Цель Зеро

Джек Марс

Один из лучших триллеров за этот год, – издание Books and Movie Reviews (о книге Все средства хороши) . Следом за книгой № 1 (АГЕНТ ЗЕРО) шпионской серии о Кенте Стиле, ЦЕЛЬ ЗЕРО (книга №2) переносит нас к новой, насыщенной событиями поездке по Европе спецагента ЦРУ Кента Стила. Все еще борясь с пробелами в памяти, он стремится остановить запуск биологического оружия, способного стереть с лица Земли весь мир. Жизнь Кента только начинает возвращаться в русло, когда ЦРУ снова вызывает его выследить террористов и остановить очередной международный кризис. В этот раз все намного опаснее. Имея за спиной охотящегося за ним киллера, заговоры внутри Управления, кротов повсюду и любовницу, которой он едва может доверять, Кент уже настраивается на провал. К счастью, память быстро возвращается и он раскрывает секреты того, кем являлся, что успел обнаружить и почему за ним охотятся. Выходит, что самой опасной тайной является его собственная личность. ЦЕЛЬ ЗЕРО – шпионский триллер, который заставит вас листать страницы до поздней ночи. Триллер, из которого выжато все, – издание Midwest Book Review (о книге Все средства хороши) . Книга № 1 (Все средства хороши) из серии-бестселлера Джека Марса о Люке Стоуне (7 книг) набрала более 800 наилучших отзывов, доступна для бесплатного скачивания!

ПРОЛОГ

— Отвечай, Рено, — произнес мужчина в возрасте. Его глаза блеснули, когда он посмотрел на пузырик под крышкой кофеварки, стоявшей между ними. — Зачем ты сюда приехал?

Доктор Цицерон был добрым, жизнерадостным человеком, которому нравилось называть себя «пятидесятивосьмилетним молодцем». Его борода начала седеть еще до сорока, а затем и вовсе побелела. Всегда аккуратно подстриженная, она стала беспорядочно расти в разные стороны после проведенного времени в тундре. Сегодня на нем был ярко-оранжевый пуховик, которому все же не удалось затмить озорной блеск голубых глаз.

Молодой француз был слегка озадачен вопросом, хотя прекрасно знал ответ, неоднократно репетируя его в своей голове.

— В Университет поступил запрос из ВОЗ по поводу дополнительных научных сотрудников. Они, в свою очередь, предложили эту работу мне, — ответил он по-английски. Сам Цицерон был коренным греком, а Рено — выходцем с южного побережья Франции. Поэтому мужчинам приходилось использовать международный язык для общения. — Честно говоря, передо мной было еще два человека. Но оба они отказались. Я же увидел отличную возможность, чтобы…

— Бум! — с ухмылкой перебил его мужчина в возрасте. — Я не спрашивал о твоих работах, Рено. Я читал сообщение, а также твою диссертацию об уникальной возможности предсказать мутацию гриппа В. Должен сказать, очень хорошо написано. Вряд ли я смог бы сделать лучше.

— Спасибо, сэр.

— Оставь своих «сэров» для конференций и благотворительных вечеринок, — усмехнулся доктор. — Здесь мы все равны. Зови меня просто Цицероном. Сколько тебе лет, Рено?

— Двадцать шесть, сэр… То есть, Цицерон.

— Двадцать шесть, — задумчиво повторил собеседник, вытянув ладони над походной кухней, чтобы согреть руки. — И уже заканчиваешь докторскую? Впечатляет. Но я хотел узнать именно то, зачем ты сюда приехал? Как я уже говорил, я видел твои документы. Ты молод, умен, даже красив… — снова ухмыльнулся Цицерон. — Думаю, ты мог бы пройти стажировку в любом месте на этой планете. И за эти четыре дня, которые ты провел с нами, ты ни слова не рассказал о себе. Почему именно это место, когда есть столько всего интересного вокруг?

Цицерон развел руками, словно подтверждая свою точку зрения, хотя в этом не было особого смысла. Совершенно пустая арктическая тундра в серо-белых тонах растянулась во всех направлениях, насколько было видно невооруженным глазом, не считая северо-востока, где виднелись сопки, покрытые снегом.

