Уха из золотой рыбки

Дарья Донцова, 2003

У людей бывают разные хобби... Дашина подруга Лика, например, восьмой раз выходила замуж. Причем всех мужей она бросала сама, найдя более достойного. На этот раз ее избранник не отличался ни красотой, ни ростом, но был богат. Даша Васильева и вся ее семья погуляла на свадьбе, а утром в Ножкине появилась рыдающая Лика и сообщила – в первую брачную ночь муж потребовал... развод. Прямо на свадьбе Евгений полюбил красавицу-блондинку. А через день Даше сообщили, что Лика, как Стенька Разин княжну, утопила мужа, но только в Москве-реке. Даша в это не верит, но есть свидетель, и на суде Лика во всем призналась. Ей дали десять лет. Любительница частного сыска чувствует – история очень сомнительная. Она решает сделать все, чтобы Лика смогла справить свою девятую свадьбу...

Глава 4

Прошел месяц, в самом начале ноября я вынула из почтового ящика квитанцию на оплату коммунальных услуг, которые каждый месяц рассылает жильцам администрация нашего коттеджного поселка, и увидела самый обычный конверт, адресованный мне. Честно говоря, я удивилась. Уже давно все наши знакомые пользуются емейл или, если речь идет о приглашениях на свадьбы и вечеринки, присылают курьеров. Простого письма, с наклеенными марками, я не получала очень давно.

Из конверта выпал листочек в клеточку, изумившись еще больше, я развернула послание.

«Дорогая Даша, извини, что обременяю тебя, но обратиться больше не к кому. Вера Карапетова мне не ответила, но я не обижаюсь, как не обижусь, если не отзовешься и ты, мало кому хочется иметь дело с убийцей. Но все же, помня о наших давних дружеских отношениях, рискую попросить кое о чем. Здесь вполне можно жить, я работаю швеей. Одна беда, плохо с продуктами, не сочти за труд, собери для меня посылочку. Список разрешенных «вкусностей» прилагаю. И, если не затруднит, положи еще прокладки, любые, какие подешевле, тетради, ручки, в общем, там есть еще один список. Если решишь мне помочь, то привезти передачу надо пятого ноября, с восьми утра до часа. Лика.

P.S. Кстати, здесь сломался телевизор, если купишь новый, начальство в знак благодарности разрешит свидание со мной, но на это я даже не надеюсь».

Чуть не зарыдав, я побежала в дом, на ходу читая списки: кофе, чай, сахар, какао, сливочное масло, печенье, тушенка… Будучи свободной женщиной, Лика увлекалась правильным питанием, не ела мясо, не употребляла ничего жирного, сладкого, острого, не пила кофе и демонстративно отворачивалась от какао.

5 ноября, ровно в восемь утра, я вошла в низенькое здание самого обшарпанного вида и сказала тетке в военной форме, сидевшей за решеткой с мелкими ячейками:

— Привезла по просьбе заключенной Солодко гуманитарную помощь, цветной телевизор.

— Солодко… — забормотала баба, — Солодко… вроде у нас такой нет.

Тут меня осенило, что Лика, выходя замуж за Евгения, как обычно, поменяла фамилию и пошла по этапу Твердохлебовой.

Очевидно, сотрудники колонии очень хотели получить новый «Самсунг», потому что они не только беспрепятственно взяли сумку с харчами, но и препроводили меня в маленькую комнату, обставленную с казенным шиком: стол, два стула, зарешеченное окно и портрет президента на стене.

Ждать пришлось довольно долго, но наконец что-то загрохотало, и в комнатушке появилась Лика. Я постаралась сдержать слезы. На подруге был ватник, на ногах у нее красовались жуткие высокие ботинки, голову покрывал ситцевый платок. Но, несмотря на ужасный наряд, выглядела Лика не так уж плохо, на щеках играл румянец.

Несколько минут мы болтали ни о чем, потом я спросила:

— Ну как тут?

Лика сморщилась:

— Жить, оказывается, можно везде. В СИЗО хуже, здесь свободы больше, воздуха, вот кошку завела.

Потом, прочитав в моих глазах невысказанный вопрос, она продолжила:

— Юра не приезжает, он тотально занят, диплом пишет, а я и не прошу свиданий с ним. Очень хорошо все понимаю.

В ее голосе прозвучала такая тоска, что я не выдержала:

— Господи, ну зачем ты его убила?! Решил жить с другой бабой, и фиг с ним!

