Солнце Запада

Денис Куклин, 2023

Мистический боевик, захватывающий сюжет которого разворачивается в течение двух недель начала мая 2007 года. Главные герои – молодые предпринимательницы Настя и Нина, коммерческие воротилы и их семьи, сотрудники следственных органов – познают на себе безмерную горечь апокалиптической звезды Полынь в ее божественном свете умягчения злых сердец. Это книга-рассуждение о тонкой грани между беззаконием и возмездием по древним языческим законам, о мнимом могуществе денег и об истинной ценности семьи, о физической смерти и о душевном возрождении. И конечно, это книга о силе настоящей любви, способной изменить не только самого человека, но и его судьбу. Для широкого круга читателей.

© Денис Куклин, КДПН, 2009, 2014, 2023.

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023

1. Человек из прошлого

Настя выбралась из машины, махнула подруге на прощание: «Пока-пока! Не скучай!» Но возле крыльца оступилась и едва не подвернула ногу.

— Верес, я жду! — донесся из машины голос Нины Елисеевой. — Жду с нетерпением.

Настя обернулась:

— Как же я тебя люблю, лапулечка ты моя!.. Я тебя сейчас поцелую!

— Настен, я ведь сейчас с тобой поднимусь, — Нина вышла из машины.

Настя рассмеялась и помахала ей на прощание. Дверь подъезда медленно закрылась за ней. Еще мгновение Настя видела кусочек прозрачной весенней ночи, темные кусты возле подъезда, освещенную фонарем Елисееву возле машины. А потом замок щелкнул, отгородив ее от бурной вечеринки в клубе, пустых слов и обещаний. Она прошептала еще, словно подруга могла слышать ее: «Хорошая ты моя! Волнуешься за всех, переживаешь», чувствуя в этот момент тепло не только от выпитого за вечер.

Заканчивался третий час ночи. Настя прошла на кухню, бросила на диван плащ с сумочкой и замерла на мгновение, чувствуя, как в голове остывают шум ночного клуба, грохот музыки и голоса подруг. И когда все это стало тоньше комариного писка, она услышала тишину и почувствовала усталость.

— А теперь баиньки, Настенька, — сказала сама себе. — Баиньки…

Ей приснилось озеро. Знакомое место. Она вновь была девочкой четырех лет. И родители были рядом, она слышала их голоса. Солнечные зайчики прыгали с волны на волну, раздавался плеск воды, голос мамы переплетался с голосом отца, а лицо ласкал солнечный свет. Незаметно ее окутали неописуемые словами тепло и спокойствие. Еще немного, и она растворилась бы в них, но сон прервался… «Настя!» — Она вздрогнула, увидела тень, накрывшую ее, и проснулась.

На прикроватной тумбочке басовито гудел телефон.

— Да? — не открывая глаз, спросила она.

— Здравствуй, солнышко… Все еще спишь?

— Колосов, у тебя совесть есть?.. Я работала как проклятая, я хочу отдохнуть, — обрывки приятного сна окончательно ускользнули от нее и растворились в небытии.

— Я соскучился.

— Ну зачем все вот это… — она с неохотой, но все же открыла глаза.

— Я возле подъезда, жду и надеюсь…

— А я сплю. — Настя бросила телефон на пол.

Но спустя минуту все же поднялась с постели и подошла к окну. И пока она шла, сердца многих мужчин дрогнули бы. Потому что такие женщины нравятся всем.

Ее звали Верес Анастасия Максимовна, тридцати четырех лет от роду. Выглядела она моложе своих лет и была красива безо всяких ухищрений, хотя ей — хозяйке торговой сети по продаже косметики — сделать это не составило бы труда. Высокая, стройная, светловолосая красавица. И, несмотря на все это, характер у нее был жесткий, как свинчатка обернутая ватой. При знакомстве мало кто ожидал от этой белокурой снегурочки бульдожьей хватки и несгибаемой воли. Кстати говоря, подчиненные и многие из деловых партнеров так и называли ее за глаза — Снегурочкой.

У Насти было двое детей: сын от неудачного замужества и дочка. Девочку она родила от любимого человека уже вне брака. Дети жили с ее матерью в пригородном поселке. По сути, воспитанием детей занималась бабушка.

Звучную фамилию и ребенка — только это оставил ей муж, румын Николай Верес. С ним она познакомилась в институте народного хозяйства, где в начале девяностых получила экономическое образование. К слову сказать, Настя никогда не жалела, что сошлась с ним когда-то и так же легко рассталась спустя несколько лет. Наверно, потому, что они были людьми одной породы.

Настя посмотрела в окно и рассмеялась. Колосов стоял возле машины, покусывая большой палец на правой руке. Так он делал, когда волновался, был раздражен либо озадачен. И Настя знала, что через минуту-другую он сядет в автомобиль и исчезнет, как это случалось не раз после их случайных ссор и неловких расставаний. Выпросит у главного редактора командировку, а спустя неделю она услышит в телефонной трубке: «Привет, я в Братске, — (Или в Москве, или в Донецке.) — Как ты?..»

Настя подняла с ковра телефон и вновь подошла к окну:

— Саша, у тебя же есть ключи… — Она сделала паузу, но Колосов не отозвался. — Ты как дьявол. Тебя обязательно нужно пригласить?

— Это уже не смешно…

— Поднимайся, я тебя жду.

Их отношения продолжались второй год. К Колосову Настя испытывала смешанное чувство, похожее на что угодно: привычку, привязанность, взаимное притяжение, но только не на любовь. Они встречались, спали, ссорились, мирились, даже мечтали иногда о чем-то общем, но для полноты не хватало страсти пламенной, способной сжечь прошлое, как сжигают по весне чучело из соломы. Как сжигает страсть все, что мешает любить без оглядки. Но и он, и она наверняка чувствовали, что этой искре не вспыхнуть. Колосов метался, мучился, временами пытался что-то изменить, а она только и делала, что поддерживала отношения.

С Колосовым ей было интересно, он поражал обилием знаний, умел многое, любил детей. С ним Настя чувствовала себя комфортно, но после нескольких дней разлуки принималась твердить, как заговоренная, что этот человек не ее, словно у Господа только и забот, чтобы сводить мужчин и женщин.

В прихожей раздалась трель дверного звонка.

Настя улыбнулась. За все время отношений Колосов так и не открыл дверь своим ключом.

Из коридора в прихожую хлынула волна цветочного аромата.

— Привет! — Настя на мгновение зарылась лицом в пряные орхидеи, ощущая нежные прикосновения лепестков.

— Здравствуй, милая! — Колосов поцеловал ее.

— Извини, не успела одеться… Не ждала гостей… Так рано.

— Сегодня наш день! — Колосов снял плащ и разулся.

— Наш? — она непонимающе посмотрела на него.

— Мы познакомились два года назад.

— Саша! — она повисла на его плечах. — Боже мой, уже два года!..

— Настя… — Колосов отстранился. — Если тебе все равно, я уйду… Вчера я тебе не мешал. Отдыхай с подругами! Ради бога! — Его нрав снова дал знать о себе. — Глазейте на голых мужиков в стрип-клубе, в гадюшнике этом!.. Но я помню не только нашу первую ночь. Я помню тот день, когда впервые увидел тебя… — Он снял с вешалки курточку.

— Саша, не уходи, — она поймала его за рукав. — Я все помню… Закрутилась только… Не уходи, я хотела тебя видеть! Я на самом деле хотела увидеть тебя сегодня… Я думала о тебе… Сон видела. А думала о тебе!

— О боже! — в сердцах бросил Колосов, он уже начал остывать. — Верес, у тебя когда-нибудь нос от вранья вырастет. Вырастет и отвалится.

— Обиделся? — Она поцеловала его. — Я не выспалась… Не сердись…

Он неожиданно притянул ее и обнял:

— Настя…

Она закрыла глаза. Аромат цветов растекался по комнатам. От одежды Колосова пахло дорогим одеколоном. И вновь стало так тихо, словно время остановилось. И чтобы нарушить эту тишину, она сказала:

— Я сейчас кофе сварю. — И высвободилась из объятий. — А я ведь с утра хотела к маме съездить, — продолжала она уже с кухни.

— С утра?! — усмехнулся Колосов. — Хорошо, что я тебя разбудил.

— Утро у всех по-разному начинается, — рассмеялась она. — У тебя ни ночи, ни утра нет, все время в работе. У меня оно в полдень начнется и закончится. А у кого-то после обеда…

— У подружек твоих, — Колосов помог ей заварить кофе. — А ведь не девочки уже… Как отдохнули?

Настя открыла холодильник:

— Чудесно! Только напрасно ты про стриптиз говоришь. Мы в этот клуб давно уже не ходим…

— Он в городе не один, — снова усмехнулся Колосов. — Одного не могу понять, ей-то зачем на мужиков глазеть?..

— Саша, я тебя прошу, оставь ты Нину в покое!

— Я ревную тебя к ней. А вдруг?

— Дурак! — Настя толкнула его в плечо. — Лучше открой шампанское!

Она поставила на стол бокалы, тем временем Колосов открыл бутылку вина.

— Со знакомым созвонился вчера, — говорил он, наливая в бокалы. — Сто лет не виделись. Уезжаю завтра в Челябинскую область. Мне обязательно нужно встретиться с ним.

— Жаль, — отозвалась Настя. — Думала, праздники проведем вместе…

— Мне тоже жаль, — Колосов протянул ей бокал. — По крайней мере, выспишься… Милая, эти два года для меня прошли как один день…

И Настя поняла, о чем он заговорит сейчас.

— Саша, не нужно, — попросила она. — Два года — это хорошо, это очень хорошо. Будет что вспомнить. Но я не хочу все усложнять. Мы с тобой понимаем друг друга, но мы не знаем, что будет завтра.

— Но я большего хочу, Настя! Эти свидания урывками… Неужели тебя все устраивает?

— Да! Мы не лжем друг другу. Мы не прячем глаза. Я не хочу все испортить…

— Не понимаю! — Колосов подошел к окну.

На дворе стоял прохладный май седьмого года, пятница, четвертое число.

Настя подошла к нему, обняла крепко за талию:

— Не будем ссориться хотя бы сегодня… Просто время еще не пришло.

— А если оно не придет никогда?

— Значит, не судьба, — прошептала Настя.

Колосов потянулся было к своему ногтю, но вовремя остановился.

— Ты играешь со мной, Верес, — улыбнулся он. — Ты живешь по своим правилам. Но придет и мое время. Я буду ждать, Настя!..

Из дома они вышли уже после полудня. Сели в джип Колосова и поехали на окраину города.

— Не погода, а дрянь! — слегка брюзгливо говорил он. — То дождь, то снег, то дождь со снегом!

Не успел еще произнести это, как солнце спряталось за тучами и по стеклам хлестнул ливень. И в это мгновение Настя ощутила такую пустоту, словно сердце в тысячный раз напомнило ей, что этот человек не ее. Но в тот же миг ей позвонили.

— Здравствуй, Ниночка! — с облегчением произнесла она. — Здравствуй, милая! Как я рада тебя услышать… Нет, голова не болит… Да ты что, тот же самый мальчик?! — Она украдкой посмотрела на Колосова, но тот только покачал головой. — Нет, просто он еще стесняется. Посмотрим на него через годик! Мне кажется, это будет настоящий Тарзан! По крайней мере, не хуже!.. А как себя чувствует Галя с Танюшей?.. Нет-нет, я сейчас с Сашей, едем к маме… Нина, перестань говорить глупости! — она неожиданно оборвала собеседницу и закончила уже совсем другими тоном: — Пока!

— О чем это она? — Колосов спрятал улыбку.

