводов и мысленными тревогами, прервалось в громадной естественной каверне. Над потолком горели неугасающие фонари, а вдоль красной стекольчатой дороги высились разнообразные каменные пауки. Они были так правдоподобно и самобытно содеяны, что я безотчётно разинул рот. Багряное покрытие повлекло меня сквозь жуткую толщу. Птицееды, мизгири, тарантулы, крестовики — они и множество других паукообразных были лишь преддверием к зениту ксенофобии. Дрога вильнула и вывела к статуе, превышающей по своей порочности и кошмару все прочие когда–либо виданные мною дикие постаменты. Безумный скульптор выдолбил из породы настолько бесовское отродье, что понять, где в этом богомерзком клубке сочленений арахнид, а где гомункул с инфернальными чертами, было попросту невозможно. Подле сплющенного титанического урода, в молитвенном экстазе, застыли изваяния людей. Широко распахнутыми лазуритовыми глазами-кристаллами они взирали на зажатую в клешнях спираль.

С трудом оторвав взор от кощунственной пантомимы, я, было, хотел бежать дальше, но обнаружил, что стеклянная тропа исчезла! Свет фонарей затухал, а спираль демонического божка, наоборот, разгоралась! Вместе с тем топот преследователей уже звучал совсем рядом! Позиция! Мне нужна оборонительная позиция! Я лихорадочно завертел парящими надо мною магическими сферами. Их сияние выхватило из савана теней очертания мумий. Они неумолимо приближались ко мне, а я ещё не подыскал место, где дать им бой! Куда?! Куда!? Эгей! Годится! Птицеед, набившийся в соседи к паучьему богу, практически полностью прижался брюхом к плите. В три прыжка я очутился у него на спине. Спираль разродилась вспышкой, и тут же послышался хриплый вой мёртвого войска. Сколько тухляков было в той комнате? Двадцать? Тридцать? Придётся пересчитать «вручную»! Меня окружали, однако я нашёл в себе силы проявить хладнокровность. Первую партию доковылявших до меня мумий уложила та самая орбита из недоступных глубин Назбраэля. С безобразным чавкающим звуком она слетела с моей перчатки, шмякнулась на пол, и вслед за тем, на секунду осветив всё вокруг гнилым оранжевым всполохом, расщепила кости доброму десятку врагов. Я повернулся назад. Лик Эбенового Ужаса испустил белоснежный зигзаг. Бах! Бах! Бабах! Семь мумий стали жертвами массового заклинания.

— Ты воюешь?!

— Да!

— Пусти меня в дело!

— Попозже! — выпалил я, успешно отбивая Альдбригом направленный мне в колено топор. Мой импровизированный помост быстро превращался в островок посреди бурлящего моря. Я расквасил трухлявую черепушку посохом, а другую отсёк мечом, но пропустил удар в лодыжку.

— Ай!

Я едва не упал на завывающую толпу мертвецов. Под разорванной штаниной потекла кровь.

— Не сдавайся, дерись, парень!

— Я стараюсь!

— Меня вновь посетили те магические ощущения! К тебе пришла подмога!

— Где она?!

— Под тобой!

Перекрутив Альдбригом замысловатую восьмёрку, которая спасла меня минимум от пяти порезов, я брякнул Ликом Эбенового Ужаса по плечу мумии. На этом моменте моё везение закончилось. Несколько пар культяпок чрезвычайно болезненно вцепились мне в голенища. Я не потерял равновесие только потому, что ткнул мечом в перемотанную глазницу. В отместку моё колено получило сокрушительный удар молотом. Падая назад, я ожидал напороться на пику или саблю, но… вместо них приземлился в латные рукавицы! Лысая голова, вена на весь лоб, изуверские голубые глаза! О, Вселенная! Это Касиус Млут, небезосновательно прозванный за свою свирепость Яростным! Таинственный благодетель вынул из моей памяти самого непримиримого и эффективного борца с нежитью! Великий инквизитор Иль Градо, предшественник Серэнити, досаждал мне десятки лет. Касиус ненавидел меня и мечтал прилюдно сжечь. Однажды, когда я попал к нему в лапы основательно, Королевский Дом в лице королевы Элизабет Тёмной своим прямым приказом вытащил мою шею из петли. Сейчас, увидев Касиуса, я не знал плакать мне или смеяться. Вначале великий инквизитор разберётся с реинкарнированными трупами, а потом непременно примется за меня.

— Шаттибраль! На этот раз ты не выкрутишься!

Касиус Млут перебросил меня через себя (словно пушинку!) и попутно треснул мне локтем в челюсть. Я охнул и, поскуливая от саднящего колена и лопнувшей губы, прижался к холодному основанию тлетворного изваяния. Теперь от кровожадного сонма меня отделял непревзойдённый мастер оружия и чемпион Ураха. Даже Серэнити не с такой опалой врезалась в нечестивые ряды, как прежде этот берсеркер Касиус кромсал моё неупокоенное войско. Может быть именно поэтому в Час Икс здесь появился он, а не она? Эх, жаль, что нельзя поменять их местами!

— Привет, кудряшка! Ты пришёл дать мне адрес своего цирюльника?

— Язви, сколько влезет, чернокнижник! На суде ты запоёшь иначе!

Великий инквизитор шарахнул топором по торсу мумии, с ноги перебил тянущуюся к нему руку, пригнулся и совершил круговое движение носком сапога! Удачная подсечка дополнилась многочисленными ратными комбо и магической атакой из стальной ладони — фонтан пульсирующего синего пожара срезал последнюю пятёрку сипящих нечеловеческими голосами слепцов. Всю победоносную схватку я тужился выдавить из себя заклинания «Огня» и заодно сообразить — где мой главный соперник? Где реанимированный арахнид?

— Отец Всемогущий! Тьма пожирает Тьму! — заорал Касиус Млут, метнувшись вбок.

В перчатке зарделась капелька пламени — уже не так кисло! Привстав на здоровую ногу, я выглянул из–за скульптуры и опять удивился. Причиной, по которой каракурт всё ещё не добрался до меня, был Марципан! Мой верный командующий форта Нави схлестнулся с монстром кривым ятаганом! Хищные жвала остервенело щелкали перед чёрным шлемом, бронированные лапищи со звоном скрещивались со щитом, а заговорённый булат метил в ссохшиеся, но аномально сверкающие медью зрачки. Вероятно, паук собирался подобраться ко мне с тыла, однако зомби, материализовавшийся поблизости, смешал ему все планы. В драке оба оппонента проявляли завидное проворство и военную сноровку. Кто же из них одержит верх? Правильно — никто. Подобно разъярённому быку Касиус ворвался в молчаливое противостояние. С рычанием, восхваляющим Всеотца, он жахнул топором по панцирю арахнида, стремительно извернулся из–под ответного наскока и пресёк финт Марципана. Выверенной комбинацией, состоящей из колдовских палящих пассов и ударов рубила, великий инквизитор, не забывая о парировании с фланга, прижал омерзительного каракурта к его искусственному собрату. Бац! Бац! Блок! Бац! Бац! Уловка белым плащом, прыткий выверт топором и оглушительно–едкий, сдобренный благословением небес, световой ремиз. Штурм великого инквизитора увенчался успехом. Распаханный от горловины до раздутого брюха паук, заливаясь ошалелой трелью, сплясал свой последний конвульсивный танец и одеревенел навсегда.

— Спасибо, волосатик, теперь можешь проваливать!

Прикончив злокозненного каракурта, Касиус Млут свёл топорище с ятаганом.

— Ну, уж нет! Без тебя, Шаттибраль, я никуда не уйду!

— Разбежался!

В надежде защитить себя и зомби от неминуемой расправы, я метнул шар «Огня». Он опалил оттопыренное ухо и долбанул в сталактит. Касиус даже не зажмурился! Его сморщенная некрасивая физиономия была искажена полоумной экзальтацией. Он неуклонно теснил Марципана, и распоротый бицепс его ничуть не смущал. Командующий Нави, в прошлом бывалый солдат, под влиянием моих эзотерических ритуалов, усовершенствовался и стал превосходным воином. Конечно, сейчас Касиус жал его нещадно, впрочем, не без труда. Клинки сходились и расходились, а я безотлагательно сосредотачивал стихийный коктейль.

— Кто выигрывает? — осведомился Джейкоб.

— Пока счёт не в нашу пользу! — гаркнул я, высвобождая каустический цветной заряд из Лика Эбенового Ужаса.

Опять мимо! Да что ты делать будешь! Благополучно увернувшись от кипящего комка, великий инквизитор, что есть мочи, ударил по щиту ногой. Зомби накренился и отчаянным трюком, типичным для его вида оружия, пропорол Касиусу икру. Воздух сотрясла ругань едва ли присущая служителю храма.

— Ого! Отличное четверостишие!

— Джейкоб, молю, уймись!

Пораненный Касиус пошатнулся и Марципан тут же воспользовался этим обстоятельством. Ломанувшись вперёд, он взметнул ятаган под углом, метя в селезёнку. Великий инквизитор ожидал этого. Его слабость, как оказалось, была мнимой. Касиус отшиб хитрый тычок, стремглав перегруппировался и применил первоклассный магическо–тактический приём. Ложно взмахнув топором, он перекинул его в другую руку. Намереваясь отразить штурм с нового края, Марципан немного сместился, и этот нюанс стал его гибелью — неожиданно в пустой руке великого инквизитора возник второй топор, который свистнул и, пройдя в прореху между ятаганом и щитом, гильотинировал синюшную шею. Рассечённый на неравные куски зомби опал на землю грудой доспехов.

— Всякая гниль да падёт под святой яростью Ураха!

— Ух, как самозабвенно это было прогорланено! Акцент, слог, сама интонация! Меня аж мурашки пробрали! Брр!

— Варварский ор Касиуса — вещь сугубо устрашающая!

— Отрадно, что он тебе друг!

— Только с приставкой «не»!

— Недруг?

— В яблочко, ржавое лезвие!

— Вот как? Значит ты опять в затруднительном положении?

— Более чем!

Прихрамывая, Касиус Млут направился ко мне.

— Принимай поздравления, Шаттибраль. Я решил не утомлять Всеотца формальностями бумажной волокиты и произвести твоё судилище вдогон к тому, что уже свершил над слугами Назбраэля!

— Прости, Касиус, когда из той проймы, что тебе заменяет рот, вылетают столь детские угрозы, мне хочется хохотать!

— Неужели? Скоро твой смех подмениться хныканьем, голосистыми раскаяниями и выспрашиваниями сию секундной смерти. Ты обратишься в тромбон, что моей по команде будет воспроизводить ноты заслуженно страдающей плоти. До, ре, ми, фа, со, ля, си — из них, зубодробительных и отчаянных, я воспроизведу музыку растоптанного грехопадения!

— Сразу видно — к запугиваниям человек подходит со всей серьёзностью. Не обижайся, но его мрачная увертюра фанатично–жестокой словесности ласкает мне слух неизнеженными виньетками!

— Психическое расстройство — красноречию не помеха, — проворчал я, внимательно наблюдая за ковылянием Касиуса. Его голубые глаза-угли, втягивающие неистовство через апокалиптическую вену, неотрывно буравили мне темя. Амулет Ураха трепыхался поверх разорванной ризы. Футы съедали расстояние, а пульс изнашивал моё сердце. Отнимающаяся нога и стресс лишили меня чародействотворения, и теперь баталия обещала стать занятной, но, по всей видимости, короткой. Хотя… Почему это я настраиваюсь на проигрыш? Ему не бывать! Опираясь на Лик Эбенового Ужаса как на клюку, я поднял Альдбриг на уровень пояса. Потанцуем! В сумерках лиходейской, испещрённой идолами каверны застонала секущаяся сталь. От того, что Касиус Млут, как и Грешем, — амбидекстер (в правой и левой руке клинком машет одинаково чётко и без помарок), моя оборона с первых же секунд подверглась суровому испытанию. Топоры ударились о меч и посох крест–накрест, прошли по касательной и, не расцепляясь, вывернули мне руки вверх. Вовремя сориентировавшись, почти интуитивно, я вернул запястья в прежнее положение, чтобы принять новый шквал ударов. Быстрые и едва уловимые секирные махи с мифической безошибочностью выискивали мои самые плохо прикрытые места. Металлический па–де–катр Касиуса всецело подчинил меня своему ритму, контратаковать не было никакой возможности. Постепенно, шаг за шагом, я отпячивался к балюстраде, окаймляющей мерзко хмыкающего тарантула. Когда я прижмусь спиной к сочащемуся влагой камню, великий инквизитор перетрёт меня в крупу. Ножные раны установили правила смертельного дебюта, однако Касиус, более травмированный, но несравненно лучший знаток арсенальных премудростей, выявил в этом своё преимущество. Синхронно сведя волшебные топоры с Альдбригом, он, отдавая бедро в жертву игольчатой оконечности Лика Эбенового Ужаса, выбил меч и, швырнув меня подсечкой наземь, прорезал лезвием мою грудину. Уже на холодной плите я, истекая кровью, столкнул середину посоха с оружием Касиуса. В отличии от Ночи Всех Усопших, разломившегося напополам под гнётом одного плешивого жреца в соборе Эльпота, Лик Эбенового Ужаса переносил столь негуманное отношение вполне покладисто. Великий инквизитор почувствовал, что победа близка и от этого, потеряв бдительность, продолжал давить. А зря. Молниеносно оторвав кисть от посоха, я, выхватил с ремня кинжал и, напрягая все мышцы руки, вонзил его Касиусу в живот.

— Лысая башка, получи исподтишка!

Великий инквизитор закачался, топоры со звоном опали, а голубые глаза недоумённо заплыли под веки.

— Нет… Ты… Меня… — отрывисто захрипел он наполняющимся краснотой ртом.

— Убил, — не менее ослабленно пролепетал я. — Прощай, длинноволоска…

Спустя минуту, обессиленно привалившись к рунической платформе, я не без удовольствия проследил весь процесс фантомного развоплощения. Распростёртый пузом к низу Касиус и лежащий поодаль от него Марципан, засеребрились десятками набухших пупырышек, а затем лаконично, даже как–то робко, рассосались в сыром воздухе хлопушкой искр. Я истощённо вздохнул. Сознание затуманивалось, боль снедала мне тело, и жизнь не собиралась задерживаться в нём надолго.

— Парень! Ты как?

— Джейкоб… похоже… ты тут… застрянешь…

— Что? Ты совсем плох? Оцени своё состояние по десятибалльной шкале.

— Десять… из… десяти…

— Скверно… Эй! Снова магия!

— Да? Разберись с ней… без меня.

Я закрыл глаза. Мне не хотелось смотреть на того, кто завершит дело Касиуса. О, Вселенная, как же нынче муторно умирать… Пальцы. Сухие и явно тонкие, они заводили по моей изнывающей груди. Свежесть стянула мне пылающие лёгкие морозной плёнкой. Последующий за этим рвотный кашель и тремор выволок меня в пелену безвременья. В ней, в нездоровой и хлипкой грёзе, мне привиделось лицо столь заботливое и отлучённое годами, что у порога, хранимого в Гамбусе Привратником, я не мог не насладиться его видом. Рыжие волосы, выдающиеся губы, фиалковые озёра над изящным носом… Лорина… Та самая колдунья… Она единственная поддерживала меня на экзамене в Магика Элептерум, а когда я с треском провалился на нём, дала мне неприкрашенное, искренне–доброе напутствие, которое стало моим кредо, и книгу «Прикладная магия. От новичка до мастера». В тот день Лорина, с которой я проговорил от силы всего–то пять минут, запала мне в душу и укрепилась в ней оплотом добродетели. Не знаю, почему так вышло. Наверное, тогда, впитав в себя бескорыстную ласку и внимание, я просто почувствовал её схожесть с мамой, которая очень меня любила… В пёстром, животрепещущем сне, сляпанном из акустических колебаний и вогнутых эскизов, моё естество раскололось на две половинки. Ими, невидимками, я пребывал в жуткой глиптотеке, где меня иссёк Касиус, и параллельно с этим, метался по чудесным паркам с античными деревьями и залам, что познали красоту колонн и петроглифов. Как в мертвенном застое, так и путешествии по неведомым закоулкам, я обнаруживал рядом присутствие той колдуньи, ставшей мне проводником через Мир Теней и Духов. Она ворожила надо мной и тихо напевала мягким голосом древние рифмы могущества, таящие в себе бесконечный альтруизм и целительную силу.

Рождение — смерть, путь только один

Дало нам его Мирозданье.

Но все же Судьбы ты своей господин

И рано бросаться в скитанье.

По звёздам и весям успеешь пройти,

На то будет целая Вечность.

С загробного мира пытайся сойти.

Отстаивай свою вещность!

Пусть мысли и чувства тебя поведут

Обратно к добру и стараньям!

Дороги увьются и не пропадут

Послужишь ты злу наказаньем…

Я обновлялся. Кожа срасталась. Шрамы изглаживались и пропадали насовсем. Теперь мне дышалось как прежде — легко и без излома. С каждой строчкой, с каждым услышанным словом я всё больше хотел проснуться. Наговор всё длился и длился, пока не достиг своего наивысшего побуждающего аккорда, который прозвучал так:

Любовью Вселенской, что сердце полно,

Не должно Случайностью быть сожжено!

Я глубоко, как никогда раньше, вдохнул в себя воздух. Фиалковые глаза. Я их вижу. Наяву. Облачённая в бирюзовый плащ с фибулой в виде разложенного шатра, Лорина сидела передо мной на коленях и тепло улыбалась. Разъедающие спазмы, что царили во мне так недавно, уняли свои безжалостные тиски — боль ушла, уступив место слезам. И я плакал не потому, что глубокие и явно роковые увечья исчезли, колдунья — вот из–за кого мои эмоции полились через край. Я прижался к её атласной блузке и крепко–крепко обнял. В ответ мне на волосы опустилась ладонь.

— Долговязый юноша, ты стал таким взрослым.

— Если бы Вы только знали, как я тосковал по Вам!

— Но я никогда не покидала тебя.

— Никогда?

— Я — порождение твоей памяти.

Я отстранился, чтобы посмотреть на старую колдунью.

— Значит Вы… Вам ведомо, что Вы…

— Я — Лорина и вместе с тем, я — не она.

— Кто Вас послал ко мне?

— Меня никто не посылал. В отличие от других, тех, кого ты называешь фантомами, я, услышав твой отчаянный зов, пришла сама.

На меня вновь нахлынул вертеп обрывочных картин. Горьковато–халцедоновые и янтарно–аметистовые этюды, что были нарисованы Лориной в минувшем мороке, обретали во мне свою истинную суть. Из чистой энергии и флюидов, что черпаются из безымянных источников, древних как само Время, колдунья, погрузив меня в чуткое полузабытьё, свершила эзотерический акт, который подобно магии Света заживил мои разрубы.

— Без Вас бы я погиб…

Лорина загадочно покачала головой.

— Ты — сын Вселенной, Калеб, и твои трудности, как Матери, хорошо известны Ей. Она провидела, что ждёт тебя и, в лазеечке, отделяющей Мир Света от Мира Тьмы, показала мне, прибывающей в небезразличной нетленности, каким образом можно попасть в Зрячую Крипту, чтобы откинуть заведённую над тобою косу Смерти.

Я улыбнулся и отёр мокрые щёки.

— Значит Вселенная… Со мной?

— Ближе, чем ты думаешь, Калеб.

— Стало быть, я ещё пригожусь ей…

— Не зацикливайся на этом. Живи и радуйся каждому дню.

Мягко зарозовевшись, колдунья наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Мне пора. Береги себя, Калеб, и помни…

Лорина развоплотилась.

— Добро всему Основа, — прошептал я, уловив последние отзвуки милого голоса.

Подобрав Лик Эбенового Ужаса, кинжал (Джейкоба), сумку и Альдбриг, я, уже ничего не страшась, твёрдо зашагал по опять проявившейся стекольчатой тропе. Оставив позади отёчного арахнида с безобразной спиралью в лапах и кучу его застывших родственников, я добрался до арочного хода, ведущего лестницей вверх. Порожки, запруженные паучьими сетями и крошевом осыпавшегося гранита, провели меня по искусственному стволу и вывели к обветшалой двери. Я пихнул её и оказался в зале с рядом скамеечек. На ветхих знамёнах, свисающих с потолка, уже было не разобрать гербов. Изъеденные молью гобелены, занавешивающие все стены, размыкались у приступочка, за которым крылась новая дверь, более массивная и прочная. Из замочной скважины задувал ветер и лился свет. Там выход из Зрячей Крипты!

Потянув за резное кольцо, я отворил створ и подставил лицо занимающемуся солнцу. Перемычка–мостик, раскинувшийся над обрывом, перевёл меня на башню, предоставившую на обозрение потрясающую осеннюю перспективу. От вершины горы, на которой я находился, расходилось оранжевое море леса, увенчанное куполом синего, абсолютно безоблачного неба. О том, что шторм мне не привиделся, говорили переломленные кроны и выкорчеванные у подножья деревья. Безутешный птичий щебет не умолкал ни на секунду. Конечно, теперь придется заново вить гнёзда! Раздумывая над событиями, что произошли со мной после встречи с Птикалем, я отрешённо водил глазами по ландшафту. Кто всё–таки подсылает мне фантомов? Они возникают для подсказки или действия… Я считал, что их появления несут только помощь, но, видимо, ошибся. Касиус раскидал нежить, однако потом не пропал и пустил свой гнев на меня. Он мог стоить мне жизни… Лорина… Ради того, чтобы увидеть её снова, я готов ещё раз подставить грудь для удара. А мама? Папа? Вдруг в дальнейшем они тоже придут ко мне? Сердце заколотилось. Пусть они будут… не теми, но… Я сжал перила. Нет, их непременный уход доставит мне лишь страдания.

— Почему ты скрежещешь зубами? У тебя воспалились десны?

— Нет, они в норме. Странно, что ты молчал больше двух часов.

— Я решил дать тебе побыть наедине с собой.

— Очень мило с твоей стороны.

— На будущее: когда у тебя появятся дети — прививай им воспитание с младых ногтей. Оно потом, правда не сразу, проявит себя.

— Это ты так завуалированно сейчас подметил свою деликатность?

— Лучше скажи — мы выбрались из могильника?

— Да, пару минут назад.

— Что вокруг?

— Чаща и… погоди.

— Ну? Что?

— На горизонте какая–то фортификация.

— Детали?

Сузив глаза, я потянулся взором к крошечному строению.

— Не разобрать, очень далеко.

— Сдаётся мне, парень, это то, что ты ищешь.

— Думаешь там Отражатель?

— Необязательно, но там могут быть подсказки, указывающие на то, где он.

— Мне почему–то тоже так кажется.

— Тогда по коням!

Вызывать Юнивайна на башне я не стал — для него площадка была бы слишком тесной. Ещё немножко поглядев на искрящуюся под небесной голубизной точку сооружения, я, парадоксально не обременённый усталостью (подозреваю, что из–за магии Лорины), запорхал по пролётам вниз. Порожки совершили полных восемь оборотов и распрощались со мной у раскуроченного циркульного проёма. Остатки крепких ворот, оплавленных либо заклинанием, либо чем–то подобным, уже как тысячелетия предоставляли дом лишайникам и мхам. Среди взнузданных корней деревьев и поваленных стволов прослеживалась бугристая линия. Я поковырял её Ликом Эбенового Ужаса. Булыжник. И если полагаться на природные ориентиры, он стелется на восток. Я стянул перчатку и вынул из сумки Кампри. Золотой орех с сапфировыми лепестками приятно холодил ладонь. Сомкнув пальцы посильнее, я метнул его о влажную землю.

Как и прежде, Кампри не долетел до неё, а завис в футе–двух над муравейником. Драгоценные заслонки завибрировали, но не раскрылись. Я озадаченно почесал затылок. В чём дело? Может я тревожил Юнивайна слишком часто, и он должен отдохнуть? Или у него, такое вполне допустимо, имеются свои заботы? Я подобрал орех, состроил сам себе огорошенную гримасу и, пристально карауля взглядом изгибы тропы, устремился вглубь высокоствольника. Изредка перекидываясь с Джейкобом пустопорожними репликами и наматывая при этом милю за милей, я не уследил, как вечер с невестой–луной затеяли звёздный вернисаж. Под треньканье цикад, полёты мотыльков и таинственный шорох бурелома, ночь усыпляла одних и пробуждала других. Я относился к первой категории. Присев на смятую траву, я напился из сызнова увесистой фляги (мой поклон попавшемуся родничку) и стал готовиться ко сну. Хищные звери, такие как кабаны, волки и медведи после чего–то жуткого, а в данном случае это был опустошительный вихрь, стараются не показывать носа из укрытия хотя бы пару дней, поэтому они меня не побеспокоят. Впрочем, опасности разные бывают… В конце концов, Альдбриг из ножен вынимается быстро, а случись сюда заявиться «необычным гостям», Джейкоб тут же даст мне об этом знать. Устраиваясь поудобнее, я потихоньку погружался в туманную завесу, порождённую охотно остывающим воздухом. Вообще мне нравится дымная пелена с её визионерной основой и сопричастностью к мистике, однако ныне в ней заколебались огоньки. Истомно–жёлтые, газовые глобулы света манили меня пойти за ними. Поражённый скоростью нахлынувшего марева и несколько сбитый столку волшебными перемигиваниями, я сразу взялся за концентрацию заклинания. Вооружившись переливчатым «Ледяным Болидом» и с мечом наперевес, я, не дожидаясь плутовского удара из непроглядной завесы, уверенно двинулся к вихляющимся огонькам.

Серебристый дым окутывал всё плотнее. Через десяток шагов я уже не видел ничего кроме тех ирреальных светящихся глобул. Содрогаясь в пульсации, они подплывали то ближе, то почти пропадали за границей различимого. Постепенно меня охватывала ажитация и чувство, что вся эта хмарь есть прелюдия к чему–то пребывающему за рамками леса и времени. Однако взволнованность, как бы абсурдно это ни было, распаляла во мне не страх, но отраду. Только суровый жизненный опыт не позволял мне сбросить заклинание и вернуть Альдбриг на место. Пахнущие гумусом и дождём глобулы болтались уже практически подле меня. Их шафранная люминесценция отдавала волнами благожелательности и расположенности. Туман сходил на нет, а вместе с ним рассасывались и газовые фонарики–поводыри. Просека расширялась, деформировалась и приобретала цивилизованный вид. У колеи, тут и там, цвели ромашки, пионы и хризантемы. Огибая пригорок, я уже знал, что будет за ним, и от того мчался чуть ли не бегом. Флюгер с залихватским петушком, печная труба, весело пыхающая снопами жара, свет в оконцах и недоделанные качели у сарая… Таким я помнил родительский дом.

— Парень, ты топаешь к магическому сосредоточению!

— Фантомов ощущаешь?

— В нём? Нет.

— Досадно…

Распустив волшбу, я остановился у резного крыльца. За овальным скосом отлакированных брёвен, по правую руку, цвёл чудесный палисадник, а дальше, у беседки, был разбит огород. Невысокий заборчик опоясывал хлев и прилегающую к нему оранжерею. В ней мама выращивала для меня раннюю клубнику.

Медная колотушка на двери притянула мои пальцы к себе. Тук–тук–тук. Сглотнув ставшую комом в горле слюну, я нерешительно замер. Тишина. А чего я ожидал? Не ожидал, но надеялся… Я повернул ручку до упора и переступил порог. Гостиная была точно такой, как в моём детстве — сиреневые занавески в лисичках, широкий обеденный стол с тремя большими стульями и одним махоньким, альков за перегородкой, в нём кровать, а рядом другая, поменьше. Узорчатый ковёр звал меня в комнатушку с бежевыми обоями. На низенькой тумбочке лежала пряжа и недовязанный свитер, напротив — два шкафа с книгами, в углу, предшествующему зажжённому канделябру и дивану, приютился каталка–конь и парочка игрушек из ваты. Я опустился на мягкий пуфик и взял в руки Медка. На потрёпанной, дружелюбно–родной мордочке плюшевого мишки расплылась улыбка–ниточка. Разгладив складочки за ушами, я потрепал ему нос–пуговку. Мой ты милый, сколько безобидных шалостей мы с тобой совершили? Сколько ночей скоротали вместе? Незатейливые мечты уводили нас в сказочные страны, где степенные вороны и кроткие зайцы жили в гармонии и дружбе с хмурыми сычами и толстыми белками. Куда канули наши фарфоровые замки? Обо что разбились их серебряные минареты и купола? О две гробовые доски… Мама! Папа! Даже умерев и воскреснув, я не позабыл и не позабуду вашу… вашу… Вы и сами всё знаете…

Прижав Медка к себе, я притянул со спинки кресла объёмистое покрывало. Аромат полыни… Под колыбельное шатание свечного пламени и всеобщую атмосферу уюта, мне не составило труда соскользнуть в реалистичное и очень необычное сновидение. То место, что мой разум избрал для передышки, было уже знакомо мне. Зрячая Крипта, название коей Лорина выудила из полустёртой таблички, мельком прочитанной мною в холле горы, более не пустовала. Десятки людей в балахонах и глазных повязках составляли мою торжественную процессию. Их мерное песнопение и барабанный ритм, доносящийся из скрытых ниш, подсудобливали моменту подобающий апломб. Задрапированные чёрным бархатом и окантованные склепным золотом панели, что полукругом вились по потолку, только усиливали производимый эффект мрачности и тайны. Освещение, повинуясь гнетущему хору и ритму барабанных палочек, плодило демонические тени, уходящие длиннополыми рваными фалдами за углы и повороты. По мере того, как я проходил сквозь удушливые залы, моя свита разрасталась, а звуковое дефилирование, вбиравшее в себя гул заунывных органов, кичилось октавами гнетущей панихиды. Когда из полутьмы нефа, в который я спустился по винтовой лестнице, выплыл куций алтарь, исклёванный рунами и кривыми символами, ритуальный шум грянул так, что со сводов посыпалась вековечная пыль. Дрожа всем телом, я встал в круг восьми факелов, подвешенных за паутинные тросы. Колдовское пламя было направленно строго в центр алтаря, на блюдо, где распластался уродливый арахнид. Именно он распространял столь едкое зловоние и, кажется, саму мглу. В его бородавчатых лапках с пятнами облезшего хитина, без устали мусолился белёсый моток… Что? Я сплю или бодрствую? Всё так предметно и так осязаемо… Из утробы лиходейского создания что–то забулькало и затрещало. Мало–помалу его невнятное «чмыканье» и скороговорное «прешепетывание» становилось понятным для восприятия.

— Ты не наш, ты не «видящий», ты не «шелкопрядный», ты не тот, но ты приглянулся нашей Праматери. Испытание было предопределено не тебе, однако Урочный» давно сгинул, а ты получил «отметку». Теперь, докажи, что достоин Её. Преодолей препятствия Испытания, срази Укулукулуна в Анкарахаде и предстань перед Непрекращающей Плести Тенета Рифф.

— О чём ты говоришь? — спросил я, передёргиваясь от омерзения.

— Ты узнаешь, ты постигнешь, если только Укулукулун не сломает, не задушит и не высосет тебя раньше, чем это произойдёт.

— Что?

Вместо ответа арахнид затеребил моток более резво, даже с некоторым остервенением. Его, безусловно, сакраментальное копошение имело надо мной действо. Оно изымало из меня нечто инородное. Над переносицей жутко сдавило, из ноздрей пошла кровь и, по–моему, я закричал, когда увидел, как вместе с ней сочится грязно–меловая масса, сама собой окатывающаяся на паучьем блюде в подобие продолговатой шкатулки. Словно под гипнозом я наблюдал, как выравниваются податливые стеночки и выстилается сетевой узор на крышке. Тёмные, с болотным отливом иероглифы дурного толка выкликивали на тальковой окантовке невообразимые письмена, непостижимая древность которых чувствовалась в каждой завитке. Замочная скважина, сформовавшаяся последней, предполагала наличие ключа. Арахнид выкопал его из своего мотка. Он был торфяным и обладал фасетчатой структурой. Не понимаю, зачем и почему, я принял ключ и шкатулку в руки.

— Эта шкатулка — Путаница — дверь Рифф. Путаница откроет для тебя путь в Анкарахаду после трёх поворотов.

— Я не буду ничего крутить.

— Тогда Укулукулун станет сводить тебя с ума и склонять к самоубийству.

— Кто он и зачем ему это?

Я приметил, что бесовский рефрен и перебой барабанов практически стихли. Неф светлел, а люди вокруг, покачивая плечами, как бы таяли и воском оседали на старинные плиты.

— Укулукулун — архонт Дома Шелка, Укулукулун — король Анкарахады и слуга нашей искусительницы Рифф. Праматерь, наша Мракоплетущая Рифф имеет на тебя планы. Укулукулун боится потерять место подле Неё. Срази его пока в силах, победи его, пока он не добрался до тебя первым!

В сонном стенании я вдруг осознал, что шкатулка прислушивается к разговору. Сейчас она показалась мне живой и до безумия страшной. Орнамент на её чужеродном материале как–то покосился в сторону. Угловато и извращённо, он со всей злобой тянулся к моим пальцам. Я хотел бросить Путаницу в гадкого арахнида, но она прилипла к ладони! Из замочной скважины затрепетал смрадный дым. Его синюшные струйки змеями поползли по моему запястью.

— Парень! Тут вот–вот всё шарахнет в бездну!

Я панически оглянулся на стекающие в пространство декорации. Гобелены волнами уходили в пол, тумбы вгибались в себя, а разлапистые лавки–лари, в достатке населяющие залу, разрезались на бесчисленное множество светящихся чёрточек.

— Джейкоб!

— Удирай из этой кабалы!

Мои сапоги прилипли к половику и не желали двигаться. Тогда как Зрячая Крипта стиралась о грани нестерпимо белого света, паук и шкатулка набирали реалистичности и колорита. Тошнотворный туман Путаницы уже доставал мне до локтя! Его ядовитость разъедала одежду и плоть. Я костенел.

— Я не могу пошевелиться!

— Ты спишь! Это всё понарошку!

Однако боль была самой, что ни на есть настоящей! Мышцы, вплоть до грудины и спины, изнывали в мучениях. Левая рука не слушалась, а правая превратилась в сгусток агонии. Я запаниковал ещё больше, когда паук раззявил жвала и приготовился к прыжку.

— Изиди, тварь!

— Дороги назад нет, ты «Отмеченный». Праматерь спеленала для вас с Укулукулуном Паутину. Либо ты, либо тебя! Выбирай! Не затягивай!

Арахнид спружинил. Бородавочные лапы вцепились в изуверские выщерблены Путаницы. Два клычка с треском вонзились в крышку. Под дикий вой, центром которого была шкатулка, мычание развоплощающихся лицедеев, барабанную перебранку и туманный шелест, я, угнетённый звуком и блеском, сиганул в пучину обесцвечивающегося коловорота…

— Парень! Парень! Проснись!

Я часто заморгал, не понимая, что происходит. Покрывало, уволочив с собой Медка, слезло на колени. Плюшевый ротик улыбался, а я, как кривое отражение его, опускал уголки губ книзу. Что происходит в этом чокнутом Гамбусе?! Охапка несуразностей раздувается со скоростью ошпаренной блохи. Я всегда придавал значение снам, но это фантастическое, как ни расцени, умопомрачение побило все рекорды натуральности! Надо же… Я поглядел на руку — ни шкатулки, ни ключа, но… Я по–прежнему нахожусь в родительском доме. Мною развлекаются, и желающих вступить в забаву только прибывает. Мне необходимо спокойно подумать, осмыслить…

— Парень! Эй!

— Ну и ночка…

— Ты кричал как резанный.

— Правда?

— Да. Про Анкарахаду, Укулукулуна, Испытание и всяких пауков.

— Они мне снились.

— Я почувствовал, как в дрёме тобою овладела магия, но не та, что окружает тебя сейчас.

— Другая?

— Сильно другая. От неё веяло смертью и чем–то, как бы это сказать, липким.

— Значит, не привиделось…

— Что?

— Если учуешь её вновь — буди меня.

— Да не вопрос.

Отирая рукавом вспотевший за ночь лоб, я принюхался. Не может быть… с кухни идёт аромат сдобы! Запахи — хранители ассоциаций. Бывает раньше, идёшь, уловишь с пригорка пряную лавандовую нотку, и в памяти нежданно–негаданно всплывает поле, усеянное цветами, Виноград, с лаем несущийся вдоль каёмки дороги, и ведёрко окуней, пойманных на речке. Под влиянием невидимых глазу поветрий, образы, что сохранила молодость, могут подобно деликатному котику потрогать лапкой шнурок прошлого, а бывает, что иначе, ливнем обрушиться на незащищённую зонтиком голову. И чем старше ты становишься, тем больше власти имеют над тобой отголоски временной петли. Погружая в радость или ниспровергая в уныние, они, зрительной кавалькадой, возвращают тебя в ту пору, что осталась нетронутой лишь для одного тебя. Этим утром, под крышей уже несуществующего и вместе с тем вечного дома, я заново проникся потерявшимися корнями в веках впечатлениями моего детства. Подбиваемый слепой надеждой, я с Медком подмышкой влетел на кухню. На печном шестке, в керамическом блюде, громоздились пирожки, а рядышком с ними заварник, полный кипятка, нарезка сыра и кувшин молока. В раскрытое окно, через едва шелестящие шторки, заглядывало осеннее солнце.

Я облокотился ладонями об подоконник и вздохнул. Я ждал её, да ждал, свою маму… Я зажмурился и представил, что она не умерла, а просто ушла в сад, чтобы потом вернуться… Мне так бы этого хотелось! Отстранившись от нетленной панорамы (подозреваю, такой её мои глаза запечатлели столетия назад), я сложил еду на поднос и отнёс в гостиную. Я даже не удивился, когда увидел приготовленную к завтраку тарелку и столовые приборы. Только расположены они были неправильно — мне подойдёт место папы, а не моё маленькое. Садясь на стул отца, я с грустью думал о бессмысленности происходящего и свалившихся на меня проблемах. Рука потянулась к печёной горке. Ох, как же вкусно! С капустой и яйцом! Этот пирожок — самое чудесное, что мне довелось съесть в новой жизни! Я усмехнулся — следовательно, с печёнкой мне понравится и того пуще! Вот и он, я узнал его по подрумяненному бочку! Восхитительно! Позабытое лакомство стряхнуло с меня саван нахлынувшей хандры.

Но миг умиротворения, увы, длился недолго. Прихлёбывая из кружки облепиховый чай, я наткнулся глазами на ковёр, что скрывал под собою погреб. И сразу мягкая булочка в горле обернулась непроходимым камнем, а на ресницах проступили слёзы. Там, в сыроватом помещении, где моя семья по зиме хранила картофель, мне довелось услышать последний возглас мамы и глухой удар — то, как она упала на пол. Во время путешествия по Железному Пути Серэнити вынула из меня видения тех кошмарных дней, слившихся воедино вплоть до похорон родителей подле Энигмы. Однако вскрик… Его Великий инквизитор забыла изъять. Я всё смотрел и смотрел на незамысловато вытканную лужайку, а кулаки между тем стискивали скатерть и крутили её по столу. В ушах стоял многократно повторяющийся хлопок смерти. Не в силах этого выносить, я взревел, словно зверь и, опрокинув поднос, бросился вон из иллюзорного дома, что навсегда отпечатался во мне нестираемым пятном порушенного счастья. Пароксизм рвал меня на части, я рыдал и не задумывался, куда несут меня ноги. Сникшие заросли бурьяна, ветки близко растущих деревьев, коряги и лиственные насыпи не могли остановить моего горячечного бега. Я нёсся, пока лёгкие не загорелись огнём, грозящим выжечь мне нутро дотла. Скованный спазмами икроножных мышц, я завалился на прелую траву и залился диким, надсадным воем. Зачем мне надо было его увидеть?! Зачем?! Ненавижу! Ненавижу!

— Что с тобой случилось, человек? У тебя что–то болит? Почему ты мечешься?

Колючка опасности вызволила меня из чёрного забытья и помогла воспринять тот факт, что со мной говорит не Джейкоб. Я не вникнул, что конкретно было произнесено, и мозг дал трактовку нужную мне в данную секунду. Чудно! Рядом враги! Они позволят моей душе выместить ярость, что терзает её подобно раскалённому колесу! В критические моменты, особенно в припадке гнева, энергия может сконцентрироваться во мне без надлежащего позыва и умственного усилия. Когда так происходит, чаще всего она принимает элементарный вид — становясь шаром «Огня» или дугой «Молнии», но изредка в моих перчатках начинает закручиваться нечто такое странное, что даже к тёмному искусству это сложно отнести. Лёжа лицом в оранжевом ворохе, созданном листопадом, я ощутил, как доселе владеющее мною бешенство перетекло в магический заряд. С быстротой кобры я перевернулся на спину, единым махом поднялся и кинул не глядя, однако точно зная, что в верном направлении, кроваво–сизый, испепеляющий воздух едкими парами, сгусток.

— Так тебе, злодей! — истошно заорал я, выпучивая зрачки вслед волшебно–шипящему ареолу.

Врезавшись в скалу, за которую как мне почудилась, метнулась тень, моё непроизвольное колдовство расщепило часть камня.

— Внешность обманчива! Я вовсе не злодей! — просвистело откуда–то из–за деревьев.

— Джейкоб, что там у нас? Фантом? — спросил я, немного успокоившись, впрочем, вынимая меч и зорко осматривая вездесущие кущи.

— Ничего подобного. Почему ты надрывал глотку целых пятнадцать минут? Оса укусила?

— Кое–кто покрупнее, — отозвался я, продвигаясь вперёд и раздвигая заросли Альдбригом.

— Пчела?

— Не совсем.

— Шмель?

— Паук! — выдохнул я, найдя того кто, скорее всего, едва не попал под мой скворчащий болид. Я отпрянул, а с ремня и кустов одновременно раздалось:

— Он пустил в тебя яд?

— Нет необходимости бросаться в меня гроздьями пламени!

За обветшалыми папоротниками, у влажной базальтовой стенки, поджал под себя восемь лап гигантский — в два раза превышающий размером Снурфа или Мурчика, старый–престарый, синий арахнид.

— Он разговаривает?

— Представь, прямо как ты, — сказал я, прижимая меч к колену и приподнимая посох вверх. В глазницах Лика Эбенового Ужаса задёргались красные точки дезинтеграции.

— Я не ядовитый!

— В таких огромных клыках — и нет яда? Не верю!

Арахнид вжался в растрескавшуюся породу.

— Я питаюсь цветами!

— Хорошо, допустим, что это так. Ради чего ты подкрадывался ко мне?

— Человек, смири своё озлобление, ты сам пришёл ко мне.

— Он забалтывает тебя!

— Тихо, Джейкоб!

— Обернувшись чуть направо, заметишь воронку — она мой дом.

Медленно я повернул голову в сторону жёлто–травяного клубка. Чуть выше того места, где я остановил свой бег и приклонил колени, была вырыта нора, которая визуально подходила под габариты моего собеседника. Мне стало стыдно от того, что во мне всплыли первые вопросы паука. Он не желал мне ничего дурного.

— Ты спрашивал, болит ли у меня что–то?

Арахнид едва слышно поскрежетал педипальпами.

— Да. Ты напугал меня.

— Прости, я был изрядно взвинчен и не осознавал, что делаю. Я уже ухожу.

Вкладывая в ножны Альдбриг, но не распуская чаротворения с Лика Эбенового Ужаса — вдруг что, я трижды размашисто отшагнул к дубу позади себя.

— Постой! Не покидай меня!

Арахнид неуклюже засеменил за мной. Покрытые жёсткими пластинами конечности служили хозяину уже явно не так безукоризненно как раньше. Я подумал, что членистоногий монстр может страдать от суставной ломоты. Удивительно, что ему удалось укрыться от моего колдовства, ещё дюйм–два, и беседа бы не состоялась.

— Не подпускай его близко к себе!

— Мой кинжал прав, я не могу доверять тебе, — согласился я с Джейкобом. — Оставайся там, у тех сорняков, пока я не покину твоё гнездо.

Гигантский паук застыл и как–то удручённо опустил жвала к земле.

— Мне нужна твоя помощь, человек! Мне не к кому обратиться, кроме тебя!

— Парень, либо испепели аспида, либо топай отсюда! Недаром тебе поутру приснился кошмар о его братии! Это знак!

Я понимал, что призывы Джейкоба н безосновательны, и мольба древнего, истасканного годами многоглазого страшилища могла быть лишь мнимой, усыпляющей внимание, прелюдией охоты, однако сердце, привыкшее подсказывать мне, как надо правильно поступить, не дало расчётливому благоразумию повернуть меня вспять. Оно говорило — ты же чувствуешь, что существо попало в беду! Хотя бы выслушай его!

— Что у тебя стряслось? — спросил я, изучающе разглядывая бирюзовые прожилки на вздутом брюшке.

— Глупо!

— Я контролирую ситуацию, Джейкоб!

Паук помялся, а затем грустно затрещал:

— Полагаю, прежде всего, мне надлежит представиться. Вот уже более чем сто сезонных смен я ношу имя Бракарабрад и живу в Тутовой Прогалине, где мои родители, а до них родители их родителей вязали сети и рождали на свет потомство. Наш род, Серебряная Роса, отличается от всех известных тебе паучьих племён тем, что не принимает соков иных созданий, но разводит сады, с коих питается нектарами. Ты можешь убедиться, что я не вру, заглянув за тот холмик, там у меня воздел.

— А потом ты продолжишь свой рассказ?

— С твоего позволения.

Я натянуто улыбнулся.

— Предупреждаю, если мне случится обнаружить по ту сторону дёрна твоих голодных родичей — добряка ломать не стану. Мой посох ой, как занозисто щипается.

— Собственно о родичах я тебе и хотел поведать. Возвращайся, человек.

— Калеб. Меня зовут Калеб.

— Тебя зовут не Калеб, а болван! Паукам кинжалы не нужны! Тобою сейчас закусят, а я останусь лежать в Тутовой Прогалине, пока твоё колдовство не развеется и мой дух не освободится!

— Как ты помнишь, оно никогда не сойдёт с лезвия и ты, до конца времён, будешь ржаветь в стылой почве, — хмыкнул я, заинтригованно направляясь к покрытому проплешинами зелени холму.

— Вот, вот! Ты умеешь ободрить!

Я неторопливо обогнул тройку деревьев и, поднявшись на взгорок, затем спустился с него вниз к дивно пахнущему, ухоженному вертограду. За бортиками, слепленными из паутины, дружно, ряд к ряду, вздымались самые невообразимые цветы — большие, красновато–розовые, с упругими стеблями и толстыми листьями, по–видимому, не боящимися мороза. Бутоны качались на уровне моей груди. Вот бы Эмилии здесь понравилось! Эх, жаль, что её нет рядом… Я побродил вдоль зарослей, после чего вернулся к Бракарабраду, который смиренно ждал там же, где мы и расстались.

— Я готов слушать дальше.

— Спасибо, что не покинул меня, Калеб.

— Переходи к сути, а то, знаешь ли, у нас и без тебя забот полон рот! — прокряхтел Джейкоб.

Бракарабрад осел лапами на мшистую подстилку и неожиданно испустил из всех глаз потоки слёз.

— Не обращай внимания на мой кинжал, он не собирался тебя обидеть, — поспешил утешить я паука, подразумевая, что тот расплакался от резкого высказывания моего друга.

— Пустяки! Мы спешим!

Арахнид утёр чёрные зрачки пучком ковыля.

— Как видишь, Калеб, я тут один, а между тем, тремя днями ранее в Тутовой Прогалине нас было двое. Пастасараму — мою любимую дочь похитила Импрет, могущественная ведьма, что обитает в Гиро — сланцевом гало к северу от моих клумб. Я… Я бесконечно стучу Импрет в дверь, заклинаю отдать моё дитя обратно, клянусь сделать для неё всё, что она захочет, но все мои стенания разбиваются об издевательский смех! Я боюсь того, что когда–нибудь сквозь него ведьма скажет мне, что моя дочь больше не воротится в Тутовую Прогалину, потому что… потому…

Бракарабрад вновь не смог удержать плач. Он рыдал так громко, и так отчаянно горько, что у меня не осталось сомнений, как я должен поступить. Так было всегда — сострадание, коим я обладаю с детства, не даёт мне воспринимать чужое горе безучастно.

— Зачем Импрет понадобилась Пастасарама? — осведомился Джейкоб вперёд меня.

— Пастасарама необычный паук — Лородорола понесла её в позднюю зиму и, наверное, оттого от кончиков лап до пушка на спинке она совершенно белая. Ранее Импрет дружила с нами и частенько блуждала по Тутовой Прогалине, наслаждаясь видом цветов и их ароматом. Пока не увяла, Лородорола привечала её, и ведьма, до того много раз видевшая Пастасараму подле матери, всегда неглижировала её белоснежный окрас.

— Неглижировала? Это как?

— Другими словами не замечала, — объяснил я.

— Вы только поглядите, какой богатый словарный запас у мистера паука! Браво! Браво! Не то, что у меня — самого обычного парня из Леса Скорби!

Арахнид озадаченно поглядел на кинжал.

— Не зубоскаль, — попросил я. — Продолжай, Бракарабрад.

— Всё шло своим чередом. Однако намедни Импрет как подменили. Вся закутанная в чёрные шали, она заявилась ко мне с требованием отдать ей Пастасараму для какого–то ритуала. Я предложил ведьме себя вместо дочери, но та, безумно расхохотавшись, сказала, что только алебастровая паучья шуба годится для удовлетворения её потребностей. Тогда я прыгнул на Импрет, однако та уклонилась. Разразившись проклятиями и обещаниями заполучить желаемое против отцовской воли, она развоплотилась, а потом, совсем скоро… Пастасарама исчезла.

— Думаешь, могло случиться непоправимое? — мягко спросил я у вновь начинающего хлюпать Бракарабрада.

— Тревога о судьбе дочери сводит меня с ума. Я стараюсь верить в хорошее, но время идёт, и моя надежда на то, что всё образуется, таит вместе с ним.

Угрюмый арахнид упёрся мордой в лопуховую поросль.

— Когда тишину Тутовой Прогалины нарушил леденящий жилы крик я выбежал, чтобы хоть чем–нибудь помочь тому, кто его издавал, но… вспышка магии едва не погубила меня. Передо мной — неимоверно сильный колдун, он сможет справиться с Импрет — вот, что вопреки опасности прогремело в моём разуме. Я не знаю, что за кара заставила тебя, Калеб, так убиваться и стенать подле моего крова, однако если ты спасёшь Пастасараму из силков злокозненной ведьмы, то мне будет за счастье, если ты дозволишь, попытаться расплести паутину твоих проблем. Мои клыки, как и мудрость тысячелетнего рода Серебряной Росы, навеки станут твоими слугами!

— Слуги мне не нужны, — протянул я, активно обмозговывая то, как поведёт себя Импрет, когда я заявлюсь к ней с просьбой выдать Пастасараму. Тон, которым я ответил Бракарабраду, навёл его на ложный вывод.

— Я… Больше мне нечем уплатить… Видимо, моя трагедия…

— Ты меня неправильно понял, — улыбнулся я, отвлекаясь от внутренних рассуждений и впервые с того момента как покинул фантомный дом, смотря поверх крон. — Заглянув к Импрет, я не слишком отклонюсь от намеченного пути. Однако прежде, чем наша встреча состоится, я бы хотел узнать о ведьме чуточку больше, а именно: какую школу волшебства она практикует, если ли у неё стража, каков её характер, и тому подобное, — всё, всё, всё.

— Серьёзно? Мы потащимся к Импрет?

— Да, Джейкоб.

— Ой, ну ладно — ладно, убери из голоса этот мороз. Твоё добросердечие тебя когда–нибудь погубит.

— Не ворчи.

— А ты не молчи! — напустился кинжал на Бракарабрада. — Говори, где у ведьмы слабые места! Любая, даже незначительная мелочь, вероятно, может облегчить Калебу предстоящий поединок!

— Я попробую!

Паук перебрался на плоский валун, после чего задумчиво почесал коготком меховой подбородок.

— Всю мою жизнь Импрет была мила и приветлива с Серебряной Росой. Изредка она колдовала для наших посевов дождь или наоборот солнце, когда то подзабывало про нас. Я ни разу не видел, чтобы ведьма носила оружие, впрочем, как и тех, кто бы её охранял. Голубое платье, перчатки с блёстками, искренняя улыбка — она впархивала к нашему очагу непременно такой. Импрет всегда мало говорила и много слушала, однако я знаю, что у ведьмы есть какие–то обязанности в стеклянном замке, что высится на том утёсе.

— Отражатель! — гаркнул Джейкоб.

— Он самый, — подтвердил я, как раз, в этот момент, щуря глаза на яркий квадратик. — Чем она там занимается, Импрет не обмолвилась?

— Нет, об этом она не упоминала.

— Добавишь ещё что–то помимо сказанного?

На минутку Бракарабрад впал в раздумье, после которого отрицательно помотал четырьмя лапками.

— Пожалуй, что нет.

— Не густа капуста! Из этой информации супа не сваришь!

— Но и не пусто, бульон вполне застряпается, — не согласился я. — Подведём итог. Вся эта канитель с погодой указывает на то, что ведьма хорошо владеет магией Стихии, а точнее её разновидностью — Воздушным аспектом. Блестящие перчатки могут быть зачарованы на поддержание тлеющего, но по необходимости быстро доводящегося до кипения заклинания «Молнии» или иную смертоносную, а вполне допустимо, что и защитную, волшбу. Уверен, они таят в себе сюрприз, — вслух самому себе стал проговаривать я. — Также примечательно, что Импрет де–факто изменилась в одночасье, и сему должна иметься веская причина. Чует мой нос, что в этом как–то замешан Отражатель, в котором ведьма выполняет какую–то работу.

— Ничего себе, как ты всё разжевал! — изумился арахнид, нервно плетя из паутины платочек.

Пожав плечами, я перекинул сумку через плечо.

— Всего лишь логика, основанная на опыте.

— Ты… Ты идёшь к Гиро прямо сейчас? — вопросил Бракарабрад, жалостливо глядя на меня тёмными глазами.

— Да, и полагаю, что лучше тебе со мной не ходить, — кивнул я, заметив, как паук собрался слезть с камня.

— Почему?

— Разве неясно? Ты испортишь всю затею! — просипел Джейкоб.

— Некоторые маги умеют распознавать, кто или что находится за их дверью. Если ты будешь поблизости от меня, Импрет попросту встретит нас издевательским смехом и мы, не солоно хлебавши, останемся куковать под её крыльцом.

— Я понял. Я подожду вас с Пастасарамой… либо тебя одного в Тутовой Прогалине. Принеси мне любые вести!

— Хорошо, до встречи, Бракарабрад.

Я потопал по направлению к чудесному саду.

— Человек!

Исполинский синий арахнид выполз из–за уступа. Как он обогнал меня на своих нездоровых лапах?! Да при том так бесшумно и быстро! Наверное, в молодости он был поистине неуловим!

— Да?

— Благодарю тебя!

— Пока не за что.

