Сказея: Железная хризантема

Глеб Леонидович Кащеев (2025)

Эту книгу вы прочтете дважды. В первый раз вам будет казаться, что вы понимаете, что в ней происходит. Потом вы дойдете до финала и вернетесь к началу, чтобы понять, что же там реально происходило. А в этой сказке было так: Иван нашел смерть Кащея, который на самом деле бессмертный Хангсян из китайских мифов, и увез Василису домой, в Москву. Да только время в сказочной стране шло иначе, и Василиса успела родить Хангсяну дочь, которую скрыла от Ивана. Когда мать бросила Лин наедине с трупом папы, той было всего семь. Спустя десять лет китаянка Лин попадает в современную Москву, чтобы разобраться: зачем мама убила папу, и что нашла такого в этом многолюдном странном городе, что бросила дочь. Теперь у Лин есть выбор: отомстить ей или попытаться понять. Но появление Лин в нашем мире не проходит бесследно, и в Москву массово начинают проникать потусторонние твари.

Глава 1

Несколькими неделями ранее

Девочка лет семи сидит на коленках отца. Я помню, как она выглядела: бархатное темно-зеленое платье, коротко постриженные черные волосы. Но сейчас я всего этого не вижу, потому что эта девочка — я сама.

— Пап, а ты всегда будешь со мной?

— Всегда. Пока ты будешь этого хотеть, — я слышу в голосе тепло и любовь, но не вижу лица. Только голос и ощущение его теплых сильных рук на спине.

Я давно уже его не вижу. Не могу вспомнить. Память хранит отпечаток эмоций, а не фотографическое изображение лица.

— Я всегда буду этого хотеть, пап. А даже когда я вырасту, ты же не состаришься и не умрешь, как другие?

— Никогда. Я всегда буду защищать тебя, моя принцесса, — смеется он.

У него теплый и мягкий смех. В такой можно закутаться и согреться.

Я не хочу идти дальше в этот сон.

Потому, что это кошмар. Тот самый кошмар, что мучает меня регулярно уже десять лет.

Но этот сон — как липкая паутина. Оплетает руки, ноги, сознание, и никогда не отпускает, пока я не дойду до конца сюжета. У меня еще ни разу не получилось проснуться на середине.

Утро. Я выхожу из своей спальни, подхожу к лестнице, что ведет в гостиную, и вижу на полу неподвижную фигуру отца.

Сначала, мне кажется, что это такая игра. Я смеюсь, сбегаю по ступеням, прыгаю на него, стараясь напугать и заставить вздрогнуть.

Но он не шевелится. Он больше никогда не пошевелится. На его груди красное пятно и одна маленькая дырочка. Она кажется очень несерьезной, словно от меча лилипута.

Девочка в изумлении трогает колючие от щетины холодные щеки, еще не веря в то, что случилось.

Она шепчет:

— Ты же говорил, что будешь жить всегда, пока я буду хотеть этого. Я хочу, папа. Папочка. Живи! Живи пожалуйста…

Ее слезы капают на его лицо. Но это только в сказках слезинка ребенка может изменить целый мир. А сказка в тот день кончилась.

***

Только на этом моменте оболочку мучительного сна удалось прорвать и выбраться из него в реальность. Я лежала в кровати, по щекам еще текли слезы, а сердце колотилось, как птичка в клетке. Ненавижу, когда мне снится такое. К сожалению, этот кошмар повторялся все чаще и чаще.

За окном уже светало. Я понимала, что больше не засну, так что вылезла из кровати, чем невольно разбудила Вольдемара. Он возмущенно крякнул, взглянул в окно, понял, что я вскочила ни свет ни заря, и проворчал:

— Опять тебя твой смартофон разбудил?

Поднимать меня по утрам точно в назначенное время Вольдемар считал своей обязанностью и привилегией на протяжении вот уже десяти лет, так что недавно ужасно надулся, когда я продемонстрировала ему, как работает будильник на только что купленном телефоне, и начал ужасно ревновать меня к разного рода умной технике.

— Нет. Кошмар приснился. Спи. Я на кухне посижу.

Он ехидно посмотрел на меня своим черным, как уголь, глазом.

— Какое спи, когда солнце уже встало?

