Портрет властителя ада

Галина Беляева (2024)

В данной книге описывается «нелегкая» жизнь представителя золотой молодежи. Чувствуя себя ущемленным в правах и никому ненужным, молодой человек пытается всячески привлечь внимание занятого родителя. Проявляя юношеский эгоизм, он действует порой безрассудно. Но необдуманные поступки чреваты последствиями, за которые приходится расплачиваться. Пережитые испытания подсказывают правильное направление. Жизнь становится проще, когда отец и сын начинают друг друга слышать.

Глава 2

Сегодня, пользуясь случаем, я приперся к отцу на работу. Повод есть, и существенный, ибо бабушка Нина собирается отметить свой шестьдесят пятый день рождения и с утра звонила мне по этому поводу. По правде говоря, сначала она звонила отцу. Но разве можно до него дозвониться? Потому попросила меня передать приглашение аж за месяц, чтобы в доску занятый зять сумел найти «окно» в своем наиплотнейшем графике, дабы поздравить близкого родственника. Не знаю, поздравлял ли он своих тещу и тестя раньше. Не удивлюсь, если нет. Отцу свойственно вычеркивать из своей жизни то, что не приносит радости или прибыли. Своих родителей он похоронил давно. Деда я не застал, бабушку не запомнил. А родители матери словно перестали быть ему родственниками после ее смерти.

И вот теперь я иду к нему на работу после универа. Апрель, но солнце печет по-летнему, и я, щурясь и улыбаясь ему, пиная, как заправский футболист, пивную банку, направляюсь в цитадель депутата Литвинова. Свой помятый трофей у самой двери мастерски закидываю в урну и чувствую себя прямо-таки Рональдо. Нужно было в спорт идти.

Здороваюсь с охранником. Он меня знает. И иду дальше. Мимо снуют цоколки — девицы делового прикида, как мне кажется, с трудом удерживающиеся на здоровенных шпильках. Мужики в костюмах как будто из одного инкубатора вышли. Смеюсь и продвигаюсь дальше по коридору. И вдруг останавливаюсь, наблюдая из-за угла приемную моего супер-занятого папаши.

Секретарша — Кристина — вот ради кого я готов ходить сюда хоть каждый день. Она — мой идеал. Невысокого роста, миниатюрна и до чертиков хороша… У нее длинные, абсолютно прямые волосы коньячного цвета. Так и хочется увидеть их разметавшимися по подушке. Глаза светло-карие, словно медовые. Пухлые губки — свои, без силикона. Такая нежная и ранимая с виду. Всегда занятая. Она, конечно же, старше меня. Думаю, ей где-то двадцать четыре, не больше. Но выглядит моложе из-за смазливенького кукольного личика и своей миниатюрности. Сколько раз я представлял ее в своей койке, уже не сосчитаю. Она меня волнует как никто. Многое бы отдал за право с ней потусить. Даже пытался пару раз подкатить. Все мимо. Крис — как я по-свойски ее называю — девица мягкая, но серьезная. Всякий раз ей удавалось мега-культурно меня отшивать. При этом вроде понимаешь, что послали, но обиды не чувствуешь. Вот умеет же… Да, причин отказать мне у нее хватает. И одна из них — папуля, будь он неладен. Наверняка внесет свою лепту, если узнает, что его секретарша с сынком трется.

Она замечает меня. Выхожу на свет. Улыбается… красотка, и жестом дает понять, что нужно обождать. Да я и не против. Разваливаюсь в одном из кресел в коридоре и продолжаю смотреть, как она суетится, собирая документы по столу… трудяга. И, полагаю, успевает между делом маякнуть обо мне Юрию Андреевичу. Спустя несколько минут озвучивает, что смогу войти сразу, как выйдут дипломаты. Но он выходит сам и приглашает меня на обед в ресторанчик на углу. Приятненько.

Посылаю воздушный поцелуй Крис и иду за отцом, со стороны наблюдая за его действиями и поражаясь, как можно было загнать себя в эту кабалу. Став депутатом, он потерял себя прежнего.

Выслушав меня, отец озадаченно сдвигает брови, но потом обещает что-нибудь придумать. А вот что именно? Как снова откосить и никого не обидеть при этом? Говорю ему, что обижусь, если не придет. Не знаю, поможет ли это, но я предупредил.

Уже разделавшись с первым блюдом, он с интересом смотрит на меня и наконец спрашивает:

— Что это за прическа? Такое носят сейчас?

Я киваю, улыбаясь. Сделал ее недавно. Знал, что не одобрит.

— Похоже на самурайский пучок, — констатирует он, рассматривая внимательнее.

По бокам выстрижено почти наголо, сзади тоже. Волосы спереди зачесаны, и собраны в петлю на макушке. Раньше я носил длинные, их он тоже не одобрял.

— Я даже боюсь делать тебе замечание. Вдруг совсем побреешься. Просто скажу: тебе не идет. — И приступает ко второму блюду.

— Да тебе никогда не нравилось, как я выгляжу, — колко замечаю я.

