Море лунного света

Джулианна Маклин (2022)

Оливия Гамильтон замужем за харизматичным пилотом Дином Робинсоном. Но их идиллия рушится в тот миг, когда самолет Дина исчезает над Бермудским треугольником… Общественность взволнована, журналисты и ученые выдвигают самые немыслимые версии вплоть до вмешательства инопланетян. После долгих поисков Оливии приходится расстаться с надеждой, что муж еще жив. Мелани Браун — молодая перспективная ученая, изучающая загадку Бермудского треугольника. Но после трагический смерти матери теряет интерес к своей диссертации. В попытках вернуть себе прежнюю жизнь Мелани начинает сеансы терапии и очень скоро влюбляется в своего психотерапевта. В результате невероятного стечения обстоятельств пути Оливии и Мелани переплетаются, и теперь исчезновение Дина предстает в новом свете. Кажется, скоро все тайное станет явным…

Глава 3. Мелани. Нью-Йорк, 1986

Дверь в кабинет психотерапевта была открыта, поэтому я робко переступила порог. За окном стеной лил дождь, и в кабинете, освещенном одной только настольной лампой в углу, было темно, хотя шторы были раздвинуты, открывая вид на улицу. Мой взгляд остановился на этом маленьком блике природы, прежде чем я посмотрела на терапевта. Он сидел за антикварным столом, но быстро встал и подошел, чтобы поприветствовать меня.

— Вы, должно быть, Мелани, — сказал он приветливо. — Я доктор Робинсон. Присаживайтесь.

Чувствуя легкую тревогу — потому что я не привыкла поверять свои тайны и опасения незнакомцам или вообще кому бы то ни было, — я сняла с плеча сумку и направилась к шоколадно-коричневому кожаному дивану, рассудив, что он предназначается для пациентов. После того как я села, доктор Робинсон опустился в большое кожаное кресло и положил себе на колени блокнот.

Мы оба молчали, пока я осматривала кабинет. Под ногами у меня лежал красный персидский ковер и панели из темного дерева с впечатляющей старинной резьбой. Повсюду были книги — сложены стопками на каминной полке, расставлены по полкам позади стола доктора Робинсона. Медная люстра над моей головой нуждалась в хорошей полировке.

— Прекрасная комната, — отметила я, стараясь не смотреть доктору в глаза. Интересно, он и правда доктор? Врач-психиатр? Или доктор наук, как я? — Что-то в духе романов Эдит Уортон.

Доктор Робинсон тоже огляделся.

— Да, думаю, вы правы. Вы поклонница Эдит Уортон?

Я пожала плечами.

— Я прочитала «Эпоху невинности» на первом курсе, во время занятий по писательскому мастерству.

Он сложил руки на коленях и склонил голову, терпеливо ожидая продолжения.

— Я специалист по естественным наукам, — объяснила я. — Мне было что читать. Учить. Решать. Чтение любовных романов было чем-то вроде летних каникул.

Он кивнул, и только тогда я позволила себе по-настоящему посмотреть на него. Интересно, сколько ему лет? Около тридцати? У него были голубые глаза и волевой подбородок. Я снова перевела взгляд — на этот раз на декоративные подушки на диване. Я расправила одну из них и попыталась немного взбить ее.

Доктор Робинсон ничего не сказал. Он просто сидел и молча наблюдал за мной. Я чувствовала себя как образец крови на предметном стекле под микроскопом.

— Так что привело вас сюда сегодня, Мелани? — спросил он, и я была благодарна, что он наконец взял на себя ответственность за разговор, потому что я понятия не имела, что сказать. Тишина действовала мне на нервы.

— Это была не моя идея, — ответила я, дергая нитку на джинсах. — Это предложил декан физического факультета Колумбийского университета доктор Филдинг. Сказал, что они возьмут на себя все расходы.

— Понимаю. — Доктор Робинсон кивнул. — Почему же он предложил вам с кем-то поговорить?

— Потому что я не укладываюсь в срок. Я пишу диссертацию по физике элементарных частиц, — объяснила я. — Но, кажется, в последнее время я потеряла к ней интерес. Доктор Филдинг говорит, что беспокоится обо мне, — я отвела взгляд и чуть закатила глаза. — По крайней мере, так он утверждает. Я думаю, он больше беспокоится об исследовании, чем обо мне. Этот проект финансируют несколько важных спонсоров.

— О чем ваша работа?

Я встретилась взглядом с доктором Робинсоном.

— Я изучаю энергию нулевой точки — случай, когда в атоме прекращается любая активность, — и связанные с этим эффекты, которые квантовый вакуум может оказывать на самолет. Или, говоря простым языком, я пытаюсь разгадать тайну, почему самолеты пропадают без вести над Бермудским треугольником.

Он слегка откинул голову назад.

— Ух ты. Звучит очень интересно.

