Имитация

Георгий Чернов, 2022

Когда мы говорим о загробной жизни, например, за столом или в церкви, то непременно разговор заходит и о том, как на самом деле выглядит Ад. И можно себе даже вообразить, смотря на картины художников Возрождения, что Ад – это нечто романтично-инфернальное, пугающее, но эстетичное. Неведомое.Но это лишь фантазии богатого воображением ума. Нет, Ад – есть нечто хорошо нам знакомое. Нечто, что мы видим, каждый день вставая с кровати, двигаясь на работу, утопая в привычной рутине. В нем нет никакой романтики. Для определенных людей Ад – это обреченность вечно имитировать собственную жизнь, возведенную в своей мерзости до апогея.Александр – при жизни выбивавший карточные долги бандит и убийца – именно такой человек: однажды умерев, он очнулся в том же, никак не изменившемся для него мире, только вместо карточных долгов теперь – человеческие души. Спустя двадцать лет, когда он уже разобрался с законами этого мира, ему остается одно – разобраться в самом себе.Содержит нецензурную брань.

II

Тот вечер был из тех, которые я ценил более всего, и даже сейчас воспоминания навевают мне то приятное настроение, даже несмотря на мое теперешнее положение. Достаточно светлый и звездный, с ярким месяцем на небе, он был тем не менее тих и спокоен, что заставляло чувствовать умиротворение где-то в давно забытых закромах моей души. Для меня это редкость. Я припарковал свою «Волгу», черную и подгнившую, что досталась мне как служебная, напротив дома очередного должника, немного опустил окно, чтобы ловить своей кожей свежий, прохладный ветер, несший с собой последние моросящие дожди, и, слушая болтовню Кирилла, стал ждать. Улица была маленькой и уютной, но, что самое важное, практически полностью безлюдной. Это был какой-то район, в котором покупали квартиры мажоры, богатые генеральские сыночки и прочее моральное отребье. Кроме нас здесь была разве что пара бомжей, устроивших себе лежанку в переулке.

Не знаю, как быстро, но в какой-то момент, по своему обыкновению, я совершенно выключился из разговора, а точнее монолога Кирилла, и думал уже о чем-то своем, отстраненном. О чем думал я тогда, наверное, уже не вспомню. После смерти, особенно спустя те двадцать с лишним лет, что мне посчастливилось состоять у Него на службе, я стал думать чаще обыкновенного. Словно что-то внутри меня то ли сломалось, то ли наоборот починилось. Я будто обрел способность к рефлексии, мне стало не все равно. Или мне лишь так кажется теперь. Однако, пусть и временами редкими, мимолетными, мне все же удавалось уловить этот тонкий, словно нить, бриз, нежное дуновение простых человеческих чувств. Ко мне начинало приходить осознание того, что я ценю более всего тишину и покой, в которох могу спокойно размышлять. И меня от этого тошнит.

–…Саня! Эй! — продралось вдруг сквозь пелену раздумий, а после послышались щелчки пальцев перед лицом. — Как слышно? Ты там уснул, нет?

— Какого… лешего случилось? — спросил я в смятении, все-таки поняв, что это был голос Кирилла. — Он идет?

— Я жрать хочу, говорю.

— Так на, возьми, — я поднял с приборной панели и протянул ему кусок своей шаурмы, на что он лишь недовольно и с недоумением вытаращил свои красные глаза.

— Может ты забыл, но я бес, Сань. Я не ем эту дрянь.

— А от меня ты чего хочешь?

Тут он задумался. Так иногда бывало. В такие моменты он обычно совершенно спокойно отворачивался, чуть приподняв подбородок, и начинал гулять туда-сюда быстрым, как у ящерицы, взглядом. Проблема ситуации была в том, что ему нужно было особенное мясо. Это мясо должно было бояться, источать страх, истекая кровью. И если, уж простите за подробности, обосрется, то так даже лучше. Буквально через пару минут его словно осенило. Он резко повернул ко мне голову, толкнул кулаком в плечо и произнес:

— Подожди здесь, я сейчас вернусь, — после чего натянул свои темные очки-пилоты на глаза, вышел из машины и направился к переулку. Я хотел было схватить его за пальто, чтобы он не устроил из задания очередной балаган, но он уже захлопнул дверь и стремительно приближался к двум бомжам. Мне оставалось лишь наблюдать, невольно стиснув зубы.

