Сказания Гардарики. Книга первая

Вольха Садовская (2024)

Добро и зло ступали рука об руку с самого создания мира, непрерывно переплетая нити судьбы Яви и Нави. Одно никогда не могло существовать без другого. Веками и тысячелетиями поколения поочередно закрепляли союзы, устанавливали границы и правила соприкосновения Света и Тьмы, мира живого и мира мертвого. «Сказания Гардарики» повествуют о времени, когда легенды только слагались, и можно было повстречаться вживую с героями сказок и мифов: Кощеем, Бабой Ягой, Лешим, Змеем Горынычем… Приключения варяга Годуна Мстиславоча, нурмана Дьярви Трюггвисена и княжичей Земли русской захватывают воображение и не отпускают до самой развязки. Выживут ли воины в схватке с силами Тьмы, подскажет ли сердце верный выбор, чью сторону принять, а главное, смогут ли они, объединившись, спасти мир от неминуемой гибели? И какой мир это будет?

Часть 1 “Годумил”

Глава 1. Чужой Бог

Зеленая стена леса начиналась от самой кромки воды. Вершины могучих вековых деревьев буквально пронзали хмурое серое небо, заставляя его проливаться мелким колючим дождем, от которого озерная гладь покрывалась зыбкой рябью.

Под навесом неспешно плывущей лодьи спал воин. Глаза под закрытыми веками судорожно двигались, желваки напрягались, а костяшки сжатых кулаков побелели. Все выдавало беспокойный сон.

***

Годун посмотрел на протянутый слепой колдуньей металлический диск, отливающий серебром и украшенный по ободку затейливой вязью незнакомых символов. Никогда прежде такой диковинной штуковины видеть ему не приходилось, даже в Царьграде. Нет, ему попадались тарелки целиком из золота и отполированные так, что в них можно было любоваться как в зеркало. Но данная вещица явно предназначалась для иного.

— Это что? — Годун повертел диск в руке и поднял недоуменный взгляд на ведунью.

— Тарелка, — женщина пожала плечами с абсолютно невозмутимым видом.

— Вижу. Зачем она мне? Я попросил тебя показать того, кто стоит за всем этим. Где я могу его найти и как его убить. А это подобие блюда мне на что?

Ведьма усмехнулась, поставила тарелку на стол и положила на нее яблоко.

— А теперь смотри, Пушистый, — ведунья сделала несколько движений руками, и яблоко, словно живое, начало кататься по плоской поверхности. Через некоторое время отражения усатого воина, в ком Годун узнал себя, и слепой колдуньи начали размываться, вместо них возникло расплывчатое изображение, в котором проглядывались сводчатые стены каменного погреба. Годун видел такие у ромеев и болгар. Еще через несколько оборотов яблока из марева начали проявляться фигуры, а в голове Годун услышал все, что происходило в видении.

В тесном каменном подвале их было двое: крепкий муж с собранными в косу черными длинными волосами и седовласый короткостриженный некто — по кровавому месиву на месте лица понять, кто это, было трудно. Длинноволосый повернулся к бочке и, зачерпнув ледяную воду ковшом, жадно осушил его одним глотком.

— Монах, я понимаю, что ты готов принять мученическую смерть. И знаешь, это даже похвально. Не многие вои выдерживали подобные допросы. Но и вопрошающему грош цена, коли он пленника до смерти замордует. Допрос — это целое искусство! — короткий взмах шипованной перчатки, чавкающий звук разрываемой плоти и еле слышный стон узника. — Вначале нужно сломить волю человека. У каждого свои страхи: кто-то боится боли, кто-то смерти, — еще один удар, — они ломаются еще до начала допроса, отрекаются от рода, богов… Так, ты куда уходишь?

Черноволосый придержал голову пленника, безвольно свесившуюся на грудь, зачерпнул в ковш воды и плеснул в лицо, точнее, в то, что от него осталось. Мученик дернулся и снова застонал.