Глава 3. Большая проблема маленькой феи

Миновав поражающий воображение сад, я вышел к миниатюрной полянке с древним колодцем. Ведро на его основании выглядело вполне сносно, чего нельзя было сказать про цепь — оторванная, она повисла на ржавой ручке. Мои ладони тронули каменный овал, а глаза устремились вглубь подземного ствола. Темень. Почти не задумываясь, я сконцентрировал шарик Света. В его сиреневых лучах в футах десяти–пятнадцати заблестела подрагивающая гладь. Сломанная цепь меня не смущала. Чары Левитации вначале утопили ведро, а потом уже полнёхонькое водрузили его в мои руки. Поставив «студёную» около радушного хвоща (авось какой–нибудь волчок не откажется полакать водички), я пошёл по узенькой тропинке, что вилась из лесного массива. Почему–то я не сомневался, что она выведет меня именно туда, куда нужно. Едва различимая змейка утоптанной земли уходила то вправо, то влево, водя мои сапоги по замысловатому маршруту, дающему насладиться прикрасами осенней чащи. Гибкие берёзы, обстоятельные каштаны, раскидистые вязы с гордостью демонстрировали мне свои пышные убранства. В пахучих сугробах листьев, укутывающих собою низ деревьев, и цветных кронах, что пропускают через себя солнечные блики, я всегда вижу не просто красные, зелёные и жёлтые оттенки, но целый калейдоскоп красок, неизменно влекущий мою утончённую душу в спокойную гавань. Царящее вокруг безмолвие нарушали только мои шаги да шорох опадающей листвы. Джейкоб молчал и на короткий миг я ощутил себя абсолютно одиноким. Одиночество никогда не тяготило меня, более того, иногда оно приходится мне как нельзя кстати — сейчас, в мистический момент природного коловорота, я был рад побыть наедине с собой. Однако мысли, хоть и припудренные умиротворением, гнали меня в мрачные закоулки прошлого и настоящего. В лабиринте зарослей мне мерещились фигуры родителей. Ночь, проведённая в фантомном доме, бередила желание ещё хоть раз увидеть родные лица, и восприимчивое сознание услужливо вторило ему. Чтобы отделаться от пустых и болезненных вожделений, я переключил думы на Импрет. Мне казалось, что история про Пастасараму лишена какой–то краеугольной детали. Что ускользнуло от внимания Бракарабрада? В драматических, нуждающихся в незамедлительном решении или эмоционально–напряжённых ситуациях из вида может исчезнуть нечто существенное. Арахнид же при встрече с Импрет находился в двух ипостасях сразу. Веками водящая дружбу с Серебряной Росой ведьма вдруг ни с того, ни с сего резко меняет свои приоритеты — очень загадочно. Конечно, позволительно предположить, что Импрет, как и любой эгоистично–расчётливый колдун, панибратствовала с соседями пока это было ей выгодно, но, наверное, это не тот случай. Тут заковырка кроется в ином… В чём? Ответ ждёт меня впереди.

Дорога вильнула к болотцу. На толстом слое тины, как в мармеладном желе, застряли кувшинки. Я притормозил, чтобы разглядеть упитанную жабу, забравшуюся прямо на бутон и подмявшую его под себя. «Ква–ква–ква» — возмущённо высказывала она своё «фи» расположившимся поблизости подружкам. Моё появление вызвало уже всеобщий гвалт. Десяток ртов, наперебой, стали просить меня покинуть их важное совещание, что я и сделал с лёгкой ухмылкой. В спину, вместе с багульниковым амбре, мне ещё долго летело лягушачье недовольство. Завернув за россыпь тесно прижатых скал, я вышел к несуразному кремниевому шару с золотой дверью, разделённой на два створа. Предварительно сформировав заклинание Огня», я, взявшись за причудливую скобу, постучал. Спустя минуту из–за драгоценного полотна раздался оглушительный старушечий смех. Я–то надеялся, что ведьма окажется миловидной особой, ну да ладно.

— Это Гиро? Здесь живёт великолепная Импрет? — осведомился я своим самым обольстительным голосом.

Если задаваемый женщине вопрос снабдить ненавязчивым комплиментом, можно выгадать пару очков в свою пользу, уж я–то знаю эту лисью уловку.

Гогот разразился ещё пуще и это меня немного смутило.

— Мне напел вереск, что сия красавица пребывает именно в этом… роскошном доме! — вновь проворковал я.

— Проваливай, а не то я тебя испепелю молниями!

— Ох, угроза! Нравом Импрет напоминает мою Фчифчи, — прокомментировал Джейкоб.

— Мне надо поговорить с тобой, — отозвался я, ненавязчиво наклоняя Лик Эбенового Ужаса.

— А мне — нет, катись отсюда!

— Дело касается Пастасарамы!

Импрет снова рассмеялась, а потом выдала:

— Она моя, и точка!

— Я так не считаю.

— Меня это не волнует!

Золотистая дверь внезапно налилась синевой. Я, привыкший к шельмоватости магических предметов, по наитию отскочил в сторону. И вовремя! В следующую секунду, сияющий зигзаг прожёг дыру ровно там, где до этого стояли мои ноги.

— Ой, ой, как мне больно! Я умираю! — притворно запричитал я, из–за уступа нацеливая посох на арочную пройму. Мне хотелось, чтобы Импрет поддалась любопытству и открыла дверь, посмотреть, кого она сокрушила, а я бы шваркнул по ней Огнём. Естественно, устраивать дамам «а–та–та» нехорошо, но я изрядно разозлился — кошёлка чуть меня не обуглила!

— Я в тебя не попала, но в другой раз, будь покоен, попаду!

— Как ты узнала? — проорал я из укрытия.

— Она использует странную магию, — прошептал Джейкоб. — Не как фантомы, но очень похожую, искажённую.

— Не валяй дурака! Я тебе не скажу! — сквозь хохот пролаяла ведьма.

— Ух, какая вредная…

Мне пришлось прикусить язык, потому что дверь исторгла из себя новую молнию. Она сдёрнула с меня капюшон и я, ошарашенный её меткостью, по–пластунски пополз за бугор.

— Надо было хотя бы кинуть в неё сферой Огня, — пробурчал я себе под нос, приглаживая дымящиеся волосы и распыляя стихийную волшбу в воздух.

— Пустое. Барьер, через который ты говорил с Импрет, был зачарован на магическое отражение. Бац, и твоё жало полетело бы обратно, — оповестил Джейкоб.

— Ага? Заранее нельзя было сказать про рикошет? Я же мог быть уже мёртвым!

— Не злись, парень, то, о чём я тебе сообщил, я только сейчас понял.

Скептически поглядев на кинжал гномов, я, нахмуривая лоб, процедил:

— Что же в сухом остатке? Крыльцо надёжно защищено, и через него в Гиро путь заказан, впрочем, это ещё не значит, что всё потеряно. Иногда визитёры могут неожиданно явиться с «чёрного входа».

— Отражатель? Ты к нему клонишь?

— Я думаю, что у ведьмы есть секретный ход или портал быстро и безопасно приводящий в Отражатель и обратно. Им–то я и воспользуюсь, чтобы продолжить разговор уже на своих условиях.

— Звучит победоносно, только вот одно «но»: эту лазейку ещё придётся отыскать.

— Скажу даже больше, здесь куча этих «но», перво–наперво нужно добраться до Отражателя и войти в него. Предвижу, что сделать это будет ничуть не легче, чем уговорить Импрет выдать Пастасараму.

— Не попробуешь — не узнаешь.

— Точно, — кивнул я, вынимая Кампри. Посланный моей рукой в почву, он спустя мгновение замигал волнами синего дыма, из которого материализовался Юнивайн. Встряхнув удивительной гривой и приветливо заржав, призрачный конь присел на четыре ноги.

— Здравствуй, дорогой! Получив твою дружбу, я стал ею часто пользоваться, — сказал я, садясь в седло.

— На то друзья и нужны!

Юнивайн согласный с Джейкобом чуть всхрапнул.

— Тогда пункт прибытия всё тот же — Отражатель. Мне кажется, что та штука, возвышающаяся над лесом, это он.

Юнивайн устремил взор к указанной моим пальцем ориентации, а потом, как всегда, со скоростью превышающей прыть всякого живого существа, рванулся через чащу Гамбуса. Деревья, камни, кустарники — всё заволокло пеленой и слилось воедино. Этакий коричнево–зелёный мазок, прилипший к глазу. Совершенно не ощущая ездовой тряски, я, тем не менее, был преисполнен вниманием её извечного спутника — ветра. Противный писк в ушах и почти морозное, не прекращающее иссушать кожу, дуновение не давали в полной мере сказать — да, кататься на Юнивайне одно удовольствие. Через какое–то время мой неутомимый носильщик сбавил темп, и я смог различить, как ловко мы увёртываемся от нависающих веток и объезжаем вездесущие препятствия. Конечно, всё это делалось исключительно для меня. Призрачный конь бестелесен и любые вещественные препоны ему нипочём. Дорога шла вверх и за редеющим алым строем облюбовавших высоту рябин хорошо проглядывался Отражатель. Рассмотреть монумент мне помогло и то, что вскоре мы стали огибать его по плиточной дороге, уложенной вдоль пятифутовых постаментов, содержащих в себе авантажные лампадки.

Отражатель представлял собою трёхгранник башен, примыкавших к внушительному зданию без окон и крыши. Серые стены венчало множество отполированных дисков, хаотично исторгающих магический свет во все стороны. Самые крупные из источников сияния были закреплены на выдающихся шпилях, попеременно исторгающих радужные всполохи. Столь странная неизвестного предназначения постройка произвела на меня глубокое впечатление. В Отражателе чувствовалась седокудрая древность и тайна, что тысячелетиями скрывает в себе нелущёное зерно Познания. Я так погрузился в созерцание причудливых парапетов, тонких зеркал, пилястр и контрфорсов, что не заметил, как Юнивайн подменил бег трусцой. Рябины, сокращающие свои посадки, уступили место лужайке и её гигантским базальтовым столбам, поддерживающим на себе треугольный потолок, под которым у костра восседал полуголый великан. Перекинув босые ноги крестом, он что–то безмятежно насвистывал в клетку, где томилась крошечная фея. Для гуманоидного чудовища росточком в пять локтей, она была, что мне мушка. Тюрьма феи находилась на столе, и среди разнообразных, по габаритам даже превосходящих потребности огров нехитрых предметов (в том числе и хрустальной дубинки), её изысканные прутья и гагатовый колпак вызывали диссонанс. За спиной великана, на расстоянии его трёх шагов, по глазурной мозаике катались волшебные лучи, а сразу за ними скромно темнел проход в Отражатель.

— Юнивайн, тпру, — тихо сказал я.

Призрачный конь застопорился у бирючиной изгороди, и я незаметно слез на землю.

— Приехали? — поинтересовался Джейкоб.

— Говори на три октавы ниже, впереди громила величиной с мачту корабля.

— Стережёт проход в Отражатель?

— Вроде того.

— Что будешь делать?

Наблюдая за великаном, я поджал губы. Ему явно нравилось вот так вот, всем весом, нагружать стул, почёсывать пузо и что–то бубнить понурой фее. Изредка верзила макал здоровущую кружку в пенную бочку и кусал зажаренную ногу, наверное, телячью. Рассеянные качания головой, мешкотные потягивания и прочие ленивые движения наводили меня на вывод, что желающих пробраться в Отражатель великан встречает крайне редко и оттого излишней бдительностью себя не утруждает. Это хорошо, потому что тягаться в силе с такой махиной меня как–то не прельщает, а вот прибегнуть к маленькому чародейскому трюку и мышкой подобраться к пёстрому балдахину, чтобы затем юркнуть за него, будет в самый раз.

— Парень! Ты опять в ступоре?

— Да? Я накину на себя заклятие Маскировки и полупрозрачным контуром, фактически не различимым при полуденном солнце, проскользнув под носом у громадины, растворюсь во тьме Отражателя. И никакого лязга стали, всё будет чисто и аккуратно.

— План что надо, за одним маленьким, но весомым изъяном. Отражатель (ты, наверное, сейчас стоишь к нему лицом), испускает из себя колоссальную, невыразительную для восприятия мага энергию, которая подавляет собою любые волхвования. Так что бормотать старинные руны и кидать ритуальные пассы здесь без толку — ничего не произойдёт.

— Умеешь ты обрадовать, — проворчал я после неудачной попытки сконцентрировать Покров Невидимости. — У Импрет дверь заговорена, тут волшебство не сплетёшь. Как же быть?

— Дождись, пока верзила уснёт, а там прокрадись без всяких своих штучек.

Провожая взглядом кружку, вновь тонущую в необъятной бочке, я вскинул бровь.

— Задаётся мне, что твой совет не так и плох.

— Как и все мои советы, парень!

Я отпустил Юнивайна, а потом удобно примостился за пьедесталом и стал ждать, когда алкогольное опьянение возьмёт над стражем верх. Мои прикидки о финале возлияния, исходившие из гипотетических представлений о том, сколько дрожжей и сахара способно в себя принять тело такой кубатуры, оказались близки к реалии. Лишь к сумеркам пальцы–брёвна вяло уронили недопитую чарку на груду обглоданных костей, утянув за собою и плечо, и голову. Завалившись на бок, великан сонно перевернулся на живот и затянул оглушительно храпящую серенаду. Пора! На цыпочках (правда это было излишним, если учесть какой вокруг стоял грохот от посекундных «хабх–хабгх–хабх–фугх») я выбрался из теней на поляну и в щепетильно разгорающимся мерцании звёзд прокрался к беспросветной утробе Отражателя. Спиртные пары, витающие в воздухе, были такими плотными и вонючими, что у меня слегка помутилось сознание. Как будто сам выпил! Основная локализация едких миазмов, конечно, приходилась на клетку феи. Чуть живая, она, закатив глаза под веки, часто–часто дышала. Пробираясь мимо отключившегося стража, я вскользь подумал о том, что надо бы как–то извернуться и освободить её, но… не окажу ли я себе этим «медвежью» услугу? Вызволяя фею из заточения, мне может не повезти подставиться под дубинку растревоженного великана, а об этом ли я мечтаю? Ага, кукиш с маслом! Я в Гамбусе только проездом и роль эмансипатора всех и вся мне не подходит! О том и думать не стоит!

Ах, Вселенная, вначале Пастасарама, теперь это… Я страдальчески вздохнул. Фея выглядела так жалко и чахло, что моё треклятое сердоболие, наперекор всякому здравому смыслу, подталкивало меня прямо к столу. Подвергнуть эго суровому испытанию и отмахнуться от нравственного побуждения? Да ну! Это не про Калеба-Я-Возьму-На Себя-Ваши Проблемы — Шаттибраля! Компания «пьянствующей пожарной каланчи» и сопутствующее ему времяпрепровождение рано или поздно угробит эфемерное создание и, если я уйду, брошу эти прозрачные крылышки на произвол судьбы, то не прощу себе того уже никогда.

Скользя во тьме не иначе как по–змеиному, я подобрался к грубому табурету, к тому, который был рядом с пирамидой ящиков, забитых снедью. Благополучно забравшись на него и удостоверившись, что великан по–прежнему прозябает в хмельном усыплении, я перебрался на выщербленную, однако отлакированную столешницу. На золочёной решётке, удерживающей полумёртвую фею, имелась нехитрая щеколда — всего два движения и мне удастся её вынуть. Я потянул руку…

— Парень не!..

— Тшшшш! — испуганно прошипел я, сдавливая кинжал полой мантии и вместе с тем бережно берясь за шпингалет.

Задвижка, поартачившись для приличия, всё же уступила нажиму и отъехала в сторону. Мутные глазки приоткрылись, и фея, удивлённо, впрочем, не без панической нотки, вполголоса прощебетала:

— Ты пришёл спасти Фирджи из лап Яцка?

— Твоя проницательность тебя не подвела, — утвердительно прошептал я, потянув створку на себя. Моё действие породило жуткий визг. На клетке лежало заклятие Хлопушки–предупреждения, но разве Джейкоб не сказал, что потенциал Отражателя гасит собою всю волшбу?! По–видимому, на вещи «сторожа–переростка» данная специфика не распространяется! «Почему…» — на этом вопрошании, неприятно поразившая меня мысль оборвалась, а всё из–за того, что был дан старт накалу страстей, закономерно последующему за звуковым сигналом. Яцк мигом очнулся от дрёмы и, не удостаивая меня вниманием, с рёвом бросился ловить Фирджи, которая, ликуя, уже почти выбралась на волю.

— Не смей, негодница, не смей!

Ручища хлопнула по дверце, закрыв её, но поздно — фея успела выпорхнуть в ночные просторы. Упоённо хихикая, она совершила неуловимый пирует над макушкой великана и, стремительно набрав высоту, дабы не попасться в беспрестанно сжимающиеся кулаки, пропела:

— Добрый мой избавитель! Крепись! Я попробую помочь тебе в борьбе с Яцком!

Произнеся эти слова, Фирджи, оставляя за собой серебристый след пыльцы, вихрем понеслась к Отражателю. И я, и Яцк потеряли её из виду практически сразу, что естественно заставило нас обратить внимание друг на друга. Не мешкая, великан сцапал кварцевую дубинку. Я отпрыгнул, предвидя, куда она может угодить, однако прогадал — громоподобный удар пришёлся не в стол, распрощавшийся с моей персоной, а на матово–чёрный, выпирающий из почвы на целый фут кристалл, дотоле не замеченный мною за смятым лежаком. Раздался взрыв света. Не причинив мне физического вреда, он рассеялся по периметру и неярким негаснущим куполом, сотканным из подрагивающих ромбиков, накрыл небольшую площадь, заключившую меня и стража в колдовские рамки.

— Вокруг тебя дезинтегрирующий буфер! Не трогай его! — завопил Джейкоб через подкладку мантии.

— Час от часу не легче! — раздосадовано отозвался я, снова прыгая, — в этот раз дубинка явно метила в меня. Глухо ухнув об поляну, она оставила после себя неглубокую ямку. Глиняные комья, врезавшиеся в преграду перед Отражателем, превратились в пучки искр и всполохи молний, наглядно подтвердив предостережение Джейкоба.

— Тебе кирдык! — заорал великан, занося необыкновенное оружие для нового удара. — За то, что ты выпустил малявку Фирджи, я размажу тебя в лепёшку! Сотру Громыхателем в порошок!

— Как бы ты сам при этом не расшибся! — нервно огрызнулся я, перескакивая с места на место.

При всем своём феноменальном масштабе Яцк, что печально, двигался очень плавно, даже несколько грациозно. Его туловище, снабжённое невиданными буграми мышц, без затруднений маневрировало и разворачивалось туда, куда тащили меня ошалелые ноги. Не завладей им слепая ярость, виною коей стала потеря феи, я бы простился с жизнью ещё в первые секунды чудовищной охоты. Пребывая под властью чувств и не выветрившегося хмеля, Яцк лупил грозным орудием без всякого прицеливания, но часто, вымещая тем самым клокотавшую в нём злобу. Бух! Бух! Бух! Принимая в себя промашки великана, твердь отзывалась мелкой дрожью, меня же трясло как в лихорадке. Принуждённый бегать от монстра по очерченному смертью кругу, и лишённый привычной чародейской подвязки, я подчинился первобытному инстинкту самосохранения. Яцк страшно рычал и громил свой незатейливый скарб, снабжающий меня краткосрочной защитой.

— Думаешь, спрятался? Я тебя везде достану! — прогорланил великан, обрушивая грязную пятку на перевороченный вверх–тормашками стул со спинкой. Моя импровизированная крыша треснула, я откатился. И в самый раз! Ступня, пробив деревянное сиденье, по щиколотку вылезла из дыры.

— Поймай меня вначале, недотёпа! — крикнул я, всаживая Альдбриг в отвратительную мозоль, проживающую ниже мизинца.

Яцк взвыл, резко поднял ногу вместе с проломленным стулом и взметнул хрустальную оглоблю, в надежде поразить ею мою бренную плоть. Однако когда она шваркнулась о камень, великан не обнаружил меня среди раздавленного щепа и крошева. Я, не будь копушей, перекатился к тлеющему костру, над рдением которого увидел как энергетический свод, продукт оригинального механически–волшебного деяния, проминается под давлением лучей, исторгающихся из Отражателя. Сочные палочки света, фиолетовые, красные, малиновые, словно ножи резали магические ромбы, но те неустанно восстанавливали свою геометрическую сцепку. От завораживающей конфронтации, которой я, вопреки надвигающемуся Яцку, залюбовался на два вдоха и выдоха, меня оторвало лязганье Джейкоба:

— Я чувствую твоих союзников! Они не могут пробиться через заслон!

— Вижу! — только и вымолвил я, в последний момент, увёртываясь от Громыхателя.

Озверелый великан послал его с такой нечеловеческой силой, что, чуть не задев меня, по инерции сам трепыхнулся вперёд. Ножища со стулом завелась за другую ножищу и Яцк от собственной подножки рухнул физиономией прямо в угли. Вопль обжёгшегося стража был таким лютым и оглушительным, что для того, чтобы не оглохнуть, мне понадобилось заткнуть уши. Пока Яцк судорожно катался по траве, ругался и тёр рубашкой обугленное лицо, я наконец заимел малюсенькую передышку. Измождённо опираясь на Лик Эбенового Ужаса, я напряжённо обдумывал, как найти выход из такой дрянной ситуации. Возможно ли серьёзно покалечить или подавно убить Яцка без магии, мечом? При фантастической удаче — да. Если мне каким–то чудом посчастливится перерезать ему подколенную артерию (до «сонной», когда враг встанет, я Альдбригом не дотянусь), то он попросту истечёт кровью. Сейчас, пока Яцк деморализован, было бы самое то попробовать дать дерзкой идее ход, но… поздно, он уже поднимается.

— Молись своим никчемным богам! Я иду! — брызжа слюной и до хруста костей сжимая рукоятку диафонической дубины, воскликнул великан.

Весь в саже, с ослеплённым глазом, он гневно сорвал с себя прицепившийся стул и ломанулся ко мне. Его уродливый вид, тускло играющий острыми гранями Громыхатель, тяжёлая поступь и колоссальная высота, внушили бы страх кому угодно, и по правде сказать — я ему тоже едва не поддался. Спешно ища взором то, что хоть на минуточку сумеет уберечь меня от нападок Яцка, я неожиданно заприметил тот вороной кристалл, очертивший границы сражения коварной перегородкой. Он! Дело в нём! Чтобы добраться до загадочного минерала, придётся совершить отчаянный кульбит. Великан приближался, а я всё стоял, проявляя невероятную выдержку. Когда, обрадованный моим мнимым принятием фатума, Яцк размахнулся Громыхателем, чтобы прикончить меня, я прошмыгнул у него под набедренной повязкой и со всей прытью помчался к намеченной цели. От этого фортеля верзила буквально обезумел. Кинувшись вдогонку, он сыпал такими изощрёнными проклятиями, что мне и слышать–то не доводилось. Добежав до кристалла «с языком на плече», я, выиграв у Яцка драгоценное время, от души рубанул по нему Альдбригом. И тут же меня поразила электрическая дуга. Меч выпал из онемевшей руки и я, задыхаясь, упал на ворох вонючих покрывал, служивших стражу кроватью. Пока мой шок проходил, а участок, разделяющий меня и Яцка, сокращался, лучи Отражателя, проминающие купол, бросили своё занятие и соединились на небе в одну точку, разросшуюся и преобразовавшуюся в головку Фирджи. Ротик открывался и закрывался, но звуков не издавал.

— Твои друзья просят передать тебе, что Яцк должен ударить дубиной по Хромму, тогда его чары разрушатся! — послышался голос Джейкоба.

— Проще пареной репы! — обречённо хихикнул я, понимая, что мне сейчас предстоит сделать.

Подле идеально–симметричного Хромма валялись спальные принадлежности. Видимо, Яцк любил встречать чужаков «сюрпризом», поэтому, спал подле него, держа Громыхатель наготове. Чтобы выйти сухим из воды, а по моим оценкам у меня на это был всего один шанс на миллион, я, поставив на «карту» сразу всё, залез под кипу зловонного тряпья. Где–то надо мной утробно зарычал подоспевший Яцк. Само собой он не догадывался об истинной причине моего поступка. Яцк решил, что я сглупил, и что теперь его Громыхатель легко приготовит из меня отбивную. Ища добычу, в дюйме от навершия заткнутого за ремень посоха, хлобыстнула дубинка, потом ещё и ещё раз, но всё мимо. Извиваясь не хуже ужа, я в холодном поту полз под одеялом, пролегающим в непосредственной близости от кристалла, и беззвучно упрашивал Вселенную о том, чтобы верзила в меня не попал.

— В прятки играть со мной задумал, червяк?! Так я тебе покажу! — гаркнул Яцк откуда–то слева.

Осознанно идя на смертельный риск, я, высунувшись из–под покрывала прямо перед Хроммом, ответил:

— Эй ты, остолоп, я у тебя под носом!

Подтрунивание дало нужный результат. Яцк стремительно крутанулся и с перекосившимся от бешенства ртом занёс Громыхатель за плечо. Я торопливо ретировался вглубь скомканных перин и пудовое «бабах» пришлось уже по опустевшим складкам. Звук был глухим, не стеклянным как изначально, поэтому я «через не хочу», с икотой, лишь по необъяснимой удаче избегая гибели, вновь отправился бороздить необъятные наволочки, доверив чутью подтолкнуть меня к Хромму в подходящий момент.

— Я вижу, как ты там мечешься, и меня это только забавляет! — хохотнул Яцк, так–таки обнаружив меня и хорошенько наподдав мне стопой по рёбрам. Я ойкнул, трижды перекувыркнулся и, обласканный обессиливающей загрудинной ломотой, сбитой кеглей выкатился из пододеяльника, да не куда–нибудь, а к измазанным ногам стража.

— Ха–ха! Крысёнка выгнали из его норки! — гоготнул Яцк, смекнув, что его пинок выбил из меня дух. — Всё, ты своё откашлял! Готовься к смерти!

Холодно блеснув на фоне скучающей луны, Громыхатель устремился к моей персоне, распластанной подле угольного, как будто надсмехающегося кристалла. Вжух! Я зажмурился и… по раскуроченному жилищу великана прокатился многократно повторяющийся, словно увязший сам в себе, звон. В тот миг, когда изборождённая оскаленными резцами дубина должна была вколотить мой череп в луговую подстилку, я, сжавшись в комочек, совершил оборот назад. Вместо меня Громыхатель бултыхнулся в Хромм!

Ура! Энергетические ромбики тут же распустили свои ниточки и лучи, изливающиеся из Отражателя, и, более не сдерживаемые их силой, хищно впились в остолбеневшего великана. Как только это произошло, он завизжал, а потом, к моему глубокому изумлению, стал скоротечно уменьшаться в размерах! Когда пёстрый свет оставил Яцка в покое, он уже не был той громадиной, что раньше. Теперь мы, а я стоял напротив него и улыбался, смотрели друг на друга вровень.

— Добро пожаловать с небес на землю! — крикнул я, взмахивая Альдбригом.

— Я тебя и так изничтожу! — с ноткой озадаченности ощетинился Яцк, парируя мой удар Громыхателем, который сократился соразмерно своему владельцу.

Лик Эбенового Ужаса заблокировал ответную атаку и при поддержке Альдбрига, отведшего дубинку вправо, пропорол остриём кожу над пупком Яцка. Болезненно взвыв, страж сумбурно замельтешил кварцевым оружием перед моим лицом. Я переместил баланс тела на выставленную вперёд ногу и уверенно, посылая меч в верхнюю часть туловища, при этом слегка смещая локоть с посохом книзу, напал на противника. Панически защищаясь, Яцк, непривыкший вести бой с равным себе по росту врагом, ежесекундно допускал мелкие ошибки, награждающие его порезами и синяками. Впрочем, до по–настоящему опасных ран дело не доходило.

На небе вновь проступила мордашка Фирджи. Я отвлёкся, за что получил жуткий удар по запястью. Лик Эбенового Ужаса вывалился из обмякшей руки и я, пытаясь отыграться хоть в чём–то, стукнул Альдбригом плашмя. Дубина и меч проскрежетали, и Яцк отпрянул с разбитой фухтелем губой. Верзилу, однако, приобретённая травма не шибко обеспокоила. Он понимал, что выведя мне руку из строя, значительно сократил мои ратные возможности, потому он как минимум заимел в поединке преимущество, а как максимум проложил себе плёвый путь к победе.

— Что? Без палки ты уже не так лыбишься? — осведомился Яцк, напирая Громыхателем. — Чуешь приближение кончины? Здесь она, рядышком!

— Я чувствую только смрад от твоих подмышек! — пропыхтел я, ловко уходя из–под дробящей дубинной завитушки.

— Торопиться надо, парень! Скоро заклинание Отражателя рассеется, и твой неприятель обретёт прежний вид! — сообщил Джейкоб. — Кинь его на лопатки, пока это не случилось!

— Передай Фирджи — пусть она поспособствует этому! Один я не выкручусь!

— Попробую!

Поглощённые топтанием по кругу и обменом кварцево–стальных «любезностей», мы далеко не сразу заметили как в звёздной каше, затуманенной облаками, пухнет сизый шар, творимый макушкой Отражателя.

— Приготовься!

— К чему?!

Яцк, только завершивший успешный наскок, презентовавший мне гематому на голенище, отшагнул к базальтовому столбу и настороженно сощурил здоровый глаз.

— С кем ты там шушукаешься?

Сизый шар пробуравил ночной воздух и миниатюрной кометой влепился в моё запястье. Что–то хрустнуло и тупая боль, а также онемение пропали из него, как и не бывали.

— С твоей смертью! — выкрикнул я, бросаясь напролом, воодушевлённый внезапным исцелением.

Ложно вздыбив полу плаща, завлекая за ней дубину, и быстро двинув мечом в бок, мне удалось не только вонзить остриё в печень Яцка, но ещё по окончанию финта подхватить посох, валяющийся в траве. Ошеломлённый моим агрессивным натиском и сызнова заработавшей пятерней, страж, тесно прижимая к кровоточащему увечью кулак, едва успевал выставлять Громыхатель в нужную для защиты позицию. Альдбриг, веками путешествующий со мной по миру и, по сути, ставший моим продолжением, безжалостно высекал искры из хрустальной дубины, норовя добраться до живота или шеи её обладателя. Вжих! Вжих! Вжих! Контрнаступление Лика Эбенового Ужаса! Вжих! Вжих! Вжих! Прокол! По торсу Яцка уже вовсю текли красные ручьи, и я небезосновательно считал, что вот–вот поставлю точку в этом ратоборстве, однако колесо фортуны — своенравная девица, в который раз оно укатилось от меня на противоположный конец воинского везения. Великан опять стал становиться великаном. Его мышцы набухали и пучились, ноги раздавались вширь, а косая сажень в плечах увеличивала свою и без того внушительную диагональ. Завидев изменения, Яцк демонически расхохотался.

— Магия Фирджи на исходе! — просигналил Джейкоб.

— Мне нужно ещё пять минут!

— Фея говорит, что удерживание заклинания может привести к непоправимым последствиям!

— Непоправимые последствия случаться гораздо раньше, если позволить Яцку вновь обрести всего себя! — выдавил я, перекрестием меча и посоха принимая Громыхатель сверху.

Вдруг страж осунулся и по–бесовски заголосил. Его рост вначале замедлился, а потом, появился еле–еле приметный регресс. Это лучи Отражателя затрепетали как по Хромму, набравшемуся изнутри оранжевой истомы, так и по Яцку. В этот недолговечный миг деформации, ниспосланный Фирджи, мы с великаном, сейчас превышающим меня всего наголову, ожесточённо заколотили друг по другу инструментами вражды. На пике баталии, израсходовав, наверное, десять «вторых дыханий» и открыв одиннадцатое, я, избитый Громыхателем, исхитрился ткнуть Яцку посохом в морду, уклонился от слепого тычка коленом, после чего по рукоять вонзил клинок в натужно вздымающуюся грудь. Лавина крови хлынула из уст побеждённого великана. Он закашлялся, бухнулся на карачки и затих. Всё. Несите бокал шампанского чемпиону! И не забудьте присовокупить к нему сырную нарезку! Шучу, мне бы лечь и умереть — так устал.

Я отёр выступивший на лбу пот и произвёл беглый осмотр себя любимого; Переломы — точно есть, куда же без них, растяжения, налитые лимфой большущие опухоли, ссадины… В общем жить буду. Усевшись на обломок ящика, я устало уставился на Хромм. Что–то мне в нём не нравилось. То ли его чернота, то ли крепнувшая под остовом ржавая таинственность, колыхающаяся наподобие свечного пламени.

— Парень, ты не умер?

— Разве есть в природе сила, что сможет скинуть меня в могилу? — усмехнувшись, ответил я.

— Фу! Напыщенные речи ничуть не лучше заумных лекций.

— Зато предсмертный хрип хуже и того, и другого.

— Однозначно, — согласился Джейкоб. Помолчав, он добавил: — Я ощущаю толчки мощи… Она прорывается!

Между тем свечение в Хромме стало настолько интенсивным, что казалось, кристалл никогда и не был чёрным. Оранжево–красные всполохи лизали его чрево и раскаляли добела. Я поднялся, намереваясь покинуть это гиблое место, однако не успел… Измятая Громыхателем поляна, я и розовеющий горизонт стали жертвами нестерпимого жара, вплеснувшегося из Хромма. Сокрушающая волна, вывернувшая мне жилы наизнанку, уходя, родила на моей мантии и волосах пучки разноцветного огня. Весело закружившись под мои крики боли, они были вынуждены вскоре погаснуть, потому–как сырая земля не дружит с пламенем.

— Гвоздики–точилки! Я опоздала! Он сгорел! — пропел знакомый голосочек.

— Прокоптился — да, сгорел — нет, — промычал я, приподнимая ещё дымящуюся голову.

Фирджи быстро порхала крылышками и опечаленно прижимала ладошки к щекам.

— Жив? Ура! Подожди, я тебя подштопаю!

Фея принялась летать туда–сюда, рисуя в предрассветной мгле пыльцовые знаки. Лучи из Отражателя, по–видимому, послушные её невесомой пляске, обдали меня тёплым, врачующим водопадом бликов. Наконец я поднялся на ноги таким, каким был до конфликта с Яцком.

— Во–первых, спасибо за лечение…

— Это тебе спасибо! Спасибо огромное, что дал мне волю! — затараторила Фирджи.

— Пожалуйста, — кивнул я. — А во–вторых, что с ним произошло?

— Я сказала твоему кинжалу, что если Хромм перенасытиться сиянием Отражателя, то произойдёт беда! И она произошла! Кристалл выбросил излишек! Дукас не смог его удержать!

— Дукас? Что за Дукас? — полюбопытствовал Джейкоб.

— Дукас — мой брат. Он ждёт…

Фея смущённо запнулась.

— Меня зовут Калеб.

— Он ждёт тебя, Калеб, в Отражателе.

— Надеюсь, чтобы поблагодарить не словами, а как следует? Парень своей жизнью тут рисковал!

— Джейкоб!

— Твой кинжал прав. Теперь мы с Дукасом перед тобой в неимоверном долгу.

— Раз так, то плотный завтрак и чашка кофе будут приняты мною в вашем доме без возражений.

— Конечно! Конечно! Идём!

Кинув последний взгляд на поверженного Яцка, его чудовищный Громыхатель и утихомирившийся Хромм, я бодро пошагал за низколетящей феей. Пройдя сквозь штору полупрямых и косых, часто прерывающихся и изменяющих свою цветовую насыщенность зеркальных излучений, я оказался в лабиринте, собранном из разнообразных отшлифованных осколков, кабошонов, охровых слюд, пёстрых вогнутых луп и пятнистых стёкол. Коридоры так и будоражились блеском, и по мере того, как осеннее солнце поднималось над отсутствующим потолком, они ярились всё с большой силой. Я двигался медленно, практически наощупь, с трудом различая очертания оранжевого платья Фирджи. Вроде бы мы преодолели несколько длинных галерей, пару раз свернули налево и спустились по лестнице, ступеньки которой были вырезаны из яшмы. Фея прикоснулась к овалу двери и на меня снизошла благодатная полутьма. Вернее там, где я очутился, висело множество фонариков, и света было предостаточно, но после той лавины отсверков, что мучили мои глаза всего одно моргание назад, обстановка показалась мне сладостно-затемнённой. Когда я, наконец, к ней привык, то смог разглядеть, что нахожусь в помещении, декорированном под сюрреалистический лесной уголок. Деревья, мхи и даже нарисованные тучки на круглом своде — всё несло в себе избыток лимонных и соломенных штрихов. Фирджи провела меня под ветками песочного дуба, а потом увлекла за россыпь адонисов и кустарников, за которыми, утопая в мраморной основе, вращались шестерёнки и трещали малюсенькие рычажки. Над этим тикающим и гудящим механизмом парил, если так можно выразиться, фей в коричневой мантии. Он быстро носился от балки к табличке с цифрами, от тонкой матовой трубки к руническому тетраэдру, от одной непонятной штуки к другой. Его пальчики перебирали, щёлкали и нажимали до тех пор, пока широко улыбающаяся Фирджи не пропищала:

— Дукас, посмотри, кого я к тебе привела!

Дукас тут же прекратил мельтешение и, издавая звуки, отнесённые мною к степени «крайнего восхищения», бросился меня обнимать и целовать.

— Ты! Ты! Вернул мне мою драгоценную гаечку! Да! Мою Фирджи! Мою Фирджи! С этого радостного дня я — твой страстный обожатель! Да!

— Мне так неудобно дышать, — просипел я.

Переполненный эмоциями фей сжимал ручками мои ноздри всё крепче и крепче.

— Ой, прости! Да! Естественно! Знаешь, ведь это всё я! Да! Я тебя привёл сюда! Да, да! Я! Сюда! Обоюдная помощь! Да! Но ты, конечно, осчастливил меня больше! Да! Несравнимо больше!

— Отсюда поподробнее! — потребовал Джейкоб. — Что значит — ты? И про какую такую обоюдную помощь ты говоришь?

Воззрившись на кинжал гномов, Дукас восторженно воскликнул:

— Вот каков он! Твой «Улавливатель» и мой «Передатчик»! Или твой «Передатчик» и мой «Улавливатель»! Неважно! Он — клинок! Да! Зачарованный на разговор клинок! Именно его эфирная структура, попавшая в объектив Искателя, случайно привлекла моё внимание! И ты здесь! Благодаря ему мы осуществили свои желания! Да! Мы!

Прежде чем я, насупившись, успел что–то сказать, вклинилась Фирджи:

— Дукас, Калеб ничегошеньки не понимает! Расскажи ему всё с самого начала!

— Прекрасная идея, сестрица! Прекрасная! Заодно и ты послушаешь всю историю целиком! Только! Только! Так, не так!

Дукас молниеносно дёрнул за рычажок, и из скрытой ниши выкатился гигантский палевый эллипсоид. Обогнув вербу, он, чуть дрожа, остановился между мной и феями. Ажурные стенки треснули, явив под собой мягкий стул и накрытый скатертью стол, укомплектованный изысканным сервизом и едой.

— Так! Так! Как надо! Прошу не стесняйся, всё для тебя! Да!

Фирджи верно подметила — сбивчивая болтовня Дукаса, намекающая на то, что ему принадлежит некая роль в моём походе, довольно–таки удивила меня. Пробудившиеся во мне подозрения и предположения, настойчиво призывали напитать их информацией, поэтому я, после того как удобно устроился и налил себе ароматного чаю, не преминув при этом наложить на фарфоровую тарелку картошки с овощами, промолвил:

— Я весь во внимании.

Дукас спланировал на край блюдца, подхватил оливку и, взмыв на уровень моих глаз, экспансивно зажурчал:

— С чего бы? С чего бы? Да! Фирджи и я, мы славная семья, мы — брат и сестра! Да! Всю свою жизнь мы занимаемся тем, что следим за Жёлтой Башней Отражателя! Да! Ты сейчас в ней! Это она! Да! Здесь мы латаем агрегаты, клеим битые колбы, смазываем маслом гайки, перенастраиваем положения зеркал! Всё в этом роде! И в чём суть? Да! В одну из крайне дождливых ночей в шпиль, что прямо над нами, сиганула молния, и параболический экран — Хроникёр, главный распорядитель светового перемещения в Жёлтой Башне, вышел из строя. Фирджи — виртуоз ремонта, а я мастер-корректировщик, поэтому мудрёный и сложносоставной Хроникёр, требующий к себе особого светотехнического подхода, отправилась чинить она. Однако каких–либо положительных результатов ей достичь не удалось, да, а всё из–за того, что оплавленный край шпиля, как назло притягивал и проецировал молнии аккурат в надсводный проем, ведущий к поломке. Путь наружу был закрыт! Да! Жуть! Катастрофа! Добросовестность на пару с ответственностью, талдычившие мне губками Фирджи, что бесперебойная работа линз превыше всего, потолкали мою ненаглядную сестру на крайне опасный шаг. Хоть я и уговаривал её дождаться прекращения ненастья, она, вопреки всем моим увещеваниям, покинула Отражатель через Спектральный Зоб, чем, к нашему общему горю, нарушила заповедное правило…

— Спектральный Зоб — это вход, который стерёг Яцк, — перебила пояснением Фирджи.

— Что за правило ты нарушила? — спросил я, кусая хлеб, намазанный арахисовой пастой.

— Первостатейное! Оно запрещает нам, дирижёрам–оптикам, отлучаться из Отражателя.

— Да! Во веки веков! Так гласит Немеркнущий Закон! — подкинув и поймав оливку, подхватил Дукас. — Дайте процитирую его кусочек: — «Если дирижёр–оптик пересечёт черту Спектрального Зоба, и таким образом оставит предписанную ему зону обслуживания без присмотра, что из–за непременного сдвига фокусировок Отражателя является категорически недопустимым, то за этот демарш он будет отловлен Яцком и посажен в тесный острог, в котором, маясь от скуки и непогоды, проведёт неопределённый срок, дожидаясь моего беспристрастного приговора».

Я окинул взором беспрестанно тренькающие шарниры и щипцы.

— Получается, что ваша будничность находиться в зависимости от неких регламентов. Кто же их сочинитель?

— Немеркнущий Закон, как и весь этот искрящийся, вечно меняющийся оплот акварельного вальса — Отражатель, принадлежит уму нашего покровителя, Горгона Преломляющего Оттенки, — отпивая из чашечки, ответила Фирджи. — Мне жутко не хотелось переступать через границу Спектрального Зоба, но разве у меня был выбор? Нет! Хроникёр накалялся, и если бы я промедлила, то Жёлтая Башня перестала бы функционировать, а вместе с ней и весь Отражатель!

— На момент моего появления ты сидела у великана в заложниках, поэтому могу предположить, что Горгон Преломляющий Оттенки ещё раздумывал, как с тобой поступить — миловать или казнить, — заявил я, ощущая, как по спине разливается неприятный холодок. Даровав Фирджи свободу и убив Яцка, я заочно «подмочил», если и вовсе «не утопил» будущее знакомство с создателем Отражателя, который, по–видимому, не числился в рядах «лопушков».

— По ходу я знаю кое–кого, наплевавшего на устав Горгона не раз и не два, — едва слышно проворчал голос с моего пояса.

— Мы не в силах узнать, как бы наш покровитель отреагировал на данный инцидент. Его с нами давным–давно нет! Да! Да! — покачал головкой Дукас, не разобрав того, что изрёк Джейкоб. — Однажды, годы и годы назад, Горгон Преломляющий Оттенки заперся в своей комнате, и что же? Да! Лучезарный Замок на его двери с тех пор так и не открывался.

— То есть, говорить, что ваш покровитель не с вами, в принципе не совсем корректно? — крякнул Джейкоб.

— Ну, формально — да, но номинально — нет. Горгон Преломляющий Оттенки всей душой любил Отражатель и ежедневно, ежечасно, ежесекундно его холил и лелеял. То, что он исчез без предупреждения и соответствующих инструкций на время его отсутствия, может указывать только на что–то очень плохое, — опечаленно пропела Фирджи.

Новость о том, что Горгон Преломляющий Оттенки некогда предпочёл добровольное заточение в своих апартаментах, меня изрядно обрадовала. Теперь мне не надо будет выкручиваться и объяснять, что за спектакль разыгрался у Спектрального Зоба. Я незаметно выдохнул и, перед тем как отправить в рот имбирный пряник, сказал:

— Мне кажется, мы несколько отошли от первоначальной темы. Дукас, удовлетвори, пожалуйста, мою просьбу, возобнови свой рассказ.

Фей быстро закивал.

— Да! Спешу продолжить! Да! Ради устранения неполадки, Фирджи стрелой вылетела из Отражателя, увернулась от ручищ взбаламученного Яцка и, превозмогая дробь нескончаемого ливня, вспорхнула к Хроникёру! Да! Я видел это всё в Искатель! Молнии так и вились вокруг моей сестры, но она, демонстрируя чудеса сноровки и отваги, не только избегала их — её ключики, полировщики, загустители, сцепщики и прочие инструменты, поочерёдно, а иногда и в паре, трудились над реставрацией Хроникёра. Да! Любо–дорого было смотреть! Да! И одновременно страшно!

— Ух, я тогда находилась словно во сне, — пискнула Фирджи, отодвигая от себя блюдце. — Дети урагана — адамантовые зигзаги (молнии, видимо) обещали меня изжарить и ослепить, а чудовищный ветер своим воем и порывами с живостью аккомпанировал их намереньям!

— Однако, невзирая на все кошмарные тернии, моя храбрая сестра исправила Хроникёр, и Жёлтая Башня вновь озарилась светом! Да! Как бы и желал того Горгон Преломляющий Оттенки!

Поменявшись в лице, Дукас скинул оливку в миску.

— При всём при том эйфория от успешного завершения дела быстро сменилась стылой горечью. Да! Разобрав Брикетную Заслонку, увы, без этой операции Хроникёр было не отремонтировать, Фирджи допустила в монокль, координирующий перераспределение излишней энергии по всем зеркалам, попадание влаги, благодаря чему обугленный шпиль, по–прежнему мечущий молнии в проход Жёлтой Башни, удесятерил мощность зарядов и частоту их образования. Чтобы вернуться обратно, Фирджи должна была проделать тот же путь, что и в начале. Она спикировала вниз, но Яцк, грубый и надменный Яцк не дремал! Да! Он протянул кулачищу, ловко словил мою бедную, измученную сестру и посадил в клетку! Беда! Беда! Да!

— На все мои оправдания и воззвания к доводам разума, глупый Яцк бубнил, что согласно Немеркнущему Закону он обязан держать меня в клетке и ему чихать на то, что Горгон Преломляющий Оттенки куда–то запропастился, и суд, возможно, никогда не состоится, — пролепетала Фирджи, перепархивая мне на плечо. — Представляешь, Калеб, если бы Дукас не обнаружил твой кинжал Искателем и не привёл бы тебя ко мне, чтобы ты совершил подвиг, достойный эльфийского рыцаря, то я могла бы провести вечность, смотря сквозь прутья на ненавистного, повседневно пьяного Яцка и родненький Отражатель.

— Мне, конечно, приятно, что меня сравнили с эльфийским рыцарем, подали вкусный обед и бла–бла–бла, но теперь мы подступили к главному, к вашей и моей взаимосвязи.

Внимательно поглядев на Дукаса, я недвусмысленно постучал костяшкой пальца по клинку подгорного царства.

— Эй! Я тут! — мигом откликнулся Джейкоб.

— Да! Вы оба тут, и как я вначале сказал, — это моя заслуга! Да! Пойдём, я покажу!

Глава 4. Приумножающие Триплексы

Фей поманил меня к скрученной посадке яблонь. За её переплетением, от элегантного фонтанчика в форме птички скользила дорожка, вымощенная жёлтым камнем. Травка, пробивающаяся сквозь трещины и выбоины в кладке, перемешивалась с редкими подмаренниками и купальницами. По бокам лиственными вздрагиваниями перешёптывался тепличный, не ведающий о заморозках и жаре, сад. Феи парили чуть впереди, и их пыльца, отделяющаяся от прозрачных крылышек, постоянно попадала мне в нос. Я чихал и украдкой улыбался. Маленькие разносчики аллергии! Тропинка пошла вверх, к пьедесталу, прилегающему к замшелому своду Жёлтой Башни. Когда мы поднялись, Дукас потянул за спрятанный рычажок — постамент разделился напополам и разъехался. Из его нутра вынырнул прибор, отдалённо похожий на подзорную трубу. Поддерживаемый треногой, он имел десятки эластичных шнуров со светящимися кубиками на концах. После нежных надавливаний Дукаса, щупальца, а иначе я их назвать не мог, закувыркавшись по оси основного цилиндра, стали трогать стенку Жёлтой Башни. Для чего были нужны эти мимолётные касания, я понял, когда в монолитный на первый взгляд фундамент, как червь в землю, зарылся пульсирующий апельсином шнур — оказывается, он нащупывал дырочку! Заинтересованно следя за углублением «каменного ныряльщика», я на миг упустил из виду его товарищей, а они, проворные и неуловимые, так же успели просочиться в замаскированные прорехи. Странный, подрагивающий под напором бегающих туда–сюда магических крупиц аппарат нагрелся и, немного погодя, исторг из порфировой горловины поток раскалённого пара. Белой дымкой он покружил над нами, а потом собрался в плотное облако, зарябившее всей палитрой красок. В туманном многоцветии, еле–еле дрейфующем у меня перед грудью, проступил отчётливый знак вопроса.

— Искатель! — гордо представил конструкцию Дукас. — Смею доложить, что среди всех изобретений нашего покровителя, он по гениальности уверенно держит позицию лидера. Да! А почему? Отвечаю! Как ты наверняка заметил, Калеб, в архитектуре Отражателя наличествует много хрупких деталей, которые, разумеется, бьются и выходят из строя по вине самых прозаичных оказий. Для того, чтобы повреждения можно было своевременно поправить или компенсировать, нам необходимо соответствующее сырьё, и здесь без Искателя уже никуда. Да! Искушённый в распознавании минеральных и металлических залежей, он шутя отыщет их, извлечёт и перенесёт сюда, в Эфирную Тучу.

— Если фигли–мигли этой штуки распространяются на золото и алмазы, то она достойна похвалы! — одобрил Джейкоб.

— Однако, как я понимаю, возможности Искателя не ограничиваются изысканием руд, — подтолкнул я Дукаса в нужное мне русло.

— Да! О, да! Помимо того в пределах пятидесяти миль плюс–минус погрешность в милю–две, Искатель способен обнаруживать колдовские вуали. Их спиритические излучения, Передатчики, попав в Улавливатель, — фей потеребил шнур, — преобразуются. и искажённо, в виде карандашных очертаний предмета, отображаются в Эфирной Туче. Чем дольше происходит контакт, тем чётче становиться картинка. Например, Фирджи, круглый год протирающая Искатель одной и той же заворожённой на вечную чистоту тряпочкой, проявляется в Эфирной Туче почти сразу и во всех подробностях. Да!

— Я её всегда ношу с собой! — пискнула Фирджи, вынимая из кармана сиреневый лоскуток.

— Мы достигли главного отрезка рассказа! — торжественно объявил Дукас. — В ту роковую, мокрую ночь, ознаменовавшуюся потерей моей любимой сестры, от безысходности я кусал локти и думал, думал, думал, как её воротить домой. О бросании Жёлтой Башни на самотёк и сражении с Яцком и речи быть не могло — и то, и то закончилось бы плачевно. Нужен был план, и он у меня стал формироваться, когда я, отчаянный, обратил взор на Искатель — он тренькал. Его Улавливатели наткнулись на исключительно сильный магический маяк, отдающийся в Эфирной Туче красными и фиолетовыми помехами. Быстро растворившись во мгле, они вдруг сменились проступившим обрывком диалога, суть которого я расценил так: кто–то обязал кого–то идти в Отражатель! Затем маяк разом угас, и осталась только едва приметная искорка–точка, рапортующая о том, что всё это мне не привиделось. Да! С Искателем такое было впервые! Да!

— Беседа с Привратником, — бледно хмыкнул я.

— И я на заднем фоне, — лязгнул Джейкоб.

— Что?

— Это мы между собой. Не останавливайся.

Фей принялся летать взад–вперёд.

— Да? Я знаю, что до Отражателя добраться нелегко. Чтобы укрыть своё детище от посторонних глаз, Горгон Преломляющий Оттенки специально выстроил его в месте подверженном разрушительным бурям и штормам. Да! Гибель в вихре или камнепаде! Не позавидуешь! Нацелив все Улавливатели на объект, то бишь, как мне стало ныне известно, на кинжал, я выяснил, что тебе нужно покрыть приличное расстояние и, предвидя твой будущий конфликт с Яцком — преподносящий шанс на освобождение Фирджи, я возжаждал помочь тебе это сделать. Да! Идея, родившаяся у меня в голове, показалась мне предварительно радикальной, но, ах, но… Да! Я прокрался в другие башни Отражателя и, сняв с тамошних Искателей Приумножающие Триплексы, вставил их в наши Улавливатели…

— Ты свихнулся, братец! — закричала Фирджи, набрасываясь с кулачками на Дукаса. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Моё тюремное приключение того не стоило! Ты вывел из строя Искатели наших коллег — это раз, а два — в Отражателе из–за твоих краж могло произойти что угодно плохое!

— Она зрит в корень, — шепнул голос мне в ухо.

— Джейкоб?

— Парень, погоди, пусть они выяснят отношения! — откликнулся мой друг.

— Ты вернул Приумножающие Триплексы их владельцам?! — неимоверно громко для своей щуплой комплекции и маленького росточка, вопросила разъярённая Фирджи.

— Да! Эм! Пока нет! Не вернул! Ещё не подсуетился! Да? И когда? План только осуществился!

— Напильники–стамески! Это надо сделать немедленно!

— Их отнесёшь ты, это будет повод попасть в башни… — пошушукал мне всё тот же голос.

— Кто это говорит?! — воскликнул я, крутя подбородком в разные стороны.

Между тем, для поглощённых склокой фей, мои слова прозвучали несколько иначе.

— Он сказал — дай договорит! Да! — взвизгнул Дукас, отчаянно тыча в меня пальчиком. Сердитая сестра припёрла его крылышками к окуляру Искателя.

— Из всех присутствующих меня слышишь лишь ты, — прошелестело у меня с колен. — Отражатель испорчен, тебе не… выполнить поручение Привратника… мои силы утекают…Зарядиться… Найди его дефекты… Почини… и тогда я… помогу тебе.

Нестройное, призрачное обращение, вмещающее в себя просьбу, осведомлённость о моих намереньях и расплывчатый посул их реализации, хоть и огорошило меня, но не напугало. Я почти привык, что в Гамбусе — родоначальнике всех миров, творятся каббалистические и не разъясняемые вещи. Если таинственный шептун окажется врагом, я покажу ему «зубы». Впрочем, может статься так, что незнакомец не лицемерил, а предлагал обоюдовыгодную сделку — такой расклад меня устроил бы больше. По деловому этикету следующий шаг должен быть за мной. Он–то и отделит «чёрное» от «белого».

Дукас, убедивший сестру в том, что изложению требуется эпилог, фанатично жестикулируя, расписывал как Искатель, укреплённый Приумножающими Триплексами, изобличил новые, доселе потаённые в нём чудеса. Погрузившись на минутку в мысли, я упустил все технические описания.

–… под пристальным вниманием сконцентрированных лучей твой кинжал, правда, я тогда думал на посох, сам стал Улавливателем! Да! И Передатчиком, и Улавливателем! Да! Успех! Успех! Эфирная Туча предоставила мне шикарный обзор — смотря, как ты идёшь сквозь лес, я повелел Искателю как–нибудь увеличить твою скорость! Да! Фантастика! Он исполнил! Из Жёлтой Башни к тебе устремились шарики света! В мгновение ока они преодолели долы и, очутившись подле тебя, обратились пухлым человечком…

— Птикалем! Он напомнил мне о Юнивайне! — возопил я, собрав разрозненные факты и догадки в метафоричный кубик–рубик. — Фантомы — это порождения Искателя!

— Да! Оперируя твоей памятью, он, как гончар из каолина, вылепливал образы, подходящие под каждую, отдельно взятую ситуацию.

— Ты видел в своей Эфирной Туче, куда по наущению чокнутого Искателя меня отправил Квиль Лофирндваль? — грозно спросил я.

— Да? Старик? Да! Видел! Но кроме Зрячей Крипты других укромных пещер поблизости не было! Тебя бы поглотил тайфун! Да! А так ты выжил! — заламывая ручки, выдавил Дукас.

— Выжил? Ты же это сейчас прострекотал?

Я придвинул оскаленное лицо к оторопелому фею.

— Я именно, что выжил! Кое–как! Гнилой каракурт, орда зомби и изюминка вечеринки — Великий инквизитор Касиус Млут, все они, с неугасающим энтузиазмом, соревновались за право разорвать меня на куски!

— Мамочки мои! — выдохнула впечатлительная Фирджи.

