Камень. Биографический роман. Книга 1. Первые шаги к свету и обратно

Владимир Петрович Шабля, 2020

Биографический роман Владимира Шабли «Камень» основан на воспоминаниях и документах его отца Шабли Петра Даниловича, а также на рассказах родственников и знакомых, которые в период 1920-х, 1930-х и 1940-х годов прошли в СССР через горнила сталинских репрессий, лагерей, коллективизации, голода, индустриализации, ссылок, войн, оккупации, одурачивания, доносительства и безбожества. Драматическая судьба главного героя – Петра Шабли – показывает пример стойкости, человечности и веры в светлые идеалы даже в невыносимых и страшных условиях тотальной несправедливости. Несмотря на трагичность романа в целом, около половины глав являются «добрыми» и описывают становление главного героя. В художественной форме описаны быт, радости, тяготы и лишения людей той эпохи, их неодолимое стремление к лучшей жизни и горечь разочарований.

Сталин: беспощадный кнут.

1941 год, июнь.

Союз Советских Социалистических Республик. Москва.

23 июня 1941 года руководитель Союза Советских Социалистических Республик Иосиф Виссарионович Сталин проснулся ближе к обеду в разбитом состоянии. Остаточные явления жесточайшего психического кризиса, вызванного осознанием крушения своих стратегических планов, вдавливали тело в матрац. Попытка оторвать голову от подушки отозвалась глухой болью в дальних закоулках затылка, как будто мозг противился любому движению черепа. Несмотря на это, Сталин заставил себя сразу же подняться с кровати и прошёл к умывальнику. Холодная вода подействовала освежающе. Желая усилить эффект, он разделся и несколько минут простоял под ледяным душем. Большое фиолетовое махровое полотенце с абстрактным рисунком приятно прошлось по коже, оставив ощущение лёгкого покалывания и тепла. После всех этих процедур генсек с удовлетворением отметил, что безысходность, преследовавшая его всю ночь, отступила.

«Война… Война вопреки всем моим расчётам и действиям. Неожиданная и коварная, наглая и катастрофичная… Пожалуй, это — самая страшная трагедия в моей жизни, — размышлял он, — и это надо признать. События разворачиваются по самому страшному сценарию. В одночасье разрушилась вся привычная система координат, так долго и упорно выстраиваемая и казавшаяся такой прочной. Стыдно признаться, но сутки вне этой системы выбили меня из колеи, превратили в безвольного психопата. Слава Богу, сейчас хотя бы нет вчерашнего противного состояния паники и обречённости, которое так неожиданно захлестнуло всё моё естество, парализовало мысли и чувства. И этим нужно немедленно воспользоваться».

Железный Коба раскурил трубку, выпустил несколько клубов густого дыма… С каждой затяжкой к нему возвращалась уверенность в себе.

«Сколько раз я ходил по лезвию бритвы, сколько раз находился между жизнью и смертью — и всегда выживал, — подбадривал себя политик. — Мало того, каждый критический эпизод выводил меня на новый, более высокий уровень. Недаром ведь даже Ильич называл меня наркомом по чрезвычайным ситуациям!»

Иосиф Виссарионович проследовал в свой рабочий кабинет, приказал отключить все средства связи и никого к себе не пускать: сейчас он должен наедине с собой, трезво и положа руку на сердце, оценить ситуацию.

«Сегодня в моих руках несравнимо большие возможности и ресурсы, чем когда-либо раньше: это моё преимущество, — констатировал он. — Но как оказалось, это же — и мой недостаток, выразившийся в самоуверенности и самоуспокоенности. Этот недостаток проявился в существующем ныне государственном устройстве и привёл к катастрофе, — Сталин сконцентрировался, сводя воедино свои мысли, эмоции и интуицию. — Значит, нужно создать новую конструкцию власти, в которой проявляться будут только мои преимущества», — оформил он окончательный вывод и приступил к обдумыванию этой конструкции.

