Перекрёстки, духи и руны

Дмитрий Венгер, 2019

В тугой узел магии и причинно-следственных связей стягиваются судьбы: Юлии молодой и одинокой девушки тоскующей по своим умершим близким, маньяка Марка решившего стать "настоящим мужчиной" пройдя путём жестоких убийств, Семёна осознанного сновидца путешествующего тропами своих и чужих снов и Ирины тщетно пытающийся побороть "родовое проклятие". И хотя у каждого из них свой жизненный путь, пройдя сквозь " магический узел" никто из них не останется прежним…

Дым и пепел

Помните нас. Ибо мы тоже

Жили, любили и смеялись…

Аврелий Августин «Исповедь»

Вы прибыли в лагерь, из которого выход только один — через трубу крематория.

Слова начальника лагеря Освенцим

Первая мировая война, отгрохотав далекими раскатами грома, не коснулась Адриана и цыган табора, но у фламандца была своя война, и куда более важная для него, он сражался, защищая свою землю, граница которой проходила там, где останавливался, раскинув свои пестрые шатры, табор. Мириам обучила его многому, и ее уроки не пропали понапрасну. Адриан защищал табор, причем под особой опекой была Тшилаба, эта сильная девушка с грустными глазами. Она напоминала ему мать, какой была в молодости, и перед которой, он был непростительно виноват, обрекая на кончину в одиночестве и не проводив в последний путь, даже будучи духом. Поначалу шувани табора относилась к нему с долей холодного безразличия, но, когда он начал везде сопровождать и оберегать ее, привнося в ее жизнь долю своего опыта, сменила «прохладу» на ответное тепло. Зачастую решая сложные вопросы с местными, там, где останавливался табор, она, чувствуя за своей спиной его широкую грудь, вела себя гораздо увереннее, положительного эффекта добавляло наличие у Адриана необходимого опыта, который теперь был доступен и Тшилабе, что в ее молодые годы было немаловажным. Чутье фламандца к засадам и ловушкам, его умением вербовать людей и склонять на свою сторону власть имущих давали Тшилабе необходимые навыки, сделав ее куда более предприимчивой и дальновидной, улучшилось и ее здоровье, за которым теперь также следил фламандец. Забота о шувани была не единственным, что входило в деятельность Адриана, защита табора всегда была основной задачей, и в ней он тоже добился многого, став правой рукой Мириам, а иногда, когда она была занята лечением или участием в каком-то сложном обряде, заменял ее. Раздобыв в одном из боев оружие, представляющее собой шило или скорее заточку с рукояткой как у кинжала, он не пренебрегал случаем применить его, вонзая лезвие в тела врагов, он снискал себе в мире духов славу опасного противника. Присматривал он и за Корундом, демон жил в небольшом сундуке, что-то среднее между шкатулкой и ларцом, и был похож на маленького черноволосого цыганенка, если бы не темный серный дымок, окутывающий его тело, и четыре огненных красных глаза, в которых всегда плескалась злоба: впрочем, иногда, она имела обыкновение накапливаться и подниматься как вода в колодце, после паводка, и в такие дни исходящий от него запах тухлятины был по-особенному безжалостно смердящим. И хотя о его существовании в таборе знали только «посвященные», Адриану нравилось там, нравилось чувствовать себя членом этой большой и шумной семьи. Наслаждаться ароматами хабе рома⁴⁵ или хабе мелало⁴⁶ с только что испекшимся бокморо⁴⁷, слушать звон бубна, дробящего тишину ночи, и утопать в волшебной атмосфере сладких и буйных праздничных цыганских вечеров, когда лоскутное шитье разукрашенных красками нарядов начинает колоситься и играть под звуки гитар на малиновых лентах. Затем, когда фимиам горячих похвал стихал, и костры горбатых дворов затихали, тускнея, можно было услышать сладкий шепот в лампадном сиянии шатров. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается, вопреки неистребимой человеческой вере в утопию. Духи, увы не все могущи, и не все трудности можно обойти или обмануть, изменив ткань будущего, они знают не понаслышке и принимают это. Есть сложные времена, которые иногда все же нужно прожить, уплатив дань жертвой, в такие времена сильные, стиснув зубы, молчат, слабые жалуются, прогибаются и умирают, так и не выторговав у Фортуны свое, лишь им ведомое счастье, впрочем, есть еще и третьи, про которых фортуна просто забыла.