— Что ж, если говорить прямо, доктор, я приехал, чтобы поучиться именно у вас, — признался Рено, у которого уже порозовели щеки от мороза. — Я ваш поклонник. Ваша работа по предотвращению вспышки вируса Зика была поистине вдохновляющей.

— Ясно, — добродушно отозвался Цицерон. — Лесть поможет тебе добраться куда угодно, хотя в данный момент для этих целей больше подойдет черный бельгийский кофе.

Он натянул толстую варежку на правую руку, вытащил кофеварку из походной кухни, работающей на бутане, и заполнил две пластиковые чашки дымящимся напитком. Это было одним из немногих преимуществ современного мира, доступных им на просторах арктической пустыни.

Последние двадцать семь дней жизни доктора Цицерона его домом служил палаточный городок, расположившийся примерно в ста пятидесяти метрах от берега Колымы. Он состоял из четырех неопреновых шатров, брезентового навеса, прикрепленного с одной стороны, чтобы закрывать их от ветра, и временного герметичного помещения. Именно под брезентовым навесом сейчас и стояла пара мужчин, наливая себе кофе, сваренный в походной кухне с двумя горелками, установленной среди складных столов с микроскопами, образцами вечной мерзлоты, археологическим оборудованием, двумя мощными компьютерами, устойчивыми к перепадам температур, и центрифугой.

— Пей, — произнес Цицерон. — Подходит наша смена, — он отхлебнул кофе, прикрыв глаза. С его губ сорвал тихий стон удовольствия. — Это напоминает мне о доме, — мягко добавил он. — Тебя кто-нибудь ждет там, Рено?

— Да, — ответил молодой человек. — Моя Клодетт.

— Клодетт, — повторил Цицерон. — Милое имя. Женаты?

— Нет, — просто ответил Рено.

— С нашей работой очень важно иметь что-то, к чему захочется вернуться, — задумчиво произнес Цицерон. — Это придает сил справиться в будущем с тем хладнокровием, которое часто бывает просто необходимо. Тридцать три года я называл Фиби своей женой. Работа забрасывает меня в самые дальние уголки планеты, но она всегда ждет моего возвращения. Находясь вдалеке, я скучаю, но оно того стоит. Каждый раз, когда я приезжаю домой, я заново влюбляюсь в нее. Как говорится, разлука для любви, что ветер для искры.

— Никогда бы не подумал, что вирусолог может быть романтиком, — усмехнулся Рено.

— Эти вещи никак не исключают друг друга, мой мальчик, — слегка нахмурился доктор. — И все же… Сомневаюсь, что твоя голова забита именно Клодетт. Ты очень задумчивый парень, Рено. Я не раз замечал, как ты смотришь на вершины гор, словно пытаешься найти там ответы.

— Думаю, вы упустили свое истинное призвание, доктор, — ответил Рено. — Вам стоило бы стать психологом, — но улыбка быстро исчезла с его лица, как только он продолжил. — В общем, вы правы. Я согласился на эту работу не только из-за возможности поработать с вами, но и потому, что посвятил себя одному делу… Делу, основанному пока лишь на личных убеждениях. Но стоит отметить, что я даже немного боюсь того, куда эти убеждения могут привести меня в итоге.

— Как я уже отметил, независимость очень важна в нашей работе. Нужно научиться быть хладнокровным, — понимающе кивнул Цицерон, положив руку на плечо молодого человека. — Это говорит тебе человек с огромным опытом за плечами. Убеждения — это несомненно мощный стимул, но эмоции имеют тенденцию затуманивать разум и притуплять интуицию.

— Буду осторожен. Спасибо, сэр, — смущенно улыбнулся Рено. — Цицерон. Спасибо.

Внезапно зашипела рация, лежавшая на столе за ними, прервав повисшую задумчивую паузу.

— Доктор Цицерон, — раздался женский голос с явным ирландским акцентом. Это была Брэдли, находившаяся на ближайшей археологической точке. — Мы кое-что откопали. Вам стоит на это взглянуть. Захватите с собой бокс. Прием.

— Сейчас подойдем. Прием, — ответил доктор Цицерон, взяв рацию, и как-то по-отечески улыбнувшись Рено. — Кажется, нас вызвали чуть раньше. Пора одеваться.