— Та ещё заварушка была! Парня чуть на «Каракарскую» колбасу не порезали! — поддакнул Джейкоб.

— С тем лысым человеком, сознаюсь, вышла промашка! Да! Но кто же знал, что так получится?! Да! Не я! Паук пробудился, его почитатели всколыхнулись, я запаниковал и, прокручивая Приумножающие Триплексы, перестарался — вместе с дружественным воином в дегтярном доспехе к тебе перенёсся громадный, феерично–лилейный жрец, разгромивший не только нежить… Да! От моих скорбных воззваний и поспешных вращений Приумножающих Триплексов Искатель перегрелся и замкнулся в себе. Его свет, побуждаемый неведомыми мне задачами, хаотично заметался по горизонту, а Эфирная Туча померкла. Я наладил Искатель не более как час назад — в тот момент ты открывал клетку Фирджи.

— Приход Лорины и твой дом детства — породил сбой в Искателе!

— Такой вывод напрашивается сам собой, — утвердил я, по–актёрски прикладывая палец к губам. — Мне вот что неясно, Дукас, почему, модернизировав Улавливатели, ты не воспользовался ими, чтобы победить Яцка? Ведь у Фирджи была при себе волшебная тряпочка, а у её тюремщика такая же дубина.

— Всё верно! Всё верно! Но! Искатель не мог пробиться через гагатовый колпак птичника — наш покровитель смастерил его невосприимчивым к любым видам магии, да, как и Громыхатель! Моё световое полоскание для них было, что об стену горох! Да! Передатчики не переделывались в Улавливатели! Хоть ты тресни!

— Теперь истолкуй мне мой бой с Яцком.

Дукас сморщился.

— Ты показался в Эфирной Туче слишком поздно, и оттого Яцк опередил меня. Его Хромм, расстелив непроницаемую завесу, заблокировал мне доступ к твоему кинжалу.

— Однако тебя это не сломило! Мужественно пустив в ход мою подсказку, ты переборол Яцка…

— Да! С моей скромнейшей помощью!

–… и добрался до Отражателя! — довершила Фирджи.

— Дукас, тебе не приходило в голову, что я мог бы переступить гобелен Спектрального Зоба тайком? — саркастически обронил я, наводя внимание на явный изъян во всей задумке.

— Без всяких самоотверженных порывов, спасений незадачливых фей и перспектив нарваться на ненужные проблемы! — прибавил Джейкоб.

Маленький дирижёр–оптик помял подол своей мантии.

— Эм? Да? Нет. Ты бы просто ударился лбом о цветную стену, потому как Отражатель не открывается перед чужаками без соизволения стража или, ну, да… смерть Яцка дала тебе на то разрешение.

— Не унывай! Ты сделал доброе дело! Оно зачтётся тебе! — просвистела Фирджи, упоённо танцуя в воздухе.

— Ага? Вот оно что…

Присев на лавочку, наверное, ею когда–то пользовался Горгон Преломляющий Оттенки, я отрешённо поскрёбся носом об Лик Эбенового Ужаса. Феи, приземлившись на шелковистый, канареечно–жёлтый тын лапчатки, учтиво ждали того, что я скажу дальше. Обвивающие меня цепи загадок потихоньку разматывали свои звенья. Фантомные посещения были продуктом моих воспоминаний и колдовских интерференций Искателя. Организовывая мне достопримечательные «свидания с прошлым», Дукас всеми силами пропихивал меня в Отражатель, дабы я отстоял в нём его интерес. Касиус, Квиль, Птикаль, Лорина, Марципан, родительский дом, Виноград — они, поднёсшие мне к глазам и сердцу клочки прежних дней, эскортировали меня к «сторожевому псу», избежать драки с которым, как теперь выяснилось, было нельзя. Смехотворная по соотношению силы коллизия — муравей и гигант, обескураженно отшумела поражением последнего. В «лавровом венке» я, ничем не сдерживаемый, миновал радужный маскарад Спектрального Зоба. Тут, на первом этапе, озаглавленном как «Дорога от Первородного Соблазна до Отражателя», я ставлю жирную точку. Однако она, в манере свойственной моим точкам, окукливается рассуждающей запятой — как бы сложилось моё путешествие без настойчивого присмотра Дукаса? И сложилось бы вообще? Может я бы погиб в круговороте, выдирающего деревья вихря, или, позабыв про Юнивайна, до сих пор плёлся бы через чащу, стирая подошвы сапог о камни и щебень. Всё могло бы быть, но снисходительная Вселенная распорядилась иначе. Впереди этап под номером два — «Засвети на небе пульсар и доложись об этом Привратнику». Ой, предчувствую — «чистая страница книги» ещё обагриться моей кровью. Но куда же без этого? Мужчину шрамы украшают, так что прыгнем в омут с головой! Кое–кто благодаря моим радениям обрёл семейное единство — пора об этом напомнить и взыскать должок.

— Пока я шёл в Отражатель, мою шкуру, из–за твоего халдейского обращения с Приумножающими Триплексами, Дукас, не единожды пытались ободрать. Морок постоянно давил на моё сознание и ты, оправдывайся-не оправдывайся, не сделал ничего, чтобы намекнуть мне о том, что он значит. Ныне уже одно это приводит меня в бешенство, — мрачно промолвил я после кратковременного молчания.

— Отвёрточки — плоскогубцы! Мой бедный брат обошёлся так с тобой не нарочно! Были обстоятельства! Он же сказал!

— Мне–то от этого что?

— Да? Я! Но! Да, я… — заохал фей, резко бледнея.

— Да! Да! Но! — криво передразнил я Дукаса, игнорируя клёкот Фирджи. — Что я? Вот и то! В конце сумасшедшего турне, не предупреждённый об особенности Спектрального Зоба и от того соответствующе неподготовленный к поединку с его стражем, я, по доброй воле и пренебрегая всеми чреватостями, освободил Фирджи. Опять же, заклинание Сигнализации на клетке стало для меня неприятным сюрпризом. Я уделал Яцка, и это «доброе дело, хочу отметить, тоже идёт вам в плюс, ведь неизвестно, сколько бы ещё раз в будущем вы бы могли попасть к нему в сети.

— Я подставил тебя, подставил, да, и нет мне прощения! Но злого умысла я не таил! Да! Не вынашивал его и не взращивал! — завыл Дукас. Он приземлился на лавочку и, укрыв голову подрагивающими крылышками, засипел в подол:

— Всё правильно ты указал! Да! И твой гнев справедлив! Да! Я должен был продумать всё лучше! Лучше-е-е-е-е…

Порция негодования, выплеснутая мною специально — для узды последующего диалога, ниспровергла легкоранимого фея в яму самобичевания. Пару секунд он трясся и стонал, а потом… брякнулся в обморок. Жалея, о том, что чересчур «перегнул палку», я, под пронзительные вскрики Фирджи, плеснул на Дукаса водой из фляги. Это привело его в чувство. Фей уселся в лужицу, стёкшую с него, и осоловело заморгал ресничками.

— Послушай, я рад, что в твоей жизни всё наладилось и… Я уверен, что ты желал бы того же и мне.

— Более чем, более чем! Да!

— Отлично. Ты можешь помочь это устроить, — кивнул я. — Как ты знаешь, мне препоручили навестить ваш чудесный Отражатель, и не просто так. Мой отправитель…

— Кто он? Кто он? Кто? Да? Кто? — пытливо прожужжал Дукас, перепархивая на череп Лика Эбенового Ужаса.

— Братец, не прерывай Калеба на полуслове!

Он… — подыскав нужный эпитет и имя, я про себя хмыкнул, — Он очень выньдаположный друид–эзотерик, мой дядя — Снурф. В его необыкновенных экспериментах, направленных на регенерацию дестабилизированной природы, сейчас превалируют жонглирования с заоблачными светилами и их сиянием. Снурф собирает ночной свет в специальные мисочки, ворожит над ними, а потом распыляет над прогоревшими лесами и загнивающими болотистыми кочкарниками. Безжалостные когти, что катаклизмы впускают в кожу мира, под воздействием мягко блистающих крупиц, обламываются, а иногда и убираются совсем.

Фирджи захлопала в ладошки.

— Как мило! Как достойно! Твой дядя Снурф — большой молодец!

Я натянуто улыбнулся.

— Птичкам, рыбкам, зверушками и рощам — он первый друг, однако на сироту племянника его теплота не распространяется. Снурф, никогда не любивший ни мою маму, ни моего папу, гоняет меня и в хвост, и в гриву. Я доковылял до Отражателя, спасибо тебе, Дукас, (на навершии посоха фей беспокойно задрыгал ножками) с приказом собрать на небе из его лучей репродукцию пульсара. Если волшебные цвета, сакрально сложенного изображения Отражателя, для вбирания которых была недавно выплавлена Снурфом подходящая бронзовая чаша, добавить в уже имеющиеся световые эссенции, то их силы возрастут до небывалых высот! Мёртвые пихтарники распустятся вновь, дюны и барханы разгладятся и опять станут плодородными землями, а заражённые мором реки сызнова ощутят чистоту и биение жизни.

— Выколотки–гвоздодёры! Это так бархатисто звучит, что мне срочно нужно станцевать!

Закружившись вокруг себя, Фирджи задорно застучала каблучками по лавке. Дукас, так же забарабанив чечётку, провозгласил:

— Да! В своих нравственных стремлениях Снурф невероятно похож на Горгона Преломляющего Оттенки! Да, а ты, наделённый без исключения всеми высокодуховными качествами, посланник его волеизъявления! Да! Да! Вы, и ты, и он, вы бесподобны! Да! И мы непременно окажем содействие добрейшему господину Снурфу, однако…

Резко оборвав свой пляс, Дукас, уставившись на сестру, обхватил ладонями щёчки и замотал головкой словно метроном.

— У нас, наверное, ничего не выйдет! Да? Не выйдет! У двоих–то? Да, Фирджи?

— Сто процентов из ста!

— Эй, почему это? Затычки из ушей выньте! Парень вам непрозрачно намекнул, как его надо отблагодарить за расшивку ваших дурацких неурядиц! Уважьте человека! — взъерепенился Джейкоб.

— Снурф не пустит меня домой, пока в надзвёздной сфере не увидит пульсар Отражателя! Я останусь без крыши над головой! Этого ли вы мне желаете? Этим ли хотите наградить за тяжкий труд? — напустился я на фей, метая взглядом молнии.

— Нет! Нет! Да! Вернее, нет, не совсем так! Потребуется поддержка наших соседей — вот так точнее! Да! Их тоже! — заскулил Дукас, сыпля на меня сверху пыльцой. Я чихнул и дирижёр–оптик, подхваченный потоком воздуха из моего рта, слетел с Лика Эбенового Ужаса.

Растягивая грудь для очередного чиха, я натужно изрёк:

— Ты рассуждаешь, словно кашу жуёшь! Повтори всё ещё раз, медленно, избегая речевого каламбура и своего вездесущего «да»!

— Не причиняя вреда деятельности Отражателя, мы можем выделить на моделировку пятивершинника, и с огромной радостью сделаем это, все Запасные Зеркала. Но их яркости, к сожалению, не хватит, чтобы запечатлеть весь узор, максимум треть. Понимаешь? Ресурсов только одной Жёлтой Башни здесь будет недостаточно. Без мощи Красной Башни Короля Брена и Синей Башни Импрет мечта Снурфа так и останется мечтой. Тебе придётся заручиться их…

Моё громогласное «апчхи» опрокинуло Фирджи в лопуховую заросль.

— Да! Тебе понадобятся их Запасные Зеркала! Да! Ой, извини! Я опять это сказал, да? — зачастил Дукас, вылетая из–за горчичного дерева. — Если Жёлтая, Синяя и Красная Башни объединят свои усилия то, гарантирую, мы все увидим, да, прости, озарение небес! Пульсар воспылает! Да! И ты на «ура» выполнишь свою сановитую, глубоко этичную миссию!

Я открыл рот, собираясь со всей прямолинейностью отправить Дукаса лично истребовать у других дирижёров–оптиков Запасные Зеркала, но передумав, закрыл его. Поводов на то у меня было три — генеральный, второстепенный и побочный.

Генеральный — неизвестно, как фея или его сестру встретят прежние владельцы Приумножающих Триплексов. Не надевая пенсне сыщика, Король Брен и Импрет уже давно, по дорожке пыльцы ведущей от барахлящих Искателей к Жёлтой Башне, поняли, в ком возбудился аппетит до чужого добра. Их справедливая обида, заражённая спорами враждебности, шутя отвергнет все упрашивания и ходатайства крылатых пискунов. Ультимативный отказ как способ наказания фей, потом, безусловно, перекинется и на меня. Этого допустить нельзя, поэтому Красную и Синюю Башню я навещу сам.

Второстепенный — в моём списке героических свершений есть пункт с «восьмью белоснежными лапами». Бесстыжее похищение Пастасарамы из Тутовой Прогалины клеймит Импрет как злодейку, это так, но её странное преображение из внимательной и отзывчивой ведьмы, ухаживающей за посевами Серебряной Росы, в монстра не находит у меня дискурсивного объяснения. Только колдун–мракобес, до костей изгрызенный плесенью Тьмы, позарится снимать с кого–то кожу, а за стихийными ведьмами такого пристрастия не водится, им подавай иное: огонь, воду, ветер. Разрыв многовековых дружеских отношений, жуткий мотив, чёрные шали вместо излюбленных синих одежд, враждебность, сии, кричащие о своей ненормальности метаморфозы проклеены ленточками загадок и гнилостных противоречий. Необходима очная ставка с Импрет. Она, подобно ножу для писчей бумаги, подковырнёт угол запечатанного конверта и выудит из него лист, который поведает мне, что предпринять дальше. Приступить к «спасательной операции» меня подначивает ещё и собственный стимул — Импрет метнула в меня Молнию, а я не из тех, кто стерпит такое — я мягко или крепко, смотря по ситуации, шлёпну её в ответ.

И третий, побочный повод — удовлетворить изголодавшееся любопытство. Одержимый расширением своей эрудиции, я всегда, как саранча на злаки, мчусь поглощать бесценную цедру тайн. Исследовать или не исследовать Отражатель? Пфф! Сомнения такого толка меня никогда не мучали! Всенепременно исследовать! Секреты, прячущиеся за композициями люстр, линзовыми пилястрами, рычажками, искрящимися канелюрами и слепящими изразцами так и молят, чтобы я поскорее их всех отыскал, а затем раскрыл! Разве тактично им отказывать в этом? Ни в коем случае! Сверхъестественность! Инженерная каббалистика! Дифракционные мистерии! Ух! В закутках Отражателя таких сокровищ полным–полно и я с наслаждением, если получится, окунусь в их закулисную негу.

— Мне тут припомнилось, что о пропорциях и размахах цветной звезды Отражателя дядя Калеба пожеланий не озвучивал. Возможно, не придавая, как выражаются в простонародье, кисти излишнюю жирность, у вас, фей, заладится обстряпать дельце Запасными Зеркалами Жёлтой Башни, не? Обрисуйте пульсар поменьше, да и баста!

— Какой он умный, твой зачарованный кинжал! Он мыслит не как оружие, но как умудрённый летами человек! — восхитилась Фирджи, высовывая фиолетовую макушку из–под стеблей.

Я рассмеялся.

— Долго кочуя от хозяина к хозяину, Джейкоб поднабрался сметливости. Но это ещё что! Потом он персонифицировался и поверил, что и сам когда–то имел две руки и две ноги.

— Они у меня были!

— Ты забавный! Да! — звонко произнёс Дукас, потерев ладошкой по рукояти оружия.

— Не щекочись!

— Да? Ой! По «Искателю» я знаю, что дом Снурфа находиться очень далеко и крохотный пульсар, а другой нашими Запасными Зеркалами не создать, твой дядя не заприметит! Да! Незадача!

Я потянулся и широко зевнув, вспомнил совет невидимого шептуна.

— Ладно, давай мне Приумножающие Триплексы. Я пойду, отдам их Импрет и Королю Брену. Надеюсь, что получив причиндалы от Искателей, они проникнуться ко мне симпатией и любезно прибавят мощь своих Запасных Зеркал к вашим. Вы же начнёте воссоздавать пульсара уже сейчас, так?

— Щётки–ёршики! Мы примемся за его иллюстрацию немедленно!

— Да! Да! Фирджи подготовит Запасные Зеркала Желтой Башни, а я пока сниму Приумножающие Триплексы Короля Брена! Да! Я их последними вкручивал! На это уйдёт у меня часов шесть!

— А у меня не менее семи!

— Чудесно. Я тогда посплю. Наколдуйте мне подушку.

Дукас потеребил выпирающую веточку дерева, на поверку оказавшуюся штырьком, и из дупла тут же вытиснулся вещевой шар, скомпонованный из одеяла, подголовного валика и матраца. Едва не бабахнувшись об меня (я вовремя отскочил), он растелился на лавке и заблагоухал утончёнными нарциссами.

— Спасибо. На завтрак я хочу сэндвичи, кофе и яичницу, — снимая сапоги, немного нагло оповестил я.

Вежливость — украшение любого стола, но за этот день мне довелось столько набегаться, надуматься и «насражаться», что я сказал по-простецки, так, как привык говорить в своём замке. Шато! Мой дорогой повар Тина, давненько ты не квакал мне на ухо о том, что на десерт подашь чизкейк… Я скучаю по тебе!

— Будет исполнено! Да! Устраивайся и отдыхай! Да! Еда будет!

Улёгшись на бок, я приникнул лбом к деревянной спинке импровизированного ложа. Щель перед правым глазом акцентировала внимание на примечательный кусочек лесной обстановки. Среди буйства золотистой растительности возвышалась бледно-медовая копия Хромма. Кристалл помигивал и я, загипнотизированный истомой его пульсации, кувыркнулся в мрачный сон.

Коридор зарешёченных окон, таящих за собой дымные ямы пустоты, намекал на то, что пути кроме как вперёд, у меня нет. Колыхания и белёсые растяжения цвета, остающиеся после каждого шага, опустили мой взор вниз. Я был чем–то струящимся, призрачным. Мою чёрную одежду сменила мертвецкая хламида с нечётким перламутровым оттиском и ржавыми кандалами. Неведомая сила рабски согнула меня и поволокла через всю наводящую страх длину, к проёму быстро разрастающейся пропилеи. Мои колени и локти стёсывались об холодный пол, я кричал, но из горла вместо крика выливалась грязная, отвратительно пахнущая жижа. Ощущая себя совсем не собой, а кем–то, не вписывающимся в рамки реальности, я против своего желания затащился в промозглую залу с десятками фигур в серых балахонах. Из–под их объёмных капюшонов, обтянутых молочными сетями, навеивая макабрическое уныние, сверкали лазурные очи. Хранящая молчание толпа расступилась, и меня потянуло к паутинному трону, на котором сидел величественный мужчина в доспехе из костного материала и высоком шлеме, стилизованном под коронованного паука. Мужчина встал, и аура его всевластия ещё более придавила мою и без того согбенную голову к алмазной плитке. Я осмелился искоса взглянуть на богоподобное лицо, а таким оно, несомненно, казалось. Его поразительно правильные, восковые черты, плывущие в отсветах свечного хоровода, кичились царственной брезгливостью и мощью. Огненно–красные глаза, заворачиваясь дырами и пронзая саму материю, изучали меня и что–то прикидывали… В моих руках вдруг возникла шкатулка и ключ. Мужчина потянулся к ним, но потом отступил. В нём полыхала ярость. Он не мог дотронуться до меня.

— Отдай их, и я отпущу тебя, — потребовал мужчина не допускающим возражений голосом. Его лазурноокая свита, непрестанно мнущая в перчатках шёлковые комки, обступила нас со всех сторон. Витающая в воздухе злоба, налитая неуёмной жаждой насилия, тушевала и опрокидывала мой рассудок в пучину отчаяния. Мне хотелось исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю, но не я мог, я был пленником нависшей надо мною горы могущества. Прижимая к животу шкатулку и ключ, подсознательно осознавая, что они–то и есть моя единственная защита от жестокого господина, я тихо ответил:

— Нет.

— Тогда страдай, — безучастно сказал мужчина, вновь усаживаясь на безобразный трон.

От колонного предела оторвалось пятно живой мглы. Затем оно рассыпалось, и я с ужасом увидел, что на меня несётся рой эфемерных тварей. Насекомообразные, с загнутыми клычками и острыми коготками на мерзких лапках, они остервенело накинулись на мою полупрозрачную шею и просвечивающиеся под тряпьём вены. Они сосали мне кровь, выдёргивали жилы, отравляли ядом, а я всё не умирал и продолжал испытывать неописуемую боль. Всю пытку миньоны-нелюди хрипели заунывные оды, «чмыкали», «прешепетывали» и стучали каблуками. Их демонические рефрены сводили меня с ума, однако шкатулка с затейливой вязью, так же как и фасетчатый ключ, не позволяли безумию взять надо мной верх. Я корчился и, обессиленно шевеля губами, уверял себя, что фатальный финал неизбежен, что рано или поздно Смерть заберёт меня, потому как ни что не может длиться вечно…

— Феи… На помо… Эй! Кто–нибудь, на помощь… Парень, проснись… — донеслось до меня невнятное дзиньканье. — Паре…

Эхо на задворках слуха… Нет. Оно внутри меня. Я брежу…

Время, растянутое в струну тоньше волоса, измывалось надо мной атаками плотоядных гнид. Хныча, я уже больше тысячелетия был принуждён взирать на дьявольскую ухмылку моего палача. Раны от укусов мгновенно зарастали и под нажимом слюнявых пастей выступали опять. От сего круговорота фасад моей выдержки, закалённой в бессчётных смертоубийственных переплётах, дал трещину, и огненно–красные прорези сразу это уловили.

— Я Укулукулун из Дома Тобольдо, архонт Обрекающей на Забвение Рифф! Сопротивляться мне не имеет смысла! Ты обречён! Уступи Путаницу или я продлю твою агонию ещё на миллионы лет!

— Зря ты так самоуверен, Паучий Ставленник, — утомлённо ответил ему чей–то знакомый голос. — Отражатель вмиг разобьёт твои липовые наваждения.

Внезапно устеленный туманом свод взорвался радужными брызгами. Там, где раньше господствовала тошнотворная ночь, и её сыны изгалялись над своей жертвой, занялось солнце. Его животрепещущие лучи, без промедления, занялись обдиранием пыльных обоев и испепелением, завопивших бесами людей. Под гнётом блеска трон деформировался и вмял Укулукулуна в своё льняное лоно. Костяная броня треснула и оголила розовые рёбра, однако близкая кончина, похоже, ни чуточку не взволновала архонта. Он пялился на меня страшными рдяными воронками и скалился.

— Я вернусь. И друзьям будет тебя не спасти.

— Пошёл ты к троллю в зад! — выдавил я, привставая с колен.

Укулукулун дёрнулся и затащился в последнее пятнышко мрака, не поглощённое солнцем. Меня же, напротив, понесло к насыщенной ячменной выси. Зернистость сжалась и приобрела черты слепящей орбиты. Неистово моргая и прерывисто дыша, я, втянувшись в сердцевину лучезарности, внезапно обнаружил, что свет исходит из жёлтого двойника Хромма. Мокрый от пота, я свалился под лавку, где и метался в сонном умопомрачении.

— Мой задаток… Не сомневайся во мне… Отремонтируй Отражатель! Начни с Брена… Он важнее…

— Кто бы ты ни был, я благодарен тебе за своевременное вмешательство, — прошептал я затухшему поблёкшему кристаллу.

— Что значит, кто бы ты ни был? Тебе «вспоминалку» отшибло? Я орал тебе минут двадцать! Парень, давай завязывай со своими кошмарами! Это уже не смешно!

Выплюнув пару травинок, попавших в рот, я, мелко подрагивая, перебрался на матрац.

— Хотел бы я с ними так легко завязать.

По дорожке, ведущей от центра Жёлтой Башни, ко мне грузно порхал довольный Дукас. В его ручонках бултыхался мешок превышающий размер фея раза в четыре. Долетев до меня, он скинул свою ношу на покрывало и приветливо улыбнувшись, произнёс:

— Ты выспался? Да! Вижу, что да! Как огурчик, весь такой бодрый! Да! Фирджи ещё возиться с Запасными Зеркалами, а я уже управился! Да!

— Не то слово, как заново родился. Твоё усердие находиться в нём?

Отчаянно кивая, дирижёр–оптик развязал узел мешка и из расчехлённой горловины достал два поменьше.

— Да! Я скрутил Приумножающие Триплексы Короля Брена и да, не остановился на этом! Воодушевлённый значимостью опытов, производимых твоим дядей Снурфом, я ускорился! Да! Плюсом к Приумножающим Триплексам Красной Башни, я вынул из наших Улавливателей ещё и части Искателя Импрет! Да! Бери!

— Молодец, — похвалил я, перекладывая мешочки себе в сумку. — Кстати, что это там у вас за камень такой?

Я показал пальцем на сливающийся с окружающим с фоном кристалл.

— А? Да! Это Гхомм, он как ему вздумается, странствует по Жёлтой Башне! Светится, вибрирует, звенит! Да! Горгон Преломляющий Оттенки говорил, что на нём держатся некие основополагающие принципы работы Отражателя. Да! У него есть брат Хромм, черныш Яцка, Омм — синева Импрет и Умм — багрянец Короля Брена. Да!

— Ясненько.

— Завтрак! Да? Ты про него спрашивал перед сном! Он готов! Да! Пойдём!

— Если ты настаиваешь, — пробормотал я, направляясь за Дукасом.

Пока я шёл по тропинке, мой мозг анализировал реалистичность минувших сновидений и то, что им предшествовало. В Зрячей Крипте потревоженный арахнид швырнул мне в нос меловой, клубящийся дымом окатыш, смахивающий на руну. Я как мог, представил её в воображении. Чёрточки, линии, переплетения, рассыпчатая середина… Почему мне так легко удалось воспроизвести в памяти знак, который я лицезрел всего долю секунды? Потому что я видел его ранее, в книге с серебряными вставками… Она со мной.

Вынудив из закромов котомки Первоначала, я прямо на ходу стал листать древние страницы, ища нужного Вседержителя. Так–так–так… Все сходится, эмблема — песочные часы с лапами–ответвлениями и спираль вверху, принадлежит Вседержителю Рифф. Она «помазала» меня горькой благосклонностью, и когда я погрузился в сон, тем самым вознёсшись сознанием к невообразимым океанам Вселенной, через слугу вручила мне Путаницу и ключ к ней, отворяющий дорогу к Испытанию. На нем, на этом Испытании, я должен доказать, что достоин поучаствовать в каких-то будущих интригах Рифф. Препятствием мне определён Укулукулун Тобольдо, наиболее приближённый к Праматери сателлит, коему отныне я своим существованием угрожаю потерей положения — места архонта в Ее Мире — Анкарахаде. Подозревая, что гипотетически низвержение возможно, Укулукулун настроен уничтожить соперника и… Если бы не удивительное вмешательство Отражателя, то у него могло бы получиться это осуществить уже сейчас… Всё это не очень–то и ободряюще. Скорее всего, со здоровым и спокойным сном теперь придётся распрощаться на… Ага, до той поры пока рак на горе не свиснет. Мда–уж. Рифф…

Поворошим чулан памяти. В стародавние эпохи, богатые на сумрачные события, на земли будущего Соединённого Королевства откуда–то с юга, судя по всему, из Ноорот’Кхвазама, мыкающиеся по миру пилигримы принесли с собой семена заморского вероисповедания, восхваляющего Рифф, Праматерь пауков. Кое–кому они пришлись по душе. Так, среди сонма извращённых злом культов, появился ещё один — Дом Шёлка. В дремучих непролазных чащобах «неравнодушными кумирослужителями» были возведены гигантские мегалиты. Изрезанные светящимися письменами, они скрывали под собою глубокие норы, где в обводке фризов, состоящих из голиафов, птицеедов и каракуртов, перед скрижалями и жаровнями затевались кровавые священнодействия и затягивались сиплые оды. Самые ярые фанатики, желающие отдать себя Рифф без остатка, на чудовищных церемониалах вкушали фосфоресцирующие яды, ниспосланные свыше тёмным волшебством. Если им везло, и они перебарывали отравление, то по легенде Праматерь делилась с ними Своей энергией, а избранных Она награждала мифологической способностью «мгновенного перемещения». В изложении Индигового Духовидца, Рифф, как и Урах Вседержитель, — мудрейшая из мудрых и сильнейшая из сильных, однако на данный момент Её последователей в Соединённом Королевстве практически, а как бы и полностью, уничтожили выпускники Инквизитика Конопуса. Один из последних оплотов Дома Шёлка разобрало на щепки семейство Грэкхольмов. Мама и папа Эмилии хотели спасти её младшего брата Ансельма, похищенного с родительского крыльца, но не успели, к их приходу он был уже мёртв. Печальное событие навсегда поселило в моей подруге лютую ненависть к Рифф, и вот теперь… проклятие легло и на меня. От мысли, что мне придётся угождать хищным планам Праматери, мои кулаки непроизвольно сжались. Такому не бывать! Пусть Она и Укулукулун подавятся Путаницей, Анкарахадой и Испытанием! В следующий раз я покажу им, почём нынче стоит фунт изюму!

Между тем Дукас вывел меня к прогалине со старым резным столом. На персиковой скатерти с тонкой бахромой дымилась чашка каши с орехами. Рядышком с ней, на блюде, толпились бутерброды с сыром, поодаль пыхтел кофейник, а за ним — джем, вафли и конфеты.

— То, что ты просил! Да! Всё здесь! Кушай, не обляпайся! Да! А если загваздаешься, то там фонтанчик!

Я улыбнулся. Без яиц, но с кофе. Отрадно, что хоть про него он не забыл.

— Ты идеально запомнил мои пожелания. Овсянка на утро — самое то. Благодарю.

— Приступай! Да! Я вернусь через секундочку! Да!

— Этот фей так часто говорит «да», что в моей голове одни лишь «да»! — пробурчал Джейкоб.

— Да? Головой ты называешь кончик лезвия, да? — подшутил я, отправляя в рот молочное кушанье.

— Ой, острить и я умею! Причём недвусмысленно!

Я расхохотался.

— Кофе восхитительный! Да!

— Я безумно рад, что он пришёлся тебе по вкусу! Да! — пропищал Дукас, неожиданно выныривая из кустов. При нём был овальный футляр. Положив его возле вафель, фей сказал:

— Посмотри, что я тебе принёс! Да! Их носил Горгон Преломляющий Оттенки, но его нет, да, а они тебе понадобятся! Открой! Да! Открой!

В футляре оказались чудаковатые очки с филигранными стёклами.

— Это Светофильтры, они помогут тебе добраться до Короля Брена и Импрет! Да! В них тебе будет не страшен коридорный блеск Отражателя! Да!

— Очень кста…

Желудок стиснуло конвульсивной дугой. Из моих ноздрей хлынули ручьи сопель, а изо рта непереваренная еда и желчь. Я согнулся пополам, чистя Буля Золотобородого на все корки.

— Да? Да! Нет! Я тебя накормил некачественной пищей! Да! Ужас! Что делать?! Что делать?! Фирджи! Да! Фирджи! — запаниковал маленький фей, мотаясь туда–сюда.

— Не зови её, всё нормально, пусть занимается, чем занималась, сейчас всё пройдёт, — прогнусавил я, отплёвываясь. — Такое со мной бывает.

— Не пугай так меня больше! Да! — просвистел Дукас, облегчённо хватаясь за грудь.

— Тебе надо сходить к доктору, парень, твоё здоровье меня беспокоит.

— Я в порядке. Дукас, поведай мне, как дойти до Красной Башни.

— Да! Выходишь вон из тех дверей (дирижёр–оптик махнул в сторону тропинки, уводящей к массивным створам) и идёшь от жёлтого к багряному. Да! Если, заплутав, наткнёшься на другие краски, не относящиеся к данной гамме, то просто поверни назад и начни сначала.

— Хорошо. Привет Королю Брену передавать будешь? — полюбопытствовал я, вставая со стула. После рвоты меня немного подкачивало.

— Нет! Да? Нет! Да! — глотая звуки и потупив взгляд, забубнил Дукас. — Мне жаль! Да! Скажи ему, что мне жаль! Он норовистый! Да! Может ущипнуть!

— Поглядим. Ну, пока.

— Да! До встречи! Да!

Сапоги затоптали тропинку, посох застучал по камушкам — я двинулся к двери.

— Надеюсь, у Короля Брена нет привычки повторять слово из двух букв, — проворчал Джейкоб.

— Да? О чём это ты? Да? Да!

— Перестань! У меня от этих «да» всё так и кипит!

— Да? Да! Да! Да! — запричитал я к поднесённому к губам оружию гномов.

— Парень! Я близок к тому, чтобы взорваться!

— Тогда согласись, что лучше слушать умные речи, нежели чем «да»? Да? Да?

— Да! Да! — возопил Джейкоб. — Пожалуйста, понуди про космогенные протуберанцы и магические коллапсы! Мне этого так не хватает! Да! Про них! Да! Да!

— То–то же!

Пихнув створы, я оказался под прицелом тысяч и тысяч отполированных поверхностей. Трапеции, цилиндры, овалы, кубы, октагоны и прочие геометрические фигуры, обретая исступление в самих себе, саднили сетчатку каскадами неутихающих зарниц. Поспешно нацепив Светофильтры, я взглянул на окружающую действительность по–новому. Нестерпимая резь нефрита, смывающая собою контуры и очертания ближайших рубежей, подменилась мягкостью прорисовки и затенённостью фона. Теперь мне было видно, что у меня под ногами, умеренно сверкая турмалином, стелется циклоидная дорога. Слева и справа бесконечно крутились и перестраивались кабошоны и гладкие хрусталики. Их миражная, беспорядочная циркуляция, замешивающая золотую палитру, равно как и настенное ползанье эксцентричных пиритных цепочек, дотоле мною не усмотренных, возбудили во мне жаркую заинтересованность. Пустившись в блуждание по лабиринту, я ощупывал стены и заглядывал в сферические ячейки. Кое–где мне попадались странные вазы с тонкими лапками–опорами, в них вместо привычных всем букетов флоры торчали адамантовые стержни, ткущие своими набалдашниками–звёздами непостижимые сияющие узоры. Эпизодически я натыкался на диковинные глыбы. Спаянные из россыпи пузырчатых стёклышек, они, тихо вибрируя, сочились светом и вращались вокруг своей оси. Я шёл и шёл, а клацающие шестерёнки, жеоды, источенные штифтами, и громадные кварцевые столбы, словно сладости для мальчишки, вызывали у меня восхищение. Каждый малюсенький закуток, каждая полость, отделённая от центрального прохода флюоритовой кладкой, что–то за собой да скрывала! Будь то ряды полых трубочек, катающих через перемычки мерцающие дыней орбиты или приборы, усеянные чем–то наподобие стальных перьев, — всё тянуло мои глаза к себе! О, Вселенная, сколько же тут всего! Заворожённый прелестями Отражателя, я, тем не менее, не упустил из виду, как ярая желтизна мало–помалу стала подменяться тёмными тонами. Переход к багряному оттенку происходил едва приметно — там выглянет румянец, сям мелькнёт розовый. Постепенно малиновые и гранатовые цвета вытеснили весеннюю солнечность на задворки гаммы. В один из моментов, осматривая дощечку с вязью рун, я вдруг понял, что уже довольно давно вступил в зону Красной Башни. Бесконечные разновидности алого окраса, водя меня по туннелю, битком набитому сверкающими чудесами, в конце концов, направили мои стопы на подиум, прошествовав по которому я остановился перед рубиновой дверью. Она была чуть приоткрыта, и мне, прежде чем вежливо постучать, захотелось сперва заглянуть в щель, сочащуюся багровой поволокой. После всех аккуратных и самобытно подогнанных зеркальных вариаций, порядка и грациозности, повсеместно встречаемых мною в Отражателе, увиденное в просвете поразило меня — в Красной Башне явно творилось что–то неладное. Побитые осколки зеркал вперемешку с кроваво–минеральным крошевом, удручающим ковром устилали обожжённый кирпич дороги, ведущей к нечёткому очертанию коридора, таящемуся в тумане. Дивясь разорению, я уловил краем уха отдалённые звуки, одновременно несущие в себе глухой хруст, топоток мелких ножек и боязливые повизгивания. В гнетущем предчувствии очередных малоприятных событий, с вновь болезненно задёргавшимся желудком и обострённой осторожностью, я, пихнув дверь, оказался в палатах Короля Брена.

Изнутри главный оплот Красной Башни олицетворял собою некий подземный мир, сочленённый из множества ходов–дыр, по округлости уводящих вверх. Ни деревьев, ни пёстро-струйных фонтанчиков, как в Жёлтой Башне, здесь не было, зато в достатке имелись корневища и грибные наросты, с удивительными включениями надломанных и как бы обкусанных фрагментов смородиновых и вишнёвых линз, а так же драгоценных камней и полированных форм. Поразительным было и то, что кое–где вздутые отростки и трюфельные колонии оплетали иззубренные механизмы, утробно ворчащие и испускающие пар без всякого запаха. Ориентируясь на писк, в децибелах возрастающий с каждым пройденным шагом, я поднялся в просторную пещеру, в глубине которой, у разветвлённой адамантовой конструкции с тубусом, принятой мною за Искатель, копошилось нечто живое. Когда я приблизился, то понял, что передо мной мышиный клубок, мельтешивший туда–сюда подле здоровенной трёхголовой крысы в коронах, держащей в пухлых лапах кусок радужного прута! Верещание прекратилось, только после того, как эта крыса–мутант махнула прутом и громко воскликнула всеми тремя головами:

— Олухи! Никчёмные серые животы! Посмотрите! Мои враги уже чувствуют себя в Красной Башне как дома! Они разгуливают у престола, а вы даже не шелохнётесь! Что встали?! Защищайте меня!

Штук двести–триста усатых мордочек, незамедлительно повернулись в мою сторону. Зубки заскрежетали, хвостики злобно задрожали, коготочки растопырились — мохнатая армия приготовилась к нападению.

— Воу–воу! Стойте! Я не враг, а наоборот — друг! Меня зовут Калеб, и я ищу Короля Брена! — поспешно заговорил я, косясь на мышиное море. Быть съеденным подвальной сворой я как–то не желал.

— Зачем тебе нужен дирижёр–оптик? Что у тебя к нему за дело? — осведомилась крыса–мутант, знаком придерживая своё войско. Я увидел, что моё заявление вызвало интерес у трёхголового создания.

— Я принёс Королю Брену его Приумножающие Триплексы и извинения от Дукаса, — ответил я, похлопав по своей сумке. — Но отдам я их только ему.

— Я Король Брен! И я знаю, что Дукас — мерзкий воришка! Не так давно его пыльца была здесь повсюду! И теперь, что? У него совесть взыграла? Решил вернуть краденое? Однако надо полагать, прилететь самому у дурака оказалась кишка тонка — он подослал ко мне, только подумайте, человека! Давай уже мне мои Приумножающие Триплексы, без них в Красной Башне всё пошло кувырком и ещё того хуже!

— Как посреднику между вашими взаимоотношениями мне причитается небольшая плата, не совсем впрочем плата, скорее малюсенькая услуга.

— Ты смеешь требовать у меня расчёта за то, что принадлежит мне по праву?! — возопил Король Брен, хлопая по лапке своим прутом. — Да я тебя ущипну!

Мышиное полчище угрожающе загалдело.

— Назревает новая драка, приятель? — подал голос Джейкоб.

— Пока нет, — с кривой ухмылкой отозвался я, удостоверившись, что грызуны ошалело отшатнулись от устрашающего посоха.

— Я не хочу причинять тебе и твоим эээ… подданным вреда, о высокочтимый Король Брен. Как было сказано мною вначале — я — друг, но если того потребует ситуация — всё может кардинально измениться. Выбор за тобой.

— Чего же ты хочешь, д–р–у–г? — растянуто, с недоверчивым прищуром, спросил дирижёр–оптик.

— У меня есть задача — чтобы Отражатель создал на небе светящийся пульсар. Я обсудил детали с хозяевами Жёлтой Башни и они уверяют, что без твоей помощи мне не справиться. Я хочу, чтобы ты, в обмен на Приумножающие Триплексы, подключил Запасные Зеркала Красной Башни в мою затею.

— Ха! Будь уверен, что сейчас это невозможно! Приумножающие Триплексы мне очень нужны, не спорю, но без целой «Чесалочки» (Король Брен покрутил своим прутом над головами) я больше не могу управлять линзами Красной Башни! И виною, кстати, тому Искатель и безмозглый Дукас!

— Что ты имеешь в виду?

— Видишь палку? Раньше то была не палка, на её вершине серебрилась ворса и звалась она Чесалочкой! Орудуя ею, я скрёб себе пятки и монтировал положение зеркал в Красной Башне как было заведено по укладу. Однако когда Дукас скрутил мои Приумножающие Триплексы, в один из прошлых дней, из Искателя, ни с того ни с сего выпрыгнула полупрозрачная копия меня — Доппельгангер! Я так опешил, что и охнуть не успел, как мерзавец вцепился в Чесалочку пастью и, оторвав от неё навершие, скрылся в недрах моих владений!

— Ну и история у тебя! Что же ты так сплоховал? — присвистнул Джейкоб.

— Меня нервируют такие вопросы! — возмущённо пропищали три головы, две из которых сердито нахмурились.

— Джейкоб, будь добр, помолчи.

— Я тоже хочу участвовать в разговоре!

— Хорошо, поучаствуешь в нём из сумки.

— Ну, ты и противный. Ладно, замолкаю.

— Я всё уладил, — сказал я, кивая Королю Брену.

Дирижёр–оптик, грузно облокотившись на одну из мышиных спин, взобрался на трон с затейливым декором, а затем печально продолжил:

— Доппельгангер забрался в Стекольник — расщелину со смальтой. Он бьёт её и ест — от этого становиться наглее и более реалистичнее. Мои помощники не такие умные, как я, и поэтому стали принимать его за меня! Общество Красной Башни разделилось, половина думает, что я — самозванец, другая половина пока на моей стороне. Бесконечное увиливание мышей от самых простых поручений, ввиду того, что в их скудных извилинах проступают сомнения — «а Король ли Брен поручил мне это», не дают мне поддерживать вверенную мне Горгоном Преломляющим Оттенки территорию в надлежащем порядке!

Три носика печально всхлипнули.

— Красная Башня вот–вот собьёт все настройки Отражателя! И тогда останется только кричать караул!

— Вот о чём я тебе говорил, — прошептал мне всё тот же загадочный голос. — Красную Башню нужно спасать…

— Я попробую, — шёпотом отозвался я, выпрямляя спину.

— Для тебя мною отменён Немеркнущий Закон…Твоя магия будет работать…

— Что? — вопросил трёхголовый грызун.

— Если я решу твою проблему, то ты обещаешь «вложиться» в мой пульсар?

Мыши и я устремили взгляды на Короля Брена. Он пожевал одной из голов длинные усы, а потом сказал:

— Верни мне Приумножающие Триплексы и часть Чесалочки, что умыкнул Доппельгангер, и тогда я, так уж и быть, сделаю то, что ты просишь.

— Замётано. Что я должен знать ещё о твоём Доппельгангере?

— Лже–Я — полная моя противоположность! Я выступаю в открытую — он хитрит, я — созидаю, он — разрушает, я стремлюсь к порядку, он — к хаосу. Доппельгангер — порождение конфуза моего Искателя, он связан с ним и это даёт ему силу распоряжаться мощью Отражателя — только поэтому я не смог прижучить гадину. Завидя меня, Доппельгангер выставляет барьер, за который моей коронованной особе не получается пробраться. Я не знаю, как ты его преодолеешь и как вынудишь убраться Лже–Меня из Красной Башни, однако мне есть что посоветовать: берегись зелёных красок — они паразиты–ошибки, плодимые Доппельгангером.

— Понял. Где находиться Стекольник, о котором ты говорил?

— Тремя витками ниже, вход в него ты найдёшь прямо за статуей Горгона Преломляющего Оттенки.

— Жди меня с куском твоей Чесалочки, — уведомил я, направляясь к началу мышиной пещеры.

— А как же Приумножающие Триплексы? — вдогонку крикнул мне Король Брен.

— И с ними тоже.

Глава 5. Пленник Пёстрого Бога

В моих приключениях, а их на моём веку выпало немало, я сталкивался с самыми различными, выглядящими как не пойми что, представителями звериного мира. Однако с крысой с тремя головами, нынче, я познакомился впервые. Мало того, что она говорит на моём языке (впрочем, как и Дукас, и Фирджи, что странно), так ещё и носит миниатюрные короны, управляет мышиным царством и следит за ворохом блестящих штуковин! Мда, Вселенная, чудны твои творения!

Я спускался по красноватой воронке вниз, с любопытством осматривая бугорки гигантских корней и рыхлые, припорошённые светящейся пудрой грибы.

Если Король Брен для меня — кое–что новенькое, то с термином «Доппельгангер» я знаком из древней книги «Иллюзии Тайного», хранящейся в моей библиотеке — некогда мне подарил её Бертран Валуа. При феноменальном стечении обстоятельств, послужи тому неудачный магический выверт либо фантасмагорическое аномальное явление, внезапно свергнувшееся с небес, из чародея или волшебного предмета, ставшего ядром мистического коллапса, может вылезти его противоположность–двойник — разумная тень, целью которой неизменно является только одно — получение вещественности. Лже–оболочка будет стремиться впитать в себя аспекты сродные «оригиналу» и, при достаточном насыщении, воплотится в явь. Доппельгангер Короля Брена, следуя интуитивному позыву, забрался в Стекольник, содержащий в себе, по всей видимости, легко усваиваемые компоненты для своей материализации. Достигнув неких результатов он, в определённой доле помыкающий силами Отражателя, смог отгородиться от нападок своего прототипа. Опираясь на толкования «Иллюзии Тайного», я могу предположить, что ключ, отмыкающий «преграды», лежит в вещах конгениальных самому Доппельгангеру. А именно в Приумножающих Триплексах, которые не были отданы мною Королю Брену из–за данной, сформировавшейся во время разговора, теории.

— Парень, какие сводки с фронта?

— Пока тишь да гладь.

— Что–то мне это не нравится. Лезвием чувствую, что это к неприятностям.

— Неприятности — мои верные наперсники.

— По моему мнению, эта компания тебе не подходит.

— Что поделать? Они набились мне в друзья ещё в детстве.

— И ты тому не возражаешь.

Я усмехнулся.

— Зато не скучно.

Мимо прошмыгнуло с десяток мышей. Задорно попискивая, они все вместе тащили тележку, набитую слюдяными плиточками. Вдруг Красную Башню затрясло. Со сводов посыпались осколки и комья земли. У моих ног оголился изгиб корня. Испуганно вереща, мыши бросили свою ношу и скрылись в тёмном углу. Землетрясение продолжалось всего какую–то долю секунды, однако теперь мне стало ясно из–за чего вокруг так много всего разрушенного. Несомненно, эти проказы чинятся лапами Доппельгангера. Скоро я с ним встречусь.

Миновав два яруса, я снизошёл к третьему. Здесь было жарко и сыро. Запотевшие зеркала испускали приглушённое, маревое сияние. По полу там и сям сновали грызуны. Моё появление их нисколько не смущало, хотя вызывало некое недовольство, когда Лик Эбенового ужаса, по случайности, задевал тот или иной длинный хвост. У основания Красной Башни, корневища, как и пульсирующие бордовые глыбы, облепленные вездесущими грибами и алым мхом (схистостегой перистой), по размерам значительно превосходили своих собратьев с более высоких нор–уровней. Идя по влажной тропинке, я внезапно ощутил, как пятку пронзила острая боль. Я мигом поднял ногу — подошва дымилась. На том месте, где она имела несчастье приземлиться, лучилась весёлая зелёная снежинка размером дюйм на дюйм (едва не продырявила меня, окаянная). Дальше я уже шёл более сосредоточенно. Чем ниже я нисходил к Стекольнику, тем больше зелени и погрома попадалось мне на глаза. Изумрудные и нефритовые тона въедались в антураж стен подобно яду, а плесневая флуоресценция и малахитовые миазмы подземного газа создавали какой–то потусторонний, чарующий колорит. Дышалось легко, но не опасны ли эти испарения? На всякий случай я натянул воротник мантии по самый нос. Тут, в высоком углублении, обласканном призрачным, полностью зелёным светом, выступила величественная статуя мужчины, закутанного в плотную хламиду. Его лик, мудрый и суровый, непроизвольно вызывал уважение — так выглядят мастистые колдуны, умудрённые загадочными исследованиями. При взгляде на остов статуи, странные руны сами собой сложились в три слова — «Горгон Преломляющий Оттенки». Вот значит ты какой.

Осторожно, чтобы невзначай не задеть глянцево–оливковые наросты, я прошёл через арку, щедро оплетённую мраморными лианами. Стекольник… Да, это он. Всюду огрызки смальты и геометрическая разруха… Идя вдоль квадрата, болезненно мигающего торфом, я издали заприметил полупрозрачную тень Короля Брена. Она с упоением жевала смальту, в избытке подносимую скопищем мышей, возглашающих заискивающее «пи–пи–пи». Смотря на всю эту возню, я формировал «Огненный Шар». Заклинание у меня получилось. Немеркнущий Закон, как и сказал незнакомец, перестал тяготеть надо мной! Чары переместились на Лик Эбенового Ужаса, после чего я двинулся к самозабвенно пирующему Доппельгангеру. Мне казалось, что он так увлёкся набиванием трёх ртов, что моё возникновение в Стекольнике осталось без внимания… Я заблуждался. Прицеливаясь скворчащим пламенем в дородное тельце, я ни с того ни с сего, бабахнулся об невидимый барьер, зарябивший разнообразными всполохами травяных тонов. Лоб обожгло. Глаза заслезились. Меня затрусил кашель, переросший в удушливое перхание.

— Парень, я не успел тебя предупредить, магическая стена выросла прямо из неоткуда!

— Любят они тут стенки воздвигать! — прохрипел я, отшатываясь к кургузому пунцовому камню.

— Ох, ох, ох! Кто это явился — не запылился? — отбросив смальту в сторону, гнусаво протявкал Доппельгангер. — Тот, кто называет себя Калебом, тот, кто пришёл повидаться с подлинным Королём Бреном! Да, мне все ведомо, что твориться в Красной Башне!

Мыши вокруг трёхголовой лже–оболочки одобрительно зачирикали.

— Так что же ты не заходишь? Что не поздороваешься? — продолжал Доппельгангер, крутя в лапках радужную пластинку, снабжённую мелкой ворсиной. — Не можешь? Плохо тебе? Ай, ай, ай! Досадно! Сейчас я тебя подлечу.

— Без тебя обойдусь, — отозвался я, совладав с собой.

Самозванец–король взмахнул куском Чесалочки и громко повелел:

— Вы давно вкусно не ели, дети мои! Вперёд! Обглодайте его дочиста!

Писк, вобрав в себя октаву голодного исступления, поднялся до небес и все как один, грызуны кинулись вкусить моей плоти. Вонючей лавиной они набросились на меня, и их клычки принялись терзать мою одежду, а кое–где и кожу. Погубив Огненным Шаром с полсотни мышей, я быстро вынул мешочек с Преумножающими Триплексами и кинул половину его содержимого перед собой. Окатанные орешки, своенравно утыканные вертикальными гвоздиками, ляпнулись об пустоту и упали вниз. Доппельгангер демонически расхохотался, при этом его пузо задребезжало жирными складками. Мыши, мелкие бестии, тем временем вновь атаковали моё тело. Они подпрыгивали и больно кусали меня, где придётся: за локти, за голени и за бока. Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса, на пару, кромсали меховой океан, но его «воды» с каждым мгновением все прибывали. Меня облепили всего, и только волевым усилием я всё ещё не впал в панику.

— То–то же, «мак–дурак»! Будешь знать, как соваться, где тебе не рады!

Наиболее вёрткая и проворная мышь, подскочив, вместо моей перчатки тяпнула зубками за кинжал гномов, после чего свалилась замертво.

— Парень, очко в мою пользу! Сколько на счету у тебя?

— Пока штук семьдесят, но к ста от меня останется лишь один скелет, — крикнул я, давя каблуком очередного несносного вредителя подземелья.

Сосредоточиться для хоть какого–нибудь заклинания я не мог, и поэтому, здраво оценив свои шансы на победу, стал отступать. Почуяв мою слабину Доппельгангер Короля Брена сипло возликовал:

— Тебе некуда идти! Сзади тебя ждёт сюрприз!

Лже–оболочка оказалась права. Стоило мне попятиться и — бамс, затылок стукнулся об невыразительную для глаза твердь, а спину обдало горячим напалмом.

— Посыпь…посыпь Умм оставшимися Приумножающими Триплексами… это сработает… — проговорил полный изнурения голос. — Умм… слева…

Я крутанулся и понял, что тот пунцовый камень, находящийся подле меня, моргает затаённой энергией. С трудом стряхнув с себя обезумившее прожорливое полчище, я ринулся к брату Хромма и Гхомма. Развернув мешочек во второй раз, я трясущимися пальцами сыпанул горсть Приумножающих Триплексов на Умм. Раздался беззвучный взрыв, и мыши с визгом побежали кто куда. Своё место не покинул лишь Доппельгангер. Он осклабился и направил половину Чесалочки на меня. Из ворсы вылетел густой комок и врезался мне в грудь. Ух, как крепко… Ударом меня откинуло на какой–то склизкий нарост.

— Дорога к паразиту… свободна, — оповестил мне мой незримый помощник. — Действуй…

Весь израненный, я вскочил на ноги и, увернувшись от нового запала, прошелестевшего расплавленным сгустком в дюйме от моего виска, со всей «дури» на «графский манер» шандарахнул посохом по карликовым коронам Доппельгангера. Мерзавец осел, зарябил, но не развоплотился.

— Меня такими штучками не возьмёшь! — просвистела лже–оболочка, вцепляясь тремя парами челюстей в мою лодыжку.

— Ах, ты мелкий фурункул! — взвыл я, ниспосылая Альдбриг вниз.

Мой меч бзынькнул об радужное навершие Чесалочки и, не причинив вреда её обладателю, упёрся остриём в почву. Впрочем, Лику Эбенового Ужаса повезло больше. Его магическо–парализующий тычок оторвал негодяя от меня. Словно мяч, Доппельгангер совершил кульбит и измождённо рухнул подле горки поколоченной смальты. Заклинание, выпущенное Ликом Эбенового Ужаса, поставило «крест» на противодействии лже–оболочки.

— Парень, что за чехарда там у тебя?

— Пытаюсь состряпать любимую еду гоблинов — «крысу на вертеле»! — крикнул я, подводя Альдбриг к уродливой мордочке.

— Твоя взяла! Я сдаюсь! — пропищал Доппельгангер, поднимая лапки к верху.

— Не ведись… Он зло для Отражателя и не должен… существовать, — настойчиво надавил голос.

— Я сам решу, что с ним делать, — нахмурившись, ответил я в пустоту.

Альдбригом, я поддел подбородки Доппельгангера и тот захныкал.

— Ну, пожалуйста! Я не виноват, что появился на свет!

Заявление лже–оболочки было правдой. Доппельгангера породил дисбаланс Отражателя, вызванный манипуляциями Короля Брена с его Искателем. Отталкиваясь от этого нравственного умозаключения, я спросил себя — разве можно кого–то, пусть даже «тень», винить за желание жить? Конечно, Доппельгангер пытался убить меня, и его прихвостни хорошо над этим постарались, однако кто поступил бы иначе, знай, он, что по его душу пришла Смерть? Оттого, вопреки многочисленным травмам, я не винил лже–оболочку за её грубое поведение.

— Что мне с тобой делать? — спросил я у побеждённого Доппельгангера.

— Отпустить! Отпустить! — разом пропели все три головы.

— А куда ты пойдёшь? Я знаю, что «воплощения» своих хозяев не могут уходить от них далеко.

