Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

Дженнифер Хартманн (2023)

Я был так привязан к прошлому, что подверг опасности своего самого близкого человека — Люси. Собственная слабость не даёт мне даже смотреть ей в глаза, однако, когда ко мне возвращаются кошмары, Люси вновь оказывается рядом. Она помогает мне справиться с горечью прошлого музыкой, которую играет каждый вечер в местном баре. Я чувствую влечение к этой девушке, но очень хорошо помню, к чему привела прошлая влюблённость. Мне ни за что не забыть то, что случилось с Эммой. Я не могу потерять ещё кого-то… Но когда Люси умоляет меня довериться чувствам, я, не в силах устоять и справиться с собственной ревностью, в очередной раз причиняю ей боль. Мне хочется её защитить, отгородить, прежде всего от себя, вот только я не понимаю, что меня пугает больше: вновь вернувшиеся чувства к этой девушке или страх перед неясным будущим?

Глава 7

Кэл

Я смотрю на серебряную коробочку, на поверхности которой играют солнечные зайчики, а затем встряхиваю ее, слушая, как внутри танцует горсть крошечных таблеток. Сердце учащенно бьется при воспоминании о том, как одна из них скользнула мне в горло, и об эйфории, которая пришла сразу после этого.

Слабость.

Вот что это такое на самом деле. Именно так ощущается баночка, которую я держу в руке.

Поскольку Ике отказывается мне помогать, я написал сообщение своему старому знакомому из тату-салона «Джолин». Оскар — сомнительный тип с сальными волосами, прихрамывающей походкой и двумя уголовными статьями. Я прекрасно знал, что Оскар не станет мучить меня чувством вины или пытаться убедить обратиться к психотерапевту. Я знал, что он не будет смотреть на меня так, как Ике, — с жалостью. Оскар просто взял у меня деньги, пожал руку и отправил восвояси.

И на этом все.

Я прищуриваюсь, глядя на банку.

Я еще не принял ни одной таблетки, даже не заглядывал внутрь.

С тех пор как ушел с работы, я только и делаю, что пью, чувствуя себя нервным и раздражительным. Люси не заслужила подобного отношения к себе, особенно после того, как стала свидетельницей моего паршивого настроения в мастерской. Алкоголь успокаивает мое внутреннее смятение, держит моих демонов в узде. Я могу расслабиться, могу стать лучше, могу стать сильнее ради нее.

Это лишь временно, пока я не возьму себя в руки. Сейчас мои раны слишком сильно болят.

На лбу у меня блестят капельки пота, а в груди возникает тревожный спазм. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз ехал по этой дороге, похожей на черную дыру, и поклялся, что больше никогда не сверну на нее. И все же я уже на ней. Подбираюсь все ближе и ближе к краю, кипя от собственного безумия.

После напряженного часа, когда я устраивал Люси в комнате для гостей и тайком проносил в свою спальню бутылки «Джима Бима»^[5], я чувствую себя потерянным. Мне так сильно хотелось, чтобы Люси жила со мной, однако теперь, когда она здесь, я не знаю, что, черт возьми, делать. Она все еще кажется мне недосягаемой. Ее испытующие взгляды вызывают во мне чувство стыда. Она заслуживает лучшего, а не такого человека, которым я становлюсь.

Я находился в коридоре и наблюдал, как она распаковывает свой чемодан. Люси стояла ко мне спиной, но я все равно увидел, как она достала маленькую игрушку — панду — и положила ее на кровать. Ту самую, которую я выиграл и подарил ей, потому что старался стать лучше, потому что боролся за нее.

Потому что у меня не было другого выхода, кроме как выиграть эту игрушку и наблюдать за тем, как ее лицо озаряется неподдельной радостью.

Невесомая, прекрасная радость.

В тот вечер ее глаза сверкали. Как и мои.

Думаю, в тот момент я действительно почувствовал, что могу чего-то добиться. Ради нее, ради себя. У нас могло бы что-то получиться.

Черт… я хочу попытаться снова. Мне хочется бороться, победить и стать достойным ее, однако внутри я словно умер.

Голова идет кругом, когда я чувствую ее присутствие.

Люси стоит в дверях моей спальни в светло-голубом платье; ее длинные, растрепанные волосы оттенены солнечными пря-дями.

Даже после всего, что ей пришлось пройти, она все равно не унывает.

Она купается в лучах солнца, в то время как я скрываюсь в тени.

Я прячу банку в кулаке.

— Привет. — Мой голос дрожит, словно она увидела то, что я пытаюсь скрыть. Ее глаза распахиваются чуть шире, в них виднеется тревожность.

— Ты в порядке? — спрашивает Люси, делая маленький шажок к кровати. — Ты сидишь здесь один в темноте.

— Все хорошо. — Я сжимаю банку сильнее, пока серебристые края не впиваются мне в кожу. — Что случилось?

Юбка ее платья развевается, когда она беспокойно покачивает бедрами из стороны в сторону.

— Я приготовила ужин. Мясной рулет и сладкий картофель. И салат. И гренки.

Черт, она идеальна.

Слишком идеальна.