Двадцать первого сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года в Берлине прошла встреча начальника Главного управления имперской безопасности Райнхарда Гейдриха с представителями Полиции безопасности (Зипо) и Службы безопасности (СД). После победы Германии, гарантированной вторжением в Польшу, он намеревался депортировать тридцать тысяч немецких и австрийских цыган из Великого германского рейха в Генерал-губернаторство (эта часть оккупированной немцами Польши не была аннексирована непосредственно Германией). Генерал-губернатор Ганс Франк, главный представитель гражданских оккупационных властей в Генерал-губернаторстве, расстроил этот план, отказавшись принять большое количество цыган и евреев в Генерал-губернаторство весной тысяча девятьсот сорокового года. Однако германские власти все-таки депортировали некоторое количество цыган из Великого германского рейха в оккупированную Польшу с тысяча девятьсот сорокового по сорок первый годы. В мае тысяча девятьсот сорокового года эсэсовцы и полицейские депортировали приблизительно две тысячи пятьсот цыган, в основном жителей Гамбурга и Бремена, в Люблянский округ Генерал-губернаторства. Эсэсовские и полицейские власти отправляли их в лагеря принудительного труда. Условия, в которых им приходилось жить и работать, оказались для многих из них смертельными. Судьба выживших неизвестна⁴⁸. Так начался параимос — геноцид цыган.

Отношение к происходящему у самих цыган, до которых доходили эти известия, было неоднозначным: кто-то брался за оружие, кто-то, собирая своих, старался уйти от немцев как можно дальше или просто спрятаться, кто-то не верил, считая это все выдумками и слухами. Табор Тшилабы, проведя собрание, начал готовиться к отходу, хотя они находились на территории Франции и им пока ничего не угрожало; все понимали, что так будет не всегда, копилась провизия, деньги, наводились справки о состоянии дорог, постов полиции. Звучал и самый главный вопрос. Куда бежать?

Франция объявила войну Германии третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года, однако активных боевых действий вести не стала (так называемая Странная война). Единственной попыткой повлиять на ход войны стала Саарская⁴⁹ наступательная операция, а десятого мая тысяча девятьсот тридцать девятого года немецкие войска перешли границу Нидерландов и Бельгии. В тот же день французские войска вошли в Бельгию. Непосредственно на германо-французской границе боевых действий не велось. Первое боевое столкновение немецких и французских войск произошло тринадцатого мая в Бельгии. В тот же день немецкие войска пересекли бельгийско-французскую границу. Двадцать пятого мая главнокомандующий французскими вооруженными силами генерал Вейган заявил на заседании правительства, что надо просить немцев о принятии капитуляции. Восьмого июня немецкие войска достигли реки Сены. Десятого июня правительство Франции переехало из Парижа в район Орлеана. Париж был официально объявлен открытым городом. Утром четырнадцатого июня немецкие войска вступили в Париж. Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорокового года Франция капитулировала перед Германией.

Адриан встретил эту новость достаточно спокойно, многое из его человеческих привязанностей уже перегорело к тому времени, единственное, что его заботило, это судьба цыган табора.

