Глава 19
Софи уставилась на Иоганна, не в силах уразуметь смысл его слов, затем поглядела на свою грудь. Медленно, боязливо она опустила раскрытую ладонь на середину грудной клетки, прямо поверх уродливого шва, туда, где когда-то билось ее собственное, безупречно работавшее сердце.
Новое было таким большим, что распирало ей ребра. А еще неуклюжим. И своенравным. Да и звуки, которые оно издавало, походили скорее на «тик-так», чем на «тук-тук». Оно то спешило куда-то, то, наоборот, медлило. Сбивалось с ритма, запиналось, кряхтело, сипело, а потом начинало бешено наверстывать упущенное.
— Это своего рода механизм, — пояснил ей Иоганн. — Он прокачивает кровь через твое тело так же, как это делало старое сердце.
Софи знала, что такое механизм. Ученые и инженеры с разных концов света постоянно прибывали ко двору мачехи, желая продемонстрировать ей свои изобретения. Софи видела и помпы, и турбины — жуткие, уродливые штуковины, которые изрыгали дым и плевались маслом. И вот теперь механизм оказался в ней самой, под ее кожей, плотью и костями. Несколько секунд она боролась с собой — так ей хотелось разорвать стежки на груди и избавиться от чертовой штуковины.
— А из чего он? — спросила она дрогнувшим голосом.
Иоганн набрал воздуха, точно готовясь к долгой пространной лекции, но не успел ничего сказать — ответ прилетел со стороны двери.
— Олово. Колесики, шестеренки. Проволока.
Софи повернула голову. Вернулся Юлий — брат Иоганна. Он стоял, привалившись спиной к косяку, сложив на груди руки, и пристально смотрел на Иоганна. Как давно он там был и сколько успел услышать, Софи не знала.
— Иоганн у нас мастер на все руки. Верно, братец? — продолжил Юлий не без яда в голосе.
Иоганн ничего не сказал, лишь робко улыбнулся брату.
Юлий повернулся к Софи и хотел заговорить, но тут в комнату с тарелкой в руках ворвался еще один брат.
— Вебер прислал ей свежий хлеб с маслом, — заявил он.
— Вебер — это наш повар, — пояснил Иоганн. — А это Шатци, наш седьмой брат.
— Седьмой брат… — повторила за ним Софи.
Еще недавно она была так напугана, что не могла даже думать и не поняла, сколько их и кто они такие. Но теперь, успокоившись, вдруг догадалась.
— Так вы — семь лесных человечков? — удивленно спросила она.
— Точно, — подтвердил Шатци, ставя хлеб рядом с бульоном.
— Да, мне рассказывала о вас нянюшка, когда я была совсем маленькой. Но тогда я думала, что вы существуете только в сказках, — продолжала она, пораженная своим открытием; ее страх совсем прошел. — В тайных подземных ходах, известных вам одним, вы добываете золото и драгоценные камни, — добавила она. — И у каждого есть особый талант. Один из вас — плотник.
— Йоост, — подтвердил Шатци.
— Другой — охотник.
— Иеремия.
— Есть еще портной…
— Это я.
— Травник, фермер, кузнец…
— Юлий. Йозеф. Якоб.
— И часовщик.
— Иоганн.
Шатци пододвинул единственный в комнате стул ближе к кровати, сел, взял миску с супом и подал ее Софи.
— Ты худая и бледная, — заявил он, вручая ей ложку. — Тебе надо есть. Иначе никогда не поправишься.
Софи опять стало не по себе. Она с тревогой покосилась на миску. Собственная мачеха пыталась ее убить, так стоит ли доверять совершенно чужим людям?
Юлий разгадал ее подозрения:
— Думаешь, мы из кожи вон лезли, спасая тебя, чтобы потом отравить? Слишком много беспокойства!
— Юлий, разве обязательно быть таким грубым? — возмутился Шатци.
— А зачем вам это понадобилось? — спросила Софи, думая о том, что двигало братьями. — Спасать меня?
Взгляд Юлия скользнул к окну.
— Почему бы и нет? — пожал он плечами.