— Ты ведь обо всем догадался! Да, мы вчера были в стрип-клубе. Но я не обязана отчитываться перед тобой, где и с кем бываю!

— А я тебя не о клубе спрашивал, — бросил Колосов, притормаживая на светофоре. — Я, дорогая моя, несколько статей о твоих любимых клубах написал. А для этого на брюхе по ним три раза прополз. Кто, с кем и как? Мне это уже не интересно…

— За перекрестком остановись, я выйду! — очень спокойно произнесла Настя.

— Настя, мы же не хотели ссориться! — Колосов попытался взять ее за руку.

— Я сказала, остановись! Доберусь без твоей помощи! Останови или я выйду на ходу!

— Хорошо, — Колосов свернул на обочину. — Но это глупо. Господи, как это все глупо! Вот ты объясни мне, что я сейчас сказал?..

Она вышла из машины и напоследок хлопнула дверью.

— Что мне с тобой делать? — прошептал Колосов, глядя ей вслед.

А Настя поднялась на крыльцо бутика итальянской обуви.

— Добрый день, Анастасия Максимовна, — поздоровалась с ней симпатичная девушка на входе.

— Здравствуй, Анюта. Что у вас новенького?

— Поступление весенней коллекции.

— Я хочу видеть все!..

Колосов хорошо понимал, что в магазине она задержится надолго. А уж к нему в машину после ссоры точно не сядет.

— Хорошо, Настя, — кивнул он. — Дело твое.

Он вывернул на проезжую часть и уехал домой.

А Настя сделала ненужную ей, дежурную покупку и уже сама позвонила Нине.

— Знаешь, ну так по-свински, слов нет! — напористо говорила подруге. — Начал опять рассказывать, что секретов для него нет! И мы поссорились!.. Я сейчас в «Dolce&Gabbana» на площади. Я тебя жду, Нина!..

Она убрала телефон в сумочку и на прощание улыбнулась продавщице.

— Осторожно, Анастасия Максимовна, — предупредила та. — Возле входа какой-то человек странный стоит.

— А где ваша охрана? — поинтересовалась Настя, разглядывая высокого, сухопарого человека на крыльце.

Он на самом деле выглядел странно. Словно, поднявшись по ступеням, напрочь забыл, зачем это сделал.

— Да он только на минуту отлучился, — девушка принялась покрывать отсутствие охранника.

— Именно за эту минуту ему и платят, — перебила ее Настя. — А клиент на самом деле подозрительный. Я бы на вашем месте в милицию позвонила… — Она внезапно осеклась.

— Что с вами, Анастасия Максимовна? — встревоженно спросила продавщица.

— Ничего. Показалось, наверно…

Но она уже понимала, что странный человек с короткой неопрятной бородой не кто иной, как Сережа Плетнев, отец ее дочки Дашеньки.

Настя судорожно перевела дыхание и посмотрела на продавщицу:

— Анюта, милая, не нужно ни охраны, ни милиции. Я сама поговорю с ним.

— Анастасия Максимовна, он может быть опасен!

— Он не опасен. Я его знаю, — отозвалась Настя.

— Осторожно, Анастасия Максимовна! — бросила ей вслед девушка.

Настя вышла на крыльцо и остановилась в двух шагах от Плетнева.

— Сережа, здравствуй!

Он не вздрогнул от неожиданности, хотя именно этого она ждала. Обернулся на голос и посмотрел на Настю с полуулыбкой.

— Простите, очень знакомое лицо, — после томительной паузы сказал он. — Но я не могу вспомнить вас, у меня что-то с памятью.

— Господи, Сергей, что ты с собой сделал? — Она подошла к нему и погладила по заросшей щеке. — Ты выглядишь как бродяга.

— Извините, я пойду, — сказал он, продолжая улыбаться незнакомой робкой и нерешительной улыбкой.

И неожиданно Настя поняла, что он не играет, что он на самом деле не помнит ее.

— Где ты был все это время, Сережа? — спросила она. — Что с тобой сделали?

Дверь бутика открылась, на крыльцо вышел охранник.

— У вас все в порядке? — внушительно произнес он, глядя на Верес. Из-за его спины выглядывала продавщица.

— Да, у нас все в порядке, — кивнула Настя. — Идем, Сережа. Идем, милый.

Они спустились с крыльца. Настя отряхнула и поправила на Плетневе куртку. Одет он был, как Джон Рэмбо: потертый камуфляж, спортивные штаны и высокие кирзовые ботинки. На них оглядывались, более контрастную пару трудно было придумать.

Они отошли в сквер — местный Арбат. Солнце выглянуло, и художники с камнерезами вновь снимали пленку с прилавков и стеллажей.

— Что с тобой случилось? — продолжала расспрашивать Плетнева Настя. — Сережа, расскажи мне, что произошло?

— Вы меня с кем-то спутали, — не сразу ответил он.

— Да ни с кем я тебя не спутала, Сережа! — Настя заглянула ему в глаза. — Почему ты не помнишь меня? Почему?..

Плетнев молча смотрел на нее. Он был похож на бродячего пса, который смотрит на доброго человека с надеждой и страхом.

— Сережа, Сережа, — с болью в голосе произнесла Настя. — Кто же тебя так?..

Но в этот момент ей позвонила Нина:

— Настя, я возле бутика стою! Ты где?!

— Нина, такое случилось! Я не понимаю ничего!.. Я не одна!

— Что случилось?! Тебя уже забрали, что ли?!

— Нет, мы в сквере. Я его нашла, Нина…

— Кого?

— Сергея.

— Не может быть… — едва ли не по слогам произнесла подруга.

— Может. Стоит рядом со мной. И ты его не узнаешь!..

— Где он пропадал?

— Нина, я сама ничего не понимаю! — Настя еще плотней прижала телефон к уху. — По-моему, он ничего не помнит…

— Странно как-то, — отозвалась Нина. — Я сейчас заберу вас.

Настя убрала телефон и улыбнулась Сергею:

— Сейчас за нами Нина приедет. Нина Елисеева. Помнишь ее?

— Простите, — с полуулыбкой ответил Плетнев. — Но я… я не помню.

И у Насти внезапно перехватило дыхание.

— Ничего, Сережа, вспомнишь, — улыбнулась она. — Идем, милый. Сейчас Нина приедет.

Не успели они подойти к обочине, как возле них остановилась машина Нины.

— Давайте быстрей, — сказала она. — Не то меня оштрафуют!.. Здравствуй, Плетнев! Выглядишь бомжевато! — Нина посмотрела на него в зеркало заднего вида.

— Здравствуйте, — отозвался тот.

— Что это ты со мной на «вы»? Забыл, как на брудершафт пили?

— Извините, но я вас не помню, — покачал головой Плетнев.

Нина вопросительно посмотрела на подругу. Та в ответ пожала плечами.

— Вас куда? К маме или к тебе?

— У мамы-то ему что делать сейчас?! — вопросом на вопрос ответила Настя. — Едем ко мне!

— А я, Плетнев, всегда знала, что ты вляпаешься в какую-нибудь историю, — тем временем продолжала говорить Нина, посматривая на пассажира. — Ты же мутный всегда был. Я даже знакомых бандитов хотела попросить, чтобы пробили тебя. Да Настёну пожалела! Если бы они на тебя нарыли что-нибудь, они бы тебе сами голову оторвали! А они бы обязательно нарыли на тебя что-нибудь! Сто процентов!.. Знаешь, как у них это называется? «Пробить по братве». Вот только такие, как ты, им не брат…

— Нина, перестань, — попыталась остановить ее Настя.

— А я, между прочим, сказала то, что думаю! И это — факт!.. И вот ты, Плетнев, снова в нашей жизни нарисовался, — она посмотрела в зеркало заднего вида. — И в маскарад этот мне верится с трудом! С твоим-то умищем… Умище свой за три года не пропил?!

— Простите, я лучше выйду, — негромко произнес мужчина. — Возможно, меня перепутали с кем-то другим. И вы знаете, я не уверен, что я вообще Плетнев.

— Как это не уверен?! — спросила его Нина. — Да ты, Плетнев, совсем плохой стал!..

— Мне сказали, что я — Плетнев, — ответил пассажир. — Но в моем паспорте стоит другая фамилия…

— Дай посмотреть! — Нина свернула с центральной улицы на боковую и остановилась на обочине.

— Нина, перестань! — попыталась остановить ее Настя.

— Покажи паспорт, — не слушая ее, кивнула Нина пассажиру. — Посмотрим, кто ты сейчас! Я всегда знала, что ты прикидываешься кем-то другим. Не стесняйся! Наверняка ты даже Плетневым-то не был.

Она взяла из его рук паспорт и пробормотала:

— Ага, вот ты у нас кто! Куликов Сергей Борисович. Похож! А проживаете, стало быть, в городе Ситове. Верно, Сергей Борисович? Бывала я там, бывала… Подружка у меня там жила, Эля Баскакова. Жалко, убили девку… Ты ее не знал случайно? — она пристально посмотрела на Плетнева. — Вот только как мне сейчас называть тебя, Плетневым или Куликовым?..

— Все, хватит! — оборвала ее Настя. — Едем ко мне, сейчас же!

— Может, сначала поговорим? — спросила ее Нина.

Они вышли из машины.

— Ты не боишься его к себе везти? Настя, я не шучу. Плетнев, он же изворотливый! И зачем я тебе все это объясняю? Ты ведь сама все знаешь!

— Нет, Нина, — покачала головой Настя. — Это не игра. Он на самом деле ничего не помнит. Я не знаю, что с ним случилось. Что-то страшное…

— Тем более не нужно везти его домой. Это может быть опасно!

— Нина, ты знаешь, я его до сих пор люблю и не могу бросить, не в таком состоянии.

— О чем ты говоришь, Настя? — Нина взяла ее за руку. — Вспомни себя, когда он исчез…

— Я все помню! Все помню… Но посмотри на него.

— А что скажет Колосов?

— Статью напишет, — усмехнулась Настя.

— Господи, да что же вы за люди такие?! — неожиданно в сердцах и без наигрыша произнесла Нина. — Вы же друг на друге живого места не оставили! Настя, ты любишь Колосова! Ты любишь его, но даже себе в этом не признаешься…

— Нина, мы без тебя разберемся в своих отношениях.

— Да ради бога, я в ваши отношения не лезу! Но сколько же можно?..

— Нина, давай не будем, — остановила подругу Настя. — Посмотри, в твоей машине сидит человек, который появился ниоткуда… Я уже похоронила его, Нина…

— Это меня пугает больше всего! — кивнула Елисеева. — Меня пугает, что он появился ниоткуда. Все правильно! А при желании эту филькину грамоту, этот паспорт из города Ситова, за деньги можно выправить за день. — И произнесла скороговоркой: — Настя, я ему не верю и ты не верь!..

— Странно, правда? — Настя словно не услышала ни слова.

— Что? — спросила Нина.

— Он так изменился. Ни одного жеста знакомого, ни одной шутки. Взгляд жалкий, забитый.

Елисеева вдруг придвинулась к ней вплотную и сказала вполголоса:

— Давай оставим его здесь! Оставим, пока не поздно! И забудем…

— Ну что ты говоришь?! Я его не оставлю.

— Это плохо, но дело твое, — так же неожиданно согласилась Елисеева. — Другие на твоем месте его в милицию бы отправили. Но ты ведь во всем разобраться должна. Разбирайся…

Она вернулась в машину и протянула Плетневу паспорт:

— Держи.

И кроме этого «держи» за остаток пути больше не произнесла ни слова.

Когда они подошли к подъезду, Настя спросила:

— Сережа, ты помнишь этот дом?

