Вечный двигатель маразма

Дарья Донцова, 2018

Самая опасная профессия – это писатель! А вы как думали? Вот врывается в офис к мужу Виолы Таракановой некая тетка потрепанной наружности, швыряет едва ли не в лицо брошюру и орет благим матом. Понятно, что у Виолы, как у каждого мало-мальски известного литератора, есть свой личный шизофреник. Но посетительница оказалась ее одноклассницей Любкой Гаскониной! И она утверждает, что Вилка еще в школьные годы завидовала ей и поэтому накропала книжонку, в которой были смачно расписаны всякие семейные тайны и пороки самой Любки и ее мамули – балерины на пенсии. Виола заявила, что подобную дрянь она никогда бы не стала писать – не тот жанр и формат. Тем не менее муж Вилки, Степан Дмитриев, посчитал своим долгом отстоять честь жены и шаг за шагом начал погружаться в семейные разборки семейства Гаскониных. Ох, если бы он только знал, сколько в этих дебрях маразма и кто его вечный двигатель!

Глава 3

Меня внезапно охватила давно забытая детская обида.

— Никогда. Люба считалась королевой. У нее было несколько подруг в параллельных классах, их имен я не помню. В нашем она сблизилась с Наташей Лебедевой и Аней Марковой. У первой отец был журналистом-международником, у второй мать эстрадная певица. Но в кругу тех, кто мог прийти к Гаскониной домой, была и Васенкина, отца она не знала, ее мать работала уборщицей на рынке. Нина была при Любе кем-то вроде горничной, таскала ее портфель, занимала для Гаскониной очередь в буфете, писала контрольные по всем предметам, доклады, кидалась с кулаками на тех, кто смеялся над Любой, обзывал ее надутой индюшкой. За преданность «королева» иногда дарила «прислуге» свои старые вещи. А та, получив их, светилась от счастья.

— Любовь подпускала к себе либо детей знаменитостей, либо тех, кто ей ботинки чистил? — спросил Дмитриев.

— Именно так, — согласилась я. — Гасконина полагала, что роль ее портфеленосицы очень почетна, поэтому никто от нее отказаться права не имеет. Как-то раз она ко мне подошла с вопросом: «Вилка! Правда, что ты из княжеского рода, твои родители умерли, а тебя отправили в детдом?» Я, тогда маленькая, ничего про князей Таракановых не слышала, известную картину Флавицкого^[1] не видела, о том, что мой папенька Ленинид вор и сидит на зоне, а матушка бросила меня в младенческом возрасте, понятия не имела. Поэтому ответила:

— Мои родители умерли. Я никогда их не видела. В детдоме не жила. Меня воспитывает тетя Рая.

— И кто она? — поинтересовалась Люба.

Я удивилась.

— Женщина.

— Ау, Тараканова, кем она работает? — засмеялась Гасконина.

— Дворником, — пояснила я, — еще людям квартиры убирает.

— А-а-а, — протянула одноклассница, — ясненько. Вилка, сегодня ты отнесешь домой мой пакет со сменкой.

Я пожала плечами.

— На фига мне твои туфли тащить? Свои есть.

— Балда, — рассердилась Люба, — доставишь их ко мне в квартиру.

— У тебя что, руки отвалились? — осведомилась я. — Вроде пока на месте. Сама отопрешь.

На лице Гаскониной появилось удивление.

— Ты отказываешься?

— Если ты заболела и вежливо попросишь дотащить свою сумку к тебе домой, то пожалуйста, — ответила я, — но приказывать мне ты права не имеешь.

Люба быстро ушла, и несколько лет у нас с ней были ровные отношения: ни мира, ни войны. Мы здоровались, но и только. После окончания восьмого класса дневники нам выдавали в день рождения Любы, ее родители устроили громкий праздник, пригласили артистов, накрыли столы. Еще они придумали шутливое вручение дипломов всем детям. Но юмор оказался с душком. Девочке из очень бедной многодетной семьи Оле Тарасовой, которая всегда потихоньку забирала в столовой с тарелок не съеденные кем-то пирожки, булочки, вручили лист с надписью «Лучший друг огрызков».

— Не смешно, — поморщился Степан.