— Вот и славно, а то уйти посреди разговора — проявление высшей степени неуважения к говорящему, — мучитель оперся спиной о стену и снял перчатки. — Так, на чем ты меня перебил? — он наигранно нахмурился, делая вид, что пытается вспомнить, на чем остановился. — Ах да, искусство допросов. Так вот, монах, ты не из этих. Ты не боишься смерти. Ты прям ее желаешь. Считаешь, что твой Бог примет тебя и усадит подле себя?

Слово «Бог» черноволосый прямо выплюнул.

— Думаешь, умерев в муках, обратишь Его внимание на себя? Твой Бог слеп, монах! — лицо истязателя исказилось от ярости. — Он оставил наш мир! Он ненавидит нас и приносит нам только страдания.

— Это не так, Влад… — еле слышный шепот монаха прозвучал необычайно спокойно для человека в его положении. — Ты не прав. Позволь, я…

— Не позволю! — Влад сорвался на крик, брызжа слюной. — Где Он был, когда они убивали мою жену? Где, я спрашиваю? А где Он был, когда надругались над моей дочерью, искалечив ее тело и разум? Где, монах?! В чем проявилась Его любовь?

Черноволосый с силой пнул монаха, который был привязан к стулу. От удара ножки надломились, и пленник повалился назад, стукнувшись головой о каменный пол. Череп хрустнул, словно спелый арбуз.

— Ну нет. Я тебя еще не отпускал! — Влад протянул вперед руку, и над телом появилось белесое туманное облако, в котором проступали очертания седовласого узника. — Твой Бог меня предал. И я познал другого, Настоящего! Он даровал мне силу, о которой, монах, тебе и твоему Богу только мечтать.

— Во что ты превратился, Влад? — дух монаха, скованный невидимыми нитями чар, печально взирал на черноволосого. — Ты отдал свою бессмертную душу за колдовскую силу. Ты предал нашего Бога. Ты кощун… мне жаль тебя. Ради сиюминутной силы ты отказался от величайшего дара.

— Сиюминутной?! — мужчина расхохотался. Его худощавое и изможденное лицо в неверном свете факела стало походить на обтянутый кожей череп, блики пламени плясали на гранях нагрудника, напоминавших ребра, лишь усиливая сходство со скелетом.

— Я бессмертный, монах. Новый Бог даровал мне бессмертие и силу. А душа всего лишь цепь, на которой твой Бог держит тебя, как пса. Но теперь твой Бог — я! — Влад вытащил из-за пояса короткий меч и рассек духа. Лезвие, проходя сквозь туман, казалось, впитывало его, светясь мертвенной зеленью. Влад вытер влагу с клинка рясой мертвого пленника и вышел из темницы.

— Уберите тело, — обронил он стражникам, стоявшим при входе в подземелье.

Годун никогда прежде не видел такого меча, как у этого Влада: рукоять в форме стоячего зайца с перекрестием в виде утки, расправившей крылья.

— И где это? — внутри Годуна все кипело от ненависти к длинноволосому извергу. Кем бы он ни был и насколько б ни был силен, варяг убьет колдуна.

— Это не «где», — ведьма задумчиво смотрела на свое отражение в тарелке, — это «когда». То, что мы сейчас видели, еще не наступило, а когда наступит, ты уже ничего не сможешь сделать. Почему-то тарелка решила, что это ответы на все твои вопросы.

— Где это? — повторил вопрос Годун.

***

Тело Годуна дернулось, разбудив его, вытащив из этого дурного сна. Все вокруг было тихо: та же река, та же лодья и та же дружина, к которой он примкнул в Новгороде. Никто не обращал на него внимания; дурной сон для воина — дело обычное. Призраки врагов и друзей, павших на твоих глазах, всегда с тобой. Варяг натянул накидку на плечи и вышел из-под навеса. Подставив лицо дождю, он наслаждался острыми каплями, которые падали на загорелое лицо и стекали по усам.