Но Софи не унималась:
— Вы сделали мне новое сердце. Нянчились со мной, пока я не пришла в себя. Разве так ведут себя с незнакомыми людьми?
— Может быть, там, откуда ты пришла, все по-другому, — ответил Юлий. — Но здесь, в Лощине, мы не позволяем… — Внезапно он осекся, точно сболтнул лишнего. — Мы здесь помогаем другим. — Он кивнул на миску у нее в руках. — Ешь!
Он вышел из комнаты. Затем по лестнице застучали его шаги.
— Не обращай внимания. Он сегодня не в духе. Засох куст чернобыльника, — сказал Иоганн. — А поесть тебе и в самом деле нужно.
Софи заглянула в миску: в золотистом бульоне плавали куски мяса, оранжевые кружки моркови и ленточки яичной лапши. У нее тут же заурчало в животе. Софи съела ложку, другую. Живительное тепло разлилось внутри, побежало по жилам. Металлическая штуковина, которая служила ей теперь вместо сердца, щелкнула и замурлыкала. Софи притворилась, будто не слышит, и продолжала есть. Скоро от бульона осталась ровно половина.
— Эй, потише, — предостерег ее Шатци. — У тебя же полторы недели маковой росинки во рту не было.
Но Софи не слушала. Покончив с супом, она принялась за хлеб. А когда и от него не осталось ни крошки, сказала:
— Спасибо. Было очень вкусно, — и промокнула рот салфеткой, которую принес Шатци.
После еды к ней начали возвращаться силы. В голове прояснилось, мысли обрели связность. И тут ее осенило — в бездне отчаяния забрезжил огонек надежды.
— У вас, случайно, нет платья, которое вы могли бы дать мне взаймы? И какой-нибудь обуви? — спросила она, с трудом садясь в постели. — Мне надо вернуться.
Иоганн поглядел на нее с тревогой:
— Куда вернуться? Во дворец? Плохая идея.
— Да ты едва можешь пройти по комнате, куда уж там путешествовать! — воскликнул Шатци.
— Вернуться туда, где все произошло, — объяснила Софи. — Королева вряд ли сообщит придворным, что она пыталась меня убить. Что-нибудь выдумает. Скажет, что я заблудилась или упала и повредила себе что-нибудь, а егерь отправился за помощью. Вы не видели, меня в лесу никто не ищет?
— Нет, не видели, к счастью, — сказал Шатци.
— Почему к счастью? — недоуменно спросила Софи, вскинув брови.
— Раз мы никого не видели, значит тебя никто не ищет. Если егерь королевы принес ей твое сердце…
— Мое сердце? — переспросила Софи, совершенно сбитая с толку.
«Откуда он знает?» — подумала она.
Иоганн грозно посмотрел на Шатци, но Софи ничего не заметила.
— Я… э-э… ты… ты вроде сама так говорила, или нет? — промямлил Шатци.
— Нет, не говорила, — сказала Софи, ломая голову над тем, что он может от нее скрывать.
— Да?.. Ну значит, я просто предполагаю, что он так сделал, — выпутался Шатци. — Иначе зачем оно ему? Это ведь он его забрал, да? Больше-то некому.
Софи кивнула. Объяснение выглядело вполне удовлетворительным, но все же, казалось, от нее что-то скрывают.
— В общем, — продолжал Шатци, — теперь королева не заподозрит, что ты жива, а пока она считает тебя мертвой, ты в безопасности. Сиди тихо, Софи, не высовывайся — и уцелеешь. Тебе нельзя покидать Лощину.
Софи не хотелось оставаться в Лощине. Братья были очень добры к ней, но ведь это был их дом, а не ее. Новое сердце скрипнуло, словно откликаясь на ее чувства. Софи вздрогнула — во время разговора она забыла про чужеродную штуковину у себя в груди, но та напомнила о себе снова. Когда шум затих, она сказала:
— А что, если есть человек, которому я с радостью позволила бы меня найти? Человек, который мог бы мне помочь?
— Кто это? — спросил Иоганн.
