#НАХРЕНЁБЩЕСТВО

Григорий Аркатов, 2019

Тантра, любовь, секс… Что нужно человеку, живущему в современном мегаполисе? Возможно, он просто хочет быть счастливым. Вставать с утра и не задумываться о кредите в банке и о просроченных алиментах, о повышении цен на бензин и дефиците мест для парковки… Но где же найти это вожделенное счастье? Как прикоснуться к нему? Как впустить его в себя? Как и большинство из вас, я искал информацию в сети, искал нужных людей, с которыми мне станет хорошо, посещал всевозможные тренинги, где обещали свет в конце тоннеля… Сейчас перед вами результат всего этого, перед вами моя новая книга, прошедшая через боль и радость личных переживаний. Она помогла мне. Возможно, она поможет и вам.

© Аркатов Г.

* * *

Посвящается АДИ

#первый

Я смотрю в зеркало.

— Я люблю тебя.

Мои слова обращены к моему отражению.

Я продолжаю смотреть. Впалые щеки, тяжелый взгляд… Выгляжу немного уставшим. Жизнь измотала.

— Спасибо.

Моя искренняя благодарность обращена к тому, кого я слишком долго игнорировал.

Это я сам.

Я слишком долго слушал других людей. Они говорили много и разное. Им не нравилось мое тело, им не нравился я, им не нравились мои поступки.

И я их слушал.

В этом была моя главная ошибка.

Я был ребёнком и поэтому наивно считал, что другие люди глаголют истину. Ложь! Они говорили лишь то, что удобно дополняло их ущербную картину мира.

Второй моей ошибкой было неуместное стремление стать частью этого ущербного мира. Я не понимал, что «я» есть единственный мир, который мне нужен. В нем есть все!

— Толстогубый!

— Жираф с длинной шеей!

— Дистрофик!

— Чересчур умный!

— Настырный!

«Сколько же злобы в этих людях? Зачем они меня мучают?» — думал тот ребенок.

Я не понимал, что все это были лишь миражи, отблески далеких галактик чужих миров, наполненных болью и отчаянием, что это чужая отрава, которая мне не нужна.

— Это тяжело, но я справлюсь. Просто нам нужно чаще встречаться лицом к лицу.

Глаза в отражении наполнились слезами. Глубокая боль пронзила тело.

— Да. Я знаю. Только все это не важно. У меня получится.

Что именно?

Справиться со всей ерундой, забившей мне мозг!

Это, несомненно, будет тяжело. Это уже сейчас тяжело. Я смотрю на руки, ноги, торс, гениталии и вижу не себя, я вижу чужие шаблоны восприятия, живущие в моей голове.

— У меня получится, — повторяю я, — У нас получится.

Мои пальцы с нежностью и любовью пробежались по груди. Они смыкаются над сердцем.

— Я здесь и я есть. Я в гармонии с собой и миром.

Ритуал завершён. И теперь нужно идти заниматься другими делами.

Справа от меня на вешалке висит белая рубашка. Слева на стуле располагаются трусы, носки и ремень.

«Начну с мелких деталей туалета», — решаю я.

Разобравшись с мелочью, я с наслаждением погружаюсь в мягкую хлопчатобумажную ткань.

— Как тебе? — спрашиваю я у своего отражения в зеркале.

Другой «я» выглядит довольным, удовлетворённым.

— К ней я выбрал вот эту чёрную бабочку…

Отражение удивилось.

— Знаю… Я никогда не носил галстук-бабочку. Но тут подумал: почему нет?

Огонёк игривости блестит в моих глазах, и я понимаю, что другой «я» поддерживает мой эксперимент.

— Спасибо.

На мгновение я отхожу от зеркала. Нужно дойти до шкафа и натянуть штаны. А еще захватить пиджак.

— Как тебе?

Поглаживая ладонями рукава и отвороты, я излучаю восторг.

— Настоящая английская ткань, идеальный итальянский покрой, безупречный чёрный цвет…

Я знал, что он меня поймёт.

— Ну, вот и все!