Странные сны, тревожащие Годуна с детства и прекратившиеся после принятия веры Единого, снова вернулись в прошлую седмицу. Вытерев капли дождя, катившиеся по бороде и усам, он вгляделся в проплывающий мимо берег. В этих краях вместе с его родными погибло и беззаботное детство, и он не бывал тут уже добрых два десятка лет. Сейчас, когда полюдье подходило к концу, он понял, как же сильно скучал по родной земле. Далеко на Юге, на службе ромеев, и до этого, в дружине князя Ладожского, спасенный юноша избегал мыслей об убитых матушке, деде и отце, и в каждой битве пытался найти свою смерть, но Мара обходила его стороной. Уже четыре месяца, как он вернулся на родину, но до сих пор с наслаждением вдыхает здешний прохладный свежий воздух.

Лодья шла под попутным южным ветром по широкой глади озера. По подсчетам Годуна, с такой доброй погодой они должны были вернуться в Ладогу через четыре-пять дней.

— Годун, — тихий голос Ратибора отвлек варяга от любования проплывающими мимо берегами.

— Годун, — повторил младший сын Рулафа, — скоро причалим. Последнее селение осталось. Там и до дома рукой подать. А в Ладоге отец мой наверняка уже столы готовит. Не помню таких спокойных полюдий, — молодой варяжский княжич довольно улыбнулся. — Давно я на гуляниях варяг не был. Успеем вернуться до Ильина, — и тут же поправился, — до Перунова дня?

Годун ухмыльнулся княжичу. Здесь, на севере, вера предков была сильнее, чем в киевских землях, где уже вовсю ставили ромейские храмы на месте старых капищ.

Вдруг в борт лодьи что-то ударило с глухим звуком. Тут же раздался второй удар.

— Щиты! — голос Ратибора, хоть и не дотягивал до отцовского и братьего басовитостью, прозвучал громко и уверенно. Дружинники вскинули щиты из-за спин и стали прикрывать товарищей на румах.

— К берегу!

Этот приказ княжича тоже был исполнен быстро, и лодья пошла к берегу. Весла вспенивали воду так, словно гребцы хотели сбить из нее масло, как из молока. Как только лодья повернула к берегу, обстрел прекратился. Должно быть, напавшие осознали ошибку и попытались скрыться в чаще. Едва лишь лодья коснулась илистого дна реки, варяги спрыгнули на берег, формируя стену из щитов. Кроме шума, издаваемого дружиной, и плеска воды, не было слышно ничего: птицы затихли, звери попрятались. Стоило Годуну чуть опустить щит, чтобы оглядеться, как в шлем с силой вонзилась стрела.

— Щиты не опускать! — Ратибор снова попытался изобразить бас, но юношеский голос предательски дал петуха на последнем слоге.

В кустах метрах в десяти кто-то засмеялся и тут же затих навеки. Мощный бросок сулицы пришил смешливого татя к земле. Из леса повыскакивали кирьялы в шкурах, вооруженные охотничьими копьями и сетями. С дикими воем и свистом они кинулись на варягов, словно на угодившего в их ловушку медведя. Копьями старались попасть в брешь между щитами, а сетью попытались накрыть дружинников сверху. Хорошая тактика против крупного зверя, да не против двух дюжин опытных воинов. Как только лесовики с сетью подошли достаточно близко, чтобы мешать своим же копейщикам, верхний ряд щитов опустился и охотникам навстречу полетели сулицы. По две на каждого из троих «ловцов». Толстая шкура хорошо спасала от холодов и от костяных да деревянных охотничьих срезов, но была беззащитна против варяжского булата. Словно нож в масло, вошли стальные наконечники копий в тела бедолаг.

— Строй, шаг! — на этот раз голос княжича был тверд. И прикрытая щитами дружина пошла стеной на охотников.

