Багровый мускат

Владислав Белик (2024)

Родион Разумовский возвращается в Крым после долгих лет разлуки, чтобы проститься с бабушкой — единственным человеком, который поддерживал его в самые трудные времена. Но вместо тихой семейной скорби он оказывается втянут в вихрь событий, где прошлое и настоящее переплетаются, оставляя лишь горечь утраты и множество вопросов. Тайна двух мужчин, сожженных у старого дуба, кажется разгаданной, но мотивы самого Родиона скрыты за завесой. Что заставило его совершить убийство? И при чем здесь зловещий культ? Семейные тайны, наследство, о котором он даже не подозревал, и болезненные воспоминания из детства становятся для Родиона частью большого пазла. Но каждая разгаданная деталь только больше запутывает его и приводит к осознанию: истинная угроза таится не в прошлом, а в тех, кто до сих пор рядом и скрывается в тени. Книга еще не прошла полный цикл редактуры и корректуры!

Глава 2: Прогулка

Тучи заволокли небо и поднялся ветер. Волны хлесткими ударами били по берегу, шатали из стороны в сторону пришвартованные у причала яхты. По набережной слонялись люди, то и дело фотографируя все, на что укажет объектив камеры. В метрах ста от нас сидел старик и напевал песню Наутилуса «Дыхание». Зеваки записывали его на видео, кто-то подкидывал ему в шапку рубли.

— Когда последний раз ты видел море? — спросила Вика.

— В семь лет. Перед тем, как бабушка отправила меня в интернат.

— Злишься на нее из-за этого?

— В детстве злился, но со временем понял, что она приняла верное решение. Правда я до сих пор не понимаю, почему именно Питер? Она могла отправить меня в Симферополь, к примеру.

— Большой город, много перспектив. Мне кажется, она думала, что ты найдешь там свое место, — предположила Вика. — Ялта — город маленький, тут люди не задерживаются, а Питер — огромный.

— Возможно, — сказал я. — только он меня не зацепил. Хмуро, мрачно, дождливо — грусть в общем.

— Ну да, тут-то солнечно и море под боком, — улыбнулась она. — Так ты тут на неделю и обратно в грустный Санкт Петербург?

— Такой был план, — ответил я.

— Был? — поинтересовалась Вика. — Значит, ты можешь остаться?

Ее глаза блестели, от чего мне становилось все лучше.

— Если честно, пока не знаю, как поступить. У меня в Питере толком никого нет, а тут вы с дядь Лёней.

— Неужели за столько лет ты не нашел себе друзей, девушку?

— Ни того и ни другого, — теперь уже я улыбнулся. — Люди там странные.

— Странные?

— Они интеллигентные, рассудительные, но как мне показалось — это маска. Они… ненастоящие что ли.

— Тебе просто такие попадались, — говорила Вика. — я бы с удовольствием съездила в Питер. Кроме Крыма ничего не видела, а так иной раз хочется попутешествовать.

— Когда-нибудь свожу тебя, — сказал я.

— Обещаешь? — с надеждой в голосе спросила она.

— Обещаю, — твердо ответил я.

— Ладно, чего мы тут штаны просиживаем, — сказала Вика и поднялась. — Пойдем, проведу тебя по набережной, может что вспомнишь.

— Ну давай, — я также встал на ноги.

Мы шли вдоль набережной и в какой-то момент я поймал себя на мысли, что веду себя также, как и туристы — смотрю по сторонам, будто никогда ничего в своей жизни не видел: небольшие магазинчики в старых зданиях, кафешки с новомодными интерьерами, множество памятников известным людям.

Из раза в раз я слышал, как женщины, используя громкоговоритель, заманивали людей на морские прогулки. Вика сказала, что это пустая трата денег и со временем она мне покажет интересные места.

Больше всего меня впечатлило здание похожее на корабль. Оно стояло на железных сваях, на высоте в метров десять над морем. Вика рассказала, что это был ресторан, но по каким-то причинам его закрыли.

