А завтра – конец…

Дарья Матрохина

Апокалипсис произошёл немного не так, как все ожидали. Вырвавшаяся из-под контроля болезнь сразила физически сильных, но не обладающих достаточным уровнем развития людей. Вирус принялся выкашивать тех, чей мозг оказался не в состоянии с ним бороться, превращая их в жаждущих человеческой плоти монстров. И, попав в круговорот поголовного истребления, некоторые выжившие повели себя не так, как другие…

Глава 2

Бубну первые два дня пришлось несладко. Долгое время он не мог понять, что произошло, а, когда смог, не смирился, выскочил на улицу и бегал по полю, выискивая её лицо среди заражённых. Но ничего не нашёл. А потом пришло осознание одиночества. Нахлынуло внезапно. Он открыл утром глаза и никому не пожелал доброго утра. Ни с кем не разделил завтрак.

Работать он не смог. Сел перед её окном и долго смотрел вдаль, надеясь, что это была просто шутка и вот сейчас она появится, со своими рассказами и смешинками в глазах. Тишина была его наказанием. Она давила на виски и мальчик начал разговаривать сам с собой. В первый раз он понял многочисленных сумасшедших, которые только и делали, что бормотали себе под нос.

— Как она смогла жить в этой тишине? И зачем? Неужели… — замер он, внезапно прозрев, — Неужели я сам вынудил её так жить? Да, точно! Я постоянно уходил, а она не могла начать разговаривать при мне, потому что я всё время заставлял её спать. Значит, она заболела из-за меня?

На осознание этого факта у него ушла целая неделя. Решение нашлось быстро. Петлю он смог сделать с третьего раза, а на закрепление конца на крюке люстры ушло больше часа. Но это того стоило.

— Я всё равно остался один, — убеждал он тебя, становясь на табуретку перед верёвкой, — Шансы выжить минимальны. Никто не придёт меня спасать. Потому что я никому не нужен. Теперь. Что там полагается говорить в подобных случаях? — он рассмеялся, — Мама, папа, спасибо, что подарили мне жизнь. Мне жаль, что она должна так рано и нелепо оборваться. Прошу никого в этом не винить. Это решение я принял не под давлением обстоятельств, оно тщательно обдумано и взвешено. Всё.

Бубен сделал шаг, но табурет, вместо того, что выскользнуть, перевернулся и подставил ножку. Сам не понимая, зачем, он пытался до тянуться до единственного спасения, вцепившись руками в верёвку и задыхаясь. Спасаясь, он несколько раз дёрнулся на верёвке и люстра, одинокий белый плафон под самым потолком, не выдержал подобного издевательства. Его ударило по затылку с такой силой, что весь мир померк, а перед глазами заплясали звёзды…

Он увидел город, покрытый снегом, с бесконечным рядом одинаковых домов. Людей, спешащих по своим делам, меланхолично настроенных менеджером, мамочек с детьми, упирающимися и кричащими, что не хотят в детских садик. Школьников с рюкзаками, проходящих мимо офисных служащих и стоящих в окнах с чашками кофе в руках только проснувшихся отпускников. Этот мир, находящийся настолько далеко, насколько это возможно, заставил его понять, что он — ничтожество, которое не имеет права жить. Он спрятался, заперся за железными стенами в ожидании смерти, вместо того, чтобы жить полной жизнью, превозмогая всё, радоваться каждому дню и мечтать. Он предал всю свою жизнь.

Вдруг, будто по мановению волшебной палочки, он полетел мимо всего этого великолепия, прямо над крышами, в сторону окраин, где город выглядел не так радужно. Он замер перед стареньким небольшим домом, из окон которого доносилась цветастая ругань. Раздался выстрел и дверь распахнулась, открывая человека со шрамом на всё лицо. Мужчина улыбнулся, сунул пистолет за пояс и прогулочным шагом направился по направлению к центру. Сзади из-за двери ему в спину метнулась чёрная цель. Он вскрикнул, заваливаясь на спину и силясь достать оружие, но острые зубы уже пропороли шею сзади, вгрызаясь в сочную плоть. Из соседнего дома вышла женщина с мусорным ведром. Заметив эту картину, она громко охнула и выронила свою нашу. Синее ведёрко покатилось по дороге, подпрыгивая на каждой кочке и издавая противный скрежет. Вдруг лицо женщины изменилось, она оскалилась и бросилась вперёд, отталкивая охотника, занимая его место. Теперь окровавленное тело рвали на части уже с двух сторон. Открылось окно на первом этаж и к ним спрыгнул мужчина средних лет в трениках с растянутыми коленками. Но пристроиться рядом он не смог, поэтому медленно двинулся в сторону горящей неподалёку вывески.

Кто-то закричал совсем рядом, замелькали тени. Через каких-то десять минут всё пространство оказалось покрыто трупами и людьми, с упоением в них копошащихся. Где-то зазвонил телефон, раздалось деловитое «Алло, да, я почти подошёл», которое оборвалось визгом на грани ультразвука…

Он снова летел над городом, который теперь не казался таким прекрасным. Совсем недавно выглядящий белым снег покрылся кровью. Она была повсюду: на тротуаре, на подоконнике, на ручке двери магазина. Над городом стоял гул охотников, ищущих свою добычу и крики загоняемых людей…

Приходить в себя было мучительно тяжело. Воздух в пересохшее горло практические не попадал, так что он потёр плохо слушающейся рукой горло, почувствовав верёвку. С трудом открывая глаза, он размышлял о том, где всё-таки находится, на к однозначному выводу так и не пришёл.

— Для ада тут слишком холодно.

Собственный голос немного привёл его в норму, возвращая сознание нелепыми кусками. Вот он смотрит вслед уходящей Нике, вот закрывает ворота, не найдя её, вот вешает петлю на крюк. Крутящаяся вокруг реальность, наконец, остановилась. Он по-прежнему висел в петле, но ноги уже не дёргались, стараясь спасти ускользающую жизнь. Весь мир как будто перекрасился в другие цвета, став незнакомым и необычным. Он умер, но выжил. Удивительно. Значит ли это что он не может умереть?

— Ты теперь бессмертный, — сказал он сам себе и дёрнул верёвку.

Падение было не слишком болезненным, треск вырываемого из потолка крюка ударил по нервам сильнее, чем стремительно приближающийся пол.

«Будут синяки» — мелькнуло в голове.

Протянув пальцы к ледяной стене, он провёл пальцами по серой стене и ярко-синей полосе на ней.

— Полоса? Зачем она здесь?

Поднял голову. Полоса оказалась концом стрелочки, который уходил к самому потолку и надписи «Спасение там».

— Она говорила это. Значит, она имела ввиду не рай, а крышу! Почему я раньше не догадался?