Стоит заметить, что, несмотря на все, он мне нравился. Среди всех бесов, он, наверное, был самый славный, пусть и временами абсолютно неуправляемый. Казалось бы, это бес должен был курировать упыря, остерегать его и наставлять, как опытный имитатор, однако у нас все сложилось наоборот. С другой стороны, когда я смотрю на других бесов, становится ясно, что мне повезло: тех мерзких выродков я бы не вытерпел и месяца. А имитаторов не выбирают. Это он выбирает тебя, раз и навсегда, хоть и за редкими исключениями. И меня выбрал самый дружелюбный, чему я до сих пор удивляюсь. Худой, мертвенно бледный, с пепельного цвета волосами, его сущность в нем выдавали разве что кроваво-красные зрачки. Другим бесам похвастаться этим вряд ли удастся, однако они научились пользоваться тем, что нет предела человеческому уродству — как внешнему, так и внутреннему.

Пока я сидел и смотрел, как Кирилл делится с бомжами сигаретой, а потом уводит одного из них вглубь переулка, мне на миг почему-то вдруг стало противно. Не знаю, что это было. Я ощутил, словно по мне пробежали едва заметные мурашки, ударили меня током, заставив непроизвольно вцепиться в руль. Тогда я не придал этому особого значения: со мной такое случалось, и я грешил на свою нервную систему. «Невроз», — говорил мне внутренний голос, но сейчас, смотря на это со стороны, я действительно ловлю себя на какой-то ускользающей от меня мысли. Но не знаю, какой. Будто что-то пробивается сквозь недра моего сознания, пытается вырваться. Но как ни силюсь, не могу понять, что именно.

Через минут пять Кирилл уже возвращался, аристократично вытирая рот черным платком. За эти пять минут я не слышал ни звука, ни крика, и даже второй бомж, оставшийся сидеть на лежанке, был абсолютно спокоен и ничего не подозревал. Он даже благодарно кивнул своему щедрому благодетелю, подняв вверх руку с дымившейся между кривыми, грязными пальцами сигаретой, когда тот проходил мимо. Я успокоился, откинулся на спинку кресла, но все же, когда Кирилл упал на свое место, состроил ему укоризненный взгляд.

— Ну и что? Давай, читай нотации, — с насмешкой выпалил он и громко захлопнул дверь. — Все же тихо было.

— Можно было и потерпеть. К должнику постучались бы, его бы и сожрал. А так могли и упустить.

— Но не упустили же. Хватит брюзжать.

И правда, последнее время я действительно становился брюзгой. Но не без причины. С этой мыслью я лишь тихо отвернулся в окно, пытаясь сквозь дождевые капли рассмотреть нужный нам подъезд. Никого. Может все-таки упустили? Почему так долго его нет? Совсем скоро сидеть здесь стало уже невыносимо, и вместо свежей прохлады вечернего ветра к горлу начала подступать тошнотворная духота. Надо было посмотреть.

— Какая там у него квартира?

— Что? — в недоумении переспросил Кирилл, жадно съедавший глазами второго бомжа. — Зачем тебе?

— Пойду проверю, вдруг он пришел.

— Сиди спокойно. Свет, вон, не горит в квартире.

— Это ничего не значит. Он мог его и не включать.

— Упрямый ты. Сорок вторая. Только глупостей не наделай.

На это предостережение мне оставалось только саркастично хмыкнуть и выйти из машины. Кирилл же остался ждать меня внутри. Такова была инструкция — упырь всегда идет первым. Затем он и нужен: если убьют упыря, то имитатор без проблем его поднимет. Но вот если убьют беса, то он уже никогда не встанет. Случиться это могло только в том случае, если у противника было серебряное оружие. Да, прямо как в тех самых сказках. Тоже иногда думаю об этом и нахожу забавным. Случалось это редко, а чаще всего это были серебряные столовые приборы и распятия — никакой угрозы для опытного беса они не представляли, но застрахованным надо быть всегда.