Лейла наследная шувани, которой Тшилаба, должна была передать свою силу, давно жила мечтой дать табору настоящий дом, который бы стоял на их земле. Внешне похожая на тонкий, хрупкий цветок или звучание флейты, всегда улыбающаяся, она производила впечатление человека слабого, легкого, однако это поспешное мнение многих было обманчиво, Лейла обладала силой, не такой, конечно, как у Тшилабы, но достаточной, чтобы позаботиться о судьбе табора. Вместе они решили провести ритуал и узнать то место, где цыганам можно было спокойно осесть. Но, несмотря на их обоюдные усилия и помощь духов в лице Миро и Мириам, у них ничего не получилось, сказывался как страх, ядовитым туманом текший по территории оккупированной Франции, так и груз ответственности за возможную ошибку в выборе неверного направления. Шувани потеряла сон, с мучительной дрожью в руках она пыталась повторить ритуал, но все было тщетно. Адриан был не в силах ей помочь, и заботился, как и прежде, лишь о ее здоровье и защите, впрочем, теперь это было делать гораздо проще. Их маленькое сообщество незримых людей, перестало быть таким уж маленьким. Вначале, еще задолго до начала войны, появился Джура,⁵⁰ вор и кулачный боец многих таверн, где он успел отметиться при жизни, неоднократно подставляя табор, который был вынужден решать его проблемы, Тшилаба даже хотела выгнать его, но не успела. Получив тяжелое ножевое ранение, Джура попросил Тшилабу дать ему разрешение после смерти остаться с ними и уплатить свой долг защитой табора. Потом появились бесы, никто не помнил, как это произошло, то ли Тшилаба провела какой-то обряд, то ли они сами изъявили желание помочь, не за бесплатно, конечно, но, так или иначе, они встали на защиту табора, существенно усилив безопасность цыган. Третьим соратником незримых защитников ромалов стал демон Ур, чья функция защиты была финансовой. Маленький, пузатый, со свисающими, лоснящимися от сала боками и затекшими жиром глазами, он больше напоминал инкуба⁵¹, чем воина, но с его появлением дела цыган пошли в гору: покупались лошади, обозы, золото цыганских украшений. Однако через некоторое время Адриан все же начал чувствовать угрозу, нависшую над табором, — тьма, отчаяние и боль ширились в его сознании грозовыми тучами слез, ту же опасность ощутил и Миро, вдвоем они убедили Тшилабу повторить ритуал, но с оговоркой разрешить им войти в ее тело и провести церемонию без ее, как такового, участия. И шувани согласилась. Сквозь туман и людскую боль, переполнявшие тогда землю, что была вспахана котлованами снарядов и горами братских могил, через все эти ужасающие картины искореженных судеб и людских останков они увидели острова, далекие острова, на которых звучала итальянская речь. Италия не сотрудничала в депортации евреев, как в самой Италии, так и в итальянских зонах оккупации во Франции, Греции и Югославии. Поскольку эта страна была полноценным европейским союзником Германии, она могла сопротивляться давлению в вопросе уничтожения евреев, а отдельные силы в Италии защищали евреев от преследований. Цыгане в Италии и на контролируемых ею территориях также были защищены от депортации. Худшим антицыганским действием, на которое пошло итальянское правительство, было изгнание представителей этой группы на Сардинию и подконтрольные ей острова Адриатики. Итальянские оккупационные войска также защищали цыган от преследования со стороны немцев или местных жителей. Убийства евреев и цыган имели место после капитуляции Италии в тысяча девятьсот сорок третьем году, когда немецкие войска оккупировали север и центр страны. Численность жертв среди цыган в Италии по итогам войны была заметно меньше, чем в других странах Европы. Допустимо предположить, что изгнание цыган на острова, которое имело место перед событиями, описанными выше, сработало в их пользу, ведь они сразу оказались вне зоны немецкого контроля. Тшилаба была вне себя от счастья, наконец-то у них появился шанс, и табор начал спешно готовиться к отходу, но с опозданием: днем в лагерь цыган вошли немцы. Это было настоящая неожиданность: держать в руках птицу счастья и увидеть на пороге старуху с косой. Моросил мелкий дождь, бледное унылое небо нависало над табором свежим саваном предстоящей скорби. Немцы, войдя в лагерь, улыбались самодовольной улыбкой кота, нашедшего неглубокую мышиную норку, их интересовали не только документы, которые Тшилаба тотчас им протянула, их интересовали шатры цыган, лошади, цыганские женщины, они даже не пытались скрыть своего интереса, поддевая автоматами подолы их платьев и приподнимая жакеты, и весело смеялись агрессивно-напуганной реакции девушек. Особенно им приглянулась своей хрупкой, неземной красотой Лейла, лицо которой было перекошено от волнения, хотя держалась она спокойно. Унтерштурмфюрер⁵², изучив документы, чуть улыбнулся, вернее, улыбнулись его губы, а глаза остались бесстрастными и внимательными, а у Тшилабы сжалось сердце и рухнуло вниз. Немец, заметив ее трепет, по-садистски подкупающе улыбнулся, видимо, решив по играть с чувством страха, насытившим воздух. Тшилаба, взяв себя в руки, послала ему твердый взгляд, словно за ее спиной стоял целый бронетанковый взвод. Мириам с невообразимой скоростью меняла стечение обстоятельств этой встречи, одновременно начали действовать и бесы, не особо дисциплинированные, они заинтересовались немцами сразу, видимо, решив поиграть с ними в какую-то свою игру, которая вряд ли понравилась бы последним, но этого было мало, и тут Адриан заметил, как вдруг нескладно, не ко времени с глубоким облегчением вздохнула и выдохнула полной грудью Тшилаба, опустив глаза. Не сразу поняв, что произошло, Адриан машинально повернулся в сторону шатра шувани, незримые цепи, дрогнув, порвались, и Корунд вылетел из ларца, демон был в исступлении от охватившей его ярости и жажды утолить, наконец, голод. Подлетев к унтерштурмфюреру, он вошел в его тело, немец закашлялся, ему вдруг стало настолько жутко, что мысли о цыганских проклятьях сами собой возникли в его мозгу. Демон, выдрав у него кусок энергии, летел дальше, облетая всех вторгшихся на территорию табора немцев, он метил их, запахло гарью. Лейтенант, откашлявшись, думал только об одном, как бы, не теряя лица, покинуть табор, живот скрутил тугой спазм готового вырваться раньше времени завтрака. Собравшись с духом, он решил обернуться и сказать солдатам, что они уходят, сказать это с достоинством и по прихоти офицера, отдающего команды, но никого обманывать не пришлось, он увидел перепуганных солдат с трясущимися поджилками; мысли о цыганках напрочь вышиб из их голов привкус тухлятины во рту и явственное ощущение скорой смерти. Немец быстро изобразил какой-то жест, видимо, означающий отход, который те кинулись с фанатизмом выполнять.

