Папа

Герман Михайлович Шендеров (2024)

Гендос откинулся с зоны, и, счастливый, на крыльях РЖД несется к своей желанной "заочнице". Не смущает его даже наличие "прицепа" — бледный головастый Лерик, "со странностями". Но странности копятся в маленьком шахтерском городке — на улицах почти нет мужчин, все дети неуловимо похожи друг на друга, а по ночам что-то длинное и высокое ползает по стенам домов.

Надька и Гендос расписались еще на киче, чтобы разрешили долгосрочные свиданки. Приезжала Надька всегда одна, без пацана, но оно и понятно — чего дитё на зону тащить? Да и не рассказывала она про него особо, на вопросы отвечала уклончиво, мол, «ребенок как ребенок», а Гендос лишний раз интереса не демонстрировал — с его статьей только чужими дитями интересоваться. Муж, по доброй русской традиции, «объелся груш», а большего Гендосу знать и не надо.

Загремел Гендос по-глупому. В родном Волжском он лущил лохов как семечки, и никто ему был не указ. Тут — мобила, там — лопатник, казалось бы — живи в кайф, бухай с корешами да води мамзелей по кабакам. На мамзели он и прокололся. Встретил одну — ноги от ушей, глазища — во, рот рабочий. Был с ней какой-то шпендрик с куриной шеей, так Гендос ему быстро все объяснил — на пальцах, ну и на кулаках немного. Мамзель поначалу морозилась и ломалась, но Гендос и не такие бастионы брал. Только, значит, он ее оприходовал, как вдруг — звонок в дверь. А на пороге — тот самый шпендрик с участковым. Стоит, ватку к носу прижимает и лыбится злорадно. Гендос, конечно, за права свои в курсе, говорит, мол, гражданин начальник, все по добровольному. А шпендрик этот с гаденькой улыбочкой Гендосом подправленной идет к ее сумочке и паспорт достает. Смотрит Гендос и холодеет — видит не год рождения, а статью — сто тридцать четвертая, часть первая, до четырех лет общего режима. Впаяли Гендосу и за нанесение средних телесных и за совращение круглую и бесконечную восьмеру. Сокамерники нормально отнеслись — поняли, что перед ними не поганый детолюб, а ровный пацан. Даже мобилу одалживали — на сайты знакомств ходить. Там Гендос Надьку и подцепил.

Надька была эталонной «разведенкой с прицепом». На лицо ничего такая, смазливая, не потаскана, а в постели — ну чисто ураган «Катрина», да и грудь — есть, за что ухватиться. За фигурой следила, бельишко всякое интересное покупала. От одних ее сообщений у Гендоса в штанах дымилось так, что предложение он сделал, не думая, лишь бы поскорее на свиданку пустили. А там уж, изведав Надькины полости и прелести, Гендос всерьез решил переехать в однушку к новоиспеченной жене — в маленький шахтерский ПГТ под Ростовом — Нижнешахтинск. Тем более, что дома, кроме проржавевшей за шесть лет «девятки», его никто не ждал. «Прицеп» в виде пятилетнего Валерки на напрягал. Много ли хлопот от мелкого? Лежа на нарах, Гендос фантазировал, что станет пацану батей, как в фильме «Вор» с Машковым, научит быть настоящим мужчиной, вырастит из него правильного пацана.

Вышел Гендос по УДО — на два года раньше, за хорошее поведение. Надька встретила по-царски: накрыла поляну, икры раздобыла, шампусик открыла. Гендос купил на вокзале каких-то солдатиков и конфет, чтоб не с пустыми руками. Надька встретила на автовокзале; всю дорогу липла и держалась за локоть, как есть — влюбленная парочка. Уже у самого дома промурлыкала:

— Ты, Гена, с Лериком моим… понежнее. Он — мальчик особенный. Чувствительный.

— Нежность — для телок! — отрезал Гендос. — Без мужской руки из пацана баба вырастет.

Крепкую мужскую руку Валерка не оценил — скуксился, когда Гендос рукопожатием намекнул, кто в хате смотрящий. И вообще, оказался Валерка мелким, бледным, несуразным, с тоненькими ручками-ножками и вертлявой белобрысой головой — ну точь-в-точь «Кыштымский карлик» — по Рен-ТВ показывали. Солдатиков «прицеп» тоже не оценил — даже не распаковал. Посидев недолго за столом, ускакал смотреть мультики. Гендос тогда, ясное дело, Надьке под платье полез, но та на ласки не поддалась, извернулась:

— Ты чего, окно, видно же.