Те, кинувшись вначале на дружинников, теперь в панике тыкали копьями в защитное построение варяг, пытаясь этим их остановить. Кто-то даже додумался ставить копья в упор, как ограждают села. Но охотничье копье — это не заточенное бревно. После пятой команды «шаг» охотники кинулись врассыпную, открыв свои спины варягам. Те же воспользовались приглашением. Щиты опустились, и каждый из дружинников метнул по сулице в убегающих лесовиков.

— Русь! Вольный строй! — с каждым приказом голос княжича звучал все увереннее.

Вдруг лесовики остановились, побросали копья и луки и начали падать на колени, а самый старый из кирьялов вышел вперед, протягивая княжичу копье, которое держал поперек:

— Прости нас, князь! Не убивай! Обознались, — старик с акцентом заговорил с Ратибором, — мы думали, вы свеи.

Княжич посмотрел на своего сотника и Годуна:

— Что думаете? — взгляд Ратибора был суров и холоден.

— Думаю я, княже, они свое отхватили, нужно у них про свеев расспросить, забрать то, что нам причитается, да помочь убитых и раненых до поселения отнести. Виноваты-то они, сами не спорят, но это люди твоего отца. И твои тоже, — сотник Варяжко, с коим Годун был в детских, погладил усы и добавил: — Если мы их вырежем, кто в следующем году пушнину и солонину поставлять будет?

Годун кивком выразил согласие, и княжич, выслушав совет сотника, повернулся к кирьяльскому старейшине.

— Мы не держим на вас зла, и вы на нас не серчайте. Кровь твоих родичей не станет нам раздором? — сын Рулафа прищурился и посмотрел пристально в лицо старому охотнику.

— Увы, княже, не на ваших руках кровь наших родичей. А на руках тех, кто вас со свеями спутал. Мы будем просить богов, чтобы они простили нам эту кровь.

— Не кручинься, старик. Это Темный попутал, — Годун попытался успокоить старика, но лишь напугал еще больше.

— Нету тут служителей Чернобога! — такая реакция насторожила практически всех варягов. — Нету! И не надо поминать его!

— Тише, старик, — Варяжко поднял руки ладонями кверху, — мой друг не это имел в виду. Он хотел сказать, что никто из людей не виноват в этом. Ни живые, ни мертвые. Поэтому успокойся. А еще лучше помогите раненых и мертвых на лодью погрузить, да одного провожатого на нее отрядите, а мы с вами пеше пойдем, вдруг и правда на свеев нарвемся.

Старик кивнул и крикнул что-то остальным на кирьяльском наречии. Охотники встали и принялись помогать покалеченным, перевязывая раны и аккуратно перенося на лодью.

Солнце уже начало клониться на запад, когда лодья с ранеными и мертвыми охотниками двинулась по реке, постепенно скрываясь за ветвями. Варяги выстроились по двое и пошли за провожатыми куда-то в чащу леса. По словам старейшины — впереди было полпоприща пути до селения, куда окрестные рода свозили дань. Годун шел рядом с княжичем.

— Успеем, — проговорил Ратибор.

— Что успеем? — Годун не понял, о чем заговорил вдруг молодой варяг.

— Ты спрашивал, успеем ли мы до Перунова дня воротиться. Так вот тебе ответ — успеем. В этом году хочу в танце поучаствовать, коли отец дозволит.

Варяги шли расслабленно: щиты они перевесили на спины, кто-то тихо пел похабную песенку. Годун ухмыльнулся, проходя мимо поющего воина, и тот сразу замолчал, потупив взгляд.

Примерно через час пути шедший впереди поднял руку со сжатым кулаком вверх. Все остановились. Ратибор и Годун прошли вперед, туда, где стояли недоуменные охотники и Варяжко.

— Батька, смотри… — дружинник показывал на насаженные на палки человеческие черепа, которые были воткнуты вдоль звериной тропы и постепенно терялись в лесу.

— Гридь, строй!

Два коротких слова княжича — и варяги оказались в боевой готовности, двое натягивали тетивы на луки, остальные сомкнули строй вокруг князя, перекрывая его и лучников щитами.