— Он их всех пометил, — сказал висящий в воздухе рядом с Адрианом Миро. Редкие из них доживут до конца недели. Корунд любит горелое мясо. Адриан кивнул, теперь им предстояло не уходить, а бежать отсюда, за что ромалы и принялись, сворачивая шатры, запрягая коней, кто-то побежал звать мужчин, которые ушли в город. Меньше, чем через час, все было готово. И тут Тшилаба сделала то, отчего Адриану и остальным стало не по себе, она подошла к Лейле, обняла ее, крепко прижав к себе, и что-то шепнула, та стояла в позе пораженного ударом человека и, медленно повернув голову к Тшилабе, спросила:

— Почему сейчас?

— Так нужно, — ответила теперь уже бывшая шувани. Ты сильная, принять сможешь, не заболеешь.

— Она передала Лейле силу шувани, — прошептала Мириам, в явном шоке от произошедшего. Только Миро нисколько не удивился. Потом Адриан, конечно, вспомнит этот его взгляд естественного хода вещей, но на тот момент он был шокирован не меньше остальных, если такое слово, конечно, применимо к духам.

Сквозь щели и прорехи фургонного полога, сочился промозглый октябрьский ветер. Они не останавливались ни на ночлег, ни на привал, и мчались так быстро, что если бы в пути что-нибудь не случилось, то это было бы неслыханное везение. Адриан чувствовал беспокойство и надвигающуюся беду, оно было явным, четким и этот холодок тянулся за ними, несмотря на скорость, с которой они ехали. Где-то вдали появились фары машин. Ромалы, предусмотрительно пересекая главные дороги, каждый раз ныряли в проселочные, и теперь, оказавшись почти рядом с Италией, повторили это снова. Обозы проскочили друг за другом, сдвигая придорожный камень, на который и наскочил фургон Тшилабы, едва не перевернувшись, и правое переднее колесо, слетев с оси, покатилось в придорожные заросли. Не заметив отставшего обоза, цыгане продолжили путь. Машины приближались, их огни несли беспокойство, угрозу разделительной черты, прочерка, что вычеркивает имена живых, внося их в списки мертвых или пропавших без вести. Маленький цыганенок, сидевший на вожжах, внук Тшилабы, испуганно смотрел на покосившийся фургон и укатившееся в сторону колесо.

