Чёрный монах

Вячеслав Гришанов, 2016

Поэма «Чёрный монах» рассказывает о загадочной и противоречивой личности – Григории Распутине, оказавшемся в эпицентре политических скандалов и великокняжеских заговоров в начале XX века. Автор впервые в поэтической форме ведёт нас к пониманию того, что же произошло с Россией в этот исторический период и что ждёт её в будущем.

Как будет наверху, так будет и внизу!

Умозаключение древних мудрецов.

Вячеслав Гришанов

© Гришанов В., 2015

Часть первая:

Сказание

От автора

Я не стремлюсь охватить своими

Стихами решительно всё.

Вергилий Марон Публий

Читатель мой! Хочу для вас воспеть

Отечество, оседлое пришельцем;

Изложить мысли, в новом свете, весть:

Как можно стать в глазах судьбы умельцем?

Вознёсший в тайну смысл бытия,

Мир духов, злато исцеленья,

Чтоб песнь Его звучала на века,

В толпе рождая отклик представленья.

Чтоб в жажде вновь истории испить

Без принужденья в нашем разговоре,

И чтоб в словах не прерывалась нить,

Что нас роднит, порою, в нашем споре.

Изложу всё, внимая суть людей,

Не подвергая смысл стиха сомненью,

Мой сказ о «старце» будет поновей,

Но тем обязан я лишь вдохновенью.

Пишу для вас без вымысла и лжи,

Чтоб понят был от мала до велика;

Надеюсь, Бог простит за все грехи,

Что вновь взойдут с распутинского лика.

Судьба даёт мне шанс во цвете лет,

Сказать о многом, хоть и мир наш сложен,

Но время вольно нынче дать ответ,

Зачем и кем тот путь к царю проложен,

Оставив в споре нам на много лет

Истории тяжёлое похмелье

И от руки написанный завет

На все пороки, зло и прегрешенья.

Во тьме веков, тревожа сердца сон,

Когда кипит, бурлит воображенье…

И в тех словах услышать правды звон,

А не хвалу фантазий сновиденья.

И вот, друзья, мне видится портрет,

А с ним и беды наши, и виденья…

Звучащие из уст уж много лет,

Даруя мысли тайные мгновенья.

Глава первая

Если вы хотите сделать людей

счастливыми, то ступайте к

источникам всякого счастья,

всех радостей — к чувствам.

Л. Фейербах

I

«Мне ль жить вдали, в тобольских далях,

Ходить в обозах, ямщиках?

Молить судьбу свою в печалях,

Даруя сердцу только страх?

Душа моя всё рвется к дали

Из изб крестьянских, деревень

Туда, где радостью мне стали

Молитвы к Богу, а не лень!

Хочу найти на всё ответ я,

Познав и жизнь, и вечный свет,

Чтоб радость вкуса просвещенья

Далась мне волею побед!

Пусть будет труден час влеченья,

Мне жребий выпал — то удел!

Я не страшусь в мечтах паденья,

Пред тайной истины я смел.

Лишь Бог судья мне и учитель!

Меня природа создала,

Чтоб в том восторге был целитель,

Вкушая радости добра.

Судьбы венчанье неотступно!

Не скрыть божественных трудов,

России тайна мне доступна

В усладе монастырских снов».

II

Так думал, взором прославляя

Герой наш весь житейский век.

Детей с женою оставляя

Для новых странствий и побед.

Чтоб возвратиться в летах «старцем»,

Познав блаженный неги час,

Забыв во тьме переживаний

Толпы беснующейся глас,

Что возлюбила тьму без света,

Любовь без горестных забот,

Чтобы на многие в том лета

Венчал покорствующий род.

Приняв судьбу, венок свободы,

И связь природы с божеством,

Он, вдохновлённый, шёл под своды,

Где в тайной страсти жил с грехом.

III

«Меня природа научила

Любить лишь Бога в свете том;

Молитва радость подарила,

Чтоб денно думалось о Нём».

Так говорил себе он часто,

Да и других не забывал…

И в тот же миг для сладострастья

К добру и радости взывал,

Надеясь в скромности монаха,

Что тайна силу оживит,

И да поможет ему в этом,

Спустившись с неба, царь Давид!

Так жил наш праведник годами,

И аскетизм ему был чужд.

В «трудах» живущий лишь мечтами,

Не знал запретов он и нужд.

IV

Во всём искал он наслажденье,

Даруя людям свет благой,

Томя своё воображенье

Для жизни новой, непростой.

И в этом чувствовал усладу,

Святых отцов благодаря.

В речах, взывая к миру, ладу,

Чтоб всех нашла своя мечта.

