Первый Эйдос

Дмитрий Емец, 2007

Когда всемогущий глава Канцелярии мрака не может раздавить шестнадцатилетнего мальчишку, это, согласитесь, ужасно раздражает… Чтобы избавиться от конкурента, Лигул устраивает Мефу поединок с чудовищем из недр Тартара. Мефодий только чудом остается в живых, а великодушный горбун награждает его дархом. Пустых же дархов, как известно, не бывает. И вот мерзкая живая сосулька по каплям высасывает из Мефа жизнь. Но это был не единственный сюрприз от Лигула. Оказывается, у него есть воспитанница, ровесница Мефа. Все, кто знаком с ней, знают, что бывает, когда она смеется или плачет. Любить ее тоже крайне нежелательно, ведь Лигул намеревается сделать Прасковью новой наследницей мрака…

Одноручный меч имеет преимущество перед рапирой.

Меч и кинжал имеют преимущество перед рапирой и кинжалом.

Меч и тарч имеют преимущество перед мечом и кинжалом или рапирой и кинжалом.

Меч и баклер имеют преимущество перед мечом и тарчем, мечом и кинжалом или рапирой и кинжалом.

Двуручный меч имеет преимущество перед мечом и тарчем, мечом и баклером, мечом и кинжалом или рапирой и кинжалом.

Боевой топор, алебарда, черный билл или подобное им оружие по весу, применяемое в охране или бою, равны в бою и обладают преимуществом перед двуручным мечом, мечом и баклером, мечом и тарчем, мечом и кинжалом или рапирой и кинжалом.

Короткий шест или полупика, лесной билл, протазан или глефа, или другое подобное им оружие идеальной длины имеет преимущество перед боевым топором, алебардой, черным биллом, двуручным мечом, мечом и тарчем. А также против двух мечей и кинжалов или двух рапир и кинжалов с перчатками.

Длинный шест, мавританская пика или дротик, или другое подобное оружие длиннее идеальной длины обладает преимуществом перед любым другим оружием, коротким шестом, валлийским крюком (Welch hook), протазаном, или глефой, или другим подобным оружием, хотя слишком слабы для двух мечей и кинжалов, или двух мечей и баклеров, или двух рапир и кинжалов с перчатками, потому что они слишком длинные для того, чтобы колоть, бить и поворачиваться быстро. И по причине большой дистанции боец, вооруженный мечом и кинжалом, будет оставаться позади противника с таким оружием.

Дж. Сильвер. «Парадоксы защиты» (1599)

Глава 1

Девушка в алом

Не каждый из тех, кто безгранично верит в свои силы, в конце концов побеждает, но тот, кто в них не верит, не побеждает никогда.

«Книга Света»

Курьер из Канцелярии мрака прибыл в 23.58, посмотрел на часы и сконфузился. Ему было поручено выйти из стены с первым ударом часов, но вышла накладка. Произошла та же история, что с реальной, а не со сказочной Золушкой, которая лишилась платья за четверть часа до полуночи из-за неточности карманных часов феи. Отчасти это и послужило причиной скандальной влюбленности молодого принца и его скоропалительной женитьбы.

Чимоданов, игравшийся с недавно подаренным ему «Кольтом Вайт-Игл», машинально пальнул в курьера, но тотчас извинился и кинулся поднимать гильзу.

— Дай сюда цацку! Не стреляй в приемной, чайник! Тебе мама не говорила, что такое рикошет? — буркнула Улита, решительно выдирая у него из пальцев оружие.

Посланец Тартара зевнул и затянул дырку в груди, что оказалось несложным, так как курьер был джинн. Незнакомый и бородатый. Обрюзгший и сонный, с раздувшимся бугристым носом. Такой нос — визитная карточка хронических алкоголиков и джиннов, которые долго пребывали в заточении в плохо вымытой стеклотаре.

Гюльнара немедленно принялась кокетливо виться вокруг в надежде что-нибудь разнюхать. Джинн мрачно посмотрел сквозь нее, открыл рот и продемонстрировал обрубок языка. Гюльнара отшатнулась. До этого момента она была убеждена, что не существует магии, способной изуродовать джинна. Немой гонец сунул Арею желтый свиток, с досадой покосился на часы, натужно приготовившиеся бить, и исчез без вспышки.

— Подчеркиваю: этот тип мне не понравился! Какой-то неряха! — заявил Чимоданов, считавший своим долгом высказываться по любому поводу.

— Зато ты ряха! Свитер какой классный! — сказала Ната.

Чимоданов не понял иронии и зарумянился от удовольствия. Он не замечал, что Ната уже час старательно отворачивается, чтобы не видеть его свитера — белого, покрытого громадными, в ладонь, маками. Со стороны, к тому же если обладать не очень острым зрением, маки были похожи на расчесанные язвы, особенно противные из-за черных точек в середине. Последнее время у Петруччо совсем развинтилось чувство меры. Он то красил волосы в зеленый цвет, то вставлял в ухо огромную серьгу, то сам шилом и цыганской иглой шил себе жилетки. Жилетки, надо признать, получались удачные и стильные, а вот серьга Арею не понравилась, и он, метнув нож, пригвоздил ее к стене вместе с пищащим Чимодановым.

Пока Петруччо гордился свитером, Арей осмотрел печать и кинжалом вскрыл ее. Дафна неосознанно вцепилась в загривок Депресняку. У нее появилось скверное предчувствие, связанное с пергаментом.

Свиток оказался от Лигула и начинался со слов «Дорогой Арей!». Шрам, рассекавший лицо мечника, побагровел. На нем ясно проступили синие прожилки. Прожилки находились там, где Арей когда-то сам зашивал себя толстой нитью.

— Хотелось бы узнать, в какой конкретно валюте я «дорогой»? — процедил он.

«Дорогой Арей!

Убежден, ты счастлив будешь узнать, что егерям удалось загнать яроса в Круглом Провале. Я думал убить его сам, но решил не быть эгоистом. В сущности, именно наш эгоизм — причина того, что стражи мрака до сих пор не контролируют всего мироздания.

Приезжай на охоту и захвати с собой всех своих учеников, не забыв, разумеется, Буслаева. Не стоит лишать молодежь радостей битвы. Нам, скромным, утонувшим в бумажках писакам, интересно будет посмотреть, чему ты их научил.

Жду вас на рассвете. Сожалею, если в эту ночь вам не удастся выспаться.

Ваш Лигул.

P.S. Просто для ясности. Отказ не принимается ни в какой форме. Твои ученики должны быть завтра в Тартаре, даже если все они сейчас лежат на смертном одре. Им почти шестнадцать, и, стало быть, время для первого серьезного испытания наступило. А вот Дафну не бери. Не стоит показывать светлой Тартар. Должны же у мрака существовать маленькие семейные тайны?»

Арей молча скомкал свиток и отшвырнул его. Улита осторожно подошла, просительно взглянула на шефа и, подняв свиток, прочитала вслух.

— Ярос — это то, о чем я напряженно думаю? — спросила она.

Озабоченный кивок мечника подтвердил, что Улита могла бы думать менее напряженно.

— Ярос — это кто? — спросил Меф.

Арей пнул стул, посмевший загородить ему дорогу.

— Зверушка, относящаяся к роду низших даймониумов. Постоянно обитает в холодных впадинах Тартара. Есть крылья, но в зачаточном состоянии. Прыгучая, живучая. Я не назвал бы яроса глубоким и самобытным мыслителем, но как разорвать врага он соображает. Битва с яросом — обязательная часть ритуала посвящения молодого стража.

— Ярос один, а нас против него будет четверо? — уточнил Чимоданов, страдая от хронического арифметического зуда.