—

Чаворо

⁵³

, забирай гнедого и скачи отсюда! — закричала бывшая шувани, решительно снимая с коня упряжь. Цыганенок посмотрел на нее с непониманием. — Я сказала, уходи! Оставь нам одру

⁵⁴

и уходи.

— Но мами⁵⁵! — безвольно воскликнул он.

— Я сказала, пошел прочь! Иначе прокляну! — добавила она, уже начиная нервничать и сердиться. Огни машин уже показались из-за холма. Беги, чавораалэ⁵⁶! А то пропадешь!

Цыганенок побежал, уже на ходу вскочив на коня, в его глазах стояли слезы. Из фургона Тшилабы, нахмурив кустистые брови, спустился Баро.

— Помоги мне, — быстро сказала Тшилаба. Надо перегородить проселочную дорогу. Ни слова не сказав, он взял под узды коня, разворачивая фургон. Тамара, двоюродная сестра Тшилабы, тоже вылезла из фургона, стараясь помочь.

— Миро дэвэл⁵⁷! (Что ж теперь будет?) — испуганно спросила она.

— Ничего, — грустно улыбнулась Тшилаба.

Адриан пытался обмануть исход предстоящей встречи, но у него ничего не получалось, словно проклятый фургон договорился с судьбой сломаться именно на этой дороге винограда и фруктов, а никак не дальше, где до Италии можно было дойти пешком.

Машины остановились возле фургона цыган. Сидевший в кюбельвагене⁵⁸ унтерштурмфюрер ухмыльнулся, как тот немец, что зашел в табор, неуловимое сходство холодных глаз и презрительной улыбки, одним уголком губ.

— А где же ваша вторая лошадь? — риторически спросил он.

Их погрузили в вагоны, в которых людей было столько, сколько «сельди в бочке», видимо, немцы рассчитывали «засолить» по максимуму, что называется, «от и до», от мала до велика. Сесть и, уж тем более, лечь было нельзя. Ехали долго, несколько дней, периодически останавливаясь из-за диверсий партизан. Не в силах терпеть, люди справляли нужду под себя, где-то всю дорогу плакали дети. Адриан разрывался, пытаясь позаботиться как о Тшилабе, так и о Баро с Тамарой, но это было сложно, почти невозможно. Для Тшилабы ему удалось сделать небольшую щель в креплении вагонных дверей, куда задувал свежий ветер, и старая женщина регулярно к ней припадала, стараясь испить свежего воздуха. Баро держался стойко, хотя и ему не хватало воздуха. Тамару спасти не удалось, она не доехала, и когда поезд прибыл на место своего назначения, ее тело выкинули возле путей, мараться немцы не захотели, за них это сделали другие, увидев цыганское золото на руках и ушах. Адриан, конечно, не спустил этого им с рук, воздав за каждый грамм будущими слезами, но для Тамары это было уже не важно.

Освенцим. Тысяча девятьсот сороковой год, двадцать седьмое апреля — распоряжение рейхсфюрера СС Гиммлера о создании концлагеря в окрестности польского города Освенцим (Аушвиц).

Тысяча девятьсот сороковой год, двадцатое мая — закладка лагеря по приказу Гиммлера на базе казарм польской армии. Первые узники появились в Освенциме четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года из тюрьмы в Тарнуве, но перед этим из Заксенхаузена доставили тридцать немецких узников, которые были уголовниками. Первым начальником лагеря стал Рудольф Хесс.

Тысяча девятьсот сорок первый год, июль — в Аушвиц были доставлены и уничтожены первые советские военнопленные из числа политработников и командиров Красной Армии.

Тысяча девятьсот сорок первый год, август — рейхсфюрер СС Гиммлер приказывает коменданту Рудольфу Хессу подготовить лагерь для массового уничтожения европейских евреев и разработать соответствующие методы умерщвления.