Пока я приводила себя в порядок в ванне, Вольдемар уже успел выдрессировать кухонную технику, к которой я сама еще не успела привыкнуть. Насколько у него было плохо с восприятием электроники, настолько же хорошо он научился орудовать всем, что имело отношение к готовке. Конечно, творить кулинарные шедевры он не мог — да и дома этим занималась повариха — но к моменту, когда я пришла на кухню, там уже были готовы тосты и кофе. Не знаю, осилил бы Вольдемар яичницу, но ее он готовить отказывался чисто по идеологическим соображениям.

Первым делом, я подошла к календарю и зачеркнула вчерашний день. Девятый по счету. До заветной отмеченной галочкой цифры оставалось еще две недели. Конечно, меня ничего не подгоняло. Я могла прожить тут и дольше, но когда уезжала, то оптимистично обещала дому вернуться через две-три недели, а свои обещания я еще ни разу не нарушала. Правда до этого у меня не было повода их давать.

Я вспомнила какой наивной была, когда появилась тут. Мне казалось, что я приду в некое селение, поспрашиваю народ, где живет такая-то женщина, мне покажут дорогу и все. Дел то на два-три дня. Две недели я заложила, если мать переехала в другой город и придется тратить время на дорогу.

Оказавшись в Москве, я выбралась из промзоны на ближайшую большую дорогу и замерла от удивления. Столько огней! Столько домов!

Я шла тогда вдоль ночного проспекта, глазея по сторонам и понимала, что двумя днями тут точно не обойдется.

Рядом со мной притормозила машина с мигалками. Из нее вышел человек в форме. Я даже вспомнила как таких зовут — полицейский.

— Девушка, документики ваши можно посмотреть? — спросил он.

Я не поняла его просьбу и недоуменно помотала головой.

— Прописка то есть? Регистрация? По-русски то хоть немного говоришь, а? — настаивал полицейский. — Ты откуда? Узбекистан, Таджикистан?

— Нет. Я… — ненадолго пришлось задуматься, вспоминая географию, — из Китая.

— Так документы то есть? Загранпаспорт?

— Он… не со мной.

— А где? Дома? В отеле? Где живешь? — продолжал он допытываться.

Тут я поняла, что, кажется, влипла в неприятности. Я вообще не очень умела врать, а уж сочинять детали так быстро, да еще так, чтобы выглядело правдиво для этого въедливого мужчины точно бы не смогла.

— Я Лин. А вас как зовут? — спросила я и постаралась обворожительно улыбнуться.

Но ему моя улыбка почему-то не понравилась, и полицейский нахмурился:

— Капитан Дорофеев. Так, где ты живешь? Или придется проехать с нами до выяснения.

— Так вот, капитан Дорофеев, какова твоя история. Ты сейчас вспомнил об одном неотложно деле, которое тебе нужно сделать по работе. Ты сядешь в машину, скажешь напарнику, что со мной все в порядке и поедешь с ним в свое отделение полиции, чтобы завершить важное дело, — сказала я, чувствуя привычное сопротивление при произнесении ключевых слов.

Полицейский поменялся в лице, подбежал к машине, прыгнул за руль и с визгом шин стартовал с места.

— По-моему, нам надо бежать отсюда, — сказал тогда Вольдемар.

— Да вроде неплохо получилось.

— Напарник почувствует, что дело нечисто. Они могут вернуться.

Пришлось уйти с проспекта и спрятаться во дворах.

— Похоже первое, чем стоит озаботиться, так это тем, как добыть тот самый паспорт, — посоветовал Вольдемар. — Без него тут и шагу ступить нельзя.

И он действительно был прав.

Первым делом я нашла гостиницу. Это оказалось не сложным — просто шла мимо и увидела надпись «отель». Но когда в ответ на объявленную цену я выложила перед женщиной несколько золотых побрякушек, она почему-то страшно взволновалась и чуть ли не кричать на меня стала. С трудом я смогла выяснить, что мне с этим нужно сначала в какой-то «ломбард за углом». Странно, в книжках некоторые герои так делали и в отелях их чуть ли не на руках носили. Но главное, что для заселения все равно нужен был этот дурацкий паспорт.