Лика тяжело вздохнула:

— Хочешь верь, хочешь не верь — ничего не помню.

— Как? Совсем?

— Ага, абсолютно. Свидание с Евгением, как сбросила его в реку…

— Вообще ничего из того дня в памяти не задержалось?

— Да нет, в первой половине дня я нормально себя чувствовала. Поспала у вас дома, поела, Ирка пирожками угостила.

— Дальше.

— Потом Евгений позвонил, попросил о встрече.

— Он к тебе сам обратился?

— Да мне бы и в голову не пришло набирать его номер после всего произошедшего.

— А потом?

— Суп с котом, — усмехнулась Лика, — провал. Очнулась дома на постели, полное ощущение, что спала. Вообще понять не могу, как до своей квартиры дотопала, ноги подламывались, руки тряслись…

— И?

— Все, потом пришли менты.

— Но такое невозможно! Ты ехала через всю Москву, на метро…

— Вроде я сидела в машине, — напряглась Лика, — а может, и нет. Был автомобиль, и вроде меня тошнило, голос слышала, чужой, наверное, шофера.

— И что он говорил?

Лика нахмурилась:

— Бу-бу-бу… сердился.

— Отчего?

Подруга напряглась:

— Сейчас… постараюсь вспомнить… вертится в голове… а! «Сейчас она тут наблюет, открой дверцу, салон измажет, вот сука». Или примерно так.

— Значит, ты взяла такси, в котором сидели еще пассажиры?! — удивилась я. — Шофер же с кем-то разговаривал.

— Небось со мной, не помню, сплошной туман.

— Интересно, — пробормотала я, — дед видел машину?

— Какой?

— Ну тот, с биноклем!

— Старик Козлодоев, — хмыкнула Лика.

— Это его фамилия? — улыбнулась я.

— Да не помню, как звали дедушку, — отмахнулась Лика, — суд еле выдержала, тоже туман, но уже в меньшей степени, хоть говорить смогла. Не веришь, я в СИЗО все время спала: утром, днем, ночью. Повезли на суд: язык во рту еле-еле ворочается, как будто в киселе плыву, звуки еле к ушам пробиваются, где уж тут фамилию дедка упомнить. Старик Козлодоев — это из песни Гребенщикова, помнишь? «По крыше сползает старик Козлодоев…» Или Козлодуев, в общем, козел.

— Козел-то козел, — вздохнула я, — а на зону тебя своими показаниями отправил, все припомнил, даже повязку на ноге.

— Знаешь, — буркнула Лика, — я ведь потом, уже тут, в бараке, когда окончательно в себя пришла, долго думала. Много странного, однако, в этой истории.

— Что, например?

— Ну хотя бы с повязкой. Зачем мне щиколотку заматывать?

— Может, поранилась.

— А вот и нет, — воскликнула Лика, — ни болячки нет, ни шрама.

В моей голове медленно заворочались мысли.

— Ты уверена?

— Ну конечно, — кивнула она, — нога как нога, потом сарафан этот…

— А с ним что?

— Непонятное дело, — запоздало удивилась Лика. — Очень я удивилась, совсем уж дикая вещь. Ты мне не поверишь!

— Говори.

— Сама знаешь, я очень люблю этот сарафан, он мне так идет!

Я улыбнулась. На мой взгляд, вещь отвратительная: мешок на лямках самой аляповатой расцветки.

— Но в тот день, приехав от вас, я надела розовый льняной костюм, — пояснила Лика, — и отправилась на свидание к Евгению в нем. А вечером, когда очнулась в кровати, была в этом сарафанчике. Ерунда какая-то!

— Ты же ничего не помнишь!

— Ну вдруг в голове что-то всплывает. Нет, я абсолютно уверена: приехала из Ложкина и специально надела розовый костюм: Евгению нравились спокойные тона. Точно! До метро в нем шла, еще расстроилась, что юбку по дороге испачкала… Это помню.

— А с какого момента все забыла и куда подевался костюм?

— Юбка с жакетом в шкафу висели, — вздохнула Лика, — а с какого момента — не помню… Хрен его знает!

— Евгения ты видела?

— Не-а.

— Ну-ка, описывай все свои действия, шаг за шагом!