— Ты прав, у меня не получится покинуть Отражатель — запинаясь, пробубнил Доппельгангер, понуро грызя коготь на задней лапе.

И тут меня осенила идея. Её подсказала мне как природная смекалка, так и сердце, которое никогда не забывало наставления Лорины — «…заруби себе на носу — ты — человек и должен им оставаться. Между милосердием и жестокостью всегда выбирай милосердие».

— Ты же Горгон Преломляющий Оттенки? Я догадался об этом, — сказал я, поворачивая голову к Умму.

— Да… это я, — незамедлительно последовал ответ.

— Я предлагаю тебе взять Доппельгангера новым стражем Отражателя. Так я не пойду против своих принципов, а ты обретёшь защитника вместо павшего в бою Яцка. Лже–оболочка сметлива и твои поручения будет исполнять куда более обстоятельно, чем великан.

— Решение…Я против…

— Тогда чини сам свой Отражатель, — сказал я, решив поставить всё на кон.

— Хорошо, не кипятись… Пусть подойдёт к Умму.

— Я только что общался с Горгоном Преломляющим Оттенки, и он готов пойти на мировую, и даже больше — нанять тебя на работу. Ты станешь в дозор у сверхъестественного камня — Хромма, что лучится у Спектрального Зоба, и будешь следить за соблюдением свода правил Отражателя. Насколько я понимаю, Хромм поспособствует твоей стабилизации, что не даст тебе развоплотиться и пропасть без смальты. Ты согласен?

Доппельгангер отчаянно закивал.

— Естественно! Я даже на это рассчитывать не смел!

— Тогда отдай мне обломок Чесалочки и ступай к тому камню.

Лже–Король Красной Башни застенчиво протянул мне радужную ворсу, после чего вперевалочку засеменил к Умму.

— Спасибо, что… Что не погубил меня! Ты поступил как настоящая крыса!

— Ха–ха! Парень, вот это комплимент!

— Самый достойный, — хмыкнул я.

Доковыляв до Умма и прикоснувшись к нему, Доппельгангер растворился в зареве множества бликов–свечей, исторгнувшихся как из волшебного камня, так и из окружающей смальтовой геометрии. Я повертел в руках обломанный радужный предмет — много тайн ты содержишь, и мне очень жаль, что на их разгадку у меня нет времени. Между тем вездесущая зелень померкла, а было начинающийся грохот, потонул сам в себе, так и не успев толком начаться. На обратной дороге меня сопровождали, выныривающие из щелей мыши. Их количество все возрастало, и к тому моменту, как я добрался до пещеры Короля Брена, впереди меня, пища и ликуя, лился целый мышиный поток. Дирижёр–оптик приветствовал меня со своего трона, который, надо думать, и не покидал. Постучав прутиком по Искателю, он заявил:

— Я всё видел! Ты — молодец!

— Приятно, когда твою работу оценивают по достоинству.

— Оставить Доппельгангера хранителем Отражателя — до этого надо ещё додуматься! Правда, если честно, сия затея мне не слишком по нутру.

— Твоё «нутро» только выиграло от моего решения, потому как лже–оболочка из врага превратилась в твоего заступника. Теперь у Отражателя есть, на кого положиться, — улыбнулся я, протягивая ранее подобранные Приумножающие Триплексы и часть Чесалочки. — Так, и что там по поводу Запасных Зеркал Красной Башни?

— Моё Королевское Величество пришло к мнению, что твоя изначальная просьба должна быть удовлетворена, — важно сказал Король Брен, принимая свои сокровища в лапы. — Но перво–наперво мне надо починить Искатель и привести Красную Башню в порядок.

— Только не затягивай с этим.

Трёхголовая крыса соединила Чесалочку воедино и она, приобретя неразделённый вид, поприветствовала хозяина интенсивным свечением.

— Не беспокойся, я переговорю с Дукасом и Фирджи. Максимум через день мои Запасные Зеркала включатся в твою заковырку.

— Только не ругайся с ними сильно. В воровстве Приумножающих Триплексов повинна братская любовь, а она, как известно, не злая девица.

— Разберёмся, — подчёркнуто напыщенно отозвался Король Брен, самозабвенно натирая Чесалочкой пятку.

Я оглядел серую кучу–малу. В тронном зале «сыру» было негде упасть. Все мыши вернулись к своему правителю. Щебет стоял такой, что у меня стало закладывать уши. Прежде чем покинуть эту радостную шумиху, я задал важный для меня вопрос:

— Мне надо повидаться с Импрет. Подскажи, куда мне идти, чтобы выйти к Синей Башне?

— Вон туда, — вальяжно указал дирижёр–оптик куда–то позади себя. — Светофильтры только не снимай! Там не как у меня, полутьма, у неё всё так и сияет.

Я бы мог сказать Королю Брену о том, что у него в Красной Башне не так мало света, как он думает, и о том, что Светофильтры я бы вообще нигде в Отражателе не стал бы стягивать с носа, но передумал. Зачем тратить лишние минуты на пустые разговоры, когда для Пастасарамы каждое мгновение на счету? Поэтому, слегка поклонившись, я зашагал по направлению к горловине прохода. Миновав скрученные в дугу кустистые корни и вязанку перемигивающихся альмандинов, я, горько вспомнив о переломанном Ночи Всех Усопших, кристалл которого был родственником именно этих полудрагоценных камней, вошёл в длинный коридор, олицетворяющий собою всю палитру красного. Рытвина шла под уклон и мои сапоги, набрав внушительную скорость, несли меня мимо кармазиновых чудес и многоугольных, непонятных сочленений разных форм и конструкций. Понемногу сочная «малина» декора уступала место серовато–голубому оттенку, а земляное убранство подменялось мерцающими плитами. Я трижды свернул направо и, вопреки задуманному маршруту, очутился не там, где планировал. Посреди тальковых красок ярились лакуны тьмы. Я попытался найти путь обратно, но только ещё больше увяз в черноте покровов.

— Парень! Где–то там тебя поджидает нечто магическо-склизкое!

— Спасибо, что предупредил, — откликнулся я, рыская глазами по угольным стезям.

— Тебе… рано сюда, — послышался измученный шёпот Горгона Преломляющего Оттенки. — Не сюда… левее и выше… такое пока тебе не по силам…

— Туда?

— Да… бери западнее… вот так… Не получается говорить…

Я кардинально поменял свой маршрут.

— Та скользко–враждебная сущность отдаляется.

— Она может двигаться?

Джейкоб на секунду задумался.

— Нет, она к чему–то привязана.

— И то хорошо, — вздохнул я, ловя взглядом аквамариновый окрас на брусчатке.

Дойти до Синей Башни оказалось куда сложнее, чем до Красной. Ветвистые туннели, водящие меня по фиолетово–васильковому лабиринту, никак не хотели сменяться одним нужным мне тоном. Хотя переживания о судьбе пленённой паучихи не давали моей душе покоя, я не шибко сетовал на отсутствие путеводителя, ведь достопримечательности Отражателя поражали всякое воображение! То, что было усмотрено и проанализировано в коридорах Жёлтой и Красной Башен кардинально отличалось от того, что попадалось мне здесь в окуляры Светофильтров. Скобы и аркатуры, фризы и вдавленные в твердь сфероиды совместно с горизонтальными столбами и балками, увенчанными криптографиями, заставляли меня невольно притормаживать своё путешествие. Особенно мне необыкновенным показался монумент, смонтированный из просвечивающихся трубочек и лопастей–зеркалец, которые, повинуясь одним только им ведомым позывам, крутились по неряшливой орбите. Я понаблюдал за их прокручиваниями, однако догадаться для чего они происходят так и не сумел. Наконец, за очередной стеной, когда уже на небе вовсю танцевали звёзды, я полноправно ступил на окраину Синей Башни. По контуру бордюрчика, чинным строем росли светящиеся изнутри сосульки. Их индиговые кончики, как фонарики, хорошо озаряли мне брусчатую насыпь. Аккуратно поскоблив ради интереса Ликом Эбенового Ужаса одну из наиболее крупных сосулек, я получил сноп голубых искр. Занятно. Да, о чём я? Тут всё просто загляденье! Качая головой, как любознательный ворон, я стал взбираться на лестницу. За десятком серебрившихся ступеней скрывалась пергола, примыкающая к кладке с невообразимой, исчерченной геммами дверью. На геммах, в разных ракурсах, позировала девушка. Я залюбовался. Настоящая красавица! Впрочем Эмилия в тысячу раз очаровательнее… Эх, Эмилия! Моя родная! Как я хочу увидеть тебя вновь!

Не успел я поднести руку к двери, как она сама–собой распахнулась. Импрет выглядела именно так же, как и на геммах. Молодая, волосы цвета лунной ночи, заплетённые в тугую косу, просторное платье с рукавами из рюша, сапожки на застёжках, а перчатки… их не было.

— Здравствуй, Калеб, — поздоровалась Импрет, печально моргая большими глазами. — Весь Отражатель молвит только о тебе и не стану скрывать — я ждала твоего визита.

Сведя губы в прямую линию, я отметил, что голос у ведьмы вовсе не старушечий, а под стать внешнему виду.

— И тебе привет! Я пришёл с тобой поговорить о Гиро и о кое–чём еще, более важном!

— О Гиро? Там что… Ох! — Импрет всплеснула руками. — Заходи, нам надо многое обсудить.

Как только ведьма зашла вовнутрь, Джейкоб подал голос:

— Парень, я что–то почуял.

— Плохое?

— Неопределённое.

— Ловушки?

— Вроде как нет.

— Держи ушки на макушке.

— Не сомневайся во мне.

Я перешагнул приступочек и пошёл за Импрет. Синяя Башня воплощала собою облачный дворец. Мне сразу пришли на ум роскошные палаты Минтаса. Здесь, так же, как и в хоромах витающего над Ледяными Топями города–государства, антураж состоял из туч–кресел, комодов, инкрустированных аквамаринами, скамей–ларей, визуально подогнанных под крылатых созданий, шкафов с прихотливой вязью и алебастровых статуэток с серебристыми абрисами. Я уселся на предложенный к моему распоряжению пуховый диван и, скрестив руки на груди, приготовился слушать, что мне поведает Импрет.

— Дукас умыкнул у меня Приумножающие Триплексы, — невесело начала ведьма. — Я знала, зачем они ему, и не стала препятствовать, потому как не сомневалась, что он вернёт мне их обратно. Я собиралась дождаться его, но… Понимаешь, Калеб, мой Искатель сам включился. Запыхтев и раскалившись, он выплюнул мне на пол мрачную тень, кривое подобие меня. Так же как и Король Брен, — я растерялась, и это стоило мне моих перчаток, Грозовинок. Доппельгангер сорвала их с меня и забаррикадировалась в Гиро.

— Я так и думал. Твоя лже–обманка пошла дальше, чем ты могла предугадать. Она напала на меня…

— Мне очень жаль! Очень–очень! — перебила меня ведьма, сокрушённо кладя мне ладонь на колено.

— И это ещё не самое главное! Доппельгангер утащила у Бракарабрада его дочь Пастасараму!

Мне показалось, что Импрет стало дурно. Она схватилась за подлокотник кресла и с трудом в него опустилась.

— Воды…

На глаза мне попался кувшин, из которого я налил ведьме полный стакан минералки.

— Спасибо… Это надо исправить! Я люблю Серебряную Росу… Вселенная, какое горе!

Что–то мне показалось странным в поведении Импрет. То ли жестикуляция, то ли мимика, однако, что конкретно, я понять не мог.

— Мы должны немедленно прийти к ней на помощь! Вдвоём мы справимся с мерзким Доппельгангером!

— Хорошее предложение, — кивнул я. — Потом у меня будет к тебе дело.

— Да–да, пульсар… Не тревожься, когда вернём Пастасараму в Тутовую Прогалину, я разверну свои Запасные Зеркала туда, куда нужно. Кстати…

Импрет внимательно и как–то по–особому посмотрела на меня.

— Кстати, могу я получить свои Приумножающие Триплексы уже сейчас.

— Нет. Они понадобятся, чтобы пробиться к Доппельгангеру.

— Именно поэтому я и прошу их у тебя сразу. Никто лучше меня не ведает, как ими правильно воспользоваться. Обещаю, что исполню данный тебе уговор.

— Обворожительной леди можно верить на слово? — спросил я, отдалённо ощущая какую–то подозрительность.

— Всенепременно!

— Тогда не будем просиживать штаны, — скрепил я, вставая с дивана и отдавая Приумножающие Триплексы. — Веди к Гиро.

Импрет приняла мой дар, и мы на всех парах понеслись сквозь анфилады Синей Башни. По пути она рассказывала мне историю её дома. Давным–давно, говорила Импрет, Отражатель был построен на развалинах древнего сооружения, настолько старого и покрытого поволокой мистики, что само название его кануло в небытие. Вроде бы как тут высились гигантские менгиры, и несусветные существа устраивали здесь празднества в честь Пёстрого Бога. Спустя эпохи, истёршие с лица земли чудные алтари и гротескные колоннады, на руины храма наткнулся Горгон Преломляющий Оттенки. В пепле и развалинах он отыскал Амасту — легендарный кристалл поразительного блеска и силы. Амаста пленила амбиции Горгона, и он захотел удесятерить мощность найденного артефакта. Для того чтобы каждый цвет мира, исторгающийся из кристалла, был наполнен магической энергией, Горгон заключил Амасту в специально выстроенный комплекс линз — Отражатель. Много невообразимых чудес творил гениальный кудесник с помощью Амасты. В былые времена, правильно скорректированные волшебные зеркала могли даже возвращать людей с порога смерти. Но то было до того, как Горгон Преломляющий Оттенки закрылся в Лучезарном Замке в своём кабинете.

Я слушал и слушал, а сапоги считали лазурные футы, приближающие меня к грядущему сражению за жизнь Пастасарамы. Мы шли в плавно стелящемся тумане, мимо высоких ваз и античных горельефов. Я крутил головой и вместе с длинным преданием, устами Импрет набивавший мой умственный чемодан знаниями, впитывал в себя многовековую пригожесть Синей Башни.

Завиток, завиток, направо и вниз. Мы добрались до разветвлённого хода, один из рукавов которого привёл нас к вытянутому нефу с разнообразными колбами и бутылками с причудливыми жидкостями. Вдруг, откуда не возьмись, из–под четырёх, обведённых в квадрат скрижалей, вылез красивый сапфировый камень — я сразу понял, что это Омм. Импрет ушла немного вперёд и не видела его.

— Я долго заряжался… берегись её… она не…

— Парень!

Но я и без восклицания Джейкоба понял, что моё дело дрянь. Бедро мне пронзила страшная боль — это молния соскользнула с вершины сосульки. Скрюченный, я повалился на пол. Бросив взгляд на Импрет, я увидел на ней одетые Грозовинки, мерцающие разрядами стихии. Ведьма медленно пошла по направлению ко мне.

— Удивлён, сердобольная мочалка? У Импрет тоже брови наверх полезли, когда она попалась на мою уловку. Да, я приняла твоё обличие и пленила её, как и сладенькую белую паучиху. Теперь, когда у меня есть три компонента магической силы, я смогу полностью воплотиться в явь, — прокряхтела Доппельгангер безобразным фальцетом.

По Грозовинкам пробежали молочные дуги, и об моё плечо ухнул новый смертоносный всполох. Меня перекинуло к бутылкам, которые от столкновения со мной посыпались на пол цвета морской лагуны. Скованный выворачивающими мучительными спазмами, я без всякого сопротивления был ухвачен за шиворот и потащен в закуток, где на двух столах со всевозможными непонятными приспособлениями томилась точная копия Доппельгангера и громадный паук–альбинос. Меня швырнули на свободный стол и туго перевязали посередине торса. Чтобы я лишний раз не рыпался, мне на голову низложили одну из заряженных Грозовинок. От удара током я, и без того лишённый дара речи, едва не проглотил язык.

— Парень, ты там как?

— Он немножечко устал и решил прилечь, — ответила за меня лже–оболочка. — Скоро он умается так, что свалиться в «сыру-землю».

— Всем вам тёткам лишь бы мужика в гроб свести!

— А ты дерзкая штучка, — отметила Доппельгангер, снимая кинжал гномов с моего пояса и приближая к глазам. — Может быть, ты мне пригодишься.

— Если речь идёт о членовредительстве, то я в деле, — неожиданно для меня сказал Джейкоб. — Мне эта умная жужелица страсть как надоела.

— Хочешь, я позволю тебе пустить ему кровь первому? — безумно осклабилась лже–оболочка, прикладывая мне остриё кинжала к шее.

— О, да! Только веди лезвие медленно, даже бережно, чтобы я получил удовольствие!

Что, тролль тебя разрази, ты несёшь! Разве ты не на моей стороне?! — беззвучно возопило моё сознание. Ответом ему стали быстро разворачивающиеся события. Омм, до этой секунды где–то скрывающийся за колбами, вдруг вынырнул и послал луч синевы прямо в руки Доппельгангера. Грозовинки раскалились, злодейка заскулила, и Джейкоб, вместо того, чтобы полоснуть меня по вене, извернулся и перерубил мне тугой, стискивающий жгут. Полную свободу подарил мне новый луч Омма — сняв оцепенение бодрящим голубым поветрием.

Я вскочил и с криком — «молодчина Джейкоб!» ударил Доппельгангера кулаком в живот. В отместку я получил оплеуху по затылку и подсечку. Рухнув, я поспешил подняться — хоть у меня это и получилось, но дотоле оброненные Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса были сброшены сапогом Доппельгангера в возникшую из неоткуда дыру! Моё оружие! Треклятая ведьма, ты за это дорого заплатишь! Злость пробудила во мне всплеск жуткой магической скверны, вылившейся из гнойных недр Назбраэля. Гнилая пульпа сорвалась с моих пальцев и, столкнувшись с очередным лучом Омма, попала не в Доппельгангера, а, разделившись на два сгустка, угодила в путы Пастасарамы и Импрет.

— Я перенаправил твой… Они… они… втроём вы справитесь… — еле слышно прошептал Горгон Преломляющий Оттенки.

Два пленника Доппельгангера как будто очнулись от глубокого сна. Настоящая Импрет сделала неопределённый пас и Грозовинки, сорвавшиеся с рук лже–оболочки, вернулись к своей исконной обладательнице. Доппельгангер тем временем вцепилась в хищные жвала Пастасарамы, не давая той себя разорвать. Тут подключился я. Стиснув кинжал гномов, я рубанул самозванку по бедру. Доппельгангер заголосила, как цикада, и сильным нажимом послала мне вывернутый коготь Пастасарамы прямо в грудь. По моим ощущениям он проткнул меня до лёгкого. Пуская изо рта кровавую слизь, я согнулся пополам. Рыча и причитая, Доппельгангер откинула паука и сцепилась с Импрет.

— Пусть вас будет хоть сотня! У меня Приумножающие Триплексы и вам меня не одолеть!

— Так–таки не одолеть! — сквозь стиснутые зубы отозвалась Импрет, потчуя мощью Грозовинок своего двойника.

У меня мутилось сознание, и я привалился к постаменту, поддерживающему четвёрку разлапистых канделябров.

— Ты слишком самоуверенна, — впервые подала голос Пастасарама, прыгая сзади на лже–оболочку.

Одним махом Доппельгангер вновь скинула себя белую паучиху, наградила Импрет мрачно–синим пламенем и, хлопнув в ладоши, обратилась Лже–Пастасарамой.

— Я иду к твоему папочке, мерзкое животное! Думаю ему понравиться мой визит!

После чего Доппельгангер растаяла в воздухе едким дымом. Как только она пропала, ко мне кинулась Импрет.

— Потерпи, Калеб, я сейчас…

Грозовинки заводили над моими ранами, и сжигающая мука отступила. Кожа стянулась, и я поднялся.

— Нам надо торопиться! Бракарабрад в Опасности! — прошипела Пастасарама, приближаясь ко мне.

— Мой меч и посох…

— Я достану их после, — ответила Импрет, широким шагом направляясь к боковой двери. — У нас на это пока нет времени.

— Постараюсь оказаться полезным и без них, — проворчал я, потирая саднящую грудину.

Путь к сланцевому гало порадовал меня своей короткостью. Надо было всего–то пройти пару комнат и спуститься по лестнице вниз.

— Я построила Гиро, чтобы иногда бывать на природе, — сказала Импрет, толкая створы ворот, замаскированных под шифоньер. — Немеркнущий Закон Горгона Преломляющего Оттенки обязал нас, дирижёров–оптиков, сидеть в Отражателе круглые сутки напролёт… Я так не могла. Редко… Крайне редко я выходила прогуляться по лесу, где однажды познакомилась с семьёй пауков.

— В глубине веков Серебряная Роса подружилась с ласковой чаровательницей из Стеклянного Замка, — дрожащим шипением, подтвердила Пастасарама. — Мои предки приносили Импрет цветы.

— А я за то зазывала дождь на их палисадник.

— Поэтому, когда Лже–Импрет позвала меня с собой — я пошла с ней, ни о чём не подозревая. Заманив меня в Гиро, она набросилась на меня, и, связав, сказала, что снимет с меня шкуру для своего воплощения.

— Затем прикинувшись тобой, Калеб, она обдурила меня во второй раз, который стоил мне Грозовинок.

— Первый был, как понимаю тогда, когда Доппельгангер материализовалась из Искателя?

— Верно, — печально отозвалась Импрет, ведя меня сквозь столовую Гиро (изнутри сланцевое гало выглядело как самый обычный дом). — Я пожалела жалкую тень и не стала её изгонять обратно в Искатель, и за свою доброту, как видишь, мне пришлось расплатиться. Вскоре Доппельгангер взяла твою личину и притомила моё внимание — неподготовленную к схватке, она сграбастала меня и приволокла в погреб, где мне уготавливалось лишиться своей кожи.

— Но двух покровов для её замысла ей оказалось мало, — дополнила Пастасарама, перетаптываясь лапами рядом со мной. — Лже–Импрет требовался третий, сильный, волшебный, способный дать ей перейти из тенистости в вещественность.

— Угадывать, кого она выбрала целью, видимо, нет нужды.

— Тебя, — невесело усмехнулась Импрет.

— Угрюмо как–то это всё, господа и дамы, — вставил своё мнение Джейкоб. — Моя Фчифчи до такой низости никогда бы не опустилась. Хоть она и слыла занудной кочерыжкой, но дальше слов черту не переступала… Эй! Чего ты меня так давишь?!

— Прости, это просто от переизбытка нервов, — отозвался я, разжимая пальцы с рукоятки кинжала.

Как я и подозревал, в Гиро существовал портал, приводящий в чащу возле Тутовой Прогалины. Полу-арка — она же входная дверь, при отпирании перенесла нас прямо на то крыльцо, где Доппельгангер чуть не испепелила меня молниями. Теперь я понимал, почему она пожалела мою душонку — я ей нужен был живой.

Мы помчались вдоль тропинки в густой и тёмный лес. Я вспомнил, каким мыслям предавался, идя через его обширную посадку. Буквально день назад меня снедали сомнения, и память прошлого бередила во мне светлую грусть. Ныне смутные догадки покинули меня, однако мысли о маме и папе никуда не делись. Разгребая перед собою листву и подбрасывая ногами каштаны, я думал о родном доме, в котором, пусть и призрачном, мне довелось побывать. Помехи Отражателя подарили мне две «ложки» — с сахаром и солью. Ах, мой любимый Медок, мой мишка! Как бы я хотел вернуть хотя бы тебя! Но не найти мне дороги к тебе и флюгера с петушком никогда не отыскать, потому как будучи маленьким мальчиком, я не знал в какой части Соединённого Королевства он крутился вместе с озорным ветром, а Квиль… Я не успел спросить его об этом.

Старый колодец — знакомый ориентир и полупустое ведёрко, поставленное мною для утоления жажды какого–нибудь зверька, подсказали мне, что Тутовая Прогалина совсем близко. Пастасарама, клокоча от нетерпения и тревоги за своего родителя, большим усилием заставляла себя бежать наравне с нами. Отдуваясь, мы поднялись на пригорок, а затем стали быстро спускаться к его низине. Дерево, дерево, кустарник, вот и вертоград! Перемахнув через ограду, (простите меня, пауки Серебряной Росы, за раздавленные цветы), я, впопыхах мастеря заклинание Огня, устремился к чернеющей дыре, подле которой на моих глазах разворачивалось самое настоящее лицедейство. Лже–оболочка, прикинувшись Пастасарамой, тянула лапы к не находящему себя от радости Бракарабраду. Я предупредительно крикнул, однако мой возглас потонул в трели жуткого страдания — это настоящая Пастасарама увидела, как Доппельгангер вонзила клыки в шкуру её отца. Бракарабрад осунулся и поник.

Вихрем паучиха–альбинос пронеслась над жухлой травой и накинулась на своего двойника. Я попытался прицелиться сгустком пламени, но в катающимся, кипящем злобой клубке, не мог понять — кто из арахнидов есть кто. Грозовинки Импрет подрагивали и были готовы дать бой, но, как и я, она тоже медлила. Не спуская взора с драки, я склонился над Бракарабрадом. Он заговорил со мной срывающимся голосом:

— Калеб…Моя жизнь утекает из меня, но я не прощаюсь… Знай, что Серебряная Роса необычный род… Я… хотел тебе… Пастасарама… пусть совершит ритуал Нити… Я приду…

Бракарабрад дёрнулся и более не шевелился. Я до хруста сдавил костяшки пальцев. Клянусь, сейчас я отомщу за его смерть! Ярость, что поднялась во мне, кинула меня прямо в схватку. Ударившись о двух арахнидов, я спровоцировал падение Светофильтров с моей головы. Они брякнулись о паучьи педипальпы, и те отозвались неудержимым блеском! Вот, кто из вас двоих Доппельгангер! Спустя секунду мы с Импрет, послали в лже–оболочку Огненную Стрелу и зигзаг Молнии. Заклятия, угодив в уже весь рябивший голубым панцирь, прожгли в Доппельгангере громадные дыры. Пастасарама отскочила, и мы стали свидетелями страдальческих превращений. Корчась и ревя, ненавистная нашей троице и хищная до чужих жизней тень, превратилась вначале в Импрет, потом в меня, а затем обратно в Пастасараму и под конец в синюю, извивающуюся в агонии, блестящую субстанцию. Раздался взрыв, и нас засыпало снопом мелких блёсточек.

Доппельгангер Импрет разительно отличался от Доппельгангера Короля Брена — тот просто ел смальту без всякой коварной чехарды, а этот, гнус, мечтал одеться в плоть через гнёт и попытки убийства, одна из которых, к сожалению, увенчалось успехом. Исходя из этой простой истины, я нисколько не жалел о том, что лже–оболочка получила по заслугам.

Навзрыд плачущая Пастасарама подползла к отцу и накрыла его своим телом. Горькая была эта картина, и я сам печалился о миролюбивом Бракарабраде. У Импрет вовсю текли слёзы.

— Я очень сожалею, — проговорил я, подходя к вздрагивающей паучихе. — Твой… Бракарабрад сказал, чтобы ты совершила ритуал Нити… Это последнее, что он хотел тебе передать.

К моему глубочайшему удивлению Пастасарама как–то радостно встрепенулась.

— Значит, это правда. Мои сны о тебе.

— Какие сны? — спросил я сбитый с толку поведением арахнида.

— Сперва ритуал, потом объяснения.

Пастасарама извлекла из брюшка шёлковую прядку и, коснувшись ею лба Бракарабрада, затем притянула её в мои руки.

— Теперь мой отец будет с тобой.

— Я не понимаю, — честно сказал я.

Прядь между тем засеребрилась и пропала.

— Теперь вы связаны обрядом Нити.

— Это очень древняя и сильная магия, — кивнула Импрет.

— Растолкуйте уже парню, что там у вас творится! И мне заодно! — проскрежетал Джейкоб.

Забравшись на валун, Пастасарама промолвила:

— Моя матушка, Лородорола, была Плетущей Пряжу, и я переняла её дар — направлять пауков в их прижизненных и посмертных деяниях. Несколько ночей назад мне приснился сон, и теперь я понимаю, что он был вещим, о том, что покровительница всех пауков, Многоликая Рифф, выбрала себе нового любимца — человека. Но этому человеку придётся доказать Ей, что он достоин Её благосклонности. Я видела тебя, Калеб, и архонта Укулукулуна тоже видела. Вам уготована великая битва, и мой отец, когда ты вновь войдёшь в покои архонта, при помощи ритуала Нити будет с тобой.

От этого заявления я опешил.

— То есть он не умер?

— Нет, он вошёл в преддверие Анкарахады, царство самой Рифф.

— Что ты знаешь про Рифф и Укулукулуна и вообще про всю эту затею — Испытание и Путаницу?

— Для всех пауков, малых и больших, Великолепная Рифф является Праматерью и Прародительницей. Она Восьмая из Колеса Девяносто Девяти. Рифф создала арахнидов по Своему подобию, и Своей Любовью их одарила. Она высоко сидит и всё знает. Её исконная Колыбель — Анкарахада, и в ней главный ставленник — архонт–король Укулукулун из клана Тобольдо. Я провидела во сне, что Мрачная Рифф недовольна Укулукулуном, от него нет результата, нет движения. Из–за него великий культ Дома Шёлка пришёл в упадок. Он слабый. Мудрая Рифф хочет поставить тебя на его место. Но ты должен утвердить себя, показать, что ты не ломкий. Ломкие не нужны Рифф.

— А если я отдам Путаницу Укулукулуну?

— Не делай этого, — предостерегла меня Импрет. — Я вожу дружбу с пауками Серебряной Росы многие века и достаточно наслышалась их преданий о Рифф. Если шкатулка попадёт в руки Укулукулуна, это будет означать твой проигрыш. Вед, без Путаницы ты не сможешь попасть в Анкарахаду и на Испытание. Рифф не станет терпеть это. Ты умрёшь.

Мою спину обдал холодный пот.

— В прошлую мою дрёму Укулукулун едва не победил меня, и у него бы получилось одержать вверх, не вмешайся вовремя Горгон Преломляющий Оттенки.

— Не бойся, Бракарабрад тебя не бросит.

— Значит, я могу спать спокойно?

— Нет, над тобой сплетено Испытание. Тебе не деться от него.

— В твои сны приходил Горгон Преломляющий Оттенки? — удивилась Импрет.

— Да, силой Отражателя он изгнал Укулукулуна из моих видений.

Ведьма подошла к поверженному арахниду.

— Это хорошо. Возможно, наш покровитель скоро вернётся. Но об этом мы поговорим в Синей Башне, а пока давайте воздадим почести моему другу.

Втроём мы подняли Бракарабрада и отнесли его на неприметный погост в скромном ущелье, чуть западнее дурманно пахнущих цветов. Пастасарама раскопала лапами норку, и десяток холмиков, покрытых мшистым налётом, приняли к себе нового соседа.

— Здесь покоится Лородорола. Теперь мама и папа будут вместе навсегда, — прошелестела Пастасарама.

— Я хорошо понимаю твои чувства, — сказал я, погладив паучиху по меловой шкуре. — Когда–то я точно так же стоял у могил своих родителей.

— Спасибо тебе, Калеб… Мне… Нужно побыть одной.

— Прощай, Пастасарама, я не забуду тебя.

— Как и я тебя.

Я и Импрет покинули нуждающуюся в одиночестве Пастасараму и повернули к Гиро. Услышав мою историю про пульсар, ведьма сразу же согласилась подогнать свои Запасные Зеркала на уже светящийся небесный контур. Фирджи и Дукас не теряли время даром, и звезда, которую истребовал у меня Привратник, приобрела на ночном своде первую окантовку.

Вернувшись в Синюю Башню, ведьма, прежде всего, извлекла из голубой лагуны моё оружие, а затем стала возиться с Искателем и Приумножающими Триплексами, подобранными с поля боя. Вопреки её уговорам остаться переночевать, я захотел навестить хозяев Жёлтой Башни. Преодолев замысловатый маршрут, я вошёл под сени золотистых тонов. Мои ожидания тёплого приёма оказались более, чем оправданы. Завидев меня, Фирджи весело заплясала, а Дукас затараторил о том, что все мои пожелания исполнены, и Запасные Зеркала светят куда и как надо. Попросив дирижёров–оптиков организовать мне ужин и постель, я получил тарелку тыквенной каши с масляным глазком и ватную перину всё на той же лавке подле Гхомма.

В эту ночь кошмары с Укулукулуном меня не мучили. Я выспался и, полный сил, отзавтракал молочным коктейлем и экзотическими банановыми бутербродами. Во время принятия пищи заявился не кто–нибудь, а сам Король Брен. Трёхголовая красы держалась очень важно и даже несколько заносчиво. Король Брен начал потчевать дирижёров–оптиков Жёлтой Башни колючими эпитетами, а те, потупив взгляды, стоически их сносили, потому как знали, что рыльца у них (особенно у Дукаса) в пушку. Король Брен поведал мне, что его Запасные Зеркала скорректированы на уже имеющуюся заготовку, и что ночью я непременно увижу всю мощь Красной Башни. К обеду меня посетила Импрет. Её Запасные Зеркала также вступили в дело. Радостно потирая ладони, я стал караулить вечер… Скоро! Уже скоро! Однако… Вопреки чаяньям, наступившие сумерки принесли мне горечь разочарования. Пульсар проявился на небе неполностью. Видимо, для его воплощения мощности Запасных Зеркал всех Башен было недостаточно.

Собравшись в изящных покоях Синей Башни, мы все крепко призадумались, как нам быть. Идеи предлагались разные, впрочем, конструктивных и по–настоящему хороших озвучено так и не было. Всё сводилось к тому, что моя задача невыполнима и тут… Из–за вазы с васильками вылез Омм. Он громко заговорил так, чтобы его могли услышать все присутствующие.

— Калеб…Благодаря тебе Отражатель вновь функционирует, но многие его механизмы всё ещё пребывают в недееспособности… Тьма сидит в сердцевине моего комплекса…Только изгнав её, ты достигнешь успеха.

— Да! Да! Я знал! Знал, что наш покровитель среди нас, да! Прости меня! Тысячу раз прости!

— Мы скучали по тебе, Горгон! — протявкал Король Брен.

— Я хочу тебя обнять, где ты?! Появись сам! — воскликнула Фирджи.

— Надеюсь, ты не злишься на нас, ведь иной раз мы огорчали тебя своими выходками.

В один голос прочирикали дирижёры–оптики.

— Я всё… знаю. И про Приумножающие Триплексы, и про Гиро, и про чрезмерное увлечение власти Чесалочки… но сейчас не об этом.

— Что парня будет ждать в этой сердцевине? — спросил Джейкоб. — Опасности?

— Да… Калеб, я открыл Лучезарный Замок… иди и победи зло, что таится за ним… ослаб…больше не могу говорить.

— Что может скрываться за Лучезарным Замком? — осведомился я у притихших жителей Отражателя.

— Скорее всего, Амаста, — ответила за всех Импрет. — Мы никогда не заходили в личные палаты Горгона Преломляющего Оттенки, потому что там всегда стоял барьер. Теперь наш покровитель его снял. Для тебя. Чтобы попасть к Лучезарному Замку иди за синими красками к многоцветию. Главный коридор приведёт тебя туда, куда нужно.

— Вы не пойдёте со мной?

— Нет, — покачал тремя головами Король Брен. — Путь туда закрыт для нас.

— Да! Горгон Преломляющий Оттенки даёт тебя шанс сделать то, что ты задумал, и помочь нам! Да! Как я и говорил тебе, помнишь, в самом начале нашего знакомства, да, обоюдосторонняя выгода! Да! Помнишь?

— Что же, я — известный лихоборец, — усмехнулся я. — Пойду, разведаю, кому там надо накрутить «хвост».

— Мы будем держать за тебя кулачки, — пропела Фирджи мне в спину.

Поправив Светофильтры, я отправился в путешествие по Отражателю. Резная мозаика, обрамляющая каналы коридоров, вела меня сквозь завораживающие циклопические сталактиты и прихотливые изразцы Синей Башни. Томимый неопределённостью и волнением перед новой схваткой, я, тем не менее, не переставал радоваться мистическим агрегатам Отражателя. Когда тона стали более разнообразными, включающими в себя палитру всех красок, я создал заклинание Огня и оголил меч. Джейкоб предупредил меня, что впереди вырисовывается нечто страшное, хотя я и сам это чувствовал. По пути к ядру загадочного, возведённого на древних руинах строения, мною были усмотрены совсем уж странные сияющие магические предметы и чёрные лакуны, которые с каждым пройдённым шагом, кичились всё большей мрачностью. Белизна, мгла и многоцветие перемешались в какой–то невообразимый этюд. Постепенно, туннели заполнялись искрящимся туманом. И когда я подошёл к вычурной, испещрённой символами двери, поволока едва давала мне возможность глядеть впереди себя.

Толкнув створы, я просто обомлел. В овальных апартаментах, унизанных сотнями разнообразных драгоценных камней и зеркал, в воздухе, стиснутый адамантовой рамкой, висел огромнейший кристалл с заключённым внутри человеком. Внутри Амасты, а это была несомненно она, был запечатан Горгон Преломляющий Оттенки! Проникнув в мифическое сокровище, он стал сердцем Отражателя! Но… Несомненно, что в этом сердце точилась болезнь. Фигуру Горгона, всю вокруг, оплела весьма гнусная обсидиановая кобра. Вонзив в пленника клыки, она лениво высасывала из него кровь. Когда я подошёл к Амасте, змея внутри её полости оторвалась от своего жуткого занятия и вперила в меня свои агатовые зрачки.

— Шшшш! Маг! Еслишшш ты приблишишьсяяя, то я убью, шшшш, его! — прошипела кобра.

— Кто ты? — сглотнув липкий комок в горле, спросил я.

— Её зовут Хадра, — приоткрыв веки, сообщил мне Горгон Преломляющий Оттенки. — В своих исследованиях я зашёл слишком далеко и не усмотрел, что Амаста не так безопасна, как мне вначале показалось… Хадра — приспешница Пёстрого Бога. Его цепная собака…

— Шшш! Заткнись, глупец, а не то, шшш, я выпью тебя до дна!

— Не выпьешь. К сожалению, Пёстрому Богу я нужен живой, — болезненно скорчившись, отозвался Горгон Преломляющий Оттенки.

Было ясно, что Хадра доставляла Горгону непомерные муки.

— Я так устал, Калеб… Освободи меня… Разбей Амасту… И тогда… Вырвавшаяся из неё энергия перекочует в Запасные Зеркала…их силы хватит, чтобы Отражатель сформировал пульсар для Привратника… Я всё устроил…

— Не слушшшшай его, но послушшшшай меня! — огибая тело мученика подобно лиане, шикнула Хадра. — Я сама, шшш, дам Запасным Зеркалам силу, шшш, только уходи… Оставь меня и мою добычу! Шшшш!

— Разбей его, молю… Или она будет меня пытать всю оставшуюся вечность…

Рядом со мной материализовались Омм, Умм, Гхомм и Хромм с Доппельгангером Кроля Брена.

— Через стража, связанного с Отражателем, ты пробьёшься… в Амасту и взорвёшь её изнутри…

— Шшшш! Только попробуй! Шшшш! И ты присоединишься к своему дружку! — ударившись тупорылым носом об стену Амасты, угрожающе просипела Хадра. — Оставь меняшшш! И я выполню, шшш, что обещала!

Передо мной встал нравственный выбор — попытаться побороться с Хадрой и прекратить страдания Горгона Преломляющего Оттенки или оставить всё как есть, и довериться пестрящей чёрными бликами каменной кобре. С одной стороны меня подначивало чувство не ввязываться в драку и пойти по лёгкому пути, а с другой (я перевёл взгляд на ожидающего моего решения искусанного старика) — мне никогда не нравились змеи!

— Отпусти Горгона, и никакого боя не будет! — крикнул я, грозно приподнимая Лик Эбенового Ужаса.

— В далёком прошшшшлом Горгон украл Амасту, шшш, у Пёстрого Бога! Он завладел её секретами, шшш, теперь он за это платит! Шшш! Мойшшш ответ — нет!

— Тогда нам придётся сразиться.

Сконцентрировавшись на сущности лже–оболочки Короля Брена, я почувствовал ментальный толчок. Моё сознание закрутилось, и я оказался в комнате–калейдоскопе, где среди всевозможных цветов самую значимую роль играли тёмные тона. Через секунду весь мрак стушевался в одну точку, вспух, а затем обратился в дородную, переливающуюся обсидианом кобру с адамантовым «капюшоном» и пиковидным хвостом. Целиком чудище было футов десять. Хадра привстала на хвост и сердито зашипела:

— Ссссвежий! С тебя я напьюссссь крови ссссполна!

— Скорее, я завяжу тебя узлом! — с дрожью в голосе воспротивился я.

— Наглец! Шшшш!

Хадра сделала молниеносный бросок, но я, испытанный множеством сражений, ловко отклонился и шваркнул Альдбригом между испускающих пар ноздрей. Удар выбил из твёрдого обсидиана лишь искры.

— Ты мне нипочём! Шшш! Я загоняю тебя, а потом буду медленно и долго вкушать твою мякоть! Шшш!

— Размечталась!

Я перекувыркнулся, ушёл от ядовитых зубов и, прислонившись к стенке, кинул заклинание Огня, дотоле трепыхавшееся на Лике Эбенового Ужаса. Раскалённая сфера попала в цель и… к моему глубочайшему огорчению, не причинила змее никакого вреда. Отряхнувшись как мокрая кошка, Хадра вновь устремилась на меня.

— Жалкий человечишшшка! В Амасте ты мне не страшшшен!

Тут среди многогранного блеска проступили черты Горгона Преломляющего Оттенки.

— Калеб! Харду можно победить, если использовать краски!… Аргх… Светофильтры!…

Лик Горгона потонул в туне мучения, а затем исчез вовсе. Что Светофильтры? Что с ними надо сделать?! Я подпрыгнул и вовремя, так как змея впилась клыками в алмазную оглоблю, прямо туда, где только что стояли мои ноги. От такого телодвижения Светофильтры соскочили с моей переносицы и я, ослепнув от яркости и насыщенности цветного колорита, вопреки всему увидал три камня близнеца — Омма, Гхомма и Умма. Они, как неугасающие маяки, застыв в разных оконечностях Амасты, источали чистое сияние своих тонов. На самом верху, ровно посередине, над ними ярился Хромм, на котором сидел эфемерный Доппельгангер.

— Повели…ему, — еле расслышал я голос Горгона Преломляющего Оттенки.

— Шандарахни–ка по Хадре чем–нибудь свеженьким! — возопил я, перескакивая с места на место. Волшебная кобра едва не сцапала меня за бок!

Из переливающегося радугой Хромма вылетела лавина зелёного пламени. Она угодила Хадре в голову, и та запылала изумрудным костром. Змее это страшно не понравилось. Она заверещала и, изогнувшись, попыталась сцапать лже–оболочку Короля Брена. Мощные челюсти ухватили лишь воздух, а Доппельгангер остался сидеть там же, где и сидел. Видимо для Хадры он был бестелесен. Кипя злобой, кобра вновь переключилась на меня, но я уже сообразил, что предпринять дальше.

— Страж Отражателя, скрепи Хадру антрацитовым цветом!

Тотчас Доппельгангер воздел свою ирреальную лапку, и змею стиснули бело–серые цепи. Я собирался прокричать новый приказ, но вдруг Хадра извернулась и тяпнула меня за руку. Необычный кристаллический яд заструился по моим венам. Я заорал от боли, когда мелкие песчинки–стёклышки стали резать мою плоть.

— Так тебе, так, шшшш! Меня не победить!

Мне сделалось дурно. Изо рта и носа полился розовый пенящийся поток. Я покачнулся и упал, чем, естественно, воспользовалась сквернавка Хадра. Она ухватила меня за ногу и подтащила поближе к себе. Я изнемогал от страдания, однако сообразительности не терял. Мне пришло на ум воспользоваться помощью Отражателя не для нападения, но для исцеления, как это сделала Фирджи после моей битвы с Яцком, поэтому я повелел:

— Отражатель, затяни мои раны и вытрави яд!

Подействовало. Меня окутали тёплые лучи, которые заживляли кожу и изгноняли из тела хворь. Впрочем, я все ещё находился в объятиях Хадры. Она обвила меня кольцами и начала давить. Я завопил.

— Сссдавайссссся, и я пощажу тебя! Шшшш!

— Нет! Доппельгангер! Дай ей по макушке чем–нибудь оранжевым! — борясь с удушьем, прохрипел я.

Я не видел, что произошло, но Хадра зашипела. Покрываясь малюсенькими рыжими факелами, она откинула меня на блистающую глыбу. Я ударился очень сильно. Кряхтя и охая, как дед, я в самый последний момент увильнул от пудовых клыков.

— Пора с тобой поговорить по–взрослому! Отражатель, взорви тут всё к троллям!

Не защищённый линзами Светофильтров, я чуть не лишился зрения. Маревое сияние пронзили тысячи сочных, истирающих сетчатку, всполохов. Я охнул. Круговерть понесла меня куда–то вниз. Когда сознание и способность видеть вернулись ко мне, я понял, что нахожусь напротив треснувшей Амасты. Горгон Преломляющий Оттенки развалился на полу, а Хадра, извиваясь, ползла ко мне.

— Поглядим, как ты сильна вне своего логова! — рявкнул я, с размаху приложив Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса к морде гадины.

Меч отколупнул часть обсидиановой физиономии, а посох довершил всё красным взрывом. Хадра возопила, дёрнулась пару раз, потом сникла и осыпалась мелким крошевом. Всё! Устало дыша, я доковылял до Горгона.

— Калеб…спасибо тебе, — мокрыми от крови губами промолвил старик.

— Подожди, сейчас я тебя вылечу!

Я повернул голову и… не обнаружил Доппельгангера. Умм, Омм, Гхомм и Хромм пропали.

— Меня не спасти… Отражатель дестабилизировался… вся энергия сейчас в Запасных Зеркалах…

Горгон Преломляющий Оттенки приподнялся на локтях.

— Многое открылось мне… Отражатель давал шанс прозревать… Твой кинжал… Он служит…

Старик обмяк и я понял, что его жизнь подошла к концу.

— Почему последние слова Горгона были про тебя? — нахмурившись, спросил я у Джейкоба. — Что значит «он служит»?

— Не знаю, парень. Может во мне ещё есть какие–то нераскрытые полезные силы, которые могли бы послужить тебе в путешествии?

— Думаешь, Горгон собирался про них поведать, да не успел? Ладно, потом это обсудим.

Встав с колен, я, вздохнув, прихватив кусок Амасты (авось, в хозяйстве пригодиться), направился к выходу.

Глава 6. Сущность Добра

Для мага мистическая сила и знания являются первоосновами жизненного уклада. Без них нельзя победить противника и додуматься, как распутать сложную загадку. Однако частенько этих двух составляющих бывает недостаточно. Удача — вот краеугольный камень, на котором зиждется любое предприятие. Ты можешь быть каким угодно могучим и знающим, но если везение не на твоей стороне, то любая оплошность может столкнуть тебя в гроб. По правде говоря, я не могу назвать себя ни великим колдуном, ни тем более всеведущим мудрецом, и всё же есть та, кем я обласкан, а именно Фортуной. Преодолевая все препятствия Отражателя, я несколько раз был на волосок от гибели, и только фарт хранил мою голову на плечах. Сейчас, после похорон Горгона Преломляющего Оттенки, находясь в Жёлтой Башне и наблюдая в окуляр Искателя, как на ночном небе ярко горит пульсар, я содрогаюсь от того, что мог стать закуской прожорливой Хадры или лишиться кожи под ножом мечтавшего воплотиться в явь Доппельгангера Импрет. Впрочем, это всё позади, а впереди новые трудности и опасные приключения.

— Куда ты теперь? Да? Куда пойдёшь? Да? Да! — пропищал Дукас, вместе со мной любуясь звёздным заревом в одну из продолговатых трубочек.

— Вернусь к своему дяде Снурфу.

— Он, наверное, заждался тебя, — кивнула Фирджи. — Такой племянник хороший вырос! Прямо загляденье!

Я чихнул, а Джейкоб пролязгал:

— Прямо от нетерпения сгорает. Небось, хочет нарезать парню новых заданий.

— В этом ты прав, — задумчиво протянул я, отстраняясь от Искателя. — Я переночую у вас, а затем тронусь в путь.

— Знай, что в Отражателе ты всегда желанный гость! Да!

— Как я сказал вам ранее, ваша работа здесь закончена. Неужели вы останетесь? Даже после того, как Горгон Преломляющий Оттенки отошёл к праотцам?

— Плоскогубцы–молоточки, а куда мы пойдём? — удивилась Фирджи. — Жёлтая Башня — наш дом, и мы её не бросим!

— Мы очень скорбим по Горгону, да, но надо как–то всё поддерживать тут в порядке! Да! Он бы так хотел!

— Я вас понимаю. Могу я рассчитывать на постель?

— Да! Как всегда, твоя лавка с того края! Да!

Ложась на ватную подстилку в блеске лимонных и золотых отсверков я вопреки удачно завершённой компании проникался страхом. Предстоящая дрёма пугала меня. Я отчаянно не хотел увидеть вновь бесстрастное, но в тоже время отвратительное лицо Укулукулуна. Как я смогу противостоять ему? Поможет мне Бракарабрад? Но как? Отныне каждый мой сон будет ввергать меня в уныние. Я буду изматывать себя до потери сознания и только потом ложиться спать. Закрывая глаза, я готовился не к отдыху, но к битве…

Впрочем, сегодня Укулукулун так и не пришёл ко мне. Я проснулся, позавтракал манкой и, попрощавшись со всеми дирижёрами–оптиками (Король Брен важно пожал мне руку, а Импрет поцеловала в щёку), отправился обратно в Первородный Соблазн. Покинув Отражатель и помахав трёхголовому стражу в малюсеньких коронах (Хромм исчез, но Доппельгангер нет, по всей вероятности при паталогическом расстройстве комплекса линз он впитал в себя чёрный кристалл и стал полностью осязаем), я извлёк из сумки Кампри и что есть силы кинул его об землю. Сапфировые створочки задрожали, и из необыкновенного ореха выпрыгнул Юнивайн. Он присел в копытах, и я легко запрыгнул в седло.

— Мой добрый друг, неси меня к монументу Ураха! Здесь я со всем разобрался!

Ветер обдал моё лицо холодной пощёчиной. Мы понеслись вниз, сквозь рябиновые заросли, обрамлённые постаментами–лампадами, и дальше, дальше, дальше. Пока я скакал, я думал: что же мне уготовил Привратник? Зеркальный пульсар горит, да, но каким образом он поспособствует пробуждению Фарганорфа? Что мне надо будет сделать теперь? Меня снедали мысли, а эфирные подковы Юнивайна — мили. За целый день мы сделали всего три небольших привала. Что знаменательно, во время стоянок мой призрачный товарищ не покидал меня. В конце концов, к самому вечеру Юнивайн притормозил у размашистого дерева, обмётанного лишайником. После того как я с него слез, он влился в Кампри. Я сел под тугую вязанку корней и задумчиво достал подобранный скол Амасты. Мне припомнилось то, что говорила лже–оболочка Импрет — раньше Амаста могла воскрешать людей из мёртвых. Надо произвести кое–какие опыты… Хадры больше нет, а вот Серэнити, я надеюсь, ещё жива. Вдруг сила, дремлющая в Амасте, может отвратить действие Живой Воды, которую та выпила под разрушенными вратами Эльпота?

Привычно почесав подбородок, я отложил радужный кристалл и воззрился на Лик Эбенового Ужаса. Раньше у меня не было времени повозиться с посохом, но сейчас, когда как–никак появилась свободная, а самое главное спокойная минутка, и я решил им заняться. Лик Эбенового Ужаса принадлежал кудеснику из Мил’Саак, Милтару Бриззу. Он был настроен на него, а я нет… Надо восполнить этот пробел. Посох для мага — что меч для воина — его святая святых, и от того, как он «лежит» в руке зависит многое! Я пользовался Ликом Эбенового Ужаса без вдумчивого подхода, словно слепец клюкой — так нельзя. Необходимо связать себя с ним, дать ему раскрыться…

Я возложил ладонь на череп и прошептал заклинание:

Служил ты ранее иному.

Сегодня будет по–другому.

Отныне я — твой властелин!

Так вверь же мне свой турмалин!

Скрытый под черепом камень зарделся красным. Из глазниц Лика Эбенового Ужаса пошёл дым — он сопротивлялся, да я другого и не ждал. Покумекав, я произнёс:

Сломаю волю я твою

И навяжу тебе свою.

Ты сильный — я в сто раз сильнее!

Ты верный — нет меня вернее!

Ладонь обожгло раскалённым металлом, однако я и не думал убирать её с черепа. Моё упорство вот–вот должно было сломать сопротивление посоха.

Упрямый ты, и то — прекрасно!

Но вот перечить мне опасно.

Сотру я древко в порошок,

Не посчитав то за грешок!

Из–под сомкнутых пальцев повалили струйки пара. Руку жгло, как будто я схватил ею горячий уголёк. Я был близок к победе, и всё же упрямство, с которым мне противостоял Лик Эбенового Ужаса, могло перечеркнуть все мои старания. По вискам потёк пот, но я не останавливался на достигнутом.

Вместе — мы — стойкость,

Вместе — мы — власть!

И не дадим мы друг–другу пропасть!

После этих коротких двух строк череп Лика Эбенового Ужаса нестерпимо зарделся красным, а затем, разродившись яркой вспышкой, потух, только во впадинах глазниц не пропали две алые точки. Я ощутил, как от запястья к плечу растекается река силы. О да, Милтар Бризз знал толк в магическом оружии. Надо его протестировать. Сосредоточившись на посохе, я создал заклинание тёмного искусства — Бесовскую Оторопь — очень мощную штуку с парализующим эффектом. Прицелившись в небо, я выстрелил. Фиолетовая, ромбовидная мембрана со свистом пульнула ввысь и там рассеялась на губительные крупицы, разлагающие своей едкой сутью сам воздух. На чародейство я не задействовал даже половины той концентрации, что мне обычно приходиться из себя выжимать на столь серьёзную волшбу — это просто чудесно! Трепещите, мои враги, Калеб Шаттибраль обзавёлся острым жалом! Мой старый посох — Ночь Всех Усопших был приспособлен к обширному кругу колдовского действия, а Лик Эбенового Ужаса узкоспециализирован — его предназначение — убивать. Мне и раньше попадали в руки подобные артефакты, но столь разрушительным я завладел впервые. Положив на колени обломок Ночи Всех Усопших, с треснувшим альмандином и затаённо румянившийся турмалином Лик Эбенового Ужаса, я подумал — какой из них мне более близок? С одной стороны мне привычна гармония, а с другой… Возможность постоять за себя имея отличное подспорье — тоже не дурна. Хотя что тут рассусоливать, что да как, ведь Ночь Всех Усопших сломан, и выбора сейчас у меня нет.

— Парень, ты спишь?

— Нет, Джейкоб, ковыряюсь в своих вещах.

— Скоро отправимся домой.

Я ухмыльнулся.

— Стосковался по Лесу Скорби? Подожди, ещё Фарганорфа починить надо.

— За этим дело у тебя не станет, я уже привык, что ты можешь разрулить любую ситуацию.

— Эй! Это комплимент! Сознавайся, зачем подлизываешься?

— Ну ладно, ладно! Мне хочется у тебя узнать: есть ли всё–таки лазеечка вернуть меня в… — Джейкоб сделал паузу, которую я заполнил:

— Дать тебе тело? Так?

— Да.

— Это интересный вопрос…

— И?

— Ты хочешь, чтобы я тебе ответил на него?

— Коротко и чётко. Без своих научных закидонов.

Я рассмеялся.

— Ну ладно. На первый взгляд, как я тебе уже однажды сказал, ты скован с кинжалом навсегда. Но вот парадоксы никто не отменял. Вспомни хотя бы то, что вопреки правилу Юджина у тебя появилась постоянная речь и ощущения. Предположим, что при феноменальном раскладе, правда, не знаю, что должно произойти, ты будешь способен разорвать мои чары, затем вновь стать призраком и вселиться в человека.