В ломбарде на мое золото скривились:

— Без пробы. Дорого не дам.

Я пожала плечами. Меня сейчас устроили бы любые деньги.

— Хорошо, давайте паспорт, — сказал бородатый мужчина в окошке ломбарда.

— А… сейчас… забыла его там, — быстро сказала я, забрала золото и выбежала прочь.

В итоге две ночи еще мне пришлось ночевать на улице, прежде чем я смогла определить кто и как тут выдает паспорта. Тогда уж я смогла сочинить правдивую историю и только на третий день обрела заветную красную книжицу.

Зато опыт ночевок на лавочках был незабываемым. Я словно взглянула на мир с изнанки. В книгах в моей библиотеке про такое не писали: бомжи с такими язвами и болячками, которых и представить себе не могла. Нет, я читала про существование болезней, среди которых были и неизлечимые, но одно дело читать, а другое — увидеть вживую.

Когда я разжилась деньгами и придумала способ заселиться в квартиру, то поняла какой наивной была, когда отправлялась в этот город. Думала, что достаточно изучила жизнь по книжкам, а включила телевизор, так дня три сидела возле него практически не отлипая. Смотрела и с ужасом осознавала, что имею представление о реальности примерно такое же, как человек, воспитанный на романах Достоевского, оказавшийся в современности.

Я смотрела фильмы, ток-шоу, новости, сериалы — все подряд. Потом выбралась из квартиры, купила смартфон и погрузилась в интернет, и поняла, что пропала. Даже если я проведу тут год, то все равно не пойму, что именно сподвигло мать поступить так. К тому же может оказаться, что я ошибаюсь, и дело было вовсе не в ее стремлении вернуться в привычную среду обитания.

И тогда я поняла, что мне нужно социализироваться. Нужны ровесники и возможность проводить с ними много времени. Лучше всего за учебой. К счастью, как оказалось, я удачно приехала ровно к началу учебного года, так что пришлось попотеть, чтобы быть зачисленной в лучший столичный вуз.

Я с грустью посмотрела на ряд крестиков на календаре.

— Я трачу время зря!

— Сама говорила, что хочешь сначала понять, что есть такого в этом месте, — возразил Вольдемар.

— Оно слишком большое. Слишком людное. Слишком… эмоциональное. Его невозможно охватить, почувствовать, понять.

— Тогда бросай все. Делай что наметила и едем домой, — подал голос Вольдемар.

— Не могу. Прежде чем судить и карать, нужно пройти в чужих сапогах тысячу ли. Быть может, после этого ты поймешь врага настолько, что не накажешь, а посочувствуешь ему. Так отец говорил. Нужно не просто погрузиться в ее мир, а детально воссоздать все, что влияло на ее решения, и постараться понять.

— Ты о чем это? — насторожился Вольдемар.

— Так… мысли вслух, — натянуто улыбнулась я и прошла к столу.

Пока я уплетала тосты, он внимательно меня разглядывал, но ничего не спрашивал. Знал, что, если не хочу говорить, пытать бесполезно. А я не собиралась ему рассказывать, как смалодушничала вчера, прочтя на ночь какой-то дурацкий примитивный любовный роман. Тогда я еще подумала, что сама могу сочинить в сто раз лучше. А сегодня, в результате, мне страшно идти в универ, и я придумываю себе всякие теории и оправдания на тему того нафига я сделала то, что сделала.

Для первого дня и для знакомства с будущими однокурсниками, с которыми, впрочем, я вряд ли проучусь больше пары недель, требовалось ответственно подойти к внешнему виду.

Косметики у меня попросту не было — я еще не поняла, как ее использовать и, главное, зачем — так что решила не экспериментировать в такой ответственный день. Благо природа и родители наградили меня и без того яркой внешностью. Волосы я просто собрала в конский хвост — мне казалось, что он всегда мне шел, подчеркивая овал лица и острые скулы. А вот насчет одежды задумалась: слишком экстравагантной, наверное, заявляться не стоило. С другой стороны, серой мышью я просто физически не могла быть. Я прекрасно понимала, что, как бы ни старалась, но со своей азиатской внешностью все равно буду отличаться от однокурсников и привлекать внимание.