Лика нахмурилась:

— Так. Скандал в гостинице, он ушел, я заснула, перебила там все на фиг и задрыхла, истерика у меня случилась, да и кто бы удержался…

— Давай не оценивать события, а просто выстраивать их.

— Ага, проснулась и поехала к вам, в Ложкино. Хряпнула коньяка, заснула. Потом очнулась, выпила кофе, тут Евгений позвонил: «Давай встретимся, в семь часов, на набережной».

— Странное место.

— Почему? Он там гулять любил, тихо, народу нет.

— Дальше.

— Домой помчалась переодеваться и сейчас абсолютно уверена, что надела розовый костюм. Понимаешь, подумала, что Евгений решил извиниться за вчерашнее. Честно говоря, я считала, что ему водка по мозгам дала, он много выпил на свадьбе, вот я и расфуфырилась в ожидании примирения.

— Немного странно, что он не заехал за тобой, а позвал на набережную.

— Ну… может, и так, — согласилась Лика.

— Ладно, идем вперед.

— А некуда! Это все.

— Как?

— Так. Добралась до метро «Спортивная», вышла на площадь, там толпища, захотела воды купить, взяла бутылочку, и дальше провал.

— Ты воду пила?

— Да, сделала пару глотков.

— Значит, амнезия наступила не после убийства, а до него?

— Выходит, так, — растерянно ответила Лика. — Последнее, что помню: зубов у нее нет!

— У кого? — окончательно растерялась я.

— У продавщицы, — протянула Лика, — едва из метро вышла, девочка подбегает, знаешь, такая, с лотком на шее, и орет: «Берите кока-колу, сегодня бесплатно». Прямо в руки мне бутылочку сунула, сама пробку отвернула… А, точно! Костюм на мне был, розовый!

Лика вскочила и в ажиотаже забегала по комнатушке, натыкаясь на стены.

— Вот! Теперь абсолютно точно все вспомнила. Когда эта девица мне коку сунула, из горлышка выскочила пена и на юбку попала! Я еще расстроилась — пятно останется! Вот дура беззубая!

— Кто?

— Господи, Дашка, как с тобой тяжело, памяти никакой, — воскликнула Лика, — двух зубов у продавщицы не было, передних, верхних. Я еще подумала, надо же, молодая девчонка, студентка, а словно Баба-яга, ну неужели трудно рот в порядок привести, противно ведь!

— Дальше! — в нетерпении воскликнула я.

— Все, провал полный, словно одеяло накинули, — расстроенно забубнила Лика, — вот странность.

— Ты газировку пила?

— Да.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, потом Лика тихо спросила:

— Ты полагаешь, там было что-то? Типа снотворного?

— Очень похоже на то. Почему не рассказала следователю об этой ситуации?

— Объясняла уже, как в тумане была, ничего не соображала, словно заводная игрушка, та тоже ходить умеет, а соображать — нет, — огрызнулась Лика. — Ну и ну!

— Знаешь что, — я решительно встала со стула, — ты об этом никому не рассказывай, не нравится мне эта история и никогда не нравилась. Поверить трудно, что ты могла утопить Евгения.

— Мне самой дико! — прижала руки к груди Лика.

— Зачем тогда призналась?

— Не знаю! Не помню! Ну плохо соображала. Меня спрашивают, голова сама кивает.

Оставалось лишь удивляться, каким образом Лику посчитали вменяемой. Хотя наши специалисты по этой части не вызывают у меня никакого доверия. В годы советской власти именно сотрудники НИИ имени Сербского признали по указанию коммунистических властей многих диссидентов сумасшедшими и отправили их в психиатрические клиники, где несчастных старательно «лечили» инъекциями и таблетками. В результате этих манипуляций кое-кто из бедняг и впрямь лишился разума. Самое интересное, что многие из этих «врачей» до сих пор трудятся в вышеназванном учреждении и даже считают себя доками в своем деле.

— Ты сиди спокойно, — продолжила я.

— У меня есть альтернатива? — хмыкнула Лика.

— Не дури, не пиши никому писем, не рассылай жалобы.

— Ага! — взвилась Лика. — Спасибо тебе, конечно, что приехала и заставила меня вспомнить, как обстояло дело, но я не собираюсь мотать тут срок. Меня опоили, я никого не убивала. Одно не пойму, зачем поменяли платье? Прямо сейчас пойду писать заявление!

Я покачала головой:

— Не глупи. Если дело обстоит именно так, как кажется тебе и мне, то не дам за твою жизнь и рваного доллара.