— Теоретически ты не отрицаешь данную аксиому?

— Я даю один процент из тысячи. Наверное, ещё какой–нибудь легендарный маг типа Квиля Лофирндваля или существо, наделённое божественной силой, тот же Ютвинг, могли бы прокрутить «Ритуал Освобождения», но где ты их сыщешь?

— Не так и плохо, не так и плохо, — пробубнил сам себе Джейкоб.

— Я спать, — потянувшись, сказал я. — Вверяю тебя самое ценное, что у меня есть — мой сон.

— Да, да, медведи, волки, ведьмы, фантомы, я всё помню.

— Отлично, спокойной ночи, — проговорил я, укладывая голову на сумку.

Заснуть я не мог достаточно долго. Я ворочался и мёрз, и сон никак не шёл, но потом…

Меня унесло на чёрную травяную равнину с низенькими кустарниками, опутанными толстыми белыми прядями. Вокруг них, как серые мотыльки, кружили хороводы люди в капюшонах. Они пели мерзкие песни и то и дело воздевали свои руки с белёсыми мотками к небу, да не просто к небу, а к целой паучьей сети! Вместо звёзд на ней липли разнообразные пленники, а по центру, на тугой верёвке свисал Укулукулун. Он был крошечным, но с каждой секундой все увеличивался и в конце концов его костяные сапоги упали на смрадную землю прямо напротив меня. Огненные глазницы горели такой нестерпимой злобой, что я, встретившись с ними взглядом, едва не упал в обморок. Люди выудили из своих плащей призрачные факелы и обступили нас со всех сторон. В моих перчатках проступила Путаница и торфяной, с прихотливой резьбой, ключ. Архонт медлил, он наслаждался мучениями, которые я испытывал от его лиходейских очей–воронок. Казалось, они выворачивали меня наизнанку и ввергали в безумие. Сколько я так простоял? Не знаю. Моя спина одеревенела, а мышцы при этом изводились в судорогах. Пытка была страшной, и рассудка я не терял, только потому, что пальцы мне неестественно согревала Путаница. Вдруг шкатулка слегка приоткрылась, и из неё вышел пар, который обратился очень высоким человеком в синем пластичном доспехе. Он проговорил:

— Отпусти его, архонт.

Лицо Укулукулуна подёрнулось брезгливостью.

— Бракарабрад, отшельник Серебряной Росы, как смеешь ты входить в Дом Тобольдо? Или тебе не дорога жизнь?

— Ты знаешь, что наш поединок будет тяжёлым, и раны тебе придётся зализывать долго.

— Я давно мечтал прихлопнуть самого недостойного из любимчиков нашей Госпожи!

Укулукулун сжал кулак, и меня пронзило такой болью, что я упал на колени.

— А ты, ничтожество, следи за тем, что с тобой произойдёт в скором времени.

Сама собой моя голова приподнялась, и я стал взирать на двух таких разных и таких неуловимо похожих воина. У Укулукулуна в руках возник удивительной тесьмы меч и великолепный алебастровый щит, мерцающий россыпью алмазов, а у Бракарабрада — резная булава. Хор людей возвысился настолько, что я стал глохнуть. Они извращённо чмыкали, прешепетывали и скандировали «Укулу, Архо! Укулу, Табольдо! Укулу, Рифф!»

Первым удар нанёс Бракарабрад. Он размахнулся и что есть мочи столкнул булаву со щитом. Посыпались искры. Меч взвился и едва не достал горла моего защитника, который сделал шаг назад в самый последний момент. Финт, наскок, отступ, затем блок и контратака — Бракарабрад разыгрывал «карту» осторожно, пытаясь нащупать слабые места Укулукулуна, но их не было. Архонт, по моему мнению, являлся непревзойдённым мастером меча, достойным сразиться с самим Нолдом Тёмным. Лезвие клинка скрестилось с булавой, вывинтилось и по касательной проехалось по доспехам Бракарабрада, оставив после себя глубокую полосу шрама.

— Ты ничто по сравнению со мной! Архонтом! Господином всех арахнидов! — выкрикнул Укулукулун со смешком на устах.

— Серебряная Роса не твоя челядь, иначе бы ты со мной тут не судачил, — спокойно ответил Бракарабрад, уходя в оборону.

Зарницы–глаза Укулукулуна дрогнули и он рассмеялся:

— Я вижу! Ты мёртв! Твоя дочь последняя из Серебряной Росы, значит, твоя смерть здесь будет самая настоящая!

И после этих слов натиск архонта утроился. Его невообразимый меч, сплетённый из молочных прутиков, разил Бракарабрада без пощады. Твёрдая синяя броня, вся изрезавшаяся, уже покрылась кровяной поволокой. Однако, отшельник Серебряной Росы, её обладатель не падал духом. Было видно, что он ни за что не сдастся и… в его «кармане» оказался сюрприз. Из ладони Бракарабрада вылетела сетка. Она оплела Укулукулуна и тот в короткий миг замешательства пропустил сильнейший таран булавы. Корона–паук съехала с длинноволосой головы набекрень. С черепа полилась алая струйка. По–волчьи хмыкнув, архонт, единым махом разорвав сеть, без труда блокировал следующий удар. Сделав Бракарабраду подножку, он навалился на него коленом и вогнал меч в руку, туда, где сочленялись пластины на локте. Отшельник Серебряной Росы не издал ни звука. Пинком сбросив с себя Укулукулуна, он обманно крутанул булавой и пихнул архонта плечом. Пошатнувшийся Укулукулун принял щитом молниеносную атаку зубчатого оружия. Люди выли так надсадно и фанатично (Тобольдо, Тобольдо, Тобольдо), что я, гложимый агонией их песнопения, уже мечтал, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки. Между тем, Укулукулун закинул щит за спину и простёр на Бракарабрада отвратительную белёсую длань. С пальцев сорвался шар невообразимого цвета и вмазался отшельнику Серебряной Росы по торсу. Бракарабрад скрючился и, задыхаясь, повалился недалеко от меня. Победным, неторопливым шагом Укулукулун приближался к своей жертве.

— Червяк, тебе ли было прыгать выше своей головы, — проговорил он, занося меч над Бракарабрадом.

— Ты никогда не умел смерить свою гордыню!

В последнюю секунду отшельник Серебряной Росы воздел булаву вверх, и она успела перехватить летящий вниз клинок. Развернувшись в полуприсяде, Бракарабрад стукнул кулаком по коленной чашечке противника. Раздался противный хруст, а вместе с ним и вой Укулукулуна. На следующую секунду Бракарабрад остриём булавы разрезал, казалось бы, прочный доспех архонта. Из брюшины повалил вонючий дым.

— Чувствуешь боль? Она настоящая, и умереть ты здесь можешь точно так же, как и я.

— Довольно разговоров!

Архонт кинул в Бракарабрада щит и пока тот уклонялся, он прыгнул ко мне и приставил кончик меча к моей шее. Он давил, но магия Путаницы не давала ему причинить мне физический урон. Рифф хранила меня.

Укулукулун выругался и вновь свёл свой мистический меч с булавой Бракарабрада. Обмениваясь ратными приёмами и терпя увечья, обасоперника тяжело дышали. Прошло ещё минут десять беспрерывного боя и тут, Бракарабрад, весь израненный, после нескольких пропущенных уколов, внезапно приложил перчатку к лицу Укулукулуна. Из неё вырвался световой луч и архонт, издав дикий крик, рухнул на колени.

— Теперь! Ты! Мой! — членораздельно возвестил отшельник Серебряной Росы. — Властью, данной мне Рифф, повелеваю оставить Калеба в покое!

— Не-е-е-ет! — взвыл архонт, отсекая мечом руку Бракарабрада.

Меня и всех присутствующих закрутило по равнине со скоростью листопада. Небо–сетка разорвалось и нас выкинуло в пустоту…

Я проснулся с горечью во рту и ломотой в суставах. Моя мантия, хоть и была тёплой, не сумела спасти от ночной стужи. Весь дрожа, я ощупал пальцами своё горло — всё в порядке. Укулукулун мог пытать меня ментально, но, когда дело доходило до настоящих увечий, тут его власть заканчивалась. Тяжело вздохнув, я уставился в свинцовые тучи. Скоро должен был начаться дождь. Я люблю своенравную погоду, особенно она мне нравится, если осенняя хандра застаёт меня дома. Эх, когда–нибудь я ворочусь в Шато…

Юнивайн не откликнулся на мой призыв, и я пошёл пешком. В полдень мною был обнаружен орешник. Я взял кое–какую снедь у Фирджи и Дукаса и поэтому голода не испытывал, однако пожевать маслянистый фундук никогда не вредно. Мы тихо беседовали с Джейкобом на разные отвлеченные темы, которые всегда вытекали в одни и те же вопросы — что нас ждёт впереди? Каким образом мне удастся вырвать из себя Искривителя Реальности? И не разберёт ли меня Фарганорф на составные части, когда очнётся его сознание?

Мало–помалу день клонился к закату. Отыскивая обратную дорогу по природным ориентирам, я с доброй улыбкой вспоминал Альфонсо Дельторо. Это он научил меня многим тонкостям следопыта. К самому вечеру откликнулся Юнивайн, и я снова понёсся так быстро, что мне заложило уши. Мы скакали всю ночь и к самому утру вывернули к аллегорической древесной аркаде. Я остановил Юнивайна, и оставшийся путь продолжил на своих двоих.

Солнце прелестно подсвечивало листву, что немного развеивало мою зевоту. Я рассчитывал добраться до Первородного Соблазна и там вздремнуть, пока не объявится Привратник. Дубы приветливо кивали мне раскидистыми ветками, пахло осенней землей и чем–то свежим. Монумент Бога Света высился передо мной гранитной громадой. Кто видел его таким? С человеческими чертами и головой из огня? Таким он изображён на страницах безымянной книги, содержащей в себе Пророчество Полного Круга. У меня было чувство, что его срисовали туда именно с этой натуры. Древняя гранитная скульптура–гора выглядела так внушительно, что я невольно снял капюшон, входя под её сени. Потянув на себя кольцо двери, я вошёл внутрь. Поднимаясь по циклопической лестнице, заворачивающейся кальдерой, я осматривал фрески с эпическими событиями из жизни Ураха. Я был готов поклясться, что многие из них видоизменились и стали другими. Первородный Соблазн, м-да, каково же твоё истинное предназначение?

Мои ноги пронесли меня мимо Фарганорфа к уже знакомому столику и очагу, где я отведал не столь вкусного енота. Надеюсь, что в новую встречу с Привратником мне есть никого не придётся… Я прошёлся вдоль полок, заставленных причудливыми вещами. Особенно мне понравился корабль в миниатюрной бутылочке. Лакированный и покрашенный, он пленил меня своим реализмом и соблюдением всех тонкостей и нюансов, которые встречаются на настоящей морской каравелле. Повертев его туда–сюда, я решил взять его с собой. А почему бы и нет? Если выберусь отсюда, то потом установлю бутылочку на видное место, буду любоваться и вспоминать своё чудесное воскрешение из мёртвых. Ха! На пробке прозрачной тары интуитивно понятным языком вилось название судна — «Ригель». Что же, имя вполне подходящее. На донышке мелкой тесьмой также точился текст — «Кинувший меня в море — поплывёт на всех парусах». Неужто мне в когти попала магическая безделушка? Люблю такие!

Я присел на кресло и в полусне принялся ждать Привратника. Долго караулить он себя не заставил. Не прошло и двух часов, как я услышал скрежет. От заполнивших залу магических интерференций волоски на коже встали дыбом. Ко мне шаркала мартышка с удивительно внимательными глазами. В её груди зияла рана, и кажется, для животного она не так давно стала смертельной.

— Я вижу, ты выполнил, то, что я просил.

— Да. Пора отделить меня от Фарганорфа, — кивнул я, ощущая лёгкую дрожь в лодыжках.

— Теперь узнай, что для этого надо сделать.

Я затаил дыхание.

— Первородный Соблазн — одно из самых старых дарохранилищ Гамбуса, — изуверски трепыхаясь, начал Привратник. — В нём Бог Света оставил Свою Благодать. Тот, кто пройдёт семь Его ступеней, преодолеет семь смертных грехов, сможет прильнуть к Ней и таким образом овладеть тем, в чём более всего нуждается. Тебе будет дан выбор — ты знаешь, что должен попросить.

— Почему же ты не обяжешь меня взять Корону Света?

— Потому что подношения Ураха нематериальны.

— Что будет, если я не осилю какой–нибудь из грехов?

У изводящейся в конвульсиях мартышки, на мордочке появилась тень задумчивости.

— Семь ступеней — семь достояний Назбраэля. Тот, кто не справиться с ними — упадёт в Бездну.

— Вот уж не сахар.

— Пульсар Пёстрого Бога, Ходящего по Краю Гамбуса, отворит для тебя замок, приводящий к Сакральному Семиступью. Однако прежде, чем ты пойдёшь к нему, услышь меня — Если ты одолеешь препятствия Первородного Соблазна, попадёшь к себе домой и там попытаешься забыть моё повеление или обмануть мои ожидания, то я узнаю об этом и настигну тебя через Провал, что остался после смерти Тауруса Красного Палача. Ценой твоего отступничества станет беспросветная клетка в моей извечной тюрьме. Помни — я буду следить за тобой. Твоя душа в моей власти.

Я облизал пересохшие губы.

— Я понял… Но как же мне заставить Фарганорфа, восставшего во всём могуществе, вынести меня из Гамбуса?

— По моей воле, без тебя ему не вернуться в Килквагу.

Обезьяна кивнула мне.

— Ныне мы распрощаемся. Ступай в центр, туда, где творилось Пророчество Полного Круга. Когда выглянут первые звёзды — ты поймёшь, что надо делать. На этом всё.

Мартышка обмякла и колодой упала к моим ногам. Разговор с Привратником поверг меня в уныние… Стоп! Унывать нельзя — это один из смертных грехов. А какие остальные? Я понуро опустился на кресло. Гордыня, зависть, чревоугодие, блуд, гнев, алчность, ну и то, в чём я прибываю сейчас. А отчего я так раздосадован? Наверное, от того, что подозревал изначально — Привратник от меня так легко не отстанет — через прореху в Мироздании он будет наблюдать за моими действиями, и, если я его подведу, мне несдобровать. Вот же зараза! И Фарганорф! Какой Привратник умный — мол, дракон–лич тебя отнесёт в Килквагу. А если тот не захочет? Если ему будет больше по нраву остаться в Гамбусе? Что тогда?

— Я всё слышал, парень.

— И каково твоё мнение?

— Всё на мази.

— Уж и всё!

— А что ты печалишься? Отыщешь Корону Света — отдашь Привратнику. Жизнь продолжается.

— Ты такой оптимист, я смотрю. То, что Корона Света принадлежит королеве Констанции Демей — это ничего? Ничего, по твоему мнению и то, что впереди меня ждут неизвестные испытания Первородного Соблазна, и Его Величество Старейший Вирм Севера, для которого я не более, чем жалкая моль, также та ещё колоша!

— Оттого, что ты будешь лить слёзы и жаловаться, ситуация никак не изменится. Выше нос, пока ты не умер — ты жив.

Я горько усмехнулся.

— Твоя правда! Что же, подожду вечера — чувствую, он запомнится мне надолго.

Сумерки опустились быстро. В тревожных мыслях и за скитанием по Первородному Соблазну, я и не заметил, как прошло время. Подойдя к обугленному пульсару, на котором Урах испепелил Тауруса, я вздрогнул. Та самая Прореха — свидетельство превосходства Света над Тьмой, подёргивалась противоестественным глянцем. Через неё за мной будут наблюдать. В дыре, что Фарганорф разбил своим телом, засияли звезды, и я увидел, как с приходом ночи на небе проступает незримая днём инсталляция Отражателя. Цветистыми красками она упала на плиты, и они затрещали, и разъехались, являя под собой лестницу, уводящую вглубь гранитного гиганта. Пора приступать к выполнению задания. Посмотрим, насколько я испорчен…

Снизойдя ступенек двадцать пять, я оказался в просторном холле с семью пьедесталами–статуями. Одна из них, самая первая, олицетворяющая собою надменного мужчину, воздевшего подбородок кверху, переливалась золотистыми всполохами. Значит «гордыня» — будет моим первым грехом. Я открыл единственную дверь, исписанную странными символами, и вошёл… на громадную трибуну Магика Элептерум, разверзшую своё полотно над заполненной до отказа Толкучкой — великим базаром Шальха. Народу собралось столько, что казалось давка внизу стояла неимоверная. Все головы были подняты вверх и тысячи глаз смотрели только на меня. А я… в атласной мантии, отороченной белым мехом, простирал свой удивительный жезл над жителями столицы. Подле меня стоял Бертран Валуа в венце и низко склонившийся Драт, отринувший меня на вступительном экзамене в Академию. Он протягивал мне Дхимбу — ожерелье архимага Магика Элептерум. Я раздулся от собственной значимости — наконец–то меня оценили по достоинству! Вот то, чего я действительно заслуживаю! Я потянул к Дхимбе руки и тут в подсознании тревожно зазвонил колокольчик… Чтобы он мог значить? Почему он говорит мне — «не бери»? Дхимба моя по праву! Я очень долго старался и много работал, чтобы получить её! Вот и Бертран кивает, чего же я жду? Драт прогнулся ещё ниже, и я проникся таким всемогуществом, что мне захотелось пихнуть несносного учителя, нерассмотревшего мои задатки с самого начала… Дхимба практически касается пальцев, ещё чуть–чуть и все в Соединённом Королевстве узнают, что у них появился новый, одарённый, здравомыслящий архимаг! Да что же такое, почему предчувствия молят меня отринуть предложенное ожерелье?! Я попытался вспомнить, что же я такого сделал, чтобы получить столь великие регалии и… Это всё не по–настоящему… Я мастер–некромант, да, но ничего сверхчеловеческого не изобрел, и моя магическая сила не выше, чем у Бертрана Валуа… Нет, тут всё нечисто! Меня проверяют! Но кто? Огромным усилием воли, я, вместо того, чтобы взять Дхимбу отвёл её от себя в сторону…

Всё померкло, я стоял посередине пустой комнаты с лестничным пролётом, уводящим вниз. Значит грех «гордыни» я прошёл…Самое страшное, что моё сознание считало, что я действительно стоял на дугообразном парапете Магика Элептерум. Жуть… Первородный Соблазн — явно не простая штука. Надо быть очень осторожным — подумал я, нисходя на второй этаж. Тут постаментов-статуй осталось шесть. Теперь «горела» та, что представляла из себя сутулого старика, исподлобья глядящего на разодетого вельможу с большим мешком золота. «Зависть». Чему же я могу завидовать? Пора это узнать… Открыв дверь, я попал в кондитерский магазин. На мне были прорванные сандалии, перештопанные штанишки и замызганная рубашка. Мне — четырнадцать! И я прихожу сюда каждый день посмотреть на сладости и понюхать чудесные ароматы, витающие в стенах этого магазинчика на улице Скрипачей, в Ильварете. Передо мной стоит пухленький мальчуган, его папа покупает ему огромный кекс и коробку со свежеиспечёнными эклерами. А у меня нет денег… Я сирота. Ох, как же мне хочется, чтобы эти сласти принадлежали мне! Только бы один эклер оказался у меня в руках, и я был бы счастлив! Ну, пожалуйста, угостите меня тоже! Ах, этот взгляд мелкого мальчонки, уплетающего сдобу! Я бы всё отдал за малюсенький кусочек его кекса! Мои ручки сжались в кулаки. Это несправедливо! Почему у него есть вкусная выпечка, а у меня нет?! Я стал подкрадываться к сверстнику, с желанием отобрать его кушанье. Погодите… Ведь мне давно не четырнадцать лет… Наваждение и морок! Не нужны мне никакие липкие ватрушки! Я вполне могу себе их купить сам, если потребуется…

Круговерть. Постамент–статуя померкла. Блики и всполохи свечей кондитерского магазина сменились волшебными шариками света. Притягательные запахи, занимающие моё воображение, улетучились, уступив место затхлому воздуху. Разверзшийся проём манил меня углубиться дальше, ну так вперёд, не будем испытывать Первородный Соблазн задержками!

Прошествовав на новый уровень, я застопорился у скульптуры растолстевшей женщины. Она сидела у печки и набивала рот яствами. «Чревоугодие». Вот это уже ближе к теме, покушать я всегда любил. Собравшись с духом, я нажал дверь… О, Вселенная, какой же я голодный! Я только–только вернулся в Шальх, а конкретнее в тронный зал из длительного путешествия. Королева Эведенс посылала меня добыть ей сведения об одной зазнавшейся фрейлине, угрожавшей её репутации. В королевских покоях как раз отмечали день рождения Манфреда Второго, и Клакацин Тёмный, его благолепный отец, потчевал всех такими разносолами, что у меня чуть ли не ручьём текли слюни. Завидев, что королева Эведенс занята, я плюхнулся за резной стол и, навалив себе пюре и сёмгой под сыром, занялся тем, что стал набивать себе живот. Я ел и ел: грибочки, тарталетки, котлетки, перепелов и отбивные, при этом потусторонняя тьма, непонятно откуда взявшаяся, постепенно заполняла собою пространство под разукрашенными сводами. Что мне не нравится? Чернота, скорее всего, это преддверие шоу, которое хотел устроить придворный маг Астус для собравшейся знати. Почему я не могу налопаться? У меня как будто дыра в желудке. Я объел, наверное, уже полфуршетного стола… Надо прекращать! Но мне хочется продолжения банкета! Нет, так не пойдёт! Если я перестану обжираться, велика вероятность, что просто лопну по швам! Я откинул вилку и нож, и спустя десять расплывчатых секунд очутился в галерее с шестью несуразными фигурами. Получается «чревоугодие» я кое–как, но выдержал. Посмотрим, что Первородный Соблазн преподнесёт мне на этот раз.

Снова ряд ступенек и поджидающая четвёрка назидательных изваяний. Мушки–сверчки вились у полураздетой девы с обворожительными формами. Она лениво опиралась на стойку и пила из бокала. «Блуд». Ну, этим меня не проймёшь. Я умею держать свои чувства под контролем! Я шагнул за двери и… Повсюду пар! Трузд! На пути к Эмириус Клайн! Как же хорошо прогреть свои косточки в подгорном источнике!

— Калеб, старый гриб, принеси нам полотенца! Они остались в вашей комнате! — послышался звонкий голос Эмилии.

— Где? Я их не вижу?

— Да там они, на крючках! Аййй…

Эмилия в опасности — стрельнуло у меня в голове. С махровой стопкой я кинулся за разделяющие колонны женской секции. Моя подруга была цела и невредима, просто она поскользнулась и бухнулась в негу бурлящей воды. Завидев меня, Эмилия стала подниматься из неё, и я поспешно отвёл взгляд…

— Калеб, ну что же ты… Посмотри на меня.

Мне страшно хотелось это сделать, но я, тяжело вздохнув, только плотнее закрыл свои глаза.

— Не могу…

— Тут никого нету… Только ты и я…

Страсть практически обуяла меня, и только здравомыслящая ниточка вещала — здесь должна быть ещё Серэнити… но где она? Поблизости?

— Мы одни, Калеб, мой сладкий…

— Нет! — завопил я, изворачиваясь из объятий. — Мы не можем быть одни!

И тут же картинка смазалась, и меня перекинуло в Первородный Соблазн. Я отошёл от транса и едва не заплакал от обиды. Только невероятность произносимых слов и самой ситуации оттолкнули меня от греха… Я его победил. После того, как перчатки смахнули пот с висков, мои ватные ноги понесли меня вниз. Среди тройки статуй выделялась одна — люминесцирующий рыцарь с перекошенным от ярости лицом. «Гнев». Я вообще уравновешенный человек и меня сложно вывести из себя. Поворот дверной ручки и… Моему взору предстал Грешем — он только что разбил стеклянный шкаф, заполненный редкими зельями! Мои ноздри раздулись. Я был готов испепелить неаккуратного ученика. Отпихнув ковыляющего зомби с осколками в руках, мои уста разразились такими изощрёнными ругательствами, что острые уши вампира прижались к самой макушке. Ну, где это видана такая безалаберность! Играть со своими мечами в моей и без того тесной алхимической кладовой! Знает же, кровосос, что весь верхний этаж в его распоряжении! Нет, полез сюда! Видите ли, оттачивать мастерство клинка ему нужно было в узком пространстве! Ух ты, несносный клыкожуй! Грешем сжался, и мне вдруг стало стыдно. Ну чего я разорался, в самом–то деле? Наварю ещё зелий, всё равно у многих уже срок годности давно истёк и их нельзя было бы принимать… Нашёл, из–за чего ругаться…

На предпоследнем уровне Первородного Соблазна дышалось тяжело. Сюда, должно быть, не заходили уже очень давно. На гипсовом, переливающимся перламутром кресле восседал лендлорд, у колен которого громоздились мешки, нафаршированные невесть чем. «Алчность». Жадным меня не назовёшь, наоборот я постоянно хочу со всеми чем–нибудь поделиться. Я ступил в проход и… Шкафы с мистическими фолиантами забивали мой дворец от пола до самого потолка. Низенькие разлапистые трюмо ломились от разнообразных колдовских безделушек. Я шёл вдоль коридора и ощупывал магические камни на комодах. Целые горы свитков возлежали на секретерах. Сколько в них знаний! И всё это моё! Моё! И мне мало! Хочу ещё вагонетку волшебных палочек, сотню жезлов и тысячу посохов! Мне нужны уникальные гримуары и древние инкунабулы! Я присвою себе все чудо–медальоны и чудо–кольца! Мне нужно ещё мешков с закалёнными ретортами, рубиновыми ступками и самостучащими пестиками! Я упал на кучу позолоченных книжек — моё счастье в обладании! Из–за угла появился зомби, который донёс мне, что подвезли новую партию артефактов — она уже возле ворот. Я шустренько поднялся и выбежал на обсидиановое крыльцо! Здоровенная телега, запруженная чародейскими прибамбасами, тяжело кренилась под собственным весом. Я, было, подался к ней и вдруг оглянувшись, понял — это не мой Шато, а какой–то совершенно чужой замок! И все эти занятные перстни и телескопы — не могут принадлежать мне! Сокровища, неизвестно как попавшие в чужеродную обитель, пробудили во мне низменное чувство стяжательства. Я всегда был свободен от него. Мне нравится дарить! Я люблю отдавать и делать людям приятное! Ненужно мне все это барахло!

Наваждение прошло, и я вспомнил, кем являюсь и где нахожусь. Сейчас дотяну последнюю преграду Первородного Соблазна, и Благодать Ураха поможет вылущить из меня Фарганорфа. Я оправил измятую мантию, и, оглядев растрескавшиеся, уже не различимые за истечением веков фрески и оборванные гобелены, двинулся к мрачной ступенчатой воронке. Последняя статуя–монумент выглядела неимоверно жалко — расстроенный человек, подпирающий подбородок двумя руками, лил слёзы над озером. «Уныние». Много раз я бывал в казематах этого, выпивающего все силы, Духа Страдания. Сожмём зубы и приступим! С учащённым сердцебиением я пересёк дверной проём… Серое дождливое небо над головой, бередилось короткими вспышками молний. Виноград, мой лабрадор, поскуливает и глядит на меня. Квиль Лофирндваль поручил мне набрать сосновых шишек из леса возле Энигмы. Я набил ими лукошко и по привычке заглянул к папе и маме. Мой приёмный отец возвёл два надгробия и поставил лавочку, чтобы я мог на ней посидеть… Сейчас, когда летняя гроза должна вот–вот начаться, мне ужасно хочется плакать. Детские переживания о том, что я один во всём мире грызут меня и не дают радоваться жизни. Я так скучаю по маминому голосу, по её милым, тёплым руками и смеху! А папа! Как же мне его не хватает! Его опрятные чуть седые усы так задорно топорщились, когда он улыбался… За что, Вселенная, ты отняла их у меня?! Разве я плохой человек?! Разве я сделал что–то злое?! Не передать словами, как мне щемит в душе при воспоминании о моих самых ласковых и любимых родителях! Я захныкал, а потом зарыдал навзрыд. Тучи исполнились угля. Дождь заморосил на мою голову. Я упал на могилу матери и зарывался в неё ладошками… Мамочка, как я хочу тебя обнять! Меня всего окутало мглой. Виноград выл и тянул меня зубами за воротник, но я не желал уходить, мне хотелось остаться лежать здесь, с ними, до конца своих дней… Огромным усилием воли я оторвался от мокрой почвы и побрёл по направлению к гордому шпилю Энигмы. Гроза шипела мне вслед, но вопреки всему я знал, что мои мама и папа смотрят на меня с небес, что они рядом, что они со мной и я улыбался этому…

Тяжело выйдя из полузабытья, я ещё некоторое время тупо пялился на свои переплетённые пальцы. «Уныние» не взяло меня, а это значит, что я поборол все превратности Первородного Соблазна и обозначил, что достоин его Дара. Снизойдя в открывшийся простор, в помещение с невообразимыми кенотафами и портиками, источенными канелюрами, я подошёл к висящему в пустоте громадному золотому шару, лучившемуся энергией такой доброты и заботы, что у меня на губах заиграла нелепая змейка–смешнушка. Похихикивая, сам не зная над чем, я наперекор усталости почувствовал себя невероятно хорошо. Тепло от шара манило меня, и я потопал прямо к его многочисленным руническим кольцам–спутникам.

— Калеб Шаттибраль. Я — Ио, Хранитель Благодати Ураха, — раздался глубокий миролюбивый голос. — Хоть ты и не являешься исконным обитателем Гамбуса — я знаю о тебе всё. Ты попал в переплёт Высших Сил, и от того мне грустно.

— Мне очень приятно познакомиться с тобой, Ио, — ответил я, поклонившись потустороннему созданию. — Тогда тебе известно, чем наградить меня за то, что я смог претерпеть семь грехов.

— Конечно. Это так. Мне ведомо, что ты стремишься отделить себя от Фарганорфа, и я дам тебе Это. Однако ты заслуживаешь большего.

— Чего? — полюбопытствовал я, борясь с желанием дотронуться до одной из притягательных магических сфер Ио.

— В тебе сидят множество потребностей, и все они связаны не с твоей выгодой, но с дорогими тебе людьми. Урах — истинный Бог Света. Всемилостивый и Любящий, Он разрешил мне нарушать Правило одного Подарка для тех, кого я сочту Достойным Того. Я даю тебе выбор Просвещения. Задай вопрос о тех, кто мил твоему сердцу — и я отвечу.

Не думая ни секунды, я спросил:

— Как называется фиал, способный снять с Эмилии проклятье Тауруса Красного Палача?

— Этот фиал именуется Светочь. Ранее целый, а ныне разбитый на осколки, Светоч — древний и очень могущественный артефакт.

— Но… но где мне искать осколки Светочи?

— Они в твоём мире, Калеб. Большего я открыть тебе не могу. Единственное… Ио помедлил, а потом сказал: — Безымянный. Спроси о Светочи его. Он направит тебя.

— Тролль из Анонимного Дельца! — выкрикнул я, не помня себя от радости.

— Да. Ты знаком с ним, — подтвердил Ио, подплывая ко мне поближе. — Калеб, моё Просвещение преподнесено. Настал черёд вырвать из тебя Старейшего Вирма Сервера и вернуть ему обратно его спящую Жизнь. Войди в меня, и Фарганорф вновь воспарит ввысь.

Я зажмурился и окунулся в мерные вибрации дружелюбного Ио. И сразу меня обволокло мириадами горячих иголочек, от которых по телу заструился поток незнакомой по ощущениям энергии. Она сконцентрировалась во мне и, пока я находился в состоянии полного умиротворения, стала толкать из меня что–то инородное, не принадлежащее моему организму. Эта гадость набухла, и когда я сделал выдох, она вылезла из моих лёгких и понеслась куда–то вверх.

— Всё, ты свободен! И Фарганорф тоже, — с ноткой жалости сообщил мне Ио. — Он ждёт тебя, Калеб. Ждёт, чтобы говорить с тобой. Прощай.

После этих слов золотистый шар вобрался в себя и совершенно беззвучно исчез. Я остался один на один с колдовскими всполохами и гнетущим чувством предстоящей встречи. Поднимался по порожкам я нехотя, обдумывая, что могу сказать дракону–личу такого, что заставит его перенести меня за пределы Гамбуса. Не придумав ничего толкового, я предоставил моим ногам вынести меня из сакрального обиталища Ио. Стоило мне наступить на последнюю ступеньку, и вход, разверзшийся от прикосновения Отражателя, мягко сомкнулся под моими подошвами. Фарганорф… Я сразу заприметил раскалённые угли его пустых глазниц. Он смотрел строго на меня и я, вопреки своей воле, пошёл к его страшному черепу.

— Подойди ко мне ближе.

Молча я сделал это.

— Я снова обрёл себя, но тело моё разбито — тебе придётся потрудиться.

— Чего ты хочешь? — млея от ужаса, пролепетал я.

— Я чую, что ты много знаешь о Загробном Ремесле. Собери меня.

— Склеивать у скелетов суставы и восстанавливать тебе остов не одно и тоже.

— Ты справишься. Начни с каркаса.

Что мне оставалось? Я занялся самой масштабной из всех некромантических работ в своей жизни. Под чуть слышное полязгивания совершенно глупых советов Джейкоба, я сперва отыскал все разбросанные части Фарганорфа, а затем при помощи магии перетащил их в одну большую гору. Красный огонь в очах Старейшего Вирма Севера едва трепыхался, и я понял, что он, предоставив мне свободу действия, попросту собирает силы. Разобрав кости на отдельные группы (это для лап, это для крыльев, а это?… это для… хм, для чего?), я решил разделаться с самым жутким — со вставкой обломанных клыков. Напустив волшебную поволоку на резцы, я пролевитировал их на прежние места, а потом тёмным искусством скрепил «неразрывной» субстанцией, выдернутой из макабрических каверн Назбраэля. К раннему утру мне удалось составить драконий остов. Выглядел он поистине впечатляющим и грозным. Рёбра, ключицы, грудина — всё это заняло положенное место в общей картине. Однако мой кропотливый труд был очень далёк от завершения. Многие детали ещё только стояли в очереди на «состыковку». После короткого сна (Укулукулун, слава Вселенной, не приходил ко мне) и перекуса, я возобновил свои старания. Наиболее сложным оказалось смонтировать хвост. Его костяные трёхгранники вставлялись один в другой, а так как размером «от большего к меньшему» они отличались не так заметно, как хотелось бы, то я провозился с ними около полудня. Поздним вечером я воззрился на практически завершённого дракона–лича. Мне осталось прикрепить голову к шее и сочленить лапы.

Всю мою «возню» Фарганорф отмалчивался, зато Джейкоб болтал без умолку, правда, полушёпотом, что радовало. После утомительного времяпрепровождения я завалился на кровать. Завтра пташка Фарганорф будет в состоянии размять свои крылья. Их ремонт я запланировал на финал. Закрыв глаза, я почти моментально провалился в фантастически реалистичное сновидение. Мне снилось, что я нахожусь в пещере с удивительным синим полом и гладкими стенами, завешанными гобеленами из паутины. Подле меня стоял Бракарабрад в образе человека. При близком рассмотрении отшельник Серебряной Росы выглядел как умудренный летами мужчина, по возрасту близкий к «старикам», но еще не дотягивающий до этого определения стопроцентно. Широкий нос, седые волосы в пучке, аккуратно подстриженная борода и внимательные лазурные глаза — таков он был. С обрубка его руки сочилась какая–то белёсая сукровица.

— Я здесь, чтобы сказать: Укулукулун вернётся. Я не смог его победить, — проговорил отшельник Серебряной Росы.

— Когда это будет?

— Дату определить сложно, но точно не так быстро, как бы ему того хотелось.

— Ты станешь меня защищать?

— Рифф запретила мне это делать, — понуро ответил Бракарабрад. — Испытание соткано только для тебя и короля Анкарахады — Укулукулуна Тобольдо. Но я дам тебе совет: в следующий раз постарайся ему противостоять.

— Мне не нужна Путаница и «место» архонта тоже.

— Тебе не избежать Испытания. Оно выше тебя.

Отшельник Серебряной Росы начал таять и пещера вместе с ним.

— Постарайся… принять свою Судьбу.

Я проснулся, как и не спал, — вымотанным и усталым. Меня ожидала реконструкция Фарганорфа и, чтобы не думать о Путанице, Испытании и Укулукулуне, я занялся ей безотлагательно.

Минута к минуте, час к часу тикал настольный маятник, отмеряя мои старания на свой пессимистический лад. Тени водили хороводы, а магические шарики света, кружащиеся над потолком и у колонн, размазывали их грани по всему плиточному полу. Когда последнее костяное крыло было прикреплено к спине Фарганорфа, то я услышал громоподобный рык — чудище сочло мою миссию оконченной.

— Я благодарен тебе, Искорка, за то, что ты воссоздал меня, — потянувшись (если так можно назвать костяные пертурбации), пророкотал дракон–лич. — Мой господин сокрушил Тауруса, а значит, Пророчество Полного Круга было совершено, и мне пора возвращаться домой. Если ты хочешь, я могу взять тебя с собой.

— На большее я бы и не смел надееться, — с облегчением в голосе, отозвался я.

— Тогда забирайся на меня — мы покидаем Гамбус.

— Наконец–то! — радостно возопил Джейкоб.

Я влез на жёсткие позвонки, и Фарганорф, слегка пробежавшись, воспарил к пролому в куполе. Шух, шух, шух — трепетали крылья. Быстро удаляясь от Первородного Соблазна, мы понеслись в мрачное небо.

Глава 7. День — хорошо, ночь — плохо

Мы летели, и это было одинаково прекрасно и ужасно. Фарганорф резво набирал высоту, и от того мои уши терзал ледяной ветер. Всё внизу смазалось и превратилось в одно разноцветное одеяло. Добравшись практически до звёздного купола, я вдруг почувствовал, как начинаю таять. Мои пальцы сделались липкими и эластичными, а хребет дракона–лича, на котором я восседал, заходил мягкой волной — мы развоплощались. Фарганорф, взревев как тысяча огров, покрылся красными всполохами, и я словно попал в осознанное сновидение. Я знал, что нахожусь на закорках Старейшего Вирма Севера, и понимал, что происходит магический акт, но осознать себя более чем тонюсеньким волоском, пробивающимся через пульпу Вселенной, не мог. Весь процесс длился считанные секунды — бац, и вот мы уже кружим над остроконечными шпилями Килкваги. Ранее утро вовсю лучилось весной! Деревья Великого Леса, проснувшиеся от стылой зимней хандры, набухли живительными почками, а кое–где уже их распускали. Птицы весело щебетали… правда недолго. Заприметив нас издалека, все пернатые устремились вглубь расцветающей чащи. Я в родных пенатах! Ура! Здесь, как и в Гамбусе минула целая пора! Уму непостижимо!

Фарганорф тяжело приземлился на башенную площадку и сложил на спине крылья. Я худо–бедно слез и пошатываясь, уставился на лысый череп, который в привычной манере возлёг на передние лапищи.

— Мы дома. И это хорошо, — отметил дракон–лич, взирая на меня парализующим взглядом. — Мне не хочется быть должным тебе за моё воскрешение и потому, Искорка, если я тебе понадоблюсь — позови меня, и я приду.

— Спасибо, — только и смог вымолвить я.

— Иди, Килквага под моей защитой, ничего не бойся.

Прежде чем «пойти», я задержался у блестящего шарика, покоящегося на столбике у Гамбуса. Под хрустальной сферой мистического Мира–Начала кружились листики и сверкали малюсенькие грозовые разряды. Взять его с собой, как это некогда сделал Джед Хартблад? Попробовать напитаться от него силой и стать непобедимым волшебником? Ну уж нет, у неконтролируемой мощи есть свой предел, и то наглядно доказал Милтар Бризз. Лишившись постоянной связи с Гамбусом (а шар всего-то лишь упал с постамента), кудесник в одночасье потерял всё своё могущество, и Людвирбинг Эмилии моментально снёс ему зазнавшуюся головёнку. Я так не хочу. Пусть уж лучше Гамбус останется в Килкваге… до тех пор, покуда на него не наткнётся новый чародей.

Нервно хмыкнув, я зашёл в апокрифическое обиталище Джеда Хартблада. О маге я знал только то, что он являлся чемпионом Ураха и был одним из самых древних обитателей нашего континуума. Сколько загадок осталось после его смерти… Некоторые из них я раскрою, побродив по обветшалым коридорам тёмного замка.

Лестничный марш повёл меня через многочисленные уровни цитадели туда, где Эмириус Клайн потчевала меня благородной ложью. В библиотеку. Конечно, она была пуста, я ни на что другое и не надеялся. Пройдясь меж пыльных торшеров с перемигивающимися волшебными фонариками, я подошёл к столу с одиноким белым листом. У меня заколотилось сердце, когда я с первых же букв различил почерк Эмилии! Письмо! Я схватил его и принялся жадно читать:

— «Мой дорогой и милый Калеб! Если ты каким–то чудом остался жив и читаешь это послание, то знай, я ждала тебя, так долго, как могла, а потом вместе с Грешемом, Мурчиком и Снурфом, которого я тащила отсюда за усы чуть ли не силой, пошла в Ильварет, вслед за Серэнити и Дурнбадом, ушедшими туда двумя неделями ранее. В Великом Лесу творится что–то неладное, будь осторожен… Всей душой надеюсь на встречу с тобой. Твоя Эмилия Грэкхольм».

Я пробежал глазами листок ещё несколько раз, а затем прижал его к груди. Я должен увидеться с ней… с ними! Сказать, что со мной всё хорошо! Что я в порядке! Я понуро опустился в кресло… В каком–таком порядке? Если я хочу и дальше жить, то надо преступать к поискам Короны Света… Откуда мне начать? Логичнее всего будет двинуться в Ильварет и, если я не застану там друзей, то уж навести справки и собрать слухи о том, где может быть Корона Света. У меня должно получиться. Так и поступим.

Доев последний кусочек хлеба и запив его водой, я прогулялся по громаднейшей библиотеке Джеда Хартблада. Что мне только не попадалось на глаза: книги с заклятиями, размышления о возникновении энергии, всевозможные церемониалы, тайнописи, рунические и эзотерические предсказания, мифы о Бархатных Королевствах, Империи Хло, Королевстве Бурунзия, Острохвостии, Минтасе, Ноорот’Кхвазаме и многое, многое другое. Пролистав один том, я брался за его «соседа», отложив «соседа», моя рука тянулась к толстенному альманаху. Я так погрузился в чтение, что не заметил, как за окном солнце практически потонуло в закатной пелене. Под конец я раскрыл самую заинтересовавшую меня книгу и потому оставленную на «сладенькое». Название её было таково — «Как обхитрить Смерть посредствам спиритического воздействия Вселенной». Само собой, прочтя заголовок, я думал о полюбившейся мне Серэнити. Автором значился сам Джед Хартблад, от этого моё любопытство только возросло. Легендарный чародей писал о том, что кончина, «обещанная» через ритуал или алхимию, иной раз может быть отвратима. Чистая кровь эльфов является безоговорочным антидотом к неисчислимому перечню заболеваний и проклятий (это я узнал ещё из книги «Трагедия Роберто де Ильги»), измельчённый рог единорога горазд отодвинуть «неминуемое» на второй план (эти волшебные животные, как их длинноухие покровители пропали века назад), некие кристаллы… С этого места я стал читать втрое внимательнее. Джед Хартблад на страницах своего произведения уверял, что уникальные камни, заряженные божественными флюидами и соответствующим образом обрамлённые в держатели из квазальда, при прикосновении к челу «обречённого» и произнесении наговора (состоящего из нечитаемого набора знаков, неотносящихся ни к одному из известных мне языков), способны излечить любую из злокачественных отметин.

Чтобы не тащить книгу Джеда с собой (и так места в сумке мало), я переписал из неё наговор в блокнотик.

Значит, получается вот что: у меня есть кусок Амасты, ранее принадлежащий Пёстрому Богу и, по всей вероятности, сохранивший возможность поднимать людей из могилы. Так же я имею зашифрованный текст наговора — с этим мне может помочь признанный полиглот и лингвист Бертран Валуа. А до полного «набора», список который приводит Джед Хартблад, мне недостаёт только квазальда… Квазальд — сверхпрочный металл, который в незапамятные эпохи залегал на шапках Железных Гор и принадлежал нирфам. Когда–то предки Дурнбада попытались отнять у нирфов их квазальд. Война с детьми Неба окончилась победой гномов и… полным исчезновением квазальда. Почему он пропал? Дурнбад предполагает, что то было последним желанием (заклинанием) умирающего короля нирфов…Так он наказал гномов за их предательство и жадность… А может квазальд исчез не весь? Петраковель из Оплота Ведьм упоминала, что чувствует его. Правда, в этом времени или прошлом чувствует, сказать она не смогла… М-да! Информация мне попала в сети, что надо… Держись, Серэнити… Клянусь, я перерою весь Будугай, но квазальд достану…

Я устало потёр переносицу и переключил мысли на приземлённые потребности. Мне хотелось есть и спать, и первое возобладало над вторым. Я пошёл раздобыть себе пищи. Должен же был Джед Хартблад тут чем-то питаться? Припоминаю… Когда я вместе с Эмириус Клайн проходил через вытянутую банкетную, то она находилась в запустении… Пожалуй, придётся поискать столовую поменьше, на одну персону. Чутьё повлекло меня на ярус ниже. Ведь так хотелось есть! Пройдя через длинный коридор и, по интуиции завернув направо, я вдруг почувствовал отдалённый запах жареного мяса! Прибавив шагу, я, как шмель на пыльцу, понёсся к чудесному аромату. Невероятно! За высоким арочным проходом располагалась комнатка, уставленная снедью! Единственная фарфоровая тарелка и приборы ждали, когда ими воспользуются. А воспользоваться было, для чего! На столе с бело–красном махровым покровом дымились разнообразные кушанья, — ровно такие, о каких я мечтал! Здесь было всё: до копчёности, жареное мясо, салаты! Вдруг я понял, с чем имею дело! Передо мной лежала скатерть «На любой вкус». Но я был уверен, что предания лгут, что скатерть — настоящая фольклорная выдумка! Но — нет! Вот же она! Легенды говорят, что ее полотно действительно производит еду для любой, именно любой сущности, за исключением живых носителей других сущностей. То есть живого кролика скатерть не предложит не менее живой лисице. Но соорудит лисе то, чем та сможет утолить голод. Только вряд ли лисам попадался столь удивительный предмет.

Я бережно погладил по краю уникальную вещь

Вдруг под тарелкой я увидел вчетверо сложенную записку. Вынув лист, я прочитал: «Калеб, чтобы ты не умер тут с голоду — оставляем тебе Скатерть «На любой вкус». Э. Г. и Ко»

Эх, спасибо друзья! Такая редкая вещь! Как же вы верили, что я вернусь, как же понимали, что она мне очень-очень пригодится…

Поминая Эмилию, Серэнити, Дурнбада и Грешема добрым словом, я навалил себе картошки с котлетами, налил вина и наложил салата из овощей. Прекрасно! Даже более, чем! Фирджи и Дукас такими вкусностями меня не кормили.

Наевшись и еще раз мысленно поблагодарив друзей, я решил добавить скатерть к своим приобретениям. В самом деле, не оставлять же ее тут, где она никому не нужна! Так–так, подсчитаем! За свой поход я приобрёл: Кампри, Лик Эбенового Ужаса, брошку, что кинула мне сова за спасение Леса Скорби, скол Амасты, занятный мини-корабль «Ригель» — думаю, он магический, и вот теперь Скатерть «На любой вкус», и это всё не беря в расчёт вороха книг! Ну я и обогатился! Вернусь в Шато с обновками! Если получится, конечно…

— Джейкоб! Знаешь, что я тут обнаружил?

Клинок гномов молчал. Я достал его и, нахмурившись, положил перед собой.

— Джейкоб? Ты чего там? Я от тебя целый день ни лязга не слышал! Ты обиделся на что–то?

И вновь ни единого слова в ответ.

— Эгей, братец, вот и сказочке конец, — растянуто промолвил я, догадываясь, что к чему. — В нашем мире правило Юджина никто не отменял. Вероятнее всего, ты мог говорить только в Гамбусе, так как он, являясь первозданным источником энергии, питал тебя своей мощью, которая случайно сконцентрировалась на тебе из–за локальной дестабилизации, вызванной Пророчеством Полного Круга. Мне жаль, дружище, отныне ты будешь нем, как рыба. Или я не прав?

Я выждал десять секунд, а потом скрепил:

— Видимо прав, а жаль! Без твоего трёпа мне будет скучновато!

Набив брюхо до отказа, я, вспомнив по преданиям, как надо обращаться со Скатертью «На любой вкус», собрал её с четырёх концов и сложил в аккуратный свёрток. Все столовые приборы на ней и еда пропали в бархатистых складках. Отлично! Ныне я обеспечен бесконечным запасом провианта! Хоть свою закусочную открывай — «В Гостях у Некроманта!» Ха!

Поели — пора и баиньки! Тяжело шаркая и кудахча себе под нос песенку про растеряху–повара, я направился по цитадели вверх. Почему я туда шёл? Потому что все маги, как на подбор, любят спать чуть ли не под крышей своих владений. Точно–точно… На восьмом уровне я обнаружил альков, а за балдахином скрывалась кровать. Раздевшись, я предоставил своё бренное тело в объятья мягкой перины. Предстоящий сон пугал меня, но вспоминая минувшую грёзу, в которой Бракарабрад сказал мне, что Укулукулун явиться не скоро, я всё–таки надеялся на спокойную ночь. И так и вышло. Мне снились окрестности Весёлых Поганок, Мурчик, прыгающий за бантиком, и какая–то дама в розовом платье — набор вполне неплохой.

Проснувшись, я первым делом двинулся к питьевому фонтанчику. Ополоснув лицо и наполнив флягу, я воспользовался Скатертью. Чтобы не расстилать её каждый раз, я набрал себе из неё орехов, сухарей и вяленого мяса — того, что весит мало, а насыщает хорошо. Прежде чем уйти из Килкваги, я спустился в мастерскую, где мне довелось увидеть странный стальной механизм, схожий с человеком, только больше раза в три. Шестеренки, гайки, отвёртки и напильники, а так же куча бутылок с маслом в нетронутом виде громоздились всё на тех же местах, что и раньше. Неспешно осмотрев конструкцию, я пришёл к выводу, что сей агрегат есть не что иное, как незавершённый голем — неодухотворённое создание, предназначенное для служения кудеснику. Ранее мне доводилось лицезреть только природных големов — элементалей — Огня (В Узилище Ярости был заключён такой) или Воды, а вот самодельный вариант я видел впервые. Оставив любопытнейший образец инженерного гения, я заторопился к выходу из Килкваги. Коридоры, коридоры, коридоры, лестница… Прощай, таинственный замок!

Великий Лес наполнен смертельной опасностью… Живорезы, обитающие в нём, могут доставить мне много проблем, хотя… Перейдя через длинный иззубренный мост, я швырнул Кампри об землю. Появился Юнивайн. С призрачным конём у меня есть все шансы выбраться из чащи живым. Забравшись в седло, я попросил своего друга отвезти меня в Ильварет. Издав мелодичное ржание, Юнивайн сорвался с места. Уже привычно на меня обрушился калейдоскоп мазков — мы неслись со скоростью стрелы. Я держался за маленькую ручку седла и думал, о том, где найти Корону Света, о Светочи и о том, как снять с Серэнити проклятие Живой Воды. Размышления, вы не оставляете меня ни на секунду… Мы скакали сквозь бор около шести–семи часов, и Юнивайн затормозил только тогда, когда на небосклоне выглянули привычные взору звёзды. Осторожно идя по зарослям Великого Леса, я подыскивал себе ложбинку, которая сможет укрыть меня от таящихся живорезов.

Заросли сменялись зарослями, а искомое всё не попадалось мне на пути. Я бродил и бродил и, не найдя должного укрытия, привалился к могучему дубу. Лучше выбрать чуткий полусон, чем вообще не спать. Однако вопреки моим ожиданиям и постоянным осматриваниям вездесущих кущ, грёзы всё же сморили меня, и проснулся я рано утром от голоса…

— Добрый господин, я так рада, что наткнулась на вас!

Я медленно приоткрыл глаз, кляня себя, на чём стоит свет, за свою безалаберность. Подле меня стояла девочка-подросток лет шестнадцати. Её лицо было одновременно радостным и печальным. Что. во имя Вселенной, дитя забыло в Великом Лесу?!

— Ты потерялась? — хрипло спросил я, как бы ненароком кладя ладонь на рукоять Альдбрига.

— Нет… нет, но мне нужна ваша помощь!

Сколько раз за последние несколько месяцев я слышал подобную фразу? По–моему, цифра скоро перевалит за отметку «сто».

— Как тебя зовут. и что у тебя случилось?

— Я — Илва… а про несчастье вам лучше расскажет мой отец… он в Нальде.

— Что такое Нальд?

— Это наша обитель…

— Разве в Великом Лесу живут люди? — осведомился я, недоверчиво косясь на Илву. Девочка начинала мне не нравиться.

— Вот об этом–то мой папа вам и поведает. Пожалуйста, без вас мы будем обречены…

— А с чего ты решила, что я смогу тебе чем–то помочь? Я что, похож на сильного воина или опытного друида?

— В Великом Лесу никто другой попросту не выживет, — со вздохом ответила мне Илва, теребя подол платья.

Почему–то моё сердце билось спокойно, я не чувствовал обмана… Может, правда неподалёку находится скрытое поселение рейнджеров, попавших в опалу. выслеживая маршруты живорезов. В наше неспокойное время всякое бывает…

— Хорошо, веди меня в Нальд, — после минутного раздумья отозвался я.

Мы пошли по неприметной тропинке мимо посадок каштана. Ветви то смыкались, то размыкались, а некоторые опускались так низко, что иногда нам приходилось раздвигать их руками. Дорогу ещё усложняли громадные грибы и непролазные кусты, неукоснительно наводнявшие каждую пядь пути. Изредка мы обходили небольшие, вырывающиеся из земли гранитные глыбы или перескакивали быстро бегущие ручейки. Вообще Великий Лес — это ландшафтная солянка, в которую замешаны даже самые натуральные одиночные горы — правда, сейчас их поблизости не было. Облизав губы, я подумал — интересно, а насколько Килквага далека от Ильварета? Как долго мне придётся скакать (или идти, если Юнивайн будет занят своими делами) к ближайшему посту Карака? Может даже удачно, что сейчас я топаю в Нальд… Разузнаю, что к чему.

Будучи в постоянном напряжении, я, огибая с Илвой миловидное озерцо, увидел то, что уже давно готовился увидеть — живорезов, а именно безволосых обезьян. Это мерзкие гуманоиды как две капли воды похожи на здоровенных горилл, обитающих в Бархатных Королевствах, только в отличие от своих собратьев они неимоверно злобны и лишены на теле всяческой растительности. Мерзко, с присвистом похрюкивая, живорезы дербанили какую–то тушу, вероятнее всего собираясь ею отобедать. Я схватил впереди идущую Илву за талию и без лишних сантиментов, прижав ей рот рукой, показал на внезапную опасность. Как я и ожидал, девушка попытался вскрикнуть, однако, слава Вселенной, не смогла. Крадучись, мы заторопились покинуть сходку безволосых обезьян, но, к моему глубокому сожалению, миновать её у нас не получилось. Всё дело в том, что у этого типа живорезов, поклоняющихся Богу–Идолу Маморгамону, отличный нюх… особенно на людей. Одна из безволосых обезьян оторвалась от своего нелицеприятного занятия и, принюхавшись, точно ткнула на прячущихся нас корявым пальцем. Спустя секунду, гикая и ворча, к нам понеслась целая орава живорезов.