Я вообще впервые в жизни шла знакомиться с таким количеством людей и, честно говоря, не представляла себе, как это происходит, хотя пересмотрела на днях несколько фильмов про жизнь студентов. То, что я видела на экране, откровенно пугало. Диапазон того, что меня ожидало, был слишком широк. Я была готова и к тому, что придется с кем-то драться, как показали в каком-то англоязычном кино, так и к тому, что меня все будут сторониться и откажутся разговаривать, потому что я странная. А еще в фильмах все были настолько эмоциональными! Мимика и интонации оказывается значили чуть ли не больше, чем слова. А для меня это был абсолютно незнакомый мир.

«Когда не знаешь, как поступить, поступай по правилам», — говорил отец. Решила последовать его совету: выбрала мои родовые цвета — ржавый и черный. Надела длинную черную юбку с красно-коричневыми нитями и вставками, черную атласную блузку и красно-коричневую кожаную курточку. Скип по моему приказу перетек с шеи на запястье и прикинулся металлическим браслетом примерно такого же цвета — то ли ржавого железа, то ли сильно потускневшей красной меди.

— Не хватает брошки под цвет глаз. У тебя была такая с сапфиром цвета горечавки, — заметил Вольдемар, пристроившись на дверце шкафа, — а то пока получается слишком агрессивно. Парней отпугнет.

Если целью моего визита было совершение правосудия, то он откровенно и не скрываясь заявлял о матримониальных планах. Проще говоря, Вольдемар надеялся, что я встречу тут жениха.

Брошь из красного золота с глубоким синим камнем нашлась на самом дне нефритовой шкатулки с драгоценностями. Она действительно поразительно шла к глазам. Вольдемар не ошибся. Как всегда.

— И вообще имей в виду: с мужчинами аккуратнее надо. Девица должна демонстрировать скромность и короткий ум, чтобы парень рядом с ней чувствовал себя умным, храбрым и сильным героем… — продолжил он читать нотации.

Если бы это все так работало. Со мной тут уже два раза пытались познакомиться. Один неожиданно подсел в кафе. Готовить из местных продуктов на незнакомой кухне я не решалась, так что ела тогда исключительно в ближайшем торговом центре на фудкорте. К тому же в тот момент я еще ничего толком не знала о местных нравах и правилах ведения беседы. Он поговорил со мной минут пять, и несмотря на то, что я предельно честно и максимально ответственно отвечала на его вопросы, сначала попросил хоть как-то реагировать на его слова — тут я вообще не поняла, потому что я же старательно отвечала на все — а потом заявил, что я «какая-то замороченная и со мной сложно» и ушел.

Не могу сказать, чтобы я была как-то заинтересована в мужчинах — лично у меня была совсем другая цель — но все равно было интересно: каково это. До этого я читала про отношения только в книгах. Конечно, любовных романов, как тот, что я проглотила вчера, в моей домашней библиотеке не было: папа, видимо, заботился о моей нравственности и там стояла сплошь проверенная классика, но все-таки, я считала, что кое-что понимала в том, как разговаривать с мужчинами. Меня учили Скарлетт О’Хара, Джейн Эйр, Джулия Ламберт и даже Катя из «Двух капитанов». Но, видимо, в чем-то серьезно ошибалась. Самое обидное, что даже не поняла, что не так сказала.

Со вторым неожиданным ухажером я попыталась быть загадочно-молчаливой и томно улыбалась. В каком-то из классических романов упомянули, что мужчину главное внимательно слушать. К тому же папа говорил, что у меня красивая улыбка. Так этот кавалер вскоре честно признался, что весь вечер опасался, что я маньячка или вампирша и просто жду момента, когда вцепиться ему в горло. Он ушел, даже не спросив номер. Правда я бы его и не дала, потому что у меня тогда и не было еще телефона.

Может дело было во внешности — я была вся в папу: худая настолько, что иногда на улице от женщин слышала вслед презрительное шепотом «анорексичка». К тому же еще и высокая. Еще не «каланча», но наверняка многие юноши могли чувствовать дискомфорт, от того, что они ниже меня. При этом груди почти нет. Попы тоже. Зато мышц хватает — спасибо традиционной ежедневной зарядке, и занятиям, за которыми тщательно следил Вольдемар. И я подозревала, что это тоже может быть проблемой: когда у тебя кубики на прессе есть, а у юноши, претендующего на то, чтобы быть рядом с тобой, их нет. На практике не проверяла, но читала, что такие ранимые существа, как мужчины, это сложно переживают.

