Малодушие

Дмитрий Новосельцев (2024)

В «Малодушии» автор берется за размышление о сущности правды и ставит под сомнение само ее существование. Здесь вы не встретите структуры или привычной композиции, никакой жанровой принадлежности или сюжетных ограничений, «только жизнь, как она есть — настоящая, без выдумок». Черновик задает ритм рассказу «На полпути вверх» и, для некоторых, станет основой для легкого осмысления опубликованной работы. Словом, все основные вопросы разобраны автором в главе «Сюжет», а решение дилеммы как существовать: во лжи или самообмане остается за читателем.

Диалог, Середина

Наконец, я решил встать с пола.

Глаза привыкли к темноте, несмотря на то, что недавно мы с Антоном выходили из комнаты — поздороваться с его родителями. На диване, где, по моему мнению, на самом видном месте должна была лежать рукопись, валялась только расческа синего цвета. «Я вспомнил…» — волнуясь, глядя на эту расческу, произнес я. Сел на диван. С компьютерного стола, улыбаясь, глазел на меня маленький, игрушечный кот.

⁃ Я вспомнил… — говорю, — Вот как можно сформулировать это! Смотри, типа…

Антон как-то качнулся вперед.

⁃ Подожди, эй! Подожди!

⁃ Чего?

⁃ Остановись.

…игрушечный кот. Рядом с ним, откинутая даже мной, и лежала рукопись. Захотелось взять ее снова.

⁃ Ну чего? — Взял, — и вертел в руках, — расческу.

Он помолчал немного. Лицо серьезное.

⁃ Слушай, — говорит, — тебе не кажется наш диалог смешным?

⁃ Мне вот смешно, — продолжает, — прям тошно…

Дурак.

⁃ Да что тут смешного!

⁃ Ну не знаю! — он взмахнул рукой, переставил ногу на ногу. — Будто бы твоя глава восьмая, знаешь, такая же чушь.

⁃ А споришь тогда зачем?

⁃ Мне нравится это. Ну, спорить нравится, не знал?

«Такая же чушь» — повторяю себе мысленно. Мгновенно вспомнил, как однажды сказал так какой-то девушке: она показывала мне песню на послушать, а я очень не любил ее рисунки.

⁃ Я подумал, слушай, может ты с нас героев своих списывал? А? Скажи. Думаю, что король этот — я, похож на меня; а второй…

А второй, типа Кель, это уже я.

Просто делает вид, будто имя забыл. Впрочем, возможно и забыл, потому что немного позже (или раньше, не помню точно) он говорит мне:

⁃ На самом деле, я еще пять дней назад это прочел.

⁃ В смысле? — ответил ему тогда. — Почему же тогда не сказал?

⁃ Да чтоб забыть уж точно все это, и чтоб, выходит, ты не донимал меня вопросами и расспросами.

Я замолк. На долгое время. Вроде, Антон что-то говорил мне… Я не слушал.

Я не слушал, но мысль моя как-то успокаивалась, отвлекалась на что-то… Тихо качались занавески. Иногда я думаю, что есть сейчас где-то человек: стоит он на высокой крыше, почти самоубийца; ветер бьет ему под ноги и сердце — бешеное… А я его почему-то совсем не понимаю.

…Он не договорил. Не сказал, то есть, кто «второй».

Остановившись на секунду, обдумав, Антон выдал:

⁃ А вообще-то нет. Не Кель ты, наверное. Помнишь, у тебя в самом конце Йан через букву «я» написан? Помнишь?

⁃ Помню, конечно.

⁃ Ну вот, я думаю это нарочно ты. Знаю, что нарочно…

Дома — в других комнатах — особо не слышно было шума. Как я и писал, домашние приехали и я уже здоровался с ними. Только телевизор кряхтел стенки через две.

Мне понравилось это слово — «нарочно». Наконец-то стало приятно.

Хотя бы от чего-то.

⁃ Значит, — продолжал Антон, — если тут «я» это стоит, то это типа ты?

⁃ Нет, не так… — отвечаю.

Отец Антона — человек совершенно загадочный. Это он телевизор смотрел. В их семье больше не было детей: ни братьев, ни сестер у Антона. Первый ребенок, мальчик, умер еще в младенчестве; потом, говорят, боялись долго, не хотели: вдруг тоже помрут? Затем Антон. Родился все ж.