— Раньше я тоже так думала, — ответила я. — Конечно, самолеты исчезают постоянно и по всему миру, но я изучила записи Национального совета по безопасности на транспорте, и, судя по ним, над Треугольником пропадает гораздо больше самолетов, чем в других местах. И я не говорю про обычные аварии. Их можно объяснить. Я говорю о самолетах, которые пропадают бесследно, а с их исчезновениями часто связаны необычные обстоятельства, которые приводят следователей в тупик. — Я немного помолчала. — Как бы то ни было, доктор Филдинг подумал, что мне нужно с кем-то обсудить, почему все это больше меня не мотивирует.

Мой терапевт взмахнул рукой, будто дирижируя сонатой.

— А как вам кажется? Почему вы потеряли интерес?

— Ну… — Я нервно сглотнула. — Моя мама недавно умерла. Вот почему он предложил мне поговорить с кем-нибудь. Прожить мое горе.

Доктор Робинсон вновь уставился на меня так, будто пытался разглядеть с большого расстояния.

— Глубоко соболезную. Вы с мамой были близки?

Я тяжело вздохнула и поняла, что это прозвучало так, будто он разочаровал меня этим вопросом, хотя, может, отчасти так оно и было. Какой-то он был слишком предсказуемый.

— Она погибла внезапно, — объяснила я. — Это был шок. Вы наверняка слышали о недавнем торнадо над Оклахомой. Он пронесся по парку трейлеров, и много людей погибло.

— Да. Ваша мама была в их числе?

— Да.

Он нахмурился.

— Мне очень жаль. Где вы были, когда это произошло?

— Здесь, в Нью-Йорке. Я увидела это в новостях, потом мне позвонили из полиции и сообщили, что она… ну, вы понимаете… что ее больше нет.

Он сочувственно кивнул. Снова надолго повисла неловкая тишина.

— Я не была дома почти два года, — объяснила я, чувствуя необходимость уточнить. — Я даже не могу вспомнить, когда мы в последний раз разговаривали по телефону.

Когда я замолчала и опять стала дергать нитку на джинсах, он подтолкнул меня еще раз:

— Была ли причина, по которой вы перестали общаться?

Я начала понимать, как это работает. Обычный разговор похож на теннисный матч, где мяч летает туда-сюда над сеткой и оба игрока вносят равный вклад. А здесь я была только я, бьющая мячом в стену, от которой не было особого участия. Значит, мне придется говорить, иначе мы будем просто сидеть в неловком молчании.

Глядя на листву за окном, я сказала:

— Когда я уехала и поступила в колледж, я не стала поддерживать связь с ней. Я просто хотела выбраться.

— Почему?

— Потому что мое воспитание не было идеальным. — Я посмотрела на доктора, прищурившись. — Как так вышло? Это вы хотите узнать? Хотите как следует покопаться своим терапевтическим совочком в моем детстве? Что ж, давайте поговорим о моей матери. Я хорошо подготовилась.

Его нисколько не смутил мой снисходительный тон. Он просто пожал плечами, и я тут же почувствовала приступ раскаяния.

— Вы хотите этого? — спросил он. — Чтобы я сосредоточил внимание на вашей матери?

Я попыталась расслабиться.

— Это не имеет значения. На самом деле у меня довольно унылая жизнь. Могу вкратце рассказать, если хотите. В моем детстве мама постоянно приводила домой разных мужчин, и они жили с нами. Каждый год или два у меня был новый «папа». Долой старое, даешь новое. Большинство из них были ужасны.

— А ваш настоящий отец? — спросил доктор Робинсон. — Он вообще появлялся?

— Не-а. Я даже не знаю, кто он. Если честно, мне кажется, что и мама тоже. А если она и знала, то собиралась унести этот секрет в могилу. В общем-то, так оно и вышло. — Я помолчала, задумавшись об этом. — Ей было всего семнадцать, когда она родила меня. Бабушка тоже не знала, от кого. Во всяком случае, я так думаю.

— Расскажите мне о вашей бабушке.

Тут я оживилась, может быть, потому, что я по-настоящему гордилась своей бабушкой.

— Она была волевой личностью. Она жила в трейлерном парке недалеко от нас, чтобы я могла ходить к ней после школы.

— Ваша мама работала?

— Да. Она работала в закусочной. Кафе было открыто до полуночи, поэтому она всегда возвращалась домой очень поздно. По крайней мере, так говорила бабушка. Может, она развлекалась. Я ее не осуждаю. Ей едва исполнилось двадцать, а у нее уже был трехлетний ребенок. Не знаю, что она делала бы, если бы бабушка не заботилась обо мне.

— Похоже, бабушка была важной частью вашей жизни. Где она теперь?

— Она умерла, когда мне было пятнадцать. Остались только я, мама и вечные мамины приятели.

Доктор озабоченно нахмурил брови. Я сразу поняла, о чем он думает, поэтому выставила ладонь вперед.

— Нет-нет, не смотрите на меня так. Ничего такого не было, поверьте мне. Ничего с отметкой 18+. Они были не такими уж плохими. Мне просто приходилось слушать вопли и крики, когда они напивались, а происходило это каждые выходные. Мама любила виски и играть с огнем.

