Капер его величества

Галина Вадимовна Погодина (2024)

Начало XVII века. Генри Мэйнуэринг — талантливый выпускник школы рыцарского ордена госпитальеров, из-за конфликта остаётся без работы и нанимается матросом, а после нескольких рейсов организует пиратский экипаж и угоняет корабль. Он добивается больших успехов и становится капером, выполняя поручения Адмиралтейства. Его пытаются привлечь на свою сторону испанцы, но безуспешно, и в его отсутствие сжигают замок вместе с домочадцами. Мэйнуэринг перебирается в Англию, становится советником короля Якова I и союзником милорда Бэкингема. Ему поручают спасти из Испании наследника престола, будущего Карла I, он это выполняет и после коронации Карла становится его преданным вассалом. Начинается гражданская война, срежиссированная наследниками тамплиеров на территории Шотландии. Мэйнуэринг, как ученик госпитальеров, является их врагом и пытается защитить Карла, однако короля казнят, а Генри бежит во Францию.

Глава 2. Новые правила

На следующее утро Генри собрал команду на палубе. Все, за исключением вахтенных, построились на баке. Молодой капитан принялся прохаживаться вдоль линии моряков, всматриваясь в лица, которые он накануне в полумраке таверны толком не успел разглядеть.

— Ну что, бродяги, мы неплохо стартовали! В наших руках надёжный корабль, мы сильны, храбры и хорошо вооружены, так почему бы нам через три-четыре года не стать богачами, чтобы вернуться к мирной жизни? Но так, чтобы потом не приходилось удирать от каждого копа и не украсить своим бренным телом виселицу перед Ньюгейтской тюрьмой, как считаете? А для этого нужно сохранить репутацию, и потому наши правила будут такими. Я запрещаю причинять вред англичанам, кто бы они ни были. Я запрещаю причинять зло пленным. Также я запрещаю обижать женщин любой национальности и любого достатка хоть словом, хоть делом — и кто нарушит этот запрет, будет сурово наказан.

— Этот приказ тоже ради того, чтобы потом спокойно жить в Англии? — с хитрым прищуром спросил матрос с квадратной головой, лохматыми чёрными бровями и такой же бородой.

— Этот приказ ради моего собственного желания, понял, барбос? И ты его выполнишь, иначе покинешь этот корабль повешенным, клянусь моей правой рукой, — насмешливо ответил Мэйнуэринг. — Кто с этим не согласен, сообщите об этом, и я высажу вас на ближайший берег.

Генри обвёл взглядом строй. С некоторых лиц сползли радостные улыбки.

— Но почему, капитан? — нерешительно спросил совсем молодой матросик с прыщавым лицом. — Разве не самая большая радость пирата — ходить в шелках и золоте, есть каждый день мясо, пить ром и получить власть над другими людьми, и мужчинами, и женщинами? Можно ведь убить их потом, так что никто ничего не узнает. Это слова Фокса, а он знает толк…

— Я объясню тебе. Понимаете, парни, я не только морской офицер. Я учился в Иннер Темпл, если это о чём-то вам говорит. И хочу познакомить вас со следующей информацией: тот, кто причиняет зло беззащитным, отдаёт свою душу Сатане и рано или поздно заплатит за это. Заплатит такую цену, что жизни не рад будет. И я, как капитан, стану соучастником этих ваших дел, что меня категорически не устраивает. Хотите безумствовать и — ваш путь к другому командиру. И кстати: пьянство я тоже запрещаю. Стакан грога по выходным, и то если корабль в полном порядке. Понятно вам?

Моряки начали переглядываться, но многие лица просветлели.

— Простым труженикам не очень-то хочется брать грехи на свою душу, — пробормотал Оскар.

— Вот и славно, на этом закроем тему, — продолжал Генри. — А теперь поговорим о приятном. Джентльмены удачи перед выходом в море заключают соглашение о дележе добычи, шасс-парти. Кто сколько получит из того добра, которое мы отнимем у врагов английской короны. Этим мы сейчас и займёмся.

Было решено, что капитан будет получать пять долей от добычи, старший артиллерист, боцманы и плотник — по три доли, дополнительные премии получат те, кто проявил особую храбрость или получил ранение. Остальное должно быть поделено поровну между остальными. Каждый член команды поставил на листе пергамента свою подпись или просто отпечаток пальца. После этого пираты выпили по чарке рома и встали на колени, чтобы принести капитану клятву в верности.