Приблизительно девяносто футов разделяли меня и Илву от уродливых гадин, и когда первые пять, улюлюкая на своём кривобоком наречии, оказались у нас перед носом, моё заклинание Многогранного Огненного Шара, усиленное Ликом Эбенового Ужаса, испепелило четыре из них. Верный Альдбриг вошёл в глотку пятой безволосой обезьяны. Впрочем, ещё семь живорезов были живее всех живых. Я ткнул посохом в отвратительную морду, пригнулся от мощного кулачного удара и, уклонившись от захвата, перерубил мечом тянущуюся лапищу. В это время Илва ловко орудовала маленьким кинжалом. Подрезав сухожилие одному живорезу, она по рукоять всадила клинок в сердце другому. Лезвие обломалось, и следом куцая пятерня проехалась по красивому личику. Брызнула кровь, и Илва без чувств упала на землю. Я кинулся к ней. Плечом оттолкнув загородившего мне проход противника и обдав жаром Лика Эбенового Ужаса мускулистый торс, я успел добежать до Илвы прежде, чем хищные зубы сомкнулись на её шейке. Вонзив в живореза Альдбриг чуть пониже пупка, я низверг его красочную поросль. И тут мне по затылку что–то больно ухнуло. Я потерял равновесие и шмякнулся на поверженное создание. Клыки у самого моего носа… Арбалетный болт продырявил макушку безволосой обезьяны. Пшить, пшить, пшить, только и слышались победные голоса спускаемых курков. В миг все живорезы были истыканы смертоносными иглами. Я приподнялся и увидел, как из тени к нам выходят одетые в хитиновые доспехи воины. Самый высокий из них склонился над Илвой.

— Как ты здесь оказалась…о, девочка моя… что же за несчастье выпало на мою седую голову!

— Все нормально, пап, — прошептала Илва, тяжело садясь. — Я цела!

— Кто разрешил тебе покинуть Нальд?!

— Потом, пап! Я привела нам помощь…

Тон человека сразу изменился.

— Ты уверена?

— Сам посуди, он положил семь живорезов… и четыре из них магией.

Воин и десять его товарищей, уставились на меня.

— Я — Элми, глава гвардейцев Нальда, а ты…

— Я — Калеб, — представился я, хватаясь за протянутую руку.

Череп саднило, однако ощупав его, я обнаружил лишь крупную шишку — легко отделался.

— Спасибо, что спас мою безответственную дочь…

— Пап!…

— Нам надо поговорить, но не здесь.

— Хорошее предложение, — согласился я.

Мы оставили валяющихся живорезов на попечение природы и пошли неприметными тропками. Все хранили молчание. И это было не потому, что нам не хотелось расспрашивать друг друга о чём бы то ни было, а из–за того, что разговоры могли бы привлечь к нам ненужное внимание. Дважды мы обходили походные костры гоблинов и столько же раз избегали встречи с оморами — очень опасными врагами, носящими панцири вместо кожи. К полудню наша скрытная вереница подошла под каменные сени. Элми ухнул по-совиному, и замаскированные ворота разъехались в стороны. Я оказался в самой настоящей крепости, заключённой в плотное кольцо почти смыкающихся скал. Пара десятков домиков жались к донжону, выпирающему из земляной тверди. Я поднял голову и изумился: от верхушки донжона шли стропила, примыкающие к горным выступам — на них была натянута мелкая стальная сетка, едва пропускающая солнечный свет.

— Она волшебная, — объяснил мне Элми. — Любой живорез, глянувший на неё, увидит лишь отвратительную кипящую жижу.

— Отличная маскировочная иллюзия, — одобрил я. — Ваша крепость законспирирована под гигантский грязевой источник!

— Именно. Который скрывает в себе неприятный секрет, — кивнул Элми, пропуская меня вовнутрь донжона, отчего–то пахнущего мускусом.

Пока мы поднимались по порожкам, немногочисленные обитатели Нальда с интересом меня осматривали. Несколько раз мне показалось, что взгляды таят затаённую тоску.

Когда мы достигли зала со сдвинутыми столами, Элми пригласил меня сесть. Налив нам по стаканчику хереса, он, стянув с себя экипировку, опустился на стул напротив меня. На вид ему было лет сорок пять — кустистые брови, давно небритая щетина и выпирающий «перцем» нос.

— Мне бы хотелось о многом порасспросить тебя, Калеб, как наверняка и тебе меня. Но времени у нас не так и много…

— Почему? Разве Нальд не надёжен? Или иллюзию купола раскусили, и ожидается нападение? Об этой помощи говорила Илва?

— Не всех можно провести на волшебной «сметане», это так, но я пригласил тебя поговорить не об этом.

— Тогда о чём?

— Чтобы ответить на твой вопрос недостаточно пары слов. Необходимо рассказать тебе историю…

— Я слушаю, — откликнулся я, сделав маленький глоточек из стакана.

Элми кивнул.

— Нальд был основан в ту стародавнюю эпоху, когда влияние Соединённого Королевства простиралось вглубь Великого Леса. Да… Ту пору, а я имею в виду правление Эрзаца Демея, отметили многие достославные победы, и Нальд построили, чтобы упрочить власть Света над Тьмой. Однако живорезы быстро взяли своё. При сыне Эрзаца Демея, Инке Чахоточном, пограничные посты вновь отодвинулись на периферию Карака, и Нальд, хорошо укутанный в магическую опеку, остался единственным военным оплотом в море зла.

Элми покрутил бокал в руках.

— В один из сонма дней с Нальдом были отрезаны все связи. Понимаешь, Калеб, мы очень далеко от Клейменда. Тебе же известен Клейменд?

— Крепость Ордена Лучезарных Крыльев с кучей боевых адептов и паладинов. Живорезы её терпеть не могут. И есть, за что.

— Ага, а от Ильварета мы вообще «за тридевять земель». О нас быстро забыли… Однако мы продолжали выполнять свой долг.

— И?

— Мы держались, пока на Нальд не обрушилось несчастье.

— Что за несчастье?

— О нём–то я и хотел с тобой поговорить.

Элми придвинулся ко мне поближе.

— Однажды наш жрец, Комодриан, пропал. Мы искали его, искали и нашли в пещере… Он был истерзан, но жив. Скорее всего, Комодриан решил провести кое–какие исследования и наткнулся на того, с кем не смог совладать… Мы принесли его в Нальд и тут…

Элми сжал кулаки.

— Когда появилась луна, он обратился в волка, после чего тайком выбрался из лазарета и кинулся на спящих. Жрец кусал их, и они, под воздействием бледной сестры солнца, моментально трансформировались в оборотней… Что тогда было… Спеша утолить первый голод, мы рвали своих близких, и те, кто к утру выжил, навсегда стали такими же, как Комодриан.

Я неосознанно уронил свой недопитый херес на пол, а Элми горько хмыкнул.

— Но это ещё не всё. Убегая в чащу, Комодриан, мерзопакостно скалясь, протявкал жуткое проклятие, связав нас, помеченных его зубами, со своей волей. Днём она не висит над нами, и мы по–прежнему служим на благо Соединённого Королевства…

— Зато в полночь вы превращаетесь в ликантропов и вершите жуткие дела, навязанные вам жрецом? — тихо спросил я.

— Мы выискиваем людей и тащим их к Комодриану, зачем — можешь не спрашивать.

У меня пронеслось в голове, что если Юнивайн по каким–то причинам не откликнется на мой призыв, то мне каюк. Ликантропам в беговой гонке я не ровня.

— Даже если я сейчас уйду, вы выследите меня!

— Ты прав, подразумевая то, что нам не подвластно управлять собою, когда «жёлтая бестия» появляется на небосклоне.

— Получается, что у меня уже нет времени уйти от Нальда на достаточное расстояние? — поперхнувшись, сказал я.

— Получается так.

— И что же мне теперь делать?!

— Помочь себе и нам.

— У тебя есть идеи, как?

Элми погрузился в раздумье.

— Я думаю, что Комодриан нашёл способ, как контролировать свою болячку или избавиться от неё совсем, потому как при мне порабощённый лихом жрец волком никогда более не становился. Язва мрака помутила его рассудок, однако, как видно, не совсем. Мне очевидно, что для Комодриана быть самому «тварью» не так привлекательно, как повелевать «тварями».

— Спрошу так, ради «галочки» — что мешает гвардейцам Нальда «потрясти» Комодриана. пока над ними не тяготеет луна?

Элми покатал желваки.

— Комодриан подстраховался — наложенное им проклятие не только сделало из нас его послушных «дворняжек». Оно навязало нам неодолимый страх. Приближаясь к пещере жреца в своём настоящем обличии, мы оказываемся в тисках паники — воображение захватывают чудовищные мысли, и сопутствующие им тревоги гонят наши подкошенные ноги обратно в Нальд.

Я поднял оброненный стакан.

— Ты сказал, что Нальд был заложен при Эрзаце Демее… и при тебе тоже?

— Да, при муже Лии Темной, дочери Харальда Темного и мне. Нальду тысячи и тысячи лет, — вздохнул Элми. — Мы не стареем, не живём, не существуем. Это пытка тянется многие века и большинство из нас давным–давно наложили на себя руки или погибли в бою с живорезами, но я… Я не оставляю надежду на светлое будущее своей дочери. Ради неё я не даю себе сорваться. Я хочу, чтобы она стала обычной девочкой, чтобы ощутила каково это…

— Жить нормальной жизнью?

— Да. Я мечтаю о том, чтобы покинуть Нальд, этот опостылевший Великий Лес и пробиться, уехат, в спокойное, лишённое войны и кровавых прихотей Комодриана, место. С ней… с моей Илвой.

На суровом лице Элми заплясали тонюсенькие морщинки. Он страдал.

— На твоих плечах не лежит проклятие Комодриана. По тебе видно, что ты опытный скиталец–маг и не убоишься его козней. Выведи жреца на чистую воду, вытяни Нальд из тугой петли! Спаси нас… и себя!

Я обхватил подбородок двумя пальцами и стал кумекать.

Ликантропия — болезнь из того разряда, что в Инквизитика Конопус называют — «достойная аутодафе». Если от вампиризма отделаться нельзя (я уникальный случай), то от неё вполне возможно — по крайней мере, были описаны такие прецеденты.

Ликантропия известна нам довольно хорошо. Первые упоминания о ней относятся к периоду, когда Соединённое Королевство ещё не стало единой страной, то есть до правления Нолда Тёмного. Ликантропы или оборотни, как их принято называть в простонародье, ведут свой род от Ризика Пьюра — тёмного мага, которого по преданию укусила мифическая Джазоф, гончая бога–идола Кхароторона, когда тот прогневал её господина. После череды болезненных метаморфоз Ризик Пьюар обернулся громадным серым волком, который по велению Джазоф пустился плодить себе подобных. Только его сила уступала силе фурии Кхароторона, и звериный дух не полностью завладевал покусанными им людьми.

В светлое время суток носители болезни могут вести обычный образ жизни и ничем не выделяться среди не заражённых людей, однако стоит только среди звёздной россыпи появиться «колеснице ночи», как несчастные тотчас теряют разум, а вместе с ним и все человеческое.

Трансформация в волка происходит чрезвычайно тягостно. Одномоментно удлиняются конечности, вырастает шерсть, и прорезываются клыки, а глаза начинают рдеть янтарными зарницами. Животный инстинкт гонит ликантропов насытить жажду крови и обратить в своё «колено» новых приверженцев.

Литература знает несколько примеров полного излечения от ликантропии. Первым освободившимся от оков заболевания был великий знахарь Огли Клое. Получив рваный укус в лодыжку и, поняв, что ему грозит, он, использовав отвар собственного приготовления — Огокл, в состав которого входили редчайшие водоросли из Островного Королевства, эссенция цветов вистулума из Бархатных Королевств и два десятка ингредиентов с разных концов Соединённого Королевства, смог–таки выгнать из себя ликантропию. Отметим, что по заметкам Огли Клое Огокл действует положительно только в первые недели заражения. Ввиду сложного нахождения компонентов для Огокла, исцелить болезнь с помощью него практически невозможно.

Единственная, кто умела изгонять ликантропию при помощи «наложения рук», — это Жозефина Улл, верховный понтифик Братства Света. При паломничестве в Кнюрмонд, монастырь с мощами святого Кнюра Заступника, её прелата подрал оборотень. Прелат очень мучился, и Жозефина, возложив на него тонкие длани, просила Всеотца сжалиться над ним, и Урах услышал её молитвы. Вскоре прелат встал с кровати, а верховный понтифик, обретя благословение небес, до конца своих дней врачевала пагубу Ризика Пьюра.

Второй случай и последний, когда ликантропия отступила под воздействием алхимии, был отмечен в хрониках Альфазацких мудрецов с острова Альфазия, безвозвратно канувшего в Абрикосовое Море. Некто Эгромонд Сизый, вернувшийся из путешествия по Лесу Скорби, превратился в оборотня. Альфазацкие мудрецы изловили его и, вызвав из глубин своего покровителя, водяное божество Цхерануса, получили от него неизвестные науке голубые кораллы, при употреблении которых Эгромонд вновь стал полноправным членом общества.

Из всего вспомненного мною следует, что…

Поджав губы, я посмотрел на Элми, терпеливо ждавший, когда я соберусь с мыслями.

— Своими силами я помочь «нам» не смогу. Видимо, всё–таки придётся наведаться к вашему Комодриану.

— Ты сделаешь это?! — вскричал Элми, не помня себя от радости.

— Очевидно же, что да, — с некой дрожью в голосе ответил я. — Где находиться пещера жреца?

— Мы прозвали её Ненавистным Волчатником. Она расположена на северо–западе от Нальда, под сенями гигантского известкового холма.

— Есть ли возле Ненавистного Волчатника какие–нибудь ловушки?

— Насколько мне известно, нет.

Элми потёр щетину, а затем глянул в окно. Солнце заливало зал своими лучами, и мы оба щурились.

— У живорезов о Ненавистном Волчатнике ходит дурная слава, и они боятся подходить к нему. Поэтому я уверен, что Комодриан чувствует себя в безопасности. И ты, заявившись в Ненавистный Волчатник на «чай», застанешь его врасплох. И…

Мой собеседник глубоко вдохнул, а потом единым духом выдохнул:

— Если я ошибся в своих суждениях — просто убей его. Отомсти за нас!

Я встал и направился к лестнице.

— Я вернусь либо с хорошими новостями…

— Либо не приходи совсем. Беги в сторону Клейменда, на восток.

— Попробую оторваться от вас, — кивнул я, ещё раз вспоминая, что при неудачном стечении обстоятельств за мной начнётся погоня. Юнивайн — мой козырь в рукаве, однако он может не явиться, и тогда ликантропы, никогда не прекращающие преследование своей добычи, разорвут меня на куски. Это проблема из разряда «первостепенной важности», и вычеркнуть её из списка необходимо быстрее быстрого.

Покинув Нальд через скрытые в граните ворота, я обогнул его с запада и, придерживаясь направления на север, потопал к Ненавистному Волчатнику. Травы и цветы под ногами чудесно благоухали. Настороженно озираясь, я, вопреки всему, радовался тому, что зима, принёсшая мне кучу сражений и невзгод, ушла на заслуженный покой. Но что принесёт мне весна? Чувствую, она будет ещё более «заводной», чем её «беловолосая» свояченица. Естественно, если я переживу эту ночь…

Проходя мимо стволов деревьев и куцых кустарников, я приметил свору упитанных кабанов. Они злобно перехрюкивались — моя компания им не нравилась. Недолго думая, я взобрался на дерево и я помахал кабанам Альдбригом. Перехотев мной отобедать, они гуськом засеменили в тенистую чащу. Обозревая сверху окрестности, я безошибочно выделил из общей массы растительности высокий бежевый холм — значит, Ненавистный Волчатник совсем недалеко. Ногу на один сук, теперь на другой, вот так, не торопясь, и — оп — я на земле и иду туда, куда наметил. Минут через двадцать пять показался известковый склон. Задержавшись рассмотреть на неровной поверхности отпечаток аммонита, я, зарядив Лик Эбенового Ужаса «Огненным Шаром», напущено невозмутимо поднялся по откосу к горловине пещеры. Никакой трусости или робости я не испытал и поэтому, сочтя что волшба Комодриана и прям действует только на его несчастных клевретов, зашёл в Ненавистный Волчатник. Внутри пахло чем–то затхлым и тяжёлым. Я поморщил нос — ну и гадость. Самодельные светильники с небольшими магическими сферами тут и там подмигивали мне сиреневым или жёлтым светом. Я прошёл мимо наваленного горкой тряпья и бесшумно устремился к безмятежно храпящему человеку. Обросший бородой, он зарылся в ворох слежавшейся овсяницы. Нацелив навершие посоха на исковерканное оспинами лицо, я громко проговорил:

— Ну, Комодриан, почему не встречаешь гостей?

Спросонья жрец попытался вскочить, но завидев трепещущий жаром Лик Эбенового Ужаса, поник и, облокотившись на руки, полулежа, сказал:

— Добро пожаловать, брат–маг в мою скромную берлогу. Можешь потушить свой посох? Уверяю, он тебе не понадобиться.

— Гвардейцам Нальда ты бы тоже самое проворковал?

Комодриан осунулся и как–то разом побледнел.

— Я не виноват в том, что с ними случилось.

— А кто же тогда? — осведомился я, перенаправляя Лик Эбенового Ужаса на горло жреца.

— Ах, бедный мой, ты услышал слезливую побасёнку о том, какой я негодяй, но ложь, она так непроглядна!

— О чём ты?

— В Нальде действительно живут оборотни, однако, их недуг дело рук коварного Элми и мелюзги Илвы, — сбивчиво заговорил Комодриан. — Они подослали тебя ко мне, чтобы убить, но прежде, чем ты сделаешь это, послушай вот что. Много лет назад Элми и Илва ушли на разведку и вернулись со ссадинами, которые могла бы оставить только большая собака. Они уверяли, что наткнулись на гоблинов и их псы — крупные бульдоги, успели–таки подарить им парочку царапин. Как оказалось, это было не так. Когда снизошёл мрак, мои уши прорезал страшный вой — люди Нальда метались вокруг крепости, а два волка рвали им запястья и бёдра. Я вскочил и, выбежав в чём есть, кинулся наутек. Мне подвернулась эта пещера. Я сотворил над ней заклинание Специфического Отваживания — ни один носитель волчьего духа не может сунуться ко мне, не испытав удушливый страх. Отсюда, из моего нового дома, я устраиваю партизанские вылазки и истребляю ликантропов Нальда одного за другим. Ведь ты понимаешь, они множатся уже, как тысячи лет…

— Элми дал мне совершенно другую обрисовку картины, — протянул я, внимательно следя за реакцией Комодриана. — Вообще–то меня прислали не прикончить тебя, а выбить знание — как снять с Нальда ярмо ликантропии.

— Если бы оно у меня было, то я бы не медлил ни секунды, чтобы применить его! — пылко воскликнул жрец, взъерошивая пятерней волосы.

— Да ну? И про Подчиняющее проклятие ты тоже не в курсе?

— Наверное, по уверению Элми я как–то с ним связан? Он придумывает всё новые и новые басни…

Комодриан покачал бородой.

— Я не тот, за кого меня выдают. Я поклялся себе, что не покину эту вонючую дыру, пока последний из оборотней не окажется на том свете! Это мой долг перед Соединённым Королевством, перед Лией Темной. А они… Став ликантропами, люди Нальда быстренько свыклись со своим положением… Болезнь переиначила их в угоду Тьмы. Им хорошо здесь — полно еды, воды и жертв для того, чтобы не дать заскучать клыкам. Единственное бельмо на глазу для ликантропов — это я, потому что мешаю развернуться, как того им хочется.

Страсть, с которой Комодриан доказывал мне свою невиновность, пошатнула мою прежнюю уверенность в его злодеяниях. Но что же делать?! Как проверить, кто врёт, а кто нет? Словно прочитав мои мысли, жрец тускло улыбнулся:

— Это повторяется каждый день, повторится и сегодня — жёлтый блин появиться на небе во всей своей красе. Они пойдут за тобой и разорвут на куски, однако если ты останешься здесь, в безопасности, то к утру я приготовлю для тебя специальную мазь, которая притупит их нюх, и ты сможешь сбежать… Оставь ликантропов мне, старику, следующему своим принципам, а сам не ввязывайся в это…

Тени у входа в Ненавистный Волчатник неумолимо удлинялись. Сумерки опускались резвее, чем я рассчитывал. Обстановка угнетала меня всё больше и больше. Я стал разменной фигурой двух противоборствующих лагерей. Так и что… плюнуть на всё и попробовать немножко взять фору на Юнивайне или довериться жрецу и дождаться обещанной мази, способной сбить ликантропов с панталыку? При любом стечении обстоятельств стычки с оборотнями мне не избежать, поэтому сыграю ва–банк… Выгоднее поверить Комодриану…

Я распустил чары с Лика Эбенового Ужаса и сел на пологий камень.

— Не печалься, — сказал Комодриан. — Ты далеко не первый, кто попадается в сети этих кровожадных шакалов.

— А что было с другими? — полюбопытствовал я, пристально смотря на патлатого жреца.

— Кому–то я, убедив в том, что не несу лиха, помогал скрыться подальше от Нальда…

Комодриан приподнял спрятанную в овсянице трость.

— Ну, а кто–то попадался в лапы к волкам или гиб от моей руки. Пойми, я тоже не хочу умереть.

— Никто не хочет, — вздохнул я.

— Я предлагаю тебе остаться, — повторил Комодриан.

— Видимо, это будет самый правильный вариант. Сражаться со стаей ликантропов я как–то желанием не горю.

Я развязал сумку и, достав съестные припасы, протянул их жрецу, но тот покачал головой.

— Ешь сам, я пока не голоден…

Что–то мне не понравилось, как при таком ответе сверкнули глаза Комодриана. Пожав плечами, я принялся хрустеть орехами, позаимствованными из Скатерти «На любой вкус» — вот, ведь, чудесное изделие. Кто интересно его создатель? Легенды говорят, что родиной столь волшебной ткани, является Параллельная Вселенная. Она как пронзает материю нашего мира и производит продукты питания из мельчайших гранул, по сути, сродных энергетическим песчинкам — родителям всякой магии.

Минута липла к минуте, мы беседовали с Комодрианом о его прежней службе в Магика Элептерум (оказывается, он был одним из первых ее магистров), а мгла перерастала в непроглядные потёмки. Услышав отдалённый вой, я прервал диалог и, встав с насиженного места, подошёл к пройме Ненавистного Волчатника. Луна, громадным пупырчатым диском, ярко испускала свой желтоватый свет. И, казалось, звёзды в эту ночь старались держаться от неё подальше. Где–то неподалёку зашевелились кусты. На всякий случай я отступил вглубь убежища и, нагрев Лик Эбенового Ужаса Стихийной Дезинтеграцией, приготовился ждать, когда ликантропы появятся проверить, что сталось с Комодрианом. Только вот загвоздка оказалась в том, что глухое рычание раздалось у меня за спиной… Жрец обманул меня! Как только темнотища вступила в свои права, он превратился в гигантского кудлатого волка, между прочим стоявшего на задних лапах!

— Что удивлён? Ну, а то! Языком чесать я мастер! — протявкал Комодриан, приближаясь ко мне. — Я тебя убивать не стану. Пойми мне тут хоть и сытно, но скучно, а…

— Получи под хвост огнём! — завопил я, не собираясь дослушивать речь мерзкой твари.

Жрец–оборотень отпрыгнул, и запал Лика Эбенового Ужаса разбил часть известкового свода.

— Дурень! Я предлагаю тебе стать партнёром! — заходя с фланга, процедил мой противник. — Мы будем вместе повелевать Нальдом, а потом, может, и на Клейменд двинем!

— А давай сразу в Ильварет рванём? — крикнул я, отбивая Альдбригом первую атаку когтей Комодриана.

Парировав ещё два удара и отступив к шершавой стене, я старался сообразить, как мне выкрутиться из вполне себе «невыкручиваемой» ситуации. Ведь скоро должны были показаться все преобразовавшиеся жители Нальда… Клацкнув челюстями, Комодриан злобно рассмеялся:

— Хочешь ты того или нет, но ты будешь мой!

Как только жрец–оборотень это произнёс, послышалось многоголосное «Ррррр»!

Я успел сконцентрировать на навершии посоха Мистический Конус, но подозревал, что даже если получится уложить им десяток ликантропов, то остальные непременно мною закусят. Под сени неровного потолка ворвались серо–чёрные тени с жёлтыми зрачками. Они пялились на меня и подвывали, предвкушая приказ Комодриана — расправиться со мной. Но тот медлил.

— Не сопротивляйся, так только хуже будет!

— Я так не думаю, — отозвался я, вздымая Лик Эбенового Ужаса над головой.

Мистический Конус вырвался из оскаленного черепа, и тут же треть ликантропов покрылись язычками пламени. Они забегали и заголосили, а Комодриан, пришедший в ярость от моей выходки, завопил:

— Рвите его на части! Дерите мерзавца напополам!

Мохнатая волна кинулась исполнять глухое повеление. Всё, что я смог придумать — это выставить Магический Щит, коим пользовался, обороняясь от скорпионов червоточины и монахов Братства Света. Он сформировался на кончике Лика Эбенового Ужаса, окутав меня мембраной в самый последний момент! Едва фиолетовая защитная плёнка опустилась к моим сапогам, как хищные клыки, пуская дурно пахнущие слюни, забарабанили по моей защите. Я превратился в одно сплошное сосредоточение. Пот градом тёк у меня по вискам и заливался за шею, но я понимал, что стоит мне дать слабину. и меня уже будет не собрать воедино. Ликантропы наседали. и я, практически выдохшийся, решил поменять безнадёжную тактику — очень быстро сбросив с себя энергетический Щит и перенаправив колдовскую мощь в посох, я, пихнув в грудь стоящего передо мной ликантропа, вызвал сильнейший Огненный Взрыв. Меня откинуло прямо на Комодриана. Я сбил его с лап и теперь, пока его ослеплённые и обожжённые прислужники метались по Ненавистному Волчатнику, он, находясь подо мной, пытался укусить меня за горло и руки. Но у него это не получалось, потому как я просунул Альдбриг за спину и попал полотном лезвия в лязгающую пасть. Мы катались с Комодрианом по земле — я силился отцепить от себя жреца-волка, а тот убрать изо рта мой меч, третирующий его порезами. Ударив фырчащего Комодриана локтем в «олнечное сплетение, мне посчастливилось ослабить его хватку на моих рёбрах — в следующую секунду я уже стоял на ногах. Но и ликантропам уже удалось прийти в себя. Отразив Альдбригом нападение первой, воняющей мускусом бестии, я, перекрутив Лик Эбенового Ужаса, саданул им по другой мохнатой голове. Гавканье, вой, визг и мои стоны слились жуткую какофонию звуков. Меня всего исцарапали, но укусов, что принесли бы мне «радость» почувствовать, как живётся ликантропу, пока не было.

На луну набежали грозовые облака и от этого многие оборотни (их осталось штук двадцать) впали в лёгкое недоумение. Их «пупырчатый блин» скрылся в небесном мареве, и подействовало на людей Нальда отрезвляюще. Самый крепкий ликантроп прижался к почве и проговорил:

— Калеб… Это я, Элми… Мне трудно… Я и Илва… задержим своих… Разберись с Комодрианом!

После этих слов Элми–оборотень страшно зарычал и вместе с другим, более изящным ликантропом, кинулся на своих собратьев. В это же время на меня рухнул корноухий Комодриан.

— Ты меня начинаешь бесить, — прогнусавил он мне сверху вниз.

— Это взаимно! — отозвался я, напрягая мышцы.

Катание по полу мне изрядно надоело. Засунув гарду Альдбрига в розовое горло, я вогнал острие Лика Эбенового Ужаса в волосатый живот. Только вот покончить с ликантропом одним единственным ударом не так–то просто. От боли Комодриан едва не перекусил мне меч напополам. Его когтистые пальцы завозились по моей мантии, награждая меня всё новыми и новыми рубцами. Терпя жуткие муки, я правой, держащей посох рукой, надавил на брюхо жреца–оборотня в два раза сильнее. Он охнул, но не обмяк. Пользуясь всеобщей «катавасией» ликантропов, я попробовал запугать Комодриана:

— Если ты сейчас же не произнесёшь контрнаговор, который снимет с гвардейцев Нальда твою мерзкую порчу, то я подкопчу твои кишки своим посохом!

Жрец–оборотень заскулил, однако напора на меня не ослабил.

— Ну же! Даю тебе последний шанс! — проорал я, прокручивая в сером брюхе Лик Эбенового Ужаса.

Серьёзная рана и моё яростное сопротивление повергли Комодриана в исступление. Он заюлил и с остервенением замельтешил по мне когтями, однако при этом только сильнее насаживался на металлическую основу посоха.

— Калеб… Быстрее… Луна выходит! — услышал я сдавленный крик Элми. Он растопырил лапы и как ветряная мельница отгонял от меня страшно воющих ликантропов.

— Мне… — прохрипел Комодриан.

Он обмяк и спустя секунду превратился в человека. Его бледная кожа наглядно показывала, сколько он потерял крови, впрочем, и я её лишился немало… Голова кружилась, но я сделал над собой усилие и, схватив жреца перчаткой за горло, повелительно произнёс:

— Читай свой «контрнаговор» или прощайся с жизнью!

— Ну, хорошо! Хорошо. Ты победил… — пролепетал Комодриан, простирая дрожащие пальцы на ночное светило.

Его губы беззвучно заходили на лице и… спустя секунду яркая вспышка озарила звёздное небо. От луны как будто оторвался маленький кусочек. Ликантропы попадали ниц, и тут же обременительные метаморфозы затеребили их вздрагивающие тела. Пока оборотни очеловечивались, я, умудрённый опытом, приставил остриё Альдбрига к шее Комодриана.

— Я тебе, что? На дурака похож? То, что ты сейчас вернул гвардейцев в их прежний вид — ещё не значит, что ликантропия более не висит над ними!

— Ах, ты паразит, ишь, что смекаешь…

— Приму твою фразу за комплимент, — устало хмыкнул я. — Теперь займись тем, чем должен.

— В обмен на возможность уйти…

— Договорились, но только без фокусов!

Дрожа и постанывая, Комодриан встал, после чего взял свою трость и, под нажимом Альдбрига, стал водить ею над встающими воинами. В воздухе закружись малюсенькие искры. Их становилось все больше и больше и в конце концов образовалась целая лавина всполохов, которые оплели стонущих гвардейцев Нальда. Когда чародейство закончилось, и ко мне направились прихрамывающий Элми и растрёпанная Илва, я схватил собирающегося уйти Комодриана за ворот.

— Не так быстро, мой дорогой!

— У нас был уговор! Им больше не придётся обрастать шерстью! — содрогаясь от возможности скорой встречи с Элми и остальными гвардейцами Нальда, возопил Комодриан.

— Уговор в силе. Только вот одно «но». Завтра настанет новая ночь, и вдруг как–то так случится, что ликантропия никуда не ушла. Что тогда? Нет, я проконтролирую ситуацию. Денёк ты посидишь в Нальде, и если всё будет «ладушки», пойдёшь на все четыре стороны.

— Он снял с нас свои чары?! Дай мне теперь убить его! — это доковылял до нас Элми.

— Нет! — воскликнул я, перехватывая руку с занесённым клинком. — Прояви здравомыслие! Если вы всё ещё больны ликантропией, то через двадцать четыре часа вновь станете оборотнями! Надо поместить Комодриана под стражу, и ко ли случиться неприятность, я смогу «убедить» его исправить положение.

— Запрём его в самой глубокой и сырой темнице, — вставила подоспевшая Илва.

— Справедливо, — согласился я, кидая Комодриана в железную хватку Элми.

Следом я переломил об колено отобранную у Комодриана волшебную трость — прежде всего у змеи надо вырывать её клыки. При помощи магического оружия можно много всего натворить — уж я-то знаю. Придерживая рану рукой, жрец одарил меня таким взглядом ненависти, что я понял — поступил правильно.

Пока я, Элми, Илва и пленный Комодриан следовали в Нальд, идущие рядом со мной гвардейцы полушёпотом благодарили меня за их освобождение от волчьих оков. Всё моё тело изнывало от причинённых ему увечий, но я улыбался — в историю об отвратительной болезни можно вписать пару новых строк.

Ненавистный Волчатник остался позади, а впереди нас встречали распахнутые настежь ворота. Быстренько пройдя сквозь их проём и сомкнув за собой створы, мы спустились в подземелье. Крепостной лекарь бережно перевязал мне порезы, а затем с большой брезгливостью, халтурно обработал увечье Комодриана. Состояние его здоровья было не из лучших. Он тяжело дышал и всё время просил пить. Как оказалась, Лик Эбенового Ужаса продырявил ему печень, и без должного ухода жрец был обречён вскоре отойти в могилу. Уговорить лекар, врачевать Комодриана «по-нормальному» я не смог, поэтому с разрешения Элми воспользовавшись незатейливой алхимической лабораторией. Сделал из подручных материалов два пузырька со снадобьями — одно останавливало кровь, другое снимало болевые ощущения. Конечно, в составлении животворных препаратов мне до Эмилии далеко, однако кое–что я тоже умею. Взяв приготовленные эликсиры с собой, я навестил тюремную камеру Комодриана. Дежуривший возле неё Элми скептически на меня посмотрел:

— Ты несёшь ему яд?

— Сам знаешь, что нет. Мне нужно с ним поговорить.

— Только смотри, чтобы он тебя не укусил.

— Когда ликантроп находиться в людском обличии, его зубы угрозы не представляют, придерживая себя за подштопанный бок, с кривой улыбкой отозвался я.

— Надеюсь, ты знаешь, о чём говоришь, Калеб, — отпирая мне дверь, промолвил Элми.

Жрец встретил меня без всяких эмоций. По всей вероятности, он решил, что я не стану сдерживать данное мною обещание и приготовился умереть, не прося о жалости. Глупец! Калеб Шаттибраль никогда не опускается до нарушения своих зароков!

— Я так думаю, что ты всё же не обманул меня, когда сказал, что люди Нальда очистились от ликантропии. Однако у меня есть к тебе вопросы по самому ритуалу.

— Хочешь знать, как у меня это получилось? Пришёл выведывать мои секреты? Ха! Я тебе ничегошеньки не расскажу! — гадливо осклабился Комодриан. Впрочем, его ужимка стоила ему спазматического кашля.

— У нас с тобой впереди целые сутки — поверь, ты мне сам всё выложишь.

— Да? Моя смерть близка!

— Тут ты ошибаешься, — не согласился я, улыбнувшись одними губами. — У меня с собой два зелья. Вот это (я показал на сиреневый сосуд) будет поддерживать в тебе жизнь столько — сколько я захочу, а другое — обезболивающее, ты получишь только в том случае, если станешь словоохотлив.

— Я недооценил твоих способностей, Калеб.

— Как и моих желаний. Поверь, ты сейчас не в том состоянии, чтобы сопротивляться мне. Я залью в тебя снадобье силой и…

— Станешь пытать? — слабо кивнул Комодриан.

— Возможно, — слукавил я.

Естественно, я бы не причинил вреда жрецу, а просто пугал бы его расправой, однако страх — лучший товарищ дознавателя.

— Тогда попробуем обойтись без этого. Давай мне своё лекарство.

Откупорив пузырьки, я протянул их Комодриану.

— По глотку каждого, не больше, — сурово оповестил я, садясь на кушетку рядом с пленником.

Жрец хлебнул из моих склянок и сразу приободрился.

— Ещё!

— Пока хватит, — хмыкнул я, вынимая из потных рук свои снадобья.

— Ну ладно, — поморщился Комодриан, накрываясь тоненьким одеялом. — С чего мне начать? С конструкции моей ворожбы?

Я достал свой маленький блокнотик и карандаш.

— Нет, не с неё. Я люблю, когда мне зачитывают прологи, поэтому давай вернёмся к тому моменту, когда ты ушёл из Нальда на поиски заветных знаний.

Комодриан махнул рукой, а затем почесался по–звериному.

— Не искал я ничего, оно само собой так вышло. При сборе Бальзамической Ягоды, произрастающей в известковом грунте, мне не посчастливилось наткнуться на логово одинокого оборотня. Мы сразились — я победил. Вскоре меня нашли наши, однако я не стал предупреждать их об опасности, потому как мной уже пару ночей владел хищный дух. Я затаился, и когда над Нальдом взошла луна (на этих словах Комодриан самозабвенно облизнулся) я учинил кровавое пиршество и удрал обратно в пещеру.

— В Ненавистный Волчатник?

— Так её прозвали гвардейцы. Ранее, ещё до того, как мне пришлось поломать комедию, претворяясь обессиленным перед обнаружившим меня Элми, в самом отдалённом проходе Ненавистного Волчатника я набрёл на обжитую коморку того оборотня, в которой лежал Олтодорис Химерикум. Гримуар — весь заполненный размышлениями и ритуалами, связанными с ликантропией…

Комодриан умолк.

— Дальше, — потребовал я.

— В горле пересохло.

— Ещё глоток, — усмехнулся я, снова протягивая эликсиры.

— Так–то лучше. И о чём я? В Олтодорис Химерикуме я наткнулся на несколько любопытных обрядов. Один из них помог мне управлять своими превращениями. А также я вычитал, как исцелить ликантропию совсем, но на себе испытывать открытие не стал. Понимаешь, власть…

— Она развращает, — отметил я.

— Именно так. Это я осознал, когда всё тот же гримуар подсказал мне, как повелевать покусанными тобою людьми. Знание я применил на практике.

— Где сейчас этот Олтодорис Химерикум?

— Спрятан.

— Тебе он больше не понадобится.

— Разреши допить, и я скажу, где он лежит.

— Торгуешься? Я бы тоже так делал, — проворчал я. — Хорошо, пей до дна.

Комодриан сразу же осушил обе тары, а потом, осмотрев свою запёкшуюся кровавой коркой рану, прокряхтел:

— Твои настойки творят чудеса! Ты случайно не учился в Алхимикус Деторум?

— Нет, у меня был хороший учитель зельеварения, — проговорил я, вспомнив об Эмилии. — Но мы отвлекаемся от темы.

— Да, да, — вздохнул Комодриан. — Гримуар, ах, гримуар! Ты найдёшь его в Ненавистном Волчатнике под треугольным камнем.

Я потянулся и, заломив пальцы за затылок, зловеще произнёс:

— Ты же понимаешь, что с тобой произойдёт, если его там не будет? Я не переношу, когда меня обманывают.

— Можешь не беспокоиться, никто не знает про Олтодорис Химерикум, кроме меня. Он там.

— Проверим сразу после ночи.

Оставшийся день я провёл в Нальде. Гвардейцы, а в особенности Элми и Илва, с трепетом ждали, когда взошедшее солнце вновь уйдёт на заслуженный покой. Перекусив предоставленной мне олениной и своими орехами (меня опять безудержно тошнило), я, измученный безумным приключением, завалился спать. Засыпая Из–за многочисленных ссадин я чувствовал себя препаршиво. Чтобы как-то отвлечься, я думал о родном Шато и об отчем уюте Весёлых Поганок. Наверное, сейчас на склонах моего края уже вовсю цветёт нарцисс и медуница, а кривобокие низенькие деревья обзаводятся первыми тёмно–зелёными листочками — тепло на север Иль Градо приходит поздно. Море Призраков по–прежнему лениво лижет чёрную косу берега, и с Башни Заката на неё смотрит Птикаль… Нет, мне не дано знать, жив ли мой дорогой друг. Видение, оно же прозрение, ниспосланное Таурусом Красным Палачом близ горящего Эльпота, однозначно намекало мне, что я вернусь в Шато на развалины. Десница Девяносто Девяти Спиц тяжёлой телегой проехалась по нашему миру, и язвы её ядовитой колеи будут аукаться нам ещё очень долго… Стоит ли мой дом на прежнем месте? Высятся ли его осанистые шпили и стены из мрачного базальта? Пропускают ли оконца свет в мой заваленный хламом кабинет, и по–прежнему ли Тина норовит подсунуть Катубу несвежую капусту? Цело ли всё то, что мною так отчаянно любимо? Только время даст мне ответ. А пока… Пока не будем вешать носа, ведь понурый вид ещё никого не красил!

Глава 8. В гости к Хельбертам

Я проснулся. Солнце клонилось к закату, а это, разумеется, говорило о том, что мне надо вставать и принимать меры безопасности. Наскоро закинув в рот слежавшееся вяленое мясо и запив его глотком воды, я открыл дверь своей спальни и спустился вниз, в холл донжона. Гвардейцы Нальда, все как один собравшиеся внутри (отсутствовал только Элми) вопросительно подняли на меня свои глаза.

— Что нам делать, мастер Калеб? Если Комодриан солгал тебе и мы всё ещё оборотни, то… Мы не желаем наброситься на тебя, — робко промолвила Илва, потупляя взгляд.

— Я видел у вас достаточно вместительный погреб, и к нему прилагается амбарный замок. Я закрою вас там и буде вы вновь станете ликантропами, то жрец заплатит за это. А вообще станем разбираться по ходу вальса.

— Тогда мы пойдём в каземат, — сказал солдат с надвинутым капюшоном. — Задвиньте за нами засов.

— Да, нечего медлить. Солнце практически село, — одобрил я.

Когда трясущиеся от неизвестности своей судьбы обитатели Нальда зашли в просторное, совершенно изолированное помещение в глубине своей крепости, я, щёлкнув дужккой тяжеленного замка на двери, отправился к Элми и Комодриану. Топ–топ–топ, до конца направо, к одиночным камерам, предназначенным для содержания особо опасных тварей из Великого Леса. Глава Нальда позволил запереть его в соседнем от жреца застенке, и я остался наедине с тремя разномастными ключами. Глянув за толстую решётку, я убедился, что с моего последнего визита самочувствие Комодриана заметно улучшилось — мои зелья пошли ему впрок. Жрец лежал на здоровом боку и явно маялся тем, что размышлял, как примут оборот дальнейшие события. Я запалил парочку шариков Света и, подняв брови, уставился на худое лицо в оспинах.

— Часики тикают, Комодриан. Скоро мы узнаем — хороший ты мальчик или плохой, — шепнул я сквозь стальной заслон.

— Поосторожничать никогда не вредно, — загадочно улыбнулся мой пленник.

— Вот и займёмся этим, — проговорил я, садясь на стул напротив двери.

Мне не нравится держать заклинания в боевой готовности — это истощает энергию и вызывает усталость, однако сейчас другого выхода кроме, как зарядить Лик Эбенового Ужаса Молнией, у меня не было. Электрические дуги затрепыхались по бесовскому черепу посоха, и я полностью погрузился в поддержание их дееспособности. Комодриан своего положения на кушетке не менял. Он спокойно лежал и молчал, а я прислушивался — не заскребутся ли когти в камере позади моей спины. Если бы такое случилось, то я бы просунул навершие Лика Эбенового Ужаса через решётку и пульнул бы в Комодриана разрядом-двумя. Тогда бы он соблаговолил бы применить знания Олтодорис Химерикум на благо проклятых им гвардейцев. Время тянулось медленно, но неумолимо. Приблизительно в час ночи при раздувшейся луне, испускающей свой призрачный свет за малюсенькое оконце, я, осмотрев Элми и убедившись, что шерстью он не оброс, понял, что моя миссия здесь окончена. Можно смело поставить плюсик в графу «Добрые свершения». Поворошив пальцами в кармане и достав наружу связку ключей, я выбрал тот, который имел засечку и, вставив его в скважину, прокрутил два оборота.

— За твои дела надо было бы пришибить тебя, однако… Иди куда хочешь, — сказал я приподнявшемуся в локтях Комодриану.

Жрец хмыкнул и, одарив припавшего к прорези оконца Элми блёклым взглядом, проворчал:

— Спасибо, что позаботился о моей свободе раньше, чем об его.

— Чтоб тебя сожрал Назбраэль! — ударив кулаком по двери, выкрикнул гвардеец из–за прутьев своего острога.

— Пусть идёт, — покачал головой я, смотря, как Комодриан вперевалочку покидает донжон Нальда. — Его убийство в Великом Лесу бессмысленно.

— Думаешь, он не сможет добраться до Клейменда и там всех перезаразить? — спросил выпущенный на волю Элми.

— У Братства Света нюх на таких, как Комодриан. Если он появится близ крепости Ордена Лучезарных Крыльев, ему несдобровать.

— Хотелось бы верить в это… Ну да ладно, пусть катиться подальше отсюда…

Элми подался вперёд и крепко–крепко меня обнял.

— Над Нальдом более не висит Рок ликантропии. Поверь, нельзя выразить словами, как я благодарен тебе. Теперь Илва сможет обрести то, что заслуживает — счастливое и не запятнанное детство.

— Она молода только внешне.

— Нет, в душе Илва — ребёнок. Ребёнок, у которого украли его право на обычную жизнь.

Слова Элми побудили меня произнести коротенькую речь перед выжившими людьми Нальда.

— Многие столетия вы, поданные Короны, не по своей воле вели двойное существование. Когда то было возможно, ваши мечи и луки разили живорезов на благо Соединённого Королевства, однако при коварной луне вами правила Тьма. Сейчас, после того как Комодриан снял с вас наговор, вы больше не несёте на себе груз ликантропии. Все сроки вашей службы давно минули, и потому я призываю вас покинуть Нальд и идти в Клейменд, в котором вы обретёте душевное равновесие и новую жизнь с чистого листа.

Моё предложение было воспринято одобрительным гулом. Немногочисленные гвардейцы подхватили меня и начали подбрасывать к потолку. От того, что раны, нанесённые мне Комодрианом, были свежи, под мантией моментально проступили кровавые полосы. Я морщился, однако вместе с тем и радовался — забытые всеми люди Нальда вновь обрели лучик надежды. Позднее, после пышных признательных произношений, поклонов, всяческих комплиментов и уверений в вечной дружбе, я, со всеми попрощавшись, отправился в Ненавистный Волчатник. Пройдя по извилистым дорожкам и благополучно обойдя колонну дружно марширующих оморов, я подошёл к входу в интересующее меня место. Как и прежде внутри Ненавистного Волчатника искрились шарики света. На всякий случай обнажив Альдбриг, я прошел мимо останков погибших ликантропов, печально взирающих на меня остекленевшими глазами, и, миновав кучу тряпья, вышел к малюсенькой комнатке, заставленной двумя шкафами грубой работы, дубовым в выщерблинах столом и единственным стулом. Мой взгляд скользнул по огаркам свечей к треугольному камню. Он был перевёрнут. Я вздохнул — пусто! Да разве могло бы быть иначе? Пока я принимал поздравления в Нальде, Комодриан шустренько сгонял в Ненавистный Волчатник и забрал с собой Олтодорис Химерикум.

Досадненько! Я рассчитывал поковыряться в его тайнах. Хотя сам виноват — отпустил хитрюгу раньше положенного времени. Удивляясь своей собственной глупости, я, между тем, по привычке осматривал незатейливое убранство. Пусть Олтодорис Химерикум мне не достался, зато вон тот свиток, выглядывающий из грязной папки, несколько утихомирит моё любопытство. Впрочем, я ошибся. Свиток не содержал в себе абсолютно ничего, кроме чернильных клякс и мелких дырок. Да уж! Я скомкал бумагу и кинул её в ворох мусора. Пора и честь знать! Надоел мне этот Великий Лес со своими вечными напастями и проблемами! Хочу уже поскорее отсюда выбраться! И потому вопреки властвовавшей на небесах ночи, я решил вызвать Юнивайна и дать дёру в Ильварет. Покинув нутро Ненавистного Волчатника, я не смог отказать себе в удовольствии произвести беглое палеонтологическое исследование его известкового покрова. Чуть потрескивающее искрами сияние Лика Эбенового Ужаса выхватывало из темноты многочисленные очертания аммонитов, белемнитов, брахиоподов и прочих древних существ, которые ранее населяли наш мир, а потом из него исчезли. Я потёр подбородок. Если Ненавистный Волчатник состоит из известковой породы с вкраплениями окаменелостей, то можно предположить, что давным–давно на этом самом месте плескалось Море Призраков, а Великого Леса не было и в помине. Ах, как жаль, что что у меня нет с собой лопатки, чтобы поковыряться в таком, вне всяких сомнений, набитом научными познаниями холме. Однако сожалеть на счёт лопатки не приходилось, учитывая, что под боком бродят живорезы.

Как только эта мысль пришла мне в голову, снаружи послышался треск сучьев и жужжание, похожее на пчелиное. Я осторожно выглянул из Ненавистного Волчатника. В чаще, сметая все на своём пути, лавиной катилась орда ядовитогубых причмокивателей. Эти отвратительные землистые твари, внешне напоминающие слизней с крючкообразными ногами, руками–змеями и безразмерными ртами с токсичными иглами на ободке пасти, ненавидят покидать свои норы, в достатке наводняющие лесную подстилку, а тут на тебе — целым выводком ползут на восток. Нервно прищёлкивая языком, я, переместившись за размашистый куст, подумал, что Эмилия была права, уверяя меня в письме, что в Великом Лесу творится что–то неприятное. Конечно, ядовитогубые причмокиватели нередко присоединяются к другим живорезам в их атаках на рубежи Соединённого Королевства. Но по большей мере они предпочитают таиться и поджидать своих жертв в рыхлых почвах, присасываться к ним кошмарными устами и затаскивать в нутро подземных туннелей. Моему удивлению не стало предела, когда вслед за ядовитогубыми причмокивателями, громко переругиваясь и топоча, последовали гоблины — любимый деликатес (после вкусненьких людей, естественно) тех, кто двигался перед ними. Почему так происходит? Ещё до того, как я попал в Килквагу, наша бравая компания, выбравшись из Мил’Саак наткнулась на ораву самых разнообразных живорезов. Тогда мною было предположено, что монстров куда–то ведёт воля Тауруса Красного Палача. Однако теперь я вижу, что это не так. Кто–то иной, могущественный и всевластный, объединил таких разных и нетерпящих друг друга выродков зла. Но кто это может быть? И для чего? Вопросы! Сколько вас у меня! Эй, попотчуйте меня уже кто–нибудь ответами, а не то у меня вскипит мозг!

Дождавшись момента, когда тишину перестала разрезать тяжёлая поступь гоблинов, я, покопавшись в сумке, выудил Кампри. Сапфировые лепестки, туго сомкнутые в золотой орешек, раскрылись, не долетев до моих ног всего пару дюймов. Из синего тумана показалась грива Юнивайна. Оглядевшись, призрачный конь радостно встал на дыбы, после чего боднул меня ледяным лбом. По всей моей коже пробежали мурашки — никогда не привыкну к таким «тёплым» приветствиям. Привычно закинув сапог в стремя и расправив спину, я сказал:

— Юнивайн! Спасибо тебе огромное, что вновь пришёл ко мне!

Призрачный конь чуть всхрапнул и повернул ко мне свою умную морду. Он как будто бы говорил — хватит меня благодарить каждый раз! Я здесь, потому что ты мне дорог! Точка! Куда едем?

Улыбнувшись, я промолвил:

— В Ильварет, приятель, в Ильварет! Я страсть как соскучился по своим закадычным приятелям!

Быстрее любой птицы, а по–другому и не скажешь, призрачный конь запетлял по нехоженым зарослям угрюмого бора. Чёрные, синие и фиолетовые — цвета оборотной стороны дня, палитрой тьмы закружились перед моим взором. Капюшон сорвало с меня сразу, и натягивать его обратно не имело смысла. Вроде бы помимо деревьев по пути нам попадались реки, водоёмы, утёсы и даже поляны, утаивающие на подстилках, полных травы, какие–то фортификации. Может статься так, то были древние замки или башни давно позабытых колдунов. Много таинственного и мистического, ещё не тронутого человеческой пытливостью, прячется в необхватных просторах Великого Леса. Прежде чем поселиться в Энгибаре — священной роще рейнджеров, Альфонсо Дельторо — выдающийся следопыт–друид бесчисленное число раз бороздил долы этого злопыхательного леса. От него–то я впервые и узнал о загадочном пресном озере Кристальное Одиночество, к коему безволосые обезьяны боятся приблизиться даже под страхом смерти, и о реках — Рыжей и Гнилой, чьи воды доходят аж до оконечности Железных Гор на самом юге. По уверениям Альфонсо, Великий Лес своими посадками дотягивается до Ледяных Топей, а возможно, что и дальше, до Ноорот’Кхвазама. А что же кроется за бесконечными тенетами эндоритов — разумных и злых паукообразных созданий? Место, занятое живыми тенями–свечками — мифический Бумфамар, в котором не бывал ни один человек. По летописям мудрецов, основывающихся на откровениях пленённых эндоритов, Бумфамар от Ноорот’Кхвазама отделяет Альтараксис — река, несущая свою кровавую влагу в утробу Бездны Душ, сердцевину Мира Тьмы, где, если верить преданию, Назбраэль вечно мытарит грешников и нечестивцев. Только Вселенная ведает, насколько велик Бумфамар, и сказать, что за ним находится, нельзя. Зато нам точно известно, что после Бархатных Королевств, что граничат с Великим Лесом на востоке, лежит земля шипунцов — Острохвостия, а ещё дальше, на полуострове Тлингве, обласканном Морями Щавелевым и Грозовым, берут свои начала Королевство Бурунзия, Золотая Пустыня Муат’Лан и царство извечного владыки–чернокнижника Ютвинга — Клирдвайт. А там, за унылыми пейзажами Клирдвайта и россыпью островов Вольных Городов, в океане Лирики, на материке Укзарате, простирается громаднейшая Империя Хло.

Современную картографию — точной наукой не назовёшь, однако все её сведения указывают, что Укзарат превосходит наш континент — Олфолию, примерно на треть. Кстати Империя Хло пребывает в постоянной войне с Островным Королевством, чьи мрачные каравеллы, переплывая из океана Безнадёжности в океан Лирики, безбожно пиратствуют у бухт и гаваней плохо контролирующего себя государства. И всё это лишь верхушка айсберга! Потому, как мне кажется, наш Мир так невообразимо и грандиозно обширен, что не ограничивает себя всеми очевидными нам ориентирами. Кто из моряков Соединённого Королевства насквозь проходил Абрикосовое, Ледяное и Мухоловочное Море, да не сверху вниз, а слева направо, туда, за океан Темного Холода? Кто перебирался за Бумфамар? Кто видел, что за широты простилаются за океаном Безнадёжности и океаном Лирики? А за Щавелевым Морем и Камнепадами — горами Острохвостии? Никто! Где–то там, за туманами нашего неведенья, прячутся другие безымянные территории и «солёные приволья», только и ждущие, чтобы их открыли…

Вот куда — в далёкие от Соединённого Королевства дали, совершенно случайно унесли меня мои мысли.

Юнивайн мерно скакал, миля за милей сокращая моё расстояние до Ильварета. К утру он сбавил скорость, и я вновь стал видеть то, что проносится мимо нас. К моей досаде, чем ближе мы подбирались к пределам Карака, тем больше биваков и доморощенных лагерей живорезов попадалось мне на глаза. Такое неисчислимое количество стоянок и их ужасающих постояльцев, глупо таращившихся вслед молнией проносящемуся Юнивайну, могло свидетельствовать только ободном — почитатели Хрипохора готовят для Соединённого Королевства очень и очень неприятный сюрприз. Конечно, объединённые рати живорезов и раньше покушались на форпосты Карака. Здесь стоит хотя бы упомянуть Войну Пик и Багровое Воззвание. Но нынешняя ватага, видимо собранная со всего Великого Леса и покрывающая вокруг каждую пядь свободного пространства, доставит много проблем тем, кто встретит её своей грудью. От такого разнообразия бесовских рас (а тут были все — оморы, гоблины, черноокие зелёные гуманоиды с длинными когтями, ядовитогубые причмокиватели, огры, великаны, трупоеды, безволосы обезьяны, тролли, чумазые окаянники, циклопы и ещё сонмы страшилищ), беспрестанно вопящих, шипящих и рычащих, все звери и птицы бежали без оглядки. Ни одного медведя, волка, лисы или скворца я не заметил. Все они попрятались, чтобы не попасть в голодные желудки или лапы беснующихся тварей.