Он бегом бросился у окну и, распахнув его, уставился на тень от здания. Там, застыв на одном месте, лениво поскрипывал ветрогенератор.

— Боже, она даже в таком состоянии умнее, чем я. И она смотрела не на лес, а на тень, чтобы быть уверенной, что с генератором всё в порядке. А я не понял, и решил, что она спятила напоследок. А она просто не знала, как сказать…

Генератор не был выведен из строя, а просто связан несколькими изолентами и проволокой. Связывающий постарался на славу и Бубну пришлось попотеть, прежде чем он смог вернуть всё в первоначальное состояние. Но, едва лопасти оказались на свободе, генератор тихонько зашуршал и внизу, в цеховом отделении, заработала автоматическая поилка. В общем, всё указывать на то, что жизнь только начиналась…

Зиму, благодаря генератору, удалось пережить вполне комфортно. Как только появилась электроэнергия, он смог спокойно мыться и поить кур, потому что внезапно в подвале заработал насос из собственной скважины. До этого он был просто куском металла, укрытым плёнкой, а теперь подарил возможность не покидать тёплое убежище днями напролёт. Чем Бубен и воспользовался, закрывшись в кабинете, как только стало возможно настроить автоматическую подачу корма из подземного резервуара, который (как оказалось) всё это время был заполнен комбикормом…

Весна принесла новые проблемы: из яиц начали вылупляться не только весёлые несушки, но и упрямые и агрессивные молодые петушки. Теперь за яйцами, которые по-прежнему высиживала только одна курица, приходилось ходить поздно вечером, иначе можно было остаться в очень сильно покарябанном состоянии. Как ни странно, между собой куриное царство не воевало, решая конфликты миром и без разговоров отправляя провинившегося в дальний холодный угол клетки. Сам Бубен несколько раз пробовал найти Нику, но ничего не добился. Заражённых в округе стало намного больше, и он принял это за дурной знак. Поэтому посетил озеро и привёз дополнительный груз камней и две канистры воды, от которой куры начали нестись как бешеные. Грязь, которую он в прошлом году сгрёб в огромный чан, чтобы запустить туда червей, неожиданно оказалась очень питательной и выстрелила в разные стороны усами виноградного плюща. Пришлось пересаживать на внутренний двор и создавать из плёнки и металлических трубок подобие теплицы, чтобы всё окончательно не вымерзло…

— Эй!

Бубен поднял голову и огляделся. Во внутреннем дворике никого не было. Но на всякий случай он получше перехватил лопатку, которой рыхлил грядку. В последнее время, из-за обилия нескольких видов удобрений, овощи разрослись, в теплице им стало тесно. Да и темно: виноград прочно оплёл все прутья, мешая проникать солнечному свету. Вот он и работал каждый день не покладая рук, силясь успеть всё и сразу. Так что этот вполне человеческий окрик застал его с наточенной лопаткой в руках.

— Эй! — снова раздалось где-то ближе, — Эй!

Судя по всему, загадочный гость приближался. Мальчишка, который за зимы неплохо вытянулся, почувствовал себя немного неловко: он даже не видит это первого за три месяца человека. Хотя тот и старательно кричит.

— Эй! — чётко сказала мордочка человеческого ребёнка, появившись над забором совсем рядом, — Эй! — и человечек заулыбался, показывая ряд ровных зубов, — Эй!

— Это всё, что ты знаешь? — спросил у ребёнка Бубен, стараясь не улыбаться в ответ, — Или что ещё скажешь? Я, знаешь ли, давно не слышал человеческую речь.

— Эй! Сюда! — и лицо исчезла из поля зрения.

Но на зов Бубен не спешил. Либо ребёнок пережил очень сильный стресс и знает теперь так мало слов, либо он — заражённый, и связываться с ним опасно. Не дай бог заражённые научатся пересекать границу из гематита, тогда ему не жить. Так что парень поднялся на второй этаж и через бинокль тщательно осмотрел группу, столпившуюся у леса. Все они были заражёнными. Но пойти всё равно было нужно: они тонко чувствуют погоду и уже несколько раз выручали, предсказывая сильную грозу, которая могла и сломать лопасти генератора, не обмотай их Бубен изолентой. Вполне возможно, что сейчас тоже что-то надвигается, и они хотят предупредить об опасности. Так что он взял из холодильника коробку с яйцами и направился к кромке леса…

Вернулся обратно он слегка озадаченным: а коробке вместо яиц лежали черви. В принципе, пока он нормально обходился кормом и они не были нужны, но ребёнок так отчаянно предлагал обменяться, что в кой-то веки у Бубна защемило сердце: такой маленький ребёнок не должен был заразиться. Он должен был бы сейчас играть на какой-нибудь тихой детской площадке, строить куличики из песка и любоваться красным пластмассовым грузовиком с обложки журнала, а не копать в лесу червей чтобы выжить. Так что он безропотно отдал всё: и то, что должен был, и то, что взял просто для страховки. Тем более, что заражённые, которые стояли вокруг, вели себя вполне мирно, даже не скалились. Куры в тот день снесли по два яйца и усиленно налегали на новое угощение…

— Эй!

Бубен поднял голову и улыбнулся смелому мальчугану, который опять повис на заборе. За весну и лето это лицо уже порядком примелькалось и перестало вызывать жалость или раздражение: ребёнок был сыт, умыт и тепло одет. Так что его сердце, раньше разрывавшееся от вида ребёнка в рядах зомби, теперь было спокойно. Что бы там не происходило, мальчика явно не обижали, а скорее, берегли. Почему — он не знал. Да и важно ли было это?

— Эй!

— Доброе утро, — отозвался Бубен и приветливо помахал рукой, — Как дела?

— Сюда…

Сегодня было что-то необычное: мальчик стоял один и явно волновался. Стоило Бубну подойти поближе, как он резко отшатнулся. И помахал рукой: мол, иди сюда. Так продолжалось довольно долго, пока человек не понял, что заражённый ведёт его в самую чащу. Что-то на краю сознания испуганно замерло: заводит поглубже чтобы убить или просто выполняет приказ?

Мальчик остановился и начал оглядываться.

— Здесь! — сказал он и исчез в кустах.

Одновременно с этим кусты совсем рядом зашевелились и на поляну вышел старик. Он был крепок и шагал бодро, но что-то в его глазах мешать назвать его по-другому. К тому же, в руках у него было большая толстая палка.

— Доброе утро, — поздоровался Бубен, слабо надеясь на ответ.

— И тебе не хворать, — отозвался пришелец.

— Вы… человек?

— Я? Не знаю. Да и важно ли это?

— То есть, на самом деле вы только выглядите как человек?

— На самом деле это ты только выглядишь как человек, а я человеком казаться не хочу. Мне достаточно выглядеть тем, кем я являюсь.

— И всё же, кто вы?

— Я — тот, что должен управлять.