— Кому? Так давай зашторим.

— Не надо. Лучше днем, когда Лерик в садике будет.

Первая ночь на новом месте не задалась. Сначала ворочался Валерка, вскакивал, подбегал к окну — пришлось прикрикнуть. Тот обиженно засопел, но улегся. Потом, дождавшись, пока дыхание пацана станет ровным, Гендос полез к Надьке — руку на бедро, повыше, и давай шею нализывать; любила она это. Но и тут получил от ворот поворот:

— Ген, не надо, Валерка проснется…

— Ничего, ему полезно, — томно всхрапнул Гендос, затыкая возражения поцелуем, но получил пяткой в ногу — сантиметром левее — и привет, кокушки, — Ты че?

— Ниче! Я же сказала — не хочу!

Демонстративно отвернулась к стенке и одеяло прибрала. Хотел Гендос возмутиться, но не стал права качать — прижиться надо. Лежит, скучает, в потолок глядит. Темно — хоть глаз коли. Отвык Гендос за шесть лет от такого кромешного мрака: будто в гробу лежишь. Кажется, поднимешь руку — а там доска. Даже вроде землей могильной пахнуло. «Ночник надо купить» — решил он. Сон не шел: яйца опухли, поди, до синевы; стояк вздымал одеяло, а главное — баба-то рядом, вот она, своя, прикормленная; кажется — бери да пользуй, а хрен вам с маслицем. Захотелось курить. Надька вроде чего-то говорила, мол, курево — в подъезде, но теперь Гендос решил, что курить будет дома: новый хозяин — новые порядки. Осторожно, чтобы не разбудить Надьку, вылез из-под одеяла и пошлепал на кухню.

Застигнутый врасплох представшим перед ним зрелищем, он саданулся пальцем о порожек и шепотом выматерился: на подоконнике, белый как привидение, носом к стеклу в одних трусиках сидел Валерка и… хихикал? Пропустившее удар сердце заколотилось с удвоенной силой.

— Ты чего тут? — прошипел Гендос, злясь одновременно на пацана и на себя: надо ж такой херни испугаться.

— Смотрю на папу. Он по стене ходит.

Гендос осторожно выглянул в окно на улицу. Никого там, конечно, не было: лишь ветки настойчиво царапали стекло, да мигал нервно уличный фонарь.

«А пацан-то и правда с особенностями!»

— Спать иди, нет там никого…

— Он ушел.

— Ушел-ушел. Спи давай.

Валерка, шмыгнув носом, прошлепал босыми пятками в комнату. Гендос чиркнул зажигалкой, с наслаждением затянулся. Открыл форточку, снаружи повеяло стылым холодком; стало неуютно. Где-то вдали горестно завыла дворняга. Отчего-то тревожно защемило в груди.

*

Работала Надька кассиршей. Проснулась ни свет ни заря — на улице еще стелилась стылая мгла — и стала собирать Валерку в детский сад. У Гендоса тоже намечались дела — нужно было встать на учет в местном отделении и познакомиться с надзирающим офицером по УДО. Думал пойти к полудню, а до того — покемарить, ночью-то выспаться не дали. Но планам было не суждено сбыться: через десять минут вернулась растерянная Надька с нагуленышем.

— Представляешь, Ген, садик на карантин закрыли — тараканов травят, а мне на смену… И ведь не предупредили. Посидишь с Лериком? Не с кем оставить совершенно.

Гендос, понятное дело, таким раскладам не обрадовался. Валерка тоже выглядел ошарашенным — испуганно лупал огромными бесцветными глазенками на свою «няньку».

— Блин, Надь, я так-то в воспиталки не нанимался. Да и дела у меня.

— Ну Генчик, хотя бы до двух. Я отпрошусь пораньше, но сейчас кровь из носу — выходить больше некому, — и, не дожидаясь его согласия, присела перед Валериком, принялась кудахтать. — Ты же посидишь с дядей Геной, правда? Погулять сходите. Дядя Гена тебе гостинец купит.

Надька незаметно вынула сотню из кошелька, бросила на тумбочку. Нагуленыш уже накуксился, но Надька чмокнула Гендоса в щетину и скрылась за дверью.

— Ну что, э-э-э… Гулять пойдешь?