Нашёл он в этом утешенье,

Оно указывало путь

Где ждёт его определенье,

Чтоб глаз в молитве не сомкнуть.

И быть судьбе своей послушным,

Как верный сын своей земли,

Хотя и был неравнодушным,

Как все, к бессмертию души.

V

Удел свой помня, от природы

Любя паломнический пыл,

Менял в забавах он дороги —

Те, что ещё не исходил.

Места святые обживая,

Дошёл до греческих высот,

Весь мир Христовый прославляя,

Как жизни посланный оплот.

Атос встречал его наградой,

Иерусалим вселял мечту,

Чтоб та любовь была усладой

Ему в порывах одному!

Смирив судьбу, он шёл, вздыхая,

Чтоб где-то праздно отдохнуть,

Свой дар от Бога прославляя

И чудодейственную суть.

VI

Герой наш знал людей, природу,

Где слово Божье дух разит,

И с этим даром шёл к народу,

Чтоб исцеленье приносить.

Те слухи стали звучным эхом,

Как Богом посланная весть,

Кому обидой, кому смехом,

Но наш герой вкушал лишь лесть.

Безукоризненно играя

Роль «старца», главного жреца,

Под вольный стих, грехи стяжая,

В делах кружилась голова.

То не мешало искушенью

Для достижения побед.

Герой мятежный к воскрешенью

Был обречён во цвете лет!

VII

Судьба ему не изменила,

Назначив день и скорый час…

И этим «старцу» угодила,

В миру, оракулом признав.

Прости, читатель благосклонный,

Поверьте, милые друзья!

«Весь мир — театр…» благородный,

И то сказал Шекспир, не я.

Что остаётся в этой жизни?

Лишь лицезреть нам в то окно,

Чтоб вновь истории страницы

Проникли в душу глубоко.

Не осуждая век прошедший,

Людей, и званья, и чины…

Когда и кто был сумасшедший

В те годы, может, в эти дни.

VIII

Всё тот же призрак бродит рядом

И ждёт дремавшую толпу,

Чтоб вновь пройтись лихим парадом,

Взывая к счастью и уму.

Горю я резвости счастливой

И жду в блаженстве ясных дней,

Чтоб вновь душой красноречивой

Звучать и петь как соловей!

За труд свой скромный жду награды —

Весёлый, здравый разговор.

Хотя в поэме нет услады,

Но мне приятен будет спор.

На том пока поставлю точку.

Глава закончена в ночи.

На час-другой беру отсрочку,

Чтоб свергнуть бремя суеты.

IX

Лишь ощущая сладость утра

И разгоняя хладный сон,

Вновь встреча будет мне доступна,

Чтоб слышать дух, молитвы звон.

В лучах зари часы сверяя,

Услышу Гришкин робкий зов

Из тьмы веков, не представляя,

Что жить и ныне он готов;

На то имеет снисхожденье,

Порой язвительный упрёк,

Что время ждёт его рожденья,

Хоть многим это невдомёк.

Но силы тьмы повсюду злые,

При пышном свете суеты

Шагают нынче молодые

Для тех же звуков, похвалы,

X

Покрыв себя безмерной славой,

Вселяя в общество удел…

Играют с вверенной державой

Для популизма, ложных дел.

Народ лишь зрит, во тьме волненья

Страшась не горести, не слёз,

А в судьбах наших — преступленья,

И в той измене новых грёз.

Живём, молчим века и годы,

И оттого повсюду взор…

Свободы немощные слёзы

И русской нации позор.

Прости, читатель, за начало —

Смотрю на вещи свысока,

Чтоб в звуках лира заиграла,

Чтоб вновь воспрянула душа.

Глава вторая

Делай, что должен,

и будь что будет.

Марк Аврелий

I

Распутин знал, чего он хочет

На тайном, избранном пути,

И в тех желаниях пророчил,

Чтоб труд свой в жертву принести.

В порывах страстных нет сомненья,

Чтоб воздух странствий вновь вдохнуть,

Для новых сил и вдохновенья

Идёт он в Киев, дальний путь,

Где ищет в храмах наслажденье,

Увеселенье ясных дней,

В молитвах новое рожденье —

Для сердца, преданных друзей.

Чтоб чувства были неизменны

И освещал дорогу свет,

Испепеляя все сомненья

Для новых радостных побед!

II

Хочу сказать я с повеленья

Минуты слабости моей:

Герой был болен от рожденья

И ждал покоящихся дней.

Надеясь в крайности на Бога,

На сострадание святых,

Чтоб в трудный час его подмога

Смирила горести родных.

«Зачем мне жить с тоской, страданьем,

Забыв о сладостных годах?

Проститься с радостным мечтаньем,

Чтоб не узреть мне Божий знак?