…

Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) находился в своём кабинете уже больше пяти часов. Хотя со стороны поведение политика могло выглядеть как безделье, в действительности речь шла о принятии определяющих стратегических решений, которые обязаны были склонить чашу весов в его пользу.

«Да, теперь, в момент принятия ключевого решения, я должен предельно честно и хладнокровно подвести черту под прошлым, — подумал он. — Я обязан найти в нём и внедрить в жизнь эффективные унифицированные механизмы достижения военных побед, применимые на любом участке деятельности. И одновременно нужно вырвать с корнем из государственного организма все сомнительные и неоднозначные методы работы».

Сталин заставил себя, теперь уже без эмоций, выстроить в ранжированный ряд основные собственные победы: ниша в партии, Царицын, Юденич, пост генсека, Троцкий, индустриализация, разгром пятой колонны…

«Какие общие черты всех этих успешных кампаний? — снова и снова задавал себе вопрос политик. — Чёткое определение стратегической цели? Рационализм? Беспощадная сила воли? Кадры? Целеустремлённость? Правильный выбор ключевого звена? Личное руководство процессом? Концентрация всех возможных средств на достижение результата? Строгий контроль?»

Руководитель огромного государства перебирал варианты. В мозгу выстроилась таблица, состоящая из его достижений, с одной стороны, и факторов, приводивших к победе, с другой. Мысленно проставив «плюсики» на пересечении строк и столбцов, Сталин обнаружил, что во всех проанализированных победах он опирался на беспощадную силу воли и концентрацию средств на результат. Остальные составляющие были задействованы в большинстве случаев, но не всегда.

«Следовательно, — подытожил генсек, — во главу угла нужно поставить именно эти факторы: ведь они эффективно работают в любых условиях».

Он взял чистый лист бумаги и, оставив сверху место для заголовка, аккуратно записал такую знакомую ещё с гражданской войны фразу:

«1. Беспощадно искоренять все случаи капитуляции, дезертирства, непрофессионализма и саботажа, — затем подумал и добавил: — Применяя самые чрезвычайные меры!».

Сталин воспринимал окружающий мир в чёрно-белом цвете. Точно так же он разделял и людей, страны, действия, мысли, всё окружающее, признавая в этих явлениях только две исчерпывающих категории: «свои» и «чужие».

К «своим» он причислял всё то и всех тех, что и кто на момент принятия решения находились в его власти, либо способствовали её укреплению. Чужими же в его понимании были все остальные и всё остальное.

Собственную роль как стратега Иосиф Виссарионович видел в организации такой системы власти, которая бы заставляла каждого из «своих» в отдельности и всех их вместе эффективно работать на пределе возможностей для реализации задуманного им стратегического плана. А сам краеугольный стратегический план заключался во всемерном увеличении количества и качества «своих» за счёт принуждения «чужих» становиться «своими», с одновременным уничтожением, или в крайнем случае, нейтрализацией неподдающихся.

«Своих у меня достаточно много, но первый же день войны показал отсутствие среди них должной организации и координации, — констатировал Сталин. — Кроме того, внутри этих своих пригрелось достаточное количество дураков, затаились предатели, а значит, от всей этой нечисти нужно поскорее избавиться: ведь новую систему властных взаимоотношений можно построить, только не боясь о собственном тыле».

Мужчина снова обратился к листу бумаги и решительно написал:

«2. Немедленно нейтрализовать всех шпионов и потенциальных врагов».

Генсек поднял глаза к потолку и перед его мысленным взором пронеслись образы бывших соратников, на поверку оказавшихся предателями… Он почувствовал, как к лицу прилила кровь, а сквозь привычное состояние настороженности проступила ярость.