Слишком идеальна, чтобы быть здесь, в этом доме, со мной, делить пространство с моими демонами. Она не должна находиться так близко к моей слабости.

Но и не находиться здесь она тоже не может — я этого не переживу.

Я наблюдаю, как уголки ее губ приподнимаются, когда она смотрит на меня. Ее улыбка заставляет меня хотеть, чтобы таблетки загорелись у меня в руке.

Вероятно, я смою их.

— Ты уверен, что все в порядке, Кэл? — После моего молчания ее улыбка слегка увядает, а глаза тускнеют. — Хочешь, я принесу ужин сюда?

— Говорю же, все в порядке. — В моем тоне слышатся горечь и яд. Я не хотел, чтобы так получилось, но меня разрывают пополам, тянут в одну сторону, дергают в другую, отчего мне трудно скрыть боль в голосе. — Прости, — пытаюсь я снова. — Я в порядке. Приду через минуту.

Люси колеблется, заламывая руки перед собой и покусывая губу. Я до смерти хочу поцеловать ее.

— Конечно, хорошо, — говорит она. — Я накрою на стол.

С ее лица давно исчезла улыбка. Я провожу свободной рукой по лицу и сжимаю переносицу, ненавидя себя за то, что стер радость с ее милого личика.

— Хорошо, — бормочу я.

Кивнув, она выходит за дверь.

Она выходит, но аромат груш и сахарного тростника остается со мной, и этого сладкого облака достаточно, чтобы поднять меня на ноги и провести через всю комнату к прикроватной тумбочке.

Я бросаю таблетки внутрь и захлопываю ящик.

* * *

Я снова там.

Конец мая.

Знакомая темная ночь окутывает меня. Грозовые тучи разряжаются дождем, предупреждая об опасности. К нашему дому подъезжают полицейские машины.

Красные и синие фонари ослепляют.

Я зову родителей, поскольку весь вечер смотрел в окно, ожидая, когда сестра придет домой. Папа только что вернулся после того, как несколько часов бродил по окрестным улицам в поисках Эммы. Он промок до нитки. Его бьет дрожь, и ему плохо. Я никогда раньше не видел отца таким беспомощным — до такой степени, что он, уткнувшись лицом в кухонную раковину, всхлипывает и срыгивает, а мама гладит его по спине и приговаривает, что все будет хорошо.

Папа заверил меня в том же, когда я расхаживал по гостиной, нервно ероша свои волосы. Он не позволил мне пойти на поиски вместе с ним, слишком боясь того, что мы можем найти.

И того, что я могу увидеть.

— С ней все будет в порядке, сынок. Мы найдем ее. Она просто свернула не туда и скоро вернется, — пообещал он мне, но его голос дрожал и ломался. Его кожа побледнела, а глаза стали дикими. Они остекленели от глубокого осознания того, что ничего не будет хорошо.

Эммы здесь нет — она так и не добралась до дома Марджори.

Она не дома, и ее нет у Марджори. Ее нигде нет. Ее, черт возьми, нет.

Родители выбегают из парадной двери еще до того, как полицейские успевают выйти из своих патрульных машин. Дверь остается распахнутой настежь, раскачиваясь взад-вперед, и я выхожу на крыльцо, чувствуя, как учащается сердцебиение.

К маме и папе направляется полицейский, неся с собой плохие новости.

Я стою далеко, однако вижу выражение его лица. Оно искажено. Когда мама налетает на него, требуя ответов, тот качает головой.

Слова заглушаются раскатами грома и яростным ветром, но я кое-что слышу.

Ее нашли.

Он сожалеет.

Умерла.

Она умерла.

Ему жаль.

Умерла, умерла, умерла.

Ледяной дождь хлещет по мне, сливаясь со словами.

Ноги папы подкашиваются, и он оседает на траву.

Мама воет, как бешеное животное, и падает к ногам полицейского на подъездной дорожке.

— Нет! — Никогда раньше я не слышал такого жалобного звука. Человек не может так кричать. Это не может быть мама. — Нет, пожалуйста, нет! — Она хватается за его лодыжку, а я моргаю сквозь капли дождя, пытаясь осознать происходящее.

Умерла, умерла, умерла.

Эмма умерла.

— Моя малышка! Моя малышка! — Последние слова вырываются из нее жалобным стоном.

Ее.

Больше.

Нет.

Она ушла из дома, но так и не добралась до Марджори. Потому что меня не было с ней.

Потому что я не настоял, не пошел следом, чтобы обеспечить ее безопасность.

О, черт.

О, черт.

И тут Люси бежит ко мне из соседнего двора; белое платье прилипло к ее гибкой фигуре, лицо такое же бледное. Дождь спутывает ее волосы, ноги скользят в разные стороны, но она подходит ко мне, вздыхая с облегчением, когда замечает меня.

— Кэл! — она запыхалась. — Кэл, что происходит?

Я тоже задыхаюсь.

Моя сестра умерла. Я не могу дышать.

Наконец я встречаюсь с ней взглядом и даже что-то говорю. Вроде я пересказываю ей те слова, которые мне удалось уловить на ветру, но я не слышу себя.

