Море лунного света

Джулианна Маклин (2022)

Оливия Гамильтон замужем за харизматичным пилотом Дином Робинсоном. Но их идиллия рушится в тот миг, когда самолет Дина исчезает над Бермудским треугольником… Общественность взволнована, журналисты и ученые выдвигают самые немыслимые версии вплоть до вмешательства инопланетян. После долгих поисков Оливии приходится расстаться с надеждой, что муж еще жив. Мелани Браун — молодая перспективная ученая, изучающая загадку Бермудского треугольника. Но после трагический смерти матери теряет интерес к своей диссертации. В попытках вернуть себе прежнюю жизнь Мелани начинает сеансы терапии и очень скоро влюбляется в своего психотерапевта. В результате невероятного стечения обстоятельств пути Оливии и Мелани переплетаются, и теперь исчезновение Дина предстает в новом свете. Кажется, скоро все тайное станет явным…

Глава 5. Мелани. Нью-Йорк, 1986

Я постаралась не закатить глаза, потому что после недели размышлений о нашем разговоре я была убеждена, что мой терапевт просто шутил надо мной, когда делал вид, будто серьезно относится к моему проекту.

Избегая его взгляда, я любовалась стоявшей в углу комнаты лампой с бахромой, свисающей с абажура. Снова, как и на прошлой неделе, шел дождь, и в мокрой одежде мне стало холодно и неуютно.

— Еще один пасмурный день, — сказала я, уклоняясь от его вопроса. — Приходится включать лампы посреди дня.

— С другой стороны, можно сказать, что они призывают солнце на завтра. — Он тепло улыбнулся мне.

— Вам нравится ваша работа? — спросила я.

— Да, — ответил он.

— Повезло вам. А я даже не знаю, что буду делать с этой степенью, когда получу ее. Если получу.

— Это вас беспокоит? — спросил он, чуть подавшись вперед. — Что вы не закончите начатое?

— Не знаю.

Я не стала развивать мысль, и он задал другой вопрос:

— На прошлой неделе вы упомянули, что считаете свой проект слишком личным для вас. Не могли бы вы рассказать почему?

Я сбросила мокрые туфли, поджала ноги под себя, прижала к груди одну из декоративных подушек — ту, что с кисточками. Я долго собиралась с мыслями, а капли дождя стучали по оконному стеклу как галька.

— Когда я была маленькой, — наконец сказала я, — я часто ночевала в бабушкином трейлере. Он был очень уютным, чем-то похожим на ваш кабинет. Повсюду большие стопки книг и высокая напольная лампа, такая же, как у вас. — Я сделала паузу, доктор Робинсон терпеливо ждал, пока я продолжу. — На стене в гостиной висела старая черно-белая фотография дедушки. Я не знала его, потому что он умер задолго до моего рождения, но на этой фотографии он выглядел как настоящий герой. Во время Второй мировой войны он был летчиком. На фото он в кожаном бомбере и элегантном кепи стоит на крыле самолета и улыбается так уверенно… Я могла часами смотреть на эту фотографию. Мне казалось, что он улыбается именно мне.

— Ваша бабушка когда-нибудь говорила о нем?

— Еще бы! Постоянно. Она рассказывала мне, каким он был чудесным человеком. Достойным и порядочным. Настоящим джентльменом. Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что она пыталась показать мне, каким должен быть муж и отец. Она знала, что я вижу дома, — мама вечно влюбляется во всяких неудачников, которые не могут удержаться ни на одной работе, зато критикуют то, что она готовит. Или называют ее никчемной и в конце концов бросают. — Я вздохнула и посмотрела в глаза доктору Робинсону. — Она не хотела, чтобы я стала такой, как мать: зацикленной на внешности, готовой съехаться с кем угодно, кто свистнет ей в баре. Она хотела, чтобы я следовала за своими мечтами.

Доктор Робинсон кивнул.

— А сейчас, как вам кажется, вы следуете за ними?

Я наклонила голову и посмотрела на него.

— Разве мы здесь не для того, чтобы ответить на этот вопрос?

Его руки были сжаты в замок, но он разжал их, как бы говоря: «Не знаю, для этого?» Я посмотрела на него.

— Ну хорошо. Если вы заставляете меня отвечать на каждый возникающий вопрос…

— Я вас не заставляю, Мелани, — тут же перебил он. — Здесь безопасно. Это не экзамен, вам не ставят оценки. Мы можем говорить о чем угодно. Никакого давления. Никаких ожиданий. Никакого осуждения.