— Так нет еще никого, — кивнул Валерка в сторону окна.

Гендос вздохнул — развлекать «прицеп», похоже, придется самому.

— Ладно, мелкий, пошли — экскурсию проведешь.

*

Нижнешахтинск, надо сказать, выглядел прилично. Многого Гендос от занюханного ПГТ не ждал — сам из провинции. Однако, ничего — живут люди. Кафешки там, магазинчики, автомобили не самых дешевых марок, новостройки опять же. Ленин на площади, само собой, в белой «шапке» — голуби постарались.

От нечего делать зашли на базар — поглазеть. А продавщицы так и лезут — тут попробуйте, там отведайте, и мелкому полный карман конфет насыпали. Идет, грызет, слюни по подбородку — довольный. Хотел ему Гендос пистолет с пульками купить — с пацанами по двору гонять, а он шарик, вишь, запросил. Купил ему Гендос шарик с гелием в виде не то тюленя, не то мопса — круглый, болтается, бледный какой-то, невзрачный, а этот идет довольный. На выходе с рынка Гендосу подмигнул калека — сам на доске с колесиками и колодками стучит, бородищей зарос по самые брови. Гендос рявкнул:

— Не подаю!

Обошли поселок за пару часов. Аккуратный, уютный. Вроде на первый взгляд обычное захолустье, но такое — чистенькое, аккуратненькое. Что ни двор — то палисадничек, что ни витрина — так стекло начисто вымыто, асфальт до того подметен, что Гендос первый раз в жизни окурок до мусорки донес — неловко стало сорить. Даже зверья бездомного нет — хоть бы кошака драного встретить; у Гендоса-то по Волжскому такие стаи по весне бегали, что без баллончика на улицу не выйдешь. А тут — тишь да благодать. И кругом бабье — кто белье на веревках развешивает, кто ковер выбивает, кто в парикмахерской марафет наводит. А мужиков раз-два и обчелся, разве что окромя бомжа на базаре, да и тот не мужик, а так, половина.

Вскоре Валерка захныкал, мол, устал, домой хочет. Пришлось вернуться. Во дворе, однако, пацан приободрился. На детской площадке — ухоженного вида, надо сказать, так все и блестит от свежего «Кузбасс-лака» — развлекалась с мелками стайка ребятишек.

— Можно я пойду поиграю?

Гендос пожал плечами. Пацан поспешил к ребятне, сам же Гендос приземлился на скамейку, закурил, от скуки принялся глазеть по сторонам. Вон баба идет. Гляди ж ты, самой уже за полтос, а брюхатая, сумки сама тащит. Гендос подорвался было помочь, потом сел обратно — еще этот малахольный сдриснет куда, потом Надьке объясняй. В конце концов, должен же у нее свой мужик быть! Вон и кольцо у ей обручальное. А мужики-то все где?

Задумавшись, Гендос не заметил, как играющая ребятня забросила мелки и затеяла какую-то мудреную игру: один пацан задрал футболку и натянул на голову, после — принялся гоняться за остальными. Те с веселым повизгиванием уворачивались от «воды». Только «салил» тот не руками, а длинными ветками. Вот Валерке едва не прилетело розгой по заднице — он с хохотом опрокинулся наземь, уходя от «осаливания». Что-то в движениях «воды» напрягало: резкие они были, нечеловеческие, будто пацан изображал какую-нибудь тварь из фильма ужасов; впечатление только усиливала белая материя вместо лица — как мешок на голове казненного.

«Глаз бы не вышиб» — испытал Гендос что-то вроде беспокойства и даже заботы, аж сам удивился.

Докурив третью, взглянул на часы — ба, скоро к надзирающему, а он тут в няньку заигрался.

— Эу, фьить! Мелкий! Пошли мамку встречать!

Валерка стянул футболку обратно на грудь — в этот раз он был «водой» и, помахав приятелям, побежал к Гендосу. От того не укрылось, что остальные дети застыли и внимательно — как-то даже неприятно внимательно — рассматривают чужака.

— Застегнись! Простудишься — мне Надюха все мозги выест. Пошли, у магазина встретим. Знаешь же, где мамка работает?

Валерка кивнул и, взяв Гендоса за руку, потащил через площадку. Дети не спешили возвращаться к игре, а пристально глядели вслед, почти ощупывали глазами; на секунду Гендосу почудилось, будто и правда липкие и влажные глазные яблоки елозят по коже. Ребятня тоже была вся под стать Валерке: тощие, бледные, тонкокостные, будто собранные по принципу «палка-палка-огуречик», но без огурца. Серые радужки пялились жадно.