Отражение улыбнулось.

— Пожелай мне удачи.

В уголке рта появилась легкая печаль.

— Да, да… Но это нужно сделать. Этого никак не избежать.

И снова улыбка.

Немного погодя я вышел из комнаты и плотно запер за собой дверь.

— Начало положено.

Чёрные замшевые туфли мягко перемещались вниз по ступенькам, крытым темно-синим вельветом. Внизу меня ждал Сурен.

— Здравия, хозяин.

— И тебе того же.

— Будут особые указания?

— Я жду посылку.

— Ещё не доставили.

— А это что?

Я имел в виду большое серебреное блюдо в руках моего дворецкого, поверх которого небрежно лежала большая стопка конвертов.

— Письма с извинениями, — ответил дворецкий и в повиновении склонил голову вперёд.

Я сделал ещё несколько шагов вниз. Была возможность подумать…

Сурен.

Я приобрёл его чуть больше трёх сотен лет назад на невольничьем рынке города Сторобаска, столицы бандитской планетарной колонии Пять из звездной системы Восемь. С идентификацией галактики я так и не разобрался. Возникли другие дела. Наверное, более важные.

По деньгам в принципе получилось недорого. Всего три тысячи рублей. На Сторобаске ценят русские деньги. Говорят, что у них какой-то особенный запах. А в плане эксплуатации вообще одна сплошная выгода: кушать Сурен не просил, жил в чулане, да и глаза лишний раз не мозолил.

Кроме того, мне очень нравился его специфический внешний инопланетный вид. Вытянутая треугольная голова, глаза сразу под ушами, клювоподобный рот с хищными клыками, зелёная кожа, трёхпалые кисти рук — такое может либо присниться в страшном сне, либо жить в моем доме.

А ещё эта особая манера одеваться…

Кажется, его родные из других миров постоянно присылали ему что-то новое и необычное. Вот и сегодня мой дворецкий был одет как на праздник…

Собственно, а почему бы и нет?

Это можно было назвать свитером или пуловером с глубоким округлым вырезом в области шеи. Только вот он ниспадал до пола, и тут этимология впадала в ступор.

— Мне нравится цвет, — сказал я.

— Благодарю, хозяин.

Цвет действительно был прекрасен. Салатовый с крупинками небесно-голубого, розового и сочно-желтого.

Ещё несколько шагов по темно-синему вельвету привели меня к неприятному вопросу.

— То есть они не приедут?

— Думаю, что нет.

— Они как-то объяснились?

— Письма доставил курьер. В каждом случае свой собственный.

— И ни слова?

— Нет. Но…

Я с досады сжал кулаки. Однако тут же вспомнил про прозвучавшее в конце реплики «но».

— Ты что-то говорил? — с надеждой в сердце поинтересовался я у слуги.

Он снова покорно склонил голову вперёд.

— В гостиной вас ожидает довольно странный персонаж.

— Насколько странный?

— Очень.

— Кто он?

— Я не знаю.

— Он что-то сказал?

— Вроде бы: помни о смерти. Или же я неправильно перевёл.

Ненужный гость в моем доме — это меня разозлило. Я ждал нужных, но те, судя по всему, меня беспардонно отвергли. Это меня, естественно, обидело, ранило до самой глубины души.

«Обязательно нужно на ком-то оторваться», — прошептал разум.

Обычно я его не слушал. Но сегодня был особый случай. Сегодня можно было позволить себе все.

— Кто вы?! — грозно рявкнул я, врываясь в гостиную.

— Здравствуй, Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя!

Вот теперь я был по-настоящему в шоке. Посреди моей гостиной гротескно рапортовал римский легионер.

Я хотел было что-то сказать ему в ответ, но получилось лишь:

— О…

А потом я поспешил покинуть гостиную.

— Что прикажите делать, хозяин? — спросил осторожно приблизившийся ко мне Сурен.

Он, конечно же, понимал, что мне нужно немного отдышаться после такого вот сюрприза. Но и бездействовать он тоже не мог.