При этих словах я испытала облегчение, потому что в последнее время — а на самом деле всю свою жизнь — давила на себя, чтобы не стать такой, как мать.

— Давайте вернемся к фотографии дедушки, — сказал доктор Робинсон. — Вы сказали, что он был пилотом.

Я вдруг осознала, что мне начинает нравиться психотерапия. Где еще можно целый час говорить о себе с человеком, который ловит каждое твое слово?

— Да. Вышло так, что дедушка, которого я никогда не знала, в сорок пятом году пропал у берегов Флориды во время обычных учений. Это была большая новость в то время. Его назвали Рейс Девятнадцать. Пять самолетов, исчезнувших бесследно. Поищите информацию об этом.

— Я уже искал, — ответил он. Я вскинула брови.

— Вы уже искали?

— Да. После того как вы на прошлой неделе рассказали мне о своей диссертации, мне стало любопытно. Меня всегда интересовала авиация. — На этом он остановился, и это меня расстроило. Я хотела узнать о нем чуть больше, но, как обычно, он перевел разговор на меня. — Невероятно, что ваш дедушка был одним из тех пилотов.

— Да, это моя претензия на славу, — сказала я с комической гордостью, будто развлекала гостей на вечеринке. Доктор Робинсон взял ручку и что-то черкнул в блокноте, потом снова перевел взгляд на меня.

— Итак, вас с самого детства интересовали исчезавшие самолеты, и вы решили посвятить свою жизнь области науки, которая потенциально может разгадать знаменитую тайну. К тому же это очень личная для вас тема, в какой-то мере связанная с вашей семьей. Особенно с вашей бабушкой, которую вы очень уважали и уважаете до сих пор. Но в последнее время вы почему-то потеряли интерес к работе. Ваши преподаватели, кажется, думают, что это как-то связано со смертью вашей мамы и горем, которое вы переживаете. Давайте поговорим об этом.

— А это обязательно? — спросила я.

— Вы не хотите? — Он внимательно изучал выражение моего лица. Всякий раз, когда он так на меня смотрел, у меня в животе возникало чувство, будто я высоко поднялась на американских горках и резко съехала вниз. Я стала крутить кисточку подушки между пальцев.

— Я уже рассказала вам, каково было расти с ней и потенциальными отчимами, которые постоянно появлялись и исчезали. Уверена, вы смотрите на меня и думаете, что перед вами хрестоматийный пример девочки, у которой проблемы с мамой; девочки, которой нужно смириться с прошлым и признать, что она не продолжение своей матери, научиться отделять чувства по поводу ее смерти от своей работы.

Он посмотрел на меня с сочувствием.

— Обычно все гораздо сложнее. Но вы, похоже, разобрались с терапевтической программой.

— Вот как? — Я засмеялась, но в глубине души была польщена и обрадована его словами. — Ну что тут скажешь? Я всегда была сообразительной. Иначе я бы до сих пор торчала в Оклахоме. Или, может, шла бы по дороге из желтого кирпича вместе с Дороти и Тото^[1]. — Я усмехнулась и тут же испугалась, что он подумает, будто я с ним флиртую. — Шутка про торнадо, — пояснила я. Он кивнул и поднял перед собой руку.

— Я понял.

Больше он ничего не сказал, и у меня сложилось четкое впечатление, что он хотел немного ослабить поводья и позволить мне свободно говорить обо всем, о чем я хочу говорить, не только о матери. Я расслабилась, и мне было не страшно говорить на другие личные темы, что не было на меня похоже. Я всегда была закрытым человеком, мне трудно было сближаться с людьми. Большинство тех, кого я считала своими друзьями, были просто знакомыми или коллегами. Вот почему я жила одна.

Я по-прежнему сидела поджав ноги, и моя правая ступня затекла, поэтому я опустила ноги на пол и вновь обулась. Затем я поймала себя на том, что смотрю на книжные полки доктора Робинсона.

— Ничего, если я взгляну на ваши книги? — спросила я. — Мне нужно немного размяться.

— Не стесняйтесь, — дружелюбно ответил он, взмахом руки как бы говоря: добро пожаловать, исследуй мой мир.