И хоть смиряется желанье,

Но сердца жар зовёт в тех снах,

Где Богоматери сказанье

Явилось в горестных трудах»^[1].

III

Так думал «старец» наш, Григорий,

Природы тайной ученик

И муж язвительных историй,

Тех, от которых стал велик!

Но то в годах ещё прибудет,

Ну а пока не жалко слов,

Пусть каждый нынче в меру судит

О тех, кто плох или хорош.

На то и есть забавы света,

Желанья, разные мечты.

И тут подчас не дашь совета,

Не смоешь грязные следы.

Не описать всё то словами,

Как не объять простора даль…

Таких, как Гришка, ждут веками,

Ведь то юродство всюду жаль.

IV

Пусть вас, читатель, не смущает

Моей свободы мирный круг.

Забавно то, что мир узнает

Про жизнь Распутина, досуг…

Кто знает, стал ли он фигурой,

Уничижающей царя,

Иль суждено ему фортуной

Играть роль божьего отца?

Всё то лишь, господа, веленье,

Как высшей истины оплот,

Да церкви русской повеленье,

Чтоб чтить в молитвах царский род.

Узнать про многое мы сможем,

Пусть всем приятна будет речь…

В нарядах слов, забав поможем

Все ваши мысли, ум увлечь.

V

«Не ждём от жизни мы иного», —

Внушал наставник Феофан^[2],

Представив «старца» как святого,

Чем славу в свете закреплял.

Давая повод для суждений,

Вражды и ненависти слуг,

Чтоб излечить царя от мнений

Святых невежд и прочих пут.

Не утомлённый в днях трудами,

Имея сказочный успех,

Распутин славился делами,

На протяженье многих лет.

Вся жизнь казалась красотою,

Ему был радостен досуг

Поскольку царскою рукою

Он расширял знакомых круг.

VI

Народ во многом сомневался,

На жизнь Распутина глядя,

Но за величье — восхищался!

Чтоб жить в согласии, любя.

Простая речь и нрав суровый,

Высокий рост и ширь бровей,

Всё то являло облик новый

Глазами страждущих людей.

Звучал и гимн церковной власти,

Являя миру новый свет,

Гремя хвалой, природной страстью,

Чтоб царь не знал тревог и бед.

Все ждали чуда и блаженства,

Чтоб избежать раздоров, смут

И в тайной страсти совершенства,

Где верно любят, а не врут.

VII

Нет ничего, что б говорило

О той любви, счастливых днях.

Везде крамола, угнетенье,

Неправосудие и страх;

К тому же бедность, неустройство,

Разврат во власти без надежд

И то безгрешное спокойство,

Что слышим в криках от невежд.

В российской мгле предрассуждений

Всё чаще видился позор.

Где нет свободы духа, мнений,

Один лишь в злости разговор.

Герой наш видел то броженье

Уже тогда, внимая трон…

И мысль рождала убежденье,

Что выше он, а не Закон.

VIII

Стремленье то давало смелость,

О власти думал даже в сне,

Обожествляя в летах зрелость,

Чтоб жить при Доме в новизне.

Ни ропот скверный, униженье

Не стали страхом в тех боях —

Давал обеты он, сраженья,

Чтоб быть при власти и делах.

Владея даром от природы

Пленять сознаньем высший свет,

Он шёл в той жизни по дороге

Не год, не два, а много лет.

И вот судьба благоволила:

Императрица средь толпы

Его для дел благословила,

Предвидя похоти свои.

IX

Продолжу в рифме стих — писанье,

Испепеляя тайны страх,

Сосредоточив всё вниманье

На государственных делах.

То вам не песни, не куплеты,

Не славы пышный разговор

И уж, простите, не сонеты…

Хотя дела те сущий вздор!

Так было издревле, при власти —

Дела Семьи важней всего,

Какие б ни были напасти,

Довлела боль лишь за своё!

Переплетая тьмы красоты

И ублажая царский двор,

Герой наш бравый, без заботы,

Семье готовил приговор.

X

И то не сказ питомца Феба,

Усопшей прозы и стиха.

В грехах всё зримей стыло небо,

И в этом виделась вина…

Деянье «старца» — несудимо,

Хоть и живёт оно в годах,

Но в жизни вряд ли поправимо:

Ничто не учит в жизни нас.

Спешить не буду, в том волненье

Я буду радовать друзей —

Того, кто рядом, кто далече,

Чтоб стало лучше, веселей.

Томлю своё воображенье,

Внимая жизненной дали,

И жду с небес благословенья

Венчать истории те дни.

Глава третья

Смотри, по фамилии твоей

и будет тебе.

Иоанн Кронштадтский

I

Мы все чего-то ждём, надеемся, мечтаем,

Чтоб в этой жизни нас хранили дни.