— Варяжко и Первак, берите провожатых и идите на разведку.

Двое старших дружинников, кивнув, быстро вышли из строя. Крадучись, почти бесшумно они скрылись в начавшемся у дороги подлеске, куда за долю секунды до этого ушли охотники. Через час из кустов появился Варяжко вместе с провожатыми.

— Там дальше деревня пустая. Выглядит так, как будто хворь серьезная была зимой. Первак остался все проверить, сказал, к утру догонит.

Остаток дня по пути до поселения отряд не обронил ни слова. Когда дружина вышла к деревне, солнце уже почти скрылось за кронами деревьев и едва пробивалось сквозь листву, подсвечивая всю округу алым.

Еще на подходе варяги заметили, как местные жители поспешно закрывались в домах, как будто это уберегло бы их от крепкой стали и огня. Когда дружинники вошли в деревню, их приветствовал только звонкий лай собак, словно хотевших продемонстрировать друг другу свою отвагу. Самый смелый кобель попытался цапнуть за ногу одного из дружинников, но получил легкий пинок и с визгом отлетел. Больше смельчаков среди хвостатой братии не нашлось.

Лесовики-провожатые что-то прокричали, и местные жители все-таки показались из жилищ, испуганно и недоверчиво разглядывая варягов.

Вскоре дружина подошла к дому старосты. Старик был единственным, кто не прятался, более того — по нему было видно, что он безумно рад прибытию варягов. Старая охотничья куртка из оленьей шкуры мехом внутрь и штаны из такого же или того же самого зверя были украшены беличьими хвостами — старик явно нарядился перед приходом гостей:

— Хвала Велесу, что вы здесь! Мы уже и не чаяли вас живыми дождаться… — староста, пытаясь изобразить поклон, замер на половине пути, ухватившись за поясницу. Затем он махнул охотникам, и те, все еще виновато смотря в сторону княжича, начали расходиться по домам. А некоторые, видимо не местные, объединились по группам и что-то принялись обсуждать.

— Вашими молитвами, — начал Ратибор, и тут взгляд его упал на небольшую суму, в которой было около полудюжины беличьих шкурок и около трех десятков вяленых зайцев. — Что стряслось, старче, год неурожайный али оскорбить решил? — глава варягов кивнул в сторону сиротливой кучки шкурок. — Оброк вы, как я погляжу, не подготовили. Надеюсь, причина уважительная.

— Соберем оброк, и даже сверх того заплатим, только выручи нас, княже! — староста с мольбой упал на землю и прижался лбом к ногам Ратибора. — Помоги нам!

Молодой воин оторопело смотрел на старика, не зная, как реагировать. Годун, стоявший рядом, пришел на выручку. Он легко поднял деда и усадил на пень, заменявший лавку.

— Подсобим, и сверх оброка с вас ничего не возьмем, мы ж не тати. Сказывай уже, отец, что у вас приключилось? Неужели свеи разбойничали вас и оброк украли?

Староста посмотрел на Годуна, пытаясь понять, откуда тут взялся этот варяг, и, видимо, осознав, начал говорить.

— И да, и нет. Свеи только три дня как объявились, одну деревню сожгли. А беда раньше приключилась. Слушай же. Началось все еще в том году, аккурат через месяц после прошлого полюдья. Вначале охотники из окрестных деревень стали в лесу пропадать. Думали, дело обычное, медведь-людоед завелся. Решили в несколько человек ходить. Да только не помогло это, так целыми ватагами и сгинули. А охотники опытные были. Потом пришел к нам гонец от волхва Велесова, дескать, должны мы прийти на родовое вече. Ну я взял с собой среднего сына, а старшего заместо себя старостой поставил, за деревней следить, да и пошел на вече, — взгляд старика снова затуманился и смотрел куда-то за спины варягов. — Погода была тогда…

— Не скоро сказка сказывается, да, дед? — Варяжко, который до этого стоял безмолвно и славился непоколебимым спокойствием, уже начал нетерпеливо притопывать сапогом.