Да, он тоже долгое время ошибался, идя на поводу у этих ленинско-троцкистских прихвостней, считавших возможным экспорт революции посредством финансирования зарубежных антиимпериалистических организаций. Это из-за этих говорунов за границу, как вода в песок, ушли колоссальные средства, которые можно было пустить на вооружение. А время?! Упущены годы! И как именно этого времени сейчас не хватает… Нужно было сразу же после победы над Троцким уничтожить всё это пустопорожнее отродье, только и могущее, что повторять на разные лады за старыми вождями изжившие себя сомнительные идеи. Слава Богу, хоть сейчас они не путаются под ногами, не тянут в разные стороны, как лебедь рак и щука…

«Стоп! — приказал себе Сталин. — Я не могу скатываться к эмоциям, это недопустимо. Вместо этого целесообразнее сделать вывод из своих же просчётов».

Он набил трубку табаком и, не спеша, раскурил её. Встав из-за стола, Иосиф Виссарионович принялся прохаживаться по кабинету, наблюдая, как клубы сизоватого дыма один за другим растворяются в воздухе. Все эти манипуляции успокаивали. Закончив курить, он сел за письменный стол и сосредоточился.

«А теперь следует определиться с расстановкой и концентрацией сил и средств», — продолжил свои размышления политик.

Перед его взором предстали необъятные просторы страны. В голове сложилась фантасмагорическая картинка, состоящая из перемешанных в каком-то причудливом соотношении городов, воинских частей, лесов, танков, людей, рек, заводов, партячеек, полей, складов и ещё многого-многого, что для него олицетворяло собой СССР.

Некоторые объекты он знал как свои пять пальцев, другие представлял воочию, но большая их часть была для него чем-то ирреальным, таким, чего он никогда не видел и даже не имел понятия, что они из себя представляют. Вместо последних в мозгу существовали абстрактные категории, основной характеристикой которых была функция или продукт, которые эта категория производит на выходе. Именно эти незнакомые и малопонятные составляющие страны показались ему в этот момент причиной неудач: ведь он полагался в руководстве ими на других людей, а те имеют такую отвратительную способность — делать всё не так.

Сталин поморщился, представив себе ту граничащую с хаосом неразбериху, в которой, если верить имеющимся данным, сейчас находилась страна.

«Как я мог допустить такое?! — снова сбился на самокритику Иосиф Виссарионович. — Неужели расслабился, понизил требовательность?»

Он в очередной раз одёрнул себя, а затем усилием воли попытался загнать эмоции в контролируемое русло.

«Да, расслабился, да, доверился идиотам, да, ослабил контроль, да, переоценил свои способности, — честно признался себе лидер СССР. — Но нынче необходимо не самобичевание, а исправление ошибок».

Сталин ещё раз обдумал существующее положение с управляемостью и, тщательно выводя буквы, записал следующие пункты:

«3. Выстроить чёткую вертикаль власти в соответствии с законами военного времени, без дублирования, но с жёстким контролем исполнения.

4. Определить ответственных по основным направлениям работы, — продолжил он излагать свои мысли, а затем, делая небольшие паузы на обдумывание, присовокупил следующие подпункты:

— армия;

— кадры;

— эвакуация;

— разведывательно-диверсионная деятельность;

— самолёты;

— танки и артиллерия;

— боеприпасы;

— тыл;

— пропаганда;

— иностранная помощь».

Просмотрев написанное, руководитель медленно разгладил усы, отложил карандаш в сторону.

— Армией и кадрами я займусь сам, — уже вслух решительно проговорил он, — и я смогу организовать всё так, что у этих кадров не будет другого выхода, как только на полную катушку выполнять все перечисленные мною пункты. Теперь бирюльки кончились. Теперь — война, и уж по настоящему «кто — кого»! Никаких пряников, которые можно либо съесть, либо только попробовать, либо отодвинуть в сторону! Только кнут, беспощадный и карающий! Проверенный на практике всей моей, и не только моей, жизнью!

Сталин зловеще ухмыльнулся и нажал на звонок. Тут же в кабинет заглянул его секретарь Поскрёбышев.

— Соберите членов Политбюро и Бюро Совнаркома на восемь вечера, — распорядился генсек.

Поскрёбышев тут же удалился, а Иосиф Виссарионович взял со стола трубку и снова приступил к ритуалу её набивания и раскуривания.