В подъезд я попал вместе с вышедшим покурить пьяным мужиком, что было мне на руку — он вряд ли меня запомнит, — а затем поднялся на нужный этаж. Подъезд действительно соответствовал статусу дома для богатеев: чистые стены, просторные пролеты, тихий лифт с громадным зеркалом. Заходить в такие места по делу я ненавидел особенно сильно: мне не давала покоя мысль о том, что человек, имея больше, чем я бы лично вообще хотел иметь, продает свою душу. Ради чего? Да без разницы. Какие бы цели он ни преследовал: любовь, секс, деньги, слава, — все это не стоит того. Но кто я такой, чтобы осуждать, верно? Я отдал свою душу за просто так. Однако участь тех, кто продает душу по контракту, более незавидная, нежели моя. Хотя теперь уж как посмотреть.

Уже на этаже я начал искать нужную мне квартиру. Сорок. Сорок один. Вот она, сорок два. Вот только дверь у нее оказалась открытой. И что это значит? Конечно, это было внезапно и удивительно, но в таких ситуациях рука сама тянется за пистолетом, ведь за годы работы у меня уже сформировался профессиональный рефлекс, и работал он, надо сказать, безотказно. Я тихо расстегнул кобуру под пальто, обхватил рукоятку и аккуратно вытянул свой ТТ. Кто-то там точно есть. Или он просто свалил, не закрыв дверь. Это будет вариант еще страшнее, ведь если там никого нет, то будет уже неизвестно, где его искать. Мне ничего не оставалось, кроме как войти.

Внутри все было еще хуже, чем в подъезде. Даже сквозь выключенный свет я чувствовал, как от квартиры веет богатством. Пытавшаяся скрыть царившую безвкусицу минималистичная проектировка не помогала, все же, прятать мебель из дражайшего дерева с такой же дражайшей ручной обработкой, а также кучу золотых элементов декора, фигурок и статуэток, слепящих своей напыщенной роскошью. Мало что я в этом понимал, да и сейчас не очень, однако такая обстановка вызывала во мне ужасающий дискомфорт. Хотя можно было усмотреть здесь и свои плюсы: в отличие от того дешевого жилья, в котором мне обычно приходилось работать, ни одна дверь так и не скрипнула. То же можно сказать и про матовый паркет под ногами, но я бы предпочел ходить по сплошному бесшумному ковру. Более всего раздражало еще и то, что под ногами постоянно скрипел какой-то мелкий песок, выдававший меня с потрохами.

Когда я осмотрел маленькие комнаты, то вошел в большой зал — гостиная была скрещена с кухней — и нащупал выключатель. Свет, с небольшой задержкой, зажегся и обнажил каждый угол этой мерзкой клоаки. Все пространство, кроме маленьких комнат, просматривалось из одной точки, в том числе и входная дверь, что было мне на руку. Как было на руку и потенциальному противнику, о чем нельзя было забывать. В воздухе витал запах… ладана? Вдруг я заметил какое-то шевеление в дальнем углу гостиной: там в кресле сидел мужчина, только что перекинувший ногу на ногу. Он был высокий, глаза его скрывались за полупрозрачными очками, а одет он был в черный френч и брюки. Когда мой взгляд опустился еще ниже, я заметил, что в его руках, которые покоились на уровне живота, лежит посеребренный пистолет, а на державшую его рукоять правую кисть руки были намотаны христианские четки, блестящие латунным крестом.

— А где твой друг? — произнес он своим дубовым басом, при этом как-то странно улыбаясь. Первое, что я тогда понял, это то, что он явно знает, кто я и зачем пришел. Но это был не наш клиент.

— Это от тебя так ладаном несет? — спросил я его, намеренно игнорируя вопрос про друга.

— Я первый тебя спросил. И тебе лучше ответить сейчас, потом поздно будет.

— А не напомнишь, что ты там спрашивал?

