Портрет властителя ада

Галина Беляева (2024)

В данной книге описывается «нелегкая» жизнь представителя золотой молодежи. Чувствуя себя ущемленным в правах и никому ненужным, молодой человек пытается всячески привлечь внимание занятого родителя. Проявляя юношеский эгоизм, он действует порой безрассудно. Но необдуманные поступки чреваты последствиями, за которые приходится расплачиваться. Пережитые испытания подсказывают правильное направление. Жизнь становится проще, когда отец и сын начинают друг друга слышать.

Глава 4

Запал правильности быстро истлевает, и я снова становлюсь плохишом. Признать надо — надолго меня не хватило. И так достаточно: неделю универ не пропускал, не бухал и не хамил папуле. Друзья уж беспокоиться начали, не случилось ли чего. Не попил ли я из копытца? А точнее, из папиного каблука. Пришлось исправляться. Ха!

Короче, с друганами на Илюхиной тачке мы отправляемся на гонки стритрейсеров. По мне, это нереально крутые пацаны. По-своему безбашенные, но крутые. Я завидую им. Скорость дает ощущение некой свободы. Это чумовой адреналин, это телки, что трутся у твоих ног, уважая за реальные заслуги. Это драйв, который мне не испытать, потому как тачки у меня нема. Будь неладен Юрий Андреевич, который не доверяет мне и считает, что у меня в голове дыра с арбуз. Для него стритрейсеры это не гонщики, а секта самоубийц. Обнаглевшие правонарушители, чей мятежный дух мешает спокойно жить другим участникам движения и собственным несчастным родителям.

Так вот, мы прибываем на какую-то пыльную бывшую базу для хранения металлолома. Это и есть нынешняя площадка гонщиков. В городе их не любят. Конечно, почти каждый из них лихачит, рискуя правами и тачкой, но драйв того стоит. Ну а здесь, среди заброшенных построек и остатков искореженного металла, они короли.

Время провели классно. Ровно до того момента, когда я слез с каркаса брошенной «копейки», где, как на пьедестале, размахивал руками и вопил во все горло до хрипоты, глуша прямо из бутылки абсент.

Помню, как ко мне подошла Дашка, местная деваха, села рядом на капот, и я сходу начал жаловаться ей на жизнь. Не знаю зачем. Накатило. Сначала на то, что депутат Литвинов — сука, мне машину не покупает. Дура, она посоветовала попросить у него что-то подешевле. Деревянную лошадь? Он же не из-за денег мне отказывает, а из недоверия. Потом начал жаловаться на него самого и закончил эпическим описанием своего подвига во имя Кристины. А потом открыто заявил, что она была бы моей, если бы не работала у этого изверга. Дашка кивала, соглашаясь. Но вдруг рядом заржал Димок — один из завсегдатаев и с ходу испортил мне настроение. Он стоял шагах в трех, смотрел на дорогу и, как мне казалось, к нам не прислушивался.

Он сплюнул под ноги, растер ботинком пыль и заявил:

— Да ты ща чо вообще говоришь? Ты себя слышал? Ты кто вообще? Никто и звать тебя — «сын депутата», и только поэтому тебе яйца до сих пор никто не оторвал. Думаешь, эта твоя Кристина из-за него с тобой не хочет? Да она только поэтому с тобой и общается. Только потому, что ты — сынок ее начальника. На что б ты ей сдался, беседы с тобой разводить? Что ей в тебе может нравиться? Где б ты с ней вообще познакомился? На улице бы подошел? Да она бы полицейских вызвала… Не было бы у тебя шансов без отца даже просто поговорить с ней.

Кажется, у меня кровь закипела от возмущения.

— Хочешь сказать, что я — дерьмо? Да я тебя ща этой бутылкой поимею, — заорал я, а Дашка принялась успокаивать меня, наглаживая по плечу.

— Ты ж ее потом и съешь, — рявкнул Димок. — Вот, — он кивнул в сторону моей новой подруги, твой потолок.

— Что ты знаешь вообще?

— Да то, что ты — избалованный хмырь, который жалуется на жизнь, купаясь в бабках. Мол, папа ущемляет права. Мол, он — гад, а ты — несчастный. Я уже полчаса твое нытье слышу. Моя… плакать. — Он снова сплюнул и оскалился в идиотской улыбке.

— Радио включи, раз тебе общения не достает.

Я хотел было встать с машины, на капоте которой сидел в позе лотоса, но Дашка удержала на месте, и я всего лишь демонстративно дернул плечами. Встань я тогда, упал бы мордой в пыль.

— А папаша твой — перец знатный. Мой предок его уважает, считает грамотным, хотя и резким. Ты с ним интервью недавно смотрел? Куда уж тебе. Он, между прочем, вещи такие говорит, что не каждый себе позволит. А у сестры моей так вообще на него слюноотделение. А чего? Не мальчик, да, но ты ему и в подметки не годишься. И сложен он хорошо, видно, что качается…

— Сам-то его не захотел часом?