Плетнев огляделся и покачал головой:

— Не помню.

А Нина фыркнула:

— Ты еще что-нибудь у него спроси, а он ответит!

Настя взяла ее под руку и снова отвела в сторону:

— Спасибо тебе за помощь. Но нам лучше остаться вдвоем.

— Ага! — энергично кивнула та. — А вечером тебя с перерезанным горлом найдут! Или как Элю Баскакову! У той вообще голова на столике стояла…

— Перестань говорить глупости! Это уже не смешно!.. — оборвала ее Настя. — Сережа, я сейчас, подожди немного, — сказала она Плетневу. — Нина, я позвоню тебе. Я обязательно позвоню тебе позже. И мы обо всем поговорим. Но сейчас нам нужно остаться наедине. Я должна понять, что с ним произошло.

— Настя, он — лжец, каких мало. Ну, хорошо. Но позвони мне сразу же, как почувствуешь опасность!

Нина Елисеева, невысокая, смуглая и крепко сбитая, наверно, была для Насти самым близким человеком по духу и по складу характера. Их без натяжки можно было назвать сестрами.

— Просто я волнуюсь за тебя, — сказала она подруге. — Я знаю, как уходят те, кого я люблю. Уходят внезапно… Настя, будь осторожна.

— Все будет хорошо. Я позвоню тебе. Скоро.

Они поцеловались на прощание.

Настя с Плетневым зашли в подъезд, а Нина села в машину и какое-то время сидела за рулем без движения. И по ее лицу трудно было понять, о чем она думает. Было в ней что-то от восточных красавиц, непостижимое, неописуемое словами, словно ее лицо было всегда прикрыто чадрой, и редкий человек мог видеть ее истинное обличие.

— Я буду ждать, — внезапно произнесла она твердым и громким голосом и повернула ключ в замке зажигания.

А Настя с Плетневым зашли в лифт.

— Неужели ты ничего не помнишь, Сережа?.. Этот лифт. Этот вечный запах жареной картошки с луком, которую так любят мои соседки… Посмотри, вот эту царапину сделал ножом мой сын. Это было четыре года назад. Мы ехали в лифте. Максим достал перочинный нож, который выменял у кого-то на диск с фильмами. И решил написать свое имя. А мы остановили его и ругали потом. Неужели ты этого не помнишь?

— Нет, — покачал головой Плетнев. Они вышли из кабины. — Я ехал к своим родителям. Понимаете, в январе я очнулся в незнакомом доме. Там был человек. Я не знал его. Но он сказал, что спас меня. А потом он рассказывал что-то обо мне… что-то страшное… Но я уже не помню ничего… — Голос у него внезапно сорвался.

— Что? Что он тебе рассказал, Сережа? — Настя развернула Плетнева к себе. — Что сказал тебе этот человек?..

— Я не помню. Я помню только, как ушел из его дома. Где-то спал, ел что-то… А потом стало тепло, и снег почти растаял… Я жил в коробках возле дороги. Там было много людей. И вдруг я вспомнил дом, в котором жил когда-то, когда был ребенком. Я вспомнил город, этот город. И пошел сюда…

Они стояли возле входной двери, которую Настя уже открыла. Но она не перебивала Плетнева. Она боялась, что он потеряет цепь рассуждений и замолчит. Ей казалось, что именно в этот момент она ближе всего к разгадке тайны.

— Я пришел на рассвете. Я помню стаи скворцов. Я помню, как собаки бегали по дорогам. Было очень рано и очень тихо. Мне казалось, что я иду наугад. Но на самом деле я знал, куда нужно идти. Я остановился возле старого кирпичного дома и стоял там, глядя на окна. А потом из подъезда вышел человек. Пожилой мужчина с маленькой лохматой собачкой на поводке. Он узнал меня. Он спросил, где я пропадал все это время? Я не помнил его, но все равно спросил о своих родителях. И он сказал, что их больше нет. Нет уже очень давно… Как — нет? — Плетнев посмотрел на Настю, в его глазах плавилась неподдельная горечь. — Я шел к ним. Я их помнил… И вдруг этот человек говорит, что мои родители погибли… Я встал и пошел. Собака лаяла мне вслед. А потом я побежал и бежал до тех пор, пока были силы… Солнце уже поднялось, но оно было за тучами. И я решил идти за солнцем. Решил идти за ним до тех пор, пока не выйду из города. Но чем дальше я шел, тем выше становились дома. На дорогах стало тесно от машин, а на тротуарах от прохожих. А потом я увидел вас… Я увидел вас в окне, и я увидел еще что-то…

— Ты увидел меня и вспомнил, да? — Настя посмотрела на него с надеждой.

— Нет, я ничего не вспомнил, — покачал головой Плетнев. — Но я увидел вас другой.

— Какой?.. Какой ты увидел меня, Сережа? — Настя заглянула ему в глаза.

— Другой, — он покачал головой. — Я не могу объяснить этого словами. Но я увидел вас другой. Не такой, как сейчас…

— Хорошо, — ободряюще улыбнулась ему Настя. — Значит, ты начинаешь вспоминать что-то. Проходи. Проходи, милый!

Она взяла его за руку, как ребенка, и провела в прихожую. Она продолжала смотреть на него с улыбкой.

— Когда-то это был твой дом, наш дом, — сказала, осторожно прикасаясь к его щеке. — Идем. Ты обязательно вспомнишь наш дом.

Она сняла с него грязную курточку и бросила ее на пол.

— Ты должен вспомнить этот дом, Сережа. В нем было так много любви, — Настя обняла Плетнева. — Ты должен вспомнить это, потому что я это помню.

Они смотрели друг на друга так долго, что на кухне успел включиться и выключиться холодильник.

— Вы очень красивая, — Плетнев наконец отвел от нее взгляд.

— Почему ты не называешь меня по имени? — спросила его Настя. — Ты ведь слышал, как меня зовут. Ты должен называть меня по имени… — Она хотела сказать, что когда-то он называл ее теми прекрасными словами, которые говорит мужчина любимой женщине, но вовремя осеклась. — Сережа, назови меня Настей… Это не трудно…

— Я не могу, — покачал головой Плетнев.

— Ну, хорошо, — кивнула она. — Разувайся и сними эти ужасные обноски. Мы выбросим их. У меня остались твои вещи. Я хранила их как память. И оказалась права. Ты вернулся… Сейчас ты примешь ванну. Сбреешь эту страшную бороду! А я приготовлю завтрак. Я тоже не завтракала сегодня. И ничего не бойся, не стесняйся ничего, Сережа. Ты когда-то жил в этом доме. Ты обязательно вспомнишь об этом. Я покажу тебе наши фотографии. А потом мы съездим за детьми. Ты должен увидеть Дашеньку! И Максима ты тоже должен увидеть. Он так вырос, ему уже тринадцать! Снимай с себя все это! Вот так, — она помогла ему раздеться. — Проходи в ванную комнату. Да-да, вот в эту дверь. И, пожалуйста, всю эту одежду брось в мешок, — Настя протянула Плетневу мешок под мусор.

— Но…

— Сережа, — остановила она его, — я уже сказала, у тебя есть одежда. Хорошая одежда, а не эти обноски… И не стесняйся, если что-нибудь понадобится, я буду на кухне, — она улыбнулась ему.

Когда она ушла, Плетнев огляделся. Взял с полочки бритвенный станок Колосова, поднес его к заросшей щеке и посмотрел на себя в зеркало. И в этот момент его ожгло воспоминанием. Он увидел себя в другом доме, в другой ванной комнате. Тогда он тоже брился, но смотрел на себя в небольшое зеркало. В тот день он сбрил бороду и увидел СВОЕ лицо…

Вспомнив тот день, Плетнев сжался в комок и замер. Это воспоминание жгло его душу каленым железом. Он помнил каждый вдох, который сделал в тот день и в тот вечер. Но только дьявол мог заставить его признаться в этом. Он бы с радостью забыл обо всем и не помнил бы этого, как не помнил большую часть своей жизни. Но как ни старался забыть, тот день он помнил.

— Нет, — прошептал он. — Нет, это не я… Это не я… Я не делал этого…

Он сел на краешек ванны и сжал голову руками.

А Настя в это время нарезала хлеб, ветчину и сыр, украсила вазу фруктами. И на лице ее играла слабая полуулыбка. Но внезапно она тоже замерла и прошептала:

— Как все-таки странно… Ведь он жив… Жив…

И в этот краткий миг вспомнила, сколько было пролито слез, когда она оставалась наедине с собой и когда жизнь становилась невыносимой. В то время, когда она осталась без него.

— Где же ты был все это время? — прошептала она.

Нина припарковалась за джипом Колосова, посмотрела на его окна и после краткого раздумья все же набрала его номер.

— Привет! Давно не виделись… Да, как-то все вот так. Все между делом… Нет, как раз дела у меня идут хорошо. Саша, тут кое-что произошло. Даже не знаю, как тебе сказать об этом… Нет, с ней все в порядке! Но сегодня она нашла Плетнева! Да, того самого!.. Да! Да! Именно после того, как вы поссорились! Саша, таких совпадений не бывает. Нам с тобой нужно поговорить обязательно. Поговорить сейчас же… Я жду тебя внизу. Посмотри в окно. Я в своей машине… Хорошо, жду…

Она бросила телефон в сумочку и вышла из машины.

Колосов не заставил себя ждать.

Они поздоровались, соприкоснулись щеками.

— Нина, я ничего не понял, — покачал головой Колосов.

— Давай пройдемся. Настю я знаю лет восемь. По крайней мере, дольше тебя. Подожди, — она остановила Колосова. — Дай мне сказать!.. Мы подруги! А тебе только кажется, что ты знаешь ее и разобрался в ее проблемах. Это не так! Даже я не могу сказать этого.

— Погоди-ка, — Колосов резко остановился, и Нина тоже вынуждена была остановиться. — Что ты хочешь сказать?

— Все это время она ждала его! Вот так… Она любит его и примет. Это — правда.

Услышав это, Колосов принялся покусывать ноготь.

— Черти его принесли, — наконец прошептал он.

— Да, черти, — кивнула Елисеева. — Я хорошо знаю его — это самая продуманная и хитрая тварь, которую я встречала в своей жизни. Сейчас он прикидывается человеком без памяти. Но я знаю, что это вранье!

— То есть как это — человеком без памяти?!

— Он такую сцену разыграл, что меня чуть не стошнило!

— Как все не вовремя, — покачал головой Колосов. — Завтра я уезжаю! Но оставлять ее вот так…

— Куда ты едешь?

— По делам, — ответил Колосов. — Ненадолго. Но отменить встречу я не могу. Мне нужно быть на месте, нужно увидеть все своими глазами.

— Слушай, — сказала Нина. — Я видела паспорт Плетнева. Он оформлен на имя совсем другого человека, с пропиской из города Ситова. Бывал там?

— Приходилось, — кивнул Колосов.

— Сколько тебя не будет?

— Не знаю. Скорее всего, дня три-четыре.

— Я уверена, что Плетнев задержится у Насти надолго. Ничего с этим уже не поделаешь, ты ее характер знаешь. Но мы с тобой можем съездить в Ситов. И уже на месте разберемся, что там к чему. Я уверена, Плетнев оставил после себя след. Понимаешь, когда он жил с Настей, он всегда был при деньгах, хотя у нее не взял ни копейки. Всем рассказывал, что работает торговым представителем в фирме аптечной. Но когда я решила выяснить, что это за фирма, оказалось, что она работает в Соединенных Штатах, а среди русских у нее сотрудников нет. Я задавала ему прямые вопросы, но ответов на них так и не получила. Иногда Плетнев исчезал на несколько дней, а остальное время читал газеты…

— Между вами было что-то? — неожиданно спросил ее Колосов.