— А теперь — боцмана, сигнальте аврал! Вынести на палубу мушкеты, порох и пули. Я объявляю боевые учения!

Команду поделили на палубную команду, марсовых, мушкетёров, канониров и абордажников. Брюнет с растрёпанной бородой, которого звали Фокс, оказался неплохим фехтовальщиком и стал начальником абордажного отряда. Ему было поручено обучать остальных владению саблей и кортиком. Огромный матрос из Уэльса проявил явные способности к искусству артиллериста и был назначен старшим канониром, а заодно получил прозвище Фэтти Джон. С этого момента учения проходили ежедневно, экипаж учился стрелять, фехтовать, отрабатывать военные манёвры и боевую слаженность.

Кораблю требовалась безопасная база, где можно будет укрыться от преследований, пополнить экипаж и продать добычу. Для этой цели Мэйнуэринг выбрал пиратский порт Ла Мамора на атлантическом побережье Марокко, но не хотел являться туда с пустыми трюмами. Потянулись недели в поисках подходящей добычи. В одно ясное утро капитану доложили о появлении в поле видимости двух кораблей, которые шли курсом на север. Выскочив на палубу с подзорной трубой, Генри рассмотрел на них португальские флаги.

— Фок, грот, марсели поднять! Все по боевым постам! Орудия к бою! — произнёс капитан, отнимая от лица окуляр.

Засвистали боцманские дудки, корабль наполнился топотом, заскрипели лебёдки, марсовые полезли на реи, распуская паруса. Португальцы тоже засуетились и бросились выкатывать артиллерию, но они шли на довольно большом расстоянии друг от друга, чем и воспользовался Генри. Пираты, набирая скорость, помчались навстречу ближайшему противнику. У португальского капитана сдали нервы, поэтому он скомандовал «огонь!» слишком рано — ядра достигли англичан на излёте и не причинили серьёзных повреждений. Португальцы лихорадочно перезаряжали пушки и начали разворот, чтобы дать залп другим бортом, но потеряли на этом в скорости. Мэйнуэринг сменил курс и с расстояния полутора кабельтовых дал прицельный залп, повредив корпус галеона чуть выше ватерлинии. Волны стали захлёстывать в пробоину, экипаж занялся спасением корабля и спустил флаг.

— Поворот фордевинд! Право руля!

— А как же абордаж, капитан?! Мы что, зря на него ядра тратили?? — завопил Фэтти Джон.

— Эти от нас теперь не уйдут, надо не упустить второго!

Действительно, второй галеон пытался удрать, но он сильно уступал в скорости флиботу добротной голландской постройки. Разбойники совершили манёвр и помчались наперерез, Генри приказал выстрелить из носовой пушки поперёк курса, португальский капитан не захотел более рисковать, подчинился и приказал убрать паруса. Мэйнуэринг перешёл на его палубу, принял у капитана ключи и выяснил, что корабли шли из Мозамбика с полными трюмами тканей, пряностей и драгоценной посуды. Всех португальцев посадили на тот галеон, у которого был пробит борт, предварительно выгрузив с него все ценности. На палубе флибота образовалась огромная груда сундуков, мешков, ящиков, рулонов великолепных индийских тканей, слоновых бивней… Второй парусник, не разгружая, Генри оставил себе, переведя на него одиннадцать человек, и дал ему имя «Сан-Мартин».

Деньги были поделены сразу. Товары тщательно переписали, чтобы продать в порту. Все пребывали в восхищении от лёгкости, с которой удалось провернуть это мероприятие, и беспрекословно подчинялись своему молодому командиру. Сам Генри тоже был окрылён, но не потерял головы. Он понимал, что на двух его кораблях слишком мало людей. Несмотря на общие призывы напасть на кого-нибудь ещё, он решил свернуть плавание и поспешить туда, где можно было продать добычу и набрать матросов.

В октябре 1610 года Мэйнуэринг прибыл в порт Ла Мамора. Солнце уже наполовину ушло за горизонт, подсвечивая алым светом лёгкие облака. Вершины Атласских гор блестели вдалеке, но город уже погрузился в ночную тьму и светился огоньками. Ла Мамора располагался в устье реки Уэд-Себу, вода здесь была пресная и пахла по-другому, чем в море, с берегов тянуло запахом земли, цветов и пищи, которую готовили на очагах. Возле причалов стояли корабли, рыбаки вытаскивали на песок свои лодки и развешивали сети для просушки. Несмотря на поздний час, пришельцев тотчас окружили плоты и лодки торговцев фруктами. Смуглые мужчины и женщины в синих и голубых одеждах кричали, стучали кулаками по бортам и протягивали наверх корзины с товаром. Их предложение пользовалось спросом, моряки щедро платили за бананы, финики и плоды опунции.