— А то, что тебе — криворукому — машину не покупает, так это потому, что не хочет краснеть из-за тебя. Ты и на ногах дел натворишь, мало не покажется. — Он встряхнул головой и хмыкнул.

— Пошел ты, — бросил я и все-таки слез с машины. Сделал пару шагов, оступился. Подружака меня поддержала, иначе бы точно нырнул в пыль. Выругавшись, выдернул руку из ее хватки и, зло рыча от негодования, бросился прочь, грубо задев плечом оппонента. Тот лишь хихикнул.

Какое-то время я тупо бродил меж заброшенных построек. Слышал, как звал Макс, но не отозвался. Голова гудела. Недовольство, усталость — все скопом навалилось и ввергло в некое подобие отчаяния. Встал у серой стены, прижался лбом к холодному силикатному кирпичу, на минуту расслабился. Но вдруг сзади подошла Дарья и начала меня доставать — типа успокаивать. Оно надо?

«Наверное, запала телка», — подумал я и перешел к решительным действиям — прижал ее к стене. Она, собственно, не сопротивлялась. Поимел как смог. Вышло грубовато. Было ли ей хорошо — не знаю. Возможно, нет, но помню, как обнимала за шею и постанывала.

Проснулся в машине Илюхи, на заднем сиденье. Макс растолкал меня и выпроводил, оставляя у ворот особняка.

Стучу в дверь, и мне открывает Гульнара — помощница тети Наташи, девушка, временами замещающая ее, — провожает в комнату, придерживая и просит вести себя тише.

— Дома этот… властитель ада? — интересуюсь я, и та кивает, жестом призывая к тишине.

Я пытаюсь обнять ее маленькую фигурку, больше из дружеских побуждений, но она отшатывается. Не доверяет пьяному.

— Ты что, боишься меня? — возмущаюсь я. — А отца не боишься? А если бы он обнял, а?

Знаю, что обидно, но я пьян и озлоблен на всю вселенную. А еще я замечал ни раз, как эта маленькая гостья столицы, уроженица Таджикистана, смотрит на своего хозяина — господина Литвинова. С каким трепетом внимает ему. Как любуется им издали и как стыдливо опускает глазки, когда ее ловят за этим занятием. Похоже, влюблена. Пожелай отец разложить ее на кухонном столе, даже сопротивляться бы не стала. Но папка такую не тронет. Знаю! У ее народа другие обычаи, и он не стал бы ее ломать. Она тоже это знает, потому просто мечтательно вздыхает. А на меня сейчас смотрит с тревогой и осуждением.

Я зло машу рукой, и она выходит. Где-то в коридоре слышится голос отца. Я жду его появления и готовлюсь дать отпор, но он не приходит, и я просто вырубаюсь прямо в кресле.

Институт я проспал, что неудивительно. Просыпаюсь в том же кресле. Во рту привкус жженой резины, будто старые покрышки всю ночь лизал. Голова — не моя. Гульнара отпаивает меня рассолом, сует таблетки, пытается накормить. Долго прошу у нее прощения, пока, наконец, не заслуживаю.

Странно, но вчерашний вечер помню почти весь. И готов ехать искать Димка, чтобы убить в честном поединке — монтировкой из-за угла. Шутка.

Припомнив его слова, я открываю ноутбук — посмотреть, что за интервью у отца брали и как он держался. И сразу — вот он, как всегда безупречен. Одет с иголочки. Манерный, красивый, что уж отрицать, не зря бабы сохнут. Голос ровный, ни разу не дрогнул. Улыбка такая… загадочная, что ли, и одновременно лукавая. Наверное, журналистка, что брала интервью, тоже его захотела. По крайней мере, щеки розовели у нее неоднократно. Его и впрямь не противно слушать, не то, что некоторых. Он знает, где нужно остановиться, из какого вопроса лучше выпутаться и как незаметно сменить тему. Ложных обещаний не дает. Товарищей по депутатской скамье не подставляет. При этом тверд и решителен. Настоящий воин, и на своем поле ему нет равных.

Захожу заодно на свою страницу в соцсетях. Вот она, тема: мой отец. Несколько его фото, в том числе тех, что он просил удалить. Хотя, если бы просил — я удалил бы, но он требовал, потому я лишь убрал на время. Здесь он с сигаретой, хотя курит крайне редко — старая привычка берет свое, когда нервы не выдерживают, подозреваю. Но даже в пелене табачного дыма он привлекательнее многих, о чем свидетельствуют многочисленные лайки и каверзные комментарии. Димок отчасти прав, его уважают, а я… так, грязь из-под ногтей, инородный элемент, так не подходящий ему сын. Большинство считает, что на мне природа отдохнула. Обидно… особенно когда нас сравнивают. Неприятно жить в его тени, но мне не выйти из нее никакими силами. Не смогу, да и он не отпустит.

Но тут у меня появляется идея.

Конец ознакомительного фрагмента.