Мужчины поставили на стол все еще дымящиеся кружки и поспешили в герметичное помещение, зайдя в ближайший проем, чтобы переодеться в ярко-желтые защитные костюмы, предоставленные Всемирной организацией здравоохранения. В первую очередь они надели перчатки и резиновые сапоги, плотно застегнув их на запястьях и лодыжках, а затем уж сами комбинезоны, капюшоны и, наконец, маски с респираторами.

Они собирались быстро и тихо, почти с благоговением, используя этот маленький промежуток времени не только для физической трансформации, но и для того, чтобы переключиться с милого подшучивания друг над другом на холодное мышление, необходимое для их работы.

Рено не нравились защитные костюмы. Они слишком затормаживали действия и работа становилась утомительной. Но для проведения их исследований они были обязательны. Ученым предстояло найти и изучить один из самых опасных организмов, известных человечеству.

Вместе с Цицероном они вышли из форкамеры и направились к берегу Колымы — вяло текущей ледяной реки, берущей начало где-то за горами на юге и движущейся на восток к океану.

— Бокс, — внезапно вспомнил Рено. — Я захвачу.

Он поспешил обратно к шатру, чтобы достать контейнер для образцов, представляющий собой куб из нержавеющей стали с четырьмя зажимами и символом биологической опасности на каждой из шести сторон. Затем он бегом вернулся к Цицерону и они поспешили к месту раскопок.

— Ты же в курсе, что происходило недалеко отсюда, да? — поинтересовался Цицерон прямо через респиратор, пока они шли.

— Да.

Рено читал отчет. Пять месяцев назад двенадцатилетний мальчик из местной деревни заболел после употребления воды из Колымы. Сначала решили, что вода в реке загрязнена, но, как только начали проявляться первые симптомы, картина стала более ясной. Сразу после того, как о болезни стало известно, на место были вызваны научные сотрудники из ВОЗ и началось расследование.

Мальчик заразился оспой. Если точнее, он наткнулся на штамм, который ранее был неизвестен современному человеку.

В конечном итоге, исследования привели к туше северного оленя у берега реки. После тщательного проведения анализов гипотеза подтвердилась: животное умерло более двухсот лет назад, а его останки стали частью вечной мерзлоты. Болезнь, от которой погиб олень, замерзла вместе с тушей и никак не проявляла себя вплоть до событий пятимесячной давности.

— Обычная цепная реакция, — пояснил Цицерон. — По мере таяния ледников уровень воды в реке и ее температура повышаются. Это, в свою очередь, влияет на вечную мерзлоту. Кто знает, какие болезни могут скрываться под этим льдом? Любые древние штаммы, подобных которым мы никогда не встречали… Вполне возможно, что некоторые из них вообще могут предшествовать появлению человечества, — в голосе доктора слышалось не только беспокойство, но и явное воодушевление перед неизведанным. В конце концов, это же был смысл его жизни.

— Я читал, что в 2016 году ученые наткнулись на сибирскую язву в водохранилище, которая попала туда из-за таяния ледника, — заметил Рено.

— Это правда. Меня тогда вызывали для проведения анализа. Так же было и с «испанкой» на Аляске.

— Что стало с мальчиком? — поинтересовался молодой француз. — Который заболел оспой пять месяцев назад, — он прекрасно знал, что ребенок, вместе с пятнадцатью другими из его же деревни, был помещен на карантин, но на этом отчет заканчивался.

— Он умер, — ответил Цицерон. В его голосе не было абсолютно никаких эмоций, что странно, если вспомнить, как он говорил о своей жене Фиби. За несколько десятилетий подобной работы, доктор научился выключать свои чувства при необходимости. — Вместе с четырьмя другими ребятами. Но благодаря им мы нашли вакцину от данного штамма, так что их смерть не стала напрасной.

— И тем не менее, — тихо произнес Рено. — Их жаль.

Участок раскопок находился всего в паре метров от берега реки: кусочек тундры площадью двадцать квадратных метров, огороженный металлическими конусами с ярко-желтой сигнальной лентой. Это была уже четвертая подобная точка, найденная исследовательской группой за время экспедиции.

