Любовь тасманийской волчицы

Делла Сванхольм, 2021

Может ли королевский гвардеец, охраняющий покой датских королей во дворце Амалиенборг и марширующий перед ними в знаменитой медвежьей шапке, влюбиться так, что весь остальной мир перестанет для него существовать? Но его сердце разбито на мелкие осколки, потому что его девушка ушла… нет, не к другому, а к другой, пожертвовав их любовью ради денег и карьеры. В отчаянии Кристиан готов податься хоть на край света – на остров Тасманию. Но именно там он встречает прекрасную Маргарет и влюбляется в нее. Вскоре девушка прилетает к нему в Данию, не подозревая, что по пятам за ней уже крадется убийца. Доверчивая Маргарет едва не поддается дьявольскому обаянию человека, который собирается уничтожить ее. И только принцесса Дании Мэри, тоже родившаяся на острове Тасмания, верит, что Маргарет сумеет обрести свое счастье и настоящую любовь. Но за них надо бороться – причем не на жизнь, а насмерть. «Любовь – это все что у нас есть, и только любовью мы можем помочь друг другу», – как сказал Еврипид.

Кристиан Расмуссен снял форму королевского гвардейца, расправил синие брюки с широкой белой полосой и мундир и аккуратно повесил форму в шкафчик — до следующего раза, когда надо будет выходить на службу. После этого он вышел из казармы и огляделся. Служба была закончена, а день был замечательный: солнечный, в меру теплый, но не слишком жаркий, с легким ветерком, который дул со стороны пролива Эресунн.

Насвистывая песенку мексиканской певицы Глории Треви «Abranse Perras», запавшую в голову после недавней дискотеки, Кристиан направился вниз, к парку Амалии, который узкой зеленой полоской вытянулся вдоль берега залива. Королевский замок Амалиенборг, построенный когда-то для той же королевы Софии-Амалии, супруги короля Дании и Норвегии Фредерика III, остался позади, а еще дальше возвышалась великолепная громада Мраморной церкви, увенчанной позеленевшей от времени медной крышей-куполом. Мраморную церковь строили больше ста лет, потому что денег вечно не хватало, но когда ее наконец освятили, копенгагенцы ахнули — такое архитектурное чудо они получили. Теперь в этой церкви любили венчаться все копенгагенские пары, и по пятницам и субботам очередь из молодоженов выстраивалась чуть ли не до самого дворца Амалиенборг. А с купола Мраморной церкви открывался захватывающий вид на Копенгаген, на пролив Эресунн и на соседнюю Швецию.

Кристиан Расмуссен удобно расположился на широкой деревянной скамейке, далеко вытянув ноги вперед. На другой стороне узкого пролива распласталось суперсовременное здание Новой оперы, похожее на пузатую бетонную сковородку, накрытую сверху квадратной крышкой. Расмуссен вздохнул. Может быть, именно таким и был замысел архитектора. Лично он не был от него в восторге. Ему гораздо больше нравился другой проект датского архитектора Йорна Утзона — знаменитое здание Сиднейской оперы, с ее крышей в виде распущенных на ветру парусов. Сиднейская опера стала одним из наиболее известных и легко узнаваемых зданий мира, символом и роскошной визитной карточкой Сиднея, а копенгагенская опера… так и осталась бетонной кастрюлей, увенчанной несуразной квадратной крышкой.

Кристиан криво улыбнулся. Раньше перед парком королевы Амалии всегда стояли роскошные белоснежные круизные лайнеры, на которых датчане отправлялись в далекие экзотические страны или просто поплавать и позагорать зимой на Карибах. Теперь набережная была совершенно пуста. Из-за коронавируса вся круизная индустрия — а это были сотни кораблей и сотни тысяч человек обслуживающего персонала, от горничных до устроителей дискотек на борту — приказала долго жить. Никто не рисковал отправиться в когда-то привычное путешествие — люди слишком хорошо помнили печальную судьбу «Diamond Princess», которая первой попала на карантин в Йокогаме из-за одного зараженного пассажира, который сошел на берег в Гонконге, но успел перед этим заразить еще несколько человек. из-за которых все остальные сидели в порту в Японии под замком около двух месяцев, пока власти наконец не смилостивились и не разрешили им улететь в свои страны.

Да, то, что было привычным еще вчера, сегодня стало невозможным. Или превратилось в недосягаемую мечту. Но в Копенгагене жил один человек, который умел мечтать так, что силой своей мечты и своего обаяния сметал все на своем пути. И был признан мировым гением. Правда, уже после смерти — а смерть его от остановки сердца на фоне отравления опиумом и сифилисом на острове в далекой Полинезии была ужасна. Но начиналось все здесь, в Копенгагене, где Поль Гоген написал свои первые картины. При его жизни они были мало кому нужны — а сейчас за них заплатили бы десятки и даже сотни миллионов, если бы только они продавалась. Но почти ничего из наследия Поля Гогена уже не продавалось — все быстро забрали себе музеи, привлекая к себе за счет этого тысячи восторженных посетителей. Одно из крупнейших собраний Гогена хранилось в Копенгагене в Новой глиптотеке Карлсберга.

Новая глиптотека Карлсберга была создана и затем подарена Дании представителями знаменитой династии пивоваров Якобсенов, которые владели заводами «Карлсберг», где они варили пиво, а прибыль вкладывали в искусство. Собрание Якобсенов начиналось с античных скульптур и коллекции этрусского искусства — крупнейшей за пределами Италии. Как и всякий датчанин, Кристиан Расмуссен знал, что это один из Якобсенов, Карл, подарил Копенгагену статую Русалочки, ставшую символом страны. А вот его сын Хельге Якобсен предпочитал французских импрессионистов и в особенности Поля Гогена. Благодаря его страсти в Глиптотеке и оказалась столь внушительная коллекция этого великого художника.

Собрать эти картины Якобсену удалось довольно легко: их продала владельцу Глиптотеки супруга художника, датчанка Метте-София Гад. Гоген сам оставил ей свои картины и скульптуры перед отъездом на Таити. Ведь он уезжал туда, полный самых радужных надежд на успех и писал Метте: «Уверяю, через три года я выиграю битву, и это позволит нам с тобой жить, не зная лишений. Ты будешь отдыхать, а я работать. И, может быть, когда-нибудь ты поймешь, какого человека дала в отцы своим детям».

Но чуда не случилось — Гоген умер на острове Хива-Оа из группы Маркизских островов, больной и совершенно одинокий.

Метте-София Гад родила Полю Гогену троих сыновей и двоих дочерей, но в итоге бросила его, посчитав не способным ни на что ничтожеством. Ведь когда он попытался продавать в Копенгагене французский брезент, у него ничего не вышло, а свою прежнюю карьеру преуспевающего биржевого маклера он забросил, чтобы полностью сосредоточиться на живописи. Но его картины не покупали, и семейство жены относилось к нему в лучшем случае с презрением. Когда Метте-София окончательно рассталась с ним, ее родственники только вздохнули с облегчением.

Как же глупо вели себя датские женщины в те давние времена… Или Метте-София была такой одной, а другая датчанка оценила бы Гогена по заслугам? Скорее всего… В истории Дании было немало женщин, которые вдохновляли своих мужей, стояли рядом с ними плечом к плечу и поддерживали во всем. Те же жены древних викингов, например — они вместе со своими мужьями шли в бой и воевали наравне с ними. Такую жену, как Метте-София Гад, наверное, просто не приняли бы в их среде…

«В этом и состоит ирония судьбы, — подумал Кристиан Расмуссен, подходя к зданию Новой глиптотеки Карлсберга, построенному Вильгельмом Далерупом. — Во время своей жизни Метте-София все время пеняла Гогену на то, что никто не знает его как художника — а теперь ее саму знают и помнят только потому, что она была женой Гогена».

В Глиптотеке в этот час было не так много народу, и Кристиан мог без помех наслаждаться любимыми полотнами. Среди них выделялась «Таитянская женщина с цветком» — замечательный портрет смуглой таитянки в синем платье, держащей в руке желто-красный тропический цветок. Задумчивый взгляд таитянки пробуждал мечту о путешествиях в дальние страны, где жили такие великолепные женщины и росли такие необычные цветы. Это был тот мир, в который стремился сам Гоген, которым он грезил, в которое находил вдохновение…

Кристиан Расмуссен медленно пошел вдоль рядов картин художника, которые, точно волшебные цветы, усеивали стены копенгагенской Глиптотеки. Эти картины, точно по мановению волшебного жезла, будили удивительные чувства, подстегивали незнакомые эмоции, звали в путешествие за своей мечтой.

Кристиан провел рукой по лицу. В отличие от Гогена, он никому и ничем не был обязан. И мог реализовать свою мечту гораздо быстрее, чем великий Гоген…

— Девушка, вы не скажете, который час? — О, как же Кристиан Расмуссен ненавидел себя в эту минуту, когда задавал этот, по его мнению, самый пошлый в мире вопрос! Но что он мог поделать? Пять минут назад он увидел эту девушку и сразу потерял голову. Она сидела в одном из баров Смиттона — маленького городка, который находится в прямом смысле на краю света — на острове Тасмания, куда он случайно забрел, почувствовав усталость от длительной пешей экскурсии. Девушка собиралась расплатиться за чашечку кофе и, найдя в сумочке нужную купюру, протянула ее официанту. В этот момент Кристиан ясно увидел ее глаза. Это были удивительные глаза — ярко-зеленого цвета, сверкавшие, как настоящие изумруды. А густые темно-рыжие волосы и веснушки делали лицо девушки просто неотразимым. Как загипнотизированный, Кристиан вышел за ней на улицу и, нагнав, задал свой идиотской вопрос.