Было уже совсем темно, когда от берега отделилась большая лодка с фонарём на носу и направилась к кораблю Мэйнуэринга. Генри потянулся за подзорной трубой: лодка была большая, украшенная драпировками, и явно принадлежала какому-то значительному лицу.

— Эгей, кто там на вахте — Сирил Боксхолл? Спустить забортный трап!

Через несколько минут лодка стукнулась о борт пиратского флибота.

— Посланник от эмира к господину капитану, — произнёс по-английски скрипучий, властный голос.

На палубу поднялся сухопарый, невысокий мужчина средних лет, обшаривая взглядом корабль. Генри шагнул ему навстречу, сняв шляпу.

— Капитан Мэйнуэринг, к вашим услугам.

— Вы? — гость сверлил его взглядом и не мог скрыть удивления. — Вы больше похожи на какого-нибудь образованного молодого дворянина, совершающего путешествие для собственного удовольствия, или на клерка, на худой конец!

— Вы угадали, сэр, я и то и другое. Но именно я сейчас командую этими кораблями. Не соблаговолите ли пройти в мою каюту?

Гость оказался голландцем на эмирской службе. Зная несколько языков, он проводил переговоры с капитанами европейских кораблей. Через час он, очень довольный, вышел на палубу. Его глаза блестели после нескольких стаканов отменного портвейна и вследствие прекрасных известий, материализованных в дорогие подарки.

Весь следующий день Генри посвятил переговорам с арабскими, мавританскими и португальскими купцами, которые заплатили звонкой монетой за добытые товары. Доля самого капитана оказалась настолько большой, что он весь вечер до глубокой ночи просидел в каюте, привыкая к своему новому статусу богача. С горечью он вспоминал Энн: теперь его сватовство могло быть принято совсем по-иному, но не было сомнений, что она потеряна для него навсегда. Будь у него характер попроще, он поступил бы так же, как его матросы: пробежался по борделям и напился до потери сознания. Но его религиозность и природная брезгливость не позволяли ему допускать в своё личное пространство общедоступных женщин, к которым он не испытывал никакой личной привязанности — не говоря уже о сифилисе и прочих последствиях подобных отношений. Что касается пьянства, то он терпеть не мог терять над собой контроль, поэтому если и пил, то умеренно. Однако становиться монахом и отказываться от мирских радостей Генри тоже не собирался — ровно наоборот, он жаждал получить от жизни как можно больше, но его желания простирались намного дальше минутных удовольствий. Капитан отправился спать уже за полночь, определив для себя ближайшие планы. Кроме мечты повторить успех Фрэнсиса Дрейка, он для начала очень хотел иметь собственный особняк — пусть не роскошный дворец, но достойное жилище, куда не стыдно будет приглашать знатных гостей.

Когда все товары были проданы, а деньги поделены, Мэйнуэринг дал своим морякам несколько дней отдыха, а сам занялся набором экипажей и закупкой продовольствия. К этому времени слух об успехах молодого капитана разнёсся по всему городку, так что не было отбоя от желающих примкнуть к команде. Видя, что дело движется, Генри передал полномочия своим офицерам, а сам занялся поиском участка под строительство дома. Он арендовал лошадь у владельца портовой харчевни и объезжал окрестности городка, выбирая не низины возле реки, кишащие насекомыми, а продуваемые ветром возвышенности. Во время одной из таких вылазок он нашёл неплохую дорогу, по которой можно было проехать даже на повозке. Минуя рощицу из низкорослых кустарников, Генри услышал позади размеренный цокот копыт. Оглянувшись, он увидел худощавого мужчину лет двадцати пяти — двадцати семи, одетого в чёрный тюрбан и простой синий плащ, но с дорогой саблей за поясом, который ехал на прекрасном гнедом арабском коне. Его сопровождали четверо вооружённых всадников, которые следовали в нескольких десятках ярдов позади своего господина. В этой ситуации было самым естественным придержать лошадь и подождать своих невольных попутчиков, что Генри и сделал.

— Каид Сиди Мухамед Аль-Аячи, — представился всадник хрипловатым голосом, слегка поклонившись. Его карие глаза смотрели колюче и внимательно.