К полудню я так устал болтаться на закорках призрачного коня, что попросил его подыскать мне местечко, где можно было бы отдохнуть и перекусить. Глубокую и скрытую от ненужных взоров ложбинку, что стала моим пристанищем, Юнивайн подобрал только ближе к концу второй половины дня. Я буквально свалился с седла и, завалившись под корягу, с улыбкой вспомнил о другой длительной поездке, о скачке в Будугае, в которой Джизи — неутомимый снежный барс пронёс меня сквозь бушующий горный обвал Прохода Безнадёжности. Тогда моя «пятая точка» не отрывалась от спины Джизи целые сутки, и сегодня я практически повторил тот свой рекорд.

Наскоро перекусив остатками орехов и мяса, подложив под голову сумку и крепко стиснув рукоятку Альдбрига, я погрузился в напряжённый сон. Нервные переживания, думы о Короне Света и прочие волнения, связанные с благополучием друзей, не дали мне хорошо выспаться. Проснувшись, я понял, что суматошливое состояние души, безапелляционно навестившее меня в дрёме, никуда не ушло. Мой настрой был мрачным, отчасти ещё из–за того, что за ночь я сильно продрог. Чтобы чуть–чуть согреться, я, запалив малюсенькое пламя на собранных веточках, подставил под него побелевшие пальцы. Дым не чадил, поэтому страха, что меня обнаружат, я не испытывал. Радовало то, что не надо было беспокоиться о еде. Перед тем как развернуть Скатерть, я чётко сформировал своё желание — «Хочу получить сочный индюшачий окорок, бутылку апельсинового сока и пюре, а так же сухарей и кулёк сухофруктов». Вуаля! Всё что я себе придумал, тут же появилось у моего носа. Мой завтрак пришёлся на восход солнца. Оно неспешно ползло вверх, одаривая стволы деревьев своими живительными лучами. В эти волшебные мгновения смены суточного цикла, на которое большинство людей, к сожалению, так редко обращает внимание, я, подставляя лицо мягким касаниям тепла, пожалел о том, что со мною нет рядом Снурфа. Ах, мой маленький, добренький, верный таракан, как тебе нравилось тянуть свои усики к поднимающемуся светилу. Я скучаю по тебе, малыш… Хорошо, что ты с Эмилией — она позаботиться о тебе…

Прихлопнув малюсенький костерок перчаткой, я, предварительно убедившись, что поблизости нет живорезов, выбрался из ложбинки и кинул Кампри о землю. Он завибрировал, задёргался и явил передо мной Юнивайна. Спустя десять секунд я уже нёсся по обворожительному, кутающемуся в шали опасности, Великому Лесу. Призрачный конь скакал не так быстро как вчера (всего лишь со скоростью беркута), и поэтому я, худо–бедно привыкший к постоянному мельканию листьев и веток над головой, наслаждался совершенством и чарующим колоритом, который чаща щедро преподносила к моим широко открытым глазам. Причудливые изгибы корневищ, прорастающие цветы, ледяные ручьи, бегущие только по им одним известным маршрутам, тени, тени, тут и там неуловимым веретеном увивающиеся по древним деревянным гигантам изумрудные пятна мха и вечнозелёного плюща, эти и иные природные картины наполняли меня отрадой.

Трясясь на спине Юнивайна (с периодическими, недолгими привалами), я, избавленный от неминуемых стычек с живорезами, предавался отвлечённым размышлениям о занятных случайностях, которые изредка прорываются через плотное покрывало предвзятости и наволочку предсказуемости. Есть Зло, и есть Добро, есть красота, и есть уродство, но эти величины не всегда соответствуют своим стандартам. Примерами тому могут послужить мои недавние знакомства. Так Брубор — лесной неприглядный огр, выигравший в карты у дриады Нифиль её Красный Камень, оказался приятным малым, а вот благоухающая юностью Эмириус Клайн — сосуд–хранитель самого Ураха, амбициями выжгла своё нутро чуть более, чем полностью. Иногда угадать, кого Судьба поставила перед тобой, просто невозможно. Засим в таких случаях надо довериться своим внутренним мироощущениям. Однако, как показывает практика, они тоже далеко не всегда могут достойно проанализировать то, что хоронится за внешним покровом. Комодриан — жрец Нальда поддавшийся как ликантропической, так и владетельной страсти — наглядный образчик двуличия, и занятной случайностью тут и не пахнет. Заговорив мне зубы и втёршись в доверие, Комодриан продемонстрировал мне всю суть своей испорченности, которая, увы, не такая уж редкая гостья у очагов наших человеческих душ.

Совсем «иной коленкор» представляли собой сгинувшие в тёмных веках эльфы. Некогда проживающие в сверкающем Тумиль’Инламэ, мистическом городе–дереве, когда–то произрастающем в дремучих кущах Великого Леса, они, в отличие от их недолговечных соседей, превыше всего ценили искренность и порядочность. Для эльфа поступить «неправильно», «превратно» и подло было прямо–таки немыслимо. Верные своим идеалам чести, они, более всего почитающие откровенность и непорочность, с достоинством несли титул самого высоконравственного народа всех Королевств. Однако если же принять к рассмотрению прочие племена, ныне обитающие с нами бок о бок, мы увидим, что и они обладают рядом положительных, вошедших в притчи, морально–этических специфичностей, ставящих их пусть и не на одну «доску» с эльфами, но как минимум где–то поблизости. Из–за географической смежности Железных Гор и Соединённого Королевства, культурные особенности гномов нам известны довольно хорошо, поэтому будет логичным покумекать вначале о них. Живущие в сословности и рьяно заботящиеся о своей репутации низкорослые крепыши зачастую действуют согласно установленным канонам поведения — и этот нюанс даёт прекрасную оказию подстроиться под «струю» предстоящей коммуникации. Обычно, вступая с кем–то в контакт, гномы решают для себя, кто перед ними — сородич, друг, «никто» или враг. В зависимости от того к какой группе будет отнесён «объект», такой шаблон к нему и применят. С врагом цацкаться не станут — голова с плеч, к «никто» — отнесутся с подозрительностью или отстранённостью, вероятно даже и с некоторой грубостью, для друга им не жалко ничего, а за соплеменника не глядя отдадут жизнь. Я, на поле боя получивший высочайший для «не гнома» статус — брат по крови, вошёл в чертоги Зарамзарата — столицу клана Надургх кем–то между «соплеменником» и «другом», и за то был окружен неподдельным вниманием и заботой. Дурнбад — благородный гном и старейшина войны, отправившийся со мной в путешествие, чтобы от всех жителей Будугая сражаться с Десницей Девяносто Девяти Спиц, готов был ради меня свернуть горы — и в этом желании, как в зеркале, отражается вся суть его соотечественников. Поданные Соединённого Королевства позволяют себе осуждать гномов: за жадность, замкнутость, за крутой норов и за многое другое, но ни один «бессребреник» не скажет, что обитатели Железных Гор не знают цену взаимовыручке и поддержке. А за доказательствами далеко ходить не надо — стоит только припомнить недавнее сражение у разрушенных стен главного града провинции Хильд, когда гномы Надургх, углядев с вершины Зарамзарата полыхающий сигнальный маяк Эльпота, поняли, что дело соседа плохо. и тут же поспешили ему на выручку. Верхом на снежных барсах они, словно серебряный клинок, врезались в беснующуюся орду Десницы Девяносто Девяти Спиц, чем отвлекли удар на себя и дали мне шанс закрыть изрыгающие потусторонних демонов червоточины. Если бы в тот кровавый день гномы не проявили беспримерную самоотверженность и не совершили бы ратный подвиг, Эльпот был бы стёрт с лица земли.

Безусловно, что в большинстве своём гномы, как и исчезнувшие эльфы, заслуживают того, чтобы им симпатизировали, однако, перебирая нации и раздавая им штампы и характеристики, нельзя обойти стороной и премилых мягкошерстов. Кто они и каков их темперамент? Прекрасно себя чувствующие в тороватых на разносортные территории Бархатных Королевствах, мягкошёрсты — те же коты, только прямоходящие и очень умные. Их средний рост без учёта хвоста варьируется от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти дюймов, то есть немаленький. Имея очаровательные лапки и усатые мордочки, мягкошерсты славятся своими шаловливыми, а подчас экспансивными и плутоватыми нравами. В молодости я в составе «Грозной Четвёрки» не раз и не два странствовал по Бархатным Королевствам, и оттого могу с уверенностью заявить, что мягкошерст — мягкошерсту рознь. Бывают они всякими: елейными, вредными, мечтательными, осмотрительными, рациональными, озорными, ехидными, коварными и даже воинственными. Кстати, междоусобицы в Бархатных Королевствах — обычное явление. Однако в целом мягкошёрсты вполне миролюбивы. Ненавидят они только шипунцов из страны Острохвостии, конфликты с которыми не затихают уже тысячи лет. Что же касается людей, то к нам мягкошерсты относятся снисходительно, считая нас неловкими и жуть как нескладными «великанами». Впрочем, торговать с Соединённым Королевством им нравится. Периодически расписные корабли мягкошерстов, доверху нагруженные дурманным табаком, эфирными маслами, лунным песком и эссенциями вистулума, пребывают в рассыпанные по побережью порты Керана, где важные пушистые кормчие, купаясь во внимании местных зевак, отдают распоряжения о начале товарооборота. Что любопытно, в Хафлане, в городе хрустальных минаретов, рынков, пристаней и таверн есть посольство Бархатных Королевств — «Маслице и Блинок». Из него главный негоциант «Объединённого Союза Челночников», носящий почётный чин «перекупколап», ведёт прибыльный бизнес с «неуклюжими громилами», а выборный делегат из аристократического прайда «Белого Воротничка», со звучной должностью «щекоткореферент», проводит переговоры с королевским двором Соединённого Королевства. Здесь удобно упомянуть, что жители Бархатных Королевств хоть и называют себя мягкошерстами, на деле не все они покрыты шерстью. В пустыне Бао–Мяу, отгороженной от Цап–Царап саванны посадками кактусов, встречаются совершенно лишённые пушка «мурлыки». Подводя итог разбору трюизмов допустимо сказать, что мягкошерсты потешны и приветливы, однако не лишены самомнения и некой кошачьей изворотливости. К тому же, если того требует ситуация, они вполне себе могут показать внушительные зубы и сделать болезненный «кусь» тому, кто их обидел.

Между тем, моя дорога продолжалась. На Великий Лес стала опускаться дымка сумрака. Удлиняющиеся тени и загадочные мерцания, а также перешёптывания обомшелых деревьев и звёздные перемигивания вынянчивали во мне, натуре тонкой, некую сопричастность к мистическому антуражу доисторической чащи. Я чувствовал, как внутри меня разливается тайна наступающей ночи. Тёмные норы, воздух, полнящийся запахами каштанов, грибные семейства, проносящиеся мимо глаз едва различимыми сероватыми пятнами, и сама земля, беззвучно принимающая на себя бестелесные копыта Юнивайна, все это пленяло мой очарованный. Я вдруг осознал, что Великий Лес не просто огромный непролазный бор, наполненный живорезами и прочими созданиями, а нечто фантастически грандиозное и недоступное интеллектуальному восприятию. Всю сказочность и мифическую уникальность «Зелёного Моря», расплескавшего свои «воды–посадки» между Королевствами виалов, мягкошерстов и людей, можно вкусить, только если вопреки заслонам тенденциозности раскрыть перед ним свою душу. Купаясь в нахлынувшем на меня откровении, я не заметил, как призрачный конь подменил галоп неспешной трусцой.

Спустя полчаса мы остановились у влажной расселины. В её покатом нутре была крохотная лагуна, из которой бил родник. После того как Юнивайн затянулся в Кампри, я, быстро сбросив с себя мантию и отцепив от пояса меч, отёр торс, шею и плечи студёной влагой. Брр! Жалко мыла нет, а то бы я повозился в воде подольше. А ещё более досадно, что теперь мне не с кем перекинуться словцом — разговорный поток Джейкоба, увы, иссяк сразу же, как мы покинули Гамбус. Я люблю одиночество, и в Весёлых Поганках у меня долгое время вообще не было «живых» обитателей. Однако иногда мне хочется с кем–нибудь завести беседу о магических парадигмах или поделиться догадками насчёт того или иного эзотерического вопроса. Порой, испытывая позыв поразглагольствовать, я, взяв Ночь Всех Усопших, наведывался в Лунные Врата, где, лучась теплом и уютом, меня всегда ждал домик Эмилии. Надо сказать, что моя дорогая подруга — отличный слушатель. Когда того требуют обстоятельства, она, человек привыкший щебетать без умолку, держит рот на замке, смотрит на меня своими яркими зелёными глазами и кивает. Я подозреваю, что в такие моменты колдунья, скорее всего, во многом со мной не согласна и могла бы осечь мой мысленный паводок (особенно когда мои речи касаются алхимии), но она молчит и даёт мне возможность выговориться. Это очень ценное качество для любой девушки, а Эмилия… Сколько удивительных незаурядностей прячутся в её добром сердце! Женская мягкость и кокетство в сочетании со сверхъестественной рассудительностью, железной волей и гениальной смекалкой неизменно делают колдунью предметом моего восхищения. А красота… Эмилия настолько бесподобна, что практически любой мужчина, познакомившийся с ней, тут же теряет свою голову и погружается во власть ее женских чар. В Эрменгере Таурус Красный Палач изувечил мою подругу, низложив на неё ужасное «Проклятие Старости». Оно доставило Эмилии такие муки, что она решилась на самоубийство — задумала утопиться в промёрзшей реке. Но Вселенная, моя покровительница, распорядилась иначе — я, Грешем и Серэнити сумели вытащить Эмилию из стылого омута и помогли принять себя такой, какой есть… В один из дней наши общие старания поднялись на новый уровень успеха. Солнечный Лут — лепрекон из провинции Хильд, заставивший играть нас в свои дурацкие загадки, после проигрыша моему ученику и последующей короткой потасовки, был вынужден откупиться от нашего гнева Сухим Льдом — осколком фиала, той самой Светочи, способного стереть с Эмилии проклятие Тауруса. Ныне мои мысли прикованы к Светочи ничуть не меньше, чем к Короне Света и к алчному Привратнику. Ещё два месяца назад я будто бы бродил в потёмках и не видел очевидного — того, что Эмилия значит для меня неизмеримо больше, чем мне казалось накануне кутерьмы с Пророчеством Полного Круга. Её смех, улыбки и нежные подтрунивания — вот, что всегда дополняло и скрашивало мою занудную натуру. Сейчас, на пути в Ильварет — житницу воинской славы Соединённого Королевства, все моё существо изнывает отчаянья застать там Эмилию.

Я поплотнее завернулся в мантию и лёг спиной к холодному камню. Все кости, в особенности тазовые, нестерпимо ныли — эту поездку на Юнивайне я запомню надолго. Спать всю дорогу, как зверю, «под кустом», мне опостылело, но разве на горизонте мелькает альтернатива? Так–так, что у нас впереди… Элми упоминал, что ближайший к Нальду форпост — это Клейменд, выстроенный аж самим Нолдом Темным. Заявиться в «улей» Братства Света, в котором паладины Ордена Лучезарных Крыльев привыкли отделять «чёрное» от «белого», моя персона как–то не желает, поэтому я последую за его кряжистые бастионы в город Роуч, а дальше в Осприс, а там уже выстелется прямая колея на Ильварет.

Я заснул почти моментально. В эту ночь сны меня не обуревали. И поутру, хорошо выспавшийся и наевшийся, я, оседлав Юнивайна, поскакал в Роуч. Ландшафт разнообразием не радовал — поросшие бурьяном холмы, да непролазные чащобы — вот и всё, что помимо бредущих живорезов, я лицезрел. Раз в несколько часов призрачный конь подыскивал стоянку, чтобы дать мне размяться и маленько отдохнуть.

В течение последующих трёх дней Юнивайн появлялся из Кампри каждый раз, когда я его звал. Постепенно лесной массив редел и обзаводился крохотными лагунами, не занятыми деревьями. На глаза всё чаще попадались звери, а вот кумиропоклонников Хрипохора в округе стало значительно меньше — редкие отряды оморов или гоблинов следовали куда–то на юг. На четвёртые сутки моего пути, к полудню, Юнивайн обнаружил просеку, которая спустя какое–то время окончательно вывела нас из глухомани Великого Леса. Эгей! Прощайте, великие дебри! Прощайте, живорезы! Я выбрался из ваших силков живым и невредимым! Ура! Вдыхая воздух полной грудью, я мчался по каменистому полю. Чувствуя мою радость, Юнивайн громко заржал и припустился во весь дух. Перед тем как из–за сумасшедшей скорости я потерял способность концентрировать внимание на отдельных объектах, в дали мною были примечены громадные стены и башни, гордо тянущие свои шпили в небо, — то вздымался непобедимый страж Карака и гроза всех демонических исчадий — Клейменд. Я попросил призрачного коня не сбавлять своего темпа. покуда мы не отъедем от Великого Леса на достаточно безопасное расстояние.

Поздним вечером Юнивайн затормозил у дубовой посадки. Я слез с седла и, подобрав с земли Кампри с исчезнувшим в нём другом, воззрился на одутловатые чёрные облака. Всполохи молний и запах свежести предвещали скорое начало дождя. О, гром… Крупные капли забарабанили по моим плечам. Поспешно натянув капюшон и сев под ствол древнего зелёного патриарха, я развернул нехитрые запасы пищи. По моим соображениям до Роуча оставалось рукой подать. Если всё будет в порядке, то завтра Юнивайн домчит до него в считанные часы. Жалко, что это не случилось к этому ужину, но… видимо, у призрачного коня нарисовались свои неотложные дела, и он, умозаключив, что мне сегодня более ничего не угрожает, поспешил ими заняться.

Ну что же… Роуч. Когда–то я хорошо знал в нём одну семью. Хельберты — старый и уважаемый в Роуче род берёт свои истоки от Шилли Хельберта — мелкого аристократа, которому я по молодости лет помог сохранить свою честь и недвижимость при себе. От рождения Шилли обожал резаться в картишки, и как–то раз, находясь за покерным столом в резиденции лорда Финигана Де'Лорена, он с горяча, понукаемый желанием отыграться у хозяина дома, поставил на кон своё поместье — Кулуат Хель. В узких кругах Финиган Де'Лорен слыл непревзойдённым шулером и потому без зазрения совести вывел прибыльную партию в угоду себе. Однако в тот злополучный уикенд лукавого лорда занимало ещё кое–что помимо карт. Утром некто передал ему крайне дорогой презент, криминальная подоплёка которого нещадно жгла пальцы Финигана Де'Лорена и понукала побыстрее схоронить его где–нибудь в другом месте. Подальше от себя. Пораскинув мозгами так и сяк, Финиган Де'Лорен предложил убитому горем Шилли вернуть себе Кулуат Хель за чепуховую услугу — перевезти из Роуча в Ильварет некий обоз, не задавая при этом лишних вопросов. Шилли согласился. Он отправился в путь и наткнулся на отряд стражников, получивших приказ обыскивать всех и каждого, кто едет со стороны Роуча, ибо буквально накануне визита Шилли к Финигану Де'Лорену у герцогини Элишер из замка был похищен сундук, набитый золотом и драгоценными камнями.

При досмотре телеги оказалось, что среди соломы в кузове у Шилли скрывается именно тот самый сундук. Без всяких нежностей несчастного Хельберта поместили в острог: дожидаться грядущего приговора. Так вот… Незадолго до тех событий, по заданию Магика Элептерум в Роуч приехал Бертран Валуа, ну и я с ним за компанию. С блеском исполнив свою миссию, заключавшуюся в изобличении коварной ведьмы, околдовывавшей местных детей, мы, передавая каргу в длани правосудия, познакомились с бургомистром Роуча — Гаем Гнедом, настоявшем на том, чтобы отметить наш успех. В таверне, пропустив стаканчик, он поведал нам о недавнем ограблении герцогини Элишер. По его словам, дело Шилли было гиблым — Финиган Де'Лорен среди знати имел безупречную репутацию, и уверениям Хельберта о его непричастности к сундуку никто не верил. Меня как что-то кольнуло тогда, и я, распрощавшись с Бертраном, спешившим в Магика Элептерум принести добрые вести, выпросил у Гая Гнеда «ордер» провести собственное расследование. Выйдя на нескольких неблагонравных людей в окружении Финигана Де'Лорена и надавив на них, я собрал сведенья, которые выявили прямую связь алчного лорда с преступлением. Вооружённый добытыми сведениями, я, предварительно записавшись к Шилли в защитники, в зале суда обвинил Финигана Де'Лорена в гнусной сопричастности к несчастью герцогини Элишер. Выслушав мои доказательства, Канцелярия Правосудия Роуча постановила: признать Финигана Де'Лорена виновным и отправить его отбывать наказание в Хинтхостен — тюрьму для высшего сословия, а Хельберта, принявшего участие в афере по невежеству, счесть ошибочно оступившимся и возвратить ему проигранное поместье. С тех пор я и Шилли крепко подружились, и уже потом, когда мой товарищ отошёл в мир иной, его потомки всегда тепло принимали меня в Роуче.

Ныне, гонимый всеми ветрами в Ильварет, я с удовольствием воспользуюсь гостеприимством Хельбертов — приведу в порядок одежду, хорошенечко высплюсь и послушаю свежие новости о том, что происходит в Соединённом Королевстве.

Уткнувшись носом в плечо и сжавшись в комочек, я, убаюканный мерной капелью весенней непогоды, безмятежно заснул.

Разбудила меня рвота. Желудок болел так, что я подумал — неужели он хочет выпрыгнуть у меня через горло? Поджав под себя колени и судорожно схватившись пальцами за мокрую траву, я не шевелился, пока приступ дурноты не покинул моё ослабленное тело. Желчь… Я сплюнул и пригладил волосы трясущимися ладонями. Всё лучше, чем быть вампиром. Хотя Грешем так не считает.

Дилемма «есть или не есть»–передо мной не стояла (конечно, нет!). Поэтому поёжившись в противно липнувшей, сырой мантии, я, придя к выводу, что в разведении костра смысла немного, выудил из сумки Кампри. Швырнув тяжёлый орешек вниз, я досадливо вздохнул — сапфировые створки завибрировали, но не раскрылись. Юнивайн был занят. Да это и немудрено. Всю неделю он только тем и занимался, что таскал меня на себе — пора бы мне и постыдиться.

Опираясь на Лик Эбенового Ужаса, я пошёл по заросшей фиалками дороге к Роучу. За длинными променадами Хельберты от встречи к встрече, всегда рассказывали мне массу интересного о своём городе. Роуч был возведён на сопке Криде, вдоль и поперёк изрезанной туннелями, ведущими к глубокой подземной реке Ольхеле, из воды которой высовываются загадочные статуи, совсем не похожие на людей. Кто раньше обитал внутри покатого склона до возведения на нём Роуча, остаётся тайной. Среди старожилов городка гуляет молва, что не все из прошлых его уроженцев канули в лету. Вроде бы иногда из проходов, уводящих к самым тёмным местам Криды, доносятся страшные нечеловеческие стоны и будто бы бряцают ржавые цепи. В оные дни Туриса Куртафа — наместника Карака — при закладывании Роуча уведомили о странностях, скрывающихся под покровом Криды. Однако правителя провинции это сообщение не смутило, а наоборот подстегнуло дать начало строительству там, где он задумал. Турис руководствовался тем, что за окном у Клейменда маячит Великий Лес, и расквартированному в нём Ордену Лучезарных Крыльев для поддержания боевой готовности необходимы своевременные поставки продовольствия и оружия. Откуда их взять? Из Осприса? Далековато. Нужен был перевалочный пункт поближе, и Крида, снабжённая мудрёными лазами и потому способная спрятать в себе население от внезапной атаки живорезов, прекрасно подходила на эту роль. Впоследствии, когда грянула небезызвестная Война Пик, и паладины Клейменда, принявшие главный удар Хрипохора на себя, не смогли быстро оказать осаждённому Роучу поддержку мечами, постулат Туриса Куртафа об оборонительном преимуществе Криды получил подтверждение на практике. Испуганные жители Роуча забаррикадировались в недрах сопки, и беснующимся тварям, сколько они не старались, так и не удалось сокрушить пудовых люков, ведущих к ним. Вывалившись из дверей города не солоно хлебавши, живорезы нос к носу столкнулись с подоспевшим арьергардом Карака. Затяжная сеча закончилась полной победой Соединённого Королевства.

За воспоминаниями о «были–ковыли» Роуча, я протопал большую часть до него. Где–то после обеда, грызя на ходу орехи, подаренные мне Скатертью «На любой вкус», я, взобравшись на пригорок, увидел впереди знакомые скалистые очертания Криды. Ага! Отлично! Воодушевлённые скорым свиданием с мягкой кроватью в доме Хельбертов, мои ноги зашагали куда резвее, чем прежде. Выйдя на дорогу, я стал встречать редкие экипажи с эмблемой Карака. Проезжающих я одаривал улыбкой. Их лица после чумазых и скалящихся морд живорезов казались мне милыми и даже родными. Рядом, осыпав меня пылью, пронёсся эскорт рыцарей. Они неслись на восток. Я проводил их взглядом, а затем, отряхнувшись, стал подниматься вверх по склону. Через пару миль показались резные ворота Роуча.

Я в городе! Улочка повела меня на полупустую площадь и дальше в лабиринт проулков и переулков, приветливо мигающих мне зажжёнными масляными лампами. Фамильное гнездо Хельбертов располагалось на самом северном отроге Криды, и пока я до него топал, на небе, подёрнутом рябыми тучками, отгорали последние закатные краски. Перед решетчатой калиткой висел колокольчик. Дзинь–Дзинь–Дзинь! В прихожей вспыхнул свет. Чуть помедлив, на створе щёлкнула заслонка. На озаренный светом свечей порог вышла женщина лет сорока. С лёгкой хрипотцой она осведомилась:

— Кто вы и что вам надо?

Я поклонился.

— Как и прежде меня зовут Калеб Шаттибраль. Я здесь, чтобы навестить дорогих моему сердцу Хельбертов.

— Тот самый великий маг?! Это же Вы тогда вытащили моего предка из препротивной передряги?! — вскричала женщина, бросаясь впустить меня в палисадник. — Неужели! Входите! Входите!

— Ну, великим меня не назовёшь, — минуя посадки крокусов и заходя в прихожую, со смущением ответил я. — А что касается Шилли — то правда. Приятно, что в Кулуат Хеле эта история ещё не забыта.

— Ох! Как я рада, что Вы решили оторваться от своих научных изучений и посетить нас! Это так кстати! — затараторила Хельберт, вынимая у меня из рук Лик Эбенового Ужаса и ставя его в соломенную корзину между многочисленных тростей. — Меня зовут Дина!

— Очень приятно познакомиться, Дина. И давай без всяких «вы», я с твоей семьёй всегда был на короткой ноге, — сказал я, освобождаясь от плаща.

— М-м-м, ладно! — протянула Хельберт. — Мастер… Калеб, проходи в гостиную, а я сбегаю распорядиться накрыть на стол!

Я кивнул:

— Только без излишеств. Я — парень простой. Картошки и жареных сосисок будет вполне достаточно.

Прошествовав в зал, облагороженный картинами и изящной мебелью, я сел в кресло у камина из обожжённого кирпича. Да… Кулуат Хель… С моего предыдущего визита сюда мир успел состариться на добрый век. Я ухмыльнулся. Кто меня тогда принимал? Некретта и Лиом Хельберты. Наверное, Дине они приходятся прадедушкой и прабабушкой.

В покои прошмыгнула служанка в белом переднике. Поклонившись и накрыв стол чудесной алой скатертью, она юркнула обратно на кухню. Не прошло и минуты, как передо мной выстроился целый ряд блюд и напитков. Выглядело всё очень аппетитно, и я, обуреваемый голодом, насилу дождался возвращения Дианы. Переодевшаяся в чёрное платье, с наскоро уложенной причёской, Хельберт держала в руках бутылку вина. Когда она устроилась напротив меня, я взялся наполнить бокалы.

— Ты так похожа на неё, — улыбнулся я, показывая глазами на висевший над трюмо портрет Некретты.

— Правда? — удивилась Дина, предлагая мне пюре с телячьими котлетами. — Мой покойный муж мне тоже так говорил…

Хельберт осеклась и опустила глаза.

— У тебя что–то случилось? — поднимая брови, спросил я.

— Вообще–то да… Я не знаю… Признаться, у меня такое горе! — разрыдалась Дина, откидывая нож и вилку.

О, Вселенная! Женские слёзы! Пожалуйста, только не это!

Пересев на соседний от Хельберт стул, я обнял её за вздрагивающие плечи.

— Расскажи мне, что случилось! Глядишь, на пару–то мы и придумаем, как справиться.

— Я как услышала, что Вы… ты представился Калебом Шаттибралем, то сразу подумала — хвала тебе, Урах! Ты ответил на мои молитвы, похлопотал — и прислал мне Своего заступника!

Все же невозможно было не почувствовать сраказм: заступником Ураха меня ещё никто не называл. Любопытно, будь Серэнити здесь, то как бы она отреагировала на такое? Уж точно бы отмалчиваться не стала… «Кто?! Шаттибраль?! Да он же!…» Пряча улыбку, я подал Дине салфетку.

— Спасибо… Я так расстроена… Такое горе!… Мой сын Лешпри… Он пропал два дня назад! Я боюсь, что это всё из–за карты…

— Какой карты?

— Древней карты Криды, которая якобы ведёт к сокровищам тех, кто обретался тут ещё до основания Роуча. Её обнаружил Симон в одном из подземных переходов… Симон, отпетый пьяница и лгун, он продал карту Лешпри, а мой мальчик… Он знает, что наш бюджет трещит по швам и… Наверняка Лешпри отправился в Криду искать для нас счастья, но… оно не стоило того! Я так волнуюсь, что с ним там приключилось что–то ужасное…

— Стража искала Лешпри?

— Нет. В Канцелярии Правосудия мне ответили, что примутся за поиски только по истечении недели! — вновь разрыдалась Дина. — Но почему?! Почему они не согласились отправиться за ним уже сейчас?! Я не выдержу этих пяти дней… Этих терзаний!

Мысленно попрощавшись с приятной ночёвкой, я вздохнул:

— Где я могу найти этого Симона?

Дина сжала меня за запястье и растроганно всхлипнула:

— Ты пойдёшь к нему… ради Лешпри?

— У Шилли вырос достойный потомок — авантюрист, заботящийся о благополучии Кулуат Хеля. И было бы кощунственно бросить его в трудный час, — тепло ответил я. — Я постараюсь выспросить у Симона всё, что он знает о карте и предполагаемом маршруте Лешпри, а потом… Спущусь за ним.

От переполнившего её волнения Хельберт задохнулась.

— У этого отброса нет постоянного пристанища, — овладев собой, промолвила Дина. — Симон вечно обретается по всяким захолустным кабакам и подобным им темным притонам. Вчера я отловила его в «Изворотливом Вереске». Он был мертвецки пьян и бубнил, что ни о какой карте и слухом не слыхивал. Мне так и не получилось развязать ему язык и… пришлось уйти.

Хельберт отвернулась — по её щекам вновь заскользили капельки.

— Симон мне врал! Перед своим уходом в потёмки Криды, Лешпри поведал мне, кто всучил ему тот пожелтевший свиток! Я призывала сыночка не валять дурака, не геройствовать, обещала, что мы сведём концы с концами и без этого проклятого богатства, но он всё отнекивался, да отшучивался, а теперь… теперь его нет…

— Не кори себя. Юноши всегда считают себя самыми умными и оттого не воспринимают слова своих родителей всерьёз. Лешпри поступил опрометчиво, да, однако, убиваться нам пока рано.

Сняв с воротника полотняную салфетку, я встал.

— Я в «Изворотливый Вереск». Советую тебе после моего ухода лечь спать. Во сне разум освобождается от скопившегося напряжения, а тело набирается новых сил. И то и то тебе сейчас показано.

— Спасибо, Калеб… Я провожу тебя.

Пошатываясь, Дина сопроводила меня в прихожую. Лик Эбенового Ужаса, прислонённый к вешалке, плотоядно скалился мне из корзины с тросточками. «Недолго же ты отдыхал» — хмыкнул себе я, беря его в руку. Ободряюще подмигнув Хельберт и мягко прикрыв за собой дверь, я вышел из Кулуат Хеля.

На небосклоне ночь расплескала ковш звёзд. В воздухе пахло отгорающим костром и пряными травами. Вдыхая ароматы заснувшего города, я, позёвывая, заторопился в нижнюю часть Роуча, туда, где разношёрстные питейные заведения являлись прибежищем для сонма сомнительных личностей. Длинный бульвар со строем чинных деревьев вывел меня в квартал ремесленников. Его аллеи и возникающие из ниоткуда тупички, замыкающие на себе содружества слепленных домов, в итоге вывели мою, кутающуюся в плащ фигуру на неровную брусчатку. Облупленные ставни приземистых хибар и обшарпанные вывески на их фасадах подсказали мне, что я близок к цели. Притормозив одного праздношатающегося гуляку, я попросил его указать мне адрес «Изворотливого Вереска». Оказалось, что идти осталось чуть-чуть. Надо было завернуть за угол, а там уже, не сбиваясь с курса, двигаться только вперёд. Что я и сделал. «Изворотливый Вереск», замызганное бревенчатое здание, встретило меня ржавыми баками, мусором и грязью на порожках — стало быть, пришли. И, ведь, Дина–то молодец. Не побоялась давеча заявиться в столь злачный кагал.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я, надвинув на голову капюшон, причалил к барной стойке. Бармен — усатый дылда с татуировкой на лбу, наклонившись, сипло спросил:

— Что пьём?

— Тоже самое, что и Симон.

Бармен смерил меня взглядом.

— Не знаю никакого Симона. Заказывай или проваливай.

Пряча посох под нишей, я, слегка оголяя меч, хмуро процедил:

— Где Симон?

— Запугивать меня удумал, гнус? С такими как ты, у меня разговор короткий, — злобно отозвался бармен, вынимая пудовую дубинку.

Он резко свистнул — сразу три скучающих детины оторвались от диванчика и, поигрывая мускулами, затопали ко мне. Я между тем, сосредоточившись на навершии Лика Эбенового Ужаса, заставлял его раскалиться. Уловив как за спиной грозное сопение, я резко достал посох из укрытия. Кошмарные провалы–зарницы демонического черепа вспыхнули на Лике Эбенового Ужаса красными углями. Свет, источаемый волшебным оружием, отразился в глазах бармена животным страхом. Он отшатнулся, а вместе с ним и тройка его вышибал.

— Маг… Мне не нужны неприятности! — сдавленным голосом, прокряхтел бармен.

Я сардонически осклабился.

— Тогда повторю свой вопрос — где Симон?

— Он в восьмом номере, это на втором этаже… Привести его?

— Нет. Я сам к нему поднимусь.

Громилы попятились, и я никем не задерживаемый, спокойно взошёл по лестнице. Комната с цифрой «восемь» притаилась в западном крыле «Изворотливого Вереска». Стучать я не стал. Телекинезом нащупав замочную задвижку и отодвинув её, я безапелляционно пихнул дверь. Кавардак из пустых тар, подушек и разбросанной одежды был вместилищем алкогольных паров и чада благовонных курильниц. Посреди беспорядка, на расстеленном ложе, валялся дородный мужик, которого полуобнажённая девица потчевала гроздью рубинового винограда. Мой визит вызвал у присутствующих бурю эмоций. Девица закричала, а предмет её обхаживаний кинул в меня тапочкой.

— Какого рожна ты ко мне вот так вот врываешься?! — завопил мужик, натягивая на пузо одеяло.

— Здравствуй, Симон. Нам есть о чём поболтать, — улыбнулся я, а затем добавил, глядя на «жрицу любви»: — Мадам, вам лучше покинуть нас.

Это предложение пришлось ей по вкусу. Она живо собрала свои вещички и выскочила из номера как ужаленная. Пока я прикрывал за девицей распахнутую настежь дверь, Симон успел разжиться кривым кинжалом. Он неуверенно наставил его на меня.

— Мне не о чем с тобой лясы точить. Давай, дуй отседова по добру поздорову!

— Убери своё шило, пока оно не наделало бед, — растянуто сказал я, подводя к носу Симона Лик Эбенового Ужаса.

Небритые, заплывшие пивной отёчностью щёки трусливо затряслись.

— Мужик, я тебя первый раз в жизни вижу! Чего ты хочешь?!

Вынув из обмякших ладоней кинжал и указав Симону на табурет, я проговорил:

— Для начала сядь и успокойся. Если будешь паинькой, я тебя не трону.

Подобно грузному тюленю Симон брякнулся на видавшую виды седёлку. Его глазки постоянно елозили взад–вперёд, а мясистые кулаки, подпёршие мощный подбородок, сжались до хруста костей.

— Ну и дальше что?

— Я смотрю, ты неплохо гуляешь на золото Хельбертов, — лениво протянул я, поддавая сапогом полупустой кувшин.

— Эти денежки мои! Мальчуган, как его там, Лешпри заплатил мне их за одну… ценную вещицу!

— За карту сокровищ, — участливо подсказал я, позволяя Лику Эбенового Ужаса грозно затрещать. — Она поддельная?

— Нет! Однозначно нет! — проскулил Симон. — Я подцепил её в Криде!

— Конкретнее! — приказал я ледяным тоном.

— Лады, лады! Отодвинь от меня свой посох! Ну, что…

Симон отёр вспотевшие виски.

— Работы у меня нет, поэтому я регулярно нуждаюсь в… э-э-э, финансах. В Криду люди обыкновенно не суются — остерегаются всякого, ну суеверия у них, сечёшь? А в Ольхеле меж этих статуй заплесневелых водится отличная рыбина. Как прижимает мне кошелёк, так я тащусь туда, к ней. Наловленную мною рыбину разбирают, аж за плавники дерутся… Речка–то самая близенькая к Роучу у Клейменда течёт…

— Переходи к главному.

— Да, кхм, рыбачил я как–то, рыбачил, а поток на Ольхеле что надо — несёт его из под матушки земли — ух, чувствую на живца клюнуло — я тяну, тяну, смотрю, а тама на крючке ящичек висит махонький, металлический — за колечко зацепился. Я его вскрыл — гляжу — схема какая–то. Повертел так да эдак и понял, что это дорога к секции под самым дном Криды. Ага, а на секции груда очаровательных побрякушек была намалёвана. Бросил я тогда рыбачить, вылез обратно на солнышко, и стал обдумывать, как приобретением распорядиться. И тут на тебе — подошёл ко мне этот Хельберт и спрашивает, что это у меня. И вдруг поговорка батькина во мне всплыла, мол, ближняя соломка краше дальнего сенца. Я и говорю Хельберту — меняю карту на три золотых. Он помялся, н — таки вдарили по рукам.

Симон почесал локоть.

— Всё, мы попрощались и разошлись каждый в свою сторону.

— Нет, не всё. В Роуче полным–полно люков, уводящих к корневищам Криды. Мне надо знать, в который из них снизошёл Лешпри.

Для острастки я выпустил из Лика Эбенового Ужаса струю пламени. Она облизала лысый череп посоха и язычком огня затрепетала сквозь его распахнутые челюсти. Демонстрация моего колдовского потенциала подействовала на Симона весьма эффективно. Он сжался и быстро залепетал:

— У-у-у! Я так статься кое–что запомнил из карты, пока её разглядывал. Молодой Хельберт должен был начать свой путь в Криду из люка, расположенного у нерабочего фонтана на рынке. К тому же, как я скумекал, тама, в туннеле, нужно нажать одну пластину, чтобы раздвинуть стену — за ней и есть тот самый проход к сокровищам. Э-э-э… ты же собираешься догнать Хельберта, да?

— Возможно.

— Если он всё сделал правильно и откупорил рыночный лаз, ты легко настигнешь его. По отпечаткам. Пол там пыльный.

Симон мерзко хихикнул:

— И сокровища станут твои!

О, как лестно — забулдыга принял меня за мерзавца, намеревающегося поживиться за чужой счёт. Усмехнувшись, я потянулся и, погасив Лик Эбенового Ужаса, подался к двери.

— То уже тебя не касается, — сказал я, удаляясь из прокуренного «благовониями» номера «восемь».

Глава 9. Победи врагов, избавь от долгов, скажи, чего требуешь от учеников

Я выяснил то, что хотел, и теперь, превозмогая сонливость, пошевеливался прийти к Лешпри на помощь. Оставив позади «Изворотливый Верес»к с его задиристым барменом, я перекрученными тротуарами устремился к рынку Роуча. Где–то перекликались залетевшие за мышами в город совы. Проспекты, облепленные домиками, мирно спали. Их тёмные мостовые бороздили только редкие колобродники да стражники с факелами. Обойдя недавно побелённую колокольню и пройдя через ухоженный сад с причудливыми ротондами, я вывернул на улицу, предшествующую ярморочному району.

Так, так, так…Почти на месте. Да, вот и он. Посреди безлюдных прилавков вздымалась пересохшая чаща с тремя уровнями слива. Фонтан, истрескавшийся и покрытый лишайником, уже давненько не функционировал. В футах десяти от него, поблёскивая зеленцой, притаилось то, что я искал. Древний люк, изрезанный странными символами, прямо притягивал мои перчатки к себе. Щелчок! Мрачное отверстие дохнуло на меня влажным воздухом. Настала пора расширить свой кругозор. Крида! Готовься раскрыть мне свои тайны — я намылился к тебе в гости! Засунув Лик Эбенового Ужаса за ремень и сконцентрировав парочку шариков Света, я наполовину слез в дыру, после чего нащупал сапогом железный прут. Ать–два, ать–два, руки принялись перебирать планки — м-да, нисходить по статичной, но окружённой пустотой вертикальной лестнице развлечение то ещё. Кряхтя и причитая, я спустя четверть часа ударился каблуком о твёрдую поверхность — долгожданное дно! Искренне удивляясь тому, как всё это время Симон с его весом и «проворством» умудрялся проделывать подобные спелеологические вояжи, я занялся осмотром разветвляющихся коридоров. Большинство из них представляли собою грубо стёсанные, округлые скважины. Со сводов на шею и голову падали мелкие капельки — конденсат от перепада температур. В Криде было холодно, как в погребе. В какой же из этих извилин исчез Лешпри? Повертев шариками Света в разных направлениях, я обнаружил, что вездесущая влага создала на каменистом грунте едва приметную корочку грязи, на которой чётко вырисовывались следы недавно прошедших подошв. Значит, мне направо. Словно охотничий пёс, учуявший у берега озера дичь, я, припав к земле, направился по следам Хельберта. Моё путешествие по однообразному и затяжному штреку окончилось внезапно. Доселе ясно проглядывавшие следы будто испарились.

Я выгнул затёкшую спину. Мерцание магических сфер выхватывало из темноты очертания… да, вне всяких сомнений, это кладка! Причём, если чуть–чуть пройти вперёд, она вновь подменяется бугристыми стенами. А это значит, что Лешпри изменил свой курс именно здесь. Ну, и где тут, скажите мне на милость, замаскированная пластина, отмыкающая преграду к драгоценностям? Поводя носом у опутанных паутиной кирпичей, я выбрал тот, который, на мой взгляд, был самым чистым. Да… вот они, три свежие отметены… Сюда надавил Хельберт… Приложив пальцы в чистые точки, я услышал негромкий скрежет. Обветшалая кладка неожиданно зарябила и преобразилась в небольшие ворота, покрытые прихотливым барельефом. Через секунду они распахнулись, и я шагнул на порожки, устремляющиеся куда–то вниз. Концентрация… На посохе набухла орбита тихо стрекочущих Молний. Хорошо, нынче мне есть, чем за себя постоять. Проявляя максимальную осторожность, я двинулся во чрево горловины. Напряжённый сход… Моё ухо уловило шум стремительно несущихся волн. Он раздавался слева, сверху. Значит Ольхеле и её чужеродные статуи уже надо мной… Как же глубоко я забрался? Нежданно–негаданно пролёт расширился и вывел в просторный холл. Отовсюду свисали сталактиты и дыбились сталагмиты; но появилась узорчатая плитка. Она вихляла между пройм, принимающих в себя водопадные лавины, низвергающиеся с запредельной выси. Миновав столь эксцентричную каверну, я очутился в полузатопленном зале с громадными трубами. Вдоль и поперёк источившие периметр своими медными венами, они испускали пар и изводили воду пузырями. Вдалеке что–то блестело и я, войдя по пояс в булькающую жидкость, пошлёпал прямо туда. Чем ближе моя персона подбирался к неизвестному источнику сияния, тем плотнее переплетались между собой трубы. И тут я увидел его… На пирамидальном постаменте, возле ярившегося зарницей стеклянного куба, возлежал бледный, как мел, Лешпри. Не тратя ни единой секунды, я в «темпе вальса» достиг постамента и по высеченным ступеням взобрался на его загадочный подиум. От обморочного тела Хельберта к кубу, тянулись полупрозрачные шланги. По ним, медленно–медленно, сочилась кровь.

— Я так долго спал… но раб разбудил меня… скоро проснутся и другие, — прошептал голос в моём сознании.

Бамс! Чья–то ворожба опрокинула меня на колени и выбила из рук Лик Эбенового Ужаса.

Подле Лешпри материализовался тощий высокий гуманоид с уродливым хоботом вместо рта и чешуйчатой кожей. Его газообразную тунику украшал жемчужный бисер, а предплечья стискивали браслеты из отполированного халцедона. Он хотел подойти ко мне, но тут многочисленные трубы отчаянно затряслись и заскрипели. Казалось, что оглушительный рокот, возникший не более, чем на мгновение, сотряс всю Криду. Теперь понятно, что за «непостижимые стоны и бряцанье» порой беспокоят жителей Роуча.

— Посмотри, «низший», что произошло с Шаб’Гахалом. Он превратился в руины, — поведя когтистой лапой, мысленно передал мне гуманоид. — Но я, Хаз Гон, владыка всех галанов, восстановлю его и подниму в прежнем величии!

Хаз Гон протянул длань и грубо ухватил меня за волосы.

— Знаешь, как всё было? Однажды жуткие н’гарини, притупив бдительность дозорщиков лиходейскими ритуалами, украдкой пробрались в Шаб’Гахалом. Неисчислимой сворой они понеслись по уровням цитадели, круша её акведуки и угощаясь тёплым мясом её обитателей. Пока в вышине шла чудовищная жатва, я собрал остатки своего народа и запер его здесь, в Священном Инкубатории. Н’гарини не смогли найти нас, но я провидел, что больше они никуда не уйдут — некогда блаженный Шаб’Гахалом стал их гнусной вотчиной. С уверенностью в том, что в будущих тысячелетиях н’гарини сгинут или пожрут сами себя, я окунул спасшихся галанов в вековечную дрёму…

До посоха было не дотянуться, поэтому я безвольно внимал Хаз Гону. Его боевая магия как будто вынула из моего тела все силы, которые теперь постепенно возвращались обратно… Ну же, тролль тебя разбери, приходи в себя уже, Калеб!

В Священном Инкубатории вспыхнул свет. В сотнях замаскированных фонариков пробудились изумрудные искры.

— Мой план сработал! — восторженно воскликнул Хаз Гон в моём мозгу. — Перед своим погружением в грёзы я смастерил десяток, обещающих поживу «путеводителей», и отправил их бороздить реку. Я надеялся, что рано или поздно, когда безглазые н’гарини осыпятся прахом, путеводители выловят те, кто приспособлен видет,ь те, кто имеет в себе жизненные соки и алчность — кто–нибудь из примитивной, хилой расы. Раб, что так удачно наткнулся на путеводитель, распечатал короб… Однако там не было ни рубинов, ни изумрудов — лишь я. Твой соплеменник даже не сопротивлялся… Я подключил его к Гхамару, и «сердце» Шаб’Гахалома снова забилось! Когда Гхамар выпьет этого раба досуха, я преподнесу ему тебя.

Хаз Гон нежно погладил стеклянный куб, на треть заполненный кровью Лешпри. По периметру постамента забурлила вода. Под бултыхающимися волнами проступили диковинные абрисы. Секунда и… Оплетённые тиной и болотными нечистотами вынырнули продолговатые сосуды — в их матовых внутренностях шевелилась какая–то гадкая субстанция.

— Гхамар вбирает в себя силу! Галаны близки к тому, чтобы очнуться!

Само собой это заявление меня не обрадовало. Мне удалось побороть владеющую мною слабость, и теперь я незаметно концентрировал заклинание Льда. Вероятно, Хаз Гон интуитивно что–то заподозрил, потому как, когда я метнул в его спину смертельную сосульку — он исчез. Воспользовавшись этим обстоятельством, я моментально подхватил Лик Эбенового Ужаса, а потом бешено завертелся, пытаясь найти своего противника.

— Ничтожный смертный! Ты даже не представляешь, какие муки тебя ждут за содеянное! — возопил Хаз Гон в моей голове.

— Меньше трёпа — больше дела, роток-хоботок! — вслух крикнул я, приметив наконец костистую фигуру.

Раскорячившись на балкончике в двадцати футах от меня, Хаз Гон готовил какую–то волшбу. Сработали старые рефлексы — я отпрянул и как говорится — кстати. Пламенное копьё откололо от постамента громадный кусище. Мой посох, рождённый только для одной цели — убивать, всё ещё содержал в себе заряд Молнии. Я поднял его и выстрелил точно в морду Хаз Гона. Белая дуга пролетела между двух труб и… врезалась в наколдованную Мембрану–Щит. Владыка галанов разразился надрывным смехом:

— Твои потуги так же жалки, как и ты сам!

Из куцей конечности гуманоида вырвался оранжевый сгусток. Пронзительно свистя, он стремительно направился ко мне. Увернувшись от новой испепеляющей вспышки, я подскочил к Лешпри и содрал с него тонкие шланги. Гхамар, переставший получать кровавую подпитку, сердито завибрировал. И как бы вторя его недовольству, толща Криды тоже утробно загудела. Мне вдруг почудилось, что где–то там, в недосягаемой бездне, потревоженная нашей вознёй всколыхнулась некая закоснелая во мраке сила…

— Что ты наделал?! — дико заорал Хаз Гон.

— Испортил тебе вечеринку!

Воплотившись возле побуревших сосудов, Хаз Гон стал поочерёдно жать на них отвратительным хоботом (как я понял через миг, таким образом, он выводил своё порочное племя из анабиоза). Под его прикосновениями сосуды трескались и вместе с облаком пара выплёвывали из себя обтянутых липкой слизью галанов. Видимо из–за дестабилизации Гхамара и преждевременного нарушения сна они осоловело пялились в пустоту. Пока Хаз Гон суетился над ними, я взвалил на плечо субтильного Хельберта и дал дёру. Но далеко убежать не удалось. Я споткнулся и упал. Поспешно вставая, я увидел, как из выщербленного жерла самой циклопической трубы в Священный Инкубаторий вырвалась струя Живой Тьмы. Тучей тягучего марева она, взмыв к потолку, обзавелась мириадами щупальцев–отростков и заискрилась вспышками-звездами.

— Н’гарини!… — смятенно выдохнул Хаз Гон. Однако собравшись с духом, он добавил: — Одному тебе со мной не справиться!

Щупальца–отростки н’гарини качнулись, а потом, прытко удлинившись, набросились на ничего не соображающих гуманоидов. Они обволакивали их, превращая в мглистые коконы, и под жалобные верещания, инфернально отдающиеся у меня в разуме, тащили в лоно своей Сущности. Впрочем, н’гарини заарканить Хаз Гона не смог, потому что тот сотворил над собою непроницаемый белый шар, мешающий сумрачным спиралям впиться в его плоть. Поглотив всех галанов, н’гарини вобрал в себя щупальца, переформировался в демонический венок и «короновал» защитную оболочку Хаз Гона, сместившегося к Гхамару. Блеск и траурный глянец разъедали друг друга энергетическими всполохами. Борьба шла не на жизнь, а насмерть.

Озабоченно наблюдая за противостоянием двух древних существ, я почти машинально наложил чары на Лик Эбенового Ужаса. Вылущенные мною из изуверской хляби Назбраэля, они тошнотворно–угодливо отравляли воздух мертвящими миазмами. Молясь Вселенной о милости к её бедовому непоседе, я нацелил посох на сцепившихся тварей. Вжух! Блёкло–малиновый, смрадный сфероид с тоскливым чавканьем отделился от металлического черепа, грузно пронёсся по дуге и столкнулся с Гхамаром. Я моргнул… Всего лишь моргнул… Что я успел рассмотреть? Панически–оторопелую морду Хаз Гона… Конвульсивное сжимание н’гарини… Расщепление стеклянного куба и… Взры–ы-ы-ыв! Словно ничего не весивших пылинок меня и Лешпри отбросило в каверну с водопадами. Кое–как приподнявшись, я оглядел то, что осталось от Священного Инкубатория — колоссальная воронка да груда сплавленных труб. Конец всем галанам! Конец всем н’гарини. В этом в раунде победил Калеб Шаттибраль.

Прижимая рукавом ранку на лопнувшей губе, я склонился над Лешпри. От встряски он пришёл в себя и теперь, испуганно таращась, пытался от меня отползти.

— Ты… ты… убьёшь меня?!

Я улыбнулся.

— Возможно, это сделает твоя матушка, когда ты вернёшься домой.

— Это она тебя наняла? Ну, спуститься за мной? — несколько успокоившись, спросил Хельберт.

— Отнюдь, я вызвался сам.

— Ради чего?

— Ради памяти о твоём прапрадедушке. Шилли был мне хорошим другом.

От удивления брови Лешпри едва не поселились в волосах.

— Я… то есть… Калеб Шаттибраль?!…Ну, тот самый? Да? Мне о Вас столько рассказывали! Вы же главная легенда нашей семьи! И Вы… Тут!

— Вот видишь, мы с тобой знакомы.

Вдруг Хельберт помрачнел и тихо сказал:

— Мама залезла в долги, и я хотел раздобыть нам денег, чтобы их покрыть.

— С деньгами что–нибудь придумаем.

Я протянул Лешпри руку.

— Встать сможешь?

— Наверное…

Мы поковыляли по Криде. Терпя боль от саднящих синяков и ушибов, я думал о таинственных эпохах, уходящих своими корнями вглубь времён, и о том, как много люди ещё не знают о своём мире. Когда–то в Шаб’Гахаломе, источенной туннелями и водоводами сопке, правили горделивые галаны. Жуткие по человеческим меркам, они боялись и ненавидели порождений, сотканных, казалось бы, из одной лишь тьмы. Шаб’Гахалом пал тысячелетия назад, но точка в борьбе н’гарини и галанов была поставлена сегодня. С моего посула Зло прошлого так и не переросло во Зло настоящего, Хельберт спасён, я — цел и как итог — минувший день можно заслуженно назвать продуктивным. В награду за подвиги я бы желал получить пинту холодного пива и жареные фисташки — ценник завышен или в самый раз?

Виток за витком коридоры вели нас обратно в Роуч. Безвозмездное донорство истощило Лешпри, и потому мы двигались очень медленно. Хельберт помалкивал, но его по–юношески любопытные взгляды недвусмысленно просили меня поведать о своих приключениях. Эх, мальчик, не так уж они и эпичны… Хмыкнув и отложив свои размышления на потом, я завёл негромкую беседу. Мои предположения оправдались — Лешпри очень интересовали свирепые сражения, могучие герои, красивые принцессы и смертоносные драконы. Начав с Фарганорфа, я постепенно перешёл к краткому повествованию о похождениях «Грозной Четвёрки». Уши Хельберта ловили каждое моё слово. Он ахал и охал, а я радовался тому, что кошмары прожитых суток ненадолго отошли от него на задний план. В довершении всего я дал ему подержать Лик Эбенового Ужаса — Лешпри был просто в восторге. Вдоволь налюбовавшись посохом, он внезапно стал изливать мне свою душу.