— Я могу перегрызть этому человеку горло, а потом расчленить. Такое мясо потом удастся выгодно продать на базаре в отделе мясных деликатесов…

Сделав ещё один жадный глоток воздуха, я посмотрел в блестящие оранжевые глаза дворецкого. Он явно был серьёзен. Он не шутил.

— Мне бы сначала хотелось узнать кто он и чего хочет.

С этой мыслью я направился обратно в гостиную. Легионер был по-прежнему там. Он никуда не делся и пребывал в неизменной позе боевого патриотизма.

— Откуда вы и что вам нужно? — рявкнул я с порога.

На этот раз мое намерение было куда более настойчиво и неотступно.

— Даю, чтобы ты дал; делаю, чтобы ты сделал.

— И что это значит?

— Я — Бог из машины.

— С каких пор?

— Всегда.

«Ну, вот и отлично», — подумал я.

— Сурен!

Дворецкий прибыл по моему зову в одну сотую долю мгновения.

— Да, хозяин.

— Делай с ним, что ты там хотел. Я умываю руки.

Махнув рукой в сторону римского легионера, мое тело сделало шаг восвояси.

— Хорошо, хозяин.

Дворецкий был рад стараться. Но радоваться или улыбаться он не умел. Лицо и вся остальная физиология были заточены под совсем другое.

— Все сделаю.

Я уже ожидал услышать за спиной звериный рык и чавканье зубастых челюстей. Но вместо этого раздался истошный стон:

— Сынок!

Меня словно пробило молнией. Я медленно и с дрожью в коленях развернулся. Слишком уж мне был знаком этот голос и эта манера просить у меня особого внимания.

Вновь оказавшись лицом к лицу с римским легионером, у не увидел в нем никаких внешних перемен. Он был все тем же самым человеком из незнакомого мне прошлого.

— Что это значит? — спросил я, а сам сверлил взглядом то древнеримского бойца, то оскалившегося дворецкого.

В каждом из них я видел того, кем каждого из них считал. Никакие отклонения не проявляли себя.

Но тогда кто попытался напомнить мне о моей матери?

Непонятно.

Я медленно утекал из пространства в растерянность.

— И даже когда рана зажила, шрам остается.

Снова звучал вполне нормальный голос римского легионера, за что хотелось прибить или придушить.

И вдруг сразу:

— Сынок!

Я видел, как мужской рот открывается и закрывается. Я видел, как шевелятся губы. Здесь нельзя было ошибиться.

— Это уловка? — спросил я.

— Нет, — ответил легионер и топнул ногой.

— Тогда зачем это?

— Ты звал меня.

— Кого? Тебя?

Я попытался рассмеяться. Но почему-то было слишком уж грустно.

— Я — твоя мать.

— Серьезно?

Легионер и впрямь выглядел серьёзным. Он не шутил.

— Ты просил меня прийти. Ты хотел поговорить и я пришла.

— Нет, нет, нет…

Я схватился за голову, потом обратился к дворецкому:

— Убери это отсюда!

При этом я почти визжал.

— Как? — спросил дворецкий.

Он хотел четких указаний. И он понимал, что я не смогу позволить ему убить свою мать или то, чем она здесь и сейчас казалась. Даже пускай ещё вчера я ненавидел ее всем сердцем.

— Почем мне знать?!

— Простите…

Когда стало совсем невмоготу, я попросил:

— Уйди, — а сам неторопливо опустился на пол.

Была минута молчания. Затем легионер снова заговорил:

— Никто не будет долго счастлив преступлениями.

— Это ты обо мне? Или о себе?

— Это важно?

— Для меня «да».

Я поднял глаза. Сидеть и наслаждаться кривизной паркетных пластинок — это скучно. И только лишь если есть острая потребность сбежать от самого себя, можно найти в этом особый вычурный и абстрактный интерес. К тому же ягодицам было отнюдь не мягко и неудобно.

Я резко вернулся в вертикальное положение тела.

— Ты никогда не знала и не слушала меня. Вот и сейчас точно также. Зачем ты приперлась в этом идиотском образе?