Девушка внимательно посмотрела на его левую руку и, заметив на запястье черные электронные часы в резиновом корпусе, ехидно ответила:

— Думаю, вы отлично это знаете и без меня, сэр. — Она резко повернулась на каблучках рыжих кожаных полусапожек, в которые были заправлены видавшие виды джинсы, и пошла вдоль белой изгороди. Изгородь начиналась сразу у входа в бар «Толстый Гарри». В конце ее стояла привязанная лошадь.

Девушка подошла к ней, ласково погладила по морде и, достав из кармана кусочек сахара, протянула лошади. Потом она ловко вскочила в седло и пустила лошадь в галоп. Кристиан подумал было, не побежать ли за ней, но куда там… Всадница быстро исчезла, растворилась на фоне бескрайних пшеничных полей, а Кристиан еще долго стоял и смотрел, как оседает на землю облачко пыли, поднятое стремительным скакуном.

— Ну что, парень, и ты стал пленником чар нашей Маргарет? — вдруг раздался позади Кристиана чей-то хриплый бас.

Кристиан Расмуссен вздрогнул и резко обернулся. Он увидел маленького, толстого, смешного человечка с красным лицом. Похожий на кирпичный цвет лица и огромный выпирающий живот доказывали, по мнению Кристиана, что старик больше всего на свете любит пиво. Кристиан прищурился. Если купить ему пива, то наверное, будет совсем нетрудно разузнать побольше об этой рыжеволосой красавице на быстроногом скакуне.

— Так вы ее знаете?

Толстяк пожал плечами:

— Тот, кто увидел ее хотя бы раз, уже никогда не забудет ее. Я думаю, ты сам это уже понял, парень.

Кристиан Расмуссен предательски покраснел. Да, рыжеволосая красавица произвела на него неизгладимое впечатление. Хотя он видел ее меньше минуты. Он еще раз взглянул в сторону горизонта. Нет, никаких следов девушки на лошади не было видно. Она исчезла, растворилась. Зато толстяк стоял прямо перед ним, и, похоже, только и ждал, чтобы он пригласил его в бар.

— Что-то здесь уж больно жарко, — протянул Расмуссен. — Не хотели бы промочить горло? Я угощаю.

Толстяк и не думал отказываться:

— Я уже понял, что наше местное пиво тебе очень понравилось. Такого не найдешь ни в Сиднее, ни в Мельбурне. Все — только натуральное, не то, что на крупных пивоваренных фабриках, где в пиво мешают невесть что. — Он похлопал Кристиана по плечу, хотя сам едва доставал до него. — Пошли. Но предупреждаю: меньше, чем двумя кружками, ты не отделаешься. В такую жару одна кружка будет только насмешкой!

— Я согласен, — с облегчением пробормотал датчанин.

Они зашли в полутемный бар. Расторопный официант тут же поставил перед ними пиво. Холодное, в высоких запотевших кружках, оно так и манило к себе. Кристиан сделал глоток и взглянул на старика, не зная, с чего начать. Прямо спросить его, где живет Маргарет? Но не будет ли это похоже на то, что он слишком торопится?

— Сам-то ты откуда, парень? — спросил его старик.

— Я — датчанин, — с облегчением ответил Кристиан. Что ж, старик сам начал разговор, теперь все пойдет легче.

— Кто только сюда не приезжает, — перебил его старик. — И датчане, и шведы, и французы, и, конечно, эти вездесущие японцы и корейцы. — Он прищелкнул в воздухе пальцами. — Тасмания — дивное местечко. И совсем неисхоженное. Всех сюда тянет. — Он одобрительно посмотрел на Кристиана. — А теперь ты убедился в том, что и пиво тут у нас — тоже отличное!

— Это точно, — пробормотал Кристиан.

— Хотя вы у себя в Дании тоже должны знать толк в пиве, — кивнул старик. — Несколько лет в Австралии все углы были заклеены рекламой вашего пива — кажется, «Тюборга». Или «Карлсберга». Впрочем, это не важно. — Он ухмыльнулся. — Мы все равно предпочитаем наше, местное. — Он в упор посмотрел на Расмуссена. — А что тебя принесло сюда, парень? Начитался путеводителей, расписывающих тасманийскую экзотику, и решил махнуть на край света, чтобы увидеть все своими собственными глазами?

— Не совсем. — Кристиан улыбнулся. — Дело в том, что у нас в Дании Тасманию уже давно не считают «краем света». Точнее, с того самого момента, когда наш кронпринц Фредерик влюбился в жительницу вашей Тасмании по имени Мэри Дональдсон и женился на ней. С этой минуты ваш остров стал как будто гораздо ближе к Дании. У нас вышла куча фильмов и книг про Тасманию. Мы знаем о ней теперь больше, чем даже о некоторых соседних европейских странах, которые расположены на одном континенте с нами.

— Это хорошо, — кивнул старик. — Тасмания — замечательный остров, так что вы не прогадаете. И ваш кронпринц тоже не прогадал, женившись на Мэри. Тасманийские девушки — не только очень красивые, но и очень хорошие. Верные, преданные, любящие. — Он хитро улыбнулся и подмигнул Кристиану. — Надо только суметь завоевать их любовь.

Кристиан нахмурился. Все верно… любовь надо сначала суметь завоевать. Но для этого надо хотя бы узнать, где именно живет предмет твоей любви.

Старик покончил с первой кружкой пива и взялся за вторую.

— Наша Мэри будет прекрасной королевой вашей Дании. Вы не пожалеете. — Его глаза сверкнули. — Ведь именно это ожидает ее, не так ли?

— Конечно. Мы все полюбили ее уже сейчас. А после того, как Мэри родила принцу двух замечательных детей — сына Кристиана и дочку Изабеллу, а потом еще двойняшек Винсента и Йозефину, мне кажется, ее популярность сравнялась с популярностью самой правящей королевы… — Кристиан на мгновение запнулся. — Я несколько раз стоял в карауле, когда Мэри выходила на королевский балкон, чтобы поприветствовать публику во время официальных церемоний, и видел, как люди смотрят на нее. Они просто обожают свою принцессу!

— Ого! — Старик присвистнул. — Значит, тебе доводилось стоять в карауле у дворца? Ты что же, получается, королевский гвардеец?

— Получается, что да, — несколько смущенно признался Расмуссен. — Так что и королеву Маргрете II, и кронпринца Фредерика, и принцессу Мэри мне доводится видеть гораздо чаще, чем остальным людям.

— А теперь ты решил своими собственными глазами взглянуть на тот край, откуда приехала к вам принцесса Мэри? — Старик испытующе посмотрел на Кристиана.

Датчанин кивнул:

— По службе мне полагается очень короткий отпуск, но я полетел не во Францию или в Италию, а на Тасманию, чтобы увидеть своими глазами это волшебное место, увидеть Хобарт, где она родилась…

— А увидел зеленоглазую Маргарет и потерял голову, — понимающе закончил старик. Расплывшись в улыбке, он с явным удовольствием отхлебнул пиво из запотевшей кружки. — У нас тут много красивых девушек, но Маргарет — это что-то особенное. — Старик понимающе похлопал Кристиана по колену. Из-под его кустистых бровей блеснули очень внимательные серо-голубые глаза. — Но не буду тебе ее расхваливать. Если она позволит тебе за ней ухаживать — сам все поймешь. А теперь расскажи мне о себе, о своей семье. Ведь не только вас теперь интересует далекая Тасмания, но и нас, тасманийцев, — далекие датчане.

Кристиан чуть погрустнел.

— Рассказывать особенно не о чем, — со вздохом признался он. — Родился в Копенгагене, столице Датского королевства. Мне 22 года. Дед и отец — военные. Правда, дед давно в отставке. Теперь он живет на ферме, разводит лошадей. А отец погиб два года назад в Ираке, подорвавшись на мине, установленной боевиками. Мама — простой клерк в отделении «Ден Данске Банк», воспитывает моих младших брата и сестру. Сам я, как вы поняли, сейчас тоже военный, поскольку служу в королевском полку.

— Да, ты говорил мне, — кивнул старик — И как же ты туда попал? Это, наверное, было нелегко?

— Верно, чтобы попасть в этот полк, необходим определенный рост, внешность, отменное физическое здоровье вообще и отличное зрение в частности. — Он пожал плечами. — То, что я — из семьи потомственных военных, тоже сыграло некоторую роль. В общем, все совпало, и меня зачислили в полк.

— Ну что ж, — старик задумчиво смотрел на него, — это испытание ты прошел. Со службой у тебя все в порядке. А вот с личной жизнью… — Он уставился на Кристиана. — Ты ведь приехал сюда, в Тасманию, один, без подруги. Значит, у тебя ее нет? Или нет такой подруги, которую хотелось бы взять с собой?

У Кристиана перехватило горло. Старик точно срывал покровы с его сердца, заглядывал ему в самую душу.

— Я… я предпочел бы не говорить на эту тему, — хрипло пробормотал он.

Старик рассмеялся:

— И не надо. Достаточно было видеть, как ты смотрел на Маргарет.

Глаза Кристиана округлились:

— Вам этого было достаточно?