Она остановила меня рядом с небольшим киоском, где готовили Крымские чебуреки. Вика требовала, чтобы я их попробовал. На моих глазах полная женщина в чепчике раскатала тесто, выложила фарш, залепила чебурек и кинула его во фритюр.

— Это очень вкусно, — говорила Вика, откусывая кусок.

— Не сказал бы.

Я почти доел чебурек, но так и не понял, за что заплатил — фарша мало, теста много, да и бульона почти не было. Ладно, подумал я, может это такая фишка.

От набережной мы завернули на улицу Пушкина: бабушки торговали сувенирами, художники рисовали карикатуры на туристов за достаточно существенные суммы, а рядом с ними продавцы картин пытались всучить какие-то фотообои в рамочке.

В душу мне запал один художник. Он не обращал ни на что внимание и, по всей видимости, рисовал по памяти, либо представлял пейзаж в голове. На вид ему лет двадцать пять, может чуть старше. Его рука, сжимающая кисть, порхала над холстом окрашивая его в нежно голубые, болотно-зеленые цвета… с каждым его взмахом мне открывалась потрясающая картина, которую он запечатлел в своих воспоминаниях.

Меня всегда интересовало, почему люди не в состоянии реализовать свой талант? Молодой парень рисует настолько атмосферные пейзажи и единственное, на что у него хватает ума — продавать картины на набережной Ялты?

— Ты чего завис? — спросила Вика, доедая чебурек.

— Смотри, как красиво, — ответил я.

Парень услышал мой комментарий, оторвался от пейзажа и протянул мне руку.

— Олег Слепухов — художник, в отличии от этих бесталанных писак, — с гордостью сказал он.

Парень был в мятой рубашке распахнутой до живота, волосы растрепаны, рваные джинсовые шорты, странная татуировка на икре в виде треугольника, внутри которого находилась латинская буква Y.

Я пожал Олегу руку. Моему удивлению не было предела. Неужели человек может быть настолько самоуверенным?

— Приятно познакомиться, — сказал я.

— Вы не думайте, что я преувеличиваю, — говорил Олег. — Мне известно про каждого из них: к примеру, тот мужчина в шляпе — полотна не его, а дочери. Он занимается тем, что эксплуатирует юный талант, но кроме лавки с картинами ничего не имеет, да больше скажу, ничего у него и не будет при таком подходе.

— Он же обычный продавец, — сказала Вика.

— И что с того? Я считаю, продавать картины должен только художник, и более того — свои работы, но никак не чужие, — высказался Олег.

— Если художник будет заниматься продажей картин, когда ему их писать? — я задал вопрос.

— Интересную вы подняли тему, молодой человек, — задумался Олег. — Хороший ремесленник всегда найдет время и для одного, и для другого.

— Не согласен с вами, — меня он начал раздражать.

— Вот вы чем занимаетесь?

— Пока ничем.

— Когда к вам придет осознание, что бесцельное существование бессмысленно, тогда мы с вами поговорим, договорились? — Олег демонстративно занял место перед картиной и продолжил писать.

Кулаки сами сжимались, хотелось его ударить в нос, но Вика взяла меня под руку и потащила вдоль улицы Пушкина.

— Расслабься, — говорила она.

— Я спокоен, — пытался сдерживать агрессию.

— Вижу, как ты спокоен, даже вена на лбу вздулась.

— Чего он себе позволяет?!

— Тише, Родь, это нормально.

— Так разговаривать — нормально? Самовлюбленный ублюдок!

— Ты, наверное, забыл, но в Ялте всегда были такие люди. Как говорит папа, солнышком ударенные.

— Да какая разница солнышко его ударило, или кто-то по голове настучал? Должно же быть понимание, как и с кем разговаривать? Мне, к примеру, хватает ума не высказываться о его неряшливом виде!

Вика остановилась и обняла меня. Ее прикосновения, будто плеск холодной воды в лицо, остудили мой пыл. Она какая-то слишком тактильная, думал я, однако мне это нравилось. Давно я не чувствовал человеческого тепла.