Вонючих, грязных, потерянных теперь уже для всех людей гнали к воротам. «Arbeit macht frei», что в переводе означает «Труд делает свободным», — гласила надпись при входе, создавая при этом тщетную надежду у каждого узника. На пути к фильтрационному пункту они увидели, как в траншее горят человеческие тела вперемешку с крупными березовыми поленьями⁵⁹. От этого места шли такие безысходность, боль и отчаяние, что Тшилаба расплакалась, она рыдала навзрыд, упираясь рукой в сетчатую ограду коридора, ведущего узников дальше.

«Вы не люди! Не люди!» — кричали в ее голове души умерших здесь людей.

Ее заливала их боль, их предсмертные муки. Адриан вмешался, сделав усилие, он закрыл ее канал с тонким миром, который еще остался у когда-то сильной шувани, словно отключил звук, после чего стал ее успокаивать, насколько это позволяла обстановка, выравнивая дыхание и замедляя пульс.

Возле одного из длинных безликих зданий их остановили и раздели догола, обнаженные люди прикрывая себя испуганно смотрели на охранников и остервенело лающих собак, что рвались с поводков. Потом их отвели в душевую, где лился сначала кипяток, потом ледяная вода, снова кипяток, — немцы это называли селекцией. Затем на стенах замигали лампочки, пол под ними начал медленно раздвигаться, и они увидели, что стоят на печи. В другом помещении, было огромное количество полок как в бане, заперев там людей, немцы пустили пар, люди стараясь подняться как можно выше падали вниз, но пар продолжал идти. Дальше был двор, Адриан, усиленно заботящийся о Тшилабе, присматривал и за Баро, тот стоял чуть дальше и с трудом держался на ногах. Позже оставшимся в живых велели выбрать из кучи платьев, сшитых из лоскутов, себе одежду и выдали гольцшуе — деревянные башмаки. Затем отвели снова в баню, где стоящим по колено в воде людям накалывали их номера поверх написанных карандашом цифр. Выдав другую полосатую одежду, пахнущую плесенью и тленом, их погнали к баракам.

Только цыгане жили в бараках семьями и после тысяча девятьсот сорок третьего года некоторые еврейские семьи, остальных разлучали, и зачастую навсегда. Тшилаба попала в обычный барак, Адриан, конечно, потом перевел ее в цыганский барак, когда там освободилось место. Черствость и жестокость словосочетания «освободилось место» соответствовали жизни в лагере, смерти, многие моральные устои, отжив свое, умирали, уступая место устоям «выжить любой ценой».

В обычных бараках негласными хозяйками, блоковыми были польки, отличавшиеся особой жестокостью, но Тшилабу это почти не волновало, она замкнулась в себе, сжалась в кокон беззащитной отстраненности. Многие люди, оказавшись перед угрозой собственной смерти, перестают быть людьми, а некоторые даже становятся жадными до мяса человеческих нервов псами, таких Адриан быстро отвадил, вернув их зло против них самих, он создал вокруг Тшилабы оазис покоя, перенаправив человеческую желчь в сторону бесчеловечности этого места. Позаботился он и о матрасе, на котором спали узники, на одном матрасе спало по четыре человека, немцы называли такое расположение валетом попарно, оказавшиеся в лагере французы дали такому способу более гастрономическое название «спать сардинами», но со стороны Тшилабы солома в матрасе всегда была мягче.

Каждый день начинался с проверки, которая назвалась апель и проходила на апельплац, потом узникам давали сладкий чай и отправляли на работы, которые длились с шести утра до шести вечера. Работы были разными, начиная с бомбокомандо — команды узников, которая откапывала бомбы, они погибали каждый день, и их останки даже не пытались собрать; борделя или пуфа, где принудительной проституцией занималось около двухсот узниц самых разных национальностей, были среди них и пуф-мамы — профессиональные проститутки; кибелькоманда занималась развозом кибеля — бочки с баландой; небесная команда подбирала трупы и везла их на мор-экспрессе — тележке для перевозки трупов в крематорий; также узников возили на каторжные работы за пределы лагеря. Тшилаба оказалась в числе людей, которые работали в канаде⁶⁰, разбирая и сортируя вещи узников. Дни за днями уходили в бесконечность, молчаливый и хмурый Баро, с которым периодически виделась Тшилаба, держался стойко, хотя приклады и палки часто гуляли по его спине, но когда их глаза встречались, они выражали друг другу все тепло, сострадание и нежность, что еще сохранилась в их сердцах, душах и памяти о прошлом.