Старик кивнул:

— Мне сразу стало ясно, что все, что у тебя было до этой секунды, для тебя уже не важно, что ты видишь только ее. А это означает, что все, что было у тебя до встречи с ней… ты этим не дорожишь — и никогда, видимо, по-настоящему не дорожил. Потому что настоящей любви в своей далекой Дании ты, похоже, пока так и не встречал. — Он сощурился. — Для этого тебе понадобилось приехать на Тасманию!

— Но… — Спазм снова перехватил горло Расмуссена, не отрывавшего изумленных глаз от старика. То, что тот говорил, было удивительно, поразительно… он просто не мог всего этого знать, и тем не менее как будто все знал. «Это какая-то мистика, — стучало в висках Кристиана. — Но мистики в жизни не бывает».

Старик нагнулся к нему:

— Послушай, парень. Я знаю, что самый великий в мире сказочник — это ваш датчанин Ханс-Кристиан Андерсен. Но историю о том, как встретились ваш принц Фредерик и наша простая тасманийка Мэри Дональдсон, не смог бы сочинить даже он. А если бы и сочинил, то люди так и стали бы говорить: «Это все сказки. Так в жизни не бывает». Но именно это, черт подери, и произошло на самом деле. — Старик внимательно, даже сурово посмотрел на Кристиана и юношу опять поразили его очень проницательные глаза.

— Но если ты считаешь, что у тебя в жизни все сложится, как у принца, стоит тебе только приехать, как и он, на Тасманию, то ты ошибаешься. У каждого — своя дорога, своя судьба. У тебя будут и свои, особенные трудности, и свои, ни на чьи не похожие радости. И не проси меня и не выпытывай: я не скажу тебе фамилию Маргарет. Ты должен проверить свое чувство. И если оно — настоящее, то ты узнаешь и фамилию, и адрес девушки. И завоюешь ее любовь. Ты со мной согласен?

— Да, — выдавил слегка ошеломленный всем этим Кристиан. — Наверное… — Его голос слегка дрожал.

Старик щелкнул в воздухе пальцами. К их столику тут же подошел официант

— Еще одно пиво этому джентльмену, Майк — похоже, я так разгорячил своими рассказами его бедную голову, что она у него не скоро остынет. Может, холодное пиво поможет… — Он решительно встал из-за стола, двигая свое грузное тело с неожиданным проворством. — Желаю тебе счастья, датчанин. Надеюсь, ты его заслужишь.

Кристиан не нашел в себе сил ответить. Только молча проводил старика взглядом.

Дверь бара хлопнула, а перед Кристианом выросла новая порция пива. Он машинально взял ее и поднес к губам. И вдруг заметил, что из-под пустой кружки старика торчит краешек какой-то бумажки. Любопытство переселило — Кристиан взял клочок в руку и стал внимательно изучать. Это был не очень профессиональный, но все же четкий рисунок лошади. «Спасибо, старик, за подсказку. Значит, моя Маргарет имеет дело с лошадьми. Наверное, разводит их». — Кристиан бережно сложил бумажку и положил ее в карман.

«Будем считать, что это — первая тасманийская загадка, и моя сказка уже начинается, — решил Кристиан. Ему вдруг стало весело. — Я узнаю твою фамилию, прекрасная Маргарет, и твой адрес. И я завоюю твою любовь».

Покончив с пивом, Кристиан Расмуссен решительно вышел на улицу. Вокруг бара, там, где кончалась невысокая изгородь, расстилались безбрежные поля, засеянные густой пшеницей. Вдали шумел океан. Солнце уже садилось за горизонт. Окружающий пейзаж немного напомнил Кристиану родину — особенно уходившие высоко в небо силуэты раскидистых дубов и вязов, над которыми кружили птицы.

Сердце юноши пело. Он надеялся, что скоро найдет свою Маргарет. «Она где-то здесь, — твердил он себе, — где-то рядом».

Однако когда Кристиан Расмуссен повернул назад и, пройдя по главной улице Смиттона до конца, заглянул в бар «Австралийский покер» и спросил, где он может отыскать Маргарет, никто ничем не смог ему помочь. Ни бармен, ни официанты, ни посетители ничего о ней не слышали.

Круто повернувшись, Кристиан выскочил из бара и, увидев проезжавшую мимо патрульную машину, отчаянно замахал рукой. Машина остановилась. Из нее вышел широкоплечий полицейский. Он внимательно выслушал Кристиана и недоуменно покачал головой: «Нет, не знаю такую».

— Даже вы не знаете?! — вырвалось у Расмуссена. — Но этого не может быть!

— Как видите, может, — с сожалением пожал плечами полицейский, забрался обратно в свою машину и уехал.

Стиснув зубы, Кристиан направился к бензоколонке. Уж здесь-то должны были знать про Маргарет. Пусть она и ездила на лошади, а не на автомобиле. Но она наверняка должна была ездить и на машине тоже, а значит, и заправлять ее. Он подошел к кассирам, даже сунул им под нос рисунок с изображением лошади, оставленный в баре стариком:

— Ее зовут Маргарет. Красивая, зеленоглазая, с рыжими волосами…

— Маргарет? — Кассиры долго вглядывались в рисунок, смотрели на Кристиана, недоуменно чесали в затылках. — Нет, мы никогда не слышали про нее.

— И не видели? Не видели девушку, на которую просто нельзя не обратить внимания? — уже не сдерживаясь, закричал Кристиан.

— Нет, мистер, — флегматично покачал головой ближайший кассир. — Лично я — нет. Вам сколько литров бензина залить?

Весь кипя, Расмуссен выскочил на улицу.

На улице было уже темно. Прозрачный диск луны плыл над Смиттоном, плыл вместе с городом вдаль к океану.

В отеле, куда Кристиан направился переночевать, про Маргарет тоже никто ничего не знал.

— Я советую вам обратиться в полицию, — предложил ему сонный клерк.

— Я уже обращался, — бросил Кристиан. — Полиция ничем не смогла мне помочь.

Клерк красноречиво пожал плечами — мол, в этом случае он-то уж точно не сможет оказать содействия Кристиану.

Расстроенный Кристиан побрел в номер. Быстро разделся, принял душ и рухнул на кровать. Перед глазами стояло лицо Маргарет. Сейчас она казалась еще более прекрасной, чем тогда, когда он увидел ее в баре, а потом, в течение нескольких секунд — на улице.

И еще более недостижимой.

Проснувшись, Кристиан с новыми силами принялся за свои поиски. Он методично обошел все магазинчики Смиттона, даже заглянул в местную церковь. Опросил тех, кто продавал на улицах газеты, заскочил на пристань, где постоянно толпились рыбаки. Несколько людей вроде бы видели Маргарет — по крайней мере, так следовало из их объяснений — но никто не мог назвать ни ее фамилии, ни адреса.

Вскоре он изучил весь Смиттон — благо, городок был совсем небольшой. Он уже не раз проходил по одним и тем же улицам, и ему стало даже казаться, что люди косятся на него. На неодобрительные взгляды ему было наплевать — встреча с Маргарет искупила бы все. Но ее нигде не было видно, и это-то и было самым ужасным.

Маргарет словно провалилась сквозь землю.

С трудом добравшись до отеля, Кристиан буквально рухнул на кровать. В висках гудело, лицо, обожженное солнцем, пылало. «Как все глупо… как нестерпимо глупо», — думал он. Он ведь видел ее. Он разговаривал со стариком, который знал ее. И тем не менее, он смел потерять ее. «Неужели навсегда?!» — тоскливо думал Кристиан, и эта ужасная мысль наполняла его душу паникой. Ночью Кристиану снились кошмары.

Утром Расмуссен наскоро побрился и спустился вниз — туда, где подавали завтрак. Пара стаканов свежевыжатого апельсинового сока, хороший кусок ветчины и булочка с джемом помогли ему почувствовать себя лучше. Он увидел новенького официанта, которого раньше здесь не было, и почувствовал внезапный прилив надежды. Вдруг этот человек что-то знает про Маргарет?

— Официант, — позвал он его, — не могли бы вы подойти ко мне на минутку, пожалуйста…

Мужчина в белом накрахмаленном переднике приблизился к его столику.

— Видите ли, я ищу здесь одну девушку. Она разводит лошадей… или как-то связана с этим бизнесом. Ее зовут Маргарет. Ей не больше двадцати лет, у нее замечательные рыжие волосы…

Расмуссен продолжал говорить, но лицо официанта оставалось бесстрастным. На нем ничего не отражалось — ни чувств, ни эмоций, ни понимания.

— Нет, к сожалению, я не знаю такой девушки, — покачал он головой, когда Кристиан наконец закончил.

— Я понимаю, — прошептал Кристиан. Внутри у него все похолодело от тоски. — Извините.

Внезапно его электронные часы принялись пищать. Надоедливый пронзительный писк повторялся через каждые две секунды. Кристиан уставился на часы. Что, черт побери, все это означало?!

Писк все продолжался — и внезапно до него дошло: это был сигнал того, что срок его пребывания на Тасмании подошел к концу. Он сам выставил таймер еще в Дании, чтобы не опоздать с отъездом. Кристиан наконец нащупал нужную кнопку и резко нажал на нее. Писк прекратился. Он встал из-за стола, обвел взглядом просторное нижнее помещение отеля, где подавались завтраки, обеды и ужины. Все, больше делать ему на Тасмании нечего. Его ждала Дания, ждала служба в королевском гвардейском полку. Кристиан двинулся к выходу. Ему предстоял путь в Сидней, а оттуда — домой, в Копенгаген.