Всегда-то все сильные личности выходят из совершенной случайности; как-то хрупко, на костылях кажется их начало. Дунешь — и улетело бы. Но — череда чудесных совпадений — и итогом они устояли все-таки. Устояли и воплотились в что-то совершенно невероятное.

Антон, безусловно, человек невероятный и натура сильная; я о нем расскажу как-нибудь, в отдельной главе.

Но отец его — абсолютная загадка. Он практически не разговаривает, почти что спит на ходу и имеет лицо в форме вопросительного знака. Всегда-то этот человек толи пристально, толи, напротив, рассеянно (даже не разберешь же) глядит куда-то в сторонку, и стоит вам посмотреть туда же, по тому же самому направлению то есть, что и он — как он в другое какое-нибудь место начинает глядеть.

Но это все ни о чем. Кто из нас не поглядывает в сторонку? Ведь каждый третий такой. Нет, никак нельзя понять, насколько странен этот человек. Никак не объяснить.

Словом, жизнь моя вертелась.

И часто очень видел его стоящим с дядей Борисом: тот жаловался на его сына, а он стоял, слушал, слушал… и будто забывал напрочь через минуту: что говорят и кто он вообще? В конце концов, он уходил в середине разговора — ни с того, ни с сего, уходил себе домой. Конечно, дядя Борис мотал себе на ус: яблоко от яблони…

Дома Петр (так зовут отца) занимался — и по сей день, думаю, занимается… — тем, что закрывал дверь в свою комнату и включал телевизор. Наверное, даже смотрел его.

Очень странный отец, и, как по мне, очень странный отец для Антона. Как же они живут? общаются, как день их проходит? Я думал себе, моделировал разные ситуации и пытался понять: каким образом покажут они себя в каких-нибудь условиях, обстоятельствах — и совершенно обыденных, и совершенно обычных. Не мог.

⁃ Нет, не так. — ответил я и посмотрел на часы. Было, как сейчас помню, без шести минут десять. Затем я посмотрел на разобранный компьютер. «Когда он его починит?»

Антон верно угадывал — это тоже меня радовало: что он пытался, значит, разобраться в произведении; как-то копался и анализировал. Но тут он несколько ошибся.

Это «я» в имени короля Йана было действительно нарочно там поставлено, но оно вовсе не означало автора. Не означало меня.

Я — указание на эго. Кажется, будто король, наконец появившийся в последней главе, заговаривает вдруг вполне себе понятным, нормальным языком.. в том плане «нормальным», что он человеческий. Не какого-то кровопийцы язык, не тирана даже, нет. Человека, и нормального. У него даже обнаруживаются какие-то высокие побуждения…

Но в том-то и дело все. Это ж ведь именно Кель, а не Йан, стал в рассказе настоящим тираном, в каком-то смысле… — в идеальном и невозможном понимании этого слова. Такие тираны ведь только в головах наших. Ну, или в фильмах, в книжках там, в чем-то даже еще… Не в реальности.

Реальный портрет тирана — Йан. Ведь тиран сохраняет черты нормального человека, обычного, то есть тоже верит в свою правду. А то есть: и нормальный человек, и тиран по сути своей друг от друга не отличны. — Человечество, как видно, всегда страдало избытком слов, но пустотой в сути. Избытком чертовых синонимов к простому ничему.

Йан придумал себе свою правду, оправдал ею свои злодеяния, свою собственную гадину, а потом еще кругом всех обвинил, как будто он один такой весь из себя хороший. Ведь нам-то всем — не только королевским кровям — всем от роду известно, что истина всего дороже и истине все в должности. И именно поэтому знаем мы, что истина нам все оправдает. Да и такая добрая она, такая хорошая… «И мы-то, на самом деле, такие добрые, такие хорошие — это вы нас не поняли. Вот в чем дело.»

⁃ Ты не понял, — продолжал я после «нет, не так». — Нет, я не придерживаюсь точки зрения короля. Он мне даже больше всех отвратителен. Да, я поддерживаю героя, — говорю, и тоже как-то героически. — Потому что он понимает… Я хочу сказать, что тиран не перестает быть человеком, понимаешь? не становится каким-то там мудрецом, который всю жизнь, всю суть человека понял. Нет, не понимает он этого. Он простой человек, человек, который в замке родился. Другой простой человек, допустим, родится в поле, — и потом пахает это поле, понимаешь? А мог бы тоже в замке.. родится… Никак не отличаются они. Тиран такой же ничтожный.

Конец ознакомительного фрагмента.