— О чем ты?!

— Нина, это не мое дело, но я ведь вижу… Насте я ничего не скажу…

— Ну, в общем, я… — после короткой паузы ответила Нина, — я делала попытки. Но ты ведь меня знаешь… Просто мне было интересно, что он за человек. Вот именно тогда я и поняла, что он лжет всем.

— Я поговорю со знакомыми, — кивнул Колосов. — Пока меня не будет, о нем наведут справки.

Нина слегка поморщилась от досады:

— Мне нужно было сделать это шесть лет назад.

— Интересно, чем они сейчас занимаются? — Колосов покачал головой.

— Саша, не думай об этом, — Нина взяла его за руку.

— Я съезжу к ней, — сказал он.

— Это бесполезно. Сейчас Настя ни тебя, ни меня на порог не пустит, — покачала головой Нина. — Думаешь, почему я здесь? Она меня выпроводила.

— Господи, — Колосов с силой растер лицо. — За что мне это?! Почему я не полюбил женщину без тараканов в голове? Я никому не говорил этого, Нина. Но я только мучаюсь с ней и не чувствую отклика.

— Я знаю, — кивнула Нина. — Хотя мне казалось, что ты стреножишь ее.

— Я не понимаю, что делаю не так? Она как заговоренная.

— Дело не в тебе, Саша, — усмехнулась Нина. — Все это время она ждала его.

— Тебе нужно подстричься, — улыбнулась Настя, когда Плетнев вышел из ванной. — Но уже намного лучше, Сережа. Намного лучше. Хотя знаешь, длинные волосы тебе тоже идут. — Она подошла к нему и провела рукой по его влажным волосам. — Идем завтракать.

Но не успели они сесть за стол, как зазвонил мобильный Насти. Она взяла его и слегка поморщилась:

— Да, Саша?

— Настя, я все знаю.

— И что?

— Я сейчас приеду.

— Не нужно. Помощь мне не требуется.

— Настя…

Но она уже выключила телефон.

— Не обращай внимания, — улыбнулась она. — Почему ты не ешь?! Может быть, ты выпить хочешь?

— Я не пью, — отказался Плетнев.

— А раньше ты любил хорошее вино, — улыбнулась Настя. — Помнишь, во Франции мы попали на фестиваль молодого вина?! Напились! Но никто этому не удивился. Говорили: «Вот русские, они так любят вино!» И нас с тобой всё угощали и угощали… Разве ты не помнишь этого?..

Она оторвала от кисти винограда несколько ягод и уже задумчиво посмотрела на него.

— Ты похудел. Сейчас тебе нужно только есть и спать… Ну, кто там еще?! — с досадой спросила она, услышав зуммер радиотелефона. Улыбнулась Плетневу ободряюще и вышла с кухни.

— Мама! — услышала она в трубке голос Дашеньки. — Мама, приезжай!

— Дашенька, солнышко мое, здравствуй! Дашенька, я пока не могу приехать. Но как только освобожусь, сразу приеду. Ты что сейчас делаешь, солнышко мое? Максим рядом?

— Нет, он гуляет!

— А бабушка? Бабушка рядом с тобой?

— Да!

— Здравствуй, Настя, — раздался в трубке голос Ираиды Михайловны, ее мамы.

— Мам, я постараюсь сегодня приехать, но не знаю, получится или нет?..

— Настенька, ты хотя бы понимаешь, во что ты снова впутываешься? Неужели тебе не хватило одного раза?..

— Значит, Нина уже всех обзвонила? — как бы про себя произнесла Настя. — Хорошо, я с ней поговорю…

— Мы волнуемся за тебя, дочка.

— Мам, ты всегда меня понимала. Поймешь и сейчас, — после короткого молчания отозвалась Настя.

— Настенька, Настенька, подумай о детях… — начала было Ираида Михайловна.

Но дочь оборвала ее:

— Мама, зачем ты так?.. Ты же знаешь, я всегда чувствовала, что найду его. И я все помню, мама! Когда Сережа был рядом, я чувствовала себя счастливой, чувствовала себя любимой. Мне было так хорошо! А когда он пропал, я рухнула в какую-то бездну, где бесы вокруг костров скачут… Разве это жизнь, мама? Ведь я помню совсем другую жизнь…

— Дочка, я не знаю, что тебе еще сказать, — с болью в голосе произнесла Ираида Михайловна. — Но нам с тобой нужно поговорить. Как только ты успокоишься, обязательно приезжай. И дети тебя ждут. И будь осторожна, дочка. А вдруг Нина не напрасно волнуется?

— Мама, не о чем беспокоиться! Не о чем! Я позвоню тебе позже. — Настя положила трубку на журнальный столик и судорожно перевела дыхание.

Волнение ее родных и близких можно было понять. Но в этот момент их навязчивая забота только раздражала ее. Чтобы немного успокоиться, она подошла к зеркалу и принялась поправлять прическу и макияж, какой-то задней мыслью понимая, что все еще привлекательна, и той же мыслью чувствуя волну возбуждения от близости по-настоящему любимого человека. Сейчас утренние мысли и переживания казались не просто незначительными, они были для нее смешны.

— А вот и я! — улыбнулась она, вернувшись на кухню. — Сережа, ну что же ты?! Ты к еде не притронулся. — Она обняла его и уткнулась в волосы. — Господи, от тебя и пахнет как прежде… Любимый ты мой, ну не пугай ты меня… Скажи хоть слово, хотя бы одно знакомое слово… Ты такую страшную игру придумал себе…

— Все очень вкусно, — негромко произнес Плетнев. — Но я на самом деле не голоден. И я не хочу стеснять вас.

— Милый ты мой. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя? Нет, этот путь мы пройдем вместе. Я покажу тебя лучшим врачам! Ведь мы так любили друг друга. Ты не помнишь, но нам завидовали. Как нам завидовали другие!.. Сереженька, когда ты пропал, жизнь моя опустела и только тогда я поняла, как трудно найти родного человека. И то, что я чувствую сейчас, не описать никакими словами!.. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя?.. Отпущу, чтобы снова оказаться одной… — в ее глазах блеснули слезы.

— Но я не тот, кого вы искали, — покачал головой Плетнев. — Я знаю, что я не тот, — перед его глазами стремительной лентой пронеслись воспоминания последних месяцев. — И я вас не помню… совсем…

Настя медленно выпустила его из объятия и вернулась на свое место. Какое-то время они молча сидели друг против друга. Настя смотрела на Плетнева, а тот сидел, опустив голову. И в эту минуту Настя испытывала какое-то странное чувство, словно находится во сне, вместе с тем понимая, что это все же не сон, а видения какой-то другой, параллельной жизни.

— Иногда мне кажется, что я вижу себя во сне, — сказала она, следуя за этим чувством. — Иногда мне кажется, что я до сих пор глупая двенадцатилетняя девчонка, которая зимним вечером заперлась в ванной, чтобы наворожить себе детей и мужа. В тот вечер я что-то увидела в зеркале и до сих пор смотрю в него и вижу эту жизнь. Помнишь, я рассказывала тебе, как мы с девчонками гадали?

— Нет, я не помню, — Плетнев поднял на нее взгляд.

— Господи, Сережа! — голос у Насти сорвался. — Зачем ты мучаешь меня?! Ты же все помнишь, я вижу это по твоим глазам… Зачем все это?! Зачем?.. — И уже не сдерживаясь, разрыдалась.

Она плакала, уткнувшись лицом в скатерть, а Плетнев смирно сидел напротив нее, чувствуя лишь неловкость и смущение.

Успокоилась Настя так же внезапно, как и разрыдалась. Посмотрела на него и взяла за руку:

— Позавтракаем позже. Ты ведь все равно не ешь. Идем, Сережа.

И он покорно сжал ее руку, и так, взявшись за руки, они вышли с кухни.

— Когда ты пропал, я сделала в квартире ремонт. Но картины остались те же. Помнишь… — Она осеклась, зная, что он снова начнет говорить, что не помнит ничего. — Эти картины мы с тобой выбирали. Ты так любил смотреть на них. Стоял в коридоре, курил и смотрел то на одну, то на другую.

Они какое-то время стояли возле картин в дорогих рамах. И Настя все время ждала, что Сережа улыбнется с облегчением и скажет: «А я вспомнил! Ты знаешь, я вспомнил этот пейзаж! Эту картину я купил тебе в подарок на День святого Валентина!» — и она тоже вздохнет с облегчением, услышав это.

Но он молчал и смотрел то на одну картину, то на другую, почти так же, как делал это раньше. Но точно так же сейчас он смотрел на весь остальной мир: переводил взгляд с одного предмета на другой, так и не осознав до конца, кто он и где находится.

— Хорошо, хорошо, идем, — произнесла она, не дождавшись от него ни слова в ответ.

Они прошли в гостиную. Настя усадила Плетнева на диван, а сама взяла с книжной полки несколько больших фотоальбомов.

— Посмотри, здесь наши фотографии. Из всех поездок, год за годом! — Она села рядом с ним и открыла первый альбом. — Это мы с тобой через неделю после того, как познакомились. Это ты, Сережа, ты! Узнаешь себя?

— Да, это я, — кивнул Плетнев.

— Ты знаешь, когда это было?

— Нет, я не помню.

— Шесть лет назад, Сережа. Шесть лет прошло, а я помню этот день, словно только вчера мы стояли с тобой возле этого фонтана. И дня не было, чтобы я не вспомнила о нас с тобой… А это наша дочь, Дашенька… Посмотри, Сережа, как она похожа на тебя. Посмотри, у нее такие же русые волосы и глаза твои — серые. А когда она сердится, они становятся стального цвета. Как у тебя. И характер твой, она спокойная, но в обиду себя не даст. Это наша с тобой дочь, Сережа. Скоро ты встретишься с ней… Ты не видел ее два года. Она теперь подросла. И она тоже не помнит тебя. И наверно, вы поладите друг с другом…

Но Плетнев смотрел на фотографию ребенка точно так же, как до того смотрел на картины. Тогда Настя резко взяла его за руку и прижала ее к своей груди.

— А это ты помнишь, Сережа? — Ее рука уверенно скользнула под его одежду. — Я знаю, это ты должен вспомнить, — шептала она, пытаясь возбудить его. — Мы оба должны вспомнить это, Сережа. Миленький ты мой, как же я по тебе скучала. — Настя повалила его на диван и крепко поцеловала в губы. Только на мгновение она замерла, увидев его глаза, увидев его покорный взгляд. — Нет, ты у меня придешь в себя! — У нее вдруг возникло непреодолимое желание привести его в чувство пощечиной. Но вместо этого она еще раз, но только уже осторожно и с нежностью поцеловала его в губы.

А Саша Колосов в это время сидел у себя на кухне. Сидел в башмаках и верхней одежде. У него не было ни сил, ни желания раздеться и разуться. На столе стояла початая бутылка текилы и вместительный бокал, на дне которого маслянисто блестело спиртное.

Он долил бокал до половины и залпом осушил его. Отер слезу, выбитую из глаза крепким напитком, и прошептал:

— Что ж теперь?..

Это была единственная фраза, произнесенная им после звонка Насте.

Спустя четверть часа он снова выпил и пробормотал:

— Не убивать же мне его…

И опять замолчал.

И наверняка это продолжалось бы до позднего вечера, потому что выпивки в его баре было достаточно. Но в два часа пополудни мобильник в его кармане загудел.