Я ждал извинений, слез в глазах и эмоциональных рукоплесканий. Но холодному голосу римского легионера было чуждо все выше перечисленное.

— Я пришел таким, потому что это и есть я. И разве ты сам не делал все то, в чем меня обвиняешь?

В моих мыслях произошла заминка.

— Здесь мертвые живы, здесь немые говорят, — сказал я.

Мне тоже были знакомы латинские поговорки.

— Вот видишь…

Но я не видел, а лишь слышал. Я смотрел, но не понимал.

— И что мы будем с этим делать?

— Откуда мне знать? Это ты хотел общения.

— И то правда.

— Тогда валяй.

Но слов не было. Они застряли в горле и не спешили вываливаться на язык.

— Странно…

— Что именно?

— Ты и я.

Мы смотрели друг на друга. Я — на самого настоящего легионера в шлеме и со щитом, он — на человека в шикарном костюме и с бабочкой. Никто бы не поверил в реальность такой встречи. Однако она действительно случилась.

— Чаю? — спросил я, когда вопросы, которые так старательно готовились многие годы, так и не захотели проявляться.

Мне стала ясна вся бесполезность дальнейших усилий. Я сдался в своей настойчивой убежденности отыскать преступную вину свой матери. Я оказался не готов к этой встрече. Она тоже.

— Хочешь с чабрецом?

— Всегда.

— Так и поступим.

На этот раз дворецкого не пришлось звать. Его природная интуиция с лихвой оправдала вложенные деньги.

— Уже готово, хозяин, — заботливо произнёс он и закатил в гостиную десертный столик с глиняным чайником и тонкими фарфоровыми чашками.

— Спасибо, Сурен.

Дворецкий молча расставил чашки, разлил чай и выложил на блюдце кубики сахара и несколько печенек. Затем он удалился.

— Пожалуйста, — сказал я, приглашая к столу свою мать, выглядевшую как римский легионер.

Стульев в моей гостиной не было, как впрочем, не было и другой мебели и иного убранства. Мне нравилось принимать гостей стоя. В этом состоял мой личный эксгибиционизм. Однако тому, кто привык спать на голой земле, было плевать на искусственно взращённые неудобства. Он мог выдержать любую блажь с моей стороны.

— Мне два кусочка сахара, — сказал легионер, подойдя к столу.

— А я пью несладкий.

— С каких это пор?

— С тех пор, как тебя не стало.

— Но я ведь не умерла. Я все ещё жива.

Два белых кубика с легким бульканьем нырнули под темно-коричневую поверхность. Чайная ложка задребезжала по стенкам.

— Ты же знаешь об этом? — спросил легионер, мешая мне спокойно проводить чайную церемонию.

Я не ответил.

Я продолжал помешивать, помешивать, помешивать… Казалось, мне нравится гипнотизировать себя этим процессом.

— Ответь мне, пожалуйста.

В легионере вновь проснулся жалобный женский голосок. Он знал как правильного на меня надавить.

— Давай лучше помолчим, — в свою очередь попросил я.

— Но ты же хотел поговорить…

Легионер с удивлением вздернул брови.

— Это было слишком давно и неправда. Я лишь хотел, чтобы ты была рядом, чтобы ты слушала меня, чтобы понимала…

— Я здесь.

— Нет, тебе как обычно нужно нечто другое, не связанное со мной. Ты лишь притворяешься.

— И что же, по-твоему, происходит?

— Не знаю. Я лишь чувствую, что ты лжёшь.

— Уверен?

— На все сто.

— И что ты сделаешь?

— Не знаю.

Но я знал. Я тоже лгал как и моя мать. Возможно, это наследственное. Гнилая генетическая линия передалась от матери к сыну.

Я знал, чего хочу. И кровь медленно закипала от осознания этого неукротимого желания.

— Как тебе это?! — злобно прокричал я.

И пока воздух рассекала мощная звуковая волна моего голоса, в стену летела тонкая фарфоровая чашка вместе с напитком, вместе с растворявшимся сахаром и куском металла, именуемым ложкой.

