Белый город. Территория тьмы

Дмитрий Вартанов (2024)

Постулат Макиавелли гласит, что мир — это передышка между войнами. О том же драматург Декурсель: «Мир — всего лишь сон войны». Виктор Цой выразил это состояние: «Между землёй и небом — война. Где бы ты ни был, Что б ты ни делал, Между землёй и небом — война». О вечной войне между Светом и тьмой роман «Белый город. Территория тьмы». В этой битве идёт борьба за души человеков. Каждый сам выбирает свой путь. Кто-то путь к Свету, оставаясь ЧЕЛОВЕКОМ, сохраняя душу живой. Тот, кто выбирает путь во тьму, неминуемо превращается в «члвк» — безгласную тварь, мёртвую душу. Кто ты? Человек, принявший Господа всем сердцем и душой, стремящийся к Свету и Вечности? Или «члвк», мёртвая душа, выбравшая тьму и тлен?..

«Я приглашаю вас в ад!».

Утром Дмитрий сквозь сон слышал, как Тося неторопливо хозяйничает на кухне. Хорошо было вот так лежать и сквозь дрёму осознавать, что бежать никуда не надо, неотложных дел нет, они отодвинуты на пару недель. Но запах ароматного кофе и бутербродов неумолимо зазывал на кухню. Дима встал и прошёл в ванную. Настроил воду на приятную теплоту и, глядя в зеркало, принялся чистить зубы. Идиллию общения с самим собой, пусть даже и несколько по-утреннему помятым, нарушила уже порядком надоевшая башка чёрного маньяка в шляпе. Судя по отражению в зеркале, он стоял позади и, прищурившись, курил. Смолить в тесной ванной, да ещё с раннего утра, до завтрака! Кощунственно и неприемлемо ни при каких обстоятельствах! Возмущению и негодованию Димы не было предела, и даже не от самого факта мистического вторжения в тесное пространство, а именно от этого смачного, беспардонного курения. Он повернулся, чтобы выразить свое недовольство… В ванной никого не было, но сигаретный дым остался. Радужное димановское настроение помахало ему рукой и скрылось в табачном облаке. Тем не менее, он повернулся к зеркалу и продолжил свой утренний моцион. Курящая голова появилась вновь.

— Не верти харей, как филин, члвк! — произнёс чёрный меченосец сквозь зубы, не вынимая сигареты. — Я не видел более глупых и назойливых особей твоего племени. Куда ни сунься, там ты со своим облезлым животным. Вечно шастаешь, даже по ночам, там, где тебя не ждут, где твоего духу и в помине не должно быть. Лезешь туда, где твоей жалкой душонке не место. Ты вторгся, и вторгся уже не раз, на чужую территорию; на территорию, где такие, как ты, теряют всё: не только свою никчемную жизнь, но и душу. Сдохнешь и сгинешь неминуемо и безвозвратно!

— Ты такими страстями пугаешь, аж, жуть, — Дима сплюнул зубную пасту и прополоскал рот. — За семь бед — один ответ…

Чёрный перебил его:

— Я тебя предупреждал, чтоб ты больше не приходил к Юлии. Тебе что, баб мало? У тебя гарем целый блондинок, брюнеток. На каждой улице по самке… Впрочем, тебе теперь вряд ли удастся шастать по этим блондинкам, брюнеткам и шатенкам. Влип ты по самые уши. И не поможет тебе никто, ни мощь Тамерлана твоего осетинского, ни интеллект друга твоего же очкастого. Из-за тебя и выкресту еврею конец. Я приглашаю вас в ад! До скорой встречи, придурок с кошкой. Сдохнешь, члвк…

Башка в шляпе пропала, но табачный смог остался. Дима посмотрел в зеркало и в очередной раз, опоздав с ответом чёрнопальтожнику, выдал в пустоту, правда, от души:

— Назойливый не я, а ты. Это твоё рыло в шляпе мне изрядно осточертело, и навонял сейчас ты со своим чертилой. С кем мне быть, кого любить, я сам решу. Кто хозяин твой, и кто ты, чёрный, я не знаю и знать не хочу. В ад приглашаешь? Если вы с бесом не плод нашего воображения, то, выходит, вы сами из преисподней. Там вам и место, погань нечеловеческая!

Дима произнёс эту тираду с чувством, вроде как даже полегчало. Он закончил водный моцион, открыл дверь и вышел. На пороге стоял заспанный Изя без очков, с творческим беспорядком на курчавой голове.

— С кем это ты разглагольствовал про преисподнюю? — удивлённо спросил дружбан. — Счастье вроде на кухне трапезничает. Фу, дымище какой! Ты же с ранья, да ещё натощак, не куришь…

— Извини, брат, так получилось, — Дима не стал напрягать друга тем фактом, что чёрные были здесь, в квартире.

— Я в шоке!

— Не ворчи, мой добрый очкарик, такое больше не повторится.

На кухне их ждал ароматный кофе, лёгкие бутерброды с незатейливым, но вкусным салатиком и Счастье, развалившееся на подоконнике. Дальше «по этапу» были шахматы из слоновой кости, привезённые несколько лет назад Димой из Тибета. Фигуры были расставлены и ждали «гроссмейстеров» за маленьким столиком у кресел — Тося была внимательна и предусмотрительна, как всегда. Первые две партии, несмотря на защиту «дяди Вени», были выиграны Диманом; в двух других первенствовал Изя, после того как отказался от защиты бакинского дяди, которую друг раскусил-таки.

Ближе к полудню у Изи плюмкнул телефон.

