Эмоциональная диверсия

Гай Себеус

Один за другим Поднятые оставляли принятую похоронную «позу покоя»: вытягивали шею в беззвучном вороньем грае, разминали руки, словно крылья, и только потом уже – самое трудное: поднимали тело на выломленных назад коленках. Похоронены они были людьми, но даже в мёртвых в них сохранялась память о полётах…

Волчица

1

Теперь разговаривать они могли без слов, которые прежде только мешали, сталкиваясь и скрипя побочными, неглавными оттенками.

Общение смыслами, как выяснилось, имеет огромные преимущества. Оказалось, что таким образом можно констатировать взаимное абсолютное неприятие, не превращаясь в откровенных врагов. Что стало спасительным для отношений этих двух, совершенно не подходящих друг другу, людей. Потому что их взаимная злоба и ненависть разрослась до того, что мешала дышать!

Волчицу здорово обидело, что первое превращение не вызвало у Перегрина никаких чувств, кроме страха боли. А превращение ведь прошло просто великолепно — с первого раза! Но сколько ни всматривалась она, не увидела ни удивления, ни радости, как это бывает обычно! Не говоря уже о благодарности по поводу новых возможностей! Что за тупое создание! А ещё белоглазый! Просто бессмысленная гора мяса! Выродок какой-то!

А Перегрин больше всего злился, что спутник оказался…женщиной, самкой! Это произвело на него гораздо большее впечатление, нежели собственная возможность волкопревращения.

Столько времени, даже не подозревая, он, эллин, подчинялся вонючей, грязной дикарке! И даже был настолько глуп, что попал в полную зависимость от неё! Вплоть до того, что кормился объедками с её чумазой ладони! Не говоря уже о собственной беспомощности в самозащите и поисках ребёнка. Да-да, беспомощности (перед собой-то он мог быть честен…).

«Что за жизнь! — сетовал он, — ни домой вернуться не могу, ни дальше ехать! Убийцы на хвосте! Хотя, вроде бы из них остался в живых лишь один. Но неизвестно, что в следующий раз придёт ему в голову! Откуда выскочит? Можно было б нанять слуг, охрану — как я привык. Но денег нет! Да что там денег, удачи нет! Один! Никому не нужен! Ещё и стерва эта худая навязалась! Что делать, что делать? Главное: как дочь отыскать? Тогда бы я уж точно придумал, как скрыться! Но как её найти среди этих непонятных дикарей с их нелепой верой…в спускающиеся с небес облака?»

Справедливости ради следует отметить, внутренне он вынужден был согласиться, что волкопревращение — эффектная вещь. Но ни за какие блага мира он не признался бы в этом Вознице. Только из-за того, чтобы не признавать как её огромной роли, так и собственного подчинённого положения.

Всё это исходило из него жалкими поскуливаниями и завываниями. Но на волчицу они оказывали обратное действие. И только провоцировали злобные пинки и укусы.

Она пыталась научить Перегрина простейшим звериным навыкам: умению скрываться, драться, умению брать след и охотиться. День потихоньку угасал, не принося успехов. Перегрин был совершенно не заинтересован в обучении. Более того, демонстративно презирал свою новую волчью сущность.

— Зачем мне это? — брюзгливо фыркал новопревращённый волк.

— Но ты же видел, как только что нас спасло моё превращение! Неужели тебе самому не хочется овладеть подобными приёмами?

— Нет, не хочется. Зачем? Ты ведь рядом.

— Но я не прислуга тебе. Я не собираюсь быть рядом постоянно. У меня есть собственная, независимая жизнь!

— Но ты обещала помочь мне найти дочь. Ты дала слово. Значит, будешь рядом. А после того, как найдём ребёнка, мне это всё точно не понадобится. Я просто исчезну отсюда и забуду как отвратительный сон.

Волчица ожесточённо набрасывалась на него, вынуждая падать на спину, позорно задрав лапы, что в очередной раз не улучшало взаимопонимания.