Он был как немецкий лейтенант, который в письме к невесте любит посчитать карандашиком, сколько весят в сумме все солдаты его роты, сколько килограммов крупы они съедают за ужином и сколько на каждого в среднем приходится бинтов, патронов и пулеметных лент. Правда, последние цифирки он старательно замазюкивает.

— Не исключено, что для массовки выставят кого-то еще из молодых стражей. Яросы обедают не слишком часто, так что белка им надо много, — цинично ответил Арей.

— А мы не испепелимся в Тартаре, нет? И кости от холода не потрескаются, да? — забеспокоился Евгеша.

Мечник мотнул головой, запутавшись в этих «да» и «нет».

— Тартар неоднороден. Где-то холодно, где-то жарковато. В Круглом Провале терпимо. Лигул принял меры, чтобы его ни в чем нельзя было обвинить. Если кого-то из вас прикончат, малютка первый зальется слезами и обвинит меня, что я плохо вас подготовил. Хотя, убежден, яроса егеря загнали соответствующего. Они не глупцы и догадываются, чего хозяин от них ждет.

Арей говорил озабоченно, однако удивленным не выглядел. Меф понял, что о предстоящих испытаниях он догадывался заранее. Не потому ли тренировки в последние месяцы длились дольше обычного? Два, а то и три раза в день. С шестом, с мечом, с топором, с копьем. Ладони давно превратились в однородную мозоль. К концу второго часа ученики обычно переставали понимать, что делают их руки. Сознание от усталости отключалось. Лишь шест совершал дробящие выпады или, двигаясь сам по себе, без вложения силы, обрушивался на воображаемого противника. Меч наносил резкие уколы и короткие рубящие удары.

Арей не был сторонником «показухи», как он презрительно называл школу Хоорса.

— Мельтешня хороша, когда тебя только собираются убивать, а ты не прочь попугать ватагу прохиндеев где-нибудь в трактире на Лысой Горе. Когда же уже убивают, поздно изображать стойку жирафа, лягающего копытом низколетящего бегемота. Тут спасет лишь предельно жесткая скупая работа. Первого противника нужно вбить в землю по макушку, тогда другие, возможно, вспомнят, что не кормили дома черепашку, — повторял обычно мечник. Щурился, с усмешкой смотрел на учеников и интересовался:

— Возражения есть?

Ната слушала, скромно опустив глазки, однако ощущалось, что возражений у нее хватает. Легко рассуждать о жесткой работе, когда ты такая туша и вдобавок лучший меч Тартара. В случае чего она, Вихрова, будет выкручиваться иначе:

«Не убивайте меня, господа деграданты! Никто не хочет посмотреть, как я беззащитна, как хороша? Пусть все смотрят и того старенького лучника поближе подведут!.. Я чешусь, когда в меня целятся!.. Эй, я не просила умирать от любви так буквально! И что мне, интересно, делать с этими телами?»

Но молчала Ната не всегда, слишком велико было ее раздражение против всякого спорта.

— Неумеренные занятия физкультурой мешают гармоничному развитию личности! — порой заявляла она вслух и даже показывала вырезку со статьей шестидесятилетнего скрипача, впервые додумавшегося до этой истины.

Но что бы там ни утверждала Вихрова, даже ей последние три месяца не разрешалось пропускать тренировки, хотя она вечно жаловалась, что у нее болят ноги и отваливаются руки.

— Если ты не перестанешь ныть, я покажу тебе, как действительно отваливаются руки, — негромко предупреждал ее Арей.

Ната сразу смекала, что это не просто ораторский прием, и бралась за меч. Она даже достигла некоторых успехов. Во всяком случае, только ей одной удавался внезапный укол снизу. При этом, хотя клинок уже мчался к цели, Вихрова могла смотреть совсем в другую сторону, имея на лице отрешенно-рассеянное выражение студентки, которая никак не вспомнит, кому дала конспекты.

— Тебя только убийцей подсылать, Вихрова! — говорила Улита.

— Я работаю глазами. Острые железки — это чтобы резать колбасу, — парировала Ната.

— А по мне так ничего нет лучше телепортации на армейский склад с последующим возвращением к месту событий с парой «калашей». Это Буслаев у нас любит холодное оружие. Не пальнет, мол, случайно в кармане и не прострелит колено, — заявлял Чимоданов.

Он был даже драчливее Мефа: вечно влезал в уличные истории. Даф предполагала, что встопорщенный видок, вызывающая одежда и вспыльчивость Чимоданова провоцируют людей с родственной психикой.

И вот теперь письмо из Тартара прояснило, почему они тренировались так много.

Глаза Арея, уставшие, покрасневшие, перескакивали с одного ученика на другого, задерживаясь на лице каждого.

По бескровным щекам Мошкина бродили красные пятна. Меч, который Евгеша зачем-то призвал и держал на коленях, то покрывался толстым слоем льда, то вспыхивал в пляске огня, отчего лед мгновенно таял. Результатом этого непрерывного таяния стала лужа под ботинками, которой Мошкин пока не замечал.

За последние месяцы Евгеша вымахал еще сильнее и обзавелся завидным баском. И лишь глаза остались прежние — испуганные, щенячьи.

Неукротимая Ната, насмехаясь над Мошкиным, как-то приклеила на его дверь бумажку:

«Ахтунг!

Красивый сильный мужчина завоюет мир, покорит Вселенную, разобьет женские сердца. Обращаться строго с 18.00 до 21.00. В 18.00 отпускает начальство. В 21.00 мамочка велела мне ложиться спать».

Евгеша прочитал бумажку, обиделся, но рвать не стал и оставил на память. Хотя мамы с ним рядом и не было, ее присутствие ощущалось астрально.

Клинок Мошкина был ему под стать. Широкий у основания, острый как бритва, он стремительно сужался к концу. Разумеется, артефакт, но артефакт переменчивой силы. Это был зажатый и неуверенный в себе меч — такой же, как и его хозяин. Иногда он с легкостью рассекал доспехи, порой же унывал и тогда спасовал бы даже перед сухой палкой.

— Всегда происходит именно то, чего я боюсь, и именно тогда, когда я боюсь. Значит, если я не буду бояться, ничего не произойдет. Сражаться с яросом придется в любом случае. Раз так, какая разница: боюсь я или нет? — не замечая, что произносит это вслух, бормотал Мошкин.

Арей молчал. Едва ли вопросы требовали ответов, да и Евгеша их явно не ждал. Глаза Мошкина неосознанно скользили по Канцелярии, пока не нашарили графин с водой. Рассеянно остановились на нем. Графин треснул и распался. Превращенная в лед вода, повторявшая очертания графина, осталась стоять на столе.

— Может, хватит с водичкой играться? — поинтересовался Арей.

Евгеша встрепенулся. Он вскинул голову и севшим голосом спросил, есть ли у яроса уязвимые места.

— У яроса есть уязвимые места. Например, шея. Или ноги. Но уязвимей всего нервный узел. Он расположен на спине, там, где смыкаются чешуйчатые пластины. Сложность в том, что ярос не стоит на месте и не ждет, пока его прирежут. Он двигается так быстро, что не каждый охотник поймет, что его сожрало… А вот в чешуйчатые пластины бить не советую. Даже если меч их пробьет — застрянет и обратно его не извлечь.

Мошкин серьезно кивнул, запоминая. Губы у него прыгали уже не так сильно. В мечном бою Евгеша был лучшим в русском отделе после Арея и Мефа. Шестом он разделал бы всех, кроме опять же Арея, а в сражении на топорах или секирах уступил бы лишь Арею и Чимоданову.