— Кто? Простите, я не понимаю…

— Ты и не должен ничего понимать. Достаточно того, что они понимают, — и он обвёл взглядом, будто все заражённые были здесь, — Я смог сохранить разум, поэтому я должен сделать так, чтобы они выжили. Сначала мы все напоминали зверей: непривычные к подобным чувствам и силам мозги не сразу поняли, что происходит. Нам казалось, что мы спим, поэтому мы исполнили все свои желаний: кто-то ограбил банк, кто-то убил соседа сверху за постоянный ремонт, а кто-то — покинул свой дом ничего не взяв с собой. Но сейчас, когда пелена спала, мы начали осознавать, что же сотворили. И сколько людей уже погибли. Причём большинство из них были теми, кто сохранил рассудок. Поэтому теперь, когда мы как никогда нуждаемся в тех, кто мог бы нами руководить, рядом никого нет. Мы хотим жить. В мире или в войне — не важно. Мы просто хотим выжить. Излучение не убивает нас: оно служит сигналом бедствия, вызывая у нас панические атаки. Именно поэтому мы раньше никогда не приходили к тебе. Какие вопросы у тебя есть ещё?

— Как вы это делаете? В смысле, как вы общаетесь между собой? Это какой-то вирус, или испытание военных? Почему это вдруг случилось? Ведь всё же было нормально.

— Ничего нормально не было. Человечество движется по спирали развития, где за любым поворотом только бесконечный путь. Но история имеет свойство иногда повторяться. Много лет назад человек начал убивать землю, отравлять её и лишать зелени. Тогда вирус вырвался на свободу и уцелеть смогли лишь те, кто отдалился от основной массы живых: учёные и мыслители, которые принимали к себе только умнейших. Они назвали своё убежище «Атлантида». Однако, шли годы и обстановка на остальной части суши не менялась: люди резали друг друга, если то, что осталось от прошлого и не развивались. Тогда умнейшие придумали способ сохранить свои знания: они создали хранилища знаний и спрятали их там, где никто не смог бы найти. Долгие годы они помогали человечеству и оберегали, пока однажды не столкнулись с глупыми. Тогда им пришлось скрытно покинуть своё убежище и уйти куда-то ещё. А люди продолжили развиваться по своей привычной колее: портить планету и убивать её. Однако, в прошлом году что-то пошло не так и вирус снова активировался.

— А что его активировало?

— Человеческая глупость.

— Что?

— Вирус способен убить только человека, не обладающего каким-то определённым уровнем интеллекта. Для остальных он не опасен и их жизнь и восприятие никак не меняются. Они не являются переносчиками и у них не проявляются симптомы. Они просто продолжают жить. Остальные же попадают под влияние вируса, который изменяет их тело, делая более сильными, ловкими, быстрыми и меткими, но… тупыми. Заражённые не умеют общаться, склонны к проявлению агрессии. Они не признают ничьей власти и стремятся уничтожить всё, что от них как-то отличается. Хотя, стоит признать и положительный эффект данного заболевания: они учатся пользоваться орудиями труда и очень хорошо их модернизируют. Они — уникальные изобретатели, но, как ни прискорбно, сухие практики. Им не понять суть вещей и не вывести теорему. Это за них должны сделать те, кто сохранил разум.

— То есть, вы имеете ввиду, что всё это время мы все, всё население земного шара, были безумными изобретателями? Но, как же тогда великие открытия? Теоремы, тождества, формулы?

— Это сделали те, кто сохранил разум. Остальные жили как животные и, если бы никто ничего для них не сделал, вообще не заметили бы разницы. Они и сейчас беспокоятся только потому, что некому ими управлять.

— Подождите. Вы сказали, что теперь пелена спала с ваших глаз и вы поняли, что совершили. Но, если люди все поголовно — глупцы, как они могут что-то осознать?

— Ими стало некому управлять и они начали беспокоиться.

— Всё равно не понимаю. И зачем вы это говорите мне?

— Вы пережили нашествие вируса и не сошли с ума. Возможно, ваш разум слишком силён, чтобы болезнь смогла его одолеть. Поэтому я и пришёл сюда: тех, что может управлять, осталось слишком мало. А сейчас они нужны как никогда.

— Но я не умею управлять. И вообще: всё это больше похоже на бред. Атлантида, вирус, уровень интеллекта… Выжили только те, кто готовился к этому всю свою жизнь. Я, Ника…

— Я понимаю вашу печаль. Но эта девушка жива, просто она уже откликнулась на зов.

— Что? «Откликнулась на зов»?

— Кроме всего прочего, заражённые обладают одним редким даром: они зовут того, кто мог бы ими управлять. Они нуждаются в нём. И, чем умнее человек, тем сложнее ему противиться зову. Ваша подруга была стойкой и она ждала, пока у неё не кончились силы. Однако, сейчас на этой территории слишком много тех, кому нужна помощь. Страшно представиться, но в последнее время без них она, наверное, чувствовала почти физическую боль. Но сейчас всё в порядке. Я видел её, когда шёл сюда: она строит деревню и собирается обучать заражённых. Это странно, но она, судя по всему, надеется восстановить их разум. Так что вам тоже недолго осталось. Скоро те, кому нужна ваша рука, позовут вас.

— Кто вы?

— Никто.

— Как это?

— Меня нет, я просто ищу своих подчинённых, которых потерял много лет назад…

Вернувшись домой, Бубен долгое время приводил себя в порядок к душе: в голове не укладывался весь бред, что ему наговорил старик. Управлять? Он ещё мальчишка, и совсем не умнее остальных. Какое ему управление? Да и кто согласится его терпеть?

Он зло хлопнул по выключателю, погружая комнату во тьму и шагнул к кровати. Издалека донесся тоскливый вой на одной ноте, который перешёл в песню. Она гласила: «Ты нам нужен. Мы — умираем»…

Голоса звучали в голове постоянно. Первую неделю он их почти не замечал, потом стало сложнее: стоило спуститься в подвал и виски взрывались болью, голоса превращались в крики. Он бродил по территории кругами и пытался себя занять, но, как назло, под руку не попадалось ничего подходящего. Всё, что нужно было сделать, он сделал давным-давно. Куры исправно неслись, овощи росли, генератор работал, вода подавалась из скважины без проблем — весь мир ополчился против него.

Потом стало легче: голоса стали звучать громче, но не так настойчиво. С удивлением Бубен понял, что не он один сомневается в подобном выборе. Среди монотонного «Ты нам нужен» появилось «А ты справишься? Сможешь нам помочь?». Было немного раздражающе, но он удержал себя на месте: они имели право сомневаться в выборе природы, он же четырнадцатилетний мальчик. Сам он себе и своё собственное хозяйство не доверил бы, не то что жизни людей. Пусть даже и заражённых.