Он остался сидеть и наблюдал, как я подошла к книжному шкафу и стала осматривать корешки, проводя по каждому пальцем. Там было несколько учебников по психологии и впечатляющая коллекция книг о помощи самому себе с такими названиями, как «Одаренный ребенок», «Дети родителей-алкоголиков» и «Пережить смерть супруга».

— Вы когда-нибудь читали просто для удовольствия? — спросила я, поглядывая на него через плечо.

Он тихо рассмеялся, затем нагнулся к ящику рядом со своим креслом и достал оттуда «Талантливого мистера Рипли»^[2]. В душе я обрадовалась, обнаружив, что мой терапевт — обычный человек, у которого есть личная жизнь за пределами этой комнаты. На прошлой неделе я заметила, что он не носит обручальное кольцо, и поймала себя на том, что думаю: есть ли у него вторая половинка? Или он такой же, как я? Одиночка, в жизни которого главное — наука?

— Я полагаю, что каждый пациент, который приходит сюда, для вас как новый проект, — сказала я. — Головоломка, которую нужно решить. Наверное, это очень сложно. Но стоит усилий.

— Да, когда все идет хорошо.

Я закончила исследовать его книжный шкаф и вернулась на диван.

— Так о чем мы говорили?

Он сверился с блокнотом на коленях и покрутил в пальцах ручку, будто она была крошечной битой.

— Мы говорили о вашем дедушке-пилоте, и я поторопился, пытаясь слишком быстро решить вашу головоломку, хотя очевидно, что мне еще многое предстоит о вас узнать.

Его слова были мне очень приятны, ведь они означали, что он видит во мне интересную и глубокую личность. Никто до него не хотел погружаться в мою душу. Кроме бабушки, но ее давно не стало.

— Вы, должно быть, успешный человек, — заметила я с улыбкой. — Если готовы решать проблемы других людей.

Он одарил меня заговорщицким взглядом, означавшим, что я права, но он мой терапевт, и мы здесь не для того, чтобы говорить о нем. Поэтому он загнал меня обратно в стойло.

— Вы дали понять, что не хотите сегодня говорить о своей матери, — сказал он. — Тогда о чем вы хотели бы поговорить?

— Боже правый, — сказала я. — Даже не знаю. Можно говорить о чем угодно?

— Конечно, о чем вы хотите.

— Что ж, хорошо. — Я задумалась. — Давайте поговорим о моей диссертации.

— Замечательно.

— Что бы вы хотели узнать? Потому что, честно говоря, я не знаю, с чего начать.

— Вы могли бы, — он жестом указал на меня, — рассказать мне о своей гипотезе. О том, что вы хотите доказать.

— Хорошо. Я знаю, что происходит, доктор. Вы пытаетесь пробудить мою былую страсть. Все в порядке. Я понимаю. Ваша цель — снова мотивировать меня, а за наши встречи платит заведующий кафедрой физики.

— Моя цель имеет для вас значение? — спросил доктор Робинсон.

— Пожалуй, — ответила я. — Думаю, мне просто интересно, с какими намерениями вы во мне копаетесь.

Он усмехнулся.

— Я лишь пытаюсь делать свою работу. Пытаюсь помочь вам посмотреть внутрь себя, стать настолько самосознательной, насколько это возможно. Жизнь становится легче, когда знаешь себя. Когда можешь принять свое прошлое и свои ограничения и осознать свои сильные стороны и желания. Когда действительно знаешь, кто ты и чего хочешь, и не пытаешься быть кем-то другим.

— Это очень вдохновляет. — Я вздохнула и почувствовала, как мое лицо принимает озадаченное выражение. — Если не возражаете, я спрошу… сколько вам лет? Вы так зрело рассуждаете, но выглядите совсем молодым.

Он не ответил, и я почувствовала, что ему неловко.

— Простите. Это нарушение правил? Мне не надо было спрашивать?

Его плечи чуть расслабились.

— Все в порядке. Мне двадцать восемь.

Я чуть не упала с дивана.

— Всего двадцать восемь?

— Вас это удивляет?

— Ну… да. Вы выглядите гораздо старше. Может, из-за того, что вы сидите в этом глубоком кресле скрестив ноги и даете отеческие советы.

— Вас беспокоит, что я молод?

— Не знаю.

— Вы не уверены?

Я задумалась.

— Нет, на самом деле все хорошо. У вас есть степень, и вы, конечно, высококвалифицированный специалист. Простите, что сказала, будто вы выглядите старым. Я не хотела вас оскорбить. Уверена, если бы я увидела вас на улице пинающим футбольный мяч, я бы восприняла вас по-другому.