«А адрес зеленоглазки и даже ее полное имя так и останутся для меня навсегда тайной, — внезапно подумал он, и сердце его болезненно сжалось. — Мне придется уехать отсюда, так и не узнав этого. А может, я их никогда не узнаю… Разве я приеду сюда когда-нибудь снова?»

Кристиан опустил голову. Он никогда еще не чувствовал себя таким подавленным, таким опустошенным. Если бы только он узнал ее полное имя… хотя бы имя. Но и это оказалось невозможным.

«Только у нашего принца все получилось, как в сказке, — обреченно подумал он. — Он приехал сюда — и вернулся в Данию с красавицей-женой. Но я ведь — не принц».

Он глубоко вздохнул:

— Я лишь солдат, пусть и из королевской гвардии. И мне надо возвращаться в казарму.

Добравшись на автобусе до Хобарта, столицы Тасмании, Кристиан Расмуссен сел на самолет местной австралийской авиалинии, который через час доставил его в Сидней. Билет на самолет Сидней-Копенгаген был оформлен еще в Дании, и до отлета авиалайнера оставалось сорок минут. Перед стойкой оформления пассажиров совсем не было очереди и Кристиан и не заметил, как прошел регистрацию. Сделав несколько шагов по широкому коридору, он оказался в огромном, пронизанном светом и воздухом помещении с крышей и стенами из прозрачного стекла, в котором сидели дожидавшиеся посадки люди. Самолет, который должен был доставить его в Копенгаген, стоял прямо за стеклом, и Кристиан ясно видел новую краску на его фюзеляже и огромные черно-синие буквы «SAS» на хвосте. К самолету как раз подвозили еду и напитки, которые должны были очень пригодиться во время многочасового перелета.

Кристиан присел на пластиковый стул, откинулся на спинку и далеко вытянул ноги. Они до сих пор гудели от ходьбы по Смиттону, а правое колено даже побаливало. «Сколько же километров я прошел? — подумал он. — Наверное, преодолел за день целую марафонскую дистанцию. И все впустую».

От этих мыслей он невольно нахмурился, его лицо помрачнело.

— Эй, Кристиан, что с тобой? — услышал он громкий раскатистый голос. — У тебя такой вид, словно в каком-то местном ресторане тебе вместо мяса кенгуру по ошибке поднесли мясо ехидны.

Расмуссен поднял глаза. Перед ним стоял Эрик Багге, его старый школьный друг. Эрик закончил политологический факультет Копенгагенского университета, его специализацией была история международных отношений, и после получения диплома его взяли на службу в датский МИД. Поработав с годик в Копенгагене, он получил назначение в консульство Дании в Сиднее. Перед тем, как отправиться на Тасманию, Кристиан звонил ему, чтобы выяснить некоторые важные для себя детали, и Эрик охотно дал ему самую обстоятельную консультацию. Он предлагал Кристиану встретиться в Сиднее, сходить в какой-нибудь хороший ресторанчик, но из этой затеи ничего не вышло: отпуск у Кристиана был такой короткий и ему так не терпелось попасть на остров Тасмания, что он отклонил предложение Багге.

— Если бы ты позволил мне отвести тебя в хороший ресторан, как я хотел, ничего этого не случилось бы, — не унимался Багге. — Я так и знал, что тебе придется об этом пожалеть, дружище!

— К сожалению, сходить в ресторан вместе с тобой мне в этот раз точно не удастся — я уже улетаю, — пробормотал Расмуссен. — А что ты делаешь в аэропорту?

— Грузил дипломатическую почту. Поскольку мешки с почтой весьма тяжелые, то эту работу у нас поручают самым молодым сотрудникам. — Он подмигнул Кристиану. — Но я не жалуюсь.

— Понятно…

— Кристиан, дружище, — Багге наклонился к нему и слегка сжал его плечо, — ты и в самом деле неважно выглядишь. Что-то стряслось? Я могу тебе чем-то помочь?

Лицо Расмуссена исказила судорожная гримаса, и у него вырвалось:

— Старик был прав — я не принц, и у меня никогда не получится то, что удалось ему…

Эрик Багге озабоченно посмотрел на Расмуссена:

— Кристиан, с тобой действительно все в порядке? Мне кажется, ты начал заговариваться…

Расмуссен смутился. Похоже, он действительно выглядел и вел себя странно.

— Не обращай внимания, Эрик, — пробормотал он, — просто мне сейчас очень плохо.

Эрик сел рядом с ним и посмотрел ему в глаза:

— Кристиан, друзья для того и существуют, чтобы помогать в трудную минуту. Скажи мне, что же в самом деле стряслось. У тебя украли деньги? Важные документы? Или, может быть, что-то случилось с твоими родными? Объясни мне, что происходит — и я обязательно постараюсь тебя выручить!

Кристиан стиснул зубы и отвернулся. Нет, он не станет ничего говорить Эрику. Так будет лучше. Все равно Багге ничем не сможет ему помочь. Лучше уж он будет страдать в одиночку и нести эту боль сам, до конца, никого в нее не посвящая.

— Кристиан! — Эрик строго смотрел на него. — Если ты будешь молчать, проблема все равно никуда не исчезнет. А я не смогу помочь тебе.

— Ты считаешь, что способен мне помочь?! — задыхаясь, посмотрел на него Кристиан. — Ты хоть представляешь, о чем идет речь?

— В том-то и дело, Кристиан — ты никак не можешь сказать мне этого!

Кристиан решительно поднялся на ноги:

— Извини, Эрик, но мне вообще не хочется об этом говорить. Лучше я пойду на посадку.

— Посадку еще не объявляли. А я все равно не уйду отсюда, пока самолет не взлетит. Таково главное правило, действующее при отправке диппочты — я должен собственными глазами убедиться, что авиалайнер, в которую она погружена, благополучно оторвался от земли и улетел. Так что у нас в любом случае еще есть в запасе определенное количество минут. И мы могли бы распорядиться ими с толком. — Он крепко сжал руку Кристиана. — Я мог бы помочь тебе.

— Ты же не специалист по отыскиванию иголок в стоге сена! — бросил Расмуссен.

— Ошибаешься! — Багге отчего-то развеселился. — Как раз этим я чаще всего и занимаюсь. Такова участь всех начинающих дипломатов — искать иголки в копнах и стогах сена, бегать «туда, не знаю куда», и добывать «то, не знаю что». — Он развел руками. — Дипломатический лоск и умение блистать на приемах приходят гораздо позже — только после того, как сначала пройдешь через все это.

— Ты, должно быть, шутишь, — не слишком уверенно произнес Кристиан.

— Если бы я шутил… Нет, Кристиан, именно этим мне и приходится заниматься. — Он улыбнулся. — Недавно, например, в наше консульство из Дании пришло поручение разыскать родственников одного видного священника — Якоба Вестергорда, который был последователем нашего великого епископа-просветителя Николая Грундтвига и работал в христианских миссиях в Полинезии.

— Ну и что же в этом такого необычного? — пожал плечами Кристиан.

— Ничего, просто эти родственники Якоба Вестергорда сейчас — представители одного древнего племени папуасов-людоедов. Видишь ли, Якоб Вестергорд, как и другие лютеранские священники, не связывал себя обетом безбрачия, в отличие от католических миссионеров. И приехал в Полинезию вместе со своей женой Метте. — Эрик Багге интригующе замолчал.

— Я не понимаю! Как у Якоба Вестергорда и его жены Метте оказались родственники-папуасы? Они что, усыновили нескольких папуасских детей?

Багге покачал головой,

— Я и сам этого не понимал, пока наша миссия не зафрахтовала мне самолет и я не слетал на нем в гвинейские джунгли. — Багге усмехнулся. — Там я действительно нашел несколько человек, в жилах которых текла датская кровь. Она досталась им от Метте Вестергорд — жены священника, которая бросила его, влюбившись в сына вождя племени. Так что я не зря летал в эти чертовы непроходимые джунгли. Там живут наши соотечественники. И ты даже не поверишь, но один из них, который носит фамилию Марапе-Намалиу-Вестергорд, недавно поступил в университет Южной Дании в Оденсе, подтянул свой датский до такого уровня, что играет в постановках студенческого драматического театра и собирается по окончании университета и дальше жить и работать на родине великого сказочника Ханса Кристиана Андерсена!

— Я понял. — Кристиан Расмуссен улыбнулся. — Потрясающая история! Значит, ты действительно можешь помочь мне. — И он, наклонившись к Багге, смущаясь и краснея, прошептал ему на ухо свою просьбу.

Через два часа, когда самолет Расмуссена находился в воздухе над Индийским океаном, к нему приблизилась высокая светловолосая стюардесса и проговорила:

— Вам телеграмма из консульства Королевства Дании в Сиднее. — И протянула Кристиану планшет с логотипом авиакомпании.

На экране планшета, под гербом Дании и логотипом консульства в Сиднее, высвечивалась всего одна строчка:

«Маргарет Гамильтон. Собственная ферма, 30 километров от Смиттона».

— Так вот почему никто не знал про нее в этом городке, — прошептал Кристиан. — Кроме того смешного старика. Ну что ж, мое упорство вознаграждено! — Он вытащил из кармана затертый бумажный клочок с изображением лошади и не смог сдержать довольной улыбки. — Вот чем, скорее всего, занимается Маргарет на своей ферме. Интересно, сколько их там у нее — этих четвероногих красавцев?