И вдруг… голоса исчезли. В тот самый момент, когда он начал потихоньку сходить с ума от этого монотонного повторения, голоса стали тише. А потом и вовсе начали пропадать.

В конце месяца он уже мог спокойно спать, а иногда даже подолгу работать в подвале. Голоса звучали с каждым днём всё тише, никто больше не рвался у нему в подчинение. И он вздохнул спокойно. Но, как оказалось, слишком хорошо — тоже плохо…

Иногда в его сознании ярким образом вспыхивали видение кровавого города, который оказался не готов к вирусу и поневоле приходил вопрос: сколько людей, умных и сильных, оказались не в том месте и не в то время? Он вряд ли превосходит своих сверстников, однако он не только смог выжить, но и нашёл максимально безопасное место. Что помогло ему? Интеллект или банальное везение?

Вечерами он садился на кровать и пытался представить, что находится дома. Что сидит на кровати, в окне горит уличных фонарь, там, далеко-далеко от него, кто-то работает на заводе, кормит кур и налаживает генератор. И этот кто-то будет вынужден завтра встать в пять утра и проверить состояние корма. И что, стоит ему устроиться, как дверь тихонько откроется и войдёт мать, в своём привычном голубом халате, с которого давным-давно пропали все цветочки. С маской на лице, она выглядит немножко смешно, и он будет удерживаться от смеха, пока она станет целовать его на ночь. Потом он заснёт и не будет перед сном думать ни о чём, кроме завтрашней контрольной по математике и Ане из параллельного класса с её золотисто-рыжими косичками и голубыми глазами.

Но потом он представлял, что никогда бы не познакомился с Никой, не ехал бы с ней по ночным дорогам, слушая «В мире животных» и жуя гематоген, и чувствовал странно сожаление. Потому что тогда он не смог бы повзрослеть, потому что мать защищала бы его от всего мира со свойственной ей активностью.

Жизнь с матерью никогда не была похожа на сказку. Требовательная и порой агрессивная, она растила двух своих детей, лелея их, как единственное воспоминание о браке. И пусть сестра была подозрительно похожа на соседа и совершенно не похожа на отца, Бубна это никогда не волновало. Он доверял словам матери безоговорочно, и это ни один раз выручало его в самых опасных ситуациях.

Когда он родился, отец воевал на границе, поэтому на фотографии на фоне роддома с кульком в руках стояла только мать. Выданная ещё деду квартира рядом с автобусным депо, где тот и работал, регулярно бралась штурмом представителями многочисленных религиозных организаций, сект и благотворительных сообществ. Бубен много раз думал, что будь дома в такие моменты отец, на двух посмертно возведённых в ранг великомученика стало бы больше, потому что он не терпел любых общин, которые предусматривали денежный взнос. И самым первым воспоминанием мальчика стал тот момент, когда мама, плача, требовала от отца пойти с ней в церковь. Чем закончилась та ссора — он не понял, потому что отец в течении недели собрал вещи и снова отбыл в горячую точку.

А через пять лет появилась Света — мамина любимица, которая должна была оживить жизнь родителей, потому что «старший уже вырос, сам со всем разберётся». Однако рождение второго ребёнка не прошло для матери бесследно: от былой стройности не осталось и следа, а некогда изящные черты лица начали расплываться. Старый халат пришлось выбросить и купить новый: голубой в розовый цветочек, который после первой же стирки полинял и сел, отчего все последующие годы натягивался на животе женщины, устало склонившейся над бумагами. Его мать могла бы сидеть дома с зарплатой отца, но она всё равно регулярно отводила их с сестрой в садик, а сама бежала «по делам», откуда являлась всегда неизменно злая и резкая. Все получаемые деньги она спускала в модном салоне красоты, где мастер обещал «двадцатилетнюю юность». Получилось бы у него или нет — Бубен не знал, потому что однажды мать пришла домой взбудораженная, быстро собрала вещи и запихнула их с сестрой в такси. Пока они ехали, она прижимала Свету к себе и всё причитала, что «как же так, сразу», и молилась. А он смотрел в окно, где разворачивались первые моменты кровавой драмы, вынудившей его покинуть город.

На выезде из города таксист остановился и отказался везти их дальше. Мать, с трудом волоча на каблуках тяжеленную сумку, подгоняла их, слыша гул за спиной, и постоянно ускоряясь.

Они почти вырвались. На парковке, найдя пустую, пусть и окровавленную машину, мать заперла их изнутри и бросилась в ближайший магазин — за продуктами. И больше они её не видели, только слышали крик. Когда заражённые начали подбираться у их убежищу, мальчик открыл окно и попытался вытянуть сестру, но та неожиданно заупиралась и зарыдала. Заражённый бросился вперёд и пробил рукой стекло со стороны девочки…

Очнулся Бубен уже в машине, куда его затащила семейная пара, тоже едва вырвавшаяся из города…

Как всё началось — он не понял. Проснулся он явно слишком поздно и едва не опоздал. Одновременно начали кричать и метаться куры, заскрипели ворота, в которые кто-то упёр что-то тяжёлое и раздалась ругань. Ворота были обшиты специальными мешочками с гематитом, так что использоваться для тарана заражённых было невозможно. А забор он предварительно обшил колючей проволокой. Так что нападение было неразумным: он в крепости, у него есть оружие, а нападающие в случае отступления оказываются просто в чистом поле. Но раздалось несколько чётких команд, и сразу же удар. Судя по всему, заражёнными кто-то командует. Бубен сбежал вниз по ступенькам и вооружился. Возможно, если выбить главного, то заражённые просто разбегутся. И всё станет как было раньше…

Он промахнулся. Четыре раза. Нападающие — нет. Да и сложно было промахнуться в забор. Едва ворота открылись, внутрь двора хлынула волна из заражённых. Однако сам главным не появился. Он вообще после первого выстрела стало намного осторожнее: спрятался за забор, говорил тихо и старался не выделяться из толпы. Но несмотря на это Бубну удалось ещё три раза прицелиться и выстрелить. Потом стало не до этого: нужно было спасать хозяйство. Он схватил мешок, полный мелких камешков гематита и бросился вниз. Пока нападающие пытались сломать крепкую дверь в здание, насыпал круг из гематита вокруг клетки и закрыл дверь в подвал: незачем заражённым видеть своих мёртвых товарищей…

Он стояли вокруг и было видно, что от их привычной решимости ничего не осталось: камешки он взял из самого центра озера и они должны были служить последней линией обороны. И служили.

— Ну, кто тут у нас?

И Бубен пожалел, что оставил ружьё в комнате: сейчас оно очень пригодилось бы. На него из толпы смотрела стандартная бандитская рожа. Таких было много до эпидемии и, честно говоря, парень надеялся, что во время эпидемии они все умерли. Как оказалось — нет.