Хотя порой мы многого не знаем

О приговоре собственной судьбы.

Для сильных духом это не помеха,

Венчает ход событий их стезя.

То говорю, друзья, не ради смеха,

А ради правды, что всегда свята.

Лишь с ней мы можем победить сомненье,

Зажечь в сердцах божественную кровь,

Вселяя силу мысли в заточенье,

Чтоб не угасла верность и любовь!

Та истина давно не стала тайной,

Но правде, как и прежде, вновь запрет

И потому нет более печальной

Истории России, с века в век.

II

Позволь заметить, кстати, мой читатель!

К истории той малый интерес.

Я лишь поэт, немного прорицатель

И в том имею свой солидный вес.

Меня волнует больше мысль, чем даты,

Характеры народов и умы,

И те слова, что нынче так крылаты,

Рождая вновь поступки без вины.

Истории уроки мало учат;

Внимая сказкам, жаждем сладкий сон,

Что нас порою в благости той мучит,

Как непокорный, грустный века звон.

И вот в грехах стенаем дни печали,

И увядаем в низменности дней,

Чтоб в хладном свете стужи пировали,

Лишь оставляя след от палачей.

III

Нам нужен путь в пространствах мирозданья,

Источник сил, смягчающий вражду,

Чтоб колесница в пламени сиянья

Слетала к нам, даруя доброту,

Любовь, свободу, тайное согласье,

И в силе той — желанные мечты,

Чтоб наша жизнь не стала в одночасье

Раздором обезумевшей толпы.

Лишь в них найдём, поверьте, утешенье,

В сетях раздора собственной судьбы,

Чтоб ждать любви, России возрожденье,

В объятиях свободы, доброты.

Дарованные нам самой природой

Чтоб нам не знать ни горечи, ни зла,

Чтоб в дружбе свято жили все народы,

Чтоб расцветала русская душа.

IV

Не исключаю: жизнь дана от Бога

И мы, поверьте, все осуждены —

Для жизни, продолженья рода

Какой бы нам не ставили вины.

Одним она дана для просвещенья,

Другим для дел и сладостной игры;

Великого ума и созиданья,

А также для свободы и войны.

Распутин был не робкого десятка,

И в озаренье чувствовал свой дар,

Стяжая славу божеского «старца»

Он был готов принять любой удар.

Но это будет позже, а не ныне,

Когда Отечество в безверии слабо.

Когда при гласе святости унынье

Одно без благодати проросло.

V

В таких делах народ далёк от власти;

Когда есть смута, незачем тужить,

Ведь от болезней тех одни напасти,

Но, несмотря на это, надо жить.

Герой наш видел в горести волнений

Тоску души и святости удел,

И ради пенья ангельских воззрений

Императрицу в дружестве воспел.

Но это было для него начало,

Где в круге тайном мыслились дела,

Ведь путь к той славе время указало —

Истории, для нас на все века.

Мне остаётся лишь ловить мгновенья,

Узреть в ночи прошедшего урок,

Оставив в строках страсти, заблужденья,

Вскрывая человеческий порок!

VI

«Бог для меня есть радость и веселье,

И я не вижу жизненных преград,

Лишь с ним я ощущаю пробужденье

Для новой жизни, что дарует град.

Я брошусь в вихрь желаемого счастья,

Мой дух надеждой, верой исцелён,

И в тех объятьях ради сладострастья

Своей судьбой я буду воскрешён.

Уж коли жить, измерю все глубины

И брошусь в шумный времени поток,

Чтоб, сокрушая страсти, со стремнины

Мог испытать желанный жизни срок».

То говорил герой наш близ престола,

Когда внимал о «русском мужике»^[3],

Хотя в тех звуках слышалась крамола,

Без ропота ведущая к беде.

VII

«Кто буду я, коль не достигну цели,

Своих надежд, чтоб милость обрести,

Стремясь к венцу при божеском уделе

Во славу императорской четы?

Мне многое природа подарила,

Чтоб крикнуть миру: «Я сильней царей!

Ведь только мне подвластна божья сила,

Чтоб был здоров царевич Алексей»^[4].

Герой наш видел страх и боль причины,

Когда от горя таяли сердца,

В объятьях мук и тронной паутины

Теряя без надежды все права.

Но было и сильнее в царстве горе…

В грядущих днях рождался новый род,

Чтоб воцариться в новеньком уборе

Для долгожданных, сладостных свобод

VIII

России путь всегда был страшен миру

Непредсказуемостью действий и игры,

Тому, кто славил хаос, войны, силу,

И тем, что в ранг врагов возведены.