— Это почему?

— Потому, что некая личность, задумавшая и спланировавшая преступление, сейчас абсолютно спокойна. Она или он уверены, что ты ничего не помнишь, если начнется шум, пересмотр дела, пойдут круги по воде… Тебя обязательно убьют.

— И мне теперь сидеть тут десять лет! — взвилась Лика.

— Нет, давай я потихоньку разведаю, что к чему, попробую отыскать эту студентку, торговавшую колой. Ну-ка, опиши ее еще раз.

Лика насупилась:

— Худая, не стройная, а тощая, если понимаешь, что я имею в виду, на шее лоток висел, красный, на нем бутылочки теснились… Ты чего, не видела таких? Вечно у метро толкутся.

— Приметы у нее какие?

— Зубов нет.

— Все? Волосы, глаза, рост…

— Вроде черненькая, — призадумалась Лика, — а может, рыженькая, глаза вообще не помню, рост… Ой, не знаю. Я ведь ее не разглядывала, вот что двух передних кусалок нет — отметила, а остальное как у всех. Нет, гиблое дело, не найти девчонку.

— Спокойствие, главное — спокойствие, — пробормотала я, — по улицам не бегают штатные сотрудники компании.

— Вот видишь, — подытожила Лика, — совсем кирдык! Куковать мне тут до морковкина заговенья.

— Крутые фирмы нанимают для работы на улице, как правило, студентов, — принялась я размышлять вслух, — с ними удобно, готовы целый день прыгать на морозе или париться от жары за крохотное вознаграждение, потом молодые люди приветливы, товар всовывают с улыбкой, им не противно с лотком мотаться, даже весело.

— Ну и что? — перебила меня Лика. — Может, все оно и так, как ты говоришь, только мы же не знаем, в каком вузе учится беззубенькая.

— Вот, — подскочила я, — об этом и речь. Во всякой фирме имеется бухгалтерия, а там, на полочке, лежат документики с подписью тех, кто получил денежки. Дело-то простое. Сначала выясню, кто работал 17 июля у метро «Спортивная», ну из какого вуза были ребятки, а потом съезжу, порасспрашиваю их. Навряд ли там все девочки без зубов.

Внезапно Лика вцепилась в мое плечо:

— Дашка, вытащи меня отсюда! Умоляю.

— Очень постараюсь, только ты сиди тихо-тихо, а если кто пристанет с вопросами, отвечай по схеме: ничего не помню, не знаю, была в состоянии шока.

Лика судорожно заплакала:

— За что? Никому в жизни я не сделала зла. До сих пор у меня не имелось врагов.

Я погладила ее по голове.

— Ладно, успокойся, все будет хорошо.

Лика открыла было рот, но тут на пороге появился конвойный, кашлянул, глянул в мою сторону и заявил:

— Свидание закончено.

Лика покорно шагнула в коридор.

— Не волнуйся, — крикнула я, — буду приезжать каждый месяц, привозить еду и книги!

Ликуська обернулась, но ничего не сказала, ее глаза начали медленно наполняться слезами.

— Давай двигай, — велел парень в форме.

Лика молча повиновалась. Я подошла к зарешеченному окну и увидела, как она, сгорбившись и опустив голову, бредет по узкой заасфальтированной дорожке, проложенной между рядами колючей проволоки. Под увиденной картиной следовало поместить подпись: «Отчаяние».

В моей душе заколыхался гнев. Обязательно найду режиссера-постановщика и добьюсь того, что мерзавец так же поковыляет в барак.

Вернувшись домой, я увидела в прихожей два огромных, похожих на танки, ботинка.

— Только не говори, что у нас опять гости! — налетела я на Ирку, меланхолично чистящую обувь Аркашки.

Домработница отложила щетку. К слову сказать, Кеша — любимец нашей прислуги. Катерина, собираясь готовить обед, непременно выяснит у сына, что бы их высочество хотели откушать. Есть блюда, которые страстно люблю я, допустим, молочное желе, но попробовать лакомство мне удается лишь тогда, когда Аркашка отбывает в командировку, потому что сын терпеть не может молочные продукты, и Катерина не покупает сливки, кефир, ряженку… Зато куриное мясо присутствует у нас в рационе во всех видах, вместе с гадкими стручками зеленой фасоли, которую наш адвокат способен харчить килограммами. Ирка с особой тщательностью убирает кабинет хозяина. Но, оказавшись в моей комнате, домработница, вытерев пыль на столе, ничтоже сумняшеся сваливает назад все кулем, вперемешку. И я потом, чертыхаясь сквозь зубы, пытаюсь найти нужные бумаги. Сколько раз просила ее быть поаккуратнее — без толку. Зато документы, находящиеся в кабинете у адвоката, оказываются нетронутыми, а пыль протертой. При этом учтите, что я дарю Ирке подарки, а Кеша постоянно над ней посмеивается.