— Капитан Генри Мэйнуэринг, — ответил англичанин, тоже наклонив голову.

Мужчины поехали рядом. Скоро выяснилось, что они могут объясниться по-испански, и тут же сошлись в своей враждебности по отношению к испанцам. Аль-Аячи, как оказалось, принадлежал к влиятельной местной семье, был одним из самых популярных племенных вождей и возглавлял гарнизон Ла Мамора. Общность политических взглядов и неуловимое внутреннее сходство сразу сблизили двух командиров.

— Испанцы — вот главная опасность для моей страны, и я сейчас расскажу, почему, — говорил Мухаммед. — Семь лет назад на престол в Марракеше вступил султан Зидан абу-Маали, который тотчас же отказался от союза с Англией и Голландией и стал союзником Испании. Но беда в том, что он никаким образом не самостоятельный правитель, потому что женат на испанской еврейке из рода Паллаче. Считается, что евреи не в ладах с испанским правительством, но на самом деле это касается только тех, кто не захотел или не смог откупиться, и к клану Паллаче это не относится. О, это очень богатый и древний род! Я приказал мудрецам составить их семейное древо, чтобы установить источники их могущества, так вот: предки этого клана с давних времён контролировали западную часть Великого шёлкового пути, они были крайне влиятельны в Александрии при Птолемеях, и до сих пор вся торговля шёлком в Египте находится в их руках. Они всегда меняли фамилию в зависимости от страны, где проживали, маскируясь под местных. Ветвь, которая осталась в Испании, носит фамилию Паласьос, это испанские гранды, приближённые короля. Никто не поминает им еврейское прошлое и не мешает поддерживать связи с родичами в других концах света — напротив, ведь они помогают королю Испании устанавливать власть над другими странами, и конечно, сами становятся при этом всё более могущественными и богатыми. Этот род полностью контролирует султана, причём делают это во благо лично себе и на пользу Испании.

— Но ведь Зидан абу-Маали не единственный правитель в Марокко…

— Да. Есть его старший брат Мухаммед эш-шейх эль-Мамун, который находится с ним во вражде. Он претендует на верховную власть, но его права оспариваются, так как он рождён от рабыни-наложницы, тогда как Зидан абу Маали — от законной жены. В погоне за властью эти два человека готовы разорвать страну. Эль-Мамун тоже вступил в переговоры с испанцами и получил от них военную помощь против брата, но при этом совершил настоящее предательство, отдав им порт Лараче, который находится всего в двух днях пути отсюда, и это очень опасно для Ла Мамора. Как ты видишь, оба султана являются испанскими марионетками, и испанцы пользуются их враждой, чтобы поддерживать то одного, то другого, и захватывать Марокко по частям.

— Кого ещё ты можешь назвать здесь влиятельными лидерами и с кем посоветуешь вступить в союз?

Ахмед ибн Аби Махалли — мой друг, но он против любых союзов с неверными. К сожалению, он не понимает, что и единомышленников, как и врагов, можно найти в любой вере. А сейчас особенно необходимо иметь друзей за пределами мусульманского мира.

— Тем более, что люди меняют веру, как хотят, и выбирая союзников по религиозному принципу, можно нарваться на лжецов, для которых на самом деле нет ничего святого.

— Так что сам Аллах свёл нас с тобой на этой дороге, — улыбнулся Аль-Аячи.

Через некоторое время дорога повернула, и Генри увидел красивую усадьбу на склоне каменистого холма.

— Вот моё скромное жилище, и ты будешь там желанным гостем, — произнёс Мухаммед, с улыбкой поведя рукой.

Генри отметил, что дом похож на крепость: внешние стены были высокими, слегка наклонными и практически без окон, построены из известняка и обмазаны красной глиной. В стенах были предусмотрены желоба на случай вражеского приступа, чтобы поливать нападающих кипятком и расплавленной смолой. Приближение хозяина не осталось незамеченным: Генри зоркими глазами моряка заметил суету на стенах. Распахнулись высокие ворота, окованные металлическими листами, за ними находились вторые — из резного дерева, украшенные золотыми гвоздями. Всадников встретили расторопные слуги: одни приняли лошадей, другие поднесли ароматическую воду, чтобы смыть пыль с лица и рук.