Он раздраженно покачал головой и начал подниматься с кресла. Разговор у нас явно не клеился, и сейчас должно было что-то произойти. И лучше, по всей видимости, начать мне. Так будет проще держать ситуацию под контролем. Я резко вскинул пистолет в его сторону и надавил на спуск, однако после выстрела увидел перед собой не кровь, а разлетевшуюся во все стороны обивку кресла. «Священник» же появился слева и прямым ударом свободной руки в челюсть едва не сбил меня с ног, но мне каким-то образом удалось устоять. Быстрый ублюдок. Я только было успел сплюнуть густую кровь, как он ударил снова, уже по печени, отчего мое тело все-таки с грохотом упало на пол. «Он не стреляет», — вот о чем я тогда подумал. И правда. Но почему? Не хочет шума? Нет. Ему наплевать на шум. Мы уже наделали его изрядно. И тут до меня дошло: «Серебро. У него там серебро». Он знал, что я упырь. Знал, что тратить на меня такие дорогие пули было бы расточительством, когда где-то здесь есть еще и бес.

— А ты точно святой отец? — со смешком спросил его я, харкая кровью.

— Для тебя — нет, мерзость! — бросил он, склонившись передо мной и занося руку в новом ударе. И в этот раз мне удалось среагировать лучше: раздался выстрел, а ладонь почувствовала приятное лягание отдачи, и, забрызгав кровью потолок, «святой отец» мешком упал мне на грудь.

— Аматор ебаный, — машинально слетело с моих губ, пока я сбрасывал его бренное тело со своего. Это был не священник. Скорее, какой-то ряженый. Но что это тогда за клоун? И где, в таком случае, должник? Спустя мгновение, сквозь эти мысли мне послышалось, как приоткрылась входная дверь. Я тут же в страхе перевел ствол пистолета на звук, но буквально через секунду выдохнул — это был Кирилл, услышавший выстрелы с улицы. И раз услышал даже он, то и весь дом, вероятно, уже в курсе.

— Если это у нас называется теперь «не делать глупостей», то я за нобелевской туда-обратно, — выпалил он, стоя в дверном проходе. — Это что за хрен?

— Мне бы самому знать, — ответил я, принявшись зачем-то рассматривать мертвеца, словно смогу тем самым что-то понять. Глаз мой все же зацепился за серебряный пистолет, лежавший в его правой руке, запутавшись в четках. Он сразу приковал меня к себе: это был прекрасно исполненный, судя по всему, заказной Walther PPK с костяной рукояткой. Кто бы это ни был, в оружии он знал толк. И я тоже, потому аккуратно вытащил его из оцепеневших пальцев и, покрутив в руке, убрал в карман пальто.

— Потом трофеи соберешь. Короче, давай, бери его — и понесли. Привезем его Глебу, а он уже сам пусть разбирается. И быстрее, я уже сирены слышу.

Мне оставалось только покорно подняться, сплюнуть остатки крови и взять труп «священника», обхватив его грудь. Кирилл же, в свою очередь, взялся за ноги, и мы потащили его к лифту. Я плечом надавил на кнопку, и двери лифта плавно и с приятным стуком открылись, приглашая нас внутрь.

— Когда будем выходить из подъезда, бросай его и беги открывать багажник, — сказал мне Кирилл, пока мы ехали в лифте. Так я и сделал. Общими усилиями мы затолкали труп в мою «Волгу», затем сели внутрь, и я уже готов был тронуться, но Кирилл вдруг меня одернул:

— Подожди.

Он вышел из машины, подошел к тому самому переулку и сделал два выстрела в сторону недоумевавшего бомжа, которому до сих пор зачем-то решил оставить жизнь. Бородатый старик, выкатив свои застывшие в ужасе глазенки, стянул грязную шапку со своей головы, обмяк и медленно стек по кирпичной стене, оставляя за собой кровавый след. Кирилл же после этого спокойно вернулся в машину.

— Теперь двигай.

У нас бывали косяки и провалы до этого, и я даже припоминаю сейчас один случай, но тогда по крайней мере не было свидетелей. А тут мало того, что куча шума и три трупа, так еще и как минимум один свидетель — та пьянь, что впустила меня в подъезд. И все это ради, в целом, ничего. Куда делся должник неизвестно, кто этот хрен в багажнике — тоже. Неизвестно было, в целом, и то, что будет дальше. Сатана ошибок не прощал. Я слышал много историй про то, как таких, как мы, отправляли в такие места, что описать их словами просто невозможно. Глупо было верить в эти истории, если оттуда никто не возвращался, но где-то в глубине души все мы боимся неизвестного. Оставалось лишь надеяться, что Глеб что-то придумает.