— Колосов слушает, — произнес он в трубку, даже не вспомнив о том, что договаривался с Харапцевым именно на это время.

— Саша, у вас ничего не изменилось? — спросил тот.

— У меня все в порядке, я приеду, — отозвался Колосов.

— Хорошо, я встречу вас на въезде в город, — сказал Харапцев.

— Обязательно, Владилен Иванович, — пьяно улыбнулся Колосов. — Я обязательно приеду, и вы обязательно встретите меня на въезде в город. Это случится, — он посмотрел на свои часы и пошевелил губами. — Через семнадцать часов тридцать минут и ни минутой позже! Засекайте время, Владилен Иванович!

— Саша, если вы передумали, я пойму, — осторожно произнес Харапцев.

— Нет, что вы, Владилен Иванович, — после пьяной тирады Колосов немного пришел в себя. — Я не передумал! Заняться мне абсолютно нечем, не водку же глушить… Приеду к вам, и мы на месте оценим возникшую ситуацию.

— Что ж, — в голосе его собеседника продолжало сквозить сомнение. — В таком случае позвоните мне, когда будете подъезжать к городу. Я буду ждать звонка.

— Владилен Иванович, можно вопрос?

— Конечно.

— Хотя нет… Это не телефонный разговор. Поговорим с глазу на глаз.

— Хорошо, Саша. Я жду вас.

Несколько мгновений собеседники слушали дыхание друг друга. Наверняка обоим было еще что сказать. Но наверняка все, что они могли добавить к сказанному, уже не относилось к телефонным разговорам.

Спустя эти несколько мгновений Колосов осторожно нажал на клавишу отбоя и улыбнулся:

— Мафия… А они все те же, да, Саша?.. — Он машинально потянулся к бутылке, но вовремя вспомнил, что впереди неблизкий путь. Вместо бутылки он снова взял в руки мобильник и позвонил главному редактору: — Аркадий Валентинович, в Клиничи я решил уехать сегодня.

— Хорошо, — откликнулся его собеседник густым басом. — Командировочные и все остальное получишь после того, как вернешься. Удачи, Александр! На рожон не лезь! Техника безопасности превыше всего! С врагами не пей! С друзьями тоже!

— Да-да, Аркадий Валентинович, я все прекрасно помню! Увидимся в понедельник, я думаю провести в Клиничах два дня, не больше. Если что-то изменится, поставлю в известность.

— Что ж, Александр, добавить мне нечего, — отозвался его собеседник. — Береги свою светлую голову!

— Да-да, Аркадий Валентинович, я помню! До свидания.

Колосов убрал телефон в карман и поднялся с табурета. В этот момент он неожиданно почувствовал такое невыносимое разочарование, что пожалел уже о том, что и наговорил спьяну лишнего первому собеседнику, и, как следствие, отзвонился второму.

— И куда несет меня?! К чему все это?.. — прошептал он. — Давно пора осесть в кабинете, править чужие статьи или завести колонку и отстрачивать в неделю по пять тысяч слов. И неважно уже, будут прислушиваться или не будут… А если бы и так, — уже с улыбкой произнес он. — Изменило бы это что-нибудь? — И продолжил воображаемый разговор с Настей Верес: — Мы оба гоняемся за синей птицей, милая моя. И оба уверены, что видели ее и знаем, куда именно она улетела.

Он прошел в кабинет, открыл ноутбук и отправил электронное письмо на рабочий адрес подруги:

«Настя, я все так же люблю тебя. Мы оба не правы. Но ты должна знать, что мне не больно. Хотя я разочарован».

Но в этот момент он не чувствовал ни боли, ни разочарования. Он неожиданно вспомнил, как встретил ее накануне нового, две тысячи шестого года на приеме у губернатора области. Встретил в тот момент, когда Настя уже перестала чувствовать в своей груди сердце. И их случайное знакомство в мае пятого года спустя восемь месяцев переросло в непростую, но все же связь.

Алкоголь незаметно выветрился из его крови. Спустя час, когда уже и пригороды остались за спиной, Колосов почувствовал себя вполне протрезвевшим.

— Валера, Валерочка, это движение вы снова делаете неверно, — с улыбкой произнесла Ксения Васнецова. — Сашенька, я сама покажу Валерию Петровичу, как это делается. — Она сменила партнершу высокого, полного мужчины и произнесла своим обволакивающим грудным голосом: — Правую ножку вы не ставите на носочек. Валера, вы забываете об этой существенной детали вальса. Давайте попробуем еще раз отработать это движение. Только вы не спешите, Валерочка. Я не меньше вашего хочу, чтобы в день свадьбы не только ваша невеста увидела крылья вашей любви. Это так романтично и уже уходит в прошлое.

— Ксения… — мужчина откашлялся. — Ксения Павловна…

— Валерочка, мы с вами говорили уже достаточно, — Васнецова с улыбкой приложила палец к его губам и незаметно повела партнера по кругу.

— Ксения, я должен поговорить с тобой и поговорить серьезно…

— Валерочка! — пропела его партнерша. — Сейчас для вас нет ничего серьезней предстоящей свадьбы!

— Ксения, не будет никакой свадьбы, — мужчина снова откашлялся. — После свидания я думаю только о тебе…

— Валерий Петрович, не было никакого свидания, — в лучистых глазах Васнецовой блеснул смех. — Просто мне стало любопытно, какой вы на самом деле. Валера, я боюсь разочаровать вас. Но я не получила удовлетворения. И не получала его с мужчиной ни-ко-гда!

В этот момент мелодия вальса иссякла, и в зале наступил краткий миг тишины.

— Но… — Ее партнер осекся.

— Нет никаких «но», — она снова приложила указательный палец к его губам. — И быть не может.

Их объяснения нарушили несколько хлопков в ладоши.

— Браво! Бис!!! Но вы не подходите друг другу! — в дверях стояла Елисеева. — Я поняла это сразу.

Она подошла к Васнецовой и поцеловала ее в губы. Увидев это, Валерий Петрович отшатнулся, как от удара. Он мгновенно побагровел, прошептал что-то сквозь зубы и стремительно прошел к выходу.

— Валерий Петрович, — вслед ему улыбнулась Васнецова. — Не забывайте, у вас осталось еще два занятия.

— Я больше не приду! — бросил через плечо тот.

— В таком случае желаю вам счастья!..

Женщины проводили его взглядами, посмотрели друг на друга и в голос расхохотались.

— Что ты ему сказала?! — спросила подругу Елисеева.

— Что ты моя любовница.

— А это не так?.. — на подругу Елисеева посмотрела уже без улыбки.

— Нина, я больше не хочу говорить об этом, — покачала головой та.

— А я только хочу закончить этот разговор, — Нина вплотную придвинулась к ней. По сравнению с высокой и изящной Васнецовой она казалась приземистой и угловатой. — Я устала от твоих игр. Мне без тебя плохо…

Ксения посмотрела на нее с такой трогательной нежностью, что от этого взгляда сердце дрогнуло бы у любого человека в любом возрасте.

— Это не игра, Нина. Лучше поговорим о тебе, — произнесла она и осторожно прикоснулась к руке подруги. — Что случилось? Ты — хмурая.

— Я не хочу говорить об этом, Ксюша, — отмахнулась от ее вопроса Нина. — Я о нас хочу поговорить…

— Это так странно и совершенно непонятно для меня, — с полуулыбкой произнесла Васнецова.

— Что же в этом странного? — слегка резковато произнесла Елисеева.

— Я не о нас говорю, Нина, — Васнецова покачала головой. — Я о нем. Свою невесту он знает несколько лет. Ухаживал, клялся в любви. Когда пришел на занятия, говорил мне, как безумно любит ее, жить без нее не может… Я была с ним только один раз… В раздевалке, две недели назад. Как животные… Это непостижимо. Иногда мне кажется, чем старше я становлюсь, тем меньше понимаю людей.

— Глядя на тебя, мужиков понять нетрудно, — усмехнулась Елисеева. — По крайней мере, я их понимаю.

— Извини, я не подумала. Тебе неприятно слышать об этом, — она провела кончиками пальцев по лицу подруги. — Я люблю тебя, Нина. Но не так. Не обижайся и не носи это в себе. Мы меняемся. Меняемся не сразу, не вдруг. Незаметно для самих себя. Но когда это происходит, понимаешь, что больше не можешь жить так, как жила до того… Ты кушала?

— Я ужинала недавно, — ответила Нина, стараясь не смотреть на подругу.

— Нина, я тебя прошу, не принимай все это близко к сердцу…

— Я пойду, — Елисеева резко поднялась со стула. — Мне нужно еще в одно место успеть.

— Нина, куда ты? — подруга взяла ее за руку. — Подожди немного, я приму душ, и мы с тобой съездим в ресторан.

— Я не хочу… Я не хочу в ресторан, — Нина резко развернулась и стремительно пошла на выход.

— Я позвоню тебе! — голос Васнецовой догнал ее уже в дверях.

— Хорошо, — бросила через плечо Нина и вышла в коридор.

На улице ветер бросился ей в лицо, взбил короткие, темные волосы и вихрем отлетел в голые кроны деревьев. И в этот краткий миг какая-то часть ее вознеслась на крыльях ветра на то небо, с которого ясно видны и будущее и прошлое, и Нина увидела нечто похожее на кошмарный сон. Она вздрогнула, пришла в себя и огляделась по сторонам.

В стороне от дороги среди деревьев стояло несколько машин с тонированными стеклами. Одна из них была ее машиной. Нина какое-то время вглядывалась в окна остальных автомобилей, потом беззвучно выругалась и вытащила из кармана брелок с ключами. Сейчас, спустя минуту, она уже не помнила, от чего замерла на крыльце и зачем так пристально разглядывает чужие машины. Но в сердце ее осталось смутное предчувствие беды.

Весь этот пасмурный холодный день пошел насмарку.

Она вернулась в свою квартиру — пятикомнатную, обставленную, чистенькую. В свой опостылевший дом — оплот опостылевшей жизни, подошла к окну в гостиной и прижалась лбом к прохладному стеклу. Под ее окнами раскинулась детская площадка: разноцветные качели, горки, песочницы. Нина несколько минут смотрела на играющих детей, а потом взяла в руки телефон и даже набрала номер Васнецовой, но так и не нажала на кнопку вызова.

И в ту же минуту Ксения прервала свои объяснения, извинилась перед ученицей — стройной, белокурой девочкой: «Анечка, давайте сделаем небольшой перерыв» — и тоже подошла к окну. Под потолком витала нежная инструментальная музыка. Город за окном был серым и пасмурным, ветер гонял по дорогам мусор. Васнецова с улыбкой погладила оконное стекло. Скорее всего, в этот миг она тоже думала о подруге. Она села на стул и положила рядом с собой телефон. Но прошла минута, вторая, третья. Белокурая Анечка начала смотреть на нее уже с нетерпением. Закончилась одна композиция и началась другая.

— Хорошо, Анечка, — улыбнулась ученице Васнецова, убирая телефон в сумочку. — Давайте продолжим наше занятие. Смотрите внимательно — это движение корпусом должно выполняться на три четверти. Вот так…

А Нина набрала другой номер и приложила трубку к уху и грубовато спросила, когда телефонный собеседник отозвался:

— Ты меня ждешь?.. Я скоро приеду…

Она не стала слушать ответ. Убрала телефон в сумочку и подняла глаза к небу. В это мгновение на ее лице отразилось такое сложное, смешанное чувство, что словами этого просто не описать. Но в этот миг ей наверняка было очень больно.