В памяти ярко запечатлен тот момент, как я, находясь в объятиях Люси, упал на колени в траву.

Помню, как меня разрывало на части. Помню, как я умирал внутри.

Люси крепко прижимается ко мне и всхлипывает на моей груди, а дождь льет как из ведра. Однако звук ее голоса выводит меня из оцепенения. Пока я нахожусь в ее объятиях, то понимаю, что застрял между сном и явью. И вот дождя нет, и мы — не двое подростков, сжавшихся в кучку перед моим старым домом.

Я просыпаюсь в своей теплой и сухой постели.

Она крепко обнимает меня, переплетая свои голые ноги с моими.

— Люси? — бормочу я, все еще опьяненный сном, после чего поворачиваюсь к ней лицом. Она скользит рядом со мной, отбрасывая изящную тень. Уткнувшись лицом в мою грудь, ее щека оказывается прижата к моему сердцу.

Ее сонливый, мягкий и хрипловатый голос приятно вибрирует на моей коже.

— Мне приснился кошмар, — тихо произносит она.

Черт возьми. Интересно, был ли это тот же самый кошмар, от которого я никогда не смогу убежать? Даже днем он преследует меня. Он отпечатался в моей памяти.

— Иди сюда. — Я обхватываю ее рукой и притягиваю к себе, а затем укутываю нас одеялами и еще сильнее переплетаю наши ноги. На ней ночная рубашка и нижнее белье, но штанов нет. Футболка задралась на талии, отчего моя рука скользнула по ее заднице, когда я притянул ее ближе. Уткнувшись в ее голову, я не могу удержать стон, особенно когда чувствую запах ее волос. Пахнет гребаными конфетами.

Мы крепко прижаты друг к другу, наши ноги переплетены, а сердца бьются вразнобой. Я чувствую, как меняется ее дыхание. Ее губы щекочут мою обнаженную грудь, отчего мой член мгновенно реагирует, становясь твердым под боксерами. Она это чувствует, я уверен. Мы лежим так близко друг к другу, что моя эрекция буквально упирается ей в живот, отчаянно желая проникнуть в теплое место между ее ног. Когда Люси слегка извивается, я закатываю глаза и думаю о том, какой тугой она будет. И что, вероятно, я кончу, как жалкий придурок, стоит только проскользнуть в нее.

Черт.

Мне срочно нужно сменить ход мыслей. Секс — последнее, о чем я должен думать, и мы оба это знаем. Виски до сих пор отравляет кровь, ослабляя силу воли. Попроси Люси меня трахнуть ее, я бы… черт, я бы, скорей всего, даже не медлил. Но тогда я возненавижу себя, ведь я никогда не стану тем, о ком она мечтает. Достойным партнером. Хорошим мужчиной.

Тем, кого она заслуживает.

Я заставляю свой мозг блокировать эротические образы, а также воспоминания о том, как мои пальцы входили и выходили из нее, о стонах, которые вырвались из ее горла, и о том, как ее живот оказался идеальным холстом для моей…

Черт, черт, черт.

Бабушка Эдит в бикини.

Артишоки.

Постельные клопы, повсюду.

Лоток Стрекозы после того, как она совершила набег на мой ящик с сыром.

Прерывисто вздохнув, я отодвигаю бедра от Люси и, черт возьми, успокаиваю себя. Однако я не отпускаю ее, по-прежнему обнимая за талию и слегка поддерживая. Она немного сдвигается на матрасе. Ее прерывистое дыхание вырывается наружу, согревая мою кожу. Тем не менее она также отодвигается, потому что думает в том же направлении, что и я. Люси знает: спать вместе будет ошибкой.

И я пообещал ей, что не допущу чего-то большего.

— Прости, что разбудила тебя, — шепчет она, подтягивая колени к груди. Когда я не отвечаю, отчаянно пытаясь не дать своим мыслям сбиться с пути истинного, она начинает выскальзывать из моих объятий. — Мне нужно идти.

— Останься со мной. — Слова настойчивы и вырываются без всякой задней мысли. Мой голос хриплый ото сна и похож на рык. — Пожалуйста.

Люси расслабляется.

— Ты уверен?

Я во многом не уверен, но точно знаю, что дышащая, пахнущая конфетами и спящая рядом со мной Люси — это лучшее лекарство, чем яд, спрятанный в ящике прикроватного столика.

Я чувствую себя прекрасно, когда вот так просто лежу с ней.

Такое чувство, будто она действительно может стать моей.

— Да.

Я чувствую, как расслабляется ее тело, когда она прижимается ко мне, и ее голова оказывается прямо у меня под подбородком. Этот момент кажется таким совершенным. Но я был свидетелем множества идеальных моментов, и они никогда не длились долго. Так что я буду наслаждаться этим, пока могу.

До тех пор, пока это еще возможно.

Ее ровное дыхание в конце концов переходит в тихий храп, и когда она засыпает в моих объятиях, я закрываю глаза.

Я не уверен во всем, кроме нее. Но мне бы хотелось быть уверенным и в себе тоже.

Примечания

5

«Джим Бим» — американская марка бурбона.