— Кто такой, я спрашиваю!

Парень упрямо сжал губы, и опять ничего не сказал. Он не станет говорить, даже если его станут резать на части. Тем более, что взять здесь кроме кур этому человеку всё равно нечего: лопасти генератора он вчера на ночь обмотал изолентой, а до машины в подземном гараже без электричества никак не добраться. Так что всё, что можно здесь найти — это три десятка кур и самодельный парник с овощами. Даже гематит был закреплён под металлические листы и его не было видно. Вместе с Никой они всё сделали так, чтобы в даже в случае захвата их убежища, противнику не досталось ничего из настоящего богатства.

— Говорить не будем, значит? А если я тебя по-плохому спрошу? Не хочешь? Эй, ребята, ну-ка дайте его сюда!

Но заражённые не шевелились: их сковал страх. «Паническая атака, — вспомнил Бубен, — Они не могут и шагу сделать, сколько вокруг гематита. Так что с курами разбираться бандиту придётся самому»

— Эй, а чего это никто ничего не делает? — только сейчас понял бандит, — Я кому сказал? Дайте мне его сюда поближе.

— Они не сдвинутся с места.

— Чего? Ты чего сказал? Сам-то хоть понимаешь, с кем разговариваешь? Да я тебя!

Бубен сделал один шаг назад и… с щелчком закрыл замок куриной клетки. И спокойно сел на пол. Теперь никто не сможет до него добраться. Даже бандит. Потому что замок открывается только внутри.

— Да я тебя сейчас… О, точно, застрелю!

И бандит направился к лестнице. А Бубен схватил двух кур и бросился наружу. Заражённые его не трогали: он всегда носил одежду с гематитовыми мешочками, пришитыми к телу. Так что он выскочил во двор и на рысях проскочил всё расстояние до забора. Раздался звук выстрела и земля рядом вспучилась: противник открыл огонь. Парень рванул вправо, пуля ушла слева, рванул влево, пуля ушла ещё левее. Противник был неглуп и стрелял на опережение. Но за Бубном со своим старым оружием, которое над перезаряжать вручную, он явно не успевал. Он скрылся в лесу раньше, чем пуля прошло ближе двух метров от него…

Было страшно. И холодно. Куры под курткой тоже мёрзли и поэтому перестали вырываться. Одна, кажется, даже заснула. От бывшего убежища раздавались крики: бандит нашёл настолько мало, что теперь разрушал всё, чтобы оно не досталось хозяину, когда тот вернётся. Но Бубен держался и даже не вздрогнул, когда раздался судорожный крик кур, которых начали есть заражённые. Всё, на что он потратил столько времени и труда. Что, как он считал, обеспечило ему спокойное будущее, было разбито, покорёжено, сметено, этим недочеловеком, который считал себя выше других только по праву сильного.

Вторая курица тихо завозилась, устраиваясь поудобнее. Мох, который он уложил в несколько слоёв, утраивая себе постель, оказался влажным, и сейчас ноги невыносимо мёрзли. Да и бокам было тепло только из-за кур. Ужинать пришлось сырым яйцом. Зажигалка была в кармане, но разжечь костёр он не решился: он ушёл не настолько далеко, чтобы это стало безопасно. Столб дыма в безветренную погоду поднялся бы над лесом, выдав его местоположение. А потом опустилась ночь и зажигать костёр стало нельзя из-за света. Так что он просто поужинал и устроился в своём импровизированном ложе…

Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. И только потом понял, что кур под боком больше нет. И судорожно рванулся, открывая глаза. Над ним склонился мальчишка, что раньше всегда приходил звать на обед. Он выглядел почему-то очень радостным.

— Куры? — спросил Бубен, и не надеясь на ответ, — Где?

— Там, — ответил мальчик и показал рукой на кусты.

— Зачем?

— Гулять.

— Какой «гулять»?! Разбегутся же!

— Гулять, — упрямо добавил мальчишка и протянул руку с яйцом Бубну, — Вот. Награда.

— Ты хочешь это взять?

— Награда.

— Хорошо, забирай. Только кур верни.

Мальчишка направился в кусты и через минуту вернулся с курами. Что сказать — он был прав, куры гуляли и не могли убежать. Потому что были в самодельных клеток из веточек.

— Это ты сделал?

— Награда?

— Хорошо, будет тебе награда. Только ответь. Это ты сделал?

— Я.

— А почему ты это сделал?

— Ника.

— Ника тебе сказала это сделать?

— Ника.

— Когда? Она была здесь? Где она сейчас?

— Ника. Там.

— Ты отведёшь меня туда?

— Награда?

— Но у меня ничего нет…

— Награда!

— Хорошо-хорошо, я тебя награжу. Вот сейчас схожу к себе домой, выберу что-нибудь и принесу тебе в награду. Хорошо?

— Туда?

— Да, на поле.

— Нельзя! Нельзя туда! Ника!

— Ника тебе запретила?

— Ника.

— Ну, так мне она не запрещала. Подождёшь меня здесь?

— Награда?

— Награда…

Он вошёл в ворота, опасаясь, что нападавшие решили заночевать здесь, но всё обошлось. Двор был пуст, как и само здание. Отсюда вынесли всё, что смогли. Даже кровать. Видимо, это был стандартный налёт для обогащения. В любом случае, всё, что не смогли забрать налётчики испортили. Разбили шкафы, разорвали все бумаги, оставили на месте парника ошмётки плёнки и растоптанные овощи. Те, что не были растоптаны, были демонстративно надкушены. Даже сняли раковину и сбросили со второго этажа во двор. Так что жить теперь было невозможно. Всё, что он создавал таким трудом, в один миг превратилось в руины. Просто потому, что он оказался слаб…

Он бродил по заводу несколько часов. Собирал разбросанное и складывал к стене забора. Обошёл парник и оценил разрушения. Приподнял согнутую палку и повертел в руках.

«В принципе, ничего серьёзного, только плёнку подновить»

И сразу же оборвал себя: нельзя так думать, больше он сюда никогда не вернётся. Он должен помочь заражённым, он встретится с Никой и попросится к ней в помощники. Она не откажется, просто не сможет отказать. Они построят деревню, разведут курятник, разобьют огороды, будут обучать заражённых. Восстановят часть мира и дадут ему возможность развиваться. Потому что это — единственное, что они могут сделать.

Он зашёл в комнату, где раньше жил и задумчиво осмотрелся: ничего необычного. Побродил по ставшей пустой ванной, заглянул в кладовку: нападавшие вынесли всё подчистую. Наконец, спустился в цех и заставил себя посмотреть на то, что осталось от мечты о тихом выживании.

Пол был вымазан кровью. Именно вымазан: кто-то даже заботливо натёр стены и прилепил сверху перья. В углу лежали ошмётки кур, а сверху — как будто сидел петух, специально проткнутый палкой, чтобы не упал. В углу клетки валялась куча какого-то тряпья. Это явно сделали для него, потому что знали — он обязательно вернётся.