— Ладно, больше не буду злиться, — сказал я. — Куда мы дальше?

— Поздно уже, так что поедем домой, — ответила она.

— Такси вызовем?

— Не выдумывай, — улыбнулась Вика. — поедем на автобусе.

— Автобус, так автобус, — согласился я.

Мы подошли к остановке. Я сел на лавочку, а Вика высматривала нужный транспорт. Наступили сумерки. Загорелись вывески магазинов, куча фонариков вспыхнули в мгновении ока, Ялта засияла.

Автобус остановился, мы кое-как залезли в забитый людьми салон.

— Народу тут, конечно, тьма, — сказал я и схватился за поручень. — В Ялте так всегда?

— Зимой мало людей, город полностью вымирает, — говорила Вика. — Хотя, я уже и не помню, как тут на самом деле.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я ж в Симферополе училась, а в Ялту приезжала на каникулы, и так все четыре года.

— У нас, к примеру, каникулы были и зимой. Ты разве к отцу не ездила?

— Нет, — коротко ответила она.

— Почему? — спросил я, прекрасно понимая, что давлю на Вику.

— После смерти мамы я не могу тут находиться, особенно дома. Все напоминает о ней… Как только я хочу приготовить кофе, вспоминаю, как мама стояла на кухне и игралась с туркой, у нее вечно кофе выкипал на плиту, — она улыбалась, а глаза были грустные. — Или выхожу во двор и сразу картина перед глазами — мама поднимает меня с асфальта, а я рыдаю — счесала себе колено. Заводит домой, мажет рану йодом. Я кричу, а она успокаивает меня, гладит по голове, дует на рану.

— Извини меня, — сказал я и опустил голову. — не хотел тебе причинить боль.

— Нет, Родь, я не чувствую боли, — говорила Вика. — Я не могу вернуть маму обратно, снова обнять, но она не умерла, пока я ее помню. Не могу объяснить, но это что-то вроде грустной радости, понимаешь?

— Думаю да, — сказал я, но на самом деле понятие не имел, о чем она говорит.

Каждый раз, когда я вспоминаю о бабушке, боль прошивает меня насквозь. Как она может чувствовать радость от потери близкого человека, хоть и грустную?

— Остановка Массандра, — раздался голос из динамиков.

— Наша остановка, — сказала Вика.

Мы вышли из автобуса и направились вдоль дороги.

— Ты говоришь, что не хочешь здесь оставаться, — начал я. — у тебя какие-то планы?

— Как такового плана нет. Для начала я хочу подзаработать денег и определиться, куда бы я хотела переехать. Мне рассказывала подруга, что в Москве хорошо.

— Когда есть деньги, — заметил я. — Москва — дорогой город, да и очень большой. Не факт, что ты найдешь работу рядом с домом, а тратить по два часа времени на дорогу — это жесть.

— Тогда Питер, там красиво.

— Там тоже есть свои подводные камни…

— Везде они есть! — с напором в голосе ответила Вика. — Если тебе не понравился Питер, это не значит, что я буду такого же мнения!

Неужели мои слова ее так взбесили?

— Нет чтобы поддержать, ты все мои варианты сливаешь! — сказала Вика.

— Да не сливаю я ничего, просто выражаю свое мнение.

— Ты ведешь себя также, как и отец. Каждый раз, когда я разговариваю с ним о переезде, он топит меня — "там плохо, тут еще хуже, а еще ты будешь одна в чужом городе!", — завелась она. — Разве так сложно просто поддержать меня?

Я подошел к ней, взял ее ладонь и сказал:

— Отец за тебя переживает, поэтому не хочет отпускать. Он еще не понял, что ты выросла. Со взрослыми людьми такое бывает, им сложно смириться с тем, что птенцу пора вылетать из гнезда.

— Но я не птенец, Родь, мне уже двадцать три, я университет закончила!

— Для родителей, даже в сорок, ты не перестанешь быть их ребенком, — сказал я. — Ты даже не представляешь, как бы я хотел испытать такое же чувство, когда отец переживает за тебя, заботиться, лелеет.