Известие о том, что Баро попал к Йозефу Менгеле⁶¹, «Ангелу смерти», едва не убило ее, сердце стучало с такой болью и невосполнимостью утраты, что она чуть не задохнулась от горя. Адриан присматривал за Баро как мог, но он был не всесилен, единственное, что он успел напоследок — это послал старику легкую и быструю смерть, чем и успокоил Тшилабу, сказав:

— Он ушел легко, легко, легко…

Она еще долго плакала, вспоминая его лицо и ту последнюю связь с домом и родным табором, которую оно олицетворяло. Забота о бывшей шувани стала единственной целью Адриана. Научившись материализовывать некоторые предметы, он стал часто подкладывать ей маленькие сочные зеленые яблочки, она, улыбаясь уголками губ всегда благодарила его, иногда вслух, иногда мысленно, и эти «спасибо» стали самыми дорогими для Адриана словами. Несмотря на нечеловеческие условия жизни в лагере, там все же встречалась любовь, любовь за колючей проволокой, бескорыстная любовь, и выражалась она не цветами как на воле, а кубиками маргарина. В обычный рацион заключенных входил маргарин, и это лакомство — кусок хлеба с маргарином, контрабандой мужчины несли женщинам, чтобы добиться их расположения. Тшилаба тоже получила такой символ «бескорыстной любви» от одного старого цыгана, который узнал ее, когда спустя четыре месяца, она оказалась в цыганских бараках. Он был истощен страданием, такое можно увидеть у раненой собаки или больной лошади. Подойдя к ней в бараке, он сел рядом, она вспомнила его, свою старую любовь тех далеких времен, когда были живы ее родители, а мир не казался таким грубым и мрачным. — Драгомир⁶²? — спросила она, дотронувшись до его лица.

— Да, — ответил он, протягивая ей угощение. Она заплакала.

— Можно я тебя поцелую? — спросил он.

Она кивнула, успев заметить, как тени улыбок мелькнули на лицах, окружающих их ромалов. На следующий день старый цыган не проснулся и по бараку прошел ее мучительный сдавленный стон невыплаканных слез, а съеденный хлеб еще долго жил в ней теплой свечой воспоминаний. Чтобы как-то спасти желание жить у Тшилабы, Адриан стал тщательнее заботиться о ее сне, делая его каждый раз более ярким и бодрящим, воспевающим жизнь, надежду на лучшее. Когда ему удалось узнать, что их родной табор добрался до Сардинии, и теперь цыгане живут там, он, обрадовавшись, послал Тшилабе этот сон, самый лучший, яркий, счастливый солнечный сон, который она видела за последние месяцы. Сон, где было много радости, еды и моря и где у цыган появились дома и даже собственные лодки, правда, пока только две, но это были их лодки, на которых они выходили в море за свежей рыбой и крабами. Проснувшись, цыганка впервые улыбнулась, рядом не проснулись несколько человек, но она улыбалась, стоя на селекции, которую дважды в месяц устраивали нацисты: с голой обвисшей грудью и худыми выпирающими ребрами она улыбалась, когда осматривающие остановились возле нее и сочли ее выжившей из ума, — улыбнувшись, спросила, когда можно пойти на работу. Ей ответили, что скоро и это спасло ей жизнь — рты, не несущие никакой пользы, по разумению немцев, отправлялись в газовые камеры и крематорий. Адриан, неустанно заботящийся о шувани, проникал в ее мир и душу, и то, что ему там открылось, лишило его присутствия надежды. Тшилаба знала обо всем еще задолго до их встречи, она знала о своей судьбе, знал о ней и Миро. Адриан вспомнил его взгляд, когда Тшилаба передала силу шувани Лейле, этот лишенный удивления взгляд, на который он тогда не обратил внимания, объяснялось теперь и предложение Миро пойти с ними. — «Ведь он знал», — понял наконец Адриан. «Он знал все с самого начала, и видя меня, сидевшего день за днем у могилы матери, сделал вполне правильные выводы. Он хотел защитить свою хозяйку, к которой привязался».