— Да-да, то присказка была… — староста встрепенулся, некоторое время разглядывая варягов так, будто они снова появились из ниоткуда. — Я ж и говорю, погода была солнечная, а тут резко испортилась. Дошли мы, значится, до капища. А там волхв за жилы вздернут на дубе священном, Велесов образ расколот лежит на земле, а на его месте ведьма! — старик засунул руку за пазуху и достал небольшого, потемневшего от долгого ношения деревянного чурбанчика, и начал потирать оберег большим пальцем. Он явно был смертельно напуган.

— Говорит по-нашенски, но плохо очень, видать, из ляхов. Что у нас делает — не знаю. И говорит она, значится: «Нет больше на вашей земле Велеса, будет здесь править Чернобог, а я его волхва». Народ честной, что на вече пришел, знамо дело, спорить взялся: «Как это так? Где это видано, Черному Богу служить? Да ни в жизнь!» Сын мой, голова горячая, так и вовсе вышел вперед с луком и стрелу в нее нацелил. Да так замертво и упал, а тело его иссохло и потемнело, будто он от болезни скончался много лун назад! Ну испугались мы и согласились. Кормили Ведьму да все ей носили, лишь бы не гневалась да не сгубила. Все вас ждали, чтоб вы нас от напасти этой избавили. Ваш же бог — воин, а мы дети Велесовы, нам нет сил воевать с ведьмой.

Дружинники начали перешептываться. Чтобы пресечь нарастающий гомон, княжич поднял руку, приказывая варягам стихнуть. Несколько секунд все молчали, казалось, даже псы вняли призыву. Княжич теребил ус, переводя взгляд то на Годуна, то на Варяжка. Потом произнес, словно отдавал указания на поле брани, коротко и четко:

— Я понял, дед. Разберемся. Дружину размести, — вновь посмотрел на своих родича и десятника, — а нам с вами потолковать надо.

Глава 2. Заколдованный лес

Варяги расположились в трех близстоящих домах, жильцы которых после короткого разговора со старостой любезно согласились переехать к соседям. Рассудив порядок ночных дежурств, дружина ушла спать. Годун растянулся на скамье и почти сразу провалился в сон.

Он видел все со стороны. Даже не так. Он видел все сразу отовсюду. Словно он был воздухом, незримым и вездесущим. Каменные стены, украшенные полотнами, каменные и резные вставки, чучела животных и деревянный трон. Это был именно трон, наподобие того, что есть у Василия Цареградского… И старик, восседающий на этом троне. Годун не встречал его прежде в жизни, но знал, кто это. Каждую ночь тот являлся ему то молодым, то старым, то счастливым, то воющим от безумия и тоски.

Влад сидел спокойно, и лишь легкая ухмылка коснулась его губ, когда бунтовщики ворвались вначале на его подворье, а затем и в палаты. Глупцы, за сто с лишним лет его правления они так ничему и не научились. Он даже не шевельнулся в тот момент, когда заговорщики схватили его и повалили на пол. Интересно, сколько голов их отцов, дедов и братьев сейчас украшали частокол вокруг его подворья? Его подхватили и выволокли за ворота. Солнечный свет вначале резанул старого колдуна по глазам. Но постепенно Влад привык к нему. Страха не было совершенно, только легкое любопытство. Толпа тащила его к сложенной вокруг столба груде дров и хвороста. Никакой фантазии… Пятый или шестой костер на его памяти…

— Сжечь Кощуна! — молодой монах взял факел и подошел к столбу, к которому уже привязали Влада.

Тот улыбнулся еще шире.

— Жги, монах, — разразился истерическим хохотом.

Монах испуганно отшатнулся и кинул факел в обильно политые маслом солому и хворост. Пламя быстро занялось, клубами повалил черный дым, скрывший колдуна, продолжавшего смеяться.