Улита разглядывала Нату. Вихрова выглядела спокойной как удав. Она жевала жвачку и созерцательно изучала свои ногти. Монотонные движения ее нижней челюсти раздражали ведьму.

— А ты что, не боишься яроса? — спросила Улита с досадой.

Розовый пузырь раздулся и лопнул. Ната облизала верхнюю губу.

— Ни одно существо мужского пола не способно причинить мне вред. Животное, человек, маг, страж — не имеет значения, — сказала она.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — с вызовом повторила Ната. Меф подумал, что ей сложно не поверить.

Улита закивала.

— Завидую тебе белой завистью, деточка! Но ты не учла одного маленького пустяка. У яросов нет пола! — язвительно произнесла она.

Вихрова перестала жевать. Очередной пузырь жвачки вздулся сам собой и лопнул. Ната даже не заметила. На губах у нее остались мелкие брызги сладкой резины.

— Как это нет пола? А как же они… ну это… — замялась она.

Ведьма убийственно прищурилась.

— Если тебя, как обычно, интересуют интимные подробности, то вот они. Раз в двенадцать лет три взрослых яроса собираются вместе и поочередно отхаркивают в трещину скалы куски полупереваренного мяса. Под воздействием слюны из полученной смеси постепенно образуется новый ярос… он растет как плесень, белый и скользкий. Со временем чешуя твердеет, и тогда же молодой ярос начинает двигаться.

Ната недоверчиво уставилась на Арея. Тот подтвердил слова ведьмы кивком.

— Мне жаль, но так и есть. Яросы интересуются девушками только в гастрономическом смысле, — сказал он.

Петруччо внезапно хлопнул себя по лбу, поднялся и неторопливо пошел к дверям. Мечник подождал, пока он возьмется за ручку, и вежливо поинтересовался, куда направляется «господин с чемоданом», как он его назвал.

— Хочу пройтись! Загляну в ночной магазин, чего-нибудь куплю… — небрежно отвечал Петруччо.

Зрачки Арея сузились.

— Мрак не запрещает своим сотрудникам шляться по ночным магазинам. Лигул сам их придумал, если на то пошло. Но ночной город полон случайностей. Ты можешь напороться на златокрылых, подвернуть ногу или просто забыть дорогу назад. Мало ли какая неприятность помешает тебе вовремя вернуться и отбыть с нами в Тартар? — сказал он.

Брови у Чимоданова встали торчком, как иглы у дикобраза. Цепкая память Даф немедленно восстановила первый день их встречи. Вспомнила она и маму Петруччо — гиперактивную даму, взрывающую изнутри тесные джинсы. Интересно, как поживает гражданская комиссия российского филиала международного общества по обсуждению правильности установки запрещающих знаков в центре Москвы?

— Я же сказал, что только пройдусь! И сразу вернусь! — торопливо повторил Чимоданов.

Никто не заметил, как Арей встал, но он вдруг оказался рядом с Петруччо и положил руку ему на плечо. Воздух со свистом вырывался из перерубленного носа.

— Разумеется, вернешься. Но я хочу, чтобы ты не заблуждался. Стражем мрака стать нельзя. Мы не маги, вечно охотящиеся за талантливыми детьми и втюхивающие их во всевозможные школы. Однако это не мешает мраку отыскивать людей с даром и брать их на службу. Но вот незадача! Испытания они должны проходить вместе с молодыми стражами, хотя умеют по определению гораздо меньше.

— А сколько всего испытаний? — спросил Чимоданов, помешанный на системности.

— Столько, сколько пожелает мрак, — неопределенно ответил Арей. — Оценки не выставляются. Нет необходимости. Провал автоматически означает смерть. А неявка на испытание, пусть даже по самой уважительной причине, — это провал.

Петруччо затравленно заерзал.

— То есть если я случайно опоздаю и не сражусь с яросом… — торопливо начал он.

–… мрак отыщет тебя в любой дыре. Знаешь, что такое страж, на которого мрак наложил свое проклятие? Где бы ты ни выпил воды, ты выпьешь огонь. Куда бы ты ни лег, ты ляжешь на иглы. Ты не сможешь ни встать, ни сесть, ни глубоко вздохнуть. Любое обращенное к тебе слово будет вливаться в уши раскаленным свинцом… Ты когда-нибудь слышал об ученике стражей, который отказался от испытания?

Чимоданов заморгал.

— Подчеркиваю: пока эйдос у меня, мрак не может ничего мне сделать… — начал он.

— Я бы не обольщался, — прервал его Арей. — Едва ли свет за тебя вступится. Сам подумай: много ты сделал добра? Все твои добрые дела с легкостью можно написать на подошве, а потом вытереть ее об асфальт.

Чимоданов насупился. По поводу уникальности собственных душевных качеств у него заблуждений не было.

— Ну? Твое решение? Тебя все еще тянет в ночной магазин? — нетерпеливо спросил Арей.

Чимоданов оценивающе посмотрел на мечника, затем на дверь. Казалось, он взвешивает, насколько серьезна угроза. Выбирает из двух зол менее кусачее и более пушистое. И выбор состоялся. Прощаясь с надеждой улизнуть, Петруччо царапнул дверную ручку ногтем. Вернулся, сел рядом с Натой и застыл с видом обиженного языческого божка, которому вместо кровавой жертвы подсунули уже разделанного бройлерного цыпленка.

«Нет, — подумала Дафна. — Хочется сказать, что Чемодан трус, но он не трус. Хотя и не фаталист, как Евгеша. Логика Чемодана: прав тот, кто выжил. Если потребуется, Петруччо будет сражаться не хуже других, но для начала попытается подшустрить, чтобы за него сражались другие. Подошлет сотню оживающих человечков, вылепленных из пластиковой взрывчатки, на худой конец».

— Подчеркиваю: я не стану брать меч. Я возьму топор, — предупредил Чимоданов голосом, будто зачитывал ультиматум.

Арей не спорил.

— Правила охоты разрешают использовать любое оружие. Оговорка одна — оно должно быть единственным. Дополнительно к основному оружию нельзя брать даже кинжала.

— Но мой топор уже не годится. Этот идиот Буслаев надрубил топорище на прошлой тренировке! — продолжал Петруччо.

Мефу постепенно стало ясно, куда он гнет. Еще одна попытка слинять. Арей насмешливо покосился на Буслаева.

— А чем оправдается сам вышеназванный идиот? Это правда, что ты сломал нашему дровосеку топорик?

— Когда он с топором, с ним лучше не стоять. Он психует… Что мне за радость деликатно наметить удар мечом, и тотчас получить в ответ со всей дури. И какой удар — по черепу чуть затупленным топором! — ответил Меф с досадой.

— Что ты понимаешь! Я вхожу в боевой транс берсерка! — отрезал Чимоданов.

— Ага, берсерка… Шизика из Белых Столбов, который пропустил прием лекарства, — хмыкнул Буслаев.

Арей ненадолго задумался.

— Выход есть. Так уж случилось, что я не дровосек-любитель. Иди в оружейную и возьми тот топор, что увидишь с краю на стойке.

Чимоданов неохотно потащился в оружейную. Когда он вернулся, в руках у него был боевой топор. Широкое, тускловатое лезвие полумесяцем с одной стороны, с другой — небольшой, как у багра, крюк. Спереди топор переходил в острый ребристый выступ вроде шпаголома на испанских щитах.

— Артефакт, что ли? — разглядывая его, ворчливо спросил Чимоданов.

— Просто хорошо заговоренный и толково подогнанный топорик, — охотно отозвался Арей.

