ГЛАВА 3
Узнав мои паспортные данные, капитан сурово сдвинул густые брови и спросил:
— Чегой-то вы, Виола Леонидовна, всех своим мужем майором пугаете?
— Я?
— Вы.
— И не думала даже. Просто сказала проводникам, что Олег служит в милиции.
— Зачем?
— Ну… просто так.
— Нехорошо, Виола Леонидовна. Вам супруг тут не поможет. У него свое ведомство, у нас наше. И потом, закон для всех один. Думаете, жене майора все можно? Нет уж! Правов у ей столько же, сколько и у моей жены!
Я снова разозлилась:
— Во-первых, вы неправильно произносите мое отчество. Не Леонидовна, а Ленинидовна. Во-вторых, давайте сразу уточним: кто я — свидетель или задержанная? Во втором случае я имею право на один телефонный звонок и в отсутствие адвоката не скажу более ни слова.
— Вот те мишкин мед! — неожиданно крякнул капитан. — Умные все стали, прямо страсть! Адвокат, муж-майор… Да никто вас не виноватит. На вопросы ответьте — и свободны! Чего тянете?
— Так вы пока ничего и не спрашивали.
— Ехали вместе с Елизаветой Семеновной Марченко?
— Только от Вязьмы, я там села.
— И чего она рассказывала?
— Да ничего.
— Молчала?
— Нет, ругалась с проводниками. Хотела ехать одна с дочерью в купе, а тут я появилась.
— Понятненько. Значит, вы совсем незнакомы?
— Нет.
— А вот врать не надо! — вдруг громко воскликнул капитан.
— Вы о чем?
— О том, что вы отлично знали гражданку Марченко!
— Вовсе нет. Мы никогда не встречались.
— Вообще?
— Конечно.
— Не виделись ни разу?
— Да, представьте себе! В Москве проживает несколько миллионов человек, со всеми познакомиться просто невозможно!
— Не умничайте, — нахмурился капитан.
— С чего вы взяли, будто мы с несчастной женщиной были знакомы?
Капитан шумно вздохнул, потом спросил:
— Вы проживали в свое время на Горской улице?
— Да, еще до замужества. Жила с младенчества, потом переехала.
— Интересно, — сказал капитан, — чем же ваш майор занимается, если новую квартиру приобрел? Вот я взяток не беру, потому и сижу в общаге уж который год, и не вылезти мне из ей, а у некоторых майоров цельные апартаменты. Небось три комнаты…
— Больше, — злобно ответила я.
Между прочим, это чистая правда. Мы живем вместе с Тамарой, Семеном, Кристиной и Никиткой. Жилплощадь приобреталась в основном Семеном, который в то время находился на гребне удачи. Его бизнес, пара газет и журнал, достиг расцвета и начал приносить стабильный доход. Мы же с Олегом вложили средства, полученные от продажи наших квартир. До женитьбы и он, и я имели скромные норки. У Олега была однокомнатная, находившаяся на первый взгляд в удобном месте, в двух шагах от метро «Баррикадная». Но окна дома выходили прямо на зоопарк, и спать в этом здании никто не мог. Звери просыпаются рано, около пяти утра, большинство из них начинает требовать завтрак, оглашая округу недовольным ревом. Вы не поверите, если я расскажу, какие звуки способны издавать умилительные макаки, очаровательные мишки и интеллигентные пингвины. Кровь стыла в жилах, поэтому Олегу приходилось по большей части держать окна плотно закрытыми.
У меня же была «хрущоба», отчего-то именовавшаяся двухкомнатной. Лично я совершенно не понимаю, с какой стати крохотную нишу площадью в семь метров следует считать жилой. Но тем не менее по бумагам получалось, что Виола Тараканова имеет аж две комнаты. Жили мы вместе с Томочкой вполне спокойно, пока в нашей судьбе не произошли кардинальные изменения. Но я об этом уже рассказывала и повторяться не хочу.[1] Скажу только, что в результате всех пертурбаций нам достались две квартиры на одной лестничной клетке. И у нас теперь куча жилых помещений. Но об этом капитану знать не надо, пусть умрет от зависти.
— Офигеть можно, — покраснел кабан.
Потом спохватился и рявкнул:
— Жили на Горской? Не вздумайте скрывать!
— Зачем мне утаивать сей факт? — изумилась я. — Да и штамп старой прописки в паспорте стоит, вы же его видите!
— Глупо запираться, — согласился капитан, — и эта на Горской живет.
— Кто?
— Елизавета Семеновна Марченко. Во, глядите.
м показал мне бордовую книжечку, раскрытую на нужной страничке. Я машинально кинула взгляд на строчки, сделанные четким, почти каллиграфическим почерком: «Горская улица, дом 4, кв. 83».
— Ну и что? — удивилась я.
— Как это? Вы жили в двух шагах друг от друга и не встречались?
— Ну, если вы обратили внимание, мой адрес — дом семьдесят девять. Горская улица длинная. Действительно, странное совпадение. Только Елизавета проживала почти на проспекте имени Остапова, а я в противоположной стороне, возле рынка.
