Белый город. Территория тьмы

Дмитрий Вартанов (2024)

Постулат Макиавелли гласит, что мир — это передышка между войнами. О том же драматург Декурсель: «Мир — всего лишь сон войны». Виктор Цой выразил это состояние: «Между землёй и небом — война. Где бы ты ни был, Что б ты ни делал, Между землёй и небом — война». О вечной войне между Светом и тьмой роман «Белый город. Территория тьмы». В этой битве идёт борьба за души человеков. Каждый сам выбирает свой путь. Кто-то путь к Свету, оставаясь ЧЕЛОВЕКОМ, сохраняя душу живой. Тот, кто выбирает путь во тьму, неминуемо превращается в «члвк» — безгласную тварь, мёртвую душу. Кто ты? Человек, принявший Господа всем сердцем и душой, стремящийся к Свету и Вечности? Или «члвк», мёртвая душа, выбравшая тьму и тлен?..

Почём нынче «дверь» в смерть?..

Бабуля была старенькая, вежливая и очень тихая.

— Ты ведь Изя Львович, сынок? — сразу с покосившегося крыльца спросила она. — Мне добрые люди посоветовали к тебе обратиться, дали телефон, сказали, что поможешь. Вот я и позвонила…

— Нет, меня Дмитрием с рождения нарекли, но я от Изи Львовича. Собирайся, мать, в морг поедем. Документы на покойную сестру собрала?

— Всё собрала, была уже с ними в этом морге. Но сестру мою мне не отдают, говорят, что надо платить за иксперта какого-то, за хранение тела, за холодильник, за грим, маньюкюр какой-то, ещё за что-то, я уж и не помню. У меня с собой было пять с половиной тысяч, пенсию должны принести девятнадцать тысяч…

— А сколько в морге хотят?

— Девяносто тысяч рублей, вот квитанцию дали, — бабуля дрожащей рукой протянула измятый клочок бумаги без печати и подписи, с корявыми цифрами, написанными от руки.

— Хорошо, хоть не долларов. Мать, одевайся, бери документы, пойдём, такси ждёт.

— Сынок, так, чай, и тебе надо платить?

— Мне уже всё оплачено, бабуль, одевайся быстрее…

Серое здание морга встретило их отчуждённо и не очень-то живо. Входная дверь с тугим скрипом нехотя пропустила Диму с бабулькой внутрь. За маленькой деревянной перегородкой сидел здоровенный рыжий мужичище с лицом породистого бульдога. Стараясь быть максимально вежливым, Дима попросил пояснить перечень услуг, оказанных покойной, показать прейскурант цен, заявление от бабушки на оказание услуг; он также поведал о бабушкиной пенсии, её одиночестве. И в конце пожелал увидеть более официальный документ по оплате, нежели та намалёванная бумажка, что дали сестре умершей. На что бульдог сквозь зубы коротко процедил:

— Ей всё сказали, всё отдали. Ты кто такой? Тебе чё надо?

Дима мирно перегнулся через стойку, столь же мирно взял бульдожью харю за нос, взял жёстко… ну, очень жёстко. Пёсо-человек, начиная свирепеть, стал дёргаться и попытался оторвать пальцы Димана от того, что было носом, но быстро превращалось в картошку. Однако тиски ещё более сжались так, что глаза амбала покраснели, из них ручьём потекли слёзы.

— У Анатолия Ивановича спросите, — гнусаво простонала жертва Диминых пальцев.

— Сам зови.

— Анатолий Иванович, к вам тут пришли, — из последних сил выдавил бедолага.

Вышло маленькое, в очках, в жилеточке, с жёлтым галстуком, с кругленьким брюшком существо. Дима нежно отпустил нос притихшего бульдога.

— Ну, козлина, держись, — прохрипел рыжий боров, свирепея на глазах, как израненный испанский бык на корриде, и стал пробираться к Диману.

— Боря, сядь и не рыпайся! — сухо бросил человечек в жёлтом галстуке, но этого хватило, чтобы огромный Борька, как боров в хлеву, тут же послушно сел и притих мышью, опустив крупную башку с низким, покатым лбом.

— Что вам угодно, господа? — Анатолий Иванович был сама любезность.

— Ваша контора со всех так дерёт? — Дима продолжал оставаться вежливым.

— То есть, молодой человек? Я не совсем понял ваш вопрос.

— За какие такие услуги вы хотите взять с одинокой, бедной старушки столько деньжищ?

