Дэрриан 2. Смертельное лекарство

Дмитрий Владимирович Иглинский, 2022

Дэрриан, одолев злобного колдуна в первой книге о приключениях молодого попаданца, неплохо освоился с жизнью среди арьяли – расы, населяющей мир, где он оказался. Правда спокойное существование продолжалось недолго – вскоре штормом выбросило на берег огромный корабль. Выжившие в кораблекрушении оказались жителями досель неизвестного Дэрриану и арьяли континента под названием Копинава. Диик, прибывший на этом корабле, когда начал доверять Дэрриану, рассказал о постигшей его родину беде. В основе этой напасти лежат привезенные некими чужаками листья растения со странными свойствами, на деле оказавшимися очень обманчивыми и опасными. Хурак, так называется эта отрава, поначалу был представлен как лекарство, а в результате часть населения оказались оболванены пагубным пристрастием к нему. Чужаки же принялись безнаказанно разграбливать Копинаву. Выслушав Диика, Дэрриан решил помочь в борьбе против хитрых захватчиков. Для этого ему предстоит отправиться в длительное путешествие по морю.

Часть первая

Глава первая

Даже после оглашения страшного приговора Дэрриан не жалел ни мгновения о том, что взялся за это дело. Конечно, умирать раньше времени не хочется никому, но его согревала мысль о тех сотнях миллионов жизней, которые ингенуиты проживут вместо его одной.

«Я буду жить в их сердцах, в их памяти, — думал Дэрриан в ожидании казни, — лишь бы хотминциносы не смогли возродить эту отраву и вновь принести ее добродушным, но, к сожалению, по-детски наивным, в своем большинстве, жителям Копинавы».

Оставшись в камере, наедине с собой, Дэрриан еще какое-то время слышал доносящиеся с улицы звуки вечернего города, которые окончательно угасли вместе с наступившей ночью. Тьма, окутавшая город, выдалась по-настоящему непроглядной: хмурившееся в последние дни даже в полдень, тяжеленное на вид небо еще во время последнего заседания суда разверзлось сильнейшим ливнем. Дождь, правда, достаточно быстро стих. «Наконец-то вылился», — говорили между делом участники процесса, только, как оказалось, то была лишь прелюдия. Теперь, когда наступила ночь, непогода разыгралась вновь — редкие, поначалу, капли очень быстро сменились плотной стеной упругих струй, обрушающихся сверху. Следом за ливнем поднялся сильнейший ветер, в небе появились ослепительно яркие, ветвящиеся молнии, в отблесках которых Дэрриан увидел, что капли воды летят почти горизонтально:

— Как во время того, принесшего Диика с Амузант, урагана, — пробормотал он себе под нос, погружаясь в воспоминания.

***

В то время, когда Дэрриан продирался через непролазные чащи, в погонях за Ррекклом, правители Эстра и Морикла породнились, женив детей, и объявили своим народам о слиянии государств с новым названием «Эстрикл». В знак окончания многовековой вражды, первым совместным проектом, они затеяли совместное строительство большого пирса для причала рыбацких судов, на бывшей границе бывших самостоятельных государств.

Поскольку арьяли, как строители, в общем-то, практически неумелые дети, руководить возведением постройки, попутно обучая зеленокожих друзей новой специальности пригласили Дэрриана, слава о котором, после уничтожения мрачного барона и возвращения безутешным родителям детей, прогремела на все необъятное Градни. В свою очередь Дэрриан, зная талант Пеша к ремесленной деятельности, попросил его принять участие в этом непростом проекте.

Тем памятным вечером в районе почти завершенной стройки разыгрался ураган небывалой силы. Огромные волны с легкостью затопили всю строительную зону. К объекту, без риска быть смытым в море, даже нельзя было приблизиться.

Объявив строителям, что сегодня работать невозможно и они могут разойтись по своим локуинам, Дэрриан повернулся к Пешу, который держал подмышкой какой-то длинный сверток и едва сдерживал ехидную улыбочку.

— Ну, показывай, что там у тебя? — Дэрриан понял, что другу не терпится чем-то похвастать перед ним.

Пеш торжественно продел руку в торец свертка, поднял его вертикально, еще раз попытался сделать серьезную мину, но губы предательски разъехались до ушей. Почувствовав, что больше не может сдерживать эмоции, арьяли, жестом фокусника сдернул вверх обертку — перед Дэррианом красовалась новенькая подзорная труба. Идеально отшлифованная поверхность с гравировкой, в которой узнавался он сам, с занесенным над головой боевым топором, из которого била молния, сражающая сжавшуюся в испуге, гораздо меньшую чем Дэрриан фигуру.

— Ух, ты! — Дэрриан аж подпрыгнул от избытка эмоций, при этом издав такой дикий возглас восторга, что Пеш невольно отпрянул назад.

Взяв оптический прибор и произведение искусства одновременно, Дэрриан тут же принялся пробовать его. Новая труба приближала в несколько крат больше чем предыдущая, а линзы в ней оказались такой чистоты, что позволяли разглядывать в скале мелкие трещинки с расстояния полете стрелы из арбалета Дэрриана.

Вспоминая, какие яркие ощущения тогда испытал, Дэрриан даже забыл на время о том, что нынче он пленник и на утро его должны казнить.

Покрутившись в разные стороны, обладатель самой мощной оптики во всем Градни, к тому моменту Пеш успел изготовить несколько подзорных труб для рыбаков, направил ее в сторону моря и почти сразу ойкнул.

— Что такое? — забеспокоился Пеш, — С трубой что-то?

— Нет, нет! С ней все отлично, но я вижу, что к нам кто-то приближается, да ты сам посмотри.

Дэрриан протянул Пешу трубу и указал направление, куда ее следует направить.

— Что это такое? — Пеш изумленно разглядывал время от времени появляющуюся на гребнях огромных волн черную точку, — Неужели корабль?! В такую погоду?!

— Вот и я о том же! Наши все на берегу, а их суда беспорядочно швыряет туда-сюда шторм, насколько позволяют цепи на якорях. Два так вообще оторвало и разбило вон о те скалы. — Дэрриан протянул руку, указывая, где именно произошло крушение, — Кто же это еще может быть? С такого расстояния не видно толком.

— Во всяком случае этот кто-то стремительно приближается. Так, что скоро увидим.

Пеш вернул трубу Дэрриану, который тут же вновь припал к окуляру. Черная точка заметно приблизилась, теперь уже оформившись в судно, на котором угадывались как минимум две мачты. Парусов на них видно не было, скорей всего оборваны разбушевавшейся стихией, которая и без них гнала к берегу попавшее в ее власть судно.

Вскоре стало видно, что за штурвалом, да и вообще на всей палубе никого нет.

— Пойдем-ка, уберемся подальше, — в какой-то момент решил Дэрриан, — эта махина явно врежется в берег на бешеной скорости, не хотел бы я, чтобы и в меня что-нибудь прилетело.

***

Вскоре, поднявшись по вырубленным ступеням на примыкающую к пирсу скалу, Дэрриан с Пешем наблюдали, как терпящее крушение судно разносит в щепки построенный ими причал.

Место для строительства было выбрано там, где довольно большая глубина моря начинается практически сразу у берега, позволяя судам подходить почти вплотную к построенному новенькому деревянному помосту, лишь совсем немного выступающему над водой.

Неизвестное судно, гонимое бешеным ветром, врезалось в берег на такой скорости, что оно, разнеся постройку и упершись килем в берег, поднялось на воткнувшийся в сушу нос. Перевернувшись дальше, корабль уперся в мачты, которые, не выдержав удара, сломались, затем завалился на бок.

Еще до того, как потерпевшее катастрофу судно окончательно остановилось, Дэрриан с Пешем, перепрыгивая через две ступеньки, спешили к вниз.

Глава вторая

Погибший на глазах Дэрриана с Пешем огромный корабль, шагов триста в длину и около тридцати пяти шириной, с двумя длиннющими мачтами, сейчас сломанными, причем каждая в нескольких местах, когда-то выглядел как минимум величественно, если не сказать монументально. Даже сейчас, беспомощно лежа на боку, подобно выбросившемуся исполинскому киту, он поражал воображение.

Добежав до отлетевшего в сторону обломка рея, с оставшейся на нем короткой веревкой, Дэрриан невольно остановился, завороженный зрелищем. Застыл на месте и отставший на несколько шагов Пеш. Так они и стояли некоторое время, не в силах заставить себя приблизиться к лежащему на боку кораблю.

Меж тем ураган, выбросивший судно на берег, будто успокоившись тем, что исполнил свое черное дело, стихал прямо на глазах. Прошло совсем немного времени — небо очистилось, со стороны скрытого за прибрежными деревьями поселка засветило солнце, легкий ветерок слегка касался мокрой кожи, холодя тело.

— Ну, что, дружище, — обратился Дэрриан к Пешу, — сходи в деревню, пожалуй. Позови там мужчин покрепче — одним нам с тобой даже вон тот, самый маленький обломок мачты не поднять. Да, и захвати сухой одежды, пожалуйста — я замерз.

***

За время отсутствия друга Дэрриан обошел корабль, обнаружив сзади большой винт, который не было видно с той стороны, откуда они, вместе с Пешем, подошли к месту катастрофы. «Ого! У него еще и двигатель имеется! — удивленно отметил он про себя, — интересно, какой?»