— Все равно небось встречались.
Я посмотрела в толстое, глупое лицо капитана, «украшенное» мелкими мышиными глазками. Ну не идиот ли он?
— По вашей логике получается, что все жители Ленинского проспекта, который тянется от Октябрьской площади до Московской кольцевой дороги, должны быть знакомы друг с другом? Или те, кто прописан по Тверской?
— Умные все стали, — закряхтел кабан, — значит, ничего сообщить по сути задаваемых вопросов не могете?
— Не могу.
— Ладно, ступайте, понадобитесь — вызовем.
— А что случилось с Марченко? — поинтересовалась я. — Сердце?
Кабан пошуршал бумагами.
— Выстрелили в нее.
— Мамочка! — ужаснулась я.
— Ступайте, — огрызнулся мент, — нечего любопытничать.
Не сказав этому свину в милицейской форме «до свидания», я выскочила в коридор и полетела домой. Представляю, как сейчас будет ругаться Олег. Часы показывали девять часов утра.
Открыв дверь, я на цыпочках прокралась в спальню и увидела нашу кровать. Моя сторона аккуратно накрыта покрывалом, слева, где обычно спит Олег, нет никого.
Я с удивлением осмотрела комнату. Однако странно. Обычно Куприн не утруждает себя уборкой постели. Сегодня же ровно натянул плед и положил на место подушку.
В полном недоумении я пошла в ванную и нашла там на веревке рубашку Куприна, выстиранную и уже сухую.
Было от чего прийти в изумление. Как правило, Олег запихивает грязное белье в бачок, а я, когда гора начинает подпирать потолок, засовываю ее в стиральную машинку. Гладит у нас, правда, Томочка. Меня этот процесс способен довести до депрессии. А Тамара включает телевизор и спокойно принимается за дело. Зато я привожу продукты и оттаскиваю в прачечную тяжелые тюки с пододеяльниками, простынями и полотенцами. Так что все по-честному.
Потрогав сорочку мужа, я вышла на кухню, увидела Тому и спросила:
— Кофе есть?
— Давай налью, — засуетилась она. — Как съездила?
— Ужасно, — честно призналась я и начала рассказывать о своих приключениях.
Тамарочка, забыв про недомытую посуду, стала охать и ахать. Я, размахивая руками, плела нить повествования. И тут раздался телефонный звонок.
— Виола? — донеслось из трубки.
— Слушаю.
— Мне нужна Тараканова.
— Это я.
На том конце провода раздалось легкое покашливание.
— Вы любите своего мужа?
— Что за идиотизм, — прошипела я и швырнула трубку.
— Случилось что-то? — озабоченно поинтересовалась Томуська.
— Какая-то кретинка звонила, — рявкнула я, — телефонная хулиганка! Встречаются такие негодяйки, покупают телефонную базу и ну людям голову морочить.
Снова раздался звонок.
— Давай отвечу, — ринулась к столу Тамара.
Но я уже успела схватить трубку.
— Да!
— Не отсоединяйтесь, пожалуйста, — сказал тот же голос. — Я хочу вам добра.
— В каком смысле? — напряглась я.
— Ваш муж Олег Куприн завел себе любовницу, профурсетку Лесю Комарову, — зачастила «доброжелательница». — Имейте в виду, Леся не замужем и явно наметила отбить у вас супруга.
Я не успела даже слова сказать, как из трубки понеслись короткие, частые гудки. Наверное, на моем лице отразилось некоторое изумление, потому что Тома насторожилась и воскликнула:
— В чем дело?
— Бред.
— А поточнее?
— Некая дама сообщила, что Олег якобы завел любовницу. Вот ведь ерунда! Куприн — и измена! Смешнее и не придумаешь. Да у него все время уходит на работу!
Не в силах удержаться, я рассмеялась. Честно говоря, не ожидала, что Томочка воспримет всерьез заявление какой-то балбески. Я сама в детстве баловалась такими звонками, просто мои шутки были не такими злыми. Оставшись одна дома, набирала первые попавшиеся цифры и, услыхав «алло», спрашивала:
— Добрый день, беспокоят из домоуправления, вам унитаз нужен?
В большинстве случаев люди, не ожидавшие подвоха, мирно отвечали:
— Нет.
— Замечательно, — продолжала я, — тогда мы сейчас придем и заберем его.
Кстати, Томуська тоже принимала участие в этих забавах. Мы страшно веселились, слушая, как мужчины, поняв, что их одурачили, начинают материться, а женщины грозятся выпороть проказниц ремнем. Во времена нашего с Томочкой детства никто и не слыхивал об определителях номера, поэтому шкодничать можно было практически безнаказанно. Но мы никогда не творили откровенные гадости, не вызывали к кому-нибудь на дом милицию, «Скорую помощь» и пожарных, просто разыгрывали людей. Очень хорошо помню, как мы напугали неизвестную тетку, прикинувшись ее провинциальными родственницами.
— Тетенька, — верещала я в трубку, — неужто нас не помните? Галька и Танька. Из деревни мы, к вам приехали пожить, месяца на четыре.