— И чего на меня сердиться! — уперла Ирка руки в боки. — Не ко мне же едут!

— Так кто-то приехал? — в ужасе воскликнула я.

— Это вы у Дегтярева спросите, — не дрогнула домработница, — он привел.

Вне себя от злости, я рванула дверь столовой и увидела домашних, сидевших вокруг длинного стола с раскрытыми ртами — все слушали Аркадия.

— Вот представьте, — сверкая глазами, вещал Кеша, — на скамье подсудимых некий Ковров. Причем, прошу отметить, за плечами у моего подзащитного куча ходок, он вор со стажем.

Я тихонько села на свое место. Так, судя по страшно довольному лицу сына, он выиграл дело и теперь хочет сорвать аплодисменты еще и от членов семьи. Ладно, пусть похвастается, потом разберусь, что это за огромный дядька самого отвратительного вида восседает около Александра Михайловича.

— Ну процесс идет, — вещал Кеша, — все ясно как на ладони. Этот Ковров после очередного освобождения следовал в славный город Владимир. По дороге высадился в Москве, доехал до магазина «Детский мир», где попытался спереть спортивные штаны российского производства, вещь страхолюдную и покупателей не интересующую. Его поймали в тот момент, когда рука со штанами оказалась над прилавком. Есть свидетельница, которая верещала: «Видела-видела, рука с брюками на прилавке лежала!»

Кеша обвел всех присутствующих взглядом.

— А судья у нас — Ковалева Анна Филимоновна!

— Да уж, — покачал головой Дегтярев, — не человек — автомат.

— Я бы сказал — крокодил, — усмехнулся Кеша. — Значит, я весь процесс из себя кретина корчу. Сижу улыбаюсь, глаза выпучил, во время речи прокурора головой качаю. Одним словом, редкостный придурок.

— А зачем ты кретина изображал? — влезла Маня.

Кеша довольно засмеялся:

— Вот, правильный вопрос! А специально, чтобы Анна Филимоновна расслабилась и подумала: «Адвокат дурак, от такого подлянки не жди».

— И она так решила? — не успокаивалась Машка.

— Наверное, — хихикнул Кеша. — Я очень убедительно играл. Потом наступает мой черед, я встаю и заявляю: «Подзащитный, вы признаете себя виновным?»

— За такой вопрос адвокату следует оторвать голову! — оторопел Дегтярев.

— Ага, — радостно кивнул Кеша, — а за тот, который я задал следующим, еще и ноги в придачу.

— И что ты спросил? — заинтересовалась я.

— Может, дадите рассказать, как было дело? — гордо ответил Аркадий.

Александр Михайлович поперхнулся и закашлялся, Кеша стукнул полковника по спине и продолжил:

— И тут Ковров начинает: приехал в Москву, пошел в магазин, спер штаны, вышел на улицу и увидел плакат «Все лучшее — детям». Внезапно в закоренелом уголовнике проснулась совесть. «Ковров, — сказал он сам себе, — ты, падаль, у малолеток воровать начал». И пошел ворюга назад, чтобы положить спортивные брюки на место. Начал выкладывать штаны на прилавок, и тут его схватили за руку.

— И чего Анна Филимоновна? — протянул Дегтярев.

Кеша в полном восторге схватил бутылку минеральной воды.

— Как заорет: «Перерыв!» Только ничего не вышло, дело-то вывернулось, свидетельские показания теперь обеляют моего Коврова. Да, продавщица видела его и схватила за руку, но только не в момент кражи, а в секунду решительного и окончательного раскаяния!

— И чем дело закончилось? — отложила вилку Маня.

— Мой Ковров получил условный срок, — гордо ответил Кешка. — Не поверите, он рыдал! Совершенно не ожидал такого финала, хотя я ему говорил: слушайся меня — будет все в шоколаде. Но самое главное! Анна Филимоновна уже после процесса столкнулась со мной в коридоре и сказала…

— Молодец, Кеша! — перебила его Маня. — Она тебя похвалила.