«Говорю, что было, что будет, что происходит сейчас, — улыбнулся старик. — Служу своей хозяйке, она хорошая, понимает нас, духов», — Адриан отчетливо вспомнил эти слова. Как дух, не способный на защиту, может защитить? Никак. Только найти духа, который так же будет любить его хозяйку, а придет время и позаботится о ней. «О как же я был слеп!» — закричал Адриан, коря себя за свою глупость и невнимательность. «Этот урок я усвою!» — подумал он и, посмотрев на спящую Тшилабу, окруженную трагической магией очарования, улыбнулся грустной вымученной улыбкой. «Как защитить того, кто не желает жить и все для себя уже решил? Сдаться? Нет, я буду с ней до последнего, это мой долг. Несмотря на то, что она там решила».

…Сон Тшилабы. Жирная, черная итальянская земля, вобравшая в себя ароматы оливок и винограда, податливо обнимала ее босые ноги, сверху сквозь зелень сада шло, одаривая ее теплом и заботой родной земли, солнце.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

45

Хабе рома — суп, готовят его на мясном бульоне, заправленном зеленью: луком, укропом, петрушкой.

46

Хабе мелало — «темный» суп, готовится на мясном бульоне из овощей с добавлением баклажанов, отчего и получается темный, «грязный» цвет, давший название блюду.

47

Бокморо — цыганский хлеб.

48

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ХОЛОКОСТА. ГЕНОЦИД ЕВРОПЕЙСКИХ ЦЫГАН 1939 — 1945 ГГ.

49

Саарская наступательная операция — наземная военная наступательная операция французских сухопутных войск в Сааре, организованная в начале Второй мировой войны и продолжавшаяся с 7 по 16 сентября 1939 года. Целью операции было отвлечение немецких сил и оказание косвенной помощи войскам Польши, которые в то время безуспешно пытались оказать организованное сопротивление немецким войскам.

50

Джура — цыганский вариант имени Юрий, Джордж.

51

Инкуб (incubare, «возлежать сверху») — в средневековых легендах распутный демон, ищущий сексуальных связей с женщинами. Соответствующий ему демон, появляющийся перед мужчинами, называется суккуб. Способен питаться жизненной энергией людей, которую он высасывает из своих жертв, по другой версии жертвы отдают ее сами, находясь в экстазе от соития с ним.

52

Унтерштурмфюрер — лейтенант.

53

Чаворо — парень/мальчик (на цыганском).

54

Одра — старая лошадь.

55

Мами — бабушка (на цыганском).

56

Чавораалэ — сынок на цыганском.

57

Миро дэвэл — Бог мой (на цыганском).

58

Кюбельваген — легкий штабной автомобиль немецкой армии.

59

НЕИЗВЕСТНЫЙ ОСВЕНЦИМ: О ЧЕМ УЗНИКИ ЛАГЕРЯ СМЕРТИ МОЛЧАЛИ 70 ЛЕТ // TVZVEZDA.RU

60

Канада — склад с вещами узников.

61

Йозеф Менгеле — немецкий врач, проводивший медицинские опыты на узниках концлагеря Освенцим во время Второй мировой войны. Менгеле лично занимался отбором узников, прибывающих в лагерь, проводя эксперименты над заключенными. Его жертвами стали десятки тысяч человек. После войны Менгеле бежал из Германии в Латинскую Америку, опасаясь преследований. Попытки найти его и предать суду не увенчались успехом. По утверждениям ветеранов «Моссада» Рафи Эйтана и Алекса Меллера, они выследили Менгеле в Буэнос-Айресе во время проведения операции по похищению Адольфа Эйхмана, но захватывать его одновременно с Эйхманом или сразу после этой операции было слишком рискованным. Адольф Эйхман — немецкий офицер, сотрудник гестапо, непосредственно ответственный за массовое уничтожение евреев. Заведовал отделом гестапо, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса».

62

Драгомир — дорогой, драгоценный.