Внутри оцепленного квадрата, сгорбившись над небольшим участком земли в самом центре, стояли четверо других экспертов в защитных костюмах. Один из них заметил вновь прибывших и поспешил к ним.

Это была доктор Брэдли, археолог, вызванный из университета Дублина.

— Цицерон, — позвала она. — Мы кое-что нашли.

— Что именно? — поинтересовался он, низко присев под сигнальной лентой. Рено повторил за ним.

— Руку.

— Простите? — удивился молодой француз.

— Покажите, — кивнул Цицерон.

Брэдли проводила их к месту, где исследователи обнаружили находку. Рено прекрасно знал, что раскопки в вечной мерзлоте — занятие не из легких. А делать это нужно было еще и осторожно. Самые верхние слои промерзшей земли в Арктике, как правило, таяли к лету. Но глубокие носили свое название не просто так, они действительно становились каменными. Яма, которую вырыла команда Брэдли достигала практически двух метров в глубину и была достаточно широкой, чтобы взрослый человек мог спокойно там лечь.

«Прямо как могила», — мрачно подумал Рено.

И словно в подтверждение его словам, они увидели на самом дне замерзшие останки частично разложившейся человеческой руки. Пальцы были изогнуты, едва отличались от скелета и почернели от времени и почвы.

— О, Боже, — почти шепотом произнес Цицерон. — Ты знаешь, что это, Рено?

— Тело? — рискнул предположить он. Во всяком случае, он искренне надеялся, что рука вела к чему-то большему.

— Еще в 1880-х годах неподалеку отсюда находилось небольшое поселение, прямо на берегу Колымы, — быстро заговорил Цицерон, отчаянно жестикулируя руками. — Первопроходцами были кочевники, которые решили обосноваться здесь и построить деревню из-за быстрого роста их численности. Тогда и произошла немыслимая трагедия. Их охватила эпидемия оспы, за считанные дни забрав жизни сорока процентов населения. Люди решили, что река проклята, и выжившие быстро покинули это место. Но прежде чем убраться отсюда, они похоронили своих соплеменников прямо здесь, в братской могиле на берегу Колымы, — он указал на найденную в яме руку. — Потоки воды размывают берега. Вечная мерзлота тает и очень скоро обнажит все тела. Затем природа сработает сама и разнесет вирус, а мы заново столкнемся с эпидемией.

Наблюдая за тем, как один из исследователей в желтой форме соскребает образцы разлагающейся руки прямо в яме, Рено на мгновение забыл, как дышать. Открытие было невообразимым. Если отбросить события пятимесячной давности, последняя официально зафиксированная вспышка оспы произошла в Сомали в 1977 году. Лишь к 1980 году Всемирная организация здравоохранения объявила о том, что эпидемия ликвидирована. Сейчас же они стояли буквально на краю могилы, осознавая, что в ней закопан опаснейший вирус, способный всего за несколько дней стереть с лица Земли население крупного города. И именно их работой было выкопать его, проанализировать и отправить образцы в ВОЗ.

— Необходимо дождаться подтверждения Женевы, — тихо добавил Цицерон. — Но если мои предположения верны, то мы только что обнаружили штамм оспы восьмитысячелетней давности.

— Восьмитысячелетней? — переспросил Рено. — Мне казалось, вы только что сказали, что поселение располагалось здесь в конце девятнадцатого века.

— Да, сказал! — ответил Цицерон. — Но тогда возникает вопрос, как они, изолированное племя кочевников, наткнулись на него? Наверное, подобным же образом. То есть копали землю и наткнулись на что-то застывшее в ней еще со времен, когда Арктика только зарождалась. Штамм, обнаруженный в оттаявшей туше северного оленя пять месяцев назад, относится к началу эпохи голоцена, — казалось, пожилой вирусолог просто не мог отвести взгляд от руки, торчащей из замерзшей грязи внизу. — Рено, пожалуйста, принеси бокс.

Рено взял стальной бокс для образцов и поставил его на промерзшую землю у края ямы. Открыв все четыре зажима, позволявших герметично упаковать находки, он поднял крышку. Внутри находился МАВ РА-15, который он заранее положил туда. Старый, легкий пистолет весил менее килограмма в заправленном пятнадцатью пулями состоянии и с запасным магазином.