Что касается этого самого Глеба — то был наш, так скажем, босс. Бес. Но выше уровнем, чем Кирилл. Уже не имитатор, а скорее тот, кто ими управляет. Полноватый и доброжелательный на вид, он, однако, меня раздражал своим высокомерием. Это было свойственно отчасти всем бесам, но тут, как и с людьми, у кого-то больше, у кого-то меньше. Но Глеб был полон этого дерьма. Этим, а также своим поведением и внешним видом, он напоминал мне одного прапорщика времен моей службы в армии. Зато он был достаточно либеральным по отношению к своим подчиненным, если был в хорошем настроении, и надежда была только на это.

Пока я вел машину, погруженный в эти переживания, края моего глаза коснулось то, как Кирилл набирает номер на своем телефоне.

— Сейчас я Глебу позвоню, назначу встречу, — сказал он, даже не смотря в мою сторону, и тут же поднес телефон к уху. Когда Глеб взял трубку, то по дорывавшимся до меня из динамика глухим звукам его голоса я решил, что он скорее в хорошем настроении, чем в плохом. — Да. Понял. Все, едем. Езжай на пустырь, — последнюю фразу Кирилл сказал уже мне, закрыв ладонью микрофон.

Пустырем мы называли место, в котором проходили наши всевозможные встречи. Это была заброшенная стройка, огороженная уродливым зеленым забором. Омерзительную, грязную, полную пыли и песка, ее почему-то считали идеальным местом. Видимо, бесам нравилось, что там обитают наркоманы и бомжи, и можно было тут же устроить перекус. Да и я не спорю, место нам под стать: пустые бутылки, шприцы, производственный мусор и надпись «хуй», то там, то здесь мелькающая перед глазами грязно-черным маяком, словно путеводная звезда, непреднамеренно указывающая нам путь.

Мы заехали на территорию стройки, растревожив залежавшуюся пыль, и она ураганом взлетела наверх. Машина Глеба уже угрожающе горела впереди своими красными глазами, и я невольно почувствовал, что боюсь. Я гнобил себя за это, мысленно ругал, пытаясь совладать с самим собой. Вдруг чувствовалось мне, как выступает пот на коже, как жар подступает к горлу, а за ним и стеклянный ком, рвущий своими острыми краями глотку, но ничего нельзя было с этим сделать. Кажется, Кирилл это заметил. Он посмотрел тогда на меня с каким-то отвращением. Брезгливостью. Словно я, будучи принятым в семью аристократов, в один день забыл, какой рукой держать нож. Этот момент быстро забылся тогда, но сейчас я помню его отчетливо. Этот взгляд, полный омерзения, говорящий: «как ты посмел бояться рядом со мной? Как смеешь ты, будучи хищником, пахнуть, как еда?» Но тут же, словно боясь показать мне это, он отвернулся. Взгляд его стал прежним: наглым, плутовским, бегающим из одного угла в другой. Но теперь я точно помню, что видел его настоящее лицо.

Я остановился слева от машины Глеба, поспешно заглушил двигатель и вышел. Глеб уже ждал нас на улице, опершись на свой багажник, и, в силу большого веса, чуть ли не вдавливал колеса в землю.

— Ну, рассказывайте, что у вас там случилось, — своим низким, но спокойным голоском пробубнил он, и после этих слов я поймал облегчение: он действительно был в хорошем настроении.

— Открой багажник, Сань, — сказал Кирилл, медленно вылезая из «Волги». Мне ничего не оставалось, кроме как послушно подчиниться, и багажник со скрипом отворился, показав нам «священника», лежавшего в настолько неестественной и неудобной позе, насколько было в наших силах, когда мы его туда заталкивали.

— И что это за хрен? — спросил Глеб, рассматривая труп.