Попутно подобрав валяющиеся обрывки канатов, да пару небольших кусков плотной ткани неизвестного происхождения, когда-то бывших частью огромных парусов он, наконец, решился, пробравшись через руины бывшей оснастки и надпалубных построек, подойти к телу судна, заглянул в щель между лопнувшими досками палубы — темно, почти ничего невозможно разглядеть.

Попытавшись потянуть на себя ближайший к борту, на котором лежал корабль, люк, Дэрриан не смог сдвинуть его с места — похоже, задраено изнутри, возможно заклинено.

Впрочем, сколько бы не старался он сам, а затем и прибывшие помощники, открыть хоть что-нибудь, не ломая — не удалось. В итоге пришлось выдирать по одной доски палубы.

С трудом оторвав первую, Дэрриан удивленно разглядывал торчащие гвозди, которыми она была прибита — длинные, с обратными зазубринами, подобными бородке рыболовного крючка.

— Я таких никогда не видел! — поделился он наблюдением со стоящими рядом Пешем.

Тот, в ответ, лишь сделал серьезную мину и выразительно кивнул.

Провозившись с первой доской и поняв, почему ее так трудно было оторвать, Дэрриан попробовал вместо этого прорубить лаз своим любимым топором, но быстро убедился в несостоятельности этой идеи — дерево, из которого были напилены неширокие дощечки, толщиной пальца в три, почти не поддавалось его усилиям. Ударив по крайней, от уже оторванной, доске десяток раз, Дэрриан сумел сделать в ее ребре лишь несколько неглубоких засечек. Поняв свою ошибку, он принялся орудовать согнутым, на манер гвоздодера, ломом.

Наконец, изрядно вспотев, Дэрриан сумел проломать достаточной ширины лаз. Вооружившись факелом, он забрался в небольшое помещение, оказавшееся чем-то вроде чулана, набитого запасными частями какого-то сложного механизма, видимо двигателя.

Помещение, в которое удалось проникнуть, оказалось смежным лишь с одним — тем, в котором нашелся приводящий в движение винт корабля агрегат. Дэрриан, на первый взгляд, даже не сумел определить примерный принцип его действия — конструкция не напоминала ничего из того, что ему доводилось встречать раньше.

Высунувшись из оказавшегося бесполезным лаза, Дэрриан велел нескольким рабочим проделать в палубе еще пару, в разных местах — о том, чтобы пытаться ломать обшитые неизвестным, но явно очень крепким материалом борта не могло быть и речи.

Второй проломанный ход под палубу также не принес каких-то значительных результатов — удалось проникнуть на камбуз и пару примыкающих пустых помещений, скорей всего кладовых для продуктов. А вот следующий лаз позволил обследовать довольно большую часть корабля. Соединенные трапами несколько внутренних уровней также были почти пусты.

«Пошлю кого-нибудь ломать переборки, пусть облазают всю нижнюю часть судна — решил Дэрриан, — а сам поищу доступ на верхние палубы». Снаружи он этого не сделал по тому, что они, по размеру, были значительно меньше, чем та, под которую ему удалось залезть и, ввиду того что судно лежало на боку, чтобы туда попасть, пришлось бы попросить кого-нибудь подсадить его. Поскольку все доступы на верхние уровни корабля были старательно задраены изнутри, то вскрывать их, орудуя топором или ломом, пришлось бы стоя на чьих-то плечах — несмотря на некоторое количество лестниц, имеющихся в хозяйстве строителей, не нашлось ни одной стремянки.

«Потом надо будет восполнить этот недостаток», — подумал Дэрриан, прихватив факел и возвращаясь в чрево погибшего корабля.

Зато исследуя третий, проделанный под нижнюю палубу, лаз, Дэрриан обнаружил внутренний трап, ведущий наверх. Правда, в лежащем на боку судне нужно было не подниматься по ступенькам, а идти по стене, принявшей почти горизонтальное положение.

***

Попав в первое же помещение палубной надстройки, Дэрриан обнаружил, что вполне ожидаемо, валяющиеся в полном беспорядке, кучу всевозможных вещей, среди которых его взгляд наткнулся на нетолстую, удобно ложащуюся в руку трубку. Эта штуковина, запаянная с одной стороны, с другой имела раструб, к краю увеличивающийся в диаметре раза в три, закрытый с торца каким-то чудом не разбившимся стеклом, или другим похожим материалом.

«Совсем как фонарик из моего мира, — подумал Дэрриан, машинально нажимая обнаруженную с боку кнопку, — надо же, так и есть».

Достаточно яркий луч уперся в ведущую еще куда-то дверь. Снизу, от того положения в котором она сейчас находилась, виднелась щель.

«Ух ты, не заперто» — нисколько не сомневаясь, в том, что делает, Дэрриан нашел куда пристроить горящий факел и, схватившись освободившейся рукой за шарообразную ручку, потянул створку на себя. Стоило только ему распахнуть ее, как раздался мощный хлопок, похожий на тот, какие Дэрриану приходилось слышать когда-то очень давно, наверное, еще в другой жизни. Руку, в которой Дэрриан держал, немедленно погасший в этот момент фонарь, резко ожгло. От неожиданности он выпустил из рук хлопнувшую дверь и отскочил в сторону.

При свете факела, Дэрриан увидел, что с его пальцев закапала кровь, но они, к счастью, слушались — на деле оказалось, что пуля, вылетевшая из открытой двери, лишь чиркнула по тыльной стороне кисти, не нанеся серьезных повреждений.

«Эй, кто там?» — позвал Дэрриан, предварительно сместившись с линии возможного огня. Ответа не последовало. Осторожно, держа на вытянутой руке факел, Дэрриан снова приоткрыл дверь и заглянул в помещение. Там, среди кучи всевозможного барахла лежали двое — арьяли это были, или нет — в неверном свете вздрагивающего пламени рассмотреть не удавалось. Возле одного из них лежало одноствольное ружье со спущенным курком. Оба тяжело дышали, не открывая глаз.

Дэрриан, немедленно рванул на выход, где столкнулся с одним из помощников.

— Скорей беги за Сэндой! Здесь есть живые! — крикнул ему Дэрриан, — если кто и сможет им помочь, то только она.

Отправив попавшегося под руку арьяли в деревню, Дэрриан продолжил обследовать помещения, на предмет возможности открыть изнутри доступ на палубу с ранеными.

Глава третья

Раненые оказались собирающейся пожениться парой с неизвестного арьяли континента. Впрочем, до появления чужаков зеленокожие друзья Дэрриана вообще не знали, что кроме их материка на планете, которую пришедшие на потерпевшем крушении корабле назвали «Варьхос», есть еще какой-либо. Максимум, что было доступно морякам, живущим в Градни — это небольшое количество близлежащих островов.

К тому же незнакомцы оказались не арьяли, да и не людьми тоже, хотя к ним они, как решил Дэрриан, все же были ближе. Во всяком случае, гости, так неожиданно прибывшие в Градни, жили не в локуинах, а в «хаманах» — постройках, наподобие человеческих домов, как и люди они продолжительное время вынашивали достаточно крупных детей, рожали их и не рассыпались в мелкую сухую пыль вскоре после смерти, поэтому у них, также как и у людей, были кладбища. К тому же они не умели, подобно арьяли, подпитываться энергией света.

Нашлись и видимые отличия от Дэрриана с Сэндой, их раса, например, имела кожу цвета вареной сгущенки, с некрупными, более темными, неправильной формы пятнами по всему телу. Называли они свой вид словом «ингенуит», а родной материк «Копинава».

***

В тот момент, когда Диик, перенесенный вместе с Амузант, в сооруженный специально для них шатер, впервые очнулся от забытья, Дэрриан наведался туда справиться, как идут дела.

Мужчина, открыв глаза, затравленным взглядом уставился на Дэрриана, Сэнда в этот момент ненадолго вышла.

— Все в порядке, — попытался приободрить чужака Дэрриан, — здесь ты в безопасности. Меня Дэрриан зовут, а тебя?

— Диик, — еле слышно представился мужчина. По нему было видно, что даже одно произнесенное слово далось бедолаге с трудом.

Несмотря на то, что голос Дэрриана звучал вполне дружелюбно, в глазах Диика читалась паника. Но, собравшись с силами, он решился выдавить из себя еще пару слов:

— Амузант? Где? — от напряжения Диик покрылся потом, губы его задрожали, взгляд почти потерял осмысленное выражение.

Дэрриан, для уверенности, что собеседник его расслышит, наклонился пониже и, как только мог спокойней произнес:

— Амузант? Так зовут ту, что прибыла с тобой? Не беспокойся о ней. Девушка жива, но пока еще не приходила в сознание. С твоего места ее ложе не видно, но она тут, Сэнда ее осмотрела — кроме кучи синяков повреждений нет. Правда, бедняжка сильно истощена, но, как только проснется, мы дадим ей питательный отвар, который моя подруга сварила для вас обоих. Вот, попробуй.

Дэрриан вложил в рот Диика трубочку, другой конец которой был опущен в кружку с компотом из набора ягод и целебных трав.

— Думаю, что приподняться, чтобы пить через край, у тебя пока не получится. Попытайся сделать несколько глотков так — сказал он.

Диик, собрав последние силы, сумел выпить немного предложенного напитка и, отворачивая в сторону голову, показал, что пока больше не хочет.

— Хорошо, хорошо, — согласился Дэрриан, — теперь тебе лучше снова уснуть.

Впрочем, пока он отставлял в сторону емкость с напитком, Диик уже закрыл глаза, дыхание его стало глубже, ровней. Спит — понял Дэрриан.