Вдруг руку монаха что-то обожгло. Отвернув рукав, он увидел, как кожа на предплечье начала вспухать пузырями. Истошный вопль за спиной заставил служителя обернуться к толпе — люди падали и с воем катались по земле, кожа бедняг пузырилась и слезала клочьями, как от сильных ожогов.

Ошарашенный монах вскрикнул, когда и его лицо пронзила вспышка боли. Коснувшись пальцами щеки, он почувствовал, как перчатка прилипла к буквально плавящейся плоти. Из последних сил он бросил мутнеющий взгляд на костер, где в языках темного пламени стоял черноволосый муж средних лет и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как наводняющий подворье люд плавился и сгорал заживо в невидимом огне.

Годун вскочил на ноги в поту, ощупывая взмокшими ладонями свое лицо. Оно было холодным и немного липким. Воин осмотрелся. Дружина еще спала, а первые лучи солнца уже начали пробиваться через кроны высоких деревьев. Одевшись и подпоясавшись, варяг умылся ледяной водой из бочонка и вышел на подворье, где стояли два варяга.

— Все тихо? Первак вернулся?

Дозорные отрицательно покачали головами, и один добавил:

— Не нравится мне тут, ладно бы свеи, так ведьма эта… Да и люд тут странный, шарахаются от нас, словно мы тати какие, а не вои.

— Не бурчи, Герд, — перебил его второй, явно более опытный варяг из дружины старшего брата. — Мы для них не лучше свеев, разве что не рубим и не жжем, да и то. Вчера мы ж их и порубали. Ты после этого ждал, что они нас хлебом с солью встречать будут? Ты лучше спать иди, мы с Годуном до подъема уж постоим, верно?

— Ты не привык еще к долгим походам. А я соскучился по ним. Хотя бы по рассказам. Иди, отсыпайся, — разрешил Годун.

Герд, розовощекий варяг, что был явно в отроках еще, с благодарностью кивнул и, зевнув, удалился в дом.

— Так о чем ты поговорить хотел, Лютый? — Годун с ухмылкой взглянул на дружинника.

В ответ тот расплылся в широкой улыбке.

— Я хотел тишину послушать, а не нытье молодого. Не серчай.

— Все в порядке, брат.

Остаток дозора прошел в полной тишине, нарушаемой только пением ночных птиц и стрекотом прячущихся в траве сверчков.

Утром Первак не вернулся. К обеду тоже. Тела охотников, что его провожали, были найдены разорванными в лесу, там же обнаружилась серебряная гривна Первака.

Ратибор, после короткого совещания с Варяжком, выделил из дружины десяток тех, кто в лесу лучше ориентируется, и поделил на два отряда. Во главе одного отряда встал Варяжко, а во главу второго, куда входил Годун, встал сам княжич. Остальные дружинники остались в поселении, куда уже прибыли раненые и принесли тела убитых во вчерашней стычке. Когда духота пошла на спад, оба отряда выдвинулись на поиски товарища. Отряд Варяжки направился туда, где были найдены тела охотников и гривна Первака. Отряд Ратибора начал свои поиски с окрестностей оскверненного капища. Представшая перед глазами отряда картина заставила вздрогнуть даже бывалого Годуна, а молодого Герда и вовсе вывернуло: сладковато-приторный запах гниющего мяса проникал в ноздри с каждым вдохом, а между обугленных изваяний Велеса и Мокоши висела верхняя часть тела — все, что осталось от волхва. Внизу, у подножья столбов-чуров, валялись окровавленные обрывки одежды. Мясо, должно быть, давно разорвали и съели лисы и другие падальщики. На окраине поляны лежало тело иссушенного мужчины.

— Тот, кто это сделал, не человек, — Герд все еще стоял на четвереньках и пытался сдерживать судорожные позывы, — это не должно быть человеком!