Анатолий Иванович понимающе посмотрел и задушевным голосом ответил:

— Молодой человек, все услуги, оказываемые нашей богоугодной организацией, платные. Капитализм, знаете ли, но с человеческим лицом, — добрый толстячок прищурился и вплотную придвинулся к Диману. — Вам, по-видимому, ещё не приходилось к нам обращаться. Но сдаётся мне, что я вас где-то видел. Да, да, теперь припоминаю, память у меня шедевральная. А ведь вы работаете в нашей сфере, и мы с вами в некотором роде коллеги, я бы даже сказал, «братья по оружию». Вы напарник очень приятного молодого человека в очках с круглой оправой. Зовут его Изя Львович. И фамилия у него удивительная, можно сказать, ветхозаветная, Азриленко. Мы несколько раз решали с ним некоторые проблемки, большей частью мои. Он настоящий финансовый гений, ну а компьютером владеет, словно Рихтер пианино. Я ему премного благодарен. В отличие от вас он никогда никого не хватал за нос, наидобрейшее существо.

— Кому, как не нам, вам и мне, знать, какая у нас наисложнейшая, не всегда благодарная работа. Провожать людей в их последний путь, это наш почётный долг, доверенный нам согражданами. Огромная ответственность лежит на наших с вами плечах. И при всём нашем желании, даже самом гуманном и сердечном, мы не можем быть полными альтруистами. Нас, в конце концов, просто не поймут, если мы станем всех просто так, без денег закапывать в землю. Ведь не мусор же выбрасываем, сейчас и за его утилизацию бешеные бабки приходится платить. Любая дверь, будь то деревянная, будь то металлическая, стоит некоторую сумму денег. А дверь в мир иной нетленна и потому, соответственно, стоит несколько дороже. Такая дверь, словно раритет для каждого из нас. У каждого должна быть своя, индивидуальная, эксклюзивная… Но мы не знакомы, мой дерзкий и ищущий справедливости друг. Не про таких ли, как вы написано: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»? Меня зовут Анатолий Иванович, а вас?

— Дмитрий, — нехотя ответил Дима.

От скользкой, слащавой речи толстенького хозяина морга ему стало казаться, что стены, пол конторы, да всё вокруг такое же склизкое и липкое. Он попытался отстраниться от лизуна в жёлтом галстуке, но тот не только не отлип, но, привстав на цыпочки, приблизился к самому уху Димана и задушевно продолжил:

— Очень, очень приятно, Дмитрий. Я надеюсь, что наша встреча не последняя. И, конечно же, как коллеги, как собратья по духу, мы с вами найдём общий язык. Бабулю покойную я отдам вам бесплатно, по-свойски, даже по-братски, так сказать. Более того, мои черти… в смысле люди доставят её туда, куда вы скажете. Так куда прикажете тело?..

— В Кремль, к мавзолею… на кладбище с северной стороны, где четвёртый участок, к двенадцати дня.

— Шутник вы, Дмитрий батькович, шутник и балагур, однако. Будет исполнено, с северной, так с северной, в полдень — это хорошо, это символично. Боря, завтра возьми трёх чертей, в смысле человек и сделай всё, как надо, а сейчас иди, иди.

Бульдоборя встал и, косясь на Димана, тяжёлой поступью пошёл к выходу.

— И про нос, Боря, забудь! Если на тебя поступят жалобы, то пеняй на себя! — Анатолий Иванович вновь приобнял Диму и пропел:

— Ну-с, милостивый государь, по чайку ударим, есть и покрепче снадобье и закусочка соответствующая к нему, бабуле вашей горячее молочко подадим с печенькой, сдобненькой и мягенькой…

— Спасибо, пойдем мы, дела, — сухо ответил Дима.

— Может быть, у вас есть вопросы или пожелания? — не унимался толстячок-морговичок. — Не стесняйтесь, говорите, мы всё исполним и учтём.

— Вопросов нет, а пожелание есть: займите Борю чем-то более общественно полезным. Такие кадры пропадают, обидно за Родину…

— Учтём, учтём, — Анатолий Иванович проводил Диму со старушкой до самых дверей. — Всего вам самого наилучшего, милейший Дмитрий, горячий привет от меня вашему другу Изе Львовичу Азриленко, гению, гению бизнес идей. Сегодня мы вам, завтра вы нам, чем чёрт не шутит. Мир тесен, на друзьях и братстве нашем только и держится…

Дмитрий отвёз старушку домой, та заторопилась, стала накрывать на стол нехитрый обед.

— Мать, не суетись, я тороплюсь. Завтра мы с Изей Львовичем за тобой заедем к половине двенадцатого, будь готова.

— А могилку-то как, сынок, кто ж копать будет? У меня ведь никого нет, — запричитала бабуля.

— Завтра всё будет. Похороним твою сестру по-людски, как положено, оградку поставим, облагородим, — Дима взял её руку и вложил конверт с деньгами, взятыми в морг. — А вот это, матушка, тебе передал Красный крест.

— Сынок, какой крест-то? У меня ведь и креста на могилку нет… А деньги за что даёшь? Мне ни дать, ни продать нечего. Пять курочек да петушок только…

Диман поцеловал старую в голову и пошёл к двери, у входа громко повторил:

— К половине двенадцатого мы за тобой заедем.