Вика, понимающе, опустила голову.

— Я бы на твоем месте поговорил с Лёней, — предложил я. — без криков, ссор и скандалов.

— Он так не умеет.

— Главное, умеешь ли ты, — я обнял ее также, как она меня на улице Пушкина.

— Спасибо, — сказала Вика.

Повисло молчание, настолько умиротворенное, что даже шум проезжающих мимо машин не мешал наслаждаться этим сокровенным моментом.

— Я хочу домой, — говорила Вика. — Скоро папа придет, а я еще ничего не приготовила.

— За это не переживай, я тебе помогу.

***

Лёня вернулся домой к девяти вечера. Мы успели приготовить пюре и пожарить курицу. Вика привыкла не заморачиваться с едой, и я ее в этом поддерживал. Зачем тратить на кухне четыре часа, если можно состряпать что-то быстро и, к тому же, вкусно?

Мы сели за стол и приступили к ужину. Лёня не замолкал, все рассказывал о винзаводе, о новых сортах винограда, которые ему бы хотелось видеть на Крымских полях.

— Кстати, Родь, раз уж ты к нам ненадолго, давай я организую для тебя экскурсию? — спрашивал Лёня.

— Не факт, что ненадолго, — подала голос Вика.

— В смысле? — удивился Лёня и перевел взгляд на меня. — Ты думаешь задержаться?

— У меня есть такие мысли, — сказал я.

— Хорошая новость, — обрадовался дядя. — Не переживай, у меня есть несколько вариантов работы, а жилье у тебя и так есть. Кстати, не забудь, завтра у нас встреча с нотариусом, а потом повезу тебя в бабкин дом.

— Я еще ничего не решил, дядь Лёнь.

— Все равно, ты можешь рассчитывать на мою помощь, — сказал он и сделал глоток вина из граненного стакана. — Вкуснятина! Может попробуешь? Дочке не предлагаю, она у нас в завязке, а тебе может понравиться.

— В завязке? — удивился я.

— Просто не люблю вино, — ответила Вика.

— Ладно, наливай, попробую твою вкуснятину.

— Вот, другое дело. Смотрю, у тебя к вечеру настроение появилось, — сказал Лёня и налил мне напиток в стакан. — Пей мелкими глотками, так вкус сильнее раскроется.

Я сделал пару глотков.

— Правда вкусно, а что это?

— Бастардо, ликерное красное, — ответил Лёня.

— Я думала, что Бастардо полусладкое, — сказала Вика.

— Это сейчас наши технологи, идиоты, сделали его полусладким, а раньше Бастардо был только крепленым. Собственно, Родь, ты его сейчас и пробуешь.

Тарелки опустели, а одной бутылки уже не было. Вика пошла в душ оставив меня наедине с дядей. Как же он любит тему вина, у меня уже голова болела от его лекций.

— Вот ты знаешь, в каком году впервые в Крыму высадили виноградные лозы?

— Нет, — ответил я.

— В 1805 году!

— Дядь Лёнь…

— Появился первый частный виноградник…

— Дядя Лёня! — я повысил голос.

— Чего, Родь? Я ж еще не дорассказал…

— Вы с моим отцом дружили с самого детства? — спросил я.

Его взгляд изменился, он стал тяжелее. Движения задубели, а уголки губ опустились. Будто он настраивался, что разговор может привести к чему-то плохому.

— Да, Родь.

— Расскажите мне, как вы познакомились?

Лёня вышел из-за стола, достал следующую бутылку Бастардо, открыл ее и наполнил стаканы, после чего вернулся обратно, сделал два больших глотка, наплевав на свой принцип пить понемногу, и начал:

— Я уже и не помню, когда это произошло. Будто мы с самого рождения были вместе. Помню, играли в песочнице, строили какие-то башенки. У Максима всегда получалось все намного лучше, — вспоминал дядя Лёня. — Тут подошел какой-то пацан, старше нас на года два, ногами все башенки передавил и Макс сразу в слезы. Он сам по себе был ранимый, хоть этого и никогда не показывал. Я же за справедливость, не могу терпеть подобного отношения. Помню, как поднялся и со всего маху стукнул пацана по голове пластиковой лопаткой. Тот в слезы и побежал жаловаться маме, а Макс сразу повеселел.