Он опустился на колени и завыл от тоски. Что-то внутри вибрировало от боли так сильно, будто весь мир снова рухнул. И, будто в ответ, кто-то тихо заскулил в куриной клетке…

Куча в холодном углу зашевелилась и сразу же «ожили» два самых агрессивных петуха, до этого претворявшиеся спящими. Они бодро подскочили и заставили сидящего там заражённого замолчать и испуганно застыть. Бубен сделал два шага и приник к клетке.

— Кто ты?

Заражённый вздрогнул, но не ответил.

— Кто посадил тебя сюда? Зачем?

Тишина.

— Ты хочешь выйти?

— Да, — неожиданно тихо прошептал заражённый, — Пожалуйста, выпусти меня отсюда. Мне страшно. Мне ещё никогда не было так страшно.

Бубен вздрогнул, когда заражённый поднял глаза: они были абсолютно осмысленными. Человеческими…

— Кто ты? — спросил мальчишку Бубен, уже когда смог запихнуть петухов в специальные клетки, и они шли по направлению к лесу, — И как тут оказался?

— Я вёл заражённых.

— Подожди-ка, но ведь их не ты вёл, я видел. Или вы вели их вместе?

— Нет, я вёл их, пока В… пока он их не накормил. Дальше они ушли без меня, потому что я стал уже не нужен: заражённые были настолько голодны, что подчинились тому, кто накормил. А я был против того, чтобы убивать кур. Я хотел остаться здесь и обустроить убежище. Отказался идти дальше грабить и убивать. И меня бросили.

— Ну, они бросили, я — подобрал. В конце концов, всё в этом мире взаимосвязано. Не брось они тебя, я бы не смог тебя подобрать.

— А зачем ты взял птиц?

— А у меня как раз две курицы есть. Кавалеров им несу.

— Куда ты меня ведёшь?

— Я иду к своей подруге, она тут недалеко обустраивается.

— Если она живёт недалеко, то они могли уже добраться и до неё.

— Вот это вряд ли. Не хочу тебя пугать, но — самая умная женщина, что я знаю.

— Она — твоя мать.

— Знаешь, если бы у меня была такая мать, я бы не сидел один на заводе без средств обороны полгода и не ждал бы непонятно чего.

— А что бы ты делал?

— А не знаю. Но на заводе бы точно не сидел. А твоя мама где?

— Она… ушла с ними.

— Заражённая?

— Да.

— Всё равно не понимаю, как она могла тебя бросить.

— Он ей приказал.

— Знаешь, тут совсем рядом есть источник. Предлагаю напиться и умыться. А то ты с петухами провёл целую ночь в клетке. Не по-человечески как-то.

— Да.

— Я готов взять тебя к себе. Но есть три условия.

— Условия?

— Да. Если ты их выполнишь, я буду защищать тебя до самого конца жизни.

— И что за условия?

— Во-первых, ты расскажешь мне всё о себе. Когда, где, кто, кого и зачем. Я хочу понять, что вообще происходит в округе. А то сидел один, забившись в свою норку, даже ни разу к людям не выходил.

— Так там и нет людей.

— Как это «нет»?

— Там только заражённые. Нормальных не осталось. Ты — первый человек, которого я увидел с самого начала эпидемии.

— Подожди, а тот, что группу увёл?

— А он тоже заражённый, только сильнее остальных. Вот они его и слушаются.

— Ладно, разберёмся. Во-вторых, я прошу тебя забыть всё, что случилось до этого. В дальнейшем будем жить так, словно и ты на меня не нападал, и я не пытался тебя пристрелить. Ладно?

— А что третье?

— Третье… Оно самое интересное. Понимаешь ли, я в последнее время столько нового узнал, что оно просто в голове не укладывается. А ты, как я понимаю, уже знаешь, как управлять заражёнными. Научи и меня.

— А ты потом меня не выкинешь?

— Нет, я хочу просто жить. Не воевать и не бродить. Найти тихое место и окопаться там настолько глубоко, чтобы никакие громилы со своими тупыми бандами не могли уже ничего изменить.

— Хорошо, я согласен. Как тебя называть?

— Меня?

— Ну не меня же.

— А мне тебя как,

— Зови меня «Бубен».

— А почему именно так. Это больше похоже на собачью кличку, чем на человеческое имя.

— Так звали одного знакомого моей знакомой.

— Он умер?

— Я не знаю. Но, согласись, мы сейчас живём в мире, в котором отсутствие новостей — уже хорошая новость.

— Согласен.

— Так как мне тебя называть?

— Я не знаю. Раньше меня звали Никитой. А потом только «мелкий» или «пацан».

— Я могу звать тебя «мелкий»?

— Если хочешь.

— Это ненадолго. В новом мире каждому из нас нужно новое имя. Потому что все мы изменились.

— Но потом я ведь смогу выбрать себе другое имя?

— Конечно. У тебя будет много времени, чтобы подумать…

— Значит, тебе всего тринадцать лет? Но ты даже на них не выглядишь.

— Я очень мало ел в последнее время.

— И этот… как его… А, не важно! В общем, этот бандит, он твой отчим?

— Да, мама вышла за него, когда мне было десять.

— И что она в нём нашла?

— Деньги?

— У вас были проблемы с деньгами?

— У меня оба родителя — учителя. Конечно у нас были проблемы с деньгами. Мама очень любила отца, но постоянные задержки зарплаты сгубили всю нежность. Она начала брать ребят на частные занятия, а отец считал, что знания нужно давать бесплатно. Они часто ссорились, но никогда не дрались. Они закрывали меня в комнате и долго кричали друг на друга, думая, что я сплю. А когда мне было восемь, они стало спать в разных комнатах. Точнее, отец поставил себе раскладушку на кухне и вообще не заходил в спальню к матери. Потом началась переаттестация педагогов и мама потеряла работу. Так что, когда этот подкатил, выбора особого уже не было. Я не знаю, что случилось, но однажды отец собрал вещи и ушёл пораньше на работу. Больше я его не видел. Но вечером явился этот и они с матерью всю ночь пили на кухне, а меня заперли в спальне. У них на столе было много еды, но мне даже утром не удалось поесть: мать выгнала быстро, потому что боялась его упустить.

— А как вы оказались в одном отряде?

— Когда всё только началось, мама не заразилась, только он. Мы заперлись в квартире и никого не пускали. Потом, когда еда кончилась, мама вышла на улицу и вернулись они уже вместе. Мне было страшно, я боялся, что он будет меня бить.

— Он тебя бил?

— Один раз. Спьяну. Зато потом подарил сахарного петушка.

— А что было дальше?