— Как ты выглядишь, меня вполне устраивает. А вот то, как ты пытаешься выглядеть, уродуя себя, — нет.

— И в чем же состоит уродство? — сквозь зубы цежу я. — У меня современная прическа. Это просто один из способов подчеркнуть индивидуальность. Как пирсинг или татуировки.

— Да, помню, — он откладывает вилку, — китайский иероглиф у тебя на спине, значение которого не знают даже сами китайцы. В ней один плюс — под одеждой не видно. А других способов самовыразиться не нашлось?

— Когда я уши в десятом классе проколол, тебе тоже не понравилось, — напоминаю я.

— Да что ты? В этом есть определенный плюс: теперь я знаю, кто унаследует бабушкины сапфировые сережки, — невозмутимо произносит он, беся меня еще больше.

— Весь я у тебя с брачком.

Я решаю проверить, не заросли ли уши, и заодно позлить хладнокровного папашу. Вынимаю кусочек проволоки из кармана.

— Что это? — Он едва ли не морщится.

— На улице нашел. В зубах ковырять удобно, — едко вру я.

— И почему меня это совсем не удивляет?

Втыкаю в ухо, радуясь, что дырка на месте, и вскидываю брови, с вызовом глядя на расслабленно откинувшегося на спинку стула отца.

— Они тебе определенно идут. Я понял твой посыл. Можешь участвовать в гей-параде, если таковой однажды разрешат. — Он возвращается к еде.

Я сижу ровно, недовольно глядя на него, не зная, чем возразить. Я всегда проигрывал ему в спорах. Он умеет оскорбить улыбаясь. Умеет похвалить и тут же плюнуть в душу. Это особенная способность всех надменных и высокомерных людей, коим он стал. Стена между нами, которую он строил все эти годы, кажется теперь просто огромной. Мы не просто не понимаем друг друга. Мы друг друга не слышим. А ведь только мы друг у друга и остались.

Уже через минуту он возобновляет разговор, жестом призывая меня вернуться к трапезе.

— Хочу, чтобы ты перестал строить глазки моей секретарше. Ты смущаешь ее.

Ан нет, кое-какое понимание все же присутствует. Я едва не давлюсь соком. Не думал, что он заметил мой интерес, хоть и не скрывал особо.

— Ревнуешь? — хочу уколоть, но вызываю лишь тихий смех.

— Ты себя слышишь? Ревную к кому? К девятнадцатилетнему заносчивому и избалованному пареньку с непонятным выщипом на голове и проволокой для ковыряния в зубах в кармане? Ты похож на гопника с Бирюлева. И все это с собой ты сделал сам… Всерьез считаешь, что сможешь составить конкуренцию кому-то из офисных? Нет! Печально это признавать, но-о… тебе нечего ловить возле этой девушки, — заключает он. — И думаю, что ее немало напрягает тот факт, что по ней пускает слюни сынок босса.

Критика хороша, когда не задевает за живое, а во мне уже все кипит. Я откладываю вилку, прожигая его взглядом, и вдруг, оглядевшись по сторонам, замечаю, как смотрят на нас окружающие.

Он — высокий, красивый, в идеально сидящем костюме. И я — никакой… Быдло. Мы словно из разных миров. Я не подхожу ему во всем. Должно быть, они и представить себе не могут, что мы одна семья.

— А я вот уверен, что, не будь я сыном ее босса, шансы бы у меня были, — решаю возразить.

— Нет, хороший мой. Дело не во мне, оно в тебе.

Это последнее, что я слышу от него в тот день. Ибо я выскакиваю из-за стола, словно меня кипятком обдали, и, задевая нерасторопных официантов, бросаюсь к двери, шепотом проклиная отца. Среди великого изобилия ядовитых змей он самая кусачая.

Вечером домой не иду. Напиваюсь с друзьями — Илюхой, Максом и еще несколькими из универа — просто до дури. Аж хотел вены себе в туалете вскрыть, все по той же причине. Просто жажду увидеть холеную рожу Литвинова, когда он услышит новости о том, что сынок свел счеты с жизнью из-за его стервозности. Но братва меня вытаскивает и обезвреживает. И это хорошо. Заносит меня сегодня. Признаю.

Потом меня грузят в такси и отправляют домой. Переступив порог, я крадусь коридорами, чтоб никого не разбудить. Падаю на кровать не раздеваясь. Бросаю взгляд на часы и жмурюсь в ужасе. Завтра ж в универ. Хотя, как завтра? Сегодня! Часа через три.

Я даже слышу, как дверь приоткрывается и в комнату кто-то заглядывает. Папаша, кто ж еще. Домработница такого себе не позволяет.

Запах от меня стоит, представляю какой, потому он просто выходит. Общаться со мной без толку.

А утром я обнаруживаю на столе минералку и аспирин. Странно, что нет тазика. Наверное, домработница — тетя Наташа, женщина средних лет, что уже три года трудится на нас, — в очередной раз позаботилась, услышав от отца ругательства в мой адрес.

«Мне б топор, — думаю я, — аспирин тут не поможет».