И вот самолет Кристиан приземлился в аэропорту Каструп. Его встретил бурлящий людской муравейник и казавшиеся бесконечными переходы через огромные современные терминалы. Остров Тасмания и встреча там с зеленоглазой красавицей сразу словно отодвинулись на какой-то задний план.

Кристиан быстро получил багаж и, выйдя из сверкающего суперсовременного здания аэропорта, взял такси. Водитель-пакистанец совершенно свободно болтал по-датски, а Кристиан тем временем с удовольствием смотрел по сторонам. Как ни странно, но всего за неделю он успел соскучиться по родному городу. Они проехали мимо огромного моста, который связывал Данию со Швецией, а затем вдоль побережья острова Амагер с его живописными домиками, утопающими в зелени уютных садиков, перебрались через разводной мост и им не пришлось ждать прохода судов, хотя это всегда вызывало восторг Кристиана.

И вот слева уже красуется старинное, из красного кирпича, здание Биржи, построенное еще во времена короля Кристиана IV. Ее медную с патиной крышу венчают переплетенные хвосты четырех крокодилов. За Биржей открывается старое здание Королевской библиотеки с прекрасным садом, где даже в декабре цветут розы, затем дворец Кристиансборг, где находится правительство и заседает фолькетинг — парламент страны; а справа — Новая королевская площадь со старым оперным театром, крупнейшим магазином «Дю Норд», белоснежным отелем «Англетер», Академия художеств, распложенная в сумрачном дворце Шарлоттенборг.

Они въехали на улицу Бредгеде, оставив слева старинное здание розового цвета, своими формами напоминавшее дворец, над которым развивался французский «триколор» и находилось посольство Франции. А справа от огромного бронзового якоря — памятника погибшим морякам — начинался знаменитый район Нюхавн с его небольшими старинными домиками, покрашенными в желтые, голубые, зеленые цвета, толпами туристов, штурмующих магазинчики сувениров, кафе и ресторанчики или просто гуляющих вдоль канала. Проезжая по Бредгеде и видя впереди храм Александра Невского, построенный в честь бракосочетания русского императора Александра III с датской принцессой Дагмар, Кристиан в который раз залюбовался его золотыми куполами, сверкающими на фоне синего неба.

Но вот такси свернуло налево. Здесь, на улице Эленшлегерсгеде, жила семья Расмуссенов. Кристиан поднялся пешком на третий этаж, потому что в их доме, как и в большинстве старых зданий в центре Копенгагена, не было лифта, и открыл своим ключом дверь.

В квартире было тихо. Брат и сестра, видимо, еще не вернулись из школы. А мама наверняка на работе.

Кристиан принял душ, побрился, переоделся, и, достав из холодильника зеленую бутылку пива «Тюборг», сел за стол. Он вынул из плетенки хлеб. «Так и знал, — подумал он, — мама с самого утра купила в моей любимой булочной «Горм» мой любимый белый хлеб. Интересно, а какой хлеб любит Маргарет?» — подумал юноша. И вдруг его охватило такое волнение, что рука, державшая кружку с пивом, задрожала. Маргарет… Зеленоглазая красавица с далекого острова Тасмания. Что он знал о ней? Почти ничего. Только имя, фамилию и название городка, рядом с которым она живет. Да еще и то, что она занимается разведением лошадей.

«Как мой дед Улле, — с нежностью подумал Кристиан. — Деду бы эта зеленоглазая лошадница сразу бы понравилась. А как она вскочила на коня и галопом умчалась вдаль! Нет, я знаю о Маргарет много, очень много, — решил Кристиан Расмуссен. — А главное, сердце почему-то подсказывает мне: возможно, она и есть моя настоящая половинка. И вместе мы будем счастливы. — Он тяжело вздохнул. — Не то, что с этой… Лоттой Сканберг».

Воспоминания о Лотте заставили Кристиана невольно помрачнеть. Все, что связывало его с ней, казалось таким сложным, таким запутанным… порой просто необъяснимым. Его лоб прорезали глубокие морщины. Чего говорить — ведь это из-за нее он, в конце концов, оказался на Тасмании. Не стоит кривить душой — именно она была главной причиной того, что он вдруг взял билет на самолет и улетел так далеко. Увиденные в Глиптотеке картины Гогена с изображениями манящих островов Океании стали лишь последним толчком, который помог ему решиться на эту поездку.

Кристиан подпер подбородок рукой. Странное дело… Эта девица, родная сестра его хорошего друга Карстена Сканберга, просто не давала ему прохода, когда они учились в школе. Она постоянно делала ему маленькие подарки, приносила из библиотеки самые модные книги, приглашала в кино. А потом… потом случилось так, что она стала его первой женщиной. Они были еще совсем юными.

Кристиан вздохнул. Да, такое забыть трудно… почти невозможно. Со временем он очень привязался к ней. И даже собирался на ней жениться! Они всерьез готовились к свадьбе, даже выбрали время и место. Место, впрочем, было точно таким же, как и большинства счастливых пар — они хотели жениться в Мраморной церкви. Но после гибели его отца все вдруг изменилось…

Расмуссен стиснул кулаки, его горло перехватил невольный спазм. Ему пришлось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы прийти в себя. Да, именно с того момента, когда погиб отец, все вдруг стало совершенно по-другому. Лотта стала появляться в их доме все реже и реже, почти не звонила. А если он разыскивал ее по мобильному телефону, то она тихо, но яростно шептала, что сидит на лекции или сдает зачет и не может с ним разговаривать. Эта пытка продолжалась очень долго. Он пытался узнать у ее брата, не появился ли у Лотты другой парень, но брат ничего не знал.

Однажды Кристиан набрался мужества и задал прямой вопрос самой девушке. Сделав удивленные глаза, она высокомерно ответила, что другого парня у нее нет. Но и… замуж за Кристиана она тоже не спешит.

— Почему? — вырвалось у парня.

— Послушай, мне всего 20 лет и я не желаю связывать себя брачными узами, — довольно резко заявила Лотта. Прищурившись, она уточнила. — Я хочу сделать карьеру в дизайне, как наша знаменитая Ютта Шмидт.

— Но раньше ты вроде бы хотела замуж, — кусая губы, заметил Кристиан. — И планировала совмещать и замужество, и свою работу.

— То было раньше. А теперь я не спешу. Сначала — карьера, потом — семья. — Но, заметив его вытянувшуюся физиономию, тихо добавила. — Ну, не сердись, Кристиан. Нам ведь и так хорошо вдвоем.

Хорошо? И да, и нет… скорее, даже «нет», чем «да». Еще тогда, когда она сказала это, Кристиан подумал, что из их отношений ушла искренность и непосредственность и теплота. И это было, пожалуй, самым ужасным.

А Лотта, видимо, тоже что-то почувствовав, опять сменила тактику. То она начинала с ним безумно кокетничать, возбуждать его ласками, то вдруг снова становилась холодной и высокомерной. Словно пропускала его через своеобразные лед и пламень. А Кристиан ничего не мог с этим поделать. Это страшно нервировало и изматывало его, тем более, что он служил в королевской гвардии и обязан был всегда быть в форме.

А когда он возвращался в казармы после встреч с Лоттой, то был сам не свой. Казалось, девушка забирала всю его энергию.

Товарищи по полку тоже заметили, что Кристиан пребывает порой в каком-то странном, удрученном состоянии — и, как-то собравшись вместе, посоветовали ему использовать краткосрочный отпуск для поездки в Океанию — во французскую Полинезию, Новую Каледонию, на Таити или на Тасманию. «За новыми впечатлениями и за экзотикой», — шутили друзья.

Полк был одной большой семьей, где все хорошо знали и поддерживали друг друга. И когда, выразительно поглядывая на Кристиана, товарищи рекомендовали ему поездку на Тасманию, он понял, что это, вероятно, и есть самое лучшее решение.

Кристиан Расмуссен встал из-за стола и подошел к зеркалу. Да, поездка на Тасманию, а потом — встреча с Маргарет, чьи координаты он теперь знает наизусть — хоть ночью его разбуди, произнесет без запинки — явно изменила его к лучшему. Голубые глаза горят, а сам он — высокий, рост метр восемьдесят пять сантиметров, стройный, загорелый, с волосами, белыми, как лен, смотрится… ну, почти как киноактер.

Кристиан улыбнулся своему отражению и снова сел за стол.

За ним его и застали вошедшие в квартиру 50-летняя мама Виви Расмуссен, все еще привлекательная, стройная женщина, 15-летняя сестра Кристина и 12-летний брат Йохан. Они все вместе ходили в магазин «Дю Норд», где покупали новое постельное белье. У всех в руках были огромные красочные пакеты с эмблемами магазина, но Кристиан заставил их отложить эти пакеты в сторону:

— Потом, потом полюбуетесь на свое белье — я и не сомневаюсь, что вы купили самое лучшее. Но сейчас позвольте мне вручить вам то, что я привез из далекой Тасмании.

Виви, Кристина и Йохан уселись напротив Кристиана и с нетерпением ждали, когда он распакует свой чемодан. Напустив на себя торжественный вид, Кристиан не спеша щелкнул замками, и… члены его семьи не смогли удержаться от радостных возгласов. Они радовались подаркам: мама — яркой шали ручной работы, Кристина — духам «Тасманийская волчица», а Йохан — настоящему бумерангу.