— По-моему, тоже, — вздохнула я, — но подруги Гаскониной очень громко хохотали. Учителя молчали. Сейчас я понимаю, что они не решились ссориться с влиятельными родителями, которые за свой счет устроили торжество, угостили детей и педагогов.

— А что тебе дали? — поинтересовался муж.

— Диплом «Самая экономная в классе девочка, которая пять лет носит одно и то же платье», — ответила я.

— Да они хамы! — возмутился Дмитриев.

Я усмехнулась.

— Некоторые люди любят говорить другим гадости, а когда на них обижаются, округляют глаза: «Да ты совсем без чувства юмора». Недавно я готовила обед, включила от скуки телевизор, а там какой-то паренек со странным именем, что-то вроде «Модный хулиган», сыпал пакостями в адрес одной певицы. Ладно бы он критиковал ее репертуар, но парень высмеивал вес, рост, цвет волос женщины, которая годилась ему в матери. Ну да, нет у этой звезды оперного голоса, всю жизнь исполняет простые песни, но она популярна, у нее много поклонников. Называя ее творчество «жвачкой для ушей», юноша обидел армию людей, которым певица нравится. И сам-то он ничего хорошего не создал, книги не написал, роли в театре или кино не исполнил, петь не умеет. Не творческий человек, просто пересмешник, который говорит генитальные шуточки, заставляет народ смеяться, произнося через слово «попа». Стадию такого юмора большинство детей проходит лет в пять, но некоторые застревают в ней навсегда. Мне выступление суетливого парня, говорящего гадости в микрофон, не показалось забавным. Тощий насмешник на сцене выглядел одновременно злым, жалким и завистливым. А певицу я от души пожалела. Она сидела в зале, натужно улыбаясь, боялась показать, что ей больно, обидно, изо всех сил демонстрировала, что у нее есть чувство юмора.

— Надо было уйти, — фыркнул Степан, — к юмору это никакого отношения не имело. Вот у Аркадия Райкина были гениальные миниатюры, но он никогда не издевался над конкретными людьми, над коллегами, высмеивал сами пороки: жадность, глупость, взяточничество, скупость. И делал это очень талантливо. Райкин был гениальным актером, он мгновенно перевоплощался. Интересно, как бы тот парень отреагировал, услышав, что кто-то «шутит» так, как он, над его матерью?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Может, у него родителей нет? Поэтому он унижает других и считает это весельем? Издевается над походкой пожилой певицы, забывая, что сам к старости артрит получит. У сего юмориста могут родиться дети, а в Интернете ничего не пропадает. Захотят его ребята-подростки посмотреть, чем их папаша на сцене занимался, услышат мат, сквернословие, увидят, как он походку немолодой дамы передразнивает… Мда. Что-то мы с тобой зашли в разговоре не туда. Возвращаюсь к фото, которое ты мне показал. Снимок сделали в конце того вчера с вручением «остроумных» дипломов. Кое-кто из ребят, получив награду, сразу ушел домой. Я тоже решила удрать. Самым неприятным было то, что я на самом деле ходила в одном платье. Ну, не пять лет. Года три. Раисе его отдал кто-то из тех, у кого она полы мыла. Оно оказалось хорошего качества, я считала платье парадно-выходным, надевала его на праздники. Сначала оно доходило мне до середины голени, потом до колена, затем выше его, в конце концов превратилось в неприличное мини. Мы с тобой, Степа, все детство провели в одном дворе, ты знаешь, как мы с тетей Раисой «богато» жили. Ученице Таракановой стоило огромных усилий не зарыдать и не швырнуть «награду» в лицо Любе, которая ее мне с самой лучезарной улыбкой вручила. Я собралась убежать домой, не поев вкуснятины на банкете. Но ко мне подошла Оля Тарасова, «лучший друг огрызков», и шепнула: «Не доставляй богатеньким радости, они ржать будут: «Тараканова заревела и утопала». Улыбнись, пошли в столовую. Там столько всего! Тетя Галя, повариха, знает, какие мы с тобой дипломчики получили, она мне сказала: «Ольгуша, жизнь длинная, ухабов будет много. Учитесь держать удар. Вас защитить некому, поэтому дуть губу — не для Таракановой и не для тебя. Вздернули подбородки, выпрямили спинки и, битте, пожрать, пожалуйста. Помните, у вас за восьмой класс стоят сплошняком честно заработанные пятерки, а Любке, даже с учетом денег ее родителей, только трояки натянули. Лет через двадцать она у метро копейки просить будет, а вы мимо на собственных машинах да в шубах проедете. Господь сирот любит, только им надо оставаться скромными, не злыми и не обидчивыми. Я вам коробочки приготовила. Положила туда все самое вкусное, что на столах есть. Давайте, мои мышатки, учитесь давать отпор мерзавцам не грубостью, не дракой, а своим вежливым поведением, и продемонстрируйте всем, что вам наплевать на тупые шуточки».