Пройдя во внутренний дворик, Генри почувствовал себя в другом мире. Здесь стены были побелены, этот приём создавал эффект большего пространства, чем было на самом деле. Повсюду виднелись красивые каменные орнаменты и резное дерево. Пыльная, обожжённая солнцем дорога осталась позади: воздух был свеж и чист, а высокие, толстые стены надёжно защищали от жары. Среди апельсиновых и лимонных деревьев искрились и журчали фонтаны, обрушивая прозрачную воду в бассейны. Розы насыщали воздух тонким ароматом, откуда-то доносились звуки струнного музыкального инструмента. Навстречу вышла красивая молодая женщина с блестящими чёрными волосами, в длинном голубом платье с серебряной вышивкой по вороту и таким же поясом. Её белая атласная накидка была расписана цветами и птицами. Едва слышно звенели серебряные подвески на лбу, шее, запястьях. Аль-Аячи, не стесняясь гостя, нежно поцеловал женщину в губы. Приложив руку к сердцу в знак извинения, он попросил Генри подождать.

Пират с удовольствием опустился на прохладную каменную скамью, вдыхая аромат цветов. Подошёл слуга в голубом бурнусе и поднёс ему чашу с ледяным шербетом. Вскоре вернулся хозяин, переодетый в белоснежное одеяние, и провёл гостя в обеденный зал. На низком столе уже было расставлены два серебряных прибора, шербет в запотевших венецианских бокалах, ваза с фруктами и кувшин с ледяной водой. Генри неловко опустился на подушки, которые здесь использовались вместо стульев. Слуги внесли только что зажаренного барашка, закуски из маринованных овощей, кускус и свежие лепёшки. Когда мясо было съедено и тарелки убраны, мужчины продолжили беседу. Генри, помогая себе жестами, сообщил, что намерен здесь поселиться и ищет место для строительства дома.

— Ты можешь купить землю на соседнем холме, там есть хороший участок с родником, — заметил Аль-Аячи. — Утром проедем, посмотрим. Я не желаю ничего лучше, чем если бы ты стал моим соседом.

Место действительно оказалось подходящим, и ещё до нового выхода в море Генри сделал заказ архитектору-португальцу по фамилии Фернандуш, который служил у османского султана и волею судеб оказался в Ла Мамора.

Мэйнуэринг быстро набрал недостающих людей, особенно он был рад тому, что нашёл судового хирурга, которого звали Джереми Питерс. Это был спокойный, ироничный мужчина высокого роста, не только врач, но и боевой офицер, который несколько лет служил во дворце у эмира, но предпочёл снова выйти в море. Кроме него, в составе новой команды оказалось много местных жителей, несколько греков и двое-трое итальянцев. Заново заключая шасс-парти, Мэйнуэринг ещё раз перечислил свои требования, касающиеся дисциплины, и подчеркнул, что несогласным лучше сразу покинуть его корабли.

— Я не хочу брать на свою душу ваши грехи, но совершенно спокойно возьму на себя грех избавления человечества от какого-нибудь мерзавца, если такие окажутся в моей команде. Я вас предупредил, — спокойно заверил он и повторил то же самое по-испански.

Несогласных не нашлось: все подписали условия принятия в команду.

Крейсируя к северу от своей базы, Мэйнуэринг встретил флотилию вооружённых торговых кораблей под испанскими флагами и принял решение атаковать.

— Свистать боевую тревогу! Все наверх, поворот оверштаг — и поднимите сигналы для «Сан-Мартин»!

— Тебя не смущает, что у нас два корабля против восьми, капитан? — поинтересовался Фэтти Джон.

— Ты когда-нибудь встречался со стаей бродячих собак? Здесь то же самое: если не нападём мы, то нападут они, и тогда нам будет намного сложнее перехватить инициативу. Так что шёл бы ты к своим пушкам, приятель.

Фэтти хмыкнул и подчинился, через минуту с артиллерийской палубы раздались его гулкие команды, перемежаемые забористой руганью. Два пиратских корабля совершили манёвр, чтобы атаковать с наветренной стороны. Видя, что противник настроен решительно, пять испанских кораблей откровенно пустились наутёк, но три приняли бой и попытались окружить пиратов. Генри велел передать на «Сан Мартин» приказ идти тем же курсом, а сам снова совершил поворот и заблокировал самый крупный из испанских галеонов, который попытался, в свою очередь, повернуть, но потерял ветер и вынужденно лёг в дрейф; его паруса оглушительно хлопали. Артиллеристы Мэйнуэринга довершили дело успешным залпом по рангоуту: у испанцев оказалась сбита фок-мачта.