Сын и Дегтярев засмеялись.

— Да уж Ковалева может похвалить, — снова закашлялся Дегтярев.

— Она мне заявила, — торжественно произнес Аркадий: — «Воронцов, вы прощелыга, жаль, не попались мне лет тридцать тому назад, когда наш советский суд был судом, а не цирковой ареной, где выступают подобные вам клоуны».

— Считай, она тебе медаль выдала, — натужно кашлял Александр Михайлович.

Кеша раздулся от гордости.

— Вы уверены, что она его похвалила? — с сомнением спросила Машка. — Похоже, наоборот, отругала.

— Так это и есть похвала, — пояснил Дегтярев, — начни Анна Филимоновна адвоката комплиментами осыпать, тогда все.

И он снова принялся кашлять. Кеша снова похлопал полковника по спине.

— Выпей воды, — велела Зайка.

— И не разговаривай с набитым ртом, сначала прожуй пищу, — посоветовала Маруська.

Дегтярев вытер выступившие слезы салфеткой:

— Простудился, видно. Температуры нет, а кашель бьет.

— Надо «Колдрекс» принять! — воскликнула Зайка.

— Фу, — скривилась Машка, — таблица Менделеева в одном стакане, вот уж гадость! Мусик, что ты мне давала? Такие простые большие белые таблетки, наши, отечественные.

— Наши производители жулики, — вступила Зайка, — они людей на своих предприятиях заставляют работать по двадцать часов, а платят им медные гроши.

— Но их лекарства дешевле импортных, — заявила Маня.

Полковник начал опять грохотать.

— Дай ему «Колдрекс», — повернулась ко мне Зайка, — банановый самый вкусный.

— Меня стошнит, — ухитрился сообщить между приступами кашля Дегтярев, — все, что угодно, только не с ароматом банана.

— Принеси ту белую таблетку, — попросила Маня.

— Нельзя поддерживать наших! — взвилась Зайка. — Это непорядочно, мы должны решительно осудить олигархов.

Маня покраснела.

— Ага, а сама вчера смотрела по телику сериал «Заколдованная душа»!

— Ну и что? — изумилась Зайка.

— Да всем известно, что деньги на его съемку дал Березовский, — торжествующе заявила Маруська, — а Березовский вообще всю Россию разворовал!

— Послушайте, — прервал их Аркадий, — давайте прикроем этот стихийно возникший в нашем доме филиал Государственной думы и дадим бедному Дегтяреву лекарство, а то он сейчас желудок выкашляет.

Я побежала к аптечке, нашла нужную упаковку, принесла в столовую и сказала:

— Не о чем спорить, это средство произведено в Венгрии.

Александр Михайлович сунул белую облатку в рот и скривился:

— Щиплется.

— Ты не соси, а глотай, — приказала Маня, протягивая полковнику чашку с минеральной водой. — Ну, быстро.

Полковник молча повиновался.

— Если вся страна откажется покупать продукцию «Ферейн», — продолжала негодовать Зайка, — от Брынцалова даже мокрого места не останется.

— Чем Быстров его лучше? — кинулась в атаку Маня. — Производит несъедобную кашу за жуткие деньги.

— И это покупать не следует! — стукнула кулачком по столу Заюшка. — Все одним миром мазаны!

— Ой, мама! — воскликнула Ирка, внесшая в комнату блюдо с пирожками.

Я глянула на румяные крохотные кулебяки, сглотнула слюну и спросила:

— Ты обожглась? В другой раз надевай кухонные варежки, тарелка небось огненная.

— Да вы на полковника гляньте! — с неприкрытым ужасом завопила Ирка. — Кошмар, умирает!

Я уронила вилку, которой пыталась подцепить раскаленный пирожок, и повернула голову.

Дегтярев, прямой, словно он вместо куска мяса проглотил швабру, сидел на стуле, выпучив глаза. Из его рта выползала обильная, пузыристая пена.

— Тебе плохо? — кинулась к полковнику Маня.

Александр Михайлович попытался что-то сказать, но не смог. Зайка схватилась за трубку.

— «Медицина для вас»? Примите заказ из коттеджного поселка Ложкино, человеку плохо, приступ эпилепсии…

Дегтярев побледнел.