— Ты барчук! Потребитель! Твоя лень сгубит тебя! Тебе ведь ничего не стоит освоить простейшие навыки! Я же вижу, как легко даётся тебе то, что другим приходится осваивать долгое-долгое время.

— Да что ты пристала? Зачем мне вся эта возня в вонючей волчьей шкуре? — он с отвращением демонстративно оглядывал себя. — Объясни лучше, что сделать, чтоб назад, в человека, вернуться. И пойдём, поедим чего-нибудь, — похоже, он вошёл во вкус, мстя ей в единственной доступной форме.

Она злилась совершенно искренне, не улавливая некоторой нарочитости его отношения.

— Обойдёшься! Поедим! Волки едят раз в неделю! А тебе каждый час надо бесцельно набивать брюхо! Тебя и так на коня не взгромоздить! Бесцеремонный обжора! Еду ещё добыть надо! Вот пойди и раздобудь! Ты ведь хищник, охотник!

— Не желаю я ничего добывать. Я человек. Лучше я заработаю денег. Куплю еды, расплачусь с тобой за помощь и выкуплю свою дочь!

— А если те, кто прячут её, не захотят продать? Ты видел, что случилось в Амазоне? Возможно, тану украли. Но скорее всего, хозяин просто не пожелал продать этого ребёнка! Просто передумал и всё, увидев бушующие страсти! Ребёнка снова спрятали, до лучших времён. Может такое быть?

— Вполне… — вяло соглашался волк-Перегрин.

— И что ты будешь делать в таких условиях со своими деньгами? Пойми ты, заиметь собственный перстень превращенца — это огромная удача, о которой мечтают многие! У него уникальная сила, которая может выручить тебя в опасности! В волчьей шкуре ты получаешь новые возможности. А ну, затихни! Слышишь, звуки? Раньше их не было! А запахи? Чуешь? О чём они говорят?

— О том, что есть хочется…

— А ещё?

— Да ещё зрение стало отвратительным, — ворчал Перегрин, поводя волчьей мордой с очень злым на ней выражением. — Всё вокруг съезжает в какую-то воронку. Как тут разобраться, куда идти?

Волчица в отчаянье роняла голову на лапы. Но потом поднималась и снова начинала убеждать, злясь на себя, что не может бросить и забыть этого «барина». Будет ли толк из того, что она возится с ним? Неизвестно.

Она только решила не говорить, что перстень уже однажды точно спас хозяина от смерти. Когда она сама хотела снять его, откусив палец, а потом вернула. И тем будто вдохнула новую жизнь в умирающего. Может быть, этот факт и убедил бы строптивца.

Но вспоминать про ту ночь не хотелось. А аргументы о силе вещицы можно и другие подыскать! Во всяком случае, пока она не собиралась открывать ему обратную дорогу к человечьему облику.

Напротив, потихоньку исчезла.

Пока Перегрин ворчал и злобно рыкал по сторонам, не заметил, что остался один. Но тут…

…Белый свет той, чьё второе имя Танит, коснулся его глаз, словно светлый взгляд матери…

Она всегда умела найти нужные слова, говоря с ним. Может, потому, что прислушивался он не к звукам, а к своей уверенности, что она любит его? Это было самым важным.

…Волчица вернулась беззвучно, незаметно выступив из тьмы. В зубах же несла пригрызенного зайца. Выпустила перед носом Перегрина. И, облизываясь, с удовольствием наблюдала, как, не раздумывая, тот инстинктивным броском схватил зверька, перекусил горло и, сердито урча, начал насыщаться.

— Странные у нас с тобой отношения, — удивлялась волчица. — Обычно волк приносит добычу. А тут…

Волк молчал. Он осмысливал странное ощущение. Будто эти слова он уже однажды слышал.

А может, это был и не он…

2

То ли сытость, то ли что ещё способствовало более благосклонному вниманию волка к обучению. Но он согласился повторять то, что ему показывала волчица. Хотя и продолжал ворчать.

— Не вижу, чем поможет моя шкура. Почему же мать ничего не говорила мне об этом? Краем уха я, конечно, слышал разговоры, что нас с братьями выкормила волчица. Но считал это всё злобными наветами. Оказалось вон оно что! Но раз мать не рассказывала мне о перстне, значит, не хотела превращений?