— Ура! — радостно закричал Йохан. — Запущу завтра бумеранг в учителя физкультуры, тот испугается, а бумеранг ко мне вернется — вот здорово! И мне не попадет.

— Боюсь, это не так-то просто — запускать бумеранги, — миролюбиво заметил Кристиан, увидев, что мать побледнела, услышав слова младшего сына. — Давай лучше в субботу поедем на побережье и там я тебя научу, как правильно это делать.

Йохан посмотрел на мать, потом перевел взгляд на Кристиана.

— Ладно, на побережье так на побережье, — согласился он, хотя было ясно, что больше всего на свете ему хотелось бы опробовать свой бумеранг именно на учителе физкультуры.

Раздав подарки и удовлетворив законное любопытство родных по поводу Тасмании, Кристиан ровно в восемь часов вечера сел в такси и поехал в казарму. Виви, Кристина и Йохан высыпали на мокрый от дождя ажурный чугунный балкон, чтобы проводить его.

Еще до рассвета гвардейцы были разбужены дежурным. Они сделали утренний туалет и направились на занятия по физической подготовке. После этого — душ, завтрак и тщательная чистка и подготовка оружия и обмундирования. Опытные гвардейцы знали: чтобы брюки выглядели отглаженными, их на ночь надо класть под матрас. Это лучше любого утюга.

Одев голубые, отделанные сбоку черным либо белым кантом брюки, красный мундир с прикрепленной к поясу кобурой с пистолетом и с саблей, гвардейцы приступали к главному: к головному убору. Благодаря этому убору королевскую гвардию Дании знали во всем мире. Это была большая шапка из черного пушистого, шелковистого медвежьего меха. Когда во главе России стоял император Александр III, для шапок поставляли мех русских медведей. Так продолжалось и при последнем русском императоре Николае II. А потом постепенно русских медведей заменили на канадских. Шапки были большие, тяжелые, но главная беда заключалась не в этом. Летом в них — безумно жарко, и гвардейцам были известны случаи, когда их товарищи падали в обморок от теплового удара.

Наконец, построившись в десять часов утра у казармы Розенборг, сверкая на солнце начищенным оружием, в идеально подогнанной форме, гвардейцы отправились на дежурство.

Путь их лежал на площадь Амалиенборг, где были расположены четыре королевских дворца, построенные в конце восемнадцатого века по проекту прославленного датского архитектора Николая Эйгтведа и ставшие в 1794 году королевской резиденцией.

Отряд шел по строго установленному маршруту, продолженному через центр столицы, и его радостно приветствовали копенгагенцы и иностранные туристы. А когда он выходил, обогнув Мраморную церковь, на саму площадь Амалиенборг, ровно в двенадцать часов пополудни, под звуки военного оркестра, здесь его уже ждала огромная толпа туристов, увешанных фотоаппаратами и видеокамерами.

Идя в колонне гвардейцев, Кристиан радовался тому, что он снова с друзьями, что ярко светит солнце, а главное — что он, наконец, встретил девушку, мысли о которой не отпускают его ни на минуту.

Он вспоминал необыкновенные изумрудные глаза Маргарет, опушенные густыми темными ресницами, ее чудесные темно-рыжие волосы и премиленькие веснушки. Появившись на площади Амалиенборг и увидев толпу туристов, он пожалел лишь об одном — что среди них нет Маргарет.

В находившемся по правую руку дворце Кристиана IX постоянно жила действующая королева Дании Маргрете II. Дом, находящийся слева от дворца королевы — дворец Фредерика VIII и ничем не отличавшийся от первого, когда-то принадлежал ее матери, королеве Ингрид. Половина третьего дворца, который назывался дворцом Кристиана VIII, была превращена в музей, открытый для свободного посещения, где также расположилась королевская библиотека, а в другой его половине останавливался младший сын королевы — принц Йохим, когда приезжал в столицу Дании из своего личного замка Шакенборг, находящегося на Ютландии. В четвертом дворце Кристиана VII когда-то располагался королевский детский сад и школа, в котором росли, развивались и постигали грамоту дети Маргрете — нынешний кронпринц Фредерик и его брат, принц Йохим. Сейчас же дворец Кристиана VII использовался в основном для размещения в нем высоких иностранных гостей и членов королевских семей Европы во время их официальных визитов в Копенгаген.

Отряд по команде повернул направо, где у четвертого дворца Кристиана VII их ждали гвардейцы, окончившие дежурство. Толпа туристов, только что бурно приветствовавшая колонну, немедленно побежала из центра площади к этому дворцу. Но на ее пути встали полицейские, которые очень сдержанно, но твердо усмиряли ее натиск. И туристы лишь с довольно далекого расстояния могли наблюдать и, конечно, запечатлевать для потомства, как дежурный офицер сдает свои полномочия вновь прибывшему и, произнеся ряд четких команд, со своими солдатами покидает площадь.

Сдавший дежурство офицер и его смена, чеканя шаг, ушли в сторону казарм Розенборг. А тем временем вновь прибывшие гвардейцы уже заняли свои позиции у дворцов и немедленно начали вышагивать вдоль их фасадов, от угла до угла, глядя прямо перед собой, но одновременно внимательно следя за толпой. Они не просто маршировали перед дворцами: в случае, если кто-то попытается прорваться к дверям королевского дворца, у гвардейца есть приказ стрелять. Да и карабин с примкнутым к нему штыком в руках у каждого гвардейца призван охладить пыл чересчур активных туристов и любопытных.

У фасада каждого дворца стояла узкая красная будка с золотым вензелем наверху. В будке висел красный суконный длинный плащ, который дежурный надевает в случае дождя или мокрого снега. Пока гвардеец медленно шагает вдоль дворца с прижатым к плечу карабином, туристам разрешается фотографироваться на его фоне. Но только лишь на его фоне! А ведь многие пытаются прорваться к гвардейцу, чтобы сфотографироваться рядом с ним или даже в обнимку; лезут к нему и любопытные малыши, выпущенные из колясок.

Вот и сейчас несколько японцев, увешанных фотоаппаратами, умоляли Кристиан остановиться, чтобы сфотографироваться вместе с ним, но Расмуссен, четко следуя инструкции, продолжал свой мерный путь вдоль дворца.

На мгновение он остановился на углу здания, четко развернулся — и так же размеренно двинулся назад.

Всего ему предстояло охранять дворец в течение 3 часов. Потом его ждали 2 часа отдыха в специальном помещении, где гвардейцы обычно дремлют сидя в креслах, а не лежа — чтобы не помять форму. Через 2 часа — снова на дежурство. И так — ровно сутки. На следующий день, в полдень в 12 часов на площадь приходит новый отряд и гвардеец, сдав дежурство, со своими товарищами отправляется в казармы Розенборга.

Это — тяжелый, изматывающий труд. Но он приучает к дисциплине, к тяготам жизни, и прошедшие эту службу мужчины на всю жизнь сохраняют красивую осанку и втянутый живот.

И хотя душа Кристиана пела, он одновременно чувствовал озабоченность: он полночи не смыкал глаз, думая, как завоевать любовь Маргарет Гамильтон. Но так ничего и не придумал. «Да и можно ли что-то планировать в любви? Наверное, жизнь сама подскажет правильное решение», — размышлял Кристиан.

Впрочем, утром он решил, что обязательно отошлет Маргарет свое фото в мохнатой медвежьей шапке и парадном красном мундире. Если у нее нет Интернета, то он вложит фото в конверт и отправит ей письмо почтой. В нем он, конечно, напомнит об их встрече, пусть она и началась с глупого вопроса, и обязательно пригласит ее в Данию.

Он также расскажет ей о своем дедушке Улле и о его ферме, где тот разводит лошадей. Ну, а если Маргарет подключена к Интернету, то тогда их общение станет более активным, и, быть может, даже ежедневным. «Хорошо, что в Дании людям, проходящим военную службу, разрешено ночевать дома, — подумал с облегчением Кристиан. — Главное — это быть в семь утра в казарме. А дома я загружу компьютер по полной программе, если понадобится, снова свяжусь с Эриком Багге и узнаю о Маргарет Гамильтон намного больше».

Компьютер дал ему не слишком много, а вот Багге — старый добрый друг Багге — сумел снова прийти на помощь Кристиану. Вскоре Расмуссен уже знал, что Маргарет Гамильтон, двадцати лет, живет с родителями на ферме «Розамунда» в окрестностях Смиттона. Она учится в сельскохозяйственном колледже и помогает родителям в уходе за лошадьми. Их ферму можно считать довольно большой, даже процветающей…

Кристиан уже предвкушал, как буквально этим вечером вступит с Маргарет в переписку по Интернету, а дальше… У него даже дыхание перехватило, когда он подумал, что будет дальше. Он буквально летел вперед на крыльях страсти.

Но, как всегда бывает, жизнь внесла свои суровые коррективы в его мечты.

Кристиан только успел войти в квартиру и еще даже не снял куртку, как раздался телефонный звонок. Это была Лотта. Она почему-то потребовала немедленной встречи. Голос ее звучал так безжизненно-спокойно, что Кристиан испугался. Такой он ее еще не знал. Что случилось?!

— В чем дело, Лотта? Почему ты…

— Нам просто надо встретиться, Кристиан. Немедленно, — отчеканила девушка.