То не понять в природе необъятной

Дарующий отчизне Дух Земли,

Где не звучат струёю благодатной

Нам посланные Господом дары;

Всё временно, изменчиво, туманно,

Нам тягостна любая в жизни новь

И потому так жизнь непостоянна,

Терзая душу, разум — вновь и вновь.

И в том, поверьте, нет уже сомнений

Спасаемся, как можем, всей страной

Испепеляя поступь жаждой мнений

О жизни странной, глупой, непростой.

IX

Не упуская с виду жертв воззрений

Императрицы — друга и царя,

Вкушал Распутин всюду эхо мнений,

В семье имперской крепость возводя!

Чтобы служила благом государству

В семейных и общественных делах,

А также в доле церкви и монарху,

Являя страх и силу в образах.

И то нашло свой свет, своё обличье —

Распутин был представлен в «узкий круг»,

Где младость «старца» только для приличья

Всем извещалась: «Это царский друг!»

Храня при этом личные надежды

На выгоду и будущий удел,

Чтобы в словах чиновные невежды

Не усмотрели новый передел.

X

Но зависть, злоба всё же жгли сознанье

У тех, кто был от власти отречён,

Кого «пророк» в делах на посмеянье

Царю, своим указывал перстом.

Простить за это, был никто не в силах,

Какой бы призрак в царстве ни витал,

Бывало, что в беспочвенных мотивах

И друг, и враг угрозы «даровал».

Найти ответ в поступках на явленье

Мы вряд ли сможем нынче без вины…

Ведь к тем годам у нас лишь отвращенье —

От преступлений, воин, бед и лжи.

Но ход событий вечных не нарушить;

Кто б не стремился к этому, друзья,

Дыханье времени дано и нам послушать,

Как в стуже царства зрели времена.

Глава четвёртая

Об уме правителя первым делом

судят по тому, каких людей он к себе

приближает.

Никколо Макиавелли

Никто не имеет права властвовать,

но есть один человек, который

обязан нести тяжёлое бремя власти.

Н. А. Бердяев

I

Двадцатый век. Трагичное начало…

Хотя в России свеж природы ум,

Послав дары, то время пробуждало

Для ренессанса атмосферу Дум!

О, то была эпоха пробужденья,

Подъёма, новизны и глубины

Великих чувств, исканий, размышлений —

Для новой жизни, избранной судьбы.

Открыты зори, новые восходы,

В стране забрезжил с чувством новый пыл.

У государства множились доходы,

Чем возбуждали и манили мир!

И как порою в каждый век бывает,

Венчал умы в надежде жизни круг,

Где оккультист и мистик прославляет

Эстетику всех благ — любви и мук!

II

То было время нового сознанья,

Где краткий миг рождал свои плоды,

Являя бедность, горе и страданья

От царской окровавленной руки,

Что в битве дня казалась всем пороком,

Не в утешенье лет и ясных дней,

А для того, чтоб всё казалось роком

В невежестве и пламени страстей.

Тех, что взошли над бездной потаённой,

Чтоб испытать момент душевных сил,

Где облик права, троном утомлённый,

Отечеству родному изменил.

Отдав на растерзанье разным сворам…

Величие России, старины,

Чтоб отразилось эхо гулким звоном,

Уничтожая в памяти миры.^[5]

III

Кто он такой, российский император,

Что боязливо предал русский трон?

Суровой правды, жребия оратор

Иль русского народа пустозвон?

То мы должны узнать не ради правды,

Не ради часа вверенных свобод,

Предвидя свет в пространстве анфилады,

Мы лишь возвысим памяти той свод.

Чтоб не давил в потёмках угнетеньем,

Чтоб граждан царства волею смирил,

Ведя народ России ополченьем,

Не угнетая, восхваляя мир!

Живя надеждой божеского дела,

Я устремляю времени поток,

Чтоб в душах наших истина прозрела,

Отсчитывая новой жизни срок.

IV

Земная милость — Царское Село!

Вокруг леса, луга, поля и воды,

Поэтов звучных мастерство,

Что восхваляют мир природы!

Родившись здесь как дар богов,^[6]

Внимал судьбе своей царевич

Под звуки лиры, вещих снов,

Чтоб правде, чувствам в жизни верить;

Не знать предательства, измен,

Внимать традициям покорным,

Забыв про сладость перемен,

Что увлекают делом скорбным.

В наряде царском верным быть,

Не искушать судьбу грехами,

И как отец, стране служить!^[7]

Ведь служба та не за горами.

V

Промчалась юность в днях лихих,

Не омрачая пыл, надежды,

Молились все, прося святых,

Чтоб трон был крепок, как и прежде.

Молитвы к Богу дали толк;

Чтоб нужный долг отдать природе,

Преображенский ныне полк

Был шагом к вверенной свободе!

