Украденный роман

Джиллиан Кантор (2023)

Ночью мне снова приснился этот пылающий дом в Малибу. Я, замерев, наблюдала, как пламя съедает мои воспоминания, пока не услышала его голос. Без сомнения, он звал меня… Когда-то я считалась успешным писателем, но сейчас вынуждена писать книгу, на которой никогда не будет моего имени. Вначале мне казалось, что это работа мечты, ведь я должна была сочинить роман, раскрывающий шокирующую тайну Дафны дю Морье. Но чем глубже я погружалась в историю, тем яснее осознавала, что попала в ловушку. Сначала я доверяла свою боль дневнику, но затем начала писать книгу. Ведь рассказывая историю, я переставала быть пленницей. Моя история правдива, но она — вымышлена. Но та, другая, тоже написала роман. Мой роман. Но я не воровка. Я даже и не лгунья. Я просто писательница. Смогу ли я выпутаться из паутины одержимости, супружеских тайн и украденных рукописей?

Глава 12

К тому моменту, как мы вернулись к дому Эша, я вся взмокла и растрепалась. Словно предсказывая события наперед, Эш сообщил, что со склада компании для меня прислали комплект одежды.

— Я велел Кларе положить их на кровать в гостевой спальне, — сообщил Эш, когда мы вошли в дом.

— Кларе? — переспросила я.

— Моей домохозяйке, — пояснил Эш. Ну еще бы, естественно у него была домохозяйка. Возможно, это ее я видела на балконе? — Вообще-то она собралась в отпуск на несколько дней, но обещала прибраться в спальне на случай, если она вам понадобится. — Его голос звучал так непринужденно, что становилось очевидно — я еще не вышла утром из отеля, а он уже выстроил весь наш день в полной уверенности, что я приму любые его предложения. — Не стесняйтесь воспользоваться душем, если потребуется, — добавил он. — Ужин в шесть, вас устроит?

Я взглянула на экран телефона — только что наступило четыре. Я не завтракала и не обедала, и сожгла, наверное, больше калорий, чем за весь прошлый месяц. Но решила, что потерплю.

Вслед за Эшем я прошла по длинному коридору, поблагодарила, вошла в спальню и закрыла дверь.

Спальня создавала совершенно иное впечатление, нежели остальной дом — по-мужски сдержанный, угловатый, облицованный сверкающим холодным мрамором, сланцем и камнем. Здесь же полы были выложены благородным темным деревом, стены оформлены в кремовых тонах, а на огромной кровати бледно-голубое покрывало соседствовало с огромными же подушками, накрытыми кружевными салфетками. Это было самое женское по стилю помещение в доме (во всяком случае, из тех, что я уже видела), и я медленно повернулась вокруг себя, рассматривая детали. Взгляд остановился на портрете над камином, напротив постели: он изображал женщину с копной каштановых волос, яркими зелеными глазами, румянцем на щеках и яркими алыми губами. Я видела ее впервые, но сразу поняла, что это Анджелика.

Я опустилась на край постели и всмотрелась в лицо на картине. Эш сказал, что это гостевая спальня, но со всей очевидностью это была спальня его жены — настолько всепроникающим было ее присутствие здесь, стертое подчистую в остальном доме. Декор комнаты, портрет — тут было ее место. Нарисованные зеленые глаза не просто смотрели внимательно — они пронизывали насквозь, как живые. И сообщали мне, что я недостаточно хороша, недостаточно красива, недостаточно изысканна — и вообще, что я делаю в этой комнате?

Я рассмеялась — достаточно нервно — и отвела взгляд: видимо, от голода мне мерещилось всякое. Я покопалась в сумочке и нашла протеиновый батончик, который планировала съесть в самолете, да так и забыла. Съела его в один присест, старательно глядя сквозь балконную дверь на океан, чтобы снова не встретиться взглядом с портретом.

А потом на тумбочке рядом с кроватью боковым зрением я заметила стопку книг. Они лежали так, что виднелся только один корешок со словом «дю»: «дю Морье»? Я доела батончик и запихнула обертку обратно в сумку, поднялась, дошла до тумбочки, сгребла всю стопку и переложила на кровать.

Я обнаружила три разных издания «Ребекки» поверх настолько знакомой яркой голубой обложки, что меня как молнией ударило. Внутри все скрутило, я с трудом сглотнула и, взяв книгу в руки, увидела название: «Бекки, роман Оливии Фицджеральд», воплощение всех моих неудач.

Книга казалась тяжелой — и чужой. Кусок моего сердца, который мне больше не принадлежал и который я не узнавала.

Этот экземпляр явно не раз перечитывали — об этом говорили загнутые уголки страниц и потрепанный корешок. Эш сказал, что читал роман, но зачем тогда оставлять его здесь? Чтобы я нашла его? Но зачем?

Я снова взглянула на портрет, взгляд Анджелики опять уколол меня, и я вздрогнула, хотя в спальне было тепло. Я открыла томик и на титульном листе увидела это — выведенное сразу под моим именем, маркером, жирными заглавными буквами:

ВОРОВКА.