Вскоре проснулась и девушка, которая первым делом поинтересовалась, где Диик, хотя сама была крайне слаба. К тому времени в шатер уже вернулась Сэнда.

***

Побеседовав с Дииком, Дэрриан отправился проверять, как продвигаются дела на побережье. Недостроенная, но уже поврежденная часть пирса требовала его внимания — нужно было подробно осмотреть его и принять решение по необходимым работам.

А вот корабль, после того как из него вынесли пострадавших, решили больше не трогать, по крайней мере до тех пор, пока хозяева не будут в состоянии осмотреть его сами, что вскоре и произошло — молодые организмы потерпевших крушение восстанавливались довольно быстро.

Тем не менее, стоит отметить, что этим двоим действительно, очень повезло — корабль, сначала опершись на нос, грохнулся на бок с такой высоты, что находившиеся в каюте имели все шансы разбиться насмерть. На деле же оба они отделались неслабым сотрясением и синяками да ссадинами по всему телу. Кроме того, молодой мужчина и его подруга были крайне измождены чем-то вроде цинги у людей — в первые дни их пребывания в Градни десна обоих кровоточили, шатались зубы.

Сэнда старалась по возможности разнообразить их пищу, добавляя как можно больше фруктов и овощей. Буквально через пару-тройку дней ее «пациенты» смогли сидеть и вести недолгие беседы, а еще через небольшое время нашли в себе силы подняться на ноги и выйти на улицу.

***

Замкнутые поначалу, Диик с Амузант постепенно, видя доброжелательность людей и заглядывающих к ним любопытных арьяли, стали общаться не только между собой, но и с окружающими.

Выяснилось, что эти двое молодых ингенуитов, как было сказано выше, собирались пожениться, но только после того, как закончат возложенную на себя миссию, а вынужденное морское путешествие вовсе спутало все их планы. Кроме того, оказавшаяся довольно разговорчивой Амузант, во время прогулок поведала Сэнде немало интересного об их родине. С упоением рассказывала она о величественных лесах, под кронами которых легко дышалось во время их, с Дииком, вылазок на природу в жаркую пору. Поведала и о бескрайних полях, заносимых в холодный сезон слоем снега выше ее роста — там она со своим женихом провела немало времени, гуляя на снегоступах, по описанию похожих на короткие и широкие лыжи.

На вопрос о том, есть ли в их обществе города, Диик ответил, что они, по большей части, не большие — на пять-шесть тысяч больших хаманов, насчитывающих от одной до двенадцати квартир, в каждой из которых располагается семья с тремя-четырьмя детьми.

— В деревнях каждая семья проживает в отдельном хамане и заводит в среднем вдвое больше детей, — закончил он свой монолог об их общественном устройстве.

Дэрриана подмывало поинтересоваться о том, как так получилось, что двое молодых ингенуитов, без экипажа и почти без провизии, оказались одни в открытом море, на огромном расстоянии от родины. Но он терпел, подозревая, что за этим может крыться какая-то трагедия, особенно учитывая то, что при его первой встрече с Дииком тот без предупреждения пальнул в него из флинтлога, как он, извиняясь, назвал эту штуку — по сути кремневого ружья, заряжаемого через дуло.

Впрочем, через некоторое время ингенуиты настолько прониклись доверием к людям и простодушным арьяли, что Диик сам начал печальный, длящийся несколько дней рассказ о трагедии его народа.

Глава четвертая

Началась история Диика в отдаленном на два поколения ингенуитов прошлом, средний возраст которых, когда они обзаводятся первыми детьми, составляет около тридцати лет на Варьхосе. Молодой Страмос, дед Диика, тогда как раз помышлял о женитьбе.

В те времена ингенуиты еще не знали городов — жили большими племенами, занимались, по большей части, охотой и собирательством, кочуя верхом на «корисах» (местное верховое животное, по описанию Диика похожее на зебру) по всему континенту, вслед за сезонно мигрирующей дичью. Народы, большая их часть, не были очень воинственными, но иногда столкновения за лучшую стоянку все же случались. Впрочем, чаще всего, обходилось без жертв — подерутся между собой по несколько сильнейших мужчин от каждого клана и все ясно становится: кто вышел победителем, того и угодья. Проигравший удаляется в менее удобное место.

Такая жизнь могла продолжаться еще многими веками, если бы однажды на пустынный пляж Копинавы не высадились представители какой-то неизвестной расы с белой кожей, пришедшие на шлюпках с появившихся на некотором расстоянии от берега кораблей. Ингенуиты, в те времена, не знали чего-то крупней двух или трехместной лодки, для передвижения по рекам — так что большие шхуны, на которых прибыли из-за бескрайних морей чужаки, впечатлили аборигенов, да и сами мореплаватели разительно отличались от ингенуитов внешностью.

— Они выглядели совсем как вы с Сэндой, — рассказывал Диик, — цвет кожи такой же, как у тебя, — он указал на руку Дэрриана, — у многих голубые глаза.

— То есть ты хочешь сказать, — переспросил Дэрриан, — что к вам пришли люди?

— Нет, они назвали себя «хотминцинос». Хотя были такие же высокие и широкие в плечах.

Сам Диик ростом не уступал Дэрриану, при этом, по словам гостя Градни, он являлся наиболее высоким представителем своего народа. Его подруга была значительно ниже. При этом по комплекции, даже когда они с Амузант «отъелись», эти двое все равно выглядели очень щуплым, хотя и жилистыми.

Высадившись на берег, хотминциносы тут же начали по-хозяйски обследовать прибрежные территории и вскоре наткнулись на аборигенов. В первый момент местные отнеслись к прибывшим на их землю с опаской и, при встрече, ощетинились взведенными луками. Гости не стали целиться в ответ, впрочем, ингенуиты тогда еще и не знали, что такое огнестрельное оружие.

Свои бескровными намерения они обозначили тем, что положили все принесенные с собой вещи на землю, отошли от них на несколько шагов, подняв перед собой пустые руки.

«Видите, у нас нет ничего, чтобы причинить вам вред» — как бы говорил их жест.

Затем от группы моряков отделился один из них, продолжая держать перед собой пустые руки, он направился к аборигенам.

Вождь племени велел своим охотникам опустить оружие, но быть начеку, сам же пошел навстречу чужаку.

Вскоре два лидера уже смеялись шуткам друг друга, приглашая всех остальных присоединиться к общению.

— Мы, — рассказывал старший из чужаков, — отважные мореплаватели, занимаемся тем, что бороздим моря в поисках новых земель, и новых друзей, живущих на них.

— Какие же были наивные мои предки! — сокрушался Диик, воздевая руки к небу, — Знали бы они, насколько бессовестные, двуличные лгуны в тот день напросились к ним в друзья! Я уверен, что тогда бы они гнали их вон, как презренных «сакалулов», (местное животное, внешностью и повадками напоминающее шакала)! Вместо этого они пригласили чужаков в свои шатры, тогда мы еще не строили хаманов, как дорогих гостей усадили их на почетные места, делили с ними пищу, а по ночам — кров!

***

Очень быстро чужаки обратили внимание на то, что ингенуиты пропитывают свои факелы жидкостью, которую называют «нефа». (Позже Дэрриан выяснил, что это какое-то подобие нефти).

— Что это у вас? — один из гостей указал на кувшин с собранной нефой.

Наивный дикарь тут же поведал гостю о том, что в их лесах есть места, где эта слегка тягучая, когда ее переливаешь, маслянистая и черная, словно сама тьма, жидкость выходит на поверхность. Рассказывал простачок абориген о ней с восторженным блеском в глазах — подумать только, стоит подержать в ней факел с макушкой, обмотанной высохшими водорослями, и срок его службы удлиняется в несколько раз.

— Эти водоросли, которые мы собираем в болоте, особые, — говорил он, — высыхая, они и сами способны долго гореть. А уж нефа, так вообще настоящее сокровище нашей земли, — закончил он свой рассказ.

— Ты даже не представляешь себе, какое это дорогое сокровище, дружище! — поддержал его гость, глаза которого тоже заблестели.

Вот только не поняли тогда мои предки, что блеск тот вызван был не бескорыстными восторженными чувствами. Алчность зажгла огонь во взгляде гостя, жажда наживы в тот момент обуяла чужака, желание скорей собрать как можно больше той нефы.

Как позже выяснилось хотминциносы эту нефу, на родном континенте, прекрасно знали, причем уже давно. Вот только, к моменту знакомства с ингенуитами, они почти всю ее из своих недр выкачали, переработали, да сожгли в разных машинах.

Другим предметом интереса, который вскоре обнаружили хотминциносы на земле ингенуитов, стала разбросанная по поверхности земли кусками руда, а то и вовсе относительно чистые слитки некоторых металлов.

Ингенуиты и сами подбирали блестящие белые и красноватые кусочки, обладающие хорошей ковкостью, разбросанные по берегам и в руслах мелководных участков рек. Наиболее твердые и небольшие из них шли на наконечники для стрел, копий. Из тех, что покрупней делались ножи. Более мягкие слитки шли на утварь и украшения.

***

Вскоре гости отправились дальше в моря, а через некоторое время вернулись и обратились к ингенуитам с просьбой поделиться с ними нефой и слитками. Аборигены не были против того, чтобы гости подбирали, оставляя себе то, что лежит на поверхности, только те очень скоро захотели гораздо большего.