— Мы путешествовали по окрестностям, пока там было, что брать. Потом решили уйти подальше.

— И наткнулись на меня.

— Да.

— Почему тебя запихнули в клетку?

— Я повис у него на руке, когда он в тебя стрелял. Так что он схватил меня и запер в комнате. Он уже тогда решил меня оставить. Но не поглумиться на прощанье не мог. Они выбрали самых буйных петухов и запихнули меня к ним в клетку. Птицы меня клевали. Сейчас я понимаю, что они просто загоняли меня в угол, но тогда очень испугался. Я кричал и бился о прутья, а он стоял, смотрел и ржал. И эти глаза… Ненавижу их… Я вырву их и заставлю его искать себе пищу самому.

— Не будь так жесток. Люди становятся злыми не от хорошей жизни.

— Это — не человек. Заражённые — не люди.

— А вот это ты зря. Среди них попадаются очень умные ребята. Например, они умеют чувствовать изменение погоды. И могу предупредить о грозе. И ещё они очень быстро учатся и многие даже уже частично освоили человеческую речь. Хотя вот в изобретении практичных вещей им нет равных. Они — гениальны.

— Ты говоришь как старик.

— Будешь считать это комплиментом.

— Ты — глупый. И считаешь мёртвых людьми.

— Я прожил один больше тебя и пока что именно заражённые проявили ко мне больше радушия, нежели живые нормальные люди. Они не рвались убить меня, не совершали набегов, не убивали друг друга. Они просто живут.

— Но чем-то же они занимаются?

— Да. Один вон недавно стал на моих глазах человеком и строит из себя самого умного…

Когда они закончили говорить, лес вокруг уже начал погружаться во тьму. Но проводник, казалось, этого не замечал: он спокойно двигался в только ему одному знакомом направлении и задумчиво осматривал деревья.

— Как ты думаешь, долго нам ещё идти? — обратился мелкий к Бубну, который не обращал на попутчика никакого внимания с того момента, как узнал всё, что хотел, — Он ведь не может завести нас в ловушку?

— Нет, Ника не дала бы ему такой возможности.

— Ника? Кто это?

— Моя знакомая. Сейчас она занимается… даже не знаю, как сказать. В общем, вокруг неё много заражённых, которых она учит понимать человеческую речь. Хотя я в этом совсем не уверен, потому что не видел её с самого конца осени.

— Мы проходили здесь в конце осени и не нашли в лесу ничего интересного.

— Я бы удивился, если бы вы хоть что-то нашли. И тем более — интересное.

— Ты просто околдован ею.

— Знаешь, для тринадцатилетнего ребёнка ты говоришь слишком много умных слов. Тебе точно тринадцать?

— Да. Мне точно тринадцать.

— Значит, ты очень умный для своего возраста мальчик. СЛИШКОМ умный. Хотя мне, в принципе, всё равно. Разбираться с тобой будет Ника. Она лучше меня умеет разговаривать с людьми. Не исключено, что вы на неё наткнулись, но ничего не поняли и просто прошли мимо.

— Такого не может быть. Отчим бы точно не упустил такую возможность.

— О чём ты? Какая ещё возможность?

— Среди всех, с кем мы дрались, ни разу не было женщин. А заражённых он и пальцем не трогает — брезгует, видимо. Хотя они вроде вполне нормально выглядят.

— Не нам его судить, — демократично пожал плечами Бубен, — Мы ещё маленькие.

И они снова замолчали. Бубен покосился на Мелкого сквозь отросшую за зиму чёлку и в первый раз заметил, что давно пора стричься. И почему он раньше об этом не вспомнил, да хотя бы на заводе, где всегда под рукой были острые предметы? Он поднял руку и накрутил волосы на палец, про себя удивившись: вроде и не росли никогда такие густые, как у Ники. И тут же вспомнил, как Ника каждый вечер сосредоточенно расчёсывала волосы, распуская косу. Всего на десять минут блестящая золотистая волна накрывала её плечи, делая дьявольски красивой. И она каждый раз смеялась, когда ловила его взгляд, снова заплетая волосы в косу и пряча такую красоту. У неё была расчёска, которую она взяла ещё из дома. Белая, с розовым цветком на ручке… Интересно, чем она сейчас расчёсывает волосы? Расчёска ведь осталась у него, когда она ушла, и он часто крутил её в руках и думал о ней. А теперь её уже не найти: нападавшие переверну всё и вынесли что плохо лежит. Кто-то из заражённых мог и на расчёску позариться.

Неожиданно он чуть не сбил с ног проводника, который резко остановился.

— Туда, — сказал заражённый и ткнул пальцем в сторону кустов.

— А ты не пойдёшь?

— Нельзя.

— Ника?

— Ника.

— Мне кажется, он просто устал, — сказал Мелкий, едва проводник скрылся из виду, — Или всё, что говорит твоя знакомая, действует на них как заклинание.

— Я не знаю. Да и важно ли это?…

Ника встретила его на берегу речки. Точнее, она была там не одна, но Бубен заметил сначала только её. Она сидела на корточках на мокром песке и что-то держала в руках, демонстрируя это так же присевшим на корточки на другом берегу заражённым. На ней были старые джинсы и тёмно-синяя потёртая футболка. Мелкий замер, не зная, что сделать, а Бубен уже бежал вперёд.

Он успел схватить обернувшуюся Нику и прижать к себе до того, как она выронила то, что держала в руках. Это оказалась примитивная удочка.

— Ты ничего не поймаешь при таком сильном течении, — сказал он девушке прямо в ухо, немного приподнимая её в воздух, — Ты такая тяжёлая! — и опустил на землю, — Ты всегда была такой маленькой?

— Нет, это ты вырос, — и она улыбнулась, — А я совсем не тяжёлая, — она обернулась к заражённым, которые застыли на своём берегу, наблюдая невиданное раньше зрелище, — Нельзя так подкрадываться ко мне. Никогда. А теперь идите в деревню, я скоро тоже приду.

Они одновременно кивнули и скрылись в кустах. Тем временем Ника вопросительно посмотрела на Бубна и показала глазами на Мелкого.

— А… — ему пришлось раскрыть руки, чтобы обернуться, — Ника, это Никита, но я зову его «Мелкий».

— Очень приятно, — она кивнула и неожиданно радостно улыбнулась, — Я слышала, что ты раньше был в группе в местных бандитов. Это так?

— Ну…

— Не переживай, в этом нет ничего страшного. Очень скоро нам нужно будет менять место для деревни и твои знания нам понадобятся. Хочешь есть?…

Они расположились в единственной комнате деревянного дома за массивным столом. Перед каждым стояла миска с тушёным мясом, а в середине стола — блюда с варёными яйцами. Но украшал ужин настоящий по этим временам деликатес — шоколад. Он был мелко поломан и сложен в миску, и оттого казалось, что его мало. Однако, когда Мелкий, насытившись, решительно придвинул миску с шоколадом к себе, то заметил:

— Да тут шоколадки четыре, не меньше.