И вот уж званий череда,

Хотя финал один — полковник!

К тому ж медали, ордена…

Которым был всегда поклонник.

Не зная в том вины своей,

Он был сторонник бранной славы,

Хотя и слышал звук мечей,

Но не для смерти, для забавы.

VI

Короны царской чуден блик,

Как символ веры, слова, власти,

Но то не вечность — только миг,

Где ждут преграды и напасти.

И то свершилось в праздный день

Вдали Москвы на бранном поле^[8],

Когда толпы немая тень

Внимала власти поневоле,

Чтоб славен царский был венок,

Как жизни новое начало,

И чтоб в России был как бог,

Неся свободу величаво,

Даруя обществу лишь свет

И хора сладкие моленья,

И в вере той на много лет

В блаженстве поступь просвещенья.

VII

Но пробил жизни горький час,

И вмиг застыло в грусти пенье,

Лишь слёзы видятся из глаз

На дар царя и развлеченье.

Погибли тысячи людей

От рук венчального зоила.

При пышном свете алтарей

Им уготована могила.

Но то лишь всё начало лет,

Где царский трон — одни кривлянья,

Где новой власти паритет

Давал народу обещанья.

И в тех мечтах родной приют,

Восторг любви и снисхожденья,

Внимая радостный салют

В душе, что ждёт освобожденья.

VIII

Прискорбных дел, увы, не счесть,

Хоть царь был статен и разумен,

Но слабость духа, жизни лесть

Звала в тех звуках к чувствам хмурым.

Где страх победный занял трон,

Неволя немощные слёзы,

Где в нужный час молчал закон,

Сокрывшись втайне от природы.

Рождая искры лжи, вражды

В сплетенье лет — души ненастье,

Приблизив смерть из темноты,

Отрёкшись в святости от счастья.

И это был несносный груз

В наплывшей мгле предубеждений,

И лишь величье милых муз^[9]

Пленяло в годы потрясений.

IX

Болезнь не знает званья, лет,

Тоски, трагедии, печали…

Как и не знает новых бед,

Которых, вовсе и не ждали.

В любви рождённый сын богов

Был новым смыслом ожиданья,

Но тайной горести покров

В надеждах ждал лишь упованья

На то, чтоб сына излечить

Любым путём, любой усладой

Готов был золотом платить

Царь — чёрту, дьяволу наградой.

Судьба звала, искала час,

И вот уж набожный поклонник

Стучит в покои в сотый раз

Как друг семьи и «беззаконник».

X

«Судьбу всегда венчает нрав,

Где нет и доли сожаленья

О том, что, время не поняв,

Идём порой на преступленья.

И в том не видится вины

И подоплёки на измену,

Мы все в годах осуждены

За ту или иную цену.

Надежда — вот простой успех!

И пусть поможет в этом сила —

Я царь и милостив для всех,

Кто свет прольёт для взора сына».

Так думал в горе государь,

Врата молвы приоткрывая,

Ещё не ведая печаль…

Семейный род уничтожая.

Глава пятая

Врагов имеет в мире всяк.

А. С. Пушкин

О женщины, вам имя — вероломство!

Вильям Шекспир

I

Нет выше драмы в той молве,

Что сыплет всюду град каменьев,

Где жаждут истины в судьбе

И ждут божественных спасений.

Влечёт судьбы водоворот

Одних к любви, других к несчастью,

Чтобы на лоне шумных вод,

Взять в плен торжественною властью!

Всем уготован свой приют,

Для каждой пьесы будет зритель.

Ведь нас всегда мечты влекут,

Туда где ждёт нас покровитель!

Даруя времени покой,

В словах — надежду, наслажденье,

И чтоб блистало в шуме волн

Душевных мук выздоровленье.

II

Не тешусь в горести веков,

Внимаю сердцем я признанью

Императрицы, чья любовь

Явилась похотью к страданью.

Хотя не чужд был свет земной

В кругу друзей немецкой знати,

Но, посетив России зной,

Осталась в ней свободы ради.

Приняв религии удел

И имя рода — Александра,

Императрица в скуке дел

Жила заботой ожиданья,

Где в чувствах полнилась семья…

И в тех восторгах — перемены!

Где в коридорах, как всегда,

Лишь зрела почва для измены.

III

Не став во свете тем, кто есть,

Она была лишь иностранка,

Неся по жизни грузом весть:

То Николаева служанка!

Интриг дворцовых всех не счесть,

И жребий жизни был опасен,

Но вот явился наш мудрец,

Чей взор был страстен и прекрасен!

В явленье радость опознав,

Императрицы зов был скромен,

Одно лишь виделось в слезах,

Что сын царя с рожденья болен.