Глава пятая

Едва заручившись согласием ингенуитов брать то, что разбросано под ногами, хотминциносы начали исследовать ближайшие к месту первой высадки их моряков территории. Тем временем количество стоящих на якорях кораблей все увеличивалось. С них бесконечным потоком прибывали на континент все новые чужаки, которые очень быстро развили бурную деятельность. На еще совсем недавно пустынной прибрежной территории возник и стремительно разрастался поселок.

Заинтригованные и настороженные беспардонной активностью хотминциносов ингенуиты наблюдали, как всего за несколько дней на их исконной земле вероломно были выстроены первые хаманы.

Впрочем, в остальном, гости тогда вели себя еще вполне дружелюбно — рассказывали аборигенам, что можно не кочевать вслед за постоянно перемещающимися стадами животных, на которых они охотились, а осесть на одном месте и завести домашнюю скотину. Еще они поведали местным о земледелии и культурных растениях, дающих большой урожай. После ближайших Холодов, так уж получилось, что год у ингенуитов, как и у арьяли, разделен на пять сезонов с такими же названиями, на Копинаву хлынула очередная волна переселенцев, которые принялись вырубать примыкающие к недавно возникшему поселку леса. На расчищенных территориях строились новые хаманы, засевались поля привезенными с родины хотминциносов семенами.

Параллельно с деятельностью сельских переселенцев пришли какие-то важные господа, которые своими руками ничего не делали, зато в их подчинении находились десятки других хотминциносов, которым они платили за их труды маленькими, плоскими металлическими квадратиками — деньгами. По указанию этих господ были построены хаманы намного большего размера, а вскоре, очередным кораблем, прибыли их пестро наряженные семьи. Поначалу ингенуитам было не понятно, для чего нужна такая непрактичная, хорошо заметная в лесу одежда — они-то, охотники по образу жизни, напротив, стремились сливаться с окружающим миром.

Высокомерные жены этих, как вскоре поняли ингенуиты, очень богатых мужчин вели праздный образ жизни. В их жилищах, вместо хозяек, трудились другие женщины, которых те зазнавшиеся особы, с презрением в голосе, называли словом «служанка». Они же обращались к ним не иначе как «моя госпожа» и, при этом, с утра до вечера готовили, убирали, смотрели за детьми. Сами же эти дамы с головой окунулись в, как они выражались, светскую жизнь — принялись посещать сооруженные специально для них особые хаманы, где им по полдня сооружали замысловатые прически, подпиливали и красили ногти. Затем аристократки собирались в одном из двух спешно выстроенных ресторанов, где оставались до позднего вечера обсуждая все и вся.

— Ну да ладно, на женщин я зря отвлекся, они ничего другого не делали и, вроде бы вреда не приносили, — этой фразой Диик завершил говорить об аристократках хотминциносов.

***

Деятельность другой группы новых жителей Копинавы была гораздо менее безобидной. Несколько горных инженеров, как они сами себя называли, принялись исследовать русла рек. Вооруженные всякими склянками, лопатками, прочими инструментами, они чуть ли не на животах проползали берега самых крупных из них. Во многих местах что-то копали, промывали через сито грунт, взятый на берегу и со дна. Потом, дождавшись, когда их помощники привезут и смонтируют оборудование, вовсе принялись бурить почву на глубину во много раз, превышающую их рост.

Пока инженеры занимались своими изысканиями, к побережьям рек было проделано несколько просек. На берег моря, в коробках и ящиках, шлюпками доставили множество деталей, из которых за несколько дней собрали камнедробильный станок. Тут же, с помощью нового агрегата, хотминциносы принялись молотить на мелкие куски разбросанные по берегу валуны, получая кусочки в пару ногтей размером. Этим продуктом принялись засыпать вырубки и, вскоре, по получившимся дорогам, поехали самодвижущиеся повозки, издающие немалый шум и изрыгающие противно пахнущий дым — так ингенуиты впервые увидели грузовые машины.

С этого дня вдоль рек закипела такая работа, что многие из аборигенов даже подойти побаивались. Наиболее смелые же безмерно удивлялись жадности чужаков:

Сотни рабочих все светлое время суток непрерывно трудились — копали, промывали, собирали и складировали все, даже самые маленькие кусочки металла. Собранное высыпалось на одни из установленных на берегу нескольких весов — стоящий возле них учетчик каждый раз что-то записывал в большую тетрадь, которую ни на миг не выпускал из рук.

— Зачем вам столько металла? — задал вопрос учетчику с тетрадкой дед Диика. — неужели нужно делать так много стрел и ножей?

— Долго рассказывать, — грубоватым тоном ответил тот, — придет время, сам поймешь, а сейчас не отвлекай меня.

***

Впрочем, настало время миграции животных в глубь континента и племена аборигенов ушли вслед за ними, оставив хотминциносов на берегу.

Вернувшись же с наступлением Многодождья, аборигены обнаружили еще больше разрушительных следов пребывания чужаков. Мало того, что живописные берега рек, позволявших, благодаря рыбной ловле, пережить Холода не одному племени ингенуитов, оказались обезображенными нарытыми в них ямами — хотминциносы добрались до нефы. Только, в отличие от местных жителей, которые набирали ее понемногу — один-два глиняных горшка, для мелких нужд по хозяйству, рабочие хотминциносов непрерывно наполняли огромные баки. У самого большого месторождения возник еще один поселок, причем немалый. Для расчистки территории под него и строительства хаманов было выпилено несколько тысяч деревьев. Кроме того, на окраине нового поселения, вместо также уничтоженного векового леса, теперь простирались бескрайние поля, на которых переселенцы деловито корчевали здоровенные пни, готовя территорию под посадку сельскохозяйственных культур в следующее Перводождье.

***

Еще на подходах к новому поселку вернувшиеся из кочевья племена уловили неприятный запах. Желая узнать, откуда происходят эти удушающие миазмы, аборигены зашли на улицы поселения и тут же обнаружили очень большой хаман, из крыши которого торчало несколько труб. Вот из них-то и шел не густой, но противно пахнущий дым. В этот день стояла пасмурная, ветреная погода — источаемые трубами отвратительный смрад стелился по земле. У непривыкших к такому аборигенов, когда они проходили с подветренной стороны, защипало глаза, появилась боль в горле. Некоторые сильно закашлялись.

Обойдя хаман, вождь племени с криком: «Что здесь происходит?», постучал в дверь.

Выглянувший на улицу хозяин постройки столкнулся нос к носу с разъяренной толпой — назревал конфликт.

Глава шестая

Хиггль, так звали хозяина фабрики по переработке нефы в топливо для машин хотминциносов, в первый момент едва не поперхнулся от неожиданного прихода исконных хозяев земли и ее богатств.

«Хорошо хоть в данный момент не происходит доставка нефы» — подумал он, справедливо полагая, что аборигены, увидев, как грузовые машины подвозят ее целыми цистернами, захотят задать еще больше неудобных вопросов.

Впрочем, Хигглю не раз уже приходилось решать конфликты со своими, требующими прибавки к зарплате рабочими. Вот и сейчас он прибег к своему излюбленному приему — оттянуть время и заготовить ответы.

— Не поднимайте, пожалуйста, шум, дорогие друзья, — как можно более вкрадчивым голосом начал он, — я понимаю, вы жаждете задать мне много вопросов. Но простите, пожалуйста, в данный момент у меня просто масса неотложных дел и я вынужден просить вас повременить с объяснениями до завтрашнего утра. Приходите пораньше, прямо на рассвете и я обязательно расскажу все о том, что я делаю в этом помещении, — Хиггль указал рукой на здание позади себя, — для чего это нужно и, конечно же, предложу вам компенсацию за те неудобства, что вам доставляет мое производство.

— Я не могу ручаться за то, что повторяю речь деда слово в слово, — заметил Диик, — но, как я понял, противный Хиггль еще долго лебезил перед моими предками и сумел выпросить у них отсрочку неудобного для себя разговора.

***

Несмотря на то, что аборигены явились к фабрике с первыми лучами солнца, ее хозяин уже ждал их.

— Итак, уважаемые, — начал он разговор, — вы явно недовольны тем, что я построил на вашей земле фабрику по переработке нефы?

— Да, — ответил вождь племени, — и это только один из вопросов, которые мы хотим тебе задать. Кроме нефы мы хотим спросить о наших лесах, которые ты и твои соплеменники так нагло вырубили. Ни один ингенуит не позволит себе уничтожить под корень живое дерево, если можно без этого обойтись, а твой народ вырубил их тысячи. Еще мы хотим знать, почему вы превратили берега рек в сплошные канавы и раскопки?

— Полегче, полегче, уважаемый, — Хиггль попытался ограничить поток претензий, — что касается речных берегов, то я на них ничего не делал, об этом пусть рассказывают инженеры, которые занимаются добычей металлов.

В голосе Хиггля появился ощутимый напор. Вождь же, не предполагающий подобных отговорок, смущенно кивнул.

Далее Хиггль, сменив тон на более вкрадчивый, принялся долго и увлеченно сравнивать охоту и фермерство, собирательство и растениеводство. В итоге он подвел к тому, что небольшая вырубка деревьев призвана принести всеобщее благо — как переселенцам, так и коренным жителям.