— Что ты наделал? — это был знакомый упрёк.

— Исполнял своё заветное желание.

— Полегчало?

— Нет.

— Ты обещал мне чай.

— Можешь выпить мой.

Я вышел из гостиной с твёрдым обещанием:

«Хватит!»

В прихожей меня ждал Сурен. В его руках опять удерживалось большое серебряное блюдо с конвертами.

— Все хорошо, хозяин? — спросил он.

— Нет. Ничего хорошего, — с тяжелым вздохом ответил я и направился в комнату, которая расценивалась мной как «комната для медитаций».

На самом деле в ней не было ни ковриков, ни бубнов. И даже идолы и истуканы хранились в совершенно противоположной части дома. Мне просто нравилась эта комната больше всех остальных, и поэтому я проводил в ней львиную долю своего времени. Чёрные стены, изумрудный пол, темно-красные шторы… А ещё я разместил в ней изящную мебель. Это был особый набор из круглого стола небесно-голубого цвета и раскладной деревянный стул с обожженной и лакированной поверхностью. Его мне подарили в одном из путешествий в Средний мир лет сто назад или около того.

— Вам что-то нужно, хозяин?

Я молчал, пока усаживался на заранее приготовленный стул. Я молчал, пока пытался спустить гнев и раздражение через обутые ступни ног поглубже в пол.

Сурен меня не торопил.

— Распахни шторы, — потребовал я, когда оказался готов.

Сурен повиновался. Он дернул за тонкую нить рядом с дверным проходом, и темно-красные шторы поползли в стороны.

— Хорошее утро, — сказал я, наблюдая за тем, как большое фиолетовое солнце медленно поднимается над горизонтом.

— Это вечер, хозяин.

Я перевёл взгляд с солнца на слугу, вспомнил кое-то важное — альтернативные законы своей собственной Вселенной, и прошептал:

— Верно. Ты абсолютно прав.

На пике этого внезапного осознания я произвёл щелчок пальцами правой руки.

— Мы с тобой слишком долго ничего не меняли. Триста лет все же долгий срок. Как думаешь?

Я отчаянно надеялся на дельный и искренний ответ дворецкого. Но он был лишь слугой, которому было наказано судьбой во всем со мной соглашаться. И поэтому он молчал. Он не делал предложений и предположений.

Мне снова пришлось разбираться самому.

— Что ж…

За окном помимо фиолетового солнца присутствовали светло-оранжевые горы и салатовая поросль у подножия этих каменных глыб. Фоном всего пейзажа было розовое небо. Сейчас мне сложно вспомнить, что именно нарисовало в моей голове эту кислотную картину. Определенно к этому имели отношение вещества, но какие?..

«Бог их знает!»

— Давай уже! — потребовал я от дворецкого, имея в виду поднос с письмами.

Сурен послушно уложил поднос на небесно-голубую поверхность стола. Я протянул руку и выхватил из стопки первое попавшееся.

— Сейчас посмотрим.

Сурен протянул мне короткий крючковидный нож. Я сделал нужное движение и рассек складку конверта.

— Итак…

Мои глаза неторопливо забегали по печатному тексту. Буквы стали последовательно объединяться в слова и предложения. Затем начал проступать смысл всего повествования.

— Хочешь послушать? — спросил я у дворецкого.

Тот опять закостенел, не зная, что ответить. И тогда мне пришлось самому принимать решение.

— Ладно, слушай…

— С радостью, хозяин.

«Но ты ведь не знаешь, что есть радость?»

Дальше я прочитал вслух письмо:

«Здравствуй, дорогой друг.

Ты просил, что бы «Я» пришло к тебе на твой праздник жизни, но мне оказалась категорически непонятна причина твоей радости. Что? Зачем? Почему? Поэтому «Я» предпочло остаться дома до тех пор, пока ты не найдёшь действительных причин для моих телодвижений.

Прошу меня простить за неудобную прямоту. С искренней любовью. Твоё «Я».