— Тётя Рая из Балакова, — сообщил добрый еврей и вслух зачитал сообщение от тётушки, живущей в соседнем городе: «Дорогой племянник, про те пять тысяч, что в прошлом месяце давала Илюше, я уже забыла. Жду тебя с бояркой и шиповником. У тебя есть! Привези, и побольше. Можешь приезжать со своим вечно насмешливым другом, только без его ужасного, обжористого кота-телёнка. Этот проглот в прошлый ваш приезд внаглую стащил из кастрюли с только что своренным борщом полтуши индюшатины, раскалённой индюшатины, и сожрал в один присест! А ещё загнал в будку соседского алабая Апачи. Бедолага потом неделю после вашего отъезда из неё не вылезал и напрочь отказывался от еды».

— Ну что, Диман, съездим на денёк к тётке? Уважим ягодой, она ей лечит сердце, нервы, соседей… Навестим, вернёмся и махнём в «Светлану».

— А куда я без Счастья? — Дима покачал головой.

— С ним, конечно. Индюшатину для него возьмём с собой.

— А с Апачи как быть? Белый знает про него, опять пойдёт в гости, проведать и права покачать.

— Разберёмся как-нибудь. Тётю Раю я беру на себя. Она хоть и ворчливая, но добрая и кошек любит. Правда, про твоего говорит, что он не кот вовсе, таких котов не бывает, мол, он из африканской саванны или джунглей, или вообще продукт генетических экспериментов инопланетян… Ладно, всё уладим, — заверил друга племянник тёти Раи и дал поручение:

— Братан, сходи на погреб, возьми два мешка с бояркой и шиповником, они подписаны. А я пока вещи соберу. Там тронемся. Езды-то сорок километров, к полднику будем в Балаково. Переночуем у тётки, голубцы её фирменные отведаем, утром домой и в «Светлану».

Дима накинул куртку, взял ключи от погреба и вышел из квартиры, насвистывая мелодию и слова от Виктора:

«Нам с тобой: голубых небес навес.

Нам с тобой: станет лес глухой стеной.

Нам с тобой: из заплёванных колодцев не пить.

План такой — нам с тобой…»

Замок на погребе, как всегда, «забычил», дав ключу сделать лишь один поворот, от второго напрочь отказался. Дима в очередной раз обругал заочно другана, не соизволившего заменить-таки замок, достал сигарету и закурил. От чертыханий, посылаемых в сторону друга, его отвлекли странные голоса и приглушённые крики, они доносились из заброшенного сарая в метрах десяти. Дима, проявив любопытство, подошёл к чёрному проёму и присмотрелся.

Трое мужиков, пыхтя, молча пытались овладеть женщиной. Двое насильников держали её за руки и голову, заткнув рот какой-то тряпкой. Третий, с приспущенными штанами и голой жопой, прилагал усилия, чтобы раздвинуть ей ноги. Жертва паскудников держалась стойко, почти как триста спартанцев, противостоявших несметным полчищам персидского царя Ксеркса. Но её, по всей видимости, ожидала та же печальная участь, что и мужественных греков.

— Что, мужчины, пыхтите? А можно и мне четвёртым? — обыденным голосом спросил Дима.

— Пошёл вон, козлина! — прошипел, не оборачиваясь, голожопый.

Диману уже давно было интересно послушать, как звенят человеческие яйца, да всё повода и случая не представлялось. А тут такая удача… в руки, точнее, в ноги. Как не воспользоваться? Просто грех. Шандарахнул берцем смачно, от всей души.

Зря наговаривают на мужские яйца: не звенят они, однако. По крайней мере, у этого точно не зазвенели, наверное, с браком. Однако голожопик взвыл так, что Диме стало даже стыдно за свой давний «интерес». Мужик, скуля и охая, уполз куда-то в угол. Двое других, отпустив женщину, угрюмо двинулись на любопытного «звонаря». Импровизировать Дмитрий не стал, от добра добра не ищут, и проверил на звонкость гениталии ближайшего. И эти, окаянные, не зазвенели, лишь глухо ойкнули изо рта скорчившейся жертвы. Третью похотливую особь хозяин безжалостных берц пожалел и просто кулаком пробил в солнечное сплетение, правда, жёстко и ещё для упокоения добавил в носяру.

— Отдохните, шайтаны.

Дмитрий подошёл к женщине. Она зажалась в угол и тряслась.

— Полицию вызываем? Если да, то мне придётся их ещё чуть приглушить.

— Уведите меня, пожалуйста, отсюда, — дрожащим голосом произнесла жертва скотов и судорожно вцепилась в его руку.

Они вышли из сарая. Женщине на вид было лет тридцать с небольшим, симпатичная. Дорогая одежда была разорвана и испачкана, губная помада размазана по лицу, тушь потекла.

— Ты где живёшь?

Она указала на подъезд ближайшего дома в сорока метрах от них.

— Знаешь их?

— Одного видела. Работает охранником в детском саду… Я шла мимо, они схватили меня и затащили сюда. Я вырывалась, кричала… Никого вокруг. Если бы не вы…

— Ты хочешь их вот так отпустить? Безнаказанными?..

— Эти шайтаны, как вы их назвали, безнаказанными не останутся. Муж их найдёт и накажет.

— А кто у нас муж?

— В банке коммерческий директор.

— Почти волшебник, тогда понятно. Я тебя сейчас провожу, только возьму кое-что на погребе.

Замок понял, что с Диманом в данный момент лучше не связываться и с готовностью открылся. Проводив женщину, спаситель-«звонарь» отправился с мешками целебных ягод к семье Азриленко. Изя встретил его на пороге.

Конец ознакомительного фрагмента.