— Принц Хаакон, повелитель Скандинайи. Мы собираемся пожениться. Он наверняка будет искать меня… Да нет, уже ищет. — (Искра надежды, которая сверкнула раньше, разгорелась и стала пламенем.) — Вы его не видели? — воодушевленно закончила она. — (Иоганн покачал головой.) — Высокий, светловолосый, голубоглазый. Точно не видели? — настаивала Софи и наконец повернулась к Шатци, но он тоже отрицательно покачал головой. — Тогда я… не понимаю, — сказала она, теряя надежду. Хаакон ведь обещал, что всегда будет заботиться о ней, защищать от любых бед. — Ну может, вы с ним разминулись, — робко предположила она. — Или он ищет не в том месте.
— Раз уж королева зашла так далеко и позаботилась о твоей смерти, то явно изобрела правдоподобную историю, чтобы скормить ее двору, — сказал Иоганн. — Не сомневаюсь, бедный парень вместе со всеми думает, что ты мертва.
Софи уныло кивнула. Надежда погасла, и она принялась теребить пальцами краешек одеяла. Да, Иоганн наверняка прав. Весь двор, включая Хаакона, давно верит в то, что ее убили разбойники, уволок медведь или еще в какую-либо чушь в этом роде. Ее не ищут — ни Хаакон, ни кто-нибудь другой. Мысль об этом повергла ее в отчаяние и тревогу. Было такое чувство, будто ее живой положили в гроб, забили крышку и теперь закапывают в землю, она изо всех сил кричит и царапается, но никто не слышит. У нее больше нет будущего. Она не выйдет замуж за принца. Не наденет корону. Мачеха не сумела убить ее тело, но все равно отняла жизнь.
Шатци понял, что она в смятении.
— Ты с нами, Софи. Ты жива, а это главное, — сказал он и ласково потрепал ее по руке.
— Да, — ответила она. — Я жива. Спасибо вам за это.
И она закрыла глаза. Силы, вернувшиеся после еды, стремительно убывали.
— Ты измучена. Тебе надо отдыхать. — Шатци встал, отнес на место свой стул и задернул занавески. — Поспи еще чуть-чуть.
С этими словами он собрал посуду и вышел из комнаты. Иоганн последовал за ним, но, уже закрывая дверь, вдруг замер и повернулся к Софи.
— Чуть не забыл, — сказал он и вынул из кармана куртки кисет. — Мы нашли их в траве рядом с тобой. Иеремия собрал их для тебя.
Софи с усилием подняла веки, взяла из рук Иоганна кисет и высыпала содержимое на ладонь. Шесть крупных кроваво-красных, безупречных на вид рубинов.
— Это не мое, — сказала она.
— Разве на тебе не было браслета? Или ожерелья, которое порвалось, пока ты сопротивлялась?
Софи отрицательно покачала головой и хотела вернуть камни, но Иоганн отказался их принять.
— Наверное, ты просто забыла, — сказал он. — По крайней мере, они точно не наши. Пусть будут у тебя.
Когда дверь за ним закрылась, Софи вернула камни в кисет и положила его на столик возле кровати. Сон властно манил ее в свои глубины.
«Сиди тихо, Софи, не высовывайся — и уцелеешь», — сказал Шатци. Но как долго ей тут сидеть? Не оставаться же в этой Лощине веки вечные?
Мысли снова устремились к Хаакону. Она представила себе его прекрасное лицо, теплую улыбку. Иоганн сказал, что никто не ищет ее в лесу. Но Хаакон — не кто угодно. Он — принц. Ее принц, который наверняка не примет на веру ложь королевы. Он потребует доказательств. Он наверняка чувствует, что его обманули и Софи жива. Сердце подскажет ему, ведь он любит ее, а значит, будет искать до тех пор, пока не найдет.
Я же принц. Спасать — моя работа.
Софи сомкнула веки. Ее новое сердце угомонилось и лишь негромко пощелкивало время от времени — такой звук издает цепь настенных ходиков, когда опускается на одно звено под тяжестью гирек.
Сон укрыл ее своим темным плащом. Все ее страхи и тревоги, пережитые за последний час, поблекли.
Отступили.
И почти исчезли.