— Как тебе?

Да что я спрашиваю? И так все понятно. Ни слов, ни маломальской мимики. У моего дворецкого век и тех не было. Ими он мог бы хоть как-то прореагировать. Но не судьба.

Моя рука отложила в сторону вскрытое и только что прочитанное письмо, затем потянулась к остальным стопке.

— Дзын! Дзын!..

Рука очень хотела, но так и не достигла намеченной цели. Звонок в дверь спутал мои планы. Пришлось задуматься о другом.

— Думаю, это прибыла моя посылка.

— Надеюсь, хозяин.

— Реши вопрос, — приказал я.

Сурен сдвинулся с места согласно направлению к источнику звука.

— Дзын! Дзын!..

Я же положил обе руки себе на колени. Мое бытие сосредоточилось на внутренних ощущениях. Внутри клокотало лёгкое волнение.

«Наконец-то!» — с некоторым торжеством думал я.

Волнение плавно перетекало в ликование.

Я ждал слишком долго этого революционного момента. И потому мне очень не хотелось случайно спугнуть госпожу удачу. Так что я постарался осторожно сдвинуть фокус внимания на нечто нейтральное и безобидное. Я посмотрел в окно.

«Чего-то там не хватает…».

Удачный приём.

Когда-то я был очень увлечён созданием этого прекрасного вида из окна. Моя фантазия оттачивала каждую мелочь, каждую деталь. Но потом творческий пыл поутих, угас былой задор движения в непознанное, и я забросил неблагодарное дело самокопания творца. Как результат, возникло предположение, что части целого обязаны самостоятельно войти в трансперсональную гармонию и тем самым создать подлинное совершенство. Так вот я разрешил своему идейному продукту самостоятельное развитие.

Но что в итоге?

«Все же чего-то не хватает…», — продолжал мысленно настаивать я.

— Хозяин, вас просят подписать уведомление о вручении.

Скрипучий голос дворецкого не дал мне домыслить. Я снова оставил оранжевые горы и салатовую долину на произвол судьбы и среагировал на зов банальности.

— Где? — спросил я.

Кисть правой руки в полной бессознанке дернулась вперёд, предлагая свои приземлённые услуги.

— Здесь, — палец курьера указал на галочку внизу клочка бумаги.

— Хорошо, — сказал я и без заминки черканул витиеватую закорючку.

— Спасибо.

— Это вам спасибо.

Секундой позже курьер поставил на небесно-голубую гладь стола картонную коробку средней величины.

— Она там? — спросил я.

Курьер был человеком и в отличие от моего дворецкого умел моргать и удивляться.

— Кто «она»?

— Вы не в курсе?

— О чем?

Я достаточно быстро понял, что репликами недоумения не стоит увлекаться. Не этого я ждал долгие триста лет.

— Сурен, расплатись с человеком.

— Как скажите, хозяин.

Навязанные лишние мысли немножко попридержали уход курьера. Он, также как и я, начал накручивать себя не к месту и не по делу. Но мой инопланетный дворецкий имел цепкую и болезненную хватку трёхпалой ладонью. И этот нюанс всегда работал как самый веский аргумент.

— Хозяин считает, что вам пора.

— Хорошо-хорошо…

Вскоре и дворецкий, и курьер исчезли из поля зрения. Я же остался наедине с картонной коробкой.

«Наконец-то!»

В пределах досягаемости находился крючковидный нож. Я встал со стула. Слюна предвкушения скопилась в углу рта.

— Спасибо и до свидания. Удачного пути. Не спотыкайтесь, пожалуйста…

Сурен как самый старательный слуга выучил все дежурные фразы. Но применял он их обычно не к месту и всем скопом.

Но мне было не до его окультуривания. В тот момент в особенности.

Крючковидный нож был хорошо заточен. Он рассек клейкую ленту одним резким движением.

— Ну, здравствуйте, Александр Дмитриевич!

Едва картонные створки были раздвинуты, мое удовольствие оказалось на пике.

— Как вам живётся?