Время подходило к пяти часам пополудни. Настя стояла возле окна. На дворе было сумеречно, как и на ее сердце. Ветер рвал растяжки над дорогами, гнал темный вал облаков, местами они задевали верхние этажи многоэтажных домов. Казалось, еще мгновение и на город обрушится снежная буря.

— Как будто из тебя душу вынули, — Настя отвернулась от окна и посмотрела на Плетнева.

Плетнев сидел в кресле, на Настю он не смотрел. А она подошла к нему и присела на подлокотник.

— Сережа, что с тобой? Ты и такой, и не такой… Ты можешь обещать мне одну вещь? — Настя несколько мгновений ждала от него ответ. — Ты должен обещать мне это, Сергей. Иначе я не смогу помочь тебе… Просто скажи: «Я обещаю…» — Она взяла его за руку. — Ты всегда держал слово. Всегда делал то, что обещал.

— Я обещаю, — едва слышно выдохнул Плетнев.

— Я увезу тебя за город, — сказала Настя. — Там тихо. Может быть, там ты придешь в себя. Будешь жить со стариками, которые присматривают за нашим домом… Когда-то мы с тобой ездили к реке. В то время там был осинник и заброшенные поля. Ты сам выбрал это место и купил землю под строительство. Ты называл ее усадьбой. А сейчас там стоит несколько домов, там живут или приезжают отдыхать мои знакомые. Замечательное место. Ты знаешь, как люди называют его? — Она улыбнулась. — Плетневкой… И когда-нибудь там вырастет поселок. И его назовут Плетнево или Плетенево… Скажи что-нибудь, Сережа, — она склонилась над ним. — Хотя бы скажи, хорошо тебе сейчас?

— Да, — Плетнев медленно и все еще неуверенно прикоснулся к ее щеке. — Ты — красивая.

— Да, — в глазах Насти блеснули слезы. Она прижала его ладонь к своим губам и прошептала: — Ты уже возвращаешься, ты уже возвращаешься… Только оставайся со мной. Я больше не вынесу разлуки… — И она прижалась к его груди.

И на томительно-затяжное мгновение в квартире Верес воцарилась тишина. И в этой тишине можно было различить биение их сердец.

А потом Настя снова встала и подошла к окну — совершенная красавица на фоне сумеречного города и темного неба над ним. И в это мгновение сердце ее гостя неуверенно качнулось в груди, и время для него потекло вспять. Он многого не помнил, но воспоминание о первом вечере своей новой жизни ему хватило с лихвой.

Плетнев неожиданно вжался в кресло и застонал.

Настя резко обернулась:

— Сережа, что с тобой?! Что с тобой, Сережа?..

Но ее испуганного голоса он уже не слышал. Ударной волной воспоминаний его отбросило в прошлое…

После Рождества случилась оттепель. К полудню начинал сочиться снег с кровли, а после заката водостоки обрастали острыми сосульками. И вскоре обнажились обочины и оттаявший асфальт на дороге.

Вершинин смотрел в окно спальни на сад и заснеженное поле, по обе стороны которого громоздился лес. Дорога разрезала снежную целину на две равные половины. И надо всем этим нависало бледное небо, с зимним, растекшимся над горизонтом солнцем и дымками вместо облаков.

Вершинин какое-то время смотрел окрест, чувствуя, как морок вновь захлестывает его. И чтобы отвлечься, стал наблюдать за стайкой птиц, прилетевших к кормушкам, устроенным когда-то в саду его дочкой Варенькой. Последний раз кормушки наполняли зерном в начале зимы, когда гостила у него сестра с сыном. Но по старой памяти птицы продолжали наведываться в сад. И Вершинин подумал о том, что нужно все-таки собраться и сделать это — пройти по едва уже заметной тропинке в снегу и снять кормушки.

В этот момент он отчетливо вспомнил, как она последний раз выбежала из дому с кульком корма для птиц и, взбивая пушистый снег ногами, обошла весь сад. И в тот же миг понял, что до сих пор ждет, когда этот страшный сон прервется. Ждет мгновение, когда откроет глаза, и увидит жену, и увидит детей живыми и здоровыми. Он понимал, что эти мысли и ожидания — знак недуга. Впрочем, заводить разговор о здоровье и душевном равновесии после случившегося с ним было нелепо. У него осталось все и не осталось ничего. Он бы до последней копейки отдал все за один из дней, безмерное счастье которых понял позже.

Вершинин сел на кровать и закрыл глаза ладонью. В голове гремел хор тех, кто сочувствовал ему и давал советы после гибели жены и детей, после их похорон, и продолжал делать это по сей день. Но что они могли знать о его потере? Если бы он мог хотя бы на мгновение поменяться с ними местами, чтобы они ощутили безбрежный океан его горечи. Когда он думал об этом, мечтал об этом, то невольно вспоминал слова из Откровения Иоанна Богослова: «Имя сей звезде „полынь“»^[1]. От Иоанна он не помнил больше ни слова, но сердцем чувствовал все, что Богослов сказал и мог еще сказать об этой звезде. Потому что полтора года назад звезда горечи и потерь взошла над его окном. Взошла и продолжала светить яростным блеском днем и ночью. И только Бог ведает, как и почему он не потерял рассудок. А ведь многие считали, что Вершинин на удивление легко пережил потерю родных.

— Я сделал дом свой местом казни^[2], — прошептал еще одну фразу, накрепко засевшую в голове, и повторил: — Я сделал дом свой местом казни.

Он знал, что должен сделать и что сделает. Это было между ним и Господом. Бог отпустил ему немного времени, не оглушил безумием, не вложил в руку петлю или ствол. Сделал орудием своего гнева, потому что зверь, поправший все законы, и Божьи и человечьи, все еще ходил по земле. Вершинин удерживал себя на этом свете ради часа, когда зверя изловят. И Богу он молился только об одном, чтобы зверя раньше не изловили те, кто также шел по его пятам. И Вершинин готов был ждать часа расплаты остаток дней. Но верил, что Бог поможет и зверь попадет в один из капканов.

Охота на киллера продолжалась полтора года. Возобновилась после того, как он понял, что ошибся в первый раз. Средства и связи позволили ему раскинуть сеть поисков на несколько регионов, и он не сомневался, что рано или поздно киллер попадет в нее, как попал один из заказчиков. И каждое утро Вершинин вставал с мыслью о казни киллера, и каждый вечер засыпал c ней. А исполнение он разглядел в лучах беспощадной Полыни-звезды. Однажды он понял, как именно употребит гнев.

В кармане пиджака басовито загудел телефон. Беспокоил секретарь:

— Александр Николаевич, звонок от Одинцова. Соединить?

— Да! — Вершинин снова подошел к окну.

— Александр Николаевич! — бодро доложил начальник службы безопасности. — Мы нашли его! В данный момент переправляем объект из Новосибирской области авиацией!

— Не ошибаетесь? — спросил Вершинин, чувствуя, как сердце в его груди на мгновение остановилось и сделало новый тяжелый удар.

— Нет никаких сомнений, Александр Николаевич.

— Препарат ввели?

— Внутривенная инъекция!

— Действует?

— По заключению специалистов, препарат действует!

— Слава богу, — с облегчением выдохнул Вершинин.

— Поздравляю вас, Александр Николаевич!

— Спасибо, Валерий Сергеевич. В конце недели жду вас у себя.

— Почту за честь, Александр Николаевич, — отозвался Одинцов.

— Спасибо вам за добрые вести, — голос у Вершинина потеплел.

— Это наша работа…

— Посылку вашу жду с нетерпением! — Вершинин положил телефон на подоконник и сделал глубокий медленный вдох. Ожидания, томившие его с утра, не обманули.

Рядом скрипнула половица. Лежавший на тахте человек вздрогнул и открыл глаза. Он очнулся в полутемной комнате с высокими потолками. Наверно, начинался вечер. Шторы на окне были из полупрозрачной ткани, но свет с улицы едва пробивался сквозь них.

— Здравствуй, Сергей. Как ты себя чувствуешь?

Человек на тахте вздрогнул и посмотрел на сказавшего это. Он не понимал, откуда тот появился. Словно тени сгустились, и незнакомец шагнул в комнату из мира теней. Он был худощав, среднего роста, лет сорока с небольшим.

— Что со мной? — с трудом произнес лежавший, уже понимая, что его зовут Сергеем, что он жив, но нездоров.

— Ты находишься у друзей, — незнакомец сел в кресло, стоявшее рядом с тахтой.

— Я вас не знаю… Я не помню вас… — лежавший говорил так, словно его разбило параличом, говорил медленно, обрывая фразы, едва начав.

— Верно. Ты меня не помнишь, — кивнул его собеседник. — Но ты меня знал. Нас связало общее дело.

— Мы вместе работали?

— Нет, но ты меня знал. Какое-то время ты будешь испытывать сомнения и недопонимание. Но со временем это пройдет. Ты помнишь, чем занимался?.. — Какое-то время говоривший ждал ответ. — Ты был наемным убийцей.

— Вы ошибаетесь, — человек на тахте закрыл глаза.

Но собеседник уже не слушал его:

— Это правда, Сергей. Ты назывался разными именами, но родители назвали тебя Сережей. Ты — Плетнев Сергей Андреевич. И ты — убийца, Сергей. Ты убивал людей за деньги, тебе нравилось так зарабатывать, и делал ты это исключительно хорошо…

— Это ошибка! — Плетнев попытался встать, но силы оставили его. Он был еще слишком слаб.

— Я объясню, почему ты здесь, — не обращая внимания на него, произнес собеседник. — Ты кое-что не закончил. Ты должен закончить это. И после этого станешь свободным.

— Но я ничего не помню…

— Я помню! — оборвал его собеседник. — Ты тот, кто ты есть! И многие хотят добраться до тебя… Я нашел тебя в сумасшедшем доме. Ты был безымянным больным без прошлого и без документов. Я назвался твоим братом и, думаю, не лукавил. Мы связаны с тобой, как братья…

— Я вас не понимаю, — Плетнев попытался еще раз сесть, и сейчас это ему удалось. — Кто вы?

— Я Вершинин. Ты должен помнить меня.

— Но я не помню.

Вершинин побарабанил кончиками пальцев по подлокотнику. Со стороны он казался образцом хладнокровия, и только знавшие его могли сказать, с каким трудом в этот момент он сохраняет маску безразличия.

— Да, наверно, — наконец сказал он. — А вот многие не забудут тебя и на том свете. Хотя для них ты навсегда останешься безликим и безымянным дьяволом. Посмотри, — он бросил на тахту пачку фотографий.

— Что это?

— Фотографии, — Вершинин прошел к двери и щелкнул выключателем, — фотографии тех, кого ты убил, и фотографии их семей.

— Зачем мне это?

— Может, память вернется, — Вершинин не сводил с него взгляд.

Плетнев посмотрел на рассыпавшиеся веером фотографии. С них смотрели десятки лиц: дети, женщины, мужчины. Сотни глаз смотрели на него с этих фотографий, сотни настороженных или спокойных, но в большинстве своем счастливых глаз. И на мгновение мысли его смешались. И на краткий миг, всего на долю секунды, но этого хватило, чтобы он увидел нечто, подтверждающее слова странного собеседника. Он ясно увидел череду убитых.

Он с трудом поднялся с тахты, подошел к окну. Он был высоким и, наверняка, сильным человеком.

— Ты должен увидеть еще одну фотографию, — сказал Вершинин, вынимая из внутреннего кармана пиджака снимок. — Это твой последний клиент.

От окна к креслу Плетнев прошел уже немного уверенней. Вершинин протянул фотографию и усмехнулся:

— Последний клиент, Сережа. Закончив с ним, ты станешь свободным.