— Молодец Фэтти, — прошептал Генри, и тут же завопил:

— Право двадцать! Абдулла, живо брасопить реи, Фокс, гони парней на бакборт!

Абордажники, которые на правом борту готовились к сближению с галеоном, с топотом помчались на левый борт, вахтенный налёг на румпель, флибот накренился и повернул, уворачиваясь от бортового залпа другого испанского корабля, который, пользуясь попутным ветром и дымовой завесой, приблизился на расстояние прямого выстрела. Несмотря на то, что испанские ядра достигли пиратов по касательной, они зацепили верхнюю палубу, ранив несколько человек — по палубе текла кровь, раздавались стоны и ругань. Судовой хирург Питерс бесстрашно ходил под обстрелом, помогая раненым. В следующий момент раздался ответный залп, левый борт пиратского корабля окутался пороховым дымом. Генри приказал повернуть влево, чтобы, в свою очередь, под прикрытием дыма подойти ближе и отработать по мачтам калёными ядрами. Ему это удалось: опасный противник теперь полностью был занят тушением пожаров, практически лишился парусов и беспомощно качался на волнах.

Теперь флибот произвёл правый поворот, намереваясь атаковать флагман.

Генри вертел головой, стараясь понять, что происходит за плотными клубами дыма, затянувшими море. Порыв ветра помог ему в этом: дым начал рассеиваться, и взгляду открылся большой галеон, команда которого сбросила за борт сломанную мачту и теперь использовала вёсла, пыталась увести корабль подальше от простреливаемой зоны, в то время как «Сан-Мартин» и испанский галеот удалялись, обмениваясь артиллерийскими залпами. «Хорн» без труда настиг намеченную жертву. Корабли столкнулись, пираты забрасывали крюки и десятками взбирались на высокий борт испанского флагмана. Их встретили разрозненные выстрелы, но это слабое сопротивление было быстро подавлено.

Капитан наблюдал за атакой с квартердека, когда до него донеслись абсолютно истошные вопли. На галеоне явно происходило что-то помимо грабежа. Мейнуэринг сделал знак Оскару и другим, которые оказались рядом с ним, следовать за собой и поспешно перешёл на палубу призового корабля. Из внутренних помещений доносились крики, звуки выстрелов и звон клинков, но на палубе бой уже заканчивался. Возле грот-мачты лежали несколько мёртвых или умирающих испанцев и двое-трое пиратов. Раненым уже начал оказывать помощь судовой хирург. Капитан с саблей в руке пересёк залитую кровью палубу и спустился по трапу, отмечая, что тут и там его люди методично взламывали двери и выносили добро.

Ужасные крики не прекращались. Генри торопливо прошёл в кают-компанию, где увидел пять или шесть своих моряков с оружием наготове и толпу охваченных ужасом пленников разного возраста. У них под ногами лежал мертвец с отрубленными руками. В спёртом воздухе стоял тошнотворный запах горелого волоса. В середине расступившейся толпы богато одетый мужчина бился в руках коренастого пирата в красном платке — голова пленника была объята пламенем.

— Это было лишнее, Майлс-Кутёжник, — негромко произнёс один из разбойников — совсем молодой парень, взял со стола кувшин и залил водой горящие волосы и бороду несчастного.

Обгоревший человек продолжал громко кричать, тогда Майлс поднял саблю и вонзил её в спину страдальца. Последний вскрик перешёл в угасающий стон.

— А то не слышно ничего за воплями этого болвана, — усмехаясь и вытирая саблю, произнёс пират. — И так будет с каждым, кто промедлит с выдачей своих сокровищ, поняли? Следующий!

Мэйнуэринг раздвинул толпу плечом и вышел вперёд.

— Связать его! — негромко произнёс он.

Майлс с недоумением оглянулся, но пираты, которые пришли с капитаном, бросились на него, связали и поволокли на верхнюю палубу. Мэйнуэринг прошёл вплотную к участникам этого шабаша, запоминая лица.

Теперь стало слышно, что где-то в районе кормы истошно визжала женщина, не оставляя сомнений в том, что с ней происходило. Капитан с саблей в руке побежал на голос и вскоре увидел выломанную дверь, за которой суетились его люди. Посередине каюты стояла роскошная кровать с сорванным балдахином, поперёк которой лежала молодая испанка в разорванном дорогом платье, её держали двое матросов, так что она не могла сопротивляться, а третий — им был командир абордажников Фокс, грубо насиловал её под общий гогот. В углу ещё двое пытались сладить с орущей и брыкающейся служанкой. Генри в холодной ярости оглушил Фокса ударом в ухо.