— Если бы не хотела, не отдала бы его тебе!

— Тоже верно. Но всё равно не вижу, чем это поможет.

Ему быстро надоедали многократные повторения. Он постоянно пристраивался вздремнуть «на сытый желудок». Но волчица не отставала.

— Ты просто не хочешь трудиться. Ты изнежен и избалован своими родителями до полной потери жизнеспособности! Я впервые вижу существо, которому дано так много, и, наряду с этим, с него никто и никогда ничего не требовал! — возмущалась она. — Нет ни ответственности, ни серьёзности, ни вдумчивого отношения хотя бы к себе самому! Только желание красоваться, жаловаться да напрашиваться на обслуживание! Это просто возмутительно! К тому же, ты просто…неповоротливый!

— Я неповоротливый? Ты просто бесишься, что я не обратил внимание на тебя, как на…женщину! Поэтому злобно мстишь! Но прости, ты совершенно не в моём вкусе!

Но зацепить женское самолюбие волчицы было непросто. Морда её была непроницаема, голос даже не дрогнул. Видно, неспроста она так долго скрывала себя под мужской одеждой. Выдержка у неё была что надо!

— Меня не интересует твой вкус! Я просто пытаюсь хоть немного обучить тебя самостоятельности, чтобы ссадить со своей шеи. Которая скоро хрустнет от обилия желающих взгромоздиться на неё! Ляжки, ляжки свои жирные подбери, светишь ими до горизонта! И брюхом поплотней к земле!

— Трава колкая! Ляжки ей мои не нравятся! Как ползти, если трава колкая? — обиделся он.

— Подумаешь! Колко ему! Поползаешь побольше, шкура огрубеет, не будет колко! Неженка!

— Если бы в тебе было столько достоинств, в скольких ты отказываешь мне, ты…ты давно замужем была бы! А не моталась бы возницей по ночам! В своей уродской шапке! Но что-то я не вижу, чтобы на тебя, в качестве невесты очередь стояла!

Перегрин никогда не сказал бы ничего подобного ни одной девушке, но уж больно зашпыняла его эта замухрышка. Особенно обидно было сказано про ляжки. К тому же она была…волчицей, животным. До известной степени это его извиняло в собственных глазах.

— Что ж тебя так волнует моё замужество, что даже сосредоточиться не можешь?

— Ты обманула меня! Я не знал, что ты женщина! И не хочу подчиняться женщине! Я ни за что не связался бы с тобой, если бы знал, хитрая врунья!

— Ну, конечно, ты слишком молод, чтобы уметь отличать женщин от мужчин! — ехидно влепила волчица.

— Ты ж вырядилась в уродские кожухи! Как тебя рассмотришь!

— Кому надо — рассмотрит! Ты вообще растяпа! Если бы ты проявил чуть больше осмотрительности и осторожности, ты сберёг бы жену, доверившуюся тебе, остолопу! И не бегал бы сейчас, скуля, по степи в поисках дочери! Охотиться он не умеет! Бездарь! Это не то что волк, но каждый мужчина должен уметь! — в отместку волчица стала откровенно жестокой. — Каждый мужчина должен быть…хищником, чтобы выжить! А ты…, кто ты после всего, что произошло с тобой? Женщине он не хочет подчиняться!

Она фыркнула и начала в очередной раз показывать, как лучше подползать к зверью, чтобы быть незаметным. Перегрин не очень старался, и ей пришлось пару раз грызануть его, чтобы он хоть чуть-чуть поджимался и таился. Он почти плакал.

— Ты…ты оказалась ещё ужаснее, чем я подозревал! Я думал, что ты наглый врун,…наглая врунья, а выяснилось, что ты просто — …злобная тварь! И ещё кичишься этим! Не вижу ничего плохого в том, что я оказался человеком в большей степени, чем тебе хотелось бы! И не хочу больше превращаться в животное! Больше ты меня не обманешь! У меня и так всё болит! И вообще, мне это не надо! Нашла, чем гордиться, псиной вонью!