Плетнев мельком глянул на снимок. Он тяжело дышал, лоб и лицо покрывали крупные капли пота.

— Ты узнал его? — спросил его Вершинин.

— Нет, — ответил Плетнев, возвращая ему фотографию. — Мне плохо. Я могу принять душ? Я хочу принять душ и побриться.

— Принять душ ты можешь, — кивнул Вершинин. — А вот побриться — нет. Борода нужна для маскировки.

— Она мне мешает.

— Я скажу, когда ты сможешь сбрить ее. А сейчас я покажу тебе дом.

Они вышли из комнаты и оказались в коридоре, с одной стороны которого шел ряд дубовых дверей, а с другой — ряд больших окон, между которыми висели охотничьи трофеи: волчьи и кабаньи головы, головы лосей, косуль и чучела тетеревов. За окнами белел зимний вечер.

— В доме мы одни, — тем временем говорил Вершинин. — Никто нам не помешает. Тебе нужно кое-что вспомнить. Ты должен вспомнить это, Сергей.

— Это ваш дом? — скорее всего, гость пропустил его слова мимо ушей. — Богатый дом.

— Можно и так сказать, — кивнул Вершинин. — Хотя сейчас я знаю, что это не богатство, а пыль. Кстати, за этой дверью ванная комната. — Он показал гостю на одну из дверей. — Прими душ, переоденься и спускайся вниз. Время ужинать.

Спустя четверть часа Плетнев спустился в столовую. За обеденным столом его дожидался хозяин дома. Стол выглядел странно, ужинать собиралось двое, а накрыто было для полудюжины человек.

— Присаживайся, — Вершинин сидел во главе стола, гостю он показал место напротив себя.

— Спасибо, — кивнул тот. — Странное дело. Но у вас в ванной комнате нет зеркал, и в доме я их не заметил. Простите, если выгляжу небрежно.

— Все в порядке, — кивнул Вершинин. — А зеркала убрали из-за старого поверья. Я потерял близких. Полтора года прошло, но для меня словно один день… Есть обычай, накрывать зеркала или выносить из дому… Пора ужинать, Сергей. Не стесняйся. — Он дождался, когда гость займет свое место, и поднял бокал вина: — Я предлагаю тост за свободу!

Плетнев тоже взял в руки бокал и пригубил вино.

— Я не думал, что ты забудешь так много, — тем временем говорил Вершинин. — Не думал. Почему ты начал убивать за деньги?

— Не знаю, я не помню этого, — покачал головой Плетнев.

— Это пытка — не помнить, — кивнул Вершинин. — Не помнить, есть ли у тебя семья, дети. Не помнить родителей. Ты похож на образованного человека. Наверняка учился в хорошей школе. Учителя были умными и добрыми людьми, и ты научился у них всем замечательным вещам, которые нам известны. Но почему нас не учат главному? Умению правильно мыслить. Если бы ты в свое время умел думать правильно и был в состоянии принимать верные решения, ты бы наверняка не взялся за это ремесло. И наверняка у меня все сложилось бы иначе, если бы я мог думать правильно. Возможно, сейчас все было бы по-другому…

Плетнев закрыл глаза. Наверно, в этот момент он пытался сорвать покровы со своей памяти.

— Она вернется нескоро. — Вершинин пригубил вино. — Ешь, Сергей, ешь. В психдиспансере такого не подают, только таблетки.

— Я не помню психдиспансера, — покачал головой Плетнев.

— Тебе ввели препарат, нарушающий кровоснабжение головного мозга. Сейчас в твоей голове беспорядок. Воспоминания перепутались, а твой ум болен. И вылечит тебя только время. Я бы тоже хотел забыть прошлое… — Внезапно горло у Вершинина перехватило судорогой. — Но потом я вспоминаю обо всем! Вспоминаю… и вижу последний день…

— Неужели я так болен? — Из всех сказанных собеседником слов Плетнев осознал только те, что касались его лично.

Вершинин какое-то время сидел окаменев.

— Ты слышишь это?.. — он посмотрел на Плетнева.

— Что? — шепотом спросил тот.

— Мертвые говорят… они говорят мне сделать все по-другому… — он резко встал. — Я оставлю тебя.

Вершинин поднялся в кабинет. Сел за письменный стол и положил перед собой пистолет из вороненой стали. В этот момент он чувствовал желание спуститься в столовую и покончить с маскарадом одним выстрелом. Но сдержался. Время еще не пришло, он не подвел Плетнева к краю бездны.

А Плетнев тем временем вышел из дому на крыльцо и замер. Было очень тепло, даже сейчас, после захода солнца, не прекращалась капель. Воздух был чистым, пропитанным ароматом отсыревшей древесины, талой воды и еще чего-то, что приносит с собой только весна.

От окон особняка падал на сугробы приглушенный шторами свет. Он выхватывал из вечерних сумерек деревья и кусты сада. Плетнев полной грудью вдохнул и улыбнулся. Он не помнил прошлого, не помнил зимних оттепелей и аромата весны, но сейчас это было ему приятно. Возможно, вся его жизнь была отравлена погоней за деньгами и убийствами, но он этого не помнил. Не помнил обстоятельств, толкнувших его на путь, в конце которого он очнулся в этом доме. Сейчас ему так приятна была тишина и покой чудного вечера.

Плетнев спустился с крыльца и прошел в сад. На деревьях были развешаны кормушки для птиц. Плетнев прошел от одной кормушки к другой и, остановившись возле последней, внезапно рассмеялся. В этот момент на его сердце было легко. Он не ведал того, что совершил в прошлом, и прошлое не тяготило его.

Когда он вернулся в дом и поднялся на второй этаж, Вершинин, стоявший возле окна, спросил:

— Что ты делал в саду?

— Воздухом дышал. У вас прекрасный сад!

— Зайди в кабинет, — сказал Вершинин, стараясь не смотреть на него. — Я покажу тебе фильм, снятый на похоронах моей семьи.

Он нажал на кнопку пульта дистанционного управления — в углу включилась плазменная панель. Камера выхватила панораму городского кладбища. На экране мелькнули кроны вековых сосен. Донесся издалека голос священника, читавшего литию. Камера окатила бесстрастным взглядом толпу провожающих и замерла на трех гробах из резного дуба.

— Гробы закрыты, — нарочито спокойным голосом произнес Вершинин. — Моя машина — бронированная крепость. Но киллер придумал, как ее сжечь. Двери заклинило от нескольких взрывов, бензобак был поврежден, горючее вспыхнуло… Моя жена и дети сгорели…

На экране телевизора похороны шли своим чередом.

— Я так сочувствую вам, — сказал Плетнев. — Это безмерная потеря.

— Потеря, — эхом отозвался Вершинин. — Жене было тридцать пять лет, дочери — одиннадцать, сыну — пять.

— Это печально, — кивнул Плетнев, наблюдая за церемонией похорон.

— Печально, — на мгновение лицо Вершинина исказилось в страшной гримасе. — Ты можешь побриться, Сергей. В ванной все готово.

— Но вы говорили, что борода нужна для маскировки.

— Время игр закончилось, — сказал Вершинин. — Побрейся.

Как только Плетнев вышел из кабинета, он вытащил из кармана пистолет, передернул затвор, а обойму убрал в карман.

Прошло четверть часа. Плетнев не показывался. Запись похорон закончилась. В доме воцарилась тишина. Вершинин включил запись с начала и вышел из кабинета. Он знал, что даже в таком состоянии Плетнев сильней него. А если память к нему вернулась, то шансы Вершинина и вовсе равнялись нулю. Поэтому он сразу прошел в ванную комнату.

Плетнев сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Зеркало и бритва лежали в раковине.

— Вы меня убьете?

— Ты вспомнил? — вопросом на вопрос ответил Вершинин.

— Нет. Но я понял, кто я.

Вершинин протянул ему пистолет.

— В нем одна пуля, — сказал он. — Ты можешь убить меня или убить себя. Выбор за тобой.

— У меня нет выбора, — Плетнев посмотрел на него.

— У тебя его нет, — Вершинин усмехнулся. — Все это время ты жил в Новосибирске. Тебя привезли ко мне сегодня к обеду. Если бы я не устроил облаву на тебя, ты бы продолжал убивать. Убивал, а после этого жил как все. Не нужно обманывать себя, Сергей, ты — убийца. И это знаю не только я. А сейчас решай: кому жить, а кому умирать? Я жду. — Он ушел в кабинет.

Плетнев поднял пистолет с пола…

Вершинин смотрел запись. На экране мелькнули кроны вековых сосен. Донесся издалека голос священника, читавшего литию. Камера окатила бесстрастным взглядом толпу провожающих и замерла на трех гробах из резного дуба.

— Скоро свидимся, родные мои, — прошептал Вершинин. — Недолго осталось.

Дикий кот осторожно пробирался по талому снегу к дому. Когда темнело, он приходил сюда и питался объедками из мусорных баков. В этот вечер было особенно тихо: не бродили перед домом рослые люди, повар не стоял возле заднего крыльца с сигаретой в зубах. Из дому вышел только один человек. Увидев его, кот затаился, а когда человек вышел за ворота и канул в ночи, продолжил свой путь к мусорным бакам.

— Где он сейчас? — Вершинин стряхнул пепел с сигареты. Кисть его правой руки была забинтована.

— На городской свалке, — Богоев сел за обеденный стол напротив хозяина. — Мои парни там, ждут указаний.

— Выпей кофе, Тимур, — Вершинин пододвинул к нему чашку.

— Спасибо. — Богоев пригубил кофе и повторил: — Мои парни ждут.

— Пусть живет пока, — распорядился Вершинин. — А когда он оправится, я снова устрою ему ад… И еще раз, а потом еще…

Вершинин потушил сигарету и посмотрел в окно.

Светало. Тусклый рассвет разливался с восточного горизонта, затянутого сплошной облачной пеленой.

— Александр Николаевич! — Вершинина окликнул мужчина в темно-синей робе. — Вы бы все-таки подумали, лучше поменять в окнах стекло на бронированное.

— Зачем мне это, Семен Иванович? — произнес Вершинин, не оборачиваясь к собеседнику. — У меня машина была бронированная.

— Мы все сделали, но стекло есть стекло, — пожал плечами тот.

— Спасибо, Семен Иванович, — Вершинин обернулся и остановил его движением руки. — Давайте накладную.

Он подписал необходимые бумаги и вновь принялся смотреть в окно. В этот момент его ум не был отягощен мыслями, но и не был от них свободен. Он отстраненно наблюдал за тем, как за окном мерно вышагивает боец Богоева и второй, такой же высокий парень с аккуратной бородкой, стоит за кованым забором и смотрит в сторону леса. Он слышал, как рабочие без спешки выносят инструмент из дому. И когда в доме стихли шаги последнего из них, Богоев сказал негромко:

— Саша, мы похороним его через десять минут. Хочешь, живьем закопаем? Хочешь, на куски порежем. Порежь его на куски сам…

— Нет, Тимур, — Вершинин посмотрел на него. — Я не хочу видеть его смерть. Я хочу видеть его муки. Но ты должен обещать мне. Если я вдруг умру, он умрет следом. Сразу после меня. И ты проследишь за этим.

— Саша, — Богоев встал со стула. Он был высоким, мощного сложения человеком и тоже носил аккуратную бородку каштанового цвета. Он склонился к Вершинину и сказал, стараясь не смотреть собеседнику в глаза: — Так нельзя, Саша. Нельзя выпускать его на волю…

— Тимур, дай мне слово…

— Я никогда с тобой так не разговаривал. Но и ты никогда такое не делал. Это — сопли, Александр Николаевич. В конце концов ты с ним побратаешься…

— Слово! Дай мне слово! — оборвал его Вершинин, и в этот момент стало понятно, почему в этом доме хозяин он. — Он будет жить, пока…

— Обещаю, — кивнул Богоев после короткой паузы. — Но это ошибка.