И мы с Олей пошли сниматься на общей фотографии. Я встала с самого края, не хотела оказаться в центре внимания и потом не забрала снимок, хотя их всем детям давали. У меня его нет. А откуда он у тебя?

— Любовь Рамкина прислала, — пояснил Степан, — она сейчас придет. Просила, чтобы ты непременно присутствовала во время нашей беседы. И…

Договорить Степан не успел, дверь кабинета распахнулась, без стука в комнату вошла какая-то тетка.

— Отлично, Вилка, ты тут, — позабыв поздороваться, заявила она.

— Добрый день, — сказала я. — Мы знакомы?

— Делаешь вид, что меня не помнишь? — прищурилась незнакомка.

Я развела руками:

— У меня большой круг общения. Каждый день встречаю много людей. Извините, не хочу вас обидеть, но кто вы?

— Главный редактор журнала «Вся правда о них», — ответила посетительница.

— Очень приятно, — улыбнулась я, — но я временно перестала давать интервью.

— Издеваешься? — прищурилась дама. — Решила мне мстить?

— Никогда ни с кем не свожу счеты. И мы с вами незнакомы, — спокойно ответила я.

— Во врет! — покраснела посетительница. — Хорош прикидываться! Мы учились в одном классе.

Я опешила. Тетушка выглядит пенсионеркой.

— Ишь, Арина Виолова, ты у нас теперь звезда, — зло произнесла незнакомка.

Степан провел ладонью по столу.

— Если вы сидели за одной партой с Ариной Виоловой, то перед вами сейчас не она. Эти имя и фамилия придуманы издательством «Элефант». Писательницу зовут Виола Тараканова.

— Княгиня, значит, — скорчила гримасу Любовь, — голубая кровь, белая кость. А я из слуг, да? Тараканова! Древний род!

Глупый разговор стал мне надоедать. Степану тоже не хотелось в нем участвовать, он произнес:

— Госпожа Рамкина, далее продолжать беседу в подобном тоне нецелесообразно. Скажите, что вы от нас хотите?

— Я ей такой антипиар в своем издании устрою, что книги Виоловой сгниют на складе, — пообещала дамочка.

И тут мне все стало ясно. У каждого мало-мальски известного человека есть свой личный шизофреник. Наступила осень. В это время года активизируются нестабильные психически люди. Нашу гостью надо успокоить, хорошо бы выяснить ее домашний телефон и попросить кого-то из семьи забрать больную.

— Может, попьем чаю? — предложила я, краем глаза наблюдая, как Степан стучит по клавиатуре. — С печеньем, шоколадными конфетами. Можно булочек из буфета принести. Они у нас прекрасные, с маком, корицей…

— Намекаешь на мою полноту? — окрысилась тетка. — Хвалишься своей фигурой? Воровка!

Отлично зная, что с сумасшедшими не стоит вступать в разговор, я все же не смогла сдержать удивления.

— И что я у вас украла?

— Название! Оно, кстати, защищено авторским правом, — заголосила Рамкина. — «Вся правда о них». Это мой журнал! А ты! Сперла его! Вот!

Любовь открыла огромную сумку и бросила на стол книгу в бумажном переплете.

— Любуйся! Я всегда хорошо относилась к тебе, а ты меня ненавидела! Дружить не желала. А сейчас еще и оболгала!

Я взяла тоненькую книжонку, скорее брошюрку, увидела на обложке имя автора: «Арина Виолова», название «Вся правда о них», и возмутилась:

— Это не моя книга!

— А чья? — заорала Рамкина. — Чья?

Примечания

1

К. Д. Флавицкий, картина «Княжна Тараканова», год написания 1864-й.