Несколько секунд я внимательно рассматривала лицо доктора Робинсона, ошеломленная теплотой его взгляда. Удивительно, что он мог так долго смотреть мне в глаза, не отводя взгляда. Он не испытывал никакой неловкости.

— Это правда важно? — спросила я. — Обсуждать маминых бойфрендов? Моя задача — вернуться к работе над моим исследованием. Выяснить, как остановить исчезновение самолетов на Багамах. Ее бойфренды — не то, о чем я должна горевать.

Оставив блокнот лежать на его коленях, он уперся локтями в ручки кресла и сложил указательные пальцы домиком.

— Мне кажется интересным, что вы произнесли слово «должна». Это вынуждает меня вернуться к тому, что вы сказали до этого: что прийти сюда — не ваша идея. Еще вы сказали, что хорошо подготовились. Возможно, вы считаете ваш визит ко мне экзаменом, который должны выдержать?

Я положила руку на сумочку.

— Не знаю. Возможно.

— А если это экзамен, то кто выставляет оценки? Декан факультета? Я? Вы сами?

Я хихикнула.

— Вы думаете, я здесь только для того, чтобы сказать то, чего от меня ждет профессор, чтобы меня не исключили из программы?

— Я этого не говорил, — ответил доктор Робинсон. — Вы думаете, что я так думаю?

Я рассмеялась, слегка запрокинув голову.

— Ух ты. От этих вопросов у меня даже голова закружилась. Мы будто ходим кругами. Как вы думаете, что я думаю о том, что вы думаете, что я думаю?

Он тоже усмехнулся.

— Я прошу прощения. Я просто хочу понять, чего вы хотите добиться от этих сессий. Какова ваша конечная цель, Мелани?

— Что ж, это интересный вопрос, доктор, — ответила я с иронией. — Весьма экзистенциальный, вам не кажется?

Он ничего не сказал, так что я вынуждена была ответить ему серьезно. Я попыталась копнуть глубже, потому что он, по всей видимости, хотел от меня именно этого. Глубоких, обдуманных мыслей.

— Думаю, я просто хочу знать, на правильном ли я пути. Я всегда считала этот исследовательский проект своим призванием, но теперь я в этом не уверена. В последнее время я начала задаваться вопросом: не записалась ли я в эту программу только для того, чтобы сбежать от жизни с мамой? И мой проект кажется… даже не знаю… сейчас он кажется мне каким-то ребячеством.

Он склонил голову набок.

— Простите. Я просто пытаюсь понять. Вы думаете, что физика — это ребячество?

— Нет, конечно нет. Не в целом. Только мой проект. Наверное, он слишком личный.

— Личный?

— Простите, я чувствую себя нелепо, говоря об этом. Но, видимо, я должна говорить, если хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в моей жизни и сказать, что делать дальше.

Одарив меня дружелюбной и открытой улыбкой, он сказал:

— Я здесь не для того, чтобы указывать вам, как жить, Мелани. Моя задача — помочь вам задуматься о том, где вы находитесь и почему. И, надеюсь, это поможет вам принимать правильные решения в будущем.

— Хорошо, — неуверенно сказала я и взглянула на напольные часы у двери. — У меня такое чувство, что я здесь уже довольно долго. Наше время почти истекло?

Он посмотрел на наручные часы.

— У нас еще есть несколько минут.

— Хорошо. Ну тогда… иногда я думаю: не даю ли пищу этой ужасной желтой прессе из супермаркетов, которая рассказывает о знаменитостях, похищенных инопланетянами, или о свинье из Арканзаса с человеческими ногами? Я беспокоюсь, что моя работа глупая.

— Лично я не думаю, что это глупо, — ответил он. — И если декан физического факультета Колумбийского университета одобрил тему… если он считает, что может быть твердое научное объяснение.

— Да, пожалуй. — Я опустила глаза. — Но иногда я задаюсь вопросом: не лучше ли отказаться от этой идеи и использовать свои исследования для чего-то другого — например, для прогнозирования опасных погодных явлений?

— Таких, как торнадо, которые проносятся по трейлерным паркам? — спросил он. Я подняла взгляд. Он был очень проницателен.

— Может быть.

Доктор Робинсон на миг задумался, затем снова взглянул на часы.

— Похоже, сегодня у нас не осталось времени. Но это очень хорошая точка, с которой можно начать наш разговор на следующей неделе. Вы придете снова? Я хотел бы узнать больше о том, почему вы считаете тему исчезающих в воздухе самолетов слишком личной. Вы готовы будете поговорить об этом?

— Конечно, — ответила я и вдруг на секунду вновь ощутила былую страсть к моему проекту. Это было неожиданно, потому что в последнее время он вызывал у меня только скуку.

Кроме того, мне понравилось беседовать с доктором Робинсоном и я хотела его увидеть снова. Было столько всего, что мне хотелось бы обсудить, сидя на этом диване. Но больше всего я хотела узнать, важна ли моя работа или это просто глупая детская фантазия.