Такое в жизни не учесть;

Внимая божескому слову,

Императрица благу весть

Ждала, как божию опору.

IV

И чудо то произошло,

Пришла к усталости награда,

И счастье в Дом к чете пришло

Как дар богов, ночи услада.

Ниспослан небом верный друг,

Чтоб тешил души теплотою

Лучами выверенных слов

И православною любовью.

Хотя нарушил их покой,

Чтоб всюду слышались сужденья:

«Распутин вовсе не святой,

И в Доме он для утешенья.

Царя низложен век мужской;

Иной сегодня делит чувства,

То не священник, а Герой!» —

Судили люди простодушно.

V

Молва людская без границ,

Бежал поток журчаньем,

Лишь привлекая новых жриц

Повышенным вниманьем.

То были дни больших трудов

Наук и просвещенья…

И где не нужно было слов

Для благости, веселья!

Не отдавая склокам честь

В век новый, хладный, тёмный,

Распутин знал, что будет месть

За всё, рукой наёмной.

Ну, а пока, внимая дар

Царицы благосклонно,

Он в Доме царском исцелял

Умело, непритворно!

VI

Влюбившись в дар целебных рук

Оракула-пророка,

Весь царский Дом не знал уж мук

От посланного рока.

Чете не грезил больше зной,

Хотя «приём» был труден:

«Зачем искать судьбы иной?

Григорий, ты нам нужен!

В тревогах жить я не хочу,

Хотя влекут глубины,

К тому ж царевич Алексей

Вам шлёт всегда посылы.

Хочу сказать и от царя:

Он вами не стыдится,

Ведь только вам благодаря

Царевич веселится!

VII

И я, Григорий, не хандрю», —

Сказав, императрица

В мгновенье радости к лицу

На краткий миг приникла.

«Лишь вас я чувствую душой

И внемлю наслажденье!

Ведь вы мне дарите покой,

А сыну — исцеленье!

Не бойтесь строгости вестей

Вещателей убогих,

К тому же в Доме нет друзей

И судей, хладных, строгих.

Лишь здесь найдёте вы покой

И сонные виденья;

Хочу просить своей слезой

От вас благословенья.

VIII

Чтоб прославлять сей царский род

Приверженцем основы,

Где б в торжестве жил дух богов

Как символ, знак короны!

Лишь здесь в России мне покой,

Хотя нужно терпенье,

К тому ж предвижу холод, зной

И горечь преступленья.

Поладим с вами мы всегда,

Да что там, это проза…

Быть вместе нам у алтаря

Велит сама природа!

Не жду в порыве я ответ

И хладного ненастья,

Хотя могу вам дать совет:

Здесь, в Доме, ваше счастье!

IX

В признанье я добавлю вслед:

Мне чужда доля славы,

Ведь кроме горестей и бед,

Я жертва злой отравы.

И то министрам не прощу —

Лишь в них моя утрата,

Хотя годами я молчу

В том бренном шуме свято.

Внимая царской власти звон,

Я вижу преступленья,

Чиновной братьи произвол

И царства разложенье.

И пусть в борьбе той я умру,

Но я верна России

И в той любви всегда молю,

Чтоб не было стихии.

X

Прошу прощение за тон,

За женские страданья…

Примите с Богом мой поклон

И сердца пониманье.

Я не могла вам не сказать…

В них боль моя и вера —

Нельзя в политику играть

Так грубо, неумело.

Где град каменьев лишь свистит,

Из жертв венки сплетая,

И где безумство говорит,

В кончину лишь внимая.

Сказала всё, что на душе

Лежит надгробным камнем,

Внимая горестной судьбе,

Делам, увы, бесславным».

Глава шестая

В этом мире пользу приносит

каждый, кто облегчает бремя

другого человека.

Ч. Диккенс

I

Давно известно в мире этом:

Во всём есть смысл и свой удел;

Один живёт любовью, светом,

Другой же — мастер чёрных дел.

И то, и это есть влеченье!

И нам не надо звать судью,

Что предречёт нам исцеленье,

Любя одну лишь сторонУ.

Всё дело в том, чего желаем,

И то есть средство и закон,

Хотя порою и не знаем,

Где мы услышим жертвы стон.

Надежда — вот он, дар природы!

Тот, что венчает ум и нрав —

Не ради вверенной свободы,

А чтоб развеять духа мрак.

II

Распутин рад был разговору

С императрицей о делах,

Он ведал дни уже в ту пору,

Чтоб жить при Доме как монах.

Рождая втайне силу власти,

Хитросплетения во лжи,

Обожествляя тёмны страсти

Для царства, трона и четы.