— На, выпей, — суетилась Маруська, поднося к губам полковника «Перье», — легче станет.

Но отчего-то после пары судорожных глотков, которые послушно сделал Александр Михайлович, пена полезла еще сильней.

— Уложите его на диван, — велел Кеша.

— Нельзя, язык проглотит! — подскочила Зайка. — Это же эпилепсия!

— С чего ты взяла? — спросила я.

— У нас девчонка работала, — пояснила Ольга, — тоже вот так один раз в корчах свалилась, пена изо рта… Жуть смотреть было.

— Но полковник не корчится, — возразила Маня, — сидит, словно накрахмаленный.

— За стадией судорог наступает окоченение, — безапелляционно заявила Заюшка.

— Как у трупа, — бормотнул Кеша.

Александр Михайлович сравнялся по цвету со стеной, но не пошевелился. Следующие десять минут мы бестолково суетились вокруг него, вливая в несчастного по очереди: минералку, простую воду, яблочный сок. С каждым новым глотком пены становилось больше.

Наконец появился доктор, оглядев стол, он спросил:

— Что это?

— Где? — завертела головой Маруська.

— Вон там.

— Полковник Дегтярев, он болен, у него эпилепсия, — одним духом выпалила Зайка.

Врач окинул Александра Михайловича взглядом и бодро сказал:

— Да нет! Что он ел?

— Салат, — принялась перечислять я, — свиную отбивную с картошкой, хотел еще пирожок слопать, но не успел, падучая скрутила. Скажите, его можно вылечить или он уже навсегда таким останется?

Александр Михайлович застонал и закрыл глаза.

— Сделайте что-нибудь! — возмутилась Зайка. — Человеку плохо. Может, он сейчас умрет, а вы про еду расспрашиваете.

— Кто вам сказал про эпилепсию? — спросил доктор, изучая полковника. — Вот уж глупость! Что он проглотил?

— Рассказала уже, — я пришла в негодование, — салат, эскалоп…

— Да нет, — отмахнулся доктор, — я сразу же спросил: что это?

Его указательный палец с аккуратно стриженным ногтем уперся в пачку таблеток, лежащую на столе, возле прибора Дегтярева.

— Лекарство от кашля.

— Какое?

— Ну, не помню название, самое простое, абсолютно безвредное…

— Ага, — бодро сказал терапевт, повертел в руках упаковку и заявил: — Ясненько! Ванная комната в доме имеется?

— Четыре штуки, — ответила Зайка, — вы хотите принять душ? Право же, сейчас не время.

— Давай, Олег, готовь промывание желудка, — спокойно велел эскулап.

— Зачем? — завопила Маня. — У дяди Саши эпилепсия, а на примере обезьяны я знаю, что лечить ее надо совсем иными методами!

Полковник, открывший было глаза, мигом закрыл их и издал такой жуткий звук, нечто среднее между стоном и воплем, что Хучик, до недавнего времени мирно спавший на диване, сел и завыл, словно волк на луну.

— Вона, — театральным шепотом просвистела Ирка, роняя кухонное полотенце, — вона как! Собаки всегда смерть чуют!

И она начала креститься.

— Очень уж ты умная, — недовольно скривился доктор, глядя на Маню, — все про обезьян и эпилепсию знаешь. Ну-ка, прочитай, что на упаковке написано.

Маруська схватила пачку.

— «Гидропирит, только для наружного применения».

— Сухая перекись водорода! — закричала Зайка. — Ну ни фига себе!

— Вот почему пена лезет, — подхватил Кешка, — а ты завела: эпилепсия, эпилепсия!

— И зачем вы ему дали внутрь средство, которым бабы волосы осветляют? — ехидно поинтересовался терапевт. — Конечно, насмерть отравить подобной штукой нельзя, но промывание желудка тоже неприятная вещь.

— Хотели полковника от кашля избавить, — пробормотала я.

— Как ты могла перепутать! — ринулась на меня Зайка.

Я развела руками:

— Случайно, упаковки похожи.

— С ума сойти, — не успокаивалась Ольга, — разве ты не прочитала название лекарства?

— Нет, — удрученно ответила я.

— Отвратительная безответственность, — кипела Зайка, глядя, как полковника ведут в ванную, — а если бы ты всунула ему цианистый калий, что тогда?

— У меня его нет, — пискнула я.