— Главное, чтобы твои абреки его втихую не зарезали. Понимаешь меня?..

В этот момент на улице скрипнули тормоза, спустя мгновение хлопнула входная дверь и женский голос разлетелся по дому:

— Саша! Саша! Где ты?!

Настя остановила машину на косогоре, вышла из салона и потянула за собой Плетнева.

— Посмотри, Сережа, посмотри, вот наш дом! — она протянула руку по направлению к трехэтажному кирпичному особняку, стоявшему на берегу неширокой реки. — А это дома наших соседей: Степановых, Веселовских, Любимовых. Веселовских и Любимовых ты даже не знал, и это хорошо! Ты познакомишься с ними! Посмотри на наш дом! Он тебе нравится? — она прижалась к нему. По ее лицу блуждала счастливая улыбка. — Ведь это твой дом! Ты днями сидел с архитектором, пока вы не придумали его. И эти сосны тоже оставил ты. Те сосны на берегу! Мы сделали там качели и тарзанку для детей. А летом натягиваем гамаки… Господи, как же давно тебя не было! Милый мой, милый. — Она поцеловала его в щеку. — Только не молчи ты сейчас, Сережа, не молчи! Скажи что-нибудь.

— Здесь красиво, — почти прошептал Плетнев.

Он смотрел вдаль, за реку, за поля и перелески, тянувшиеся до самого горизонта. И в этот момент неожиданно почувствовал желание освободиться от объятий спутницы и уйти к этому горизонту. Идти весь день, а вечером приготовить ночлег, развести костер и рухнуть на подстилку из сосновых лап. Но все его мысли смешались через несколько мгновений от криков, раскатившихся за спиной: «Э-э-эй!!! О-о-ой!!! Настенька! Настенька!!! Анастасия Максимовна!!!»

От зарослей осинника поднимались из низины на косогор два толстых, невысоких человека. Наблюдать за ними с высоты было забавно. Они часто останавливались и переводили дыхание и смотрели на Настю и Плетнева, гримасничая от натуги и желания улыбнуться.

— Это наши соседи — Веселовские, — объяснила Настя Плетневу. — Брат и сестра, Петр и Василина. Они больные люди, молодые, но очень больные. Родители специально построили для них этот дом подальше от города, на берегу реки, — она посмотрела на спутника и вздохнула: — Хотя зачем я тебе это говорю?

Она улыбнулась соседям и пошла к ним навстречу:

— Петенька, Алиночка! Как я рада вас видеть!

Они принялись целоваться.

Стройная, высокая Верес рядом с неказистыми, толстыми Веселовскими казалась богиней.

— А мы за грибами ходили, Анастасия Максимовна! — срывающимся от радостного волнения голосом говорил Петя.

— Настенька, мы только сегодня вспоминали вас! — перебивала его сестра. — Папа с мамой уехали на несколько дней в Пермь! А мы так хотели увидеть вас! Наверно, Бог услышал наши молитвы!

Они были толстыми, улыбчивыми коротышками с зачатками признаков даунизма. Но в последний момент судьба над ними смилостивилась, Бог уберег их от умственной отсталости и наградил недюжинным интеллектом.

— А что это за грибы? — спросила Настя, взяв из рук Пети полиэтиленовый мешочек. — Их можно есть?

— Конечно, Анастасия Максимовна! — с жаром кивнул тот. — Это первые весенние грибы: сморчки и строчки. Они вам обязательно понравятся!

Его возраст еще можно было определить по юношескому задору, потому что жирное и бесформенное лицо скорее принадлежало человеку пожилому.

— Нет, Петенька. Боюсь, это будет лишним, — улыбнулась Настя.

— А кто этот человек? — спросила ее Василина.

— Это тот, о ком я рассказывала вам! — рассмеялась Настя. — Вам нужно познакомиться с ним!

— Это Плетнев?! — шепотом спросила Василина.

— Да, это он. Это — мой Сережа!!!

— Господи! — широко улыбнулась Василина. — Значит, у Дашеньки папа нашелся… Я так рада за вас! Я так рада за вас, Настенька!!!

И вновь Насте пришлось наклоняться, чтобы расцеловать соседей.

А Плетнев стоял в стороне от них, и вновь в нем поднималось желание сбежать от этих людей и брести вдаль, забыв обо всем, как старательно забывают по утрам дурные сны. Потому что все случившееся с ним этим утром было похоже на сон, от которого хочется избавиться. Потому что все, что он знал и помнил, ему хотелось уже забыть.

А в версте от них стоял черный джип, и темноволосый мужчина в длинном пальто наблюдал за происходящим в бинокль.

— Руслан, ты бывал здесь? — спросил он водителя.

— Да, — кивнул тот.

— Кто здесь живет?

— Коммерческие… Слушай, Заза, сколько мы еще этого барана пасти будем?!

— Я не знаю, — ответил человек с биноклем. — Руслан, нужно узнать, кто эта женщина? Позвони Алику Миниятову. Машина: «Инфинити FX35», черный, номер: М555МК.

— Сейчас сделаю, — отозвался водитель и спустя несколько секунд забубнил в мобильный телефон: — Алик, привет! Тачку пробей! «Инфинити», М555МК… Да?! Понял. А адрес какой у нее?.. Космонавтов, восемнадцать дробь тридцать пять… Спасибо, Алик!.. Заза, эта баба — Снегурочка, коммерческая, сеть салонов «Эдельвейс» держит. Живет по Космонавтов, дом восемнадцать, квартира тридцать пять.

— Снегурочка, — человек с биноклем презрительно усмехнулся. — А имени у нее нет?

— Верес, Настя Верес.

— Ты с ней водку вчера пил? — с неудовольствием произнес Заза. — Снегурочка, Настя… Ладно, я сейчас Тимуру позвоню…

А Настя в это время рассадила пассажиров по местам и осторожно съехала по крутой горке вниз, к особнякам. И чем ближе подъезжала она к домам, с тем большим томлением ныло в груди сердце. И сладко было ощущать это томление, словно снова она превратилась в маленькую девочку, которая стоит возле новогодней елки на детском празднике и видит, как Дед Мороз улыбается ей, а в руках у него огромный мешок с конфетами и новогодними подарками.

Она притормозила возле кованых ворот. Веселовские выбрались из машины с таким шумом, словно Настя подобрала на дороге не брата с сестрой, а племя хоббитов.

— Анастасия Максимовна, Сергей Андреевич, сегодня мы ждем вас в гости! Приходите обязательно! — не успев выйти из машины, хором заговорили Веселовские.

— Ведь это такое счастье, Настенька, такая радость!

— Сейчас, сейчас, Анастасия Максимовна, Сергей Андреевич! Подождите минуту! Я сейчас! — И смешно переваливаясь с ноги на ногу, Петенька побежал к своему дому.

— Что он еще придумал? — с улыбкой спросила Настя Василину.

— Не знаю. Но вы же знаете, он такой выдумщик! Сергей Андреевич, — Василина постучала в закрытое окно.

Плетнев торопливо открыл дверь и вопросительно посмотрел на нее. А Василина неожиданно взяла его за руку и спросила с надеждой:

— Вы придете к нам в гости? Анастасия Максимовна сказала, что вы останетесь здесь. Вы будете приходить к нам в гости?

— Я не знаю, — пробормотал Плетнев. — Простите меня, но я не знаю…

— Алиночка, — ответила за него Настя. — Сергей Андреевич будет приходить к вам в гости. И вы еще подружитесь. А сейчас Сергею Андреевичу нужно осмотреться. Он так давно не был здесь. Он уже все забыл.

— Вот зачем он все это придумал! — внезапно рассмеялась Василина.

От ворот их дома, согнувшись в три погибели, шел Петя. На спине у него лежал громоздкий указатель.

— Я сейчас! Я сейчас помогу ему! — крикнула Василина, словно Настя или Плетнев на самом деле собирались броситься Петеньке на помощь, и неуклюже побежала навстречу брату.

Взявшись за указатель с двух концов, они доволокли его до джипа Верес и торжественно прислонили к забору.

— Господи! — рассмеялась Настя. — О чем я тебе и говорила, Сережа!!!

А Веселовские тоже отошли к ним и с гордостью разглядывали самодельную табличку: «Плетнево».

— Мы ведь все равно называем нашу деревню Плетневкой, — объяснила Насте Василина.

— А здорово мы все-таки придумали, да, Анастасия Максимовна?! — И Петенька вдруг замер, глядя на нее. И спустя мгновение произнес голосом красивым и звучным, а не тем петушиным ломаным тенором, которым говорил все это время: — Но я бы назвал это место Вересковой Поляной…

— Настенька, мы пойдем! — заторопилась Василина и потянула брата за рукав. — Петя! Идем же, Петя! Идем!..

И они ушли, переваливаясь с боку на бок. Они были похожи на пингвинов из шоу восковых фигур. И было заметно, что Петя все время хочет оглянуться на Настю. А Василина что-то быстро и вполголоса говорит ему.

— Бедные, бедные люди, — с сожалением произнесла Настя, глядя им вслед. — Бог дал им так много, но не дал главного — долгих лет жизни. Они двойняшки, и у них какая-то редкая болезнь обмена веществ. Я разговаривала с их отцом. Жить им осталось два года, и это в лучшем случае. А ведь они умны, медалисты, лучшие на своем курсе, исследуют религии и пишут книги… И этот мальчик влюблен в меня безумно… Хотя зачем я тебе все это говорю? — она уже с улыбкой посмотрела на Плетнева. — Хотя… Когда-то ты увлекался философией и всеми непонятными для меня вещами, о которых рассуждают наши соседи. И придет время, когда ты поговоришь с Веселовскими. И они тебе понравятся… Сережа, я сейчас загоню машину, а ты закрой ворота.

— Хорошо, — кивнул Плетнев.

Он остался возле ворот, а Настя проехала на отсыпанную гравием площадку возле дома. Она вылезла из машины. Плетнев стоял в открытых воротах и смотрел на дорогу, по которой они только что приехали. И внезапно Настя почувствовала короткий укол в сердце и поняла, что дай волю Плетневу и он в ту же минуту сбежит и снова превратится в бомжа, только найти его после этого будет уже невозможно, потому что сбежит он уже на край света.

Она торопливо прошла к воротам и взяла Плетнева под руку.

— Что с тобой, Сережа?

— Что? — он посмотрел на нее, словно из-под толщи воды, словно едва видел и почти ничего не слышал.

— О чем ты думаешь, Сережа?

— Ни о чем, — он отвел взгляд в сторону.

— Ты хочешь уйти? Ты снова хочешь уйти от меня?! — Настя схватила его за плечи и встряхнула. — Я хотела оставить тебя здесь, чтобы ты оправился, в себя пришел! Но сейчас я этого не сделаю… С этого момента ты всегда будешь со мной! Куда бы я ни пошла, куда бы ни поехала, что бы ни собиралась сделать, ты все время будешь со мной! Ты меня понимаешь? — по слогам выговорила она.

— Да, я вас понимаю… — Плетнев со страхом смотрел на нее.

— Господи! Господи! — простонала Настя и снова крепко обняла его. — Сережа, Сережа, я не знаю, какой бес играет с тобой. Но я вырву тебя из его когтей.

Примечания

1

Откровение Иоанна Богослова 8:11.

2

Парафраз строки «Я сам себя казнил в своем жилище» из «Божественной комедии» Данте Алигьери.