В делах не видел он запретов

И жаждал в днях величья круг,

Где властной участи наделы

Коснулись в жажде его рук,

Чтоб всё казалось утешеньем,

Где б ни томился «старца» нрав,

И чтобы стало всё хотеньем

Для скорых жизненных забав.

III

Любовь четы давала силы,

Он жил уже не средь толпы.

Минуя тёмные извивы,

Достиг вершины он горы,

Откуда видел зло столицы,

И власти чуждой суету,

Ту, что рождает небылицы,

Как пищу слабому уму.

Развив свой дар во славу трона,

Он воспевал златые дни,

Чтоб Николаева корона

Хранила трон и Дом четы.

И в том он знал свои секреты:

Не умаляя дружбы всей,

Он пел еврейские куплеты,

Как маг, оракул, чародей!

IV

И в скромном даре размышлений

И изумления сторон

Распутин жаждал изменений,

Как жаждал их и царский Дом.

Но в том была лишь божья воля

И вера признанных богов,

Чья, как обет, святая доля —

Избавить царство от врагов.

«Сей труд почётен — нет сомненья!

Но в нём не видно ясных дней,

Ведь не уйти от униженья

Всей знати, царственных людей».

То говорил он, созерцая

На власть убогую и шум,

Своею дружбой оживляя

Императрицы здравый ум.

V

Влиянье «старца» стало силой,

Таков расчёт был с первых дней,

Ведь он поклялся всем могилой,

Что будет царь в числе друзей.

Одно лишь нужно было — время,

Чтоб выждать истины момент.

Чтоб покорилось божье племя,

Подняв его авторитет.

Императрица не скрывала,

Что нынче друга обрела,

Но про последствия не знала,

Как и не знал их царь тогда.

Ведь в дружбе той, как ей казалось,

Забрезжил луч и божий глас,

Где нежность чувств соприкасалась

С молитвой «старца» и не раз!

VI

И вот уж манит звук тех песен,

И навевает жизнь мечты,

Поскольку сын здоров и весел

От исцеляющей руки!

И благо то неумолимо —

Оно вещало жизни дар,

Чтобы на троне терпеливо

Развеять горестный угар

От поражений и ненастья,

От духов злых и немоты,

Чтоб колесница сладострастья

Неслась под стрелами любви.

В годах тяжёлых вспоминались

Заветы предков, не молвы,

Чтоб жили мирно, не страдая,

У берегов реки Невы.

VII

«Святая Русь — вот исцеленье!

Лишь в ней есть место доброте,

Где наше с вами повеленье

Восходит к совести, душе,

И где любовь есть Бог! — вовеки,

А сила — в правде, торжестве!

И где слова, как горны реки,

Сияют светом в хрустале.

Где дух житейский — добродетель,

Что возвеличивает труд,

Где каждый сызмальства радетель

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Однажды во время распашки поля Распутину было знамение — ему явилась Богоматерь, которая рассказала о болезни царевича Алексея, единственного сына императора Николая II (он страдал гемофилией — наследственным недугом, который передался ему по материнской линии), и приказала Распутину ехать в Петербург и спасти наследника престола.

2

Архимандрит Феофан (Быстров) — инспектор (позднее ректор) Санкт-Петербургской духовной академии. Устав от общения с ортодоксальными священниками, увидел в нём истинного сына русской земли, самобытного христианина, близкого к учению Господа; придёт время, и он будет глубоко сожалеть, что, не поняв до конца «божьего человека», открыл ему путь к «подножию трона». Именно Феофан первым представил Распутина жёнам великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича — Анастасии и Милице.

3

Для Николая II Распутин был прежде всего «русским мужиком».

4

В августе 1904 года у императорской семьи родился долгожданный сын — цесаревич Алексей. Однако радость родителей была непродолжительна. Прошло несколько недель, и они узнали, что малютка болен тяжёлой и неизлечимой болезнью — гемофилией (несвёртываемостью крови).

5

2 марта 1917 года в Пскове, в салоне-вагоне императорского поезда, после мучительных раздумий Николай II подписал акт отречения от престола.

6

Николай II Александрович родился 6 (18) мая 1868, в Царском Селе

7

Николай II — старший сын императора Александра III

8

По случаю коронации Николая II 18 мая 1896 года в северо-западной части Москвы, на Ходынском поле, во время раздачи царских подарков из-за халатности властей произошла давка, в которой погибло несколько тысяч человек.

9

У Николай II было четыре дочери — Ольга (3 ноября 1895), Татьяна (29 мая 1897), Мария (14 июня 1899) и Анастасия (5 июня 1901). 30 июля (12 августа) 1904 года в Петергофе появился пятый ребёнок и единственный сын — цесаревич.