Чуть отойдя, Гендос спросил Валерку:

— Чего это они?

Тот пожал плечами.

Надьку дождались у магазина; Гендос в неожиданном душевном порыве на остатки стремительно тающего довольствия купил несколько чахленьких гвоздик у бабки с ведрами. Новоиспеченная супруга вышла — красивая, напомаженная, Гендос аж залюбовался. Чмокнула сперва его, потом Валерку.

— Передаю из рук в руки, а сам это… сдаваться. С повинной, так сказать.

В отделении Гендос долго сидел на скамейке напротив стенда «Разыскиваются». Стенд сиротливо пустовал. На проходной скрипела карандашом по кроссворду мордатая дежурная. В покрытом свежепостеленном линолеумом коридоре царила странная, почти мертвая тишина: не бузили профурсетки в обезьяннике, не шуршали рапортами менты. Гендос не выдержал, спросил дежурную:

— А что, все уехали куда, или у вас тут всегда так?

Та зыркнула исподлобья, не ответила. Наконец, с побуревшей изнутри от частых чаепитий кружкой в проход выглянула дебелая — как несгораемый шкаф — майорша с ярко накрашенными губами. Отхлебнула чаю, прочла из открытой папки:

— Арзамасов Геннадий? За-а-а мной.

Поманила в кабинет пальцем с длиннющим наращённым ногтем.

«Такими только яйца выкручивать» — обреченно подумал Гендос.

Усевшись, майорша принялась листать папку, не забывая шумно прихлебывать из чашки; в рот ей попала чаинка, и та, недолго думая, сплюнула прямо в дело Гендоса. Тот смиренно сидел и ждал, пока обратятся. Наконец, страницы в папке кончились, и майорша подняла глаза на поднадзорного; взгляд — на мусорное ведро добрее смотрят.

— Что, Арзамасов, будем знакомиться? Я — Алла Константиновна, твой надзирающий по условно-досрочному.

— А я…

— А ты — вонючий педофил, — перебила его майорша, — которого нужно было еще на зоне кастрировать, чтоб покладистей был. И на твою характеристику положительную…

Последовал ещё один плевок в папку; по бумаге расползлось коричневое пятно.

— Так что слушай сюда. Следить я за тобой буду внимательно и пристрастно. Надьку обидишь — пеняй на себя. К дитёнку её лучше вообще не приближайся, понял?

— Да за кого ты… вы меня держите? Вы дело читали? Ей до шестнадцати месяц оставался!

— Плевала я на твое дело! Тьфу! — на бумаге расплылся ещё один коричневый от чая плевок. — Вы для меня все на одно лицо. Накуролесил в своем Волжском, теперь сюда приехал? Смотри, Арзамасов, ты мне за решеткой больше нравишься, так что дурить не рекомендую. Держи-ка вот номер, запиши в телефон. Если на звонок с этого номера не ответишь — перезванивать не буду, вышлю наряд, понял?

— Понял. Только мобилы у меня нету.

— А что? Не отработал ещё? На-ка — для таких долбоящеров специально держу.

На стол шлепнулась дешевая кнопочная звонилка — явно сменившая не одного хозяина.

— Зарядку на базаре подберешь. Это не подарок. До копейки вернёшь. Кстати! Как у нас с работой?

— Не искал пока.

Так Гендоса даже следак не прессовал — нормальный мужик попался, с пониманием; после суда даже шепнул, поглядев на потерпевшую, мол, «такой я бы и сам засадил». А у этой то ли ПМС, то ли недотрах хронический. А колечко-то на пальце имеется!

«Поглядеть бы на бедолагу, что с эдакой мегерой ложе делит!»

— А чего тянем? Или ты Надьке на шею намылился? Давай на комбинат. Хошь — в литейный, хошь — сразу в шахту, я устрою.

— Да я как-то сам наверное.

— Эт чой-то? Или правильные пацаны с кайлом не вкалывают? Нормальная мужская работа. Там еще и молоко за вредность дают.

— Я сам поищу, — упрямо боднул воздух Гендос. При слове «вредность» вспомнились болезненного вида детишки во дворе.

— Поищи-поищи. Через неделю позвоню — проверю. Свободен.

Конец ознакомительного фрагмента.