Хельберт мечтал освободиться от общества и его тягомотного уклада. Он грезил о дальних землях, опасностях и невзгодах, выпадающих на пути странника. Однако отправиться в блуждание по свету Лешпри позволить себе не мог, и причиной тому было то, что Хельберты больше не владели Кулуат Хелем. «Если я уйду, то ма пропадёт без меня». После преждевременной кончины супруга дела у Дины Хельберт пошли под откос, и чтобы свести концы с концами она заложила родовое поместье нынешнему бургомистру Роуча — Энтони Фришлоу. Господин Фришлоу проявил сострадание. Он разрешил Дине и Лешпри пожить в Кулуат Хеле, но потребовал, чтобы они погасили свою задолженность в течение полугода. Ныне истекал шестой месяц, а выданного займа Энтони Фришлоу пока так и не получил. Вывод тут очевиден — уже завтра–послезавтра Хельбертам придётся распрощаться с уютом Кулуат Хеля и ночевать на улице.

Слушая сумбурную речь Лешпри о том, как его мать предпринимала неудачные попытки организовать бизнес, я соображал, как помочь Хельбертам выбраться из их незавидного положения. Есть ли у меня с собой хоть что–то, что посчастливилось бы удачно продать? Я стал перебирать содержимое сумки. Книги? Да кому они нужны, кроме меня. Альмандин из Ночи Всех Усопших? В лучшем случае торговец согласиться взять его за бесценок. Кампри? Нет. Юнивайн — мой друг, а друзей, как известно, на монеты не меняют. Ригель? В магазине сувениров ему повесят ярлычок — «антиквариат, два серебряных». Скатерть «На любой вкус»… Конечно, жаль отдавать такую редкость, но Хельберты… Шилли, Шилли, ты и твои потомки одного поля ягодки — опять умудрились прозевать Кулуат Хель и пустить всё по миру. Ладно. Либо рыбку съедим — либо на мель сядем. Первую проблему ухлопали, ухлопаем и вторую.

— Сколько говоришь, твоя матушка должна Энтони Фришлоу?

— Полторы тысячи золотых, — глухо откликнулся Лешпри.

— Не хухры–мухры!

— У ма вроде есть триста…

— Прижмись! — понизив голос до шёпота, оборвал я Хельберта.

Мы прислонились к углублению в стене и замерли. Затушив все шарики Света, я весь обратился в слух — да, топот шагов раздавался всё отчётливее. Спустя минуту ожидания мимо нас пронеслась семёрка вооружённых до зубов стражников. По всей видимости, грохот от взрыва Гхамара побудил Энтони Фришлоу снарядить в Криду разведывательный отряд. Это логично — бургомистру надо быть в курсе, что за вакханалия происходит под его городом. Впрочем, знать кто её зачинщики, ему совсем ни к чему. Крадясь по лабиринту каменных коридоров и попутно избегая встречи с блюстителями порядка, наводнившими Криду, мы, в конце концов, достигли лестницы, приводящей к рынку Роуча. Повезло! Для проникновения в сопку стражники воспользовались другими ходами, и на площади, освящённой сейчас восходящим солнцем, никого не было. Для надёжности я осмотрелся ещё раз, а потом вылез из люка. Следом показался Лешпри. В окнах, из–за штор осторожно выглядывали лица. Квартал не спал, но выходить из укромных домов пока никто не решался. Ну а что! «Маргарет, давай–ка пока отложим утренний поход к ростовщику хотя бы на пару часиков. Крида бабахала всю ночь — пусть там в ней всё успокоится».

Сдвинув ногой люк на прежнее место и подтащив Хельберта за фонтан, я спросил:

— Где живёт Энтони Фришлоу?

Лешпри указал пальцем на искрящийся сусальным золотом купол.

— Вон храм Ураха, а напротив него, стоит особняк с колоннами — это там.

— Хорошо. Иди в Кулуат Хель — обрадуй маму, поешь и отдохни. Я приду к вам попозже.

Лешпри кивнул и похромал в проулок, а я, натирая кулаком слипающиеся глаза (второй день без сна!), поспешил нанести визит Энтони Фришлоу. Сфантазировать, как уговорить его не отнимать у Хельбертов Кулуат Хель я не сумел, и поэтому решил пустить предстоящие прелиминарии на самотёк. Мостовая услужливо проводила меня до площади, окружённой импозантными зданиями, выполненными во вкусе раннего омбольдомского зодчества. Окинув ироничным взором толстую парочку шушукающихся братьев Света, я затормозил у подковообразной арки.

— Я к бургомистру.

Красная физиономия громилы, подпирающего задом ворота, презрительно скривилась.

— Все аудиенции он проводит в ратуше. Время — с одиннадцати до четырёх. Ясно? Тогда отчаливай.

— Мне надо видеть его сейчас.

— Особенный либо?

— Да.

— Что, да? Сковорода? Ты — оборванец, а оборванцев бургомистр у себя дома не принимает.

Выглядел я и правда не очень — весь запорошённый пылью, в рваном плаще и в замызганных сапогах.

— Что завис? Канай, пока я тебе по макушке не настучал.

— Прости, прости, уже ухожу, — наигранно виновато отозвался я.

В моей спрятанной за пазухой перчатке заструилась сфера Замедления. Я сделал резкий шаг вперёд и (чпок!) вмазал заклинанием по лбу громилы. Не больно. Но теперь он был способен шевелился не быстрее улитки. Прежде чем открыть ворота, я, похлопав его по плечу, весело улыбнулся:

— В следующий раз обращу тебя в лягушку! Кв-а-а-а-а!

Бодро прошествовав по плиточной тропинке, по бокам которой там и сям ютились миниатюрные гипсовые статуи, я отворил дверь особняка. Отделка из лепнины, широкий камин, морские раковины, черненое серебро, черепаховые панцири, позолоченная бронза, подсвечники из горного хрусталя, вздутые вазы, бархатные ковры — роскошный холл у Фришлоу! Манфред Второй и тот скромнее жил!

С дивана вскочил крохотный человечек. Он приблизился ко мне и, подслеповато щурясь снизу вверх, гаркнул:

— Докладывай! Что там за свистопляска в Криде?!

— У тебя есть очки?

— При чём здесь очки, капитан?! Очков у меня нет! — воскликнул карлик. — Я тебе про Крид…

Вообще очки в Соединённом Королевстве — это редкая редкость. Их производят в Шальхе и исключительно поштучно — для приобретения, будьте добры, запишитесь в очередь. О, не переживайте, она подойдёт всего–то через пару–тройку лет.

Идея мне пришла спонтанно — я подумал, что изделие Горгона Преломляющего Оттенки способно не только сглаживать цветовую палитру, но и улучшать зрение. Раскупорив футляр, я водрузил Светофильтры на толстый нос. Изумлённый, чётко сфокусированный взгляд и прерванная на полуслове артикуляция подтвердили мою догадку.

— Теперь они твои, барбосик. Носи на здоровье.

— Спасибо… Как ты… попал ко мне?! Сьюти же на охране! — ошарашенно пробасил карлик.

— Ты — Энтони Фришлоу?

Я сел на кресло и налил себе из графина вина. Какое блаженство! Так бы сидел и сидел на мягоньком пуфике…

— Я! А ты-то кто?!

Бургомистр продолжал стоять и недоверчиво ощупывать Светофильтры.

— Я — маг.

— Маг?! Вряд ли ты пришёл сюда только за тем, чтобы подарить мне очки!

— Определённо, — пригубив бокал, согласился я. — Я хочу разобраться с долгами Хельбертов. Очки — это аванс. Если забудешь, что Кулуат Хель заложен, я преподнесу тебе безделушку посерьёзнее. Разумеется волшебную.

Энтони Фришлоу затянул пояс на шёлковом халате и взобрался на софу.

— За очки, как я уже сказал — спасибо, но… Полторы тысячи, в золоте, — это целое состояние! Нет! Никакая колдовская фитюлька столько не стоит! Никакая!

— По опыту знаю, что у бургомистров, лендлордов, наместников и королей всегда есть какие–нибудь трудности или неприятности, которые они боятся предавать огласке. Так что…

Я поболтал вино в бокале.

— Если тебе нужно сохранить инкогнито и деликатно избавиться от беспокоящей докуки, то пользуйся выпавшим шансом. Однако учти, я не торгуюсь — за мою услугу ты снимешь с Хельбертов все финансовые обязательства.

Покусывая края чёрных усов, бургомистр задумчиво уставился на меня. После долгого молчания он мрачно заговорил:

— Вчера ко мне неожиданно прибыла уполномоченный инспектор Её Королевского Величества. Я не успел спрятать кое–какие бумаги, и она выявила…ммм… что я случайно «отмыл» немножко денег из бюджета Роуча. Сумма пустяковая — даже не сравниться с той, что мне должны Хельберты, однако… Если сам факт этого глупого недоразумения достигнет ушей наместника Карака, то меня обвинят в казнокрадстве, а это повлечёт за собой весьма дурные последствия…

Я невозмутимо подлил себе вина.

— И мне плесни… да, хватит.

Залпом осушив бокал, коротышка, насупившись, изрёк:

— Инспектор оплатила номер в гостинице «Мёртвый Гоблин» до сегодняшнего заката. Подразумеваю, что потом она отбудет в Ильварет. При ней находится моя бухгалтерская книга и листок с цифровыми несоответствиями. Если в дороге они вдруг «потеряются», я буду считать, что Хельберты со мной в расчёте.

— Как зовут инспектора?

— Ханна Нитвурд. Она такая, — высокая, не шибко симпатичная, хотя, может, на любителя… Шатенка с веснушками. И кстати, инспектор не одна — её сопровождают четыре мордоворота-рыцаря. Это так, тебе на заметку.

Поставив пустой бокал на деревянный подлокотник дивана, я неохотно поднялся — всё тело ныло и просило отдыха. «Потерпи родное, как только я верну проворовавшемуся карлику его гроссбух, то сразу удовлетворю все твои нужды».

— Это всё, что мне нужно было знать, — обронил я, направляясь к двери. — Скоро увидимся.

Кто для себя не желает сладкой жизни? Энтони Фришлоу — яркий образчик чиновника–клеща. Подобно многим двурушникам–управленцам, расчухавшим, что аппарат власти где–то там, за тридевять земель, и что надзора за их деятельностью как такового нет, бургомистр Роуча не упустил возможности набить свой карман из мошны государства.

Я ни секунды не верю в то, что кулуарное обогащение Фришлоу не вылезло за рамки «полторы тысячи золотых» — вот пятнадцать тысяч — звучит более правдоподобно. В судейском кодексе есть специальная статья «Расхищение королевской собственности в особо крупных размерах». За неё предусмотрено два наказания — «Бессрочная ссылка на Присыпки» (никакой не Хинтхостен) и плаха. Отчего–то я догадываюсь, что если улики дойдут до места назначения, то высокопоставленный служащий Энтони Фришлоу будет обвинён именно по этой статье. Пройдохе крупно свезло, что бюрократический механизм Соединённого Королевства плохо смазан. При явной вине Энтони Фришлоу на арест человека его чина может выписать бумагу только наместник Карака.

Бургомистр — не глупец, и я уверен в том, что он решил улизнуть из Роуча сразу, как только Ханна Нитвурд двинет в Ильварет. Моё появление для него — это как сброшенная спасательная шлюпка при кораблекрушении. Я — чудесная лазеечка, которая поможет отвести от него топор правосудия и сохранить прежнее положение в Роуче. Мне глубоко плевать на карлика — каждый сам должен нести ответственность за свои поступки. Однако если он попадёт за решётку или сбежит — быть беде. Кулуат Хель и прочее имущество Фришлоу отойдёт в распоряжение муниципалитета Карака. Для Хельбертов такой расклад неприемлем.

Итак, гостиница «Мёртвый Гоблин»…

У ворот особняка мялся всё тот же громила, видимо Сьюти. Заклинание Замедления уже доставляло ему неудобства. Он нечленораздельно мычал и заторможено сгибал пальцы. Завидев меня, Сьюти стал меняться в лице — проступающая бледность, расширение зрачков, ох, милый мой, это признаки страха. Ну, право! Я же не монстр! Сейчас всё поправлю!

— Крибле, крабле, бумс! — снимая чары, произнёс я ничего незначащие слова.

Овладев прежней подвижностью, Сюти испуганно попятился к калитке.

— Эй, на счёт лягушки я пошутил! Я собираюсь переколдовать тебя в жука!

Не желая быть жуком, Сьюти со всех ног понёсся к особняку, а я, посмеиваясь, потопал в восточный район города. «Мёртвый Гоблин» — самый старый и почтенный постоялый двор Роуча. Мне приходилось бывать в нём, и потому я знал, куда нужно идти. Улицы постепенно наполнялись горожанами. «Крида вроде утихомирилась — пора нести укроп на прилавок»! Пряный ветерок, птичье пение и солнечные лучи… Прекрасно! По натуре я человек, более предпочитающий серость и пасмурность (пить чай и смотреть, как по окнам барабанит дождь — разве это не наслаждение?), однако такая погода мне тоже нравится. Весеннее утро открыло у меня «второе дыхание» — сонливость пропала, и я, изредка улыбаясь проходящим мимо миловидным барышням, с приливом новых сил, бойко шагал к своей цели. Чтобы завладеть «рапортом» Ханны Нитвурд я составил кое–какой план. Он, конечно, был шатким и требовал импровизации, но меня сии нюансы не смущали. Я привык балансировать на острие ножа.

Почти на месте… За той закусочной вроде бы налево… Точно! Пришёл!

Как и в стародавние года фасад «Мёртвого Гоблин»а украшали барельефы гипсовых уродцев. Они дрались между собой кружками и плотоядно скалились. Подмигнув особо отвратительному гоблину, повисшему на аркбутане второго этажа, я вошёл в вестибюль гостиницы. За регистрационной стойкой крутилась пышная дама. Отложив метёлку и широко зевнув, она сказала:

— Здравствуй, добр человек. Прейскурант таков: обычный номер — четыре серебряных за сутки, комфортный обойдётся в шесть. Если накинешь двадцать медяков сверху, то получишь ещё горячую ванну и трёхразовое питание.

Я приветливо сверкнул зубами (недолгий вампиризм сделал их идеально красивыми).

— Спасибо за информацию, красотка, но я прибыл не для того, чтобы заселяться. Мне нужна Ханна Нитвурд. Она должна быть в «Мёртвом Гоблине».

— Нитвурд? — холодно переспросила дама. — Твоя Нитвурд завтракает в кафе напротив, ей наша еда, видите ли, не по вкусу пришлась. Хорошо, что она уже съезжает — то госпоже не то, это госпоже не так. Экая цаца! Погляди вон, какие тяжеленые короба мой бедный муж тягал в её номер накануне, а сегодня стаскивал обратно! Жуть! А спутники Нитвурд, здоровенные такие бугаи, даже и в ус не дули, чтобы ему помочь!

— М-м-м, бессовестные какие, — протянул я. — Ладненько, я, пожалуй, пойду.

На выходе я окинул багаж внимательным взглядом. Два крепких сундука — наверняка в них нет ничего, кроме платьев, туфель и женских украшений. Уверен, что компромат на Фришлоу Ханна держит при себе. Попробуем его забрать…

Я вышел из «Мёртвого Гоблина», после чего устремился к вывеске «Сыр, сосиски, тосты и пивцо». Высокая шатенка в зелёном платье и четыре суровых вояки сидели прямо на веранде. Поглощая яичницу с сыром, они что–то оживлённо обсуждали. Предварительно обмотав навершие посоха поднятой тряпкой (демонстрация злобного черепа могла навредить моей задумке), я ухватил стул от незанятого столика и бесцеремонно подсел к Ханне Нитвурд.

— На грубость нарываешься, приятель? — прорычал мне раскосый рыцарь.

— Остынь. Я — жрец Братства Света и нахожусь здесь по заданию Ордена Инквизиции. Мне поручено найти инспектора Ханну Нитвурд. Ей грозит опасность.

— Инспектор перед тобой, — промолвила женщина, удивлённо разглядывая меня большими карими глазами. — Что за опасность?

— Просматривая ауру Соединённого Королевства, Орден Инквизиции обнаружил в Караке очень мощную концентрацию Чёрной Магии. После секретных спиритических церемониалов, Великому инквизитору Ордена удалось установить, что источником скверны является человек, а конкретно ты, сестра.

— Как, я?! Что за чушь! — всплеснула руками Ханна Нитвурд. Её губы слегка задрожали.

— Вышвырнуть этого шарлатана, инспектор? — рявкнул рыцарь, вцепляясь лапищей в башлык моей мантии.

Не отвлекаясь на телесный контакт, я, сосредоточив помыслы на коже под волосами Ханны Нитвурд и обволок её безобидным заклинанием Света.

— Погоди! — осекла инспектор своего телохранителя. — У тебя есть доказательства того, что я проклята?!

— Где–то на тебе должно быть святящееся пятно — оно знак Назбраэля.

— Нет на мне никаких пятен! — взвизгнула Нитвурд, заглядывая под вырез платья.

Пока она обследовала себя, я отметил, что возле её локтя покоится кожаный портфель — зуб даю, что щекотливые материалы по Энтони Фришлоу находятся в нём.

— Может оно там, где ты не видишь?

— Например?!

— На шее или ниже.

Резко крутанувшись на стуле, Ханна Нитвурд повелела:

— Расстегни молнию, Динго, и посмотри на мою спину!

Малость смутившись, Динго обнажил Нитвурд до самого копчика.

— Чисто, инспектор!

— Эй, — вскричал рыцарь, всё ещё держащий меня за шкирку. — У вас на затылке как будто что–то синее поблёскивает!

Спешно задрав свою «гриву» кверху, Нитвурд пролепетала:

— Вы видите его?

— Да, — бледнея, подтвердил Динго.

Дрожа, как ива под ураганом, Нитвурд, с грехом пополам застегнув платье, обморочно спросила:

— Что со мной будет? Как мне… Что?! Ты повезёшь меня в Орден Инквизиции…?!

Там–там–там! Рыбка проглотила наживку! Теперь главное всё не испортить!

Напустив на лицо одухотворённости, я многозначительно покосился на удерживающего меня рыцаря.

— Немедленно отпусти жреца, Маркус!

Маркус тотчас повиновался.

— На твои вопросы, сестра, есть только один ответ — всё по воле Ураха. Ехать в Орден уже слишком поздно — ты можешь не пережить поездки. Мы попробуем провести обряд очищения прямо здесь. Я буду молить Всеотца о снисхождении к тебе, и если Он откликнется — порча Назбраэля сойдёт с тебя.

— Да? Не пережить?!… Мы пойдём в храм Ураха?

— Нет… Приходу Роуча незачем знать о твоём недуге. Чуть ранее я выяснил, что ты остановилась в «Мёртвом Гоблине». Для священнодействия нам подойдут твои апартаменты.

Ханна Нитвурд отрывисто кивнула. Отодвинув стул и втиснув подмышку портфель, она поманила меня следовать за собой. Ворвавшись в гостиницу, инспектор вихрем взлетела по лестнице и отворила дверь в комнату.

— Я готова, — сообщила она, становясь подле тумбочки с изящной вазой (четыре рыцаря затоптались вокруг неё).

— Разойдитесь, братья, разойдитесь, мне нужно пространство! — пылко воззвал я к воякам, размахивая руками.

Чернокнижник, разыгрывающий воззвание к Всеотцу… Ох, мамочки, если бы Серэнити пронюхала о моём богохульстве — она бы меня прибила.

Внутренне похихикивая, я возвёл перчатки к потолку и вообразил знак Ураха — соцветия, круг, звезда… Теперь слова… Я столько раз слышал, как Серэнити восхваляет Всеотца, что без труда забубнил нечто похожее:

— Урах, Отец Неба и Тверди, Владыка Света, твоя дочь — Ханна Нитвурд пребывает под гнётом Тьмы! Прояви сострадание и яви Своё могущество! Исторгни из Ханны гнилое семя Назбраэля! Прогони из её души Мрак! Поверни лицом к Своему Лику! Её сердце — Твоё Сердце, её помыслы — Твои Помыслы, её тело — Твое Тело и Тьме не принадлежит! Ниспошли…

Произнося пышные фразы, я творил в воздухе трёхмерно–магическую проекцию пульсара. Художник из меня не прям «вау», и потому выплетаемый из колдовского Света символ вырисовывался с некоторыми огрехами. Впрочем, неказистость формы никого не волновала, его восприняли как самое настоящее чудо — рыцари преклонили колени, а инспектор в экстазе смотрела на пухнущую голограмму и громко плакала.

— Урах услышал! Урах услышал! — фанатично возвещал я, распаляя в окружающих эмоциональное возбуждение.

Когда восторженные рыдания Нитвурд переросли в вой, я решил, что представление надо заканчивать. Расширив мерцающий знак Ураха до размеров бочки, я вознес его над головой инспектора, а потом обрушил вниз. Оплетённая радужной лавиной необжигающих огней, Ханна, однако, вопила словно её резали.

— Всё, сестра! — торжественно возвестил я, развеивая магию. — Урах снял с тебя оковы Бездны! Более тлетворность не владеет тобой!

— Спасибо! Спасибо! Тысячу раз спасибо! — запричитала Нитвурд, крепко стискивая меня в объятьях. — Я, такая недостойная! Не причащалась, не постилась, а Всеотец… Поистине нет границ Его любви!

Пора разыграть эпилог спектакля! Отстранившись от инспектора, я взял её за плечи, а затем зловеще сказал:

— Назбраэль очень хитёр, и Он ещё может выследить тебя…

— Как?! Урах же…

— Я провижу, что весь твой скарб в Мёртвом Гоблине хранит на себе отпечаток Тьмы. Если ты или твои люди пробудут с ним дольше чем час или два, то гнусность Назбраэля вновь переберётся на тебя и тогда… Тогда ты умрёшь в страшных мучениях! Дабы этого не случилось, нужно сжечь вещи по особому ритуалу!

Ханна Нитвурд сглотнула.

— Естественно…да… ты займёшься этим?

— Это мой долг, сестра, — отозвался я, небрежно беря портфель с тумбочки.

— Положи обратно! — взъерепенился рыцарь по имени Маркус.

— Да пропади он пропадом! — отталкивая от меня рыцаря, возопила Нитвурд.

— Но, инспектор, а как же документы на Фришлоу…

— Я не собираюсь расставаться со своей жизнью из–за какого–то вороха бумаги! Наместнику доложим, что в бухгалтерии Фришлоу изъянов не нашлось. Вам ясно?!

— Да, инспектор… — хором просипели рыцари.

Я стоически сдерживал улыбку торжества.

— Сестра, над Роучем всё ещё парят духи Бездны… Пока они сбиты с толку, но им нельзя дать вспомнить о том, ради кого их сюда забросили. Я настоятельно рекомендую тебе покинуть город как можно скорее.

— Мы выдвигаемся немедленно! — тут же решила Ханна Нитвурд. — Маркус, раздобудь экипаж! Динго, займись поиском новой одежды, старую и всё снаряжение оставляем в Мёртвом Гоблине! Даю вам полчаса!

Скрежеща доспехами, два рыцаря удалились из комнаты.

— Жрец, я очень благодарна тебе и всему Ордену Инквизиции за то, что вы для меня сделали! Божественное вмешательство Ураха…Со мной!… Я до сих пор пребываю в шоке!… — горячо проговорила инспектор. Она оцепила от ремешка вздутый мешочек и впихнула мне его в ладонь. — Возьми и распорядись по своему усмотрению. Это лишь малая толика того, что ты действительно заслуживаешь.

— Деньги все равно пришлось бы бросить здесь, сестра. Порча! Порча, на них! Но пусть Всеотец воздаст тебе за щедроты твои! Ведь ты поделилась со мной деньгами, не задумываясь, от чистого сердца! — низко кланяясь, ответил я. — Сейчас мне надо покинуть тебя, сестра. Я должен подготовиться к ритуалу, который надо провести сегодня до заката. Так как мы больше не увидимся с тобой, прими от меня благословение Храма и пожелание счастливого пути.

— Спасибо, жрец! Я не забуду тебя!

— Да прибудет с тобой Урах, сестра. Прощай.

Стрелой вылетев из Мёртвого Гоблина, я забежал за угол и открыл портфель. Гроссбух бургомистра и тетрадь с арифметическими расхождениями лежали в нём. Отбирать у Нитвурд «чёрное досье» Энтони Фришлоу силой мне не хотелось. Не того я полёта пташка, чтобы «прессинговать» порядочных людей. Кражи — тоже не мой конёк. Моё — это интеллектуальная хитрость. Обстряпав изъятие «кляузы» как акт доброй воли, я обезопасил Фришлоу (теперь наместник Карака будет думать, что Роучем управляет порядочный бургомистр) и не замарал свои руки об конфликт интересов. Всё прошло тихо и мирно — так, как я люблю.

Насвистывая весёлую песенку, я направился к особняку низкокорослого казнокрада. По пути мне попалась лавка «Наряды для похорон и свадеб». Оу, тут я найду применение монеткам Нитвурд. Зайдём! Елейный торговец в сюртучке, выслушав мои пожелания, подобрал для меня новую мантию, сапоги, брюки и рубашку — всё чёрного цвета. Расплатившись, я, весь сияя опрятностью, пошагал к площади с храмом Ураха. Ага! Сьюти на своём посту! Я повернул к уже знакомым воротам и приблизился к громиле. Не заметивший меня ранее, Сьюти испуганно вскрикнул.

— Тутти–Сьютти! Ты так вопишь, потому что рад меня видеть?

— Нет!…

— Знаешь, чей ответ? Ква? — улыбаясь, спросил я.

— Не делай из меня лягушку!

— Больше хочешь стать слизнем? Хорошо, уговорил! — вскидывая руку, возвестил я.

Сьюти вжался в решётку ограды и стал что–то о шептать.

— Да не нервничай ты так, я же пошутил! — боясь того, что у громилы с испугу остановиться сердце, сказал я. — Не возражаешь, если я навещу бургомистра ещё раз? Вроде бы сейчас я одет подобающе.

— Иди! Иди! — только и выдохнул Сьюти.

— Спасибо, что разрешил!

Подходя к двери особняка, я уловил обрывок диалога.

–… прочесали её вдоль и поперёк.

— И шум возник сам по себе?

— В Криде такое бывает, сами знаете. Поводов для беспокойства нет.

Я зашёл в холл и сразу две пары глаз обратились на меня. Над бургомистром, как скала, возвышался некто в пластичных доспехах, поддерживающий подмышкой шлем с плюмажем. Кивнув незнакомцу, я, как ни в чём не бывало, прошествовал к стойке с бутылками.

— Не обращайте на меня внимание, — промолвил я, наливая в стакан виски.

Вояка возмущённо дёрнулся, и Энтони Фришлоу пришлось схватить его за локоть.

— Это ко мне, капитан. Очень важный гость… Э-э-э, раз в Криде всё нормально, не стану тебя больше задерживать. Возвращайся на службу.

Нахлобучив шлем и глухо гавкнув «как прикажете», капитан удалился.

— Есть новости?! — сгорая от нетерпения, выпалил бургомистр.

Я швырнул карлику портфель.

— Ты не поверишь, Энтони! Инспектор Её Королевского Величества сама отдала мне его.

Холёные пальцы проворно поймали «снаряд». «Длиньк–длиньк» — сказала застёжка. Жуликовато осмотрев через Светофильтры «добычу» и положив её обратно в портфель, карлик шустро засеменил к горящему камину.

— Ты её заколдовал?

Поворошив угли, Энтони Фришлоу сунул портфель в огонь.

— Тебе это знать необязательно, барбосик, — хмыкнул я, делая глоточек виски. — Давай лучше вспомним про Хельбертов.

— Я им всё прощаю! Так Дине и передай! — сразу же отозвался бургомистр.

— Устное заверение? И всё?

— А что ещё? — скорчив невинную физиономию, осведомился карлик.

Вот же плут! Захотел и на Присыпки не попасть, и Кулуат Хель себе оставить. Я тебе покажу, как меня дурить!

Чуть подогрев Лик Эбенового Ужаса, так что в его турмалиновых зарницах проступили красные всполохи, я, добавив в голос прохладцы, проворчал:

— Хитрить с магом — не лучше, чем гладить кобру. Неси сюда вексель.

— Ам-м! — Энтони Фришлоу жеманно ударил себя по лбу. — Как же я мог про него позабыть?! Бегу, бегу!

Ненадолго скрывшись на второй этаж своего роскошного дома, бургомистр спустя минуту принёс мне долговую расписку Дины Хельберт. Скатав её в рулон и сунув в сумку, я мрачно сказал:

— Ещё золото.

— Какое–такое золото?! — взвизгнул бургомистр.

— Оно полагается мне за твою утайку.

— Мы так не договаривались!

— Мы не договаривались, что ты будешь здесь ломать комедию. С тебя пятьсот золотых.

— Это же грабёж! — покрываясь испариной, завопил Энтони Фришлоу. — У меня столько нет!

— По записям Ханны Нитвурд у тебя есть, как минимум, в тридцать раз больше.

— Враньё!

— Прошу тебя, не испытывай моё терпение. Оно скоро закончится.

Покосившись на злобный череп моего посоха, бургомистр, брызжа слюной во все стороны, стал отодвигать скрытые половицы. В нише лежали мешки. Да не просто мешки, а мешочищи! И все с деньгами?! Ну, ты и нахапал, приятель! Отсчитав положенную сумму, карлик кинул мне к ногам увесистую торбу.

— Подавись!

— Если тебя это утешит, то на себя я их тратить не буду, — подбирая торбу, улыбнулся я. У самой двери я добавил: — Да, и ещё, предостерегу твою бургомистерскую особу от очередной ошибки — не пытайся натравить на меня гарнизон Роуча, оно тебе боком выйдет.

Я прикрыл за собой дверь и вышел в палисадник.

В Соединённом Королевстве живёт очень много бедных людей, и Роуч тому не исключение. Хельбертам я решил отдать почти все деньги Ханны Нитвурд. В её мешочке было около восьмидесяти золотых, из них я приберёг для себя десять — авось, понадобятся. А «щедрое пожертвование» Энтони Фришлоу раздать малоимущим горожанам.

Наворачивая круги по улицам и кварталам Роуча, я вкладывал в руки нищих и стариков монеты с изображением Манфреда Второго. Как по мне, дарить — это одно из самых приятных занятий в мире. Эмоции радости от услышанных мною благодарных слов и увиденных осчастливленных лиц, подобно губке смывали с меня тяготы минувших дней. Зло часто нарушает Равновесие Вселенной и потому любое Добро, пусть даже самое незначительное, всегда Ей угодно. Надо понимать, что милосердие, а равно ему и сострадание, проявленное к «нуждающемуся», непременно найдёт отклик на Небесах и воздастся сторицей. Сейчас, наблюдая, как чумазые беспризорники, схватив в кулачек «несусветное богатство», несутся к магазину со сладостями, я вспоминаю своё горемычное отрочество. Тогда мечты о материнской заботе, об отчем доме и сытом желудке были моими неотлучными спутниками. Конфеты и шоколад… о, как я хотел, чтобы меня кто–нибудь ими угостил! И поэтому… Пусть хотя бы сегодня, в этот час, для ребятишек Роуча сбудутся их желания. Иногда, чтобы сотворить «волшебство» быть магом вовсе не обязательно.

Опустошив торбу Энтони Фришлоу, я с теплом на душе вернулся в Кулуат Хель. Как я и полагал, меня встретили в нём с распростёртыми объятиями. Хельберт уткнулась мне в грудь и навзрыд зарыдала. Когда на моей мантии образовалось маленькое озеро, я мягко отстранил от себя Дину и потряс руку Лешпри. Все вместе мы проследовали за стол, где я вручил Хельбертам заветный вексель и «презент от инспектора». Мои подношения, вкупе с подробным рассказом всех событий, были приняты новым потоком слёз. Безостановочно подкладывая мне на тарелку добавки, Дина так много раз говорила «спасибо», что едва не охрипла. Наевшись, я перенаправил русло беседы в интересующую меня струю.

— В Роуче что–нибудь слышали о Деснице Девяносто Девяти Спиц?

— Эти четыре слова кричали страшные твари из бухты–барахты возникнувших дыр! Два месяца назад о них только разговор и шёл! — мигом отозвался Лешпри. — Одна из дыр прорезалась в лесу близ Осприса. Какое там было сражение! Ночью, завывая и рыча, целая лавина полулюдей–полуживотных хлынула в город! Если бы генерал Мито Якк и его ребята, скачущие по Змейчатому Тракту в форт Нур, не заметили бы зарева пожарища, то от Осприса осталась бы лишь горстка пепла. Генерал выбил монстров из города и встал лагерем под его стенами. Солдаты Мито Якка держались до тех пор, пока из Ильварета не прибыла колдунья. Огороженная щитами и мечами воинов, она пробилась к потусторонней дыре и уничтожила её.

Мне довелось закрыть парочку червоточин, и потому я знал, как это трудно и опасно. Дестабилизируя сопредельный разрыв, маг высвобождает мощный заряд энергии, который при печальном стечении обстоятельств может взорвать не только «учёный колпак», но и всё, что находится в пределах одной мили. Жителям Осприса очень повезло то, что в Ильварете оказалась чаровательница, способная обуздать силу червоточины.

Я улыбнулся своим мыслям. Не перевелись ещё в Соединённом Королевстве стоящие маги!

— Занятно. А как выглядела дыра, ты не в курсе?

— Молвят, что она была похожа на синий костёр. Но там, внутри него, как будто проглядывался иной мир — жуткий, с исполинскими факелами и дымными ямами!

О, ля-ля! По описанию червоточина Осприса была практически такой же, как и та, что повстречалась мне у форпоста Иль Градо. Впоследствии я и Эмилия, объединив свои магические потоки, устроили тому сопредельному разрыву «бабах–тарабах–бабах» или проще говоря — стёрли его с лица земли.

— И что же? Осприс таки–уцелел?

— Не весь, — вздохнула Дина, отерев губы салфеткой. — Десница Девяносто Девяти Спиц частично его сожгла.

— Хорошо, что н полностью, — кивнул я. — Кстати, а как здесь обстоят дела с живорезами?

— Они как обезумили, — покачала головой Хельберт. — Зимой их громадная ватага вырвалась из Великого Леса и, сметая всех и вся на своем пути, понеслась вглубь провинции. Тогда Наместник Карака Лей Клинч лично возглавил пять тысяч рыцарей и разгромил живорезов у Сивой Гривы.

— Ого! У Сивой Гривы? Это же речушка течёт у границы с Плавенем!

— Вот и да! Это странно! — торопливо вставил Лешпри. — Раньше живорезы нападали исключительно на Карак, а тут их словно что–то потянуло в Королевство Плавень. Причём потом они предприняли ещё три попытки добраться до отколовшейся провинции. Вся армия Карака сейчас прибывает в постоянной боевой готовности.

— Теперь Плавень считается Королевством?

— И не только он. Ещё Керан, — ответил молодой Хельберт. — Соединённое Королевство треснуло по всем швам. Карак, Иль Градо и Вельдз — вот всё, что от него осталось.

— А Хильд?

— В Роуче о нём толков нет, — пожал плечами Лешпри. — Может, он и верен Короне, а может, и нет.

— Не понимаю, почему королева Констанция медлит! — в сердцах воскликнула Дина. — Почему она не прихлопнет этих новоявленных выскочек–королей, удерживающих в своих руках власть лишь террором и насилием? Один приказ — и армия Карака взяла бы Плавень, а Вельдз разделался бы с Кераном! Тем более что особого сопротивления бы не последовало — ведь всем известно, что простые люди, без исключения всех провинций, любят королеву Констанцию!

Откинувшись на спинку стула, я ответил:

— Ты сама говорила, что живорезы из Великого Леса «как обезумели», и я уверен, что Констанция Демей тоже знает об этом. Если королева уведёт часть гвардейцев Карака на войну с Плавенем, а для успешной «компании» будет нужна не одна тысяча воинов и даже не десять тысяч, то Роуч, Осприс и другие города станут лёгкой добычей для Хрипохоровых бестий. И к тому же, кто сказал, что с Десницей Девяносто Девяти Спиц покончено? Представляешь, что произойдёт, если у Криды прорежется портал? Дай Вселенная, арьергард Клейменда подойдёт вовремя, а случись что не так? Всему же конец.

— Ах, всё это так грустно! — всхлипнула Дина. — Королевство Плавень уже давно перекрыло в Карак поставки зерна. Надеюсь, королева Констанция обуздает баламутов, иначе в нашей провинции вскоре начнётся голод.

Неожиданно Хельберт схватила сына за оттопыренное ухо.

— Всюду не пойми какой кавардак происходит, и ты ещё тут со своей картой сокровищ! Слава Ураху, что мастер Калеб постучался в Кулуат Хель и принял моё горе как своё! Жаль, отец умер, а то бы он дал тебе ремня!

— Ма, отпусти! Меня и так чуть монстры не съели! — заверещал Лешпри. Его ухо наливалось пунцовым оттенком, — Хельберт не нежничала.

— Ух, пришибла бы тебя!

— Я люблю тебя, мама! Я хотел, чтобы у нас с тобой всё было хорошо!

Дина притянула Лешпри к себе.

— Никогда так больше не делай! Слышишь?! Никогда! Жизнь за деньги не купишь!

— Да, понял я, ма! Понял! Прости!

Я просидел с Хельбертами до позднего вечера. Со слипающимися от недосыпа глазами и истомой во всех конечностях, я всё–таки совершил над собой подвиг и посетил ванную комнату. Мыло! Зубная паста! Горячая вода! Что за блаженство! Я попал в Мир Света?! Последний раз мне довелось принимать омовения в Оплоте Ведьм, а это было, так, между прочим, ещё до моей смерти и воскрешения! Тщательно пообтёршись мочалкой, вымыв с шампунем макушку и как следует отмокнув в пене, я перебрался в кровать. Пуховая подушка и перина с одеялом, я отдаю себя на ваше попечение! Убаюкивающее тиканье настенных часов… Я засыпал… В моих сонных видениях и грёзах, где были и античные парки, и анфилады древних замков, ощущалось присутствие Укулукулуна. Он был рядом, он дышал мне в спину. Липкая паутина и тёмные углы… Заросли… Чем больше я старался сбежать, тем навязчивее он меня преследовал. Поворот… Да, здесь, он меня не найдёт. Как?! Из–за угла вынырнуло мертвенно–бледное лицо. Неугасающие очи и хищная ухмылка пророчили мне страшные мучения…

Я проснулся весь в поту.

Вселенная, сколько это будет ещё продолжаться?! Как донести до Рифф, что Она выбрала не того?! Я не хочу становиться никаким архонтом! Пусть Укулукулун и дальше верховодит своими пауками! Мне пауки не нужны! Ещё пару таких ночных фантасмагорий и я либо умру, либо слечу с катушек!

Приглаживая трясущимися руками мокрые волосы, я вдруг ухватился за лучик надежды. Серэнити умеет проникать в чужие сны! Надо найти её и разузнать… Способна ли она помочь мне избавиться от козней Укулукулуна? Палец даю на отсечение, что Великий инквизитор что–нибудь да придумает! Когда мы волочились к Эмириус Клайн, её магия Света отворотила от нас даже чуму Трузда! Наверняка такой пустяк, как мои «кошмарные яви» Серэнити на раз–два расщёлкает! Поставит заслон… Хотя… Проклятие Тауруса, разъевшее Эмилии пол лица, ей снять не удалось… Ладно, поживём–увидим…

Ополоснувшись и одевшись, я, более–менее отошедший от минувшего морока, стал спускаться в гостиную Кулуат Хеля. По всей вероятности, Дина и Лешпри уже давно ждали моего появления. Они шёпотом переговаривались и поглядывали на лестницу. Еда–единушка! Я сел за стол, ломящийся от яств, и пожелал всем доброго утра. Кофе! Мне большую кружку, пожалуйста! Так, а это что? Мясо в горшочке? Вкусненько!

Отдавая долг кулинарным изыскам, я заметил, как Лешпри будто бы мнётся и ёрзает. Ему хотелось мне что–то сказать, но он всё никак не решался.

— Я не кусаюсь, приятель. Выкладывай, что тебя волнует, — улыбнулся я.

Искоса глянув на мать, юный Хельберт выпалил на одном дыхании:

— Мастер Калеб, возьмите меня в ученики!

— Что?! Ты в своём уме! — взъярилась Дина, отвешивая Лешпри подзатыльник. — Какие тебе ученики?!

Лешпри стиснул губы и, невзирая на гнев матери, умоляюще на меня посмотрел.

— А чему ты собираешься у меня учиться?

— Магии! Алхимии! Мудрости! Всему! — скороговоркой, отчеканил Хельберт. — Вашими стараниями Кулуат Хель снова принадлежит ма, и я… Теперь я спокоен за неё. Понимаете, все свои двадцать лет я только тем и бредил, что стану похожим на Вас… Там, в Криде, когда Вы сказали, что Вы — это Вы, я от радости чуть не упал в обморок! Для меня стать Вашим учеником — это шанс осуществить свою мечту! Развиться! Набраться опыта! Повидать то, что находится за пределами опостылевшего Роуча! Я буду делать всё, что Вы мне поручите! Я не пропущу ни одного произнесённого Вами слова! Клянусь, Вас поразит моя прилежность и преданность!

— Ты не представляешь, о чём меня просишь.

— Представляю!

Я вздохнул.

— В твоём сыне, Дина, пробудился егозливый дух Шилли. Я предвижу, что, рано или поздно, он уйдёт от тебя.

Хельберт уткнулась носом в рукав платья и срывающимся голосом промолвила:

— Я знаю это… Всегда знала… Он такой! Угомону нет!

— Пожалуйста, мастер Калеб! Если я пойду с Вами, то Вы не пожалеете об этом! Вот, честно–пречестно!

Я отчётливо помню, как в Магика Элептерум я точно так же вглядывался в глаза Лорины. Желание того, чтобы мне ответили заветное «да» в те секунды выжигало всё моё нутро почище калёного железа. Угасающее здоровье не позволило Лорине удовлетворить мою просьбу. Однако она показала мне «дверь», ведущую к колдовскому будущему, и в виде книги «Прикладная магия. От новичка до мастера» подарила от неё ключ. Сейчас я, как и Лорина в прошлом, стиснут рамками обстоятельств. Привратник, Корона Света, Праматерь Арахнидов, Светочь и прочие, нависшие надо мною невзгоды, ныне перечёркивают чаяние Лешпри, но… Если «монета» выпадет ребром, и мне подфартит пережить все пертурбации Судьбы, то за «парту» Грешема подсядет ещё один школяр.

— На данный момент моя дорога пропитана неопределённостью, болью и смертельными западнями. Ты не подготовлен к ним и от того, извини, станешь мне обузой…

— Но, мастер Калеб!…

Призывая Хельберта к молчанию, я поднял руку вверх.

— Я не отказываю тебе, Лешпри. Я говорю: «на данный момент». Учись слушать меня уже сейчас. Когда я разберусь со всеми «обременительностями» и вернусь в Шато — свой замок, то отправлю в Кулуат Хель весточку. Я позову тебя начать обучение под моим руководством. Верь мне, так и будет.

— Ура! Мама! Ура! Мне повезло, как никому другому! — в экстазе закричал Лешпри, затанцевав вокруг ошарашенной Дины. — Мастер Калеб пригласит меня к себе! Меня! К себе! Ура! Я добьюсь успехов! Мама! Из меня выйдет отличный волшебник! Ура!

— Где находиться Шато? — пролепетала Дина.

— На север от Лунного Леса.

— Как далеко…

— Ты умеешь читать? — полюбопытствовал я у Лешпри, улыбаясь уголками рта.

— Да, мастер Калеб, только не бегло.

— Тогда, чтобы не терять времени даром, ты займёшься самообразованием…

Я достал из сумки «Прикладную магию. От новичка до мастера».

— Для меня важно, чтобы до твоего прихода ко мне ты имел представление о том, что такое магия и как её применять. Держи. Этот фолиант многое поведает тебе об этом. Особенно удели внимание разделам «энергетические линии» и «концентрация». Тебя ясно?

Благоговейно поглаживая выцветший корешок моей первой наставницы, Лешпри бешено закивал.

— А в ней есть… заклинания?

Я хмыкнул.

— Предостаточно.

— Я вызубрю их все!

— Обязательно и я тебе в этом помогу. Однако. чтобы явить свою первую «искорку» тебе придётся проделать длинный и весьма заковыристый путь. Предупреждаю — сразу у тебя ничего не получится. Только спустя месяцы, а то и годы каждодневных упражнений ты сможешь увидеть плоды своего труда.

Мысль–сосредоточение. На моей ладони заюлил сиреневый шарик Света. Его приглушённо–матовое сияние отразилось в глазах Хельбертов неподдельным восхищением.

— Ты даже не представляешь, Лешпри, сколько бессонных ночей он украл у меня столетия назад. Практика, практика, только практика и никакой лени!

— Вы меня не испугали!

— А я и не хотел тебя пугать. Просто знай, если опустишь руки, то я, как и твоя мать, дам тебе подзатыльник, а потом выгоню взашей. Лодыри мне в учениках не нужны.

Лешпри упрямо поднял подбородок.

— Я не лодырь! Когда я окажусь на пороге Шато, то покажу вам точно такой же искрящийся мячик!

— Ну, удиви меня! Если справишься, то утрёшь нос моему нынешнему воспитаннику, — по–доброму расхохотался я. — Он, конечно, уже кое–что ворожит, но заклинания Света ему пока не даются.

— У тебя уже есть один ученик? — робко спросила Дина.

— Да. Вампир.

— Ух ты! Класс! Ма, у меня будет друг вампир!

— Настоящий вампир?! — бледнея, ахнула Хельберт. — Он же съест моего Лешпри!

— Ма!…

— Нет, он… воспитанный.

— А он может сделать из меня вампира?

Перед моим взором всплыли жёлтая борода и клыки последнего короля Каменного Королевства. Его укус… Какая же он был гадина! По вине Буля Золотобородого я едва не обратился в отпрыска Племени Ночи. Видоизменение тела, непереносимость обычной пищи и всеобщая ненависть — вот, что бы ждало меня по завершению перевоплощения. Плюсы от вампиризма тоже, конечно, есть (бессмертие, молниеносные рефлексы, острое зрение и слух), но его минусы, как по мне, абсолютно неприемлемы.

— Человеком быть гораздо лучше, поэтому я ему этого не позволю.

Я посмотрел в окно. Полдень.

— Мне пора, мои ненаглядные Хельберты…

Меня уговаривали остаться ещё хотя бы на пару дней, но я отказался. Пора! Взяв сумку, пристегнув меч и забрав свой посох, я вышел из Кулуат Хеля. У самой калитки отвоёванного у Энтони Фришлоу милого мне дома, я тепло сказал:

— Мне было очень приятно познакомиться с тобой, Дина.

— Ах, мастер Калеб… Вы… ты… вытащил меня и Лешпри из передряг… я… Я буду вечно благодарна тебе за это… — несвязно отозвалась Хельберт, понуро теребя оборки юбки. Она искренне сожалела о том, что мы расстаемся. — Лешпри… ты потом, когда он покинет меня… ты позаботишься о нём?

— Как о самом себе, — улыбнулся я, поворачиваясь к своему будущему ученику. — Храни «Прикладную магию. От новичка до мастера», как зеницу ока! Если ты её потеряешь, всё твоё обучение в Шато сведётся к поимке крыс для одного прожорливого таракана. И никакого колдовства! Только крысы и бесконечная чистка замка!

Лешпри любовно прижал книгу к груди.

— Ни за что на свете, мастер Калеб! Теперь она для меня дороже всех богатств!

Я потрепал Лешпри по кудрявым волосам.

— Тогда до встречи, ученик!

Глава 10. Секрет совершенства

Роуч, Роуч, город на величавой сопке Криде, я-то надеялся, что ты не мне принесёшь неприятностей, однако тебе так–таки удалось попить моей крови. Но всё хорошо то, что хорошо заканчивается, верно? Хаз’Гон и н’гарини канули в Небытие, Лешпри не пострадал и более того, даже набился мне в ученики (!), Кулуат Хель наново «закрепился» за Диной, а лицемерный крючкотвор Энтони Фришлоу сохранил за собою место бургомистра (я заношу одурачивание Ханны Нитвурд в список «так уж и быть», потому что её донесение почти наверняка лишило бы карлика его жизни, а любая спасённая мною жизнь идёт в «зачёт» к моей карме.

Скача на Юнивайне во весь опор, я настраивался выкинуть из головы все снедающие меня дилеммы и открыться духовной отдушине. Всё дело в том, что в Осприсе нашла приют Академия Изобразительных Искусств имени Рамира Пятого Красного Голоса! Испокон веков талантливые художники Соединённого Королевства стекаются в её пенаты, дабы поднять своё мастерство и обзавестись престижной «корочкой» выпускника.

При Академии Изобразительных Искусств есть свободная для входа выставочная галерея — «Мазня–Возня». Вопреки своему забубённому названию, «Мазня–Возня» вполне заслуженно прослыла «жемчужиной кисти и палитры». Самые разные стили живописи, разделённые здесь по обширным залам, с первых же секунд уводят созерцателя в страны чудес и феерических аллегорий. Шедевры, угнездившиеся в «Мазне–Возне», так и лучатся идеальной прорисовкой, изумительной фантазией и гармонией красок. Только лучшие из лучших удостаиваются чести разместить своё детище в знаменитой галерее. Для косолапых копиистов, пресловутых бумагомарателей и бездарных пачкунов холста сюда дорога заказан». Из сего следует, что все те, кто гордо величают себя «обожателями акварельных пассажей» и «ценителями масленых натюрмортов» должны хотя бы один раз за свою юдоль навестить потрясающую и уникальную «Мазню–Возню».

Предыдущий раз я наведывался в «Мазню–Возню» аж при правлении Клакацина Тёмного, а это так на прикидку… Давненько! Несомненно, что с тех пор её закрома пополнялись свежими работами, и вскоре я с огромным удовольствием смогу оценить их профессиональный уровень. Но всё же современники — это одно, а вот признанные корифеи — совсем другое. К числу оных относится и мой любимчик Икки Тир — «ремесленный гений» из эпохи короля Гюнтри Третьего Самонадеянного. Кстати, именно благодаря инфантильному брату Его Королевского Величества — Сараху Бесславному, вошедшему в историю своей неудачной военной компанией в Железных Горах, и была основана Академия Изобразительных Искусств. Сарах, разгневавший Гюнтри испорченными отношениями с гномами Гхургха и возмещением их главе клана морального вреда золотом, отправился в ссылку («Поди с глаз моих долой!») в Осприс. Тоскуя в нём по общению с утончёнными личностями, коих при королевском дворе его папеньки Кандагаре Белокуром и дедушки Рамире Пятом было пруд пруди, он повелел бургомистру создать какое–нибудь пристанище (на его усмотрение) для персон «этаких разэтаких» (рафинированный сюзерен желал сюрприза). Обдумав ситуацию, бургомистр Осприса пришёл к выводу, что самые «этакие разэтакие» индивиды — это литераторы и художники. Так как стихи и поэмы он считал белибердой (какой от них толк?), а картины, напротив — штуками приятными, то отдал своё предпочтение последним. Всего за один год, отгрохав в Осприсе четырёхэтажное здание, бургомистр, чтобы не показывать Сараху в нем пустые стены и аудитории, пригласил Икки Тира развесить парочку своих полотен в новоиспечённой Академии. Когда Сарах Бесславный на церемонии открытия увидел рисунки Икки Тира, то восторженно воскликнул: «Это же мазня–возня! Но какая красивая! Пусть здесь будет галерея подобных фуроров!». Так «Мазня–Возня» получила своё название, а Икки Тир — место преподавателя в Академии Изобразительных Искусств.

Думая о прекрасном, я и не заметил, как день стал клониться к закату. Искрящийся солнечный диск медленно тонул в мареве надутых облаков. Ветер уже колыхал зелёные шапки деревьев: погода обещала дождь. Как раз когда первые капли упали мне на капюшон, Юнивайн остановился неподалёку от придорожного трактира. Отпустив друга бороздить просторы Леса Скорби, я зашёл в «Ночлег у Барти». Оказалось, что внутри довольно уютно. Барти — пухленький старичок лет шестидесяти за скромную плату организовал мне ужин, а после того сопроводил в крохотную, но чистую комнатку. За маленьким оконцем бушевал ливень. Распахнув ставни, я втянул носом свежий воздух. Обожаю ненастье!

Через какое–то время расстеленная кровать притянула меня к себе. Ждать ли мне тебя сегодня, премерзкий паучий архонт? Нет… По милости Вселенной Укулукулун был, видим, чем–то занят (а может ещё не полностью восстановился после битвы с Бракарабрадом), и во снах я лицезрел покрытое цветами поле, Шато и Эмилию в изумрудном платье…

Рано проснувшись, я, удивительно бодрый, позавтракал и отправился в путь. Юнивайн проигнорировал призыв Кампри, и потому мои сапоги зачавкали по грязной колее, а глаза заплутали по широтам Карака.

Вообще западная провинция Соединённого Королевства чрезвычайна колоритна. Буйная растительность и изломы ландшафта совокупно с множеством речушек и озёрными «кляксами» соткали для неё чарующую индивидуальность. Однако если спросить любого «встречного — поперечного» о том, что есть дух Карака, то он вспомнит не леса и холмы, а Горы Заботы. Эти громаднейшие хребты, дыбящиеся из тверди на самом севере провинции, своей осанкой не уступают кряжам Будугая! Их вершины блестят первозданным снегом, а недра полны неисчислимых, непочатых киркой сокровищ. Впрочем, все шахты в Горах Заботы долбят руду исключительно на периферии. И причин тому несколько: первая — это ледяные сходы, которые могут внезапно низвергнуться на голову незадачливого рудокопа, вторая — частые землетрясения, способные обрушить своды выработок или намертво запечатать выход из них, а третья — это безмерный страх, испытываемый перед вулканом Вугу. Присутствие «Огненного Великана» ощущается ещё за сотню миль до его подножья. Дым, чадящий из кратера вулкана, безостановочно клеймит синеву небес черным столбом, а сопутствующая ему гарь нещадно разъедает ноздри. В «Присыпках», единственном каменном карьере, расположенном под сенью Вугу, да и в принципе в сердцевине Гор Заботы, люди (в основном сосланные преступники) не понаслышке знают о том, что такое удушье, копоть и испепеляющие расселены. Тем не менее, «ворчание» дремлющего вулкана не идёт ни в какое сравнение с гневом его пробуждения. Примерно раз в двести–триста лет, кипящая лава с рёвом проталкивается через жерло Вугу и словно «багровое море» топит в себе близлежащие отроги гор. Представить, что при этом катаклизме творится в «Присыпках», мягко говоря, сложно. За свою историю каменный карьер перенёс два «тотальных выжигания» и следующего, исходя из периодичности извержений вулкана, ждать осталось не так недолго. Но… не будем о грустном.

Нет смысла спорить, что Горы Заботы и их венценосец Вугу являются главными достопримечательностями Карака, однако в провинции есть и другие уникальные и вместе с тем таинственные природные объекты. Чего только стоит Туманная Пляска, величаво впадающая в Узел Благополучия! Об этой водной артерии Соединённого Королевства была написана куча книг, причём не только по натурализму и естествознанию, но и по мистике и эзотерике. Корень подоплёки, которым Туманная Пляска век от века манит к себе «учёно–мочёные шляпы», заключается в загадочных обсидиановых глыбах — «Отуманивателях», кое–где встречающихся у её берегов. Конусообразные, от пяти до десяти футов в высоту и от четырёх до шести футов в поперечнике, Отуманиватели испускают из своих трещин маревую поволоку. Плохо различимая днём и хорошо видная ночью, она спускается к поверхности Туманной Пляски и с течением уносится в дали далёкие. Связанна ли как–то деятельность Отуманивателей с активностью газов, сочащихся по подземным каналам, или их плотный, долго не рассеивающийся пар — это продукт магических, непонятных процессов? Ответа на данные вопросы у меня нет. Сам я, естественно, осматривал Отуманиватели, но разобрался в них не более, чем коллеги–кудесники.

Конец ознакомительного фрагмента.