Мне понравилась моя жестокая шутка. Отрубленной голове из коробки — нет. Она недовольно сморщила гримасу.

— Как же так, Александр Дмитриевич?..

Но слишком долго издеваться оказалось скучно.

— Вы слишком депрессивно выглядите… Пойду-ка я от вас…

На этой торжественной ноте я оставил нож, оставил картонную коробку вместе с одиозным содержимым и вышел из «комнаты для медитаций». Впрочем, чтобы не было чересчур скучно, я прихватил с собой несколько писем с серебряного подноса и сунул их в карман пиджака.

— Пока-пока. Держитесь позитива, Александр Дмитриевич.

Кажется, мой бывший лечащий врач попытался промычать что-то членораздельное. Не получилось. Ксандарианский палач действовал умело и рубил точно по голосовым связкам. Он не любил посмертную болтовню своих жертв. Его заказчики обычно его поддерживали.

— Ещё раз говорю: рад нашей встрече.

— Му-му…

В прихожей я надеялся застать своего верного дворецкого, но он, избавившись от курьера доставки, куда-то и сам запропастился.

— Сурен! — позвал я слугу.

Однако Сурен ни откуда не выскочил, как это обычно бывало. Это было на него не похоже.

Я подождал минутку и снова ничего не произошло. Было досадно.

— Сурен!

И снова никакого ответа.

«Разберусь потом. Сейчас нет для этого настроения», — таким стало мое решение, после которого я начал искать себе новое развлечение.

Я искал его минут десять-пятнадцать: ходил туда-сюда из комнаты в комнату. Цеплялся взглядом то за одно, то за другое. И все без толку. Все было предельно узнаваемым и постылым.

Наконец рука толкнула входную дверь.

— Вы уверены, что хотите покинуть пределы уютного комфортабельного дома?

— Уверен, — ответил я.

— Точно?

— Точно-точно.

— Это опасно.

— Да и черт с ним.

Сегодня меня не могла переубедить даже самая дотошная дверь. Впрочем, она не оставляла попыток.

— Ради вашей безопасности наша охранная компания рекомендует соблюсти протоколы семь и девять. При невыполнении этих условий наша компания снимает с себя ответственность. Вы осознаете это?

— Осознаю.

— Мы выслали вам на почту официальное уведомление о снятии ответственности. От вас требуется письменное подтверждение.

Я никогда прежде не выходил за порог и потому только сейчас узнал, что входная дверь моего дома способна выдавать не в меру много слов и предложений. Возможно, она даже хотела свести меня с ума.

Пришлось с этим разбираться в срочном порядке. Для этого я вынул изо рта изрядно потисканную жвачку и наглухо заклеил ею миниатюрный дверной динамик, расположенный на уровне лица.

— Бу-бу…, — несмотря на затычку из двери продолжали вырываться звуки, но это было уже не столь звонко и агрессивно.

После этого мне сразу стало спокойней жить. Больше никто не перечил и не запрещал ходить туда, куда не нужно.

— Слава богу, — сказал я, наконец-то шагнув за порог.

Там, за порогом, в лицо ударил яркий солнечный свет. Мягкий порыв ветра погладил шершавые щеки.

Я огляделся по сторонам.

Вид из моего любимого окна в «комнате для медитаций» был иллюзорно прекрасен. Но настоящее живое присутствие — это совсем другое дело.

Я сделал шаг вперёд.

— Здравствуй, мой прекрасный мир!

Эти слова вырвались из меня сами собой. А потом я внезапно заплакал.

«Что со мной?»

Слезы текли и текли, капали на деревянный настил крыльца.

«Почему я плачу? Зачем? Какова странная причина такого неожиданного пробуждения эмоций?»

Вокруг не было никого из людей. Да и инопланетяне куда-то задевались. Оставалась лишь вычурная природа. А значит, никто не мог ответить на мои слезливые вопросы. Трава, горы, небо, песок — все они представляли собой одно сплошное молчание.

«Почему?»

Я задрал голову высоко вверх. Я продолжал лить слезы.