— Поймите! — с жаром говорил он, — Животноводство и земледелие куда более прибыльное занятие, чем непрестанное скитание в поисках добычи. Мы, своей деятельностью, показываем правильный пример! Если каждый из вас расчистит для себя участок, и начнет возделывать на нем огород, то вы будете обеспечивать себя и свою семью овощами. Попробуйте завести домашнюю скотину, и не придется каждый день охотиться на дичь. Вы сможете перейти на оседлый образ жизни, и тогда не нужно будет столько верховых и вьючных животных — вместо них можно будет откармливать мясных и молочных. Поверьте, все самые богатые народы живут так, как я вам рассказываю и, при этом, они обитают в теплых хаманах, а не походных шатрах! В них и места больше, и, из-за толстых стен, в Холода их протопить легче! Да вы хоть попробовали бы последовать нашему примеру!

— Где же мы возьмем культурные семена, и домашних животных? — задумчиво пробормотал вождь.

— Да нет ничего проще! — подхватил Хиггль, чувствуя, что постепенно уводит ингенуитов от первоначальной темы встречи — Мои соотечественники вам их одолжат, или выдадут в обмен на заключенный с вами договор об аренде куска земли, на вашем материке.

И снова проныра пустился в долгие, путанные, рассказы о сельском хозяйстве, выпячивая в своей речи восторженные фразы о том, какое благо несет оседлый образ жизни, в сравнении с кочевым.

Вождь, вроде бы и слушал внимательно, но, при этом, его взгляд время от времени тускнел. Внимательно наблюдающий за реакцией слушателя Хиггль понимал, что собеседник пока еще полностью не доверяет — ищет скрытые подвохи в его словах.

— Скажи, уважаемый, — неожиданно пришла в голову вождя новая мысль, — а почему вы вдруг решили сажать ваши поля здесь, а не у вас на родине.

Хитрый проныра и тут нашелся, что ответить:

— Понимаешь, — сказал он, — когда мои соотечественники впервые прибыли к вам и увидели, как вы тут отстало живете, нам стало жалко вас. Наш народ не может спокойно смотреть на ваше примитивное, временами плохо питающееся общество, вынужденное бесконечно рыскать в поисках пропитания по лесам и степям. Мы хотим помочь, научить ингенуитов, как жить богаче, легче.

***

Хиггль настолько много говорил, так увлеченно и заразительно, с шутками и поучительными историями, убеждал вождя и стоящих рядом с ним помощников в своих добрых намерениях, что абориген чуть не забыл о первоначальной цели визита — фабрика по переработке нефы, источающая удушающие выхлопы.

Напомнил об этом донесшийся резкий запах и довольно громкие лязгающие звуки изнутри, когда, в начале рабочего дня, служащие стали запускать оборудование.

— А это еще одно средство облегчить жизнь, — заявил Хиггль, предупреждая новый вопрос, — из нефы мы изготавливаем топливо. Вы же видели наши машины, которые перевозят большие грузы, да и корабли на одних парусах не так эффективны в плаванье. У нас есть еще и другие механизмы, которые призваны облегчить труд фермеров. Да вы сами, в следующее перводождье, увидите, как на поля выйдут трактора, облегчая их труд, помогая увеличить производительность.

— А что мы будем делать, когда нефа закончится, — не унимался вождь.

— Не бойся, ее в земле столько, что еще и твои внуки не смогут потратить! — успокоил Хиггль.

Далее уже давно вошедший в раж оратор долго и красочно сыпал непонятными терминами, что было совершенно не трудно делать — ингенуиты тогда еще слова мотор-то не знали, не говоря уж о названиях деталей, из которых он состоит.

В итоге, проговорив до обеда, пройдоха Хиггль отвертелся от всех заготовленных для него аборигенами претензий, некоторые из них отпали даже раньше, чем были озвучены. Затем, по его приказу, рабочие накрыли на поляне шикарное угощение для «дорогих гостей», после которого они развернулись и отправились заниматься делами племени.

Хиггль же направился предупреждать своих соотечественников о возможных визитах аборигенов.

Глава седьмая

Ближайшие несколько лет ингенуиты более или менее спокойно сосуществовали с хотминциносами.

Некоторые аборигены действительно попробовали заниматься фермерством, правда, не всем это понравилось, но нашлись и те, кто действительно предпочел жизнь в уютных хаманах постоянному состоянию бесконечного переезда.

Гости, как и раньше, продолжали добычу металлов и нефы, правда за первым они теперь ушли в горы, а ради второго стали бурить скважины. Поселки переселенцев постепенно разрастались, появлялись новые, некоторые и вовсе сливались, образуя города с широкими мощеными улицами, по которым туда-сюда носились легковые автомобили.

***

В конце концов, настал день, когда кочующие аборигены достаточно сильно стали ощущать то, что их охотничьи угодья становятся все меньше. Среди племен возникли распри за наиболее богатые дичью территории, начались военные столкновения — стали гибнуть ни в чем не повинные аборигены.

Наконец, в попытке прекратить кровопролитие, был созван совет вождей, на котором было принято решение прогнать хотминциносов.

Те же, давно уже ждали такого поворота событий:

Крупные города заранее были обнесены крепостными сооружениями, а каждый фермер хранил у себя в хамане огнестрельное оружие. Как только начались первые набеги местных, женщины с детьми были отправлены в защищенные города, а мужчины образовали собой партизанские отряды, которые ушли в леса и стали устраивать пожары в племенах. Вскоре к народному ополчению чужаков присоединились прибывшие военные и когда-то спокойный, безоблачный мир ингенуитов захлебнулся в крови.

Больше двух лет длились бесконечные бои — местное население, за это время, сократилось в несколько раз, на подмогу иноземным захватчикам все прибывали и прибывали пополнения.

Впрочем, и их боевые ресурсы не могли быть бесконечными — в конечном итоге хотминциносы первые предложили ингенуитам сесть за стол переговоров и обсудить условия хотя бы перемирия. Уставшие от нескончаемых потерь аборигены практически сразу согласились.

***

Ингенуиты, в самом начале встречи, были категоричны:

— До вашего прибытия к нам, — говорили они, — всего хватало. Племена, между собой, может быть и не всегда были большими друзьями, но, как минимум, не враждовали. Места было вдоволь, а теперь….

— Поймите и нас, пожалуйста, — уговаривали переселенцы, — большая часть прибывших сюда хотминциносов на своей родине притеснялась более удачливыми соотечественниками. Придя сюда, наши семьи надеялись, что, хотя бы здесь, они наконец-то станут полноправными членами нового общества. Мы построили жилье, засадили поля, выгнали скот на пастбища. У нас тут родились дети! Что же нам теперь делать — снова становиться бездомными?

Ораторы хотминциносов, один за другим, как это принято называть «давили на жалость» и, в итоге, ингенуиты дрогнули.

Результатом встречи представителей обеих сторон стал договор о том, что хотминциносы остаются, но только на уже занятых ими территориях. Кроме того, для добычи нефы, а также ископаемых, к тому времени чужаки добрались не только до металлов, за ними остается несколько обширных участков, не годных для кочевий.

Ингенуиты, как компенсацию за то, что их заметно ущемили в охоте, ежегодно будут получать определенное количество сельхоз продуктов и перестанут совершать набеги. Правда, касалось это только тех, кто продолжал кочевать — оседлые аборигены, как заявил представитель хотминциносов, сами в состоянии вырастить для себя достаточно продовольствия.

— Если у них не получается, — говорил он, — значит они плохо трудятся. Ведь ленивого охотника не должен кормить хозяин соседнего шатра?

На это ингенуиты не нашли, что возразить.

***

Теперь заключенный договор охранял хотминциносов от нападений коренного населения, правда, при этом, и они были вынуждены ограничить масштабы своей деятельности. Впрочем, это не помешало им заложить строительство нескольких заводов на дополнительной, оставленной им для добывающей промышленности, территории.

На практике выяснилось, что гораздо хуже дела обстояли у самих ингенуитов. Дело в том, что до того, как аборигены начали бороться с через чур беспардонным, в отношении их земли, поведением переселенцев — те успели своей деятельностью перекрыть некоторые кочевые пути, в прошлом используемые промысловыми животными. Теперь время, которое они проводили в пути, во время миграции, значительно увеличилось — часть более слабых животных стала погибать до того, как выйдут на лежащие внутри континента пастбища. А именно эти особи, не способные спастись, от преследующих их верхом ингенуитов, и становились основной частью их добычи.

Кроме того, слишком длинные по времени переходы оказали влияние и на плодовитость животных — численность стад уже через пару лет заметно сократилась.

В среде кочевников начался голод, и никакая компенсация сельскохозяйственной продукцией не спасала положения. В итоге, глядя на более сытно живущих оседлых собратьев, многие кочевники решили последовать их примеру.

— К тому времени, когда мой отец, — рассказывал Диик, — уже достиг того возраста, когда мальчики начинают помогать взрослым на охоте, прокатилась очередная волна вырубки лесов. Теперь уже сами ингенуиты образовывали целые фермерские поселки, тем самым еще сокращая территории держащихся за кочевые традиции соплеменников.

Впрочем, переход на земледелие и скотоводство действительно заметно повысил уровень жизни ингенуитов. Урожаи получались хорошие и, большинство из них, в первое же изобилие успевали отдать взятое в долг зерно хотминциносам. Те, кто не поленился засадить поле сразу после засухи, за время Многодождья выращивали второй урожай, едва ли не лучший, чем первый и с него возвращали назначенные за ссуженные семена проценты.

Нашлись и такие ингенуиты, которые предпочли пойти на предприятия наемными рабочими — хозяева платили приличное жалование, на которое мужчина мог содержать себя, отправленных в построенные хотминциносами школы детей, и ставшую домохозяйкой жену.