— Надеюсь, у матери в аптечке нет и стрихнина, — не упустил своего Кеша, — или яда, которым травят садовых грызунов.

— Отстаньте от мусечки, — встала на мою защиту Маня, — она же хотела как лучше.

— А получилось как всегда, — немедленно закончила Ольга.

— Уж ты бы молчала! — взвилась Маруська. — Кто зимой всучил Митиной вместо супрастина кошачий контрасекс?

Я попыталась не расхохотаться. Действительно, пару месяцев назад к нам пришла хозяйка соседнего коттеджа и попросила таблеточку от аллергии. Зайка, как всегда, торопившаяся на работу, выдала Лене Митиной средство, которым мы потчуем Фифину и Клеопатру, чтобы наши киски не носились по поселку в поисках кавалеров. Самое интересное, что Лена, проглотив лекарство, избавилась почти мгновенно от насморка, кашля и других признаков сенной лихорадки. Так что Заюшка не имеет никакого права сейчас демонстрировать благородное негодование.

— Но ведь Дегтярев перестал кашлять! — вырвалось у меня.

Зайка фыркнула и убежала, Маня понеслась за ней.

— Ну ты даешь, — протянул Кеша.

Боясь, что он сейчас начнет меня ругать, я решила быстро перевести разговор на другую тему и, повернувшись к незнакомому мужчине, сказала:

— Очень неловко получилось, но мне неизвестно ваше имя. Кстати, я — Даша.

Дядька, сидевший доселе тихо, словно мышка, если уместно сравнение стокилограммовой и двухметровой туши с мелким грызуном, ответил густым басом:

— Здрассти. Ковров. Григорий Ковров, можно просто Гриша.

И он протянул мне огромную, словно лопата, ладонь. Я осторожно пожала ее, и тут его слова окончательно дошли до моего мозга. Ковров!

— Погодите, — забубнила я, — так вы, того, штанишки в «Детском мире» сперли?

Гриша кивнул и уставился в пол.

— Ты, Григорий, — фальшиво бодрым тоном воскликнул Кеша, — иди с Ирой, она тебе комнату покажет!

Человек-гора молча повиновался. Когда он исчез в коридоре, Кеша повернулся ко мне:

— Ну, мать! Так нельзя!

— Как?

— «Штанишки сперли»!

— Но он же их украл или я не поняла чего?

— Каждый может ошибиться.

— Так ты говорил, что Ковров профессиональный вор.

— Он просто несчастный человек, который все время вляпывался в идиотские ситуации, — вздохнул Кеша. — Рос без родителей, в пятнадцать лет попал к уголовникам. В двадцать решил завязать, да опять в тюрьмищу загремел по глупости. Нанялся одному мужику вещи из грузовика в машину поднимать, да по ошибке прихватил портфель другого дядьки, который на лавке у подъезда сидел. Тот крик поднял, милицию вызвал, Гриша давай объяснять, что к чему, дескать, отнес в чужую квартиру. Только менты документы потребовали, а у парня в кармане не паспорт, а справка об освобождении. Отсидел ни за что, вышел, потолкался по разным местам, на работу нигде не берут, стал бомжевать и украл в магазине с голодухи два батона. Новый срок получил, отмотал, и тут опять случился грех: замерз, как цуцик, вот и стащил брюки. У бедняги никаких родственников, ни денег, ни жилья, ни работы, ни паспорта…

— А к нам ты его зачем приволок? — только и смогла вымолвить я.

— Мать! — укоризненно воскликнул Кеша. — Вот уж не ожидал от тебя такой жестокости! Вышел из зала суда, а Гриша в скверике, на скамейке сидит, ну я и спросил: «Чего тут мерзнешь?»

— Некуда идти, — пояснил отпущенный уголовник.

И Кеша привез мужика в Ложкино.

— Знаешь, — объяснял он мне сейчас, — Гриша походил на выброшенную собачку, маленькую, беспомощную, бестолковую. Такой одной не выжить.

Я покосилась на Кешу. Скорей уж Гриша с его ростом и весом напоминает бездомного слона.

— Он тут недолго поживет, — резюмировал Аркашка, — поговорю кое с кем во Владимире, его устроят на работу, дадут общежитие, ну надо же ему хоть какой-то шанс предоставить. Пусть пока Ивану помогает по хозяйству.

Я кивнула и пошла к себе. Только уголовника со стажем не хватает в нашем доме для полного счастья.