— Все! Вышли вон отсюда! — рявкнул Мэйнуэринг. Стараясь не смотреть на несчастную девушку, он набросил на неё покрывало и невольно встретился с ней глазами, поразившись абсолютно спокойному выражению ее лица и еще не понимая, что это означает.

— Ты, сопляк!.. — взревел было немного пришедший в себя Фокс, но Генри с насмешкой перевёл взгляд на его спущенные штаны.

— Думаю, что будет справедливым повесить тебя именно в таком виде.

Фокс побагровел и принялся одеваться, и тут сбоку вывернулся молодой матрос-араб, который терзал служанку. Он попытался напасть на капитана с кортиком, но Генри, почти не оглянувшись, небрежным движением сабли отрубил ему кисть. Мёртвые пальцы разжались, выпустив оружие, а матрос принялся завывать, с ужасом глядя на своё увечье и пытаясь остановить кровь. Ещё один замахнулся саблей, но не рассчитал тесноты пространства, так что клинок запутался в портьерах, предоставив Мэйнуэрингу возможность без помех нокаутировать растерянного противника.

— Если ты проклятый евнух, то не смей мешать мужчинам делать своё дело! — зарычал один из тех, кто держал девушку и ждал своей очереди — это был огромный детина со смуглой кожей, весь заросший волосами, и он шагнул вперёд, расставив руки, словно желая придушить своего капитана.

За спиной Генри раздался топот — это очень кстати прибежал Оскар и ещё несколько парней.

– — Разоружить их, связать и отвести в трюм! — отчеканил Мэйнуэринг.

Пока выполнялся этот приказ, капитан краем глаза заметил какое-то движение позади себя и рванулся к испанке — она подняла кортик, выпавший из отрубленной руки пирата, и замахнулась, чтобы вонзить себе в сердце. Генри успел в последнее мгновение схватить оружие за клинок, а второй рукой довольно бесцеремонно толкнул девушку обратно на постель. Даже не пытаясь прикрыть наготу, она уткнулась в подушки и принялась исступленно рыдать. Генри посмотрел на свою ладонь с двумя поперечными порезами и повернулся к служанке. Она вся дрожала, но в целом выглядела спокойнее, чем её хозяйка.

— Э-э-э… Сеньорита, прошу вас, позаботьтесь об этой несчастной девушке и заверьте её, что негодяи, нанёсшие вам оскорбление, завтра же будут повешены, слово капитана Мэйнуэринга.

Генри вышел на палубу и удивился встретившим его испуганным взглядам. Многие только теперь поняли, что требования молодого капитана не были минутной блажью. Больше никаких нарушений дисциплины не возникло, найденные ценности перенесли на борт «Хорна», галеон оставили в покое.

На следующий день, пользуясь спокойной погодой, два пиратских и два призовых корабля пришвартовались бортами и легли в дрейф. Команды построились так, чтобы видеть и слышать своего командира. Мэйнуэринг приказал вывести из трюма одиннадцать провинившихся. Все они были со связанными руками, за исключением матроса с отрубленной кистью: он стоял и тихо подвывал, качая руку, замотанную окровавленной тряпкой.

— Перед выходом в море все мы подписали договор, — начал Генри. — Я обязался найти добычу и сделать вас обеспеченными людьми, а вы согласились соблюдать мои требования, касающиеся дисциплины. Вы все поставили свои подписи под документом, согласно которому нарушители караются в зависимости от тяжести своего преступления: трус лишится доли добычи, лжец будет изгнан с корабля, пьяница — выпорот… Следствием насилия над женщиной или убийства беззащитного человека является смертная казнь.

При гробовом молчании капитан проходил вдоль строя.

— Достоверно известно, что эти пятеро надругались над беззащитными женщинами, и я не собираюсь выяснять, кто насиловал, а кто только собирался, они все подлежат казни. Еще пятеро были свидетелями того, как один из нас замучил до смерти двух пассажиров, и только у одного хватило порядочности этому воспротивиться. Это Лазенби. — Генри указал на молодого пирата, который пытался спасти одного из пленников. — Развязать его!

— Я… я слишком поздно спохватился, капитан, этих парней успели убить… И не прошу о помиловании.