Казалось, жизнь налаживается, но не знали ингенуиты, что самая большая беда ждала их в недалеком будущем.

Глава восьмая

Одной из многовековых традиций ингенуитов является сезонное проведение соревнований по борьбе, которую они называли словом «аккуррэ». В прошлом, кочующие борцы состязались во время Холодов, когда проводили время у рек — охотились в тот сезон племена мало, питались, по большей части, заранее накопленным вяленым мясом, рыбалкой, которой занимались женщины и дети, да собранными овощами. Не забыли об этом увлечении аборигены и став фермерами.

Вырубая леса и расселяясь по Капинаве, ингенуиты стремились кучковаться все теми же племенами. К тому же, рассчитывая на возможное расширение поселков, они образовывали их на значительном расстоянии друг от друга — даже появились намеки на образование, со временем, отдельных государств.

— Благодаря этим фактам статус соревнований теперь вышел на новый уровень, — рассказывал Диику дед, — теперь борцы бились не просто каждый сам за себя, они представляли честь поселка. Да и соревнования стали устраивать гораздо чаще, избегая лишь сезона посевных работ или времени сбора урожая.

Вот на одном из этих спортивных мероприятий все и началось. Силовые приемы, как известно, не обходятся без травм. Конечно, борцы Копинавы во все времена уважали друг друга и, в случае чего, тут же останавливали поединок. Пострадавшего немедленно осматривал костоправ, накладывал, если надо повязку, помогал уйти с ковра, на котором происходило действо.

Однажды одним из таких специалистов вызвался быть недавно прибывший со своей земли хотминцинос, по имени Энвинар. А то, что он с собой привез некоторые из ингенуитов потом так и стали называть — энвинаровым наваждением.

Так вот, прибывший молодой мужчина, якобы по приглашению друга, подыскивающего своей дочери жениха, заявил, что после свадьбы хочет остаться на «новой» земле, как зазывали хотминциносы Копинаву. А поскольку ему нужна работа, и Энвинар, едва успев прибыть на Копинаву, назвался опытным костоправом, то он предложил свои услуги на соревнованиях по аккуррэ.

— У меня есть такое замечательное средство, — говорил он, — что спортсмены, получившие на ковре травму, станут поправляться в разы быстрей! Ручаюсь!

***

Итак, начались соревнования. Одна пара борцов выступила, вторая…

Во время противостояния очередных соперников один из них провел великолепный бросок. При этом его противник, не успев правильно сгруппироваться, очень неудачно врезался плечом в ковер. Весь зал услышал, как бедолага тяжело охнул.

Судья, конечно же, немедленно дал команду остановиться, на ковер тут же выбежал Энвинар.

— Больно? — участливо спросил он пострадавшего по имени Унитио.

Тот, стараясь не закричать, сощурился, плотно сжал зубы и лишь слегка кивнул доктору — да, мол.

— Ничего, ничего, сейчас очень быстро пройдет, — приговаривал костоправ, вынимая из бумажного пакетика (хотминциносы умеют делать бумагу) лист какого-то заморского растения, с ладонь размером и похожую на нее формой.

Держа двумя ноготками за край листок «хурака», так доктор назвал растение, с которого он был сорван, Энвинар аккуратно приложил его к поврежденному плечу Унитио, прижимая все тем же бумажным пакетом, и сделал тугую повязку.

***

Позже наивный простачек Унитио с восторгом рассказывал своим друзьям:

— Боль, — говорил он, — начала отступать уже тогда, когда доктор меня бинтовал.

Вскоре Унитио совсем перестал чувствовать ранение, ему захотелось пойти в лес, погулять, что он и сделал.

— К сожалению сейчас самого Унитио не спросишь, покойники молчат, — печально рассказывал Диик, — но я постараюсь как можно подробней передать то, что он когда-то рассказал моему деду, а дед мне.

Уединившийся борец не спеша, как ему казалось, брел по лесу и так ему вдруг стало хорошо и радостно, что он не смог бы подобрать слова, для описания переполнявших его чувств. Природа, в этот день, была особенно красива, запели невесть откуда взявшиеся в засуху птицы. До носа Унитио доносились пьянящие ароматы цветов, которые не должны были сейчас пахнуть, превратившись в плоды — да и те от жары сильно пожухли, съежились.

Сорванные с куста ягоды казались самыми вкусными из всего, что Унитио ел за всю свою жизнь. Причем, только набив ими порядочно желудок, он заметил, что во всю орудует поврежденной рукой, а она совершенно не болит.

Пробродив так до темноты, Унитио вернулся в хаман, где его давно ждали обеспокоенные родители.

— Да не переживайте вы, папа и мама, — заявил он на вопросительные взгляды предков, — мне просто хотелось побыть одному, успокоиться после проигрыша.

Далее он начал рассказывать о том, какой он чудесный, этот доктор Энвинар, какое замечательное дал ему средство.

— Что-то ты выглядишь через чур веселым для раненого, да еще и проигравшего схватку, — заметил отец.

— Да ничего страшного, это все лекарство, — беспечно махнул больной рукой сын, — плечо уже совершенно не болит.

— Так быстро не бывает! — не унимался родитель, — Я был на состязаниях и видел, как ты упал.

— Как видишь, бывает — возразил сын, — неужели сам не видишь?

К несчастью для Унитио ингенуиты, на тот момент, не имели ни малейшего понятия о том, что в природе бывают такие коварные и страшные вещества, какое содержит сок хурака.

Если бы отец в тот день понимал, что происходит с его ребенком, то связал бы его и не выпускал на улицу дней десять, а потом еще долго следил за ним непрестанно.

Вместо этого родители, бдительность которых была усыплена добродушным настроем сына, еще долго слушали дифирамбы чудо доктору, пока Унитио не уснул с глуповатой улыбкой на устах.

Глава девятая

Пробуждение Унитио, на утро, оказалось не из легких. Мало того, что вернулась боль в плече, да такая, что невозможно вытянуть перед собой руку, ныло вообще все тело. Было такое ощущение, будто накануне провел не один бой, и тот не до конца, а несколько дней без отдыха от зари до зари таскал неподъемные камни.

Кроме того, заметно отяжелела голова, появилось ощущение увесистого и тесноватого обруча, сдавливающего в районе лба, висков и затылка.

Подавляя тошнотворные позывы, Унитио едва заставил себя съесть треть предложенного матерью завтрака и, боясь, что не удержит содержимое желудка внутри себя, поспешил выйти на улицу.

«Это еще что за напасть? — думал он, — Настолько паршиво я себя еще ни разу не чувствовал.

В конце концов, Унитио решил посоветоваться с доктором. Вскоре должен был начаться второй день соревнований, и тогда Энвинар в любой момент может оказаться занят, поэтому парень заспешил к поляне, на которой они проводились.

***

Придя на место, Унитио обнаружил, что он не единственный, кто пострадал накануне и теперь опять явился на прием к Энвинару — еще одному товарищу по несчастью доктор перевязывал разбитое колено, двое сидели в очереди.

Работая, Энвинар подслушал, как его пациенты делятся своими впечатлениями — всем вчера было легко и весело, а сегодня тяжело, да еще и на душе как-то паршиво.

— А что же вы хотели? — опередил доктор вопросы спортсменов, — хурак обезболивает, а не лечит раны. То, что я вам его раздал, не значит, что надо все хватать больной рукой! — Энвинар выразительно посмотрел на Унитио.

— А почему голова гудит? — спросил один из пациентов.

— Так сотрясение! Вам всем покой нужен, а вы по окрестностям шатаетесь, — в голосе эскулапа слышались раздражение и упрек, — Сейчас вот всех перевяжу и марш отдыхать. Со временем полегчает.

***

— Впрочем, — пояснил Диик, — в основном я буду рассказывать только об одном Унитио, поскольку он дружил с моим дедом и многое ему о себе рассказал. Правда, позже — незадолго до смерти.

Со временем плечо его действительно перестало болеть, а вот тяжелое состояние, после применения хурака, оставалось. Впрочем, постепенно и оно рассеялось.

Хуже было другое — простачок Унитио, и образовавшиеся за время соревнований несколько десятков его товарищей по несчастью, теперь тосковали по тому приподнятому настроению, которое испытывали, когда «лечились».

Без этого волшебного листочка, на поврежденное место, парней ничего не радовало — жизнь стала серой, мрачной. Они прекратили чем-либо развлекаться, все свободное время просиживали с потухшим взглядом. На вопросы: «что с тобой?», задаваемые друзьями и родственниками ребята только тяжело вздыхали и отмалчивались.

Да и работали теперь эти бывшие спортсмены кое-как, чаще всего только по тому, что старшие заставляли это их делать.

Наконец, настал тот день, когда Унитио пришел к доктору и попросил у него хоть немного того «замечательного лекарства».

— Ты знаешь, дружок, — ответил Энвинар, — для меня составляет большого труда привести сюда это зелье. Поэтому бесплатно я даю его только раненым на соревнованиях спортсменам, но, если ты очень хочешь — могу продать за деньги.

Цена была названа незначительная, и Унитио купил «чудесных» листочков на несколько дней вперед.

— Ты можешь прибинтовывать их куда угодно, не обязательно на плечо! — вслед убегающему Унитио крикнул доктор.

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся тот на ходу.