— Хорошо. — Он провел рукой по мгновенно вспотевшему лбу. — Тогда давай встретимся… у Русалочки

Эта маленькая камерная скульптура русалки, задумчиво сидящей на камне в нескольких метрах от берега, была создана в 1913 году скульптором Эриком Эриксоном. Попросил его об этом Карл Якобсен — пивной король, выпускавший пиво «Карлсберг». А моделью для русалочки послужили сразу две женщины: примадонна королевского оперного театра балерина Элен Прис, прославившаяся исполнением главной роли в балете «Русалочка» по сказке Андерсена, и жена самого скульптора Элина. С Элен Прис скульптор слепил гибкую фигуру русалочки, а вот ее голову сделал по образцу головы своей супруги Элины…

Якобсен, который был не только пивоваром, но и меценатом, подарил эту скульптуру городу, и со временем она стала символом Копенгагена. Бесчисленные изображения скульптуры украшали сувенирные фарфоровые тарелки, открытки, рисунки и картины; многочисленные иностранные туристы считали своим долгом сфотографировать Русалочку или сфотографироваться с ней — при этом каждый раз удивляясь скромным размерам скульптуры. Многие пытались забраться на камень и иногда шлепались в воду на радость окружающим зевакам.

Кристиан с Лоттой любили это место — правда, чуть в стороне от знаменитой скульптуры, там, где стояла их заветная скамейка. Здесь Кристиан впервые поцеловал Лотту и здесь сделал ей предложение выйти за него замуж. Сейчас, когда он был так увлечен красавицей Маргарет, воспоминание о встречах с Лоттой на этой скамейке были ему не очень приятны. Но девушка так категорически настаивала на встрече…

Он пришел чуть раньше намеченного срока: ведь для профессионального солдата, почти каждый день марширующего от казармы Розенборг до королевского дворца и обратно, расстояние от дома до Лангелиние, где установлена Русалочка, выглядело совсем небольшим. Юноша сел на скамейку и уставился на серые воды пролива Эресунн. Что задумала Лотта? Неужели изменила свое решение и будет настаивать на их женитьбе? Но он не может, никак не может теперь сделать это!

Кристиан с силой потер подбородок. Нет, он не любил Лотту. Надо честно признаться в этом — он просто привык к ней. К тому же она была его первой женщиной… Первой в его жизни. И оставалась ею все последние годы. Но сейчас все его мысли занимала Маргарет. А Лотта… Он до боли закусил губу. Лотта — в этом, пожалуй, можно смело себе признаться — это его прошлое.

Настоящее же и будущее Кристиан хотел бы видеть только с Маргарет. Ох, какой тяжелый предстоит ему разговор с Лоттой. И как не вовремя…

«А разве такие разговоры когда-нибудь бывают вовремя»? — пронеслось у него в голове. Кристиан горько усмехнулся.

Он так глубоко погрузился в свои тяжелые мучительные переживания, что не заметил, как Лотта подошла к скамейке.

— Привет, Кристиан, — натянуто улыбнулась она. Но не чмокнула его в щеку, как обычно. А просто опустилась на скамейку рядом.

Лотта была типичной датчанкой: рослой, светловолосой, с голубыми глазами, с атлетической фигурой, свидетельствующей о ежедневных занятиях спортом и о том, что она предпочитает велосипед всем другим видам транспорта. Как обычно, она была одета в джинсы, легкую куртку и кроссовки.

— Что случилось, к чему такая спешка? — вырвалось у Кристиана. Он внимательно всмотрелся в ее лицо. Странно… Лотта выглядела необычно бледной и точно измученной. — И где твой знаменитый здоровый румянец?

Лотта, казалось, не слышала его вопросов.

— Нам надо серьезно поговорить, — тихо произнесла она и замолчала.

«Значит, дело пойдет о женитьбе, — напрягся Кристиан. — Ох, как некстати! Сейчас она скажет про Мраморную церковь и про то, что мы должны заранее выбрать дату…»

Юноша взял ее руки в свои, пытаясь этим жестом успокоить Лотту, которую явно что-то тяготило. В этот теплый вечер руки девушки казались особенно холодными.

— Не трогай меня, — вдруг взорвалась она и вырвала свои руки. — Не прикасайся ко мне!

Кристиан Расмуссен понял, что внешнее спокойствие девушки обманчиво — она на грани истерики.

— В чем дело, Лотта? — с трудом стараясь говорить спокойно, спросил Кристиан.

— Дело в том, что я… я ухожу от тебя к другому человеку, — прошептала Лотта, и на глазах ее показались слезы.

В воздухе повисла тишина. Но впечатление было такое, словно над головой Кристиана неожиданно грянул раскат грома.

— Понимаю, — протянул Кристиан. — То есть ничего не понимаю.

Он был готов к любому повороту разговора, но только не к такому. У него перехватило дыхание, он вдруг ощутил странную холодную пустоту возле самого сердца. Так тяжело собраться и найти хоть какие-то слова… С трудом сглотнув ком, застрявший в горле, он глухо произнес:

— Хотя, если ты его любишь, я постараюсь… В общем, если ты полюбила хорошего парня, то что я могу сказать? В чем упрекнуть тебя? — Он на секунду замялся. Сказать или не сказать ей о Маргарет? Кровь стучала у него в висках, приливала к лицу, унося с собой остатки здравого смысла.

— Я ведь тоже встретил другую и влюбился в нее, — выдохнул наконец Расмуссен. — Не думал, что так бывает, но это случилось. Так что, наверное, все-таки хорошо, что этот трудный для нас обоих разговор состоялся. Верно, Лотта? — Он осторожно посмотрел на свою уже бывшую возлюбленную.

— У тебя — новый парень, у меня — новая девушка. — Он слегка прищурил свои голубые глаза, на губах его появилась слабая улыбка. — Но мы можем остаться друзьями, если ты захочешь…

— Какой парень? — Лотта посмотрела на него, как на сумасшедшего. — Я ухожу… к Ютте Шмидт!

Глаза Кристиана расширились, лицо побледнело.

— Это та модная дизайнерша, которая баснословно разбогатела, обставляя дома арабских шейхов? — выдавил он.

Лотта кивнула:

— Да, она предложила мне место в своем дизайнерском бюро. И мы через неделю вылетаем с ней в Саудовскую Аравию.

— Конечно, я тебя понимаю. Ты мечтала сделать карьеру, но, Лотта… ведь говорят, что Ютта Шмидт любит молоденьких девочек. А ты… ты… У тебя же все в порядке. Ты не относишься к… — растерялся Кристиан, не в силах вымолвить того слова, которое само просилось на язык.

— Слава Богу, в Дании такой проблемы не существует, — жестко проговорила Лотта. Она явно взяла себя в руки. — У нас разрешены официальные браки всех гомосексуальных пар — как мужских, так и женских. И трансгендеров. А кто выступает против этого, тот ретроград и неполиткорректный человек. — Она усмехнулась. — Да, ты прав, я — не лесбиянка. Хотя… немного похожа внешне на некоторых из них. И если немного изменить прическу и чуть по-иному пользоваться косметикой.. — Она взмахнула рукой. — Ладно, речь не об этом! Просто я очень хочу сделать карьеру в дизайне. И сделаю ее — чего бы мне это ни стоило! К тому же я стану знаменитой и весьма богатой. Так обещала мне Ютта. — Она с вызовом посмотрела на Кристиана. — А что может дать брак с тобой? Да практически ничего. А с Юттой я завоюю мир. Обо мне будут писать газеты. Мои фото будут украшать гламурные журналы. Да и вообще… — Ее глаза расширились. Она явно видела себя уже в сиянии лучей славы, известной на весь мир — или по крайней мере на его значительную часть.

— Я и не представлял, что ты настолько жадная до денег и до славы, — произнес Кристиан и с сожалением покачал головой. — А как же нормальная семья, дети?

— Если мне эта ситуация надоест, я смогу вернуться к нормальной жизни — я в этом уверена. Знаешь, лесбийская любовь — это как плащ: захотела — надела, захотела — повесила обратно на плечики и спрятала в шкаф. До лучших времен или уже навсегда. Слава Богу, это не операции по перемене пола, которые устраивают себе трансгендеры — с конструированием новых половых органов и вторичных половых признаков. Хотя и они, бывает, разочаруются в своем новом облике и возвращаются к прежнему. И даже по несколько раз… В общем, в современном мире все возможно. Так что, если это мне действительно понадобится, то я найду себе парня, рожу детей. Но сейчас мне это неинтересно! Ютта открыла передо мной горизонты иной жизни, и они манят меня. — Лотта смотрела вдаль. Ноздри ее тонкого породистого носа раздувались.

«Да, она сделала свой выбор», — пронеслось в голове Расмуссена. Такой Кристиан ее не знал. Никогда не видел. И не хотел видеть!

— Ты меня пугаешь, Лотта, — тихо произнес он. — На свете не существует пожара, более сильного, чем страсть, акулы более свирепой, чем ненависть, и урагана более опустошительного, чем жадность.

— Что ты сказал? — презрительно бросила Лотта.

— Это не я. Это сказал Будда. — Кристиан покачал головой. — Боюсь, жадность тебя погубит, бедная ты девочка.

— Я не бедная, — с вызовом произнесла Лотта. — Уже не бедная. Ютта перевела на мой счет сто тысяч крон. Чтобы я в полной мере почувствовала себя ее партнером. И это — только начало. Я буду богатой и знаменитой, Кристиан. И ты будешь гордиться, что когда-то тебя любила я.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы. Она быстро вскочила со скамейки.