Генри положил руку ему на плечо.

— Нужно много мужества, чтобы противостоять злу, когда оно сильнее. Ты из числа тех, кто не посрамит имени англичанина. Назначаю тебя моим лейтенантом. Те, кто присутствовал при убийствах пассажирах и ничего не предпринял против, приравниваются к трусам и лишаются своей доли добычи. Что касается остальных — вы можете сейчас сказать своё последнее слово, после чего будете повешены.

— Нет, это ты скажи, зачем тебе понадобился этот дерьмовый цирк, капитан. — хрипло заговорил Фокс. — Ты хочешь сидеть одновременно на двух мачтах, но ведь невозможно быть одновременно джентльменом удачи и просто джентльменом, любой дурак это понимает. Да, бывали пираты, которые становились лордами и членами парламента. Но покуда они плавали по морям, творили, что хотели. Твой драгоценный Дрейк участвовал в убийстве четырёхсот стариков, женщин и детей клана Макдоннелл в замке Ратлин, они были перерезаны после того, как все их мужчины погибли с оружием в руках!..

— Я не собираюсь делать из Дрейка невинного ангелочка, но на самом деле он там даже не сходил на берег, потому что занимался морской блокадой замка, мне об этом рассказывал мой дед Томас Мор, вице-адмирал Сассекса. А ещё Дрейк отрубил голову двум своим офицерам за нарушение дисциплины, предварительно продержав их несколько дней привязанными к мачте. Что до меня, то я буду и дальше придерживаться своих планов и убью каждого, кто попытается мне в этом помешать. Есть ещё аргументы?

— Ты не должен защищать проклятых испанцев и испанок — врагов англичан! Это наша законная добыча!

— Мужчины сражаются с равным противником, а не с беззащитными. Только так можно сохранить уважение других народов к своей нации. Эта испанская девушка — чья-то дочь, сестра, невеста, и рядом не оказалось мужчины, чтобы её защитить. У многих из вас есть подруги, жёны, сёстры, а у некоторых и дочери. Вы все, представьте, что такое случится с вашими близкими, и скажите, очень ли это была бы весёлая затея?

— Если бы кто-нибудь так поступил с моей невестой, я бы отрубил такому парню его детородный орган, руки и ноги, и оставил бы его умирать в мучениях, — отчётливо и недобро проговорил Оскар.

Генри склонил голову, признавая справедливость такого решения. Все молчали.

— Преступники будут повешены. Те, кто присутствовал при этом и не воспротивился — лишатся своей доли. В порту они сойдут на берег и больше никогда не вернутся на мои корабли. А теперь — Абдулла! Поставь фока-рей над палубой!

Заскрипели лебёдки, нижняя рея опустилась и повернулась почти параллельно корпусу судна. Только тут многие заметили, что с реи свисают верёвки с петлями на концах.

— Капитана, ты простить меня, я плохо знать испански и англиски, а читать и писать совсем не уметь, я подписаться потому что как все, — закричал однорукий.

Генри свёл брови: такого затруднения он не предвидел.

— Я больше никогда… Никогда… Клянусь небом и землёй, я молодой, мне только двадцать лет… я не думать… теперь я всё понимать!

Он всё тряс своей окровавленной культей и продолжал голосить. Капитан, несколько секунд колебался, но в итоге был побеждён его жалким видом и сделал знак снять петлю с шеи осуждённого. Тот упал на колени и принялся целовать его сапоги, причитая:

— Наджиб стать твой раб навсегда, о мой господин!

Генри поморщился и сделал знак рукой.

Снова заработали лебёдки, и рея закачалась над морем, а под ней — тела казнённых пиратов. Вдруг верёвка, на которой висел Фокс, оборвалась, и он полетел в море. Несколько секунд он бился на поверхности со связанными руками, что-то пытался прокричать, потом исчез и больше не появлялся.

Поздно вечером Мэйнуэринг сидел в своей каюте, кусая губы и устремив хмурый взгляд на фитиль масляной лампы. Всё получилось не так, как он хотел. Он помиловал одного из преступников, причём именно того, который пытался зарезать со спины его самого. Негодяй был так жалок и бледен, что капитан пожалел его вопреки здравому смыслу. Наконец Генри вытащил из-за пазухи серебряный мальтийский крест на кожаном шнурке, долго смотрел на него, а потом сжал реликвию в кулаке и прошептал:

— Пусть рассудит Бог!