— Да, и что это за хрен? — насмешливо повторил за ним Кирилл, обращаясь уже ко мне.

— Нет, я у тебя спрашиваю. Кто это?

— Ах, у меня. Тогда без понятия. Саня говорит, что он был в квартире вместо должника. Ждал его. И надавал ему крепко, судя по всему, — Кирилл вдруг с каверзной улыбкой снова взглянул мне в глаза. — Верно?

— Главное, что дырявый и в багажнике не я, а он, — спокойно ответил я, закуривая сигарету.

— А должника вы, значит, благополучно проебали, — подытожил Глеб. — Ну что же, — он вдруг задумался, — так, сейчас я сделаю пару звонков. Постойте, покурите, — и после этих слов отошел в сторону, за машины, попутно доставая из кармана телефон.

Мы остались вдвоем с Кириллом. И вот тут, стоя в снова наступившей абсолютной тишине, я вновь ощутил этот вечер, эту прохладу и свежесть, этот бесконечно яркий, белоснежный месяц и сигаретный дым, растворяющийся в темной синеве безоблачного неба. И мне стыдно признаваться в этом чувстве, как стыдно ребенку признавать перед родителями, что он был не прав, и что все это, весь этот бунт был лишь его максимализмом, а его убеждения и мир, что он вокруг себя создавал — лишь гормоны, играющие в голове. Видимо, это признак того, что ты еще не повзрослел, что ты все еще обиженный молокосос, просто загнанный в угол. Взросление — это способность признать свои ошибки, прилюдно бичевать самого себя, раскаяться, откреститься от всего, во что ты верил, очиститься и стать таким же, как все. Уподобиться тем взрослым, которых ты буквально недавно ненавидел всем своим нутром. И я еще, видимо, не прошел этот этап. Я все еще ребенок, злобный и агрессивный внутри, ненавидящий все вокруг. Ненавидящий вас всех: людей, упырей, бесов, Голоса в моей голове — вы все мне отвратительны. А вот за это мне уже абсолютно не стыдно. Ни капли. И я так же хотел ненавидеть этот вечер, хотел ненавидеть то, что получаю удовольствие от него, но я не мог, и вот это было по-настоящему стыдно и страшно.

— В общем, так, орлы, — прервал тишину внезапно появившийся вновь Глеб, — я у вас его забираю. Покажу его кое-кому. А вы пока езжайте домой. Отдохните.

— Сожрать его решил? — перебил вдруг Кирилл.

— Если бы я хотел его сожрать, то так бы и сказал, — серьезно ответил Глеб, видимо, упустив в словах Кирилла очевидную шутку, хоть и достаточно тупую, после чего громко почесал свою щетину, открыв рот и обнажив ряд золотых зубов. — Да и хер ли там жрать, кожа да кости… и вообще, ты давай, не ерничай. Тащи его ко мне в багажник, — и, закончив давать указания, он сел в машину, а когда труп уже лежал в багажнике, молча уехал, оставляя за собой пыльный след.

Оставалось лишь надеяться, что все уладится. Смысла переживать уже все равно не было: если и суждено нам было понести наказание, мы никуда уже от него не скроемся. Разве можно скрыться от идущего по твоим стопам демона-палача?

Когда рабочий день заканчивался, Кирилл обычно просто пропадал в городских недрах, будто ныряльщик в океане. Я высаживал его то там, то здесь, где он просил, и каждый раз это были абсолютно противоположные части города. Дело тут, вероятно, в том, что бесы лишены сна как необходимости, и потому он просто шлялся где попало, пока не начнется новый рабочий день. В этот раз я высадил его у дверей местного и не самого популярного театра, что стоял скорее ближе к окраине, нежели к центру города, и Кирилл растворился в его дверях. Я не стал задаваться вопросами по этому поводу, хоть и представить беса на ночном театральном представлении, сидящим практически в одиночестве среди голых кресел и сияющим своими зрачками сквозь приглушенный свет, было достаточно трудно. Но я привык к его выходкам еще в первые два года нашего знакомства. Сам же я, перед тем как ложиться спать, каждый день, вот уже последние три или уже даже четыре года, посещал один и тот же бар. Если его можно так назвать.