— Ты не подумай, — говорил Лёня. — твой отец не был слюнтяем. Период детства он всегда такой, ты только начинаешь жить и понимать какие люди рядом с тобой, и как с ними себя вести.

Я кивнул и продолжил слушать.

— У нас с Максимом никогда не было конфликтов, мы все улаживали словами, вступались друг за друга, независимо от того, кто прав. Были моменты, когда я просто так докапывался до одного парня, а Максим все говорил мне, что это неправильно, — рассказывал Лёня. — Однажды меня встретила возле школы компания, человек пять, они были из одиннадцатого, а я еще в классе восьмом учился. Один из них, лысый в спортивном костюме, начал втирать, что я его брата цепляю и должен за это ответить.

На лице дяди Лёни растянулась улыбка:

— Родь, твой папаша увидел меня, окруженного старшеклассниками, и побежал на выручку. Видел бы ты глаза тех парней, когда Максим с разбега влетел ногами в одного из них. Потом хаос, во все стороны летят портфели, кулаки пытаются добраться до цели. Ух и получили мы тогда с твоим отцом, но справедливости ради могу сказать, им тоже досталось.

Я сделал пару глотков вина, а дядя Лёня достал из антресоли пачку сигарет.

— Пока Вики нет, я хочу перекурить, — сказал Лёня. — Будешь?

— Нет, — ответил я.

Дядя открыл настежь окно, закурил, сделал вдох и вытащил руку с сигаретой во двор.

— Вика ненавидит запах сигарет, — сказал он и попросил вино.

Я подал стакан, и Лёня продолжил:

— Единственный раз мы с твоим отцом поссорились, и это было из-за твоей мамы.

— Моей мамы? — удивился я.

— Мы тогда были на втором курсе университета. Нас общий знакомый позвал на день рождение и там была она, — Лёня снова затянулся сигаретой и как только услышал шум в коридоре, потушил ее, быстро выкинул и закрыл окно.

В кухню вошла Вика — на голове полотенце, а сама она была в плотном махровом халате.

— Ты чего там стоишь? — спросила она отца.

— Мне тут удобно, — ответил Лёня.

— Опять куришь?

— Дяде стало жарко и он открыл окно, а когда услышал, что ты из душа вышла, закрыл его, — соврал я.

— Точно? — спросила Вика и посмотрел на отца.

— Конечно, дорогая, — улыбнулся Лёня.

— Ладно, — поверила ему Вика. — Я пойду спать, а вы тут не засиживайтесь, хорошо?

— За это не переживай, — сказал я и Вика вышла из кухни.

— Спасибо, Родь, что не сдал меня, — Лёня вернулся за стол. — Не хочу расстраивать дочку.

— Так что с моей мамой?

— А что с ней?

— Дядь Лёнь, вы говорили, что с моим отцом поссорились из-за мамы.

— Извини, просто меня Вика выбила из колеи.

Казалось, он был рад, что дочь так вовремя зашла в комнату.

— Слушай, Родь, давай мы с тобой продолжим в следующий раз?

Я хотел запротестовать, но решил не тревожить Лёню. Видно, что он не хотел продолжать разговор, а момент откровения упущен. Как бы мне не было интересно, разговорить его сейчас не удастся.

— Хорошо, дядь Лёнь. Тогда я пойду спать, а то время уже позднее.

— Правильно, и я на боковую. Тем более завтра вставать рано, к нотариусу ехать и все такое.

Я пожелал дяде спокойной ночи и поднялся к себе в комнату. Что же он такого скрывает? Вдруг Лёня был влюблен в мою мать? Дядя готов был рассказать, но Вика прервала его. Может, он не хочет говорить при дочке?

Как бы на это отреагировала Вика? Вряд ли поняла бы своего отца…