— Да ну? — дрожащим голосом спросила несчастная.
— Ага, — подтвердила я, — гостинцы у нас, кабанчик живой.
— Живой?! — ужаснулась бедняга.
— Именно, — продолжала я, показывая кулак хихикающей Томочке, — живее не бывает.
— Господи, — пролепетала бедная, очевидно, интеллигентная незнакомка, — что ж мне с ним делать?
— Ветчину и тушонку, — подсказала я.
— Боже?! — воскликнула несчастная. — С ума сойти.
— Не волнуйтесь, — «успокоила» я жертву розыгрыша, — с нами дядя Ваня приехал, он кабанчика прирежет в ванной, колбасу сделает, будете ее потом до зимы есть. Специально подсвинка живьем приволокли, чтоб мясо по дороге не стухло. Вы за нами к десяти вечера на вокзал приезжайте, у самого входа встанем, мигом узнаете: дядя Ваня два метра ростом, мы с Танькой тоже здоровые, а кабан в мешке визжит.
— Почему к десяти? — только и сумела вымолвить вконец замороченная тетка. — Сейчас же два часа дня!
— Так дядя Ваня с Танькой в баню потопали, — выдала я, — вши у них, хотят от паразитов избавиться, а то чесаться надоело.
До сих пор не знаю, поехала ли ни в чем не виноватая женщина на Курский вокзал и как долго она там разыскивала здоровенного мужика с двумя подростками и верещащей свиньей. Надеюсь, что у нее все же хватило ума не ездить. Лично я бы ни за какие коврижки не пустила к себе таких родственничков.
Наверное, незнакомка сообразила, что ее разыграли наглые школьницы. Подчас нам с Томочкой взбредали в голову редкостные глупости, но позвонить по телефону и, услыхав женский голос, сообщить о супруге-изменнике? Нет, на такое мы не были способны, вот с кабанчиком вышло классно!
Я улыбнулась воспоминаниям. Тома с тревогой спросила:
— Что с тобой?
— Помнишь, как мы в детстве обманули довольно приятную особу: дядя Ваня и Танька со вшами, кабанчик в мешке…
Томочка расслабилась.
— Да уж, та женщина и впрямь оказалась очень милой. Другая бы стала орать и грозить милицией. Ты сама, услышь такое, что бы сделала?
— Ну… сложно сказать.
Она прищурилась.
— А то я тебя не знаю! Небось начала бы кричать и ругаться.
— Вполне вероятно, — усмехнулась я, — а может, вспомнила бы, что сама такой была, и подыграла бы детям. Олег давно убежал?
Вопрос явно риторический. Куприн, как правило, уносится из дома около восьми. Сама не понимаю, отчего решила спросить у Томы про моего майора. Но подруга, воскликнув: «Ой, горит!» — бросилась к тостеру.
Я удивилась, этот прибор имеет обыкновение отключаться автоматически, и сейчас на кухне совсем не пахнет гарью. Но не успела я высказать недоумение вслух, как раздался звонок в дверь.
Я пошла на зов и обнаружила на пороге своего папеньку с большим чемоданом в руке.
— Здравствуй, доча, — радостно воскликнул Ленинид и распростер объятия, — иди сюда, поцелуй папку!
Я тяжело вздохнула. Все ясно, он принял на грудь хорошую дозу спиртного, в нем уже не меньше бутылки. Если Ленинид «скушал» сто пятьдесят граммов, он просто глупо улыбается и мерзко прихихикивает, а когда опрокидывает в себя около двух стаканов, начинает меня целовать. Я же терпеть не могу объятий вообще, а уж пьяных в особенности.
— Тебя Наташка выгнала, — констатировала я, бросая взгляд на чемодан, — за пьянство. Давно пора. Только зря сюда притопал, мы честно предупредили: явишься подшофе, не пустим. Ступай себе с богом.
Папашка заморгал, потом с укоризной воскликнул:
— Ну доча! Не любишь ты меня совсем! Глянь-ка, что я принес.
С этими словами Ленинид порылся сначала в одном кармане, потом в другом, вытащил карамельку «Чупа-чупс» без обертки и, стряхивая с нее налипшие крошки, забубнил:
— Знаю, любишь сладкое, вот вкусная конфетка, на палочке, лакомись на здоровье.
Похоже, я ошиблась, папашка набрался по самые брови. Стадия дарения «конфетки» предшествует полнейшему остекленению Ленинида. Он, скорей всего, выжрал почти литр водки. Ясное дело, что его нынешняя жена Наташка, дама суровая, борющаяся с пьянством мужа при помощи простых народных средств, кулака и скалки, выгнала свое сокровище вон. Но и я не лыком шита. Прожив все детство с алкоголичкой Раисой, терпеть не могу выпивох, и Ленинид великолепно об этом знает, хоть мы и встретились с ним, когда я, давно став взрослой, похоронила мачеху.[2] Поэтому сегодня не пущу к нам папашку. Пусть едет куда хочет и сидит там, пока не протрезвеет.