— Пять, если быть точными, — улыбнулась ему Ника и встала собирать тарелки.

— Сиди, — остановил её Бубен и встал сам, — Ну, как дела? Судя по всему, у тебя тут полный пансион.

— Ага. Они меня обожают. Носятся как с писаной торбой. Сначала вообще пытались кормить восемь раз в день. Ну, ты и сам видишь, — он развела руки, будто извиняясь, — Я теперь стала чуть больше. Зато мы окончательно подружились. А ты как?

— На меня напали, убежища больше нет. Из всего имущества остались только эти два товарища.

И он повёл подбородком в сторону стоящей в углу коробки, из которой уже минут десять не раздавалось на звука. Накормленные птицы, уставшие от долгого укачивания, довольно быстро уснули.

— Ничего, имущество — это дело наживное. К тому же, у нас тут полно кур, а петух всего один. Добавим к нему твоих, глядишь — к осени больше сотни голов к курятнике будет.

— У тебя куры как несутся? По одному в день?

— Ага. А у тебя по-другому было?

— По три, иногда по четыре.

— Ух ты. И как это ты ухитрился?

— Так я их водой напоил из гематитового озера.

— Хитро… Кстати, куда бы мы не шли, убежище бросать нельзя. Там и корм, и энергия, и вода чистая. Да и сил мы на него потратили много. Жалко оставлять такое богатство. Гематит, опять же.

— Заражённые прошли через него.

— Да, это проблема.

— Больше не пройдут, — поднял голову перемазанный в шоколаде Мелкий, — Некому теперь им скомандовать. Отчим не сможет.

— Отчим? — удивлённо приподняла бровь Ника.

— Я тебе позже всё расскажу, — успокоил её Бубен, — Ты лучше расскажи, что дальше собираешься делать?

— Жить, — пожала плечами девушка, — Мне больше ничего не осталось. Я тут перезимовала, и не скажу, что мне было плохо. Одиноко, — она покосилась на парня, — Да, согласна, было. Но ни скучно, ни холодно, ни голодно не было. А это на сегодняшний день — уже достижение. К тому же, пора ставить хорошие дома. Эти могут прогнить или размокнуть во время наводнения. Значит, нам нужен кирпич, бетон, камни. А для этого придётся идти в город.

— Почему, — неожиданно подал голос Мелкий, — Вы двое делите жизнь на то, что было до эпидемии, и сейчас? Разве сейчас другая жизнь? Другой мир?

— Да, — улыбнулась Ника, — Тебе может это показаться странным, но весь прошедший год мы с ним каждый день в этом убеждались. Мир слишком изменился, чтобы руководствоваться давно устаревшими правилами. Сейчас твой брат и друг не задумываясь выстрелит тебе в спину и никто его не осудит за это. Выживших слишком мало, чтобы они могли жить по-старому, но слишком много для того, чтобы они могли прожить всю жизнь и не встретиться. К тому же, таких банда, как банда твоего отчима, становится всё больше. Заражённые в этих компаниях всё больше напоминают зверей. За зиму на нас нападали четыре раз. Четыре разные команды хотели забрать всё, что у нас есть. Но мы оказались сильнее, и именно поэтому до сих пор живы. Ты сейчас сидишь и думаешь, что я стала злой и жестокой. Но это неправда. Я, наконец, стала честной. И я хочу жить. Настолько, что готова убить всех вокруг. И мы с тобой отличаемся только тем, что я — выживу.

— Какая-то странная у тебя правда. И честность тоже.

— Это ты так думаешь, а он, — и она указала пальцем на Бубна, — Так не думает. И знаешь почему? — стол скрипнул, когда она склонилась на мальчиком, упершись руками в дерево, — Потому что он до сих пор жив…

— Он привыкнет к здешним порядкам, — сказала Ника, едва они с Бубном оказались одни на крыльце, — Я уверена, что ему у нас тут понравится. Сегодня печка ваша, а я займу лавку. Завтра на завтрак будет картошка, нам удалось выменять её в ближайшей деревне на яйца. Там сидит вменяемый староста, он сразу не стал с нами ссориться. Так что теперь у нас раз в неделю есть немного овощей. Я думаю, что в ближайшее время вам понадобится отдельный дом. Вы же мальчики, в конце концов. Так что вы могли бы занять пустой дом на окраине. Его надо привести в порядок, там давно никто не жил…

Она говорила и говорила. А Бубен сидел и понимал, что беспокойство, которое сжимало грудь тисками с того самого момента, как он впервые покинул дом, стало понемногу отпускать. У него на глазах убили маленькую сестрёнку, а мать надрывалась криком где-то в глубине супермаркета. Он никогда не сможет рассказать это Нике. На самом деле он пошёл за ними, потому что надеялся спасти. Но не смог, потому что был слаб. Он потерял всё, встретил её и попытался снова начать жить. Он столько создал и столько сделал, но в итоге снова всё потерял. Потому что главное было — не создать, а защитить. Всё-таки, судьба существует — случайная знакомая оказалась ему роднее и ближе кровных родственников, потому поняла без слов, что он устал, и привела в себя, не оставив чувства вины, раньше следовавшего за ним по пятам.

Ника что-то рассказывала, шутила, размахивала руками в воздухе. А он просто смотрел на неё и понимал, что она совершенно не похожа на всех, кого он до этого знал. Она была рядом, настолько близко, что ему было физически тепло от её присутствия. И это ощущения наполнило его такой радостью, что он на секунду потерял контроль. И этой секунды хватило, чтобы выдохнуть «Спасибо».

— Да не за что.

— Я не об этом.

— Я знаю…

Над лесом медленно поднималось солнце. Завозились в своей коробке выспавшиеся петухи. Мелкий на печке перевернулся на другой бок и закутался в одеяло. Ему снился такой хороший сон, что не хотелось возвращаться в реальность. Где-то тоскливо и голодно завыл молодой волк, отставший от стаи. Из одного из домов вышел заражённый с ведром в руках. Проходя их крыльца, он чуть плутовато улыбнулся и Бубен с удивлением узнал в нём того самого заражённого, что принёс им первого петуха. Он хотел подняться и пойти следом, но Ника завозилась на плече, и ему пришлось прижать её к себе, чтобы она не упала. Они так и просидели всю ночь на крыльце. Молча смотрели на небо, и каждый думал о своём. Но потом уставшая от долгого дня девушка всё-таки уснула, положив ему голову на плечо, а он так и продолжил сидеть и тихо млеть от ощущения небывалой нежности, разлившей внутри от вида её улыбки.

Над лесом медленно поднималось солнце. Начинался новый день…