Очередной приступ скрутил отрока, и он замолчал. Ратибор и остальные дружинники подхватили горе-ратника под руки и отнесли подальше, а Годун и провожатый охотник остались оглядеться. Варяг начал с осмотра лежащего на земле мертвого мужчины. Старая накидка из вывернутой шкуры медведя и несколько обугленных оберегов на шее выдавали в нем сына старосты, который поплатился за свою наглость перечить ведьме. Годун попытался оголить грудь трупа, чтобы увидеть рану, как вдруг тело убитого рассыпалось пеплом. Непроизвольно варяг перекрестился.

— Чур меня, — он поправил крестик и другие обереги на груди и обратился к охотнику: — Помоги снять волхва, не должно ему так висеть.

Местный муж чуть замешкался, то ли пытался понять, что хочет от него вой, то ли вспоминал, не запрещала ли ведьма трогать висящее тело. Но увидя, что Годун начал отвязывать путы, на которых висело тело, он подбежал с другой стороны и принялся помогать. Путы были похожи на ветви ивы, гибкие, но значительно толще и прочнее. Попытки разрезать их засапожником не увенчались успехом, и варяг решил разрубить их.

— Други, хватит сидеть увальнем, помогите лучше, — окликнул он Ратибора и дружинников, — да захватите топоры. Волхва снимать буду.

Княжич оставил одного дружинника присматривать за Гердом, а сам, взяв топоры, пошел на выручку к родичу. Его помощник сообразил, что собирается делать Годун, достал свой топорик и принялся стучать по путам со своей стороны. Но после второго удара по ветви та вдруг сама отпустила руку мертвого волхва и обвила охотника. Дикий вой боли и ужаса заставил обернуться всех дружинников. Ветка изогнулась, словно живая огромная змея, и ударила мужчину оземь. Хруст ломаемых костей, и безумный крик резко оборвался. Колдовские путы начали затаскивать обмякшее тело в густые кусты. Недолго думая, Годун и Ратибор кинулись в заросли бурелома, пытаясь угнаться за ожившей ветвью и бездыханным охотником. Следом за ними кинулись и остальные ратники, включая Герда. Пробираясь сквозь бурелом, друзья потеряли друг друга из виду. О том, что товарищи были неподалеку, свидетельствовали лишь треск веток и тихая ругань, то и дело доносившиеся то с одной, то с другой стороны. Выйдя из чащи, Годун напрягся: он перестал слышать товарищей, которые находились в паре шагов за ним. Обернувшись, воин увидел растрепанный и помятый куст, из которого только что выбрался. И всё.

Бурелом исчез, остались только плотно стоящие деревья. В остальном лес как лес: поют птицы, где-то журчит ручей. И никаких звуков, выдававших присутствие других людей. Воин нырнул обратно в куст, из которого вылез. Ничего не поменялось: он был один.

— Бесовщина! — Годун машинально полез за пазуху, доставая оберег.

— Сам ты бесовщина. Забрался, значится, в гости, еще и обзывается! — голос скрипучий, словно трение старых веток друг о друга, прозвучал над головой. — Чего приперся, значится?

Годун, не раздумывая ни секунды, выхватил меч и сделал короткий сильный выпад, целясь на звук. Меч ударился обо что-то твердое, а мгновением позже на шлем героя опустился мощный удар, словно бы дубины. Свет померк перед глазами, и воин провалился в беспамятство.

Теперь он смотрел на мир с высоты птичьего полета. Земля казалась маленькой, а люди — сущие муравьи. Он видел, как две армии встали друг напротив друга, но не мог разглядеть деталей. Тело было невесомым, Годун двинулся вперед и оказался среди воинов. Оглядевшись, он узнал Его. Влад был моложе, чем в темнице. Он стоял на холме перед войском, среди которого находился Годун. Глаза колдуна чернели.

— Крест побеждает! — возглас командира прозвучал над тяжелой конницей, и сотни голосов поддержали его. Кони начали разгоняться. Сначала шагом, потом трусцой, и вот они уже несутся галопом на одиноко стоящего воина с черными глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.