Он принадлежал его дяде, ветерану французской армии, воевавшему в Магрибе и Сомали. Сам же молодой человек не любил пистолеты. Оружие казалось ему слишком вычурным, слишком прямым и искусственным. То ли дело вирус — идеальная машина, созданная самой природой и способная уничтожать целые виды живых существ, слепо и систематично. Без эмоций, непреклонно и быстро. Именно все это ему сейчас и предстояло ощутить.

Рено потянулся к боксу и обхватил рукой пистолет, слегка замявшись. Ему не хотелось пользоваться таким оружием. Честно говоря, он искренне полюбил заразительный оптимизм Цицерона и живой блеск в глазах старика.

«Но все рано или поздно заканчивается, — подумал он. — Нас ожидает следующее испытание».

Рено замер с пистолетом в руках. Он снял оружие с предохранителя и беспристрастно расстрелял двух исследователей, стоявших по обе стороны от ямы, попав им прямо в грудь.

Доктор Брэдли испуганно завизжала, услышав выстрелы. Она успела отступить назад на пару шагов, прежде чем Рено всадил в нее две пули. Англичанин Скотт сделал неловкую попытку вылезти из ямы, но француз отправил его обратно в братскую могилу, попав прямо в голову.

Выстрелы были оглушительными, подобно грому, но за сотни километров рядом не было никого, кто мог бы их услышать. Почти никого.

Цицерон замер на месте, парализованный страхом. Рено потребовалось всего семь секунд, чтобы расправиться с четырьмя жизнями. Лишь семь секунд, чтобы превратить научную экспедицию в массовое убийство.

Было видно, как губы пожилого доктора задрожали прямо под респиратором. В конце концов, он, заикаясь, смог произнести лишь два слова:

— За ч-что?

Ледяной взгляд Рено был непоколебим, впрочем, как и у любого опытного вирусолога.

— Доктор, — мягко произнес он, — вы слишком быстро дышите. Снимите респиратор, чтобы не потерять сознание.

Дыхание Цицерона и правда было слишком быстрым и прерывистым, чего не стоило допускать при использовании респиратора. Он перевел взгляд с пистолета в руке Рено, который небрежно был направлен в его сторону, на мертвого доктора Скотта, лежавшего в яме.

— Я… Я не могу, — заикался Цицерон. Снять респиратор прямо сейчас означало подвергнуть себя этой болезни. — Рено, пожалуйста…

— Я не Рено, — ответил молодой человек. — Меня зовут Шеваль, Адриан Шеваль. Да, был какой-то Рено, студент университета, получивший эту стажировку. Но он уже мертв. Вы изучали именно его дело и его документы.

Налитые кровью глаза Цицерона расширились. В глазах постепенно темнело и все становилось размытым. Он вот-вот мог потерять сознание.

— Я не… Я не понимаю… За что?

— Доктор Цицерон, прошу вас. Снимите респиратор. Раз уж вы собираетесь умереть, то разве не хотите сделать это с достоинством? Лицом к солнцу, а не под маской. Если вы потеряете сознание, то уверяю вас — больше вы уже никогда не проснетесь.

Дрожащими пальцами Цицерон медленно дотронулся до тугого желтого капюшона и стянул его, обнажив белые пряди волос. Затем он взялся за респиратор и снял его. Пот на лбу мгновенно застыл.

— Хочу, чтобы вы знали, — произнес Шеваль. — Я действительно уважаю вас и то, что вы делаете, Цицерон. Я не получаю удовольствия от всего этого.

— Рено, точнее Шеваль, кем бы ты ни был, прислушайся к своему внутреннему голосу, — сняв респиратор, Цицерон смог достаточно отдышаться, чтобы собрать все силы в кулак и попытаться уговорить француза. У молодого парня могла быть лишь одна причина, по которой он решился на подобное злодеяние. — Что бы ты не хотел сделать, пожалуйста, подумай еще раз. Это слишком опасно…

— Я в курсе, доктор, — вздохнул Шеваль. — Видите ли, я действительно был студентом Стокгольмского университета и на самом деле стремился получить докторскую степень. Но вышло так, что в прошлом году я допустил ошибку, подделав подписи на бланке запроса для получения образцов редкого энтеровируса. На факультете узнали об этом. Меня исключили.