А еще кожа — бледная, практически белая даже после недели на еще почти летнем местном солнце. На висках все жилки просвечивают. Как контраст: волосы и глаза черные как крыло Вольдемара и нос с еле заметной горбинкой. Зато губы яркие без всякой помады. Это уже в маму. Победительницу конкурса «Красавица Москвы» какого-то там года. Надеюсь, это единственное, что мне от нее досталось.

В общем, я была прямой противоположностью образу русской широкобедрой красавицы-блондинки с осиной талией и грудью пятого размера, так что удивлялась чего вдруг вообще ко мне на улице приставать пытаются. И тем более не понимала почему они вдруг так быстро сбегали. Для них то я совсем не опасная.

–… скоро старой девой станешь… — продолжал бубнить Вольдемар.

Я зло толкнула дверцу шкафа, на которой он сидел, надеясь прищемить ему лапы, но он был начеку и успел взлететь.

— Мне только что стукнуло семнадцать! Какая, к лешему, старая дева?! — взбесилась я.

— По паспорту восемнадцать!

— Мало ли чего в этой филькиной грамоте написано! Сам советовал: лучше быть совершеннолетней, проблем будет меньше, — с издевкой скопировала я его менторский тон.

— Во времена моей молодости девок в четырнадцать замуж выдавали, а в семнадцать полагалось уже двойню иметь, — проворчал он, усаживаясь на подоконник.

— Пятьсот лет назад? Ты еще этикет неандертальцев вспомни, — съязвила я. — Дубиной по башке и тащи красавицу в пещеру. Ты же весь день без меня тут новости смотришь. Должен был слышать про новые веяния. Какое замужество? Слышал, что сейчас в моде не семья, а сильные самостоятельные девушки, строящие карьеру. А еще же есть гендерфлюидность и все такое… — я решила над ним поиздеваться.

— Ты, Лин, это брось! — грозно сказал он. — Мы с отцом тебя не такой воспитывали! Есть же вечные ценности!

— К сожалению, я убедилась, что все вечное — смертно, — резко потеряв аппетит к шуткам, грустно произнесла я.

Вольдемар заткнулся на полуслове и отвернулся к окну. Потом принялся чистить перья. Он всегда так делал, когда смущался, и не знал, чего сказать.

— Восемь ноль-ноль, — наконец произнес он. — Выходить пора, а то опоздаешь.

Чувство времени у него было абсолютное. Можно было часы сверять.

Я скептически посмотрела в окно.

— Дождь будет?

— После двух, — флегматично ответил он.

При желании Вольдемар мог уделать всех телевизионных синоптиков по точности прогноза. Как у него это выходило до сих пор не понимала.

Пришлось взять еще и зонтик.

— Ты на такси? — поинтересовался он.

— Нет. Надо экономить. Папино наследство не бесконечно.

Вольдемар фыркнул. Ну да, я на себе приперла целый пуд золота, совершенно не понимая его реальную стоимость. Оказалось, что такими темпами, как сейчас, я буду тратить его еще лет сто, а если рассчитывала уехать через неделю-две, то теоретически пачками пятитысячных купюр я могла швыряться налево и направо и печку топить. Это теоретически. Практически все было далеко не так просто. Вольдемар не представлял каково это: ходить по ломбардам, менять золото на рубли, оправдываясь, что не украла, но и где такое взяла сказать не можешь. Рано или поздно кто-нибудь из них вызовет полицию, та пробьет паспорт, выяснит, что он фальшивый, и меня на самом деле как гражданки просто не существует, проведут обыск и тогда меня будут ожидать такие приключения, о которых даже думать не хотелось. В общем, чем реже ходить в ломбарды, тем лучше.

В качестве ответа у меня сходу родилось хокку:

Золотое кимоно,

но идет пешком самурай:

поиздержался.

— Ритм неверный, — фыркнул Вольдемар.

— Язык тоже, — ответила я и вышла из квартиры.