Барон мрака сидел к Чимоданову спиной. Петруччо случайно взглянул на его затылок, и ему внезапно захотелось опустить топор ему на голову. Со всего размаха — быстро и резко, чтобы треснула черепная кость и выступил мозг. Он даже сделал шаг вперед, столь сильным было это желание. Испугавшись, Чимоданов с усилием разжал ладонь и выронил топор.

Арей не оборачивался, однако Чимоданов готов был поклясться, что мечник наблюдает за его отражением в оконном стекле. Так оно и оказалось. Арей повернулся на вертящемся кресле. Чимоданов увидел, что на коленях у него лежит меч.

— Вот именно! Этот топор любит нападать со спины и очень неплохо это делает. Я понял это, когда его бывший хозяин набросился на меня без предупреждения… Ничего не поделаешь. У оружия мрака часто бывают вредные привычки. Не бойся, поднимай! Ты сумел уже победить его, теперь он присмиреет…

— А что возьмет наша актрисулька погорелого театра? Тоже топор? — ехидно спросил Петруччо, уставившись на Нату.

Зубы у него росли с такими щелями, что, когда он улыбался, видно было зуба четыре на верхней челюсти и столько же на нижней. И это при том, что их общее количество вполне соответствовало стоматологическим нормам.

— В самом деле, что возьмешь ты? — спросил Арей с интересом.

Меф и Дафна обменялись понимающими взглядами. Давно было замечено, что все, что касалось оружия, интересовало начальника русского отдела куда больше, чем ведение отчетности и графики поставок эйдосов в Тартар.

Ната буркнула, что как-нибудь обойдется без топора, и выбрала трезубец. Рукоять у него была короче, чем у копья, зато почти на треть окована железом. На краях были небольшие, загнутые книзу выступы, при желании превращающие трезубец в подобие облегченной двусторонней секиры.

— Дельный выбор для девочки, которая собирается убивать глазками! — съехидничала Улита.

— Она глазками только оглушает, а добивает трезубцем! — добавил Чимоданов.

Мефодий, не раздумывая, остановился на мече. За несколько лет он успел срастись с ним. Без меча он ощущал себя недоукомплектованным и почти голым, как деловой человек без телефона. Меч, конечно, не всегда был у него с собой, но его присутствие Меф ощущал постоянно и знал, что в любую секунду клинок вспыхнет у него в руке.

Евгеша повздыхал, выбирая между мечом и копьем. Он понимал, что его любимый шест против яроса не поможет. Всякий выбор, так уж повелось, давался ему мучительно. Слишком много было плюсов и минусов. Меф решил ему помочь.

— Бери меч! — велел он.

— Я ведь хотел копье, да? — сразу сказал Мошкин и выбрал копье.

Меф улыбнулся. Он знал, что скрыто самолюбивый Евгеша поступит именно так. Несмотря на внешнюю мягкость, Мошкин терпеть не мог плясать под чужую дудку. Честолюбивые люди часто робки. Их смелые мечты сокрыты в глубине. Вулканы не извергаются сразу, они долго накапливают силы, но когда накопят, лучше не собирать цветочки на их склоне. Крикливы только дебилы — и то, пока первый раз не получат в нос.

Меф встал и пошел к лестнице.

— Ночной магазин в другую сторону, — с насмешкой напомнил Арей.

— Кто куда, а я спать. Лигул надеется, что мы измотаем себя, испсихуемся и с утра станем легким завтраком для яроса. А вот фиг! — сказал Меф.

Мечник одобрительно кивнул.

— Выспаться — дельная мысль. Часа три-четыре у вас есть. Мы отбываем на рассвете. Улита отправляется с нами, хотя сражаться, разумеется, не будет. Даф остается здесь, на Дмитровке, и… ждет.

Дафна поежилась. Она единственная сумела оценить короткую и ненавязчивую паузу, которую Арей сделал перед «ждет», как оценила и то, что мечник не уточнил, чего, собственно, надо ждать.

— Выше нос, светлая! На целые сутки я оставляю тебя начальницей русского отдела мрака! С печатью, заметь, и правом подписи! Хорош скандал, а? — ободряюще произнес Арей.

Мысль, как взбесятся начальники других отделов, узнав об этом, доставляла мечнику искреннее удовольствие. Однако Дафне это было безразлично. Она едва выдавила дежурную улыбку, которая должна была означать, что она польщена.

Даф подхватила под живот сонного Депресняка, который провис у нее в руке, пытаясь выскользнуть. Котяре хотелось лежать внизу, на диване, а не тащиться на второй этаж. Дафна давно заметила: когда кот или маленький, лет до двух, ребенок не желают, чтобы их брали на руки, они, внешне не сопротивляясь, умеют принять такое неудобное положение, что нести их почти невозможно, даже если ты силен, как атлант. Хватать же Депресняка за шкирку было проблематично. Кожа у него там была шершавая, как мелкий наждак, и ранила руки.

Видя, что Депресняк упрямится, Даф перехватила его за основание крыльев. За края летающих котов таскать нельзя — кости там слишком тонкие, а вот за основание вполне. Должно быть, именно так райская кошечка, мамаша Депресняка, перетаскивала с места на место своего странноватого детеныша. «И ведь он наверняка казался ей самым красивым котенком на земле», — мельком подумалось Даф.

Видя, что его все равно тащат, «самый красивый котенок на земле» угрожающе поднял лапу и выпустил когти, которые легко могли продрать стальную дверь.

— Подумай о последствиях и раскайся! На самом деле ты добр и отзывчив! — напомнила Даф.

Сложно сказать, насколько глубоким было раскаянье кота, но когти он убрал.

— Чудная фраза! Я у тебя ее официально уворовываю, — одобрила Улита. — Теперь я тоже буду всем говорить: «Подумай о последствиях и раскайся! На самом деле ты добр и отзывчив!» А какой учительский голосок!

Даф кивнула. Они с Улитой отлично ладили, хотя ведьма постоянно выступала в роли провоцирующего начала, а Даф — начала умиротворяющего. Сама Даф в такие минуты с гордостью ощущала себя океаном спокойствия, в котором гаснут, безуспешно пытаясь вонзиться в его воды, огненные стрелы.

С котом в руках Даф поднялась наверх. Меф уже сидел на подоконнике в гостиной второго этажа.

— Как жаль, что я не могу спуститься с тобой в Тартар, — сказала Даф.

— Это единственная хорошая новость, — заметил Меф.

— Хорошая?! — оскорбилась Даф, желавшая быть с ним везде и повсюду.

— Просто отличная. Если бы Лигул затащил в Тартар еще и тебя, я охотился бы уже не на яроса!

Мефодий спрыгнул с подоконника и привлек Даф к себе, однако не учел, что у нее в руках Депресняк. Негодующее шипение дало ему понять, что адскому котику не очень нравится, когда его зажимают. Меф отпустил Дафну. И вовремя. По лестнице с топором под мышкой топал угрюмый Чимоданов. За ним, упорная, как оса, бежала Ната.

— Ты теперь всегда с ним будешь? Маленький мальчик топорик нашел, клея нюхнул и в школу пошел? — едко допытывалась она у Чимоданова.

Мошкин, как обычно, замыкал шествие, думая о чем-то далеком. То ли боролся со страхами, то ли размышлял, кому завещать шест, водолазки и джинсы.

— Что, моя идея отправиться спать назло Лигулу стала всеобщей? — поинтересовался Меф.

— В самую точку! — сказала Ната и громко хлопнула дверью.

Закрывать двери спокойно она не умела. Видно, на энный год обучения мраку такие сложные дисциплины еще не проходят.

* * *

Меф провалился в сон, как в прорубь. Мгновенно засыпать и так же мгновенно просыпаться он научился около года назад, потратив на это кучу времени и сил. Это оказалось куда сложнее, чем, допустим, работать двумя кинжалами против меча или взглядом проникать за запертые двери.