— Прости и прощай. — Ее побледневшие губы дрожали. — Не поминай лихом, Кристиан. — И стремительно скрылась в вечерних сумерках.

Юноша долго сидел в темноте и, казалось, пристально вглядывался в огни маяка. Но он не видел их. Он вообще ничего не видел. Голова Кристиана раскалывалась. Оказывается, жизнь сложнее и печальнее, чем он себе представлял. Между ним и Лоттой не было настоящей любви. Но ее уход вызвал ощущение потери. Если такая простая датская девчонка, как Лотта Сканберг, могла легко предать его и, выбрав славу и богатство, уйти к другой, то как же могут поступить с мужчиной настоящие красавицы типа Маргарет? Способна ли зеленоглазая тасманийка на игру, на измену, на предательство? Не погонится ли и она когда-нибудь за славой и богатством, которые легко может принести ей ее красота? И не произойдет ли это как раз тогда, когда Кристиан уговорит ее переехать в Европу, в Копенгаген? Да и вообще — захочет ли она встретиться с ним и ответить на его чувство?

Поведение Лотты внесло такую смуту в душу Кристиана, что на какое-то мгновение он почувствовал разочарование и неприязнь ко всем представительницам женского пола — включая и ни в чем не повинную Маргарет. «А может, вся жизнь — это процесс расставания?» — с внезапной горечью подумал вдруг Кристиан Расмуссен.

В тот вечер Кристиан так и не смог заставить себя сесть за компьютер и послать сообщение зеленоглазой тасманийке. Не решился он и отправить ей свою фотографию в черной медвежьей шапке.

Так прошло несколько дней. Однажды, находясь на дежурстве у дворца, Кристиан краем глаза заметил, как к нему приближается группа туристов, размахивающих австралийскими флажками, в ярких фирменных зеленых бейсболках с изображением кенгуру. Они стали фотографироваться на его фоне, пока Кристиан медленным шагом мерил привычную дистанцию от одного угла дворца до другого. Выделившийся из толпы туристов маленький смешной толстячок начал пристально вглядываться в лицо Кристиана — и вдруг горестно покачал головой. Кристиану показалось, что он даже услышал хрипловатый бас старика:

«Что ж ты, парень, обещал, что завоюешь Маргарет, а сам исчез. А она ждет тебя».

Австралийские туристы с любопытством разглядывали Кристиана, а он с привычно-невозмутимым видом шагал вдоль дворца. Однако сердце его просто рвалось из груди. Но что он мог сделать? Ведь он был на дежурстве. Ах, как ему хотелось отбросить карабин в сторону и подбежать к старику, сказать, что он помнит Маргарет и мечтает о ней. Но он… боится. Да, да, боится, потому что столкнулся с женской изменой.

Но Кристиан не мог нарушить присягу и приказ и оставить свой пост. Он видел, как австралийские туристы, вволю нафотографировавшись, покидают площадь Амалиенборг и двигаются в сторону Мраморной церкви — еще одной важной достопримечательности Копенгагена. Но маленького толстого старичка среди них вроде бы не было. Куда же он исчез? Кристиан до боли в глазах всматривался в сторону группы туристов, но так и не смог разглядеть среди них старика.

А может, его не было вообще? От этой мысли Расмуссен едва не сбился со своего мерного шага. Может, это был голос не старика, а голос совести Кристиана, который обращался к его сердцу: «Хватит ныть и обижаться на весь свет. Ты же солдат! Будь смелей и борись за свою любовь!»

Вернувшись в тот вечер домой, Кристиан долго сидел в тишине, размышляя, видел ли он старика или тот ему просто почудился. Но так и не смог прийти ни к какому определенному выводу. «Хотя… разве это так важно? — пронеслось в голове Кристиана. — Ведь самое главное — это то, что я сам чувствую по отношению к Маргарет. Нужна ли она мне? Хочу ли я завоевать ее любовь — или нет?»

Эта простая мысль настолько захватила Кристиана, что он застыл на месте. Конечно, все дело было в нем самом. Он вскочил на ноги и забегал по комнате. Перед его внутренним взором вдруг проступило прекрасное лицо Маргарет и та резвая лошадь, на которой она унеслась от него в тот жаркий летний день на Тасмании. Сумеет ли он когда-нибудь догнать ее? И захочет ли Маргарет остановиться на полном скаку?

У Кристиана сильно забилось сердце, и он, бросившись к компьютеру, отправил Маргарет свое фото в черной медвежьей шапке, а с ним не очень короткое сообщение:

«Я — Кристиан Расмуссен, тот самый датчанин, который задал тебе «глупый вопрос» в баре Смиттона. Не надо было мне спрашивать, который час. Теперь я знаю: это — наше время. — Его пальцы на мгновение застыли над клавиатурой, а затем — так, словно они жили своей, отдельной от него жизнью — стремительно напечатали: «Я люблю тебя, Маргарет, и если ты веришь в любовь с первого взгляда, то обязательно ответишь мне».

Кристиан застыл перед компьютером. Еще никогда его сердце не билось так громко. А затем, сдвинув брови, добавил:

«Только я должен предупредить тебя, что служу в королевском полку и постоянно общаться по Интернету не смогу. Служба есть служба».

Отправив сообщение и фото, Кристиан лег спать. Странно, но его сердце больше не колотилось, как безумное. И это была его первая спокойная ночь после того злосчастного разговора с Лоттой неподалеку от Русалочки. Его больше не уносило в океан одиночества и пустоты. И Кристиану приснился удивительный сон: он — на дежурстве, идет вдоль дворца, а из толпы туристов на него смотрит маленький толстый старичок. Он одобрительно машет ему рукой и даже подмигивает одним глазом.

«Этот сон может быть добрым знаком, — подумал утром Кристиан. — И, если я прав, то вечером обязательно получу послание от Маргарет». Он был прав.

«Не думаю, что я верю в любовь с первого взгляда, — писала тасманийка. — Но я помню тебя, датчанин Кристиан Расмуссен, и готова общаться с тобой по Интернету. Служи верно своей королеве, солдат. И если у тебя будет возможность, скажи принцессе Мэри, что все тасманийцы гордятся ею».

Кристиан читал и перечитывал это первое сообщение от любимой. Он почувствовал небывалый прилив бодрости. «Чудесная девушка эта Маргарет, — думал он. — Зеленоглазка сумела разогнать мои печали и развеять опасения»

Депрессию как рукой сняло. Кристиан снова преисполнился надежды, радости жизни и предвкушения счастья. Его интересовало о Маргарет все, буквально каждая деталь. И девушка охотно рассказывала о себе и своей семье. Ее сообщения были полны юмора, и Кристиан частенько смеялся, читая их. Давно он так не веселился!

Он узнал, что прадед Маргарет по линии отца, шотландец, был каторжником. Его история такова: чтобы прокормить свою мать (а его отец погиб, сражаясь против англичан), шотландский юноша украл хлеб в булочной. А когда булочник бросился за ним в погоню, то вор еще и сильно поколотил хозяина. Конечно, за это ему в те времена полагалась каторга. Вместе с сотнями других бедолаг его погрузили на огромный корабль и отправили на Тасманию. Тогда это была вторая после Сиднея колония для британских каторжников.

Но дочка булочника, сама безмерно страдавшая от гнета жадного родителя, влюбилась в смелого юношу и, бросив отчий дом, отправилась за ним на край света — но уже в качестве свободной поселянки. Они поженились и осели в городе Хобарте, который власти начали строить на юго-востоке Тасмании у подножия горы Веллингтон. Их домик, которому уже 130 лет, хорошо сохранился. Он является одной из любимых туристами достопримечательностей города.

А предки Маргарет по линии матери — ирландцы. Ее прадед был священником и служил в одной из первых католических церквей города. «Моя прабабка была простой ирландской прачкой по имени Скай. Говорят, я похожа на нее. Во всяком случае, у меня — ее зеленые глаза», — с гордостью сообщила Маргарет. И Кристиан понял, откуда у его любимой глаза такого необыкновенного цвета: считается, что они бывают только у ирландцев.

«Местные жители любят рассказывать, — продолжала Маргарет, — что в XIX веке семьи моих предков с обеих сторон серьезно поссорились: прадед-священник провозгласил с амвона какую-то обличительную речь, которую мой прадед-каторжник почему-то принял на свой счет. Страсти разгорелись почти шекспировские. Они запретили своим детям общаться. Это была вражда, как между Монтекки и Капулетти. Но прошли десятилетия, и все уже забыли, что было истинной причиной вражды. И через сто лет их внуки встретились и полюбили друг друга. Это — мои мама и папа. У нас — дружная, большая семья. У меня пять братьев и две сестры. Мы держим ферму, где разводим лошадей и пони. Каждый из нас помогает родителям, имеет свои четкие обязанности по ферме, хотя у нас работают и профессиональные конюхи. Мой старший брат учится на ветеринара и живет в Мельбурне. А я изучаю в колледже коневодство и надеюсь, что со временем ферма родителей перейдет ко мне».

Узнав об этом, Кристиан немедленно позвонил деду. Их связывали особые отношения. И если Кристиан никогда не жаловался матери и старался не огорчать ее своими переживаниями, а, наоборот, после смерти отца взял на себя все мужские обязанности по дому, то с дедом Улле можно было говорить обо всем.

Конец ознакомительного фрагмента.