Стоило примотать к бедру хурак и немного подождать, как жизнь вокруг Унитио засияла всеми красками. Весь день он продуктивно трудился, а отдохнув после ужина — отправился на тренировку, которых к тому времени пропустил уже очень много.

***

— Пересказывая свою жизнь, — говорил дед Диика, — Унитио упомянул о том, что все, кто попробовал «Энвинарово наваждение», вскоре вернулись к нему.

Коварный доктор постепенно поднял цену на свое средство и, когда у парней стало не хватать денег, предложил им соблазнять этой дрянью других ингенуитов.

— За каждого нового моего клиента вы будете получать процент, — науськивал коварный Энвинар, — кто будет стараться, тот не только обеспечит себя хураком, но и заработает дополнительных денег. Лучшие из вас торговцы смогут позволить себе больше не работать в поле, не ходить за скотиной. Вы ведь, когда бывали в городе, видели, как красиво, богато теперь одеваются некоторые из ингенуитов — постараетесь как следует, и у вас появится такая возможность.

Слушая воодушевляющие речи, Унитио уже представлял, как проводит больше времени на тренировках, вместо того чтобы вспахивать и засевать поле, как он становится лучшим борцом — получает все возможные призы и все ему завидуют. Особенно жажда тщеславия обуревала его вскоре после наклеивания очередного листа хурака — через некоторое время Энвинар стал продавать его вместе с липкой, с одной стороны, тканью.

«На манер пластыря» — подумал Дэрриан.

И Унитио, также как другие, «заглотившие крючок» спортсмены, принялись в самых ярких красках рассказывать о хураке всем и каждому.

Лишь немногие ингенуиты тогда заподозрили неладное, обратив внимание на изменившееся поведение «хуракистов» — как теперь называли любителей этого коварного зелья.

Кому-то, как деду Диика, повезло в том, что их организм отказался принимать отраву.

— Стоило мне только попробовать эту мерзость, полученную на день рождения, в качестве подарка, как меня начало сильно тошнить. Тело покрылось странной бордовой сыпью, разболелась голова и появилась испарина. Кожа стала зудеть так, что я начал буквально прорывать ногтями раны на своих руках и ногах, — рассказал Диику Страмос.

А еще некоторые, в основном ингенуиты старшего поколения, наблюдая за первыми хуракистами, поняли то, что если все кинутся употреблять эту гадость, то вскоре некому станет работать. Эти ингенуиты, к сожалению, оказались в меньшинстве. Попавшие в сети Энвинара простачки высмеивали их, называли глупыми слабаками и им ничего не оставалось, как замкнуться в себе, да стараться не позволить хотя бы своим детям присоединиться ко все растущей армии хуракистов.

Глава десятая

— Только благодаря этим двум группам ингенуитов, их общество не сгинуло в первом поколении и до сих пор не стерто с лица Копинавы, — подвел итог происходящему на его родине Диик.

Дэрриан, вспоминая о несчастьях некоторых народов своего родного мира, с самого начала рассказа о хураке понял, что хотминциносы, одурачивая ингенуитов, пичкая бедолаг этой отравой, задумали добиться их деградации и вымирания. Так что для него не стали откровением слова Диика о том, что за два поколения численность ингенуитов снизилась почти вдвое и, если так дальше будет продолжаться, скоро будет некому сдерживать хотминциносов — а они вновь принялись расширять территории свои городов и поселков.

— Эти захватчики приступили к строительству новых заводов, разрабатывают все больше шахт и месторождений нефы! — с болью в голосе говорил Диик, — А работают там, в основном, мои соотечественники, причем теперь уже зачастую не за деньги, а еду и наклейку с хураком.

Рассказчик, погрузившись в тяжелые раздумья, замолчал.

— Да уж, — с сочувствием в голосе произнес Дэрриан и тоже задумался.

— Нам повезло, — наконец продолжил говорить Диик, — мы: то есть мой отец и я, также как дед не можем принимать хурак. Вот только таких ингенуитов не настолько много, чтобы на нас стоило надеяться. К тому же, когда выяснилось, что есть мой дед и подобные ему, с некоторыми из них стали происходить странные несчастные случаи.

«Не факт, что несчастные», — подумал Дэрриан после рассказа о том, как одного обнаружили в лесу с разбитой головой и мертвого, другой погиб, работая на производстве, третий попал под машину.

Впрочем, когда обыватели стали постоянно говорить о том, что раньше так часто ингенуиты не погибали — череда смертей остановилась.

— Тем не менее, предполагаю, история на этом не закончилась? — произнес Дэрриан, побуждая Диика продолжить повествование.

— О да! — ответил Диик, — Вот, послушай, что дальше произошло с Унитио.

Молодой борец был ровесником отца Диика. Конечно, занимаясь спортом, он и так развил в себе гораздо большую, чем у не занимающегося юноши, физическую силу. Был значительно шире в плечах, добился великолепной осанки.

Вскоре, после того как он начал принимать хурак, его физические показатели стали расти буквально не по дням, а по часам. Стремительно развивались и другие его так же одураченные товарищи. Среди молодежи началось безумие — вскоре кто-то попробовал применять по две наклейки за день, потом по две сразу и одну на ночь.

— Какая хитрая отрава, — отметил Дэрриан.

***

Унитио и отец Диика когда-то были друзьями. Теперь же, употребляя хурак, успешный спортсмен стал заносчивым, называл своего друга слабаком и неудачником.

Отец Диика понимая, что все это говорит не его друг детства, а зелье, которое тот принимает, сдерживался, выслушивая обидные слова. Он по-настоящему переживал за Унитио, до последнего делал попытки вернуть его к нормальной жизни, неустанно старался подобрать слова, чтобы объяснить ему, насколько сильно тот изменился в худшую сторону — стал грубым и самовлюбленным.

— Посмотри, — говорил он Унитио, — ты перессорился со всей родней, с друзьями. Вокруг тебя теперь только твои покупатели, которые готовы тебе пятки лизать ради маленькой скидочки, а ты еще и потешаешься на ними.

— Я даю им счастье, а они поклоняются мне, — высокомерно ухмыляясь отвечал ему Унитио.

— Скажи, — опять перебил Диика Дэрриан, — а вот то, что у Унитио очень быстро прибавилась сила — это у всех так происходит?

— Не совсем: у тех, кто занимается спортом — да.

— А остальные?

— Другие сильно толстеют, у них начинает безобразно выпирать живот и по бокам свисать складками жир. Только их это не волнует — под действием хурака они видят себя красавцами, а когда оно заканчивается, думают только о том, где бы взять еще. Сейчас большинство тех, кто его употребляет, только ради этого и работают, почти половина моих ровесников даже не помышляют о том, чтобы завести семью. Детей кормить надо, а тут на себя еле хватает.

— А какие дети рождаются у хуракистов? — Дэрриан, задавая этот вопрос, предполагал не утешающий ответ.

Такой и последовал. В семьях, где хоть один из родителей принимал хурак, детишки стали рождаться слабые — их приходилось с трудом выхаживать. Некоторые, подрастая, отличались заметным слабоумием.

***

Ответив на вопрос о детях, Диик вернулся к рассказу об Унитио.

Через некоторое время отец Диика, к тому времени он сам уже стал отцом, стал обращать внимание на то, что Унитио как-то очень сильно стал меняться. Было такое впечатление, будто время, для него, едва ли не втрое ускорилось.

— Посмотри, — однажды сказал он своему другу, мы ровесники, а выглядишь ты на много старше.

— Это от того, что я спортсмен! — заявил тот, — Я ведь, при этом, и вдвое крупней тебя!

— Но седина в волосах! — не унимался отец Диика, — а твои морщины?! У других спортсменов, которые не принимают хурак, такого нет.

— Они неудачники! — кичился Унитио, — их организм, как и твой, не принимает силу хурака! Им не повезло. Этим несчастным суждено навсегда остаться слабаками и нищими, в то время как я богат и знаменит. Столько наград, как у меня, нет ни у кого!

Унитио на самом деле оказался удачлив — он, будучи одним из первых торговцев хураком, успел собрать для себя большую базу покупателей, к которой не позволял никому приблизиться, отстаивая свои интересы кулаками. Зарабатывая много денег, он красиво и богато одевался, питался только в дорогих заведениях хотминциносов. Жил Унитио в огромном хамане, с бассейном во дворе. Держал прислугу из нескольких ингенуитов. Возле ворот этот спортсмен лихо парковал личный роскошный автомобиль.

Повезло ему и с организмом — в то время, когда Унитио еще был крепок и силен, многие из тех, с кем он начинал, превратились в дряхлых стариков, а кое-кто уже и вовсе умер.

***

В тот день, когда произошло несчастье, отец Диика для того, чтобы побеседовать наедине, позвал друга прогуляться вдоль отдаленного каньона.

— Да что ты мне всю дорогу жить мешаешь! — возмутился Унитио на очередную пламенную речь друга, — Отстань уже от меня! Можешь сколько угодно влачить свое пустое существование, а мне позволь делать то, что я хочу!

Раскричавшись в сердцах, Унитио вскинул перед собой руки и, случайно, толкнул собеседника. Тот не смог удержать равновесие и с криком рухнул в пропасть.

В тот ужасный день Унитио не признался в роковой случайности — сказал, что бедолага сам оступился, а он не успел подхватить друга за руку.

Впрочем, Унитио не унес эту тайну в могилу.