Правда, чего-чего, а препятствий Меф не боялся. Неудачи только заставляли его концентрироваться, возбуждая азарт. «И таланта никакого нет, одно упрямство! Сделает лицо коробкой и лезет! Его бьют — он снова лезет! Не получается буква, полтетради измазюкает. В остальном же — крайне усредненный ребенок!» — некогда говорила Зозо школьный психолог — вумная тетя в розовой кофточке, любящая фиалки, конфеты в красивых коробках и бородатых одиноких пап.

Зозо не дарила конфет, не носила бороды и, увы, даже не была папой — все это делало ее для психолога личностью малоинтересной, и она не особо церемонилась с ее материнской гордостью.

Когда несколько часов спустя чья-то рука коснулась плеча Мефа, он решил, что за ним пришел Арей. Рывком Меф сел в постели, едва не столкнувшись с кем-то головами. В комнате царил мрак, не нарушаемый даже уличными фонарями, однако Меф неплохо видел и в темноте. Смешно быть наследником того, чего ты не видишь.

На краю кровати сидела Дафна. Голос ее выцвел в темноте и казался бесконечно уставшим.

— Я не спала. Теперь я окончательно уверена: это ловушка. Утром произойдет что-то страшное.

— Будем посмотреть, — сказал Меф, используя старую и запыленную шутку.

Он ободряюще коснулся ее колена, но Даф точно и не заметила прикосновения.

— Мне не нужно ни на что смотреть. Я знаю… Чувствую, как чувствуют укол до того, как игла вонзится. Ты уверен, что не хочешь бежать? Возможно, я смогу умолить свет. Тебя защитят… Лигул и его слуги не найдут тебя нигде, а найдут, их встретят златокрылые.

Меф упрямо сомкнул губы.

— Да-да, я знала, что ты откажешься… — поспешно сказала Даф. — Тогда другое. Тут ты уже не скажешь «нет». Когда страж-хранитель кого-то любит — а я люблю тебя даже больше, чем должен любить страж, — он может передать свой дар. Это последний дар, который у меня остался теперь, когда я разлучена с крыльями и маголодиями.

Что-то вспыхнуло у нее в ладони. Тьма трусливо забилась по углам. Ослепленный Меф закрыл глаза и не успел отстраниться. Даф быстро протянула руку и коснулась пальцами его лба. А мгновение спустя он почувствовал, как светлое, легкое, не обжигающее пламя охватило его голову. Обод живящего огня пробежал по вискам, сомкнулся на затылке и растаял. Меф ощутил запах лаванды.

— Ну вот ты и принял мой дар! Я знала, что ты его примешь! — радостно сказала Даф.

У нее в руке Меф увидел маленький кленовый лист. Он уже погасал. Трусливая тьма сомкнулась вокруг, бросившись из углов, как стая шакалов. Но лист не позволил ей уничтожить себя. Он растаял, и пальцы мрака сошлись на пустоте.

Даф сидела со счастливым и опустошенным лицом человека, который отдал все, что имел, но не жалеет об этом.

— Теперь у меня нет ничего. Если ты когда-нибудь разлюбишь меня или предашь, я умру, — сказала она просто, точно сообщала случайному прохожему который час.

— Что это был за лист? — тихо спросил Меф после короткого молчания.

Когда тебе делают подарок, надо уметь принять его просто и благодарно.

— В Эдеме растет платан. Знаешь, бывают платаны с корой белой, как человеческая кожа? Кажется, под ней пульсирует кровь дерева. Первый лист, который упадет с платана, передает тому, кто его поймал, дар. Но при этом лист не должен коснуться почвы, или дар уйдет в землю. Некоторые торчат у дерева месяцами и все равно не успевают перехватить первый падающий лист. Сложно подгадать момент, а ускорять его нельзя.

— А ты как поймала? — удивился Меф.

Даф улыбнулась.

— Я и не ловила. Он запутался у меня в волосах. Этот дар был у меня уже довольно давно, а теперь он твой. Жаль, конечно, что его нельзя разделить на двоих, потому что и на двоих хватило бы.

— Что это за дар? — спросил Меф.

Он чутко прислушивался к себе, но пока не замечал ничего нового.

— Лист платана увеличивает везение. Представь, перед тобой десять шкатулок. Все пустые, и лишь в одной лежит перстень. Какой шанс открыть нужную шкатулку с первого раза? — спросила Дафна.

— Если шкатулки непроницаемы для взгляда, то один к десяти, — сказал Меф.

— У обычного стража или мага один к десяти, а у тебя теперь один к трем… Но будь осторожен! Везение — опасный дар. Если задуматься, оно погубило больше людей, чем все неудачи, вместе взятые, — предупредила Даф.

Она что-то услышала, вскочила, быстро коснулась губами подбородка Мефа и тенью выскользнула из комнаты. Меф притворился спящим. К Буслаеву вошел Арей и без церемоний плашмя вытянул его мечом.

— Вставай, синьор помидор! «Доброе утро!» скажешь себе сам. Разбуди остальных! — Арей втянул ноздрями воздух и подозрительно покосился на Мефа.

Буслаев наклонился, делая вид, что нашаривает под кроватью ботинки. Однако там нашарился лишь череп телохранителя герцогини де Гиз, которого ревнивый герцог некогда заколол шпагой прямо сквозь перину.

— Опасная штука — лаванда! Особенно перед боем. Расслабляет, знаешь ли… — проворчал мечник, закрывая за собой дверь.

* * *

Обычно телепортация проходит как по маслу. Превращает человека в палитру красок, брызги радуги и осиным роем переносит туда, куда властно посылает мысль. Бесконечно короткое мгновение, и при условии, что ты не влип в стену, ты стоишь уже на новом месте, с некоторым опозданием вспоминая, что ты здесь вообще забыл.

Телепортация в Тартар была исключением. Да, это был все тот же осиный рой, но рой, который с силой проталкивали под землю — сквозь глину, песок, камень, гранит. Это было мучительно. Мефу чудилось, что его вытянули в тонкую бесконечную нить, которую с болью протаскивают в игольное ушко. Ни Чимоданова, ни Наты, ни Мошкина он не видел, хотя смутно и ощущал, что они где-то поблизости.

Наконец пытка закончилась. Песок, глина и гранит перестали терзать его разделенное на частицы тело. Меф почувствовал, что висит в пустоте, и приготовился к материализации. Кости, внезапно собранные воедино и облаченные в плоть, отозвались тупой болью. Меф обрел зрение и осознал, что не висит уже, а падает. Головой вперед он несся во мгле. Падение было таким стремительным, что ветер уже не хлестал, а счесывал кожу точно мелким наждаком.

Мало-помалу мгла расступилась. Ее кулисы раздвинулись, и Меф различил внизу гористую долину со множеством провалов. По всей видимости, они связывали Верхний Тартар с Нижним, где в вечном пламени плавился вечный лед. Меф попытался угадать поблизости Мошкина, Нату или Чимоданова, которых Арей отправил вместе с ним, но никого не обнаружил. Он был один в вязком сумраке.

Примерно через минуту серое пятно внизу окончательно утвердилось в очертаниях, и Мефодий понял, что падает на скалу. Огромная, с затупленной вершиной, состоящая из сотен приросших друг к другу скал, она возникла из песка, спекшегося от жара. Кое-где заметны были хилые деревца, жавшиеся к камню и пытавшиеся врасти в него не только корнями, но и ветвями.