Мне было больно.

И в голове свербел один и тот же закадычный вопрос:

«А если бы здесь был некто с даром речи? Что тогда?»

Интересный вопрос.

Целых триста лет я жил в идеальном жилище с идеальным видом из окна и идеальным слугой. И сегодня это закончилось.

«Я знал, что так будет?»

Конечно же, знал. Более того, надеялся и верил.

Деревянное крыльцо было невысоким. Оно имело всего три ступеньки, выкрашенные в лиловый цвет.

«Кто-то его красил. Наверное, каждый год, обновляя поверхность, нивелируя последствия солнечных вспышек и проливных дождей. И кто же он? Где он?»

Я сделал шаг прочь от дома. Деревянный настил под ногами приятно заскрипел. Это было что-то новое, не обрамлённое в трехсотлетние привычки. От этого наслаждения даже слезы отступили.

— Ура! — вырвалось из груди.

И словно окрылённый новизной лёгочных вибраций, я резво спустился по ступенькам, затем пошёл дальше, не стал останавливаться.

Когда кончился деревянный настил, начался шуршащий под подошвами песок. Ему на смену пришла мягкая сочная трава. Я шагал вперёд, почти бежал, не желая останавливаться.

И вдруг…

— Ай!..

Так мне пришлось убедиться, что зачастую от наших желаний мало что зависит. Я не стал исключением. Инерция движения сделала мне очень больно. Я со всего маху угодил носком правой туфли во что-то очень твёрдое и в результате едва не переломил большой палец.

«Что ж так больно?» — спрашивал я, хватаясь рукой за раненую ступню.

Но правильнее было бы спросить:

«А во что я собственно врезался?»

Я действительно задал этот вопрос, но только позже, когда боль в большом пальце пошла на убыль. И тогда я смотрел во все глаза, пытаясь разобраться и увидеть причину. Но я видел все те же горы и все прочие природные достопримечательности.

— Тук-тук!

Голос из-за спины заставил меня вздрогнуть и испугаться.

Я повернулся.

— А ты здесь что делаешь?

Мой взгляд непреднамеренно упёрся в римского легионера, от которого я прежде чудом избавился.

— Слежу за тобой.

— Зачем?

— Я твоя мать.

— Кажется, мы уже решили этот вопрос.

— Вовсе нет.

Понимая, что бессмысленно спорить, я вернулся к поиску причины. Правая нога болела, левой ногой рисковать не хотелось, так что я вытянул левую руку вперёд и попытался нащупать невидимую преграду.

— Что там? — спросил римский легионер.

— Кажись, стена. По ощущениям — стекло, но не хрупкое.

Высоко над головой раздался птичий возглас:

— Кар-р-р!

Я посмотрел вверх, чтобы убедиться.

— У нас здесь есть вороны?

— Ты меня спрашиваешь?

Римский легионер внезапно проявил чудеса сарказма. Впрочем, для моей матери это было не в новинку.

— Мне казалось, ты создал этот мир. А значит, лишь тебе доступно знать его содержимое, — заявила она.

— Точно…

Крайнее утверждение я недовольно пробурчал себе под нос. Легионер (он же моя мать) был прав. Я как Творец был обязан знать все. Однако я не знал. Ни в моей голове, ни в моем сердце не было никаких упоминаний ни о каркающих воронах, ни о невидимых стенах-препятствиях.

— Почему?

— Ты снова спрашиваешь меня и снова твой вопрос неуместен.

— Почему?

— Я не та часть тебя, которая знает. Я та часть тебя, которая берет на себя вину.

— Не понимаю…

— И правильно. Для понимания у тебя есть я.

— Ты же моя мать… Или нет?

— Да. Я твоя мать. Но я не настоящая.

— То есть?

— Всё здесь не настоящее. Цветы, деревья, горы, слуги… Реальна лишь стена.

— Почему?

— Здесь мертвые живы, здесь немые говорят.

— Не понимаю…

— Мы живем и существуем исключительно в твоей фантазии. Ты называешь ее мастерской.