Он вновь посмотрел в свой блокнот и что-то записал.

— Хотела бы я знать, что вы обо мне пишете, — сказала я.

— Ничего особенного. Я пишу, чтобы не забыть, о чем мы говорим на наших сессиях.

Я хмыкнула и смущенно отвела взгляд.

— Теперь мне стыдно.

— Почему же?

— Потому что я сказала, что вы в этом кресле похожи на отца. Я так и вижу диагноз: пациент отчаянно нуждается в фигуре отца. Так вы написали?

Он отложил ручку, вновь сцепил руки.

— Нет, Мелани, не так. Я лишь записал, что вы удивились, узнав мой возраст. Но давайте обсудим вот что, если вы не возражаете. Вы уже не в первый раз пытаетесь угадать, что я о вас думаю. Как будто хотите быть на шаг впереди меня.

— Может, я упустила свое призвание, — сказала я. — Может, мне следовало стать психотерапевтом, а не физиком.

Он не ответил, и я простонала:

— Господи, я такое клише. Мне нужна была фигура отца, я увидела фотографию дедушки и подумала, что хотела бы воскресить его из мертвых. Вот почему я занимаюсь исследованием.

— Остановитесь. — Доктор Робинсон поднял руку. — Так вы оставите меня без работы.

Я рассмеялась.

— Да уж. Может, я и правда упустила свое призвание.

— Вы так думаете?

Я покачала головой.

— Не знаю. Может, мне просто надо закончить начатое, получить степень, а потом все это переосмыслить. Мне всего двадцать четыре. Возможно, все идет как надо. Я могу разгадать тайну Бермудского треугольника, которая не давала мне покоя все детство и юность. То есть я в жизни не получила бы все эти стипендии, если бы не моя безумная страсть к науке. Благодаря ей я попала в программу для одаренных, где все преподаватели, знавшие о моей несчастной жизни, хотели помочь мне добиться успеха. Итак, я живу в Нью-Йорке и вот-вот получу докторскую степень в области физики элементарных частиц. Это впечатляет, правда? Мне было всего шестнадцать, когда я поступила в колледж. Я должна гордиться собой.

— Да, вы должны, — ответил он, и я увидела в его глазах искреннее уважение и восхищение. Я была совершенно потрясена. Раньше никто так на меня не смотрел.

Доктор Робинсон взглянул на часы.

— Наше время вышло, — сказал он извиняющимся тоном. — Я запишу, на чем мы остановились, и мы сможем продолжить на следующей неделе.

— Хорошо. — Я взяла сумочку, и он проводил меня до двери, где я ненадолго остановилась. — Я знаю, это всего лишь вторая наша сессия, но я чувствую, что терапия мне помогает. Я просто хочу, чтобы вы это знали. У меня появилась надежда, что я найду выход и закончу диссертацию.

— Я рад это слышать. Возможно, будущие пилоты, летающие с Бермудских островов, тоже будут вам благодарны.

Я спустилась по лестнице в приемную, взяла в фойе зонтик. Выходя из клиники, расположенной в красивом каменном особняке в Верхнем Вест-Сайде, я собиралась раскрыть зонт, но дождь уже закончился, и подернутые дымкой солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев, отражаясь в лужах. Блики слепили, и мне приходилось щуриться. Затем я подняла глаза и посмотрела на небо.

Было что-то невероятное в тумане, который плыл и искрился в лучах света после ливня. Он напомнил мне о серовато-белой дымке, описанной в отчете о полете, который я недавно изучала. Пилот рассказывал о длинных горизонтальных линиях в «электронном тумане», образующем вихрь, из которого самолет вылетел с невероятной скоростью. Пилот также упомянул ощущение невесомости в момент, когда он выходил из так называемого туннеля.

Я остановилась на тротуаре и задумалась об этом. Возможно ли, что эти облака состоят из заряженных частиц из геомагнитной бури? Могло ли это при определенных обстоятельствах вызвать гиперускорение и перегрузку, которых было бы достаточно, чтобы разбить самолет вдребезги? Или даже протолкнуть его через проходимую червоточину? Может быть, в другое измерение времени?

Воодушевленная, я ускорила шаг и пошла в сторону метро, чтобы вернуться в лабораторию.

Примечания

1

Отсылка к книге Лаймена Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз».

2

Психологический триллер Патриции Хайсмит.