Меф понял, что, когда врежется, тело его размажется по скале. Буслаев закричал и не услышал своего крика. В распахнутый рот тотчас ворвался ветер, пытаясь вывернуть лицо наизнанку, как перчатку.

Внезапно упругая сила замедлила падение, и безо всяких промежуточных впечатлений Меф понял, что стоит на узкой площадке. Похожая на отлипший пластырь, площадка жалась к скале. Похоже, Мошкин, Ната и Чимоданов оказались здесь раньше, чем он. Улита успела даже открутить крышку термоса.

— И эта гадость — кофе? Любая пища здесь не имеет вкуса. Думала, хоть кофе исключение — ни фига, — капризно сказала она.

Меф повернулся к Арею. Его трясло. Телу все еще казалось, что оно падает. Если бы Меф позволил — оно вцепилось бы в скалу.

— Я устроил тебе небольшую экскурсию, синьор помидор. Для любимого ученика всегда хочется приберечь что-нибудь особенное. Надеюсь, ты не в претензии?

— Нет.

— В самом деле? — усомнился Арей. — Что-то ты какой-то зелененький. Ты единственный, кто падал. Остальных я перенес и так. Наследник имеет право посмотреть на свои владения. И как общее впечатление?

Меф пробормотал что-то про садизм.

— Можешь не продолжать. Да, действительно, к Тартару нужно привыкнуть. С другой стороны, привыкнуть к нему нельзя, в том и проблема, — сказал Арей.

Буслаев осторожно подошел к краю. Здесь не было ни солнца, ни луны, ни звезд, но все же свет существовал. Тусклый, ниоткуда не идущий, он разливался серой жижей. Такой свет бывает перед рассветом, с той лишь разницей, что перед рассветом он дарит надежду. Здесь же он не дарил ничего.

Никогда прежде Меф не казался себе таким крошечным. Мутное невидимое небо было огромным. Камень дышал то холодом, то жаром. Меф ощущал, что смутная громада Тартара уже знает о его присутствии и, проявляя некое подобие интереса, старается обволочь, проникнуть внутрь, наполнить его собой. Но все это вяло, точно в полусне. Примерно так студенисто вздрагивает умирающий моллюск.

— Дождь прыгал по крышам. Море терлось о камни, — произнесла Улита, разглядывая небо.

— Но тут их нет, — удивился Мошкин.

— Именно, что нет, наивный ты наш. Ни дождя, ни моря… Нет и никогда не будет, — согласилась ведьма.

Рядом с видом маленького Наполеончика стоял Чимоданов. Он уже освоился. Заметно было, что Тартар давит на него меньше, чем на Мефа. Охранявший Петруччо панцирь пошлости защищал его от нюансов бытия.

— Значит, с водой тут напряг? А как же Лета, через которую Харон перевозит на ладье? — деловито поинтересовался Чимоданов.

Арей неопределенно кивнул вперед и вправо, мимо скалы:

— Примерно там Лета огибает нагорье.

— А почему мы не переправлялись через нее? — спросил Меф.

— Сэкономили время. Да и знакомство со стариной Хароном не доставило бы тебе удовольствия, — пояснил Арей.

— По моему скромному, но чудовищно авторитетному мнению, Харон довольно милый. Он чем-то похож на деда Мазая. Я даже, помнится, прикидывала, не женить ли его на Мамзелькиной. Чудная была бы пара! Представлю — и плачу кипятком! — легкомысленно сказала Улита.

— Ну-ну. Когда он в прошлый раз на обратном пути отказывался посадить тебя в свою ладью, помнится, было много шума, — насмешливо заметил Арей.

По тому, как ведьма застенчиво пожала плечами, Меф понял, что шума действительно было немало. Харон обратно не перевозит. Эту аксиому усвоили еще древние. С тех пор расклад не изменился.

— Нам надо спуститься к Круглому Провалу!

Мечник мрака повернулся и быстро пошел по тропе, лепившейся к скале. Он двигался уверенно, презрительно игнорируя бездну слева. Порой тропа сужалась настолько, что приходилось прижиматься спиной к скале. Чимоданов пыхтел. Евгеша часто дышал. Одна Ната, как замечал Меф, двигалась легко и уверенно, без страха, как кошка, заглядывая в провал.

— Девушки боятся высоты, когда им это выгодно. И визжат при виде крысы лишь при наличии вблизи симпатичного поклонника, которому нужно дать шанс проявить мужество, — сказала Улита.

Буслаев кивнул. Он вдруг понял, что его смущает. Тело двигалось оторванно от пространства. Действия и ощущения не были больше связаны, а существовали независимо друг от друга. Так бывает во сне, когда ты знаешь, что сделал что-то — например, пошел и взял некий предмет, — и принимаешь это как данность, хотя отлично понимаешь, что никуда не шел и ничего не брал, а просто ускорил сон, чтобы быстрее дойти до самого интересного.

— Тартар — тормознутое местечко. Предметы здесь не отбрасывают тени. Это не совсем удобно, например, когда отражаешь нападение сзади. Звуки тут тоже чуть запаздывают. На доли секунды, но все же. В бою это стоит учитывать, — произнес Арей, не оборачиваясь.

Меф привык уже к его способности считывать мысли, хотя и остерегался ее.

— С ощущениями та же история. Порой бывает, что гостя тут убивают, сносят ему голову ударом сзади, а он узнает об этом лишь через минуту… Потусторонний мир все же. Душа и тело здесь существуют хотя и рядом, но независимо друг от друга, — подумав, добавил мечник.

Мошкин остановился и с тревогой уставился на что-то. Справа, примерно на уровне лица, Меф увидел прорубленное в скале отверстие. Из отверстия доносились рокот огромной толпы, отдаленные вопли, всхлипы. Буслаев осторожно заглянул. Взгляд его зацепил край пещеры. По ее дну, точно песчаные волны, прокатывались людские толпы. Серые клубки, состоящие из тысяч и тысяч людей, едва различимые сверху, сталкивались и рассыпались.

Ноздри у Наты хищно раздулись.

— Что это? — спросила она.

— А… здесь держат истеричек. Их давно бы сплавили в Нижний Тартар, чтобы не вопили, но они нужны, чтобы накладывать бешенство на вновь выкованное оружие. Лучше тут не задерживаться, а то накрутят еще перед боем! — небрежно сказал Арей.

Он даже не заглянул в отдушину.

После очередного поворота тропа расширилась, и Меф увидел внизу, метрах в ста, долину. Долина была круглой или, скорее, овальной формы, будто чудовищной мощи кулак, ударив с небес, продавил в сплошной скале глубокое вертикальное отверстие.

Спускаясь по выбитым в камне ступеням, Меф заметил небольшую, пестро наряженную толпу. По аналогии с недавно увиденным он прикинул, не состоит ли она из сбежавших истериков и истеричек, но почти сразу понял, что ошибся. Нарядная толпа была окружена плотной цепью стражей из личной гвардии Лигула. Кроме внутренней цепи, была еще одна, внешняя, более редкая.

Стражи этой цепи сидели верхом на драконах с головами стервятников, когтистыми, как у гандхарвов, лапами и длинным, тонким хвостом. Драконы были неподвижны. Лишь красный, цепкий зрачок сужался, отмечая все вокруг, и край хвоста царапал скалы. Задержав на них взгляд, Меф решил, что ужас рождает не тот, кто велик и страшен, но тот, в ком много сосредоточенной ненависти.

«А я-то думал, только Депресняк у нас такой «красивый», — подумал Меф. Сейчас же выходило, что Депресняк был еще лапочка.