— Тогда… Тогда позволь мне помочь тебе, — принялся умолять Цицерон. — Я… Я могу подписать подобный запрос. Я могу помочь тебе с исследованием. Что угодно, только не…

— Исследование, — тихо произнес Шеваль. — Нет, доктор. Мне нужно не исследование. Мои люди ждут и они не особо терпеливы.

— Из этого не выйдет ничего хорошего, — произнес Цицерон. В его глазах застыли слезы. — Ты прекрасно знаешь это.

— Вы не правы, — ответил молодой человек. — Да, многие погибнут. Но они умрут с благородной целью, проложив путь к гораздо лучшему будущему, — Шеваль обернулся. Он не хотел стрелять в этого милого старика. — И все же в одном вы были правы. Моя Клодетт. Она и правда существует. И разлука для любви действительно, что ветер для искры. Мне пора, Цицерон, и вам тоже. Но я уважаю вас и готов выполнить последнюю просьбу. Есть что-нибудь, что вы хотели бы передать своей Фиби? Даю слово, она получит сообщение.

— Нет ничего столь важного из того, что я еще ей не сказал, чтобы отправлять туда такого монстра, как ты, — медленно покачал головой Цицерон.

— Отлично. В таком случае, до свидания, доктор, — Шеваль поднял РА-15 и выстрелил в лоб Цицерону. Рана тут же вспенилась на морозе, а пожилой ученый, пошатнувшись, упал на пустырь, со всех сторон окруженный безмолвной тундрой.

В последовавшей за этим ошеломляющей тишине, Шеваль на мгновение замер, а затем, встав на колени, пробормотал короткую молитву. Затем он принялся за работу.

Вытерев отпечатки пальцев и следы пороха с пистолета, он бросил его в ледяную Колыму. После этого мужчина отправил все четыре тела в яму к их коллеге доктору Скотту. Используя кирку и лопату, он потратил целых полтора часа на то, чтобы закопать трупы вместе с найденной, частично разлагающейся рукой. Затем он разобрал место раскопок, вытащив конусы и сорвав сигнальную ленту. Француз работал тщательно, ни капли не торопясь, поскольку знал, что в течение ближайших восьми-двенадцати часов никто даже не попытается связаться с группой исследователей. А до момента, когда ВОЗ решится отправить кого-нибудь для проверки, пройдет еще не менее суток. Расследование, безусловно, выведет их к братской могиле, но Шеваль не планировал облегчать им жизнь.

Завершив дела, он взял стеклянные пробирки с образцами разлагающейся конечности и осторожно вставил их один за другим в безопасные пенопластовые ячейки бокса из нержавеющей стали, прекрасно понимая, что каждая из них несет собой смертельную угрозу. Аккуратно закрыв контейнер на все четыре зажима, француз отнес образцы обратно в палаточный городок.

Шеваль вошел в импровизированную «чистую комнату» и направился к портативному душу для прохождения дезинфекции. Процедура заключалась в том, что со всех сторон горячей водой и специальным средством его опрыскивали шесть форсунок. Закончив, он медленно и осторожно стянул с себя желтый защитный костюм и бросил его прямо на пол. Вполне возможно, что где-то мог остаться его волос или иной образец ДНК, но впереди был еще один, последний, но не менее важный шаг.

В кузове джипа повышенной проходимости Цицерона лежали две красные канистры с бензином. Чтобы достичь цивилизации ему потребуется всего одна. Содержимое второй канистры Шеваль разлил по «чистой комнате», четырем неопреновым палаткам и брезентовому навесу, а затем поджег. Пламя поднялось мгновенно, выпустив в небо черный маслянистый дым. Француз запрыгнул в джип, прихватив с собой бокс с образцами, и уехал. Он не спешил, но и не рассматривал в зеркало заднего вида, как горит городок исследователей. Он просто продолжал свой путь.

Имам Халиль ждет его. Но молодому французу предстояло еще хорошенько поработать, прежде чем вирус будет готов.