Глава одиннадцатая

Вскоре после случайного убийства друга, Унитио стал замечать, что его организм начал понемногу сдавать. Да, он еще какое-то время удерживал титул чемпиона на соревнованиях по аккуррэ, но давалось ему это все трудней. Со временем вовсе пришлось прибегать к разным ухищрениям и ужасным поступкам, чтобы еще немного продержаться, но время неумолимо приближало тот день, когда хурак преждевременно забрал некогда непобедимого чемпиона.

В итоге, к концу жизни, из мощного спортсмена, Унитио превратился в развалину с трясущимися руками и еле переставляющую ноги. Незадолго до смерти когда-то цветущий и пышущий мощью мужчина стал выглядеть даже старше, чем до сих пор живущий дед Диика. Вот тогда, чувствуя приближающуюся смерть, глядя на еще бодрых сверстников, сам ставший немощным стариком, он и решил попробовать отказаться от хурака, надеясь выгадать еще хоть несколько дней у стремительно бежащей к завершению жизни.

На деле же, стоило только один раз не наклеить отраву, на него навалилась жутчайшая депрессия. Унитио не мог найти себе места от нахлынувшей волны воспоминаний о своих бессовестных поступках, которых, как очень серьезных, так и малозначительных, за время его жизни с хураком накопилось просто безумное количество.

Была и физическая ломка, причем не такая, которую Унитио испытал наутро, впервые попробовав предложенное Энвинаром зелье. Теперь он со счету сбился, сколько дней его выворачивало наизнанку, стоило только очнуться от тяжелого забытья. Унитио преследовали болезненные галлюцинации — ему казалось, что кто-то очень сильный топчется по его телу, дробя кости, разрывая мышцы и сухожилия. На него то нападал нестерпимый жар — казалось еще немного, и кожа запылает, то бедолагу кидало в другую крайность — он покрывался ледяным потом и никак не мог согреться.

Тем не менее, спортсмен, теперь уже бывший, много лет подвергающий себя изнурительным тренировкам, умел терпеть и добиваться своего. Похудев так, что стали выпирать ребра, с кожей из светло коричневой ставшей почти черной, очередным дождливым утром, Унитио выбрался во двор. Боль в теле отступила, даже появились позывы к еде. Побыв некоторое время на улице, не в силах сдержать стоны от усталости, он вернулся в хаман и заставил себя немного поесть.

Перетерпев физическую боль, Унитио не избавился от депрессивного состояния. Впрочем, полное бездействие угнетало еще хуже, чем мрачные воспоминания. Через несколько дней, немного окрепнув физически, Унитио принял решение:

«Пойду к отцу убитого мной друга, покаюсь перед ним, может, хоть чуточку легче будет умирать» — подумал он.

***

— После того, как дед выслушал Унитио, — говорил Диик, — он вспомнил, что его мальчик и не смеющий сейчас взглянуть ему в глаза старик, в детстве и юности дружили.

— Как же так получилось, что ты дошел до убийства того, с кем когда-то делил пищу в походах, с кем играл, строил планы на жизнь. Вы ведь когда-то все делали вместе — строили баррикады из снега, ухаживали за молодыми девушками, влюблялись, разочаровывались, сочувствовали друг другу и радовались всему тоже вместе.

И тут Унитио, что называется «прорвало». Он начал пересказывать Страмосу всю свою жизнь с того самого злополучного дня, злополучных соревнований. Говорил он с жаром, даже забыв о своей депрессии, рассказывал очень подробно, не упуская ни малейшей детали. В его голове вдруг ярко вспыхнули мельчайшие детали прошедшей и, как он наконец-то осознал, загубленной жизни.

Унитио как бы вернулся к тому дню, когда все началось. Он словно вновь превратился в того наполненного лучшими мечтами юношу, а прожитая им жизнь поплыла перед ним как чужая. Унитио проговорил весь день и всю ночь до утра — дед ни разу не перебил его, а закончив речь, внезапно замолчал, поднялся и ушел к себе в хаман, где его, через несколько дней, нашли мертвым.

— В день моего совершеннолетия, — сказал Диик, — дед пересказал мне историю Унитио. В то время я уже познакомился с Амузант мы с нетерпением ждали, когда повзрослеем и сможем обручиться, только, выслушав историю Унитио, поклялись друг другу, что, прежде чем сыграть свадьбу, покончим с хураком в нашем мире навсегда. В мире, где будут расти наши дети, не должно быть этой отравы! — голос Диика, когда он произносил последние слова, неожиданно зазвенел металлом, хотя его речь и не стала громче.

Сказав это Диик замолчал, остановился, глядя себе под ноги. По его лицу было видно, что молодого ингенуита обуревает множество чувств.

— Но ведь на том, случайном убийстве история Унитио не закончилась, насколько я понимаю? — поинтересовался Дэрриан, когда Диик умолк.

— Да, — продолжил он говорить, — убийство моего отца действительно вышло не специально. После разговора с Унитио мой дед в этом уверен, а я уверен в том, что говорит Страмос. Зато позже, поняв, что такое страшное преступление сошло ему с рук, Унитио окончательно потерял чувство меры и уже намеренно стал совершать поступки, в которых раскаялся только перед своей кончиной.

— Расскажешь? — попросил Дэрриан.

— Да, для того чтобы ты еще больше проникся тем, какое зло несет ингенуитам хурак, я еще кое-что поведаю тебе о жизни Унитио, а уж потом перейду непосредственно к своей истории.

Глава двенадцатая

Примерно через год, после трагической случайности с его другом, Унитио заметил подрастающего паренька. К тому времени он сам, кроме соревновательной карьеры, стал одним из лучших тренеров.

Так вот, юноша этот, даже без хурака выделялся среди сверстников физической силой, гибкостью и неутомимостью. Многие тогда даже удивлялись — как это от таких низкорослых, худосочных родителей, мог родиться столь хорошо физически развитый ребенок.

Унитио, тренируя Маарга, так звали юношу, поначалу не мог нарадоваться тому, что растит чемпиона. Вот только, когда тот подрос и его перевели во взрослую группу, учитель стал беспокоиться, как бы через год или два, на очередных соревнованиях не проиграть молодому спортсмену.

Мысль о скором прекращении карьеры, Унитио давно настроил себя, что после первого проигрыша, больше не выйдет на ковер, не давала ему покоя ни днем, ни ночью.

Меж тем паренек продолжал расти. Вскоре Унитио и вовсе обратил внимание на вдруг начавшееся буквально взрывное развитие ученика. Сам же он уже давно чувствовал, что достиг предела своих физических ресурсов.

— Ты попробовал хурак? — спросил он Маарга.

— Да, — ответил тот.

— Но ведь я предупреждал тебя, чем раньше ты его начнешь принимать, тем быстрей состаришься.

Изображая заботу о юноше, Унитио, на самом деле, заботился о себе. Он хотел протянуть хотя бы еще один соревновательный сезон, прежде чем придется уступить — ученик же напротив, торопился вырасти, строил свои планы на будущее.

«Что же делать? — мысли Унитио, с каждым днем, все больше путались, — Как замедлить этого молодого выскочку? Или, лучше, совсем обезвредить его?»

Решение подвернулось само собой:

Во время очередного тренировочного боя, когда Унитио сделал удачный бросок через себя он, оборачиваясь и видя, как Маарг падает вниз головой, вдруг совершенно отчетливо представил себе жуткую картину. «Вот паренек выставляет перед собой руки, чтобы не свернуть шею, — подумал он, — а я, в это время, делаю вид, что оступился и ускоряю его падение своим весом, такого он точно не сдюжит».

Мелькнувшая как молния мысль, завладела Унитио раньше, чем он осознал весь ужас пришедшего в его голову решения. Тут же, будто превратившись в куклу, которой кто-то управляет, учитель всем своим весом обрушился на ученика.

Маарг выжил, но превратился в беспомощное существо, у которого из-за травмы шеи отказало все тело. По юности он не смог доказать, что учитель специально его покалечил, а больше в зале, в тот момент, никого не было.

***

Преждевременная старость, наступавшая на Унитио, с каждым днем набирала темпы, вскоре на горизонте замаячил новый потенциальный конкурент.

Правда того парня тренировал другой ингенуит и у Унитио не было возможности подстроить несчастный случай с ним. Да и опасно было это делать — слишком много происшествий вокруг него самого могло бы навести на подозрения.

Впрочем, он, одуревший от безнаказанности, нашел решение:

Приближающийся к совершеннолетию ингенуит, как и все их профессионалы борцы, начал употреблять хурак. Понимая это, Унитио заготовил для него особую наклейку — для этого он, рискуя жизнью, добыл яд одной из очень опасных местных змей. Затем Унитио аккуратно расклеил один из своих пакетиков с хураком, вылил яд на листок и, подождав, когда заготовка высохнет — вложил ее обратно в упаковку, заклеил как было. Оставалось только подменить хурак из запасов парня.

Тот юноша тоже остался в живых, но, также как и Маарг, выбыл из спорта — яд сделал из него еле передвигающегося без посторонней помощи инвалида.

***

Третье преступление Унитио стало самым хладнокровным из всех, что он совершил, пытаясь продолжать удерживать титул непобедимого спортсмена.

На этот раз жертвой стал несчастный из отдаленного города. Да, в тот год Унитио справился с ним на ковре, но уже из последних сил. Понимая, что юноша через год превзойдет его, Унитио, теперь уже совершенно переставший задумываться о нравственной стороне своих действий, вынес простой и жесткий приговор — убить.

Конец ознакомительного фрагмента.