* * *

Они подошли ближе. В толпе стражей Меф различил несколько знакомых лиц, но куда больше было тех, кого он видел впервые. Начальник Канцелярии расположился на возвышении в кресле с высокой спинкой. Кресло, как оценил Меф, было двусмысленное. С одной стороны кресло, а с другой, если хорошо приглядеться, трон. Все зависело от воображения и степени подобострастия тех, кто подходил к Лигулу, чтобы поприветствовать его или поцеловать туфлю. Большая часть собравшихся все же предпочитала воспринимать кресло Лигула как трон. Не потому ли столько глаз теперь испытующе косились на Мефодия? «Интересно, как щенок относится к тому, что на его престоле сидит наместник?» — читалось во всех этих маслянистых глазках.

Гервег, молодой секретарь Лигула, с ложно-скромным видом сидел на верхней ступеньке трона. По его губам скользила порой улыбка, которая должна была объяснить бонзам мрака, кто на самом деле главный в этом лягушатнике. Однако опытные бонзы не завидовали Гервегу. Находиться слишкомблизко к начальству опасно, как опасно пытаться оседлать солнце. Кто знает, что будет завтра? Не вспорхнет ли отрубленная голова бывшего фаворита на шест?

Дистанция — вот что правит миром. Лучше держаться рядом, но не слишком близко — такая позиция устойчивее. И спишь спокойно, и просыпаешься в своей постельке. Эта мысль читалась на всяком лице бывалого стража.

Возле Лигула, справа от его двусмысленного кресла, стояла высокая девушка. Алое платье подчеркивало матовую бледность лица. Только пухлые губы пунцовели кровавым росчерком.

— Кто это? — быстро спросил Меф у Улиты.

— Прасковья, воспитанница Лигула, — шепнула ведьма.

— У Лигула есть воспитанница? — не поверил Меф.

В его представлении глава Канцелярии мрака был не из тех, кто берет на попечение сироток.

— Двенадцать лет назад он принес ее ребенком из Верхнего Мира. С тех пор она ни разу не видела солнца. Это первый человеческий ребенок, воспитанный в Тартаре, — сказала Улита.

— Она странная. И смотрит непонятно.

— Я думаю. Вы первые люди, кого она видит, если не считать меня. Ну первые живые, во всяком случае.

— Двенадцать лет назад? Она выглядит старше двенадцати, — задумчиво сказал Меф.

Он не мог оторвать от нее взгляд. В зыбком свете Тартара воспитанница Лигула была похожа на черту, смело проведенную алой тушью. Улита понимающе улыбнулась. «Тут и без девчонки есть о ком спросить, а ты спрашиваешь о ней!» — говорила ее улыбка.

— Ребенком не означает младенцем. Думаю, она примерно твоя ровесница. Теперь ты счастлив? — ехидно поинтересовалась ведьма.

Меф хотел посоветовать Улите лечиться, но не успел. Стражи расступились, пропуская гостей к Лигулу. Горбун встал и приветствовал их ласковой улыбкой. Во всяком случае, так летописец занес в хроники мрака. На деле же горбун осклабился и, кивнув, отделился от кресла примерно на толщину тетрадного листа. Хотя для тех, кто хорошо знал Лигула, и это уже было знаком. Немедленно около двадцати подхалимов налетели со всех сторон и стали сдувать с Мефа пылинки. Остальные, в том числе Арей, оказались оттесненными разряженной толпой. Чьи-то липкие губы мазнули Буслаева по щеке, пальцы коснулись шеи, подобострастные руки сдавили рукав.

«А ведь моргни им Лигул, они с куда большим удовольствием разодрали бы меня зубами», — подумал Меф.

Кто-то, не пробившийся к нему спереди, сдуру попытался вытянуть из ножен висевший за плечами меч Буслаева. Меф услышал короткий крик, но так и не понял, насколько суровой была месть. Клинок Древнира не терпел чужих прикосновений. Даже Арей никогда не касался его иначе, чем лезвием собственного двуручника.

Лишь когда Лигул нетерпеливо махнул рукой, толпившиеся вокруг Буслаева стражи схлынули. Меф тупо уставился на свои обмусоленные ботинки, сохранившие влажные следы чьих-то губ. Лигул тоже заметил след поцелуя на ботинке и досадливо дернул головой. Видно, подхалим, покусившийся на ботиночки, переусердствовал. Ботинок полагалось целовать только владыке.

— Вот и он, мальчик-с-кровоточащими-волосами! И как первое впечатление от Тартара? — спросил Лигул быстрым, выплевывающим слова голосом.

Меф уже понял, что вопрос про впечатления ему здесь будут задавать часто. Надо придумать что-то универсальное, чтобы не заморачиваться.

— Впечатление впечатляет, — ответил он кратко, про себя же подумал: «Эта сволочь пыталась отравить Дафну».

— Так понравилось или нет? — вкрадчиво допытывался Лигул.

— Запомнилось, — уклончиво сказал Меф.

Горбун моргнул, слегка обескураженный полученным отпором. Лицо у него было умное, мимически беспокойное. Меф со внезапным удивлением осознал, что Лигул совершенно не похож на трагического негодяя — главного врага света. В сериал с жестким кастингом горбуна, скорее всего, взяли бы на роль сбытчика краденого или трусоватого шустряка-чиновника, нервно вздрагивающего при виде любого конверта, даже если он просто выставлен на витрине почты. Главная же негодяйская роль досталась бы краснорожему, с дубовой неповоротливой шеей и медлительной речью рубаке из охраны, мозги которого давно заизвестковались от глупости.

Лигул наконец соизволил заметить Арея и заговорил с ним. Мефодий воспользовался этим, чтобы рассмотреть Прасковью вблизи. Ее светло-голубые, почти прозрачные глаза скользили с него на Мошкина и Чимоданова и вновь возвращались к нему.

«Сравнивает она меня с ними, что ли?» — подумал Меф.

На Нату Прасковья взглянула лишь однажды, но мельком и без интереса. Вихрову покоробило. Она могла бы еще вытерпеть, если бы чувствовала, что раздражает эту тонкую высокомерную девицу. Это можно было бы списать на зависть. Но когда тебя просто не замечают — фух! — да это досаднее в десять тысяч раз!

Меф закрыл глаза, пытаясь определить, исходят ли от Прасковьи волны симпатии. Он знал, что ощутит их, даже если заинтересовал воспитанницу Лигула совсем чуть-чуть. Чем ярче и насыщеннее цвет волн, тем выше накал чувства. Этот способ он открыл месяца три назад, когда разобрался, что чужую энергию можно не только впитывать, присоединяя ее к своим и без того немаленьким запасам, но и элементарно считывать.

Неудача! Прасковья оказалась непроницаемой. Она не излучала вообще ничего — ни желтых волн интереса, ни черных — тоски, ни серых — скуки. Ничего.

«Такого не может быть. Она же не труп, чтобы вообще не испытывать никаких эмоций!» — растерялся Буслаев. Он смутно понимал, что его водят за нос, и злился.

Нет, жесткой блокировки вокруг Прасковьи не существовало. Ни стены, ни ледяного купола. Ее эмоции были где-то рядом и одновременно нигде. Мефа просто не пускали, дразнили как быка. Он бежал на тряпку, тряпку убирали — и бык понимал, что вновь пролетел мимо цели, и мычал в тоске, не в силах понять причин неудачи.

От стоявшей рядом Улиты не укрылись потуги Буслаева докопаться до истины, и она незаметно толкнула его ногой. Меф понял значение этого толчка. Секретарша напоминала ему их давний разговор.