— Моя псиная вонь тебе жизнь спасла, придурок! Забыл, что на тебя, а не на меня охотятся?

— Не напрашивайся на благодарность! Наглая попрошайка! Начну работать, расплачусь с тобой, не волнуйся! И не смей попрекать меня! — взвизгнул он. — Я не чета тебе, дикой босячке!

— Ну и ищи тогда свою дочь сам, раз я, дикая босячка, не достойна этой чести!

— М-м-м… Постой!

— Нет уж! Хватит с меня! Отвяжись! — волчица рысцой заскользила по степи, придерживаясь мест,

…над которыми ночные облака устраивали таинственные игры с лунным светом. Обычным зрением рассмотреть её реальгарового цвета шкуру было бы невозможно. Но волчьим…

Перегрин с рычаньем нагнул лобастую башку: «Похоже, я перехватил! Она, конечно, толстокожая, но есть пределы».

— Постой! Я не это имел ввиду! — и шумно шурша всем, на что натыкался, бросился за ней.

Уловив шум, она возмущённо закатила глаза: «Вот бездарь!» Но всё же остановилась. И, пользуясь случаем, основательно отчитала его. Хорошо, хоть не в словах. Всё-таки звериное общение легче переносить, особенно, когда приходится выслушивать нечто нелицеприятное!

— Не хочешь стараться — не надо! Выживай, как хочешь! Не желаешь терпеть боль — можешь продолжать скулить. Но я не собираюсь обслуживать тебя! Помочь — могу. Научить — пожалуйста. Но командовать мной — не смей! Я тебе не прислуга!

— Конечно, ты только своих братьев в прислугу можешь продавать! Подлая! — последнее слово Перегрин, пыхтя от бега, прорычал скорее про себя, совсем тихонько, но…

— Вот гад неблагодарный! Это вообще не твоё дело! — остановилась волчица.

— Нет, не уходи! — струсил он. — Я не хотел обидеть тебя. Я…я просто всегда говорю правду…

— Ты — «правду»? Ты бы лучше вспомнил правду о том, что даже мать не сочла нужным рассказать тебе о тайне перстня! — рассвирепела волчица.

— Ты хочешь сказать, что моя мать тоже превращалась… — расстроился он. Память о матери была очень дорога ему. Поэтому особенно болезненной оказалась мысль о том, что у неё был секреты такого рода.

— И судя по истёртости перстня — нередко. К тому же, был бы ты нормальным человеком, тебе не пришлось бы тайком воровать свою жену. Видимо, твой отец был прав, что ты полное ничтожество и недостоин её! Ты совершенно не способен ни к какому делу, даже к спасению самого себя! Полный болван! За что только твоя жена тебя полюбила, ведь у тебя, кроме красоты — ни единого достоинства! А одной красотой не спасёшься! — истинное наслаждение собственной жестокостью прозвучало в её обвинении совершенно по-звериному.

— Конечно! Ты у нас кладезь спасительных навыков! — запальчиво начал Перегрин, но вдруг понял, что та, на которую он нападает, в общем-то, действительно спасла, вылечила его. И довольно быстро. Но, разогнавшись, остановиться уже не мог. — Лечишь ты, конечно,…неплохо, но что толку? Ты ведь всё равно…нищая неудачница! Нищая! Только умничать да поучать умеешь, а сама — пустое место! Да ещё и злобное!

Волчица посмотрела на потрёпанную шкуру своего ученика, на перекошенный хребет и решила не отвечать. То ли вспомнила о том, что она и в самом деле «нищая неудачница». То ли поняла, что её манера «спасать» не всем может понравиться. В частности, чёртов Перегрин не знает ещё об откушенном ею по ошибке пальце. А то не так разорался бы.

Она сочла за лучшее не продолжать препирательство, а вместо этого…научить его обтрясать пыль и всякий сор особым «танаидским» способом: красивой волной, от холки до кончика хвоста. Такому красавчику это должно понравиться.

Конец ознакомительного фрагмента.