— Буслаев, а Буслаев, а ведь ты вампирчик! Уж я-то знаю толк! — говорила ему Улита. — Нет, ты не из тех вампиров, которые пьют кровь. Те вампиры как черная дыра. Своего в них ничего нет, все чужое. Не корми его долго, и он лопнет от голода и собственной пустоты. А ты вампирчик-коллекционер. Увидел эмоцию интересную: дай, думает, отщипну кусочек. Увидел редкостного дурака и от него кусочек отщипнул. В душе полок много, приткну куда-нибудь, изучу на досуге.

— Откуда такие сведения о вампирах? Стажировалась в Трансильвании? — спросил, помнится, Меф.

— Нет. Просто первым, кто научил меня целоваться, был вампир. Это, конечно, деталь интимная, но проливает некоторый свет, так сказать. Я все время боялась уколоться языком о его глазной зуб. Мне даже пришлось насыпать ему в глаза песка, шарахнуть лопаткой и скинуть с качелей, — сказала Улита.

— Что-о?

— Ну да. Ты не ослышался. Мне было пять лет, а ему шесть с половиной. Но он был ростом примерно с меня. Я всегда считалась крупной девочкой, — сказала Улита.

Наконец начальник Канцелярии Тартара счел свою миссию выполненной. Всем прибывшим он уделил внимание порционно, согласно статусу, отмерив его едва ли не на аптечных весах. Улите не перепало ровным счетом ничего. Чимоданову досталось слов восемь («А где твое живое чучело? Любопытный дар, любопытный!»), Мошкину — пять слов («А вы напряжены, молодой человек!»). Ната получила всего три слова, зато приятных. «Красота неописуемая! Млею!» — сказал Лигул, кокетливо целуя свои пальцы и тотчас быстро растопыривая их.

Ната возгордилась, но кратко. У нее хватило ума почувствовать, что ее участия в битве с яросом никто не отменяет, а, следовательно, Лигул может засунуть себе свой комплимент в задний карман брюк и оставить его там на долгие годы.

Ветер донес с долины звук, похожий одновременно на скрип и на змеиное шипение. Драконы внешней стражи разом повернули головы в ту сторону и вновь настороженно застыли. Лигул удовлетворенно сложил на животе ручки. Как у многих горбунов, пальцы у него были длинные, породистые и нервные. Когда Лигул лицемерил, что происходило ежеминутно, лицо его оставалось спокойным, однако пальцы, выдавая, начинали шевелиться, как щупальца спрута.

— Ну вот и она! Первая серьезная проверка! Все через это прошли! И я не исключение, — сказал Лигул, сентиментально закатывая глазки.

Толпа подхалимов умиленно заохала, гордясь мужеством своего руководителя.

— В тот год на яроса нападала толпа в два десятка молодых стражей. И я не уверен, что видел тебя в первых рядах. Зато мертвому яросу, помнится, досталось много ударов твоей секиры, — язвительно напомнил Арей.

По пальцам Лигула пробежала судорога.

— Твои ученики тоже будут не одни. С ними вместе испытание проходят трое юных стражей, — начальник Канцелярии подал кому-то знак.

Из тени позади кресла выдвинулись три приземистые фигуры. Массивные, коротконогие, обнаженные по пояс, с медной обветренной кожей, они казались вросшими в землю истуканами. «Хм… если это юные стражи, то я одинокий водолаз», — подумал Меф.

Первый из «юношей» был вооружен серповидным, загнутым внутрь клинком. Полезная вещь в ближнем бою. Всегда можно подсечь руку или при везении укоротить врага на голову.

Второй, которому в равной степени могло быть как тридцать, так и тысячу сто тридцать лет, держал протазан. От широкого копейного наконечника отходили два загнутых рубящих и колющих острия. На вкус Мефа оружие было слишком тяжелым. Лучше трезубец, как у Наты, или просто копье.

Третий страж поигрывал «утренней звездой». Он держал ее как будто слишком небрежно, но Мефу хватало опыта, чтобы видеть цену этой небрежности и не заблуждаться.

К Лигулу приблизился рыжебородый Барбаросса, прежде с достоинством стоящий в стороне, и негромко шепнул что-то. Горбун оживился.

— Спускайтесь в Провал и ждите вон на той площадке. Егеря погонят яроса прямо на вас. Надеюсь, правила помнят все. Охота завершается в двух случаях: первый — смерть яроса, второй — гибель последнего из охотников. Последнего! Любой, кто струсит и попытается бежать, будет уничтожен. Тот же, кто первым нанесет яросу смертельный удар, принесет мне его вырезанное сердце и получит особую награду.

Палец Лигула повелительно дернулся. В этом небрежном движении были уже распределены все роли. Меф вспылил. Идти на смерть покорным скотом — ну уж нет!

— Любители ядов обычно боятся вида крови. Зачем вам сердце? Лучше я принесу его ей! — сказал Меф, кивнув на воспитанницу Лигула.

Сказал не раздумывая, желая уязвить Лигула, и тотчас вздрогнул от непоправимости совершенной глупости. Он ощутил себя мальчишкой, который, провожая глазами тугой, пущенный со всей силы снежок, уже понимает, что он врежется в стекло проезжающей мимо милицейской машины, хотя снежок, быть может, только еще сорвался с руки.

Он не ошибся. Лицо Лигула дернулось. Шум толпы смолк, будто кто-то резко, с досадой, выдернул из розетки шнур аудиосистемы. У Мефа возникло ощущение, что он сказал нечто такое, чего говорить ни в коем случае не следовало. Причем это была не только поверхностная глупость, ибо не очень-то осторожно в лицо называть главу Канцелярии Тартара отравителем, но и глупость более глобальная, с двойным дном. В том, что он сморозил, было еще нечто, смысла чего сам Меф пока не понимал.

Прасковья, с отрешенным интересом разглядывавшая встопорщенного Чимоданова, быстро повернулась к нему. Из-под непроницаемой завесы полыхнуло алой, зашкаливающей волной чувств, обжигающей, как раскаленный металл. Ее смех разлетелся стеклянными осколками. Меф почувствовал, как они пробивают его тело до кости. Он даже уставился на руку, ожидая увидеть на ней кровь. Нет, почудилось… Но все же боль была настоящей. Меф заставил боль съежиться, собрал ее в тугой единый ком и изгнал коротким толчком.

— Прекрати, Прасковья! — морщась, крикнул Лигул.

Меф понял, что смех причинил главе Канцелярии такую же боль, как и ему. Разве что Лигул сумел приготовиться и выставить защиту раньше. Прасковья перестала смеяться. Осколки растворились в сером тумане Провала. Лицо девушки вновь стало холодным. Никаких чувств. Непроницаемая завеса.

— Не удивляйся, Буслаев! Моя крошка только молчит, смеется или плачет. Никто никогда не слышал, чтобы она произнесла хоть слово. Однако твои слова о сердце заинтересовали ее, даже очень… Видишь ли, сердце яроса — это жертва. Приносишь жертву ты. Вот и получается, что ты ненароком подарил ей свое сердце. Как бы она не восприняла это слишком всерьез. Девушки, знаешь ли, впечатлительны, — загадочно предупредил горбун.

Из тумана донеслись крики загонщиков. Затем страшный, мгновенно оборвавшийся вопль. Видно, ярос атаковал кого-то из егерей. По желтоватому лицу горбуна скользнула тень озабоченности.

— Проверьте, чтобы дарх убитого не пропал! Все эйдосы мне! Знаю я вас, воров! — ворчливо сказал Лигул.

Мефодий переглянулся с Ареем и, заметив, что тот кивнул, стал быстро спускаться в Провал. Меча он пока не извлекал. За ним с «непокобелимым» видом направляющихся на разборку братков следовал приземистый «молодняк» из Тартара. Мошкин, Чимоданов и Ната пристроились в хвосте.

Охота началась.