Цеховик. Книга 14. Воин света

Дмитрий Ромов (2024)

Продолжение приключений попаданца Егора Брагина в 1981 г. Вроде бы уже все главные решения приняты и остаётся просто следовать избранным курсом. Но перед сменой правителей и эпох борьба обостряется и ставки поднимаются высоко, как никогда.

5. Простые формальности

— В сторону! — командует Виктор и все бросаются врассыпную.

Так могло бы показаться на первый взгляд. На самом деле всё происходит довольно чётко, как по нотам. Двое ближайших бойцов оттесняют меня, закрывая собой, Алик бросается к террористу-бомбисту, а Витёк остаётся на месте, поджидая подлетающий привет.

Он, как сачком для ла кросса, подцепляет своей рукой бутылку и переправляет её в сторону, подальше от машин и людей. Иван Трофимович Катюшин стоит и хлопает глазами.

Бутылка хлопается оземь, отзываясь россыпью звуков и вспыхивает. Но вспыхивает как-то вяло, непрофессионально и практически стыдливо. Непрофессиональные террористы намешали, судя по всему, какой-то ерунды.

В общем, покушение, если, конечно, это было оно заканчивается пшиком. Но Джону, как его там, Ламази, всё равно стоит сказать спасибо. Потому что даже если бы просто бутылкой по башке прилетело, это было бы малоприятно, а ведь могло ещё и обжечь хорошенько.

Догнать бомбометателя Алик не успевает, потому что злоумышленник успевает прыгнуть в припаркованный неподалёку «Москвичонок», водитель которого моментально бьёт по газам и, оглашаю округу скрипом колёс, уметается восвояси.

— Иван Трофимович, — качаю я головой, подходя к обалдевшему Катюшину. — Вот видите, вы меня какому риску подвергаете!

— Что-что? Брагин, это как понимать вообще?

— Да, чего понимать-то, тут на лицо месть со стороны осуждённого. Хотел причинить вам вред. Вы и меня под угрозу поставили. Токсичный вы человек, судя по всему.

Я сокрушённо качаю головой, пока Катюшин хлопает глазами.

— Вызывайте милицию, видите, явное нарушение закона, а вы бездействуете. Разве так можно? А я сегодня занят, давайте завтра-послезавтра встретимся.

Не давая ему опомниться, я прохожу мимо.

— Брагин! — кричит он мне вслед.

— В милицию! В милицию! Если нужно будет засвидетельствовать, всегда пожалуйста. Обращайтесь.

Не сомневаюсь, обратится. Вот же прицепился как банный лист, честное слово!

— Жду вас сегодня у себя! — кричит он мне вслед. — Не заставляйте силу применять, не ухудшайте положение своё!

Я не останавливаюсь и шагаю дальше. Джон устремляется за мной.

— И как ты оказался в нужное время в нужном месте? — спрашиваю я, когда мы поднимаемся в лифте.

— Расскажу, — ухмыляется он, поглядывая на парней. — Чуть позже.

В казино мы проходим к дальнему столику вдали от посторонних взглядов.

— Что будешь пить? — спрашиваю я.

— Кофе, — отвечает он, и я киваю бармену, ожидающему заказа.

— Сейчас, минуточку погоди, — бросаю я, и отхожу от стола, заметив Лиду.

— Привет, Лидия Фёдоровна. Как жизнь молодая?

— Ой, Егор, привет. Нормально. Поздравляю тебя со свадьбой!

Она расплывается в улыбке.

— Спасибочки.

— Наталье передавай от меня самые наилучшие пожелания.

Лида на свадьбу не ездила, иначе стоило бы пригласить и рыжеволосую медсестру Таню Пронькину, чтобы уж все девушки побывавшие в моих объятиях, прошли перед строгим взором молодой жены.

— Будет сделано, спасибо. Где Бакс?

— Он по точкам сегодня мотается.

— Понятно. А господа боссы?

— Цвет звонил, придёт скоро.

— Хорошо, — киваю я. — Прекрасно. Прекрасно выглядишь.

Она улыбается.

— Ты тоже. Солидно. Сразу видно, человек серьёзный, семейный.

Я усмехаюсь. В это время появляется Цвет.

— О, муж, объелся груш, — подмигивает он.

— Здорово.

— Ну, здорово, коли не шутишь.

— Да, какие уж тут шутки.

— Там на стоянке ментов целое море, — кивает Цвет. — Твоих рук дело?

— Не совсем. Но я знаю, почему они там.

— Да? — бросает внимательный взгляд Цвет. — Ладно, расскажешь. Я сейчас звякну в одно место и подойду.

Он идёт звонить, а я возвращаюсь к Джону.

— Ну, и что это за хрень с бутылкой? Рассказывай, Джон-Джано-Джансуг.

— Короче, — начинает он. — Тут тема такая. Это хитрая комбинация придумана для того, чтобы я вошёл к тебе в доверие.

— Серьёзно? — поднимаю я брови. — Очень интересно. Давай, объясняй свою комбинацию.

— А это не моя идея, это Антип и Мишико придумали.

— Что за Мишико? — интересуюсь я.

— Ну, — разводит руками Джон, — Мишико Большой, человек авторитетный во всех смыслах. Большой человек. Он решения принимает, а остальные исполняют.

— И? Что придумал этот большой человек?

— Он послал меня и того, что бутылку кинул…

— Так-так, — подбадриваю я своего собеседника. — Не останавливайся, продолжай.

— Ну, на этом всё. Он кидает, а я тебя предупреждаю, то есть спасаю от лютой смерти. Ты понимаешь, что я на твоей стороне и проникаешься ко мне доверием. План такой. Как тебе?

— Неплохо, — киваю я. — Неплохо.

Подходит Цвет, и я представляю их с Джоном друг другу.

— А эти твои Антип и Мишико знают, что мы с тобой уже встречались?

— Зачем спрашиваешь? Не знают, конечно.

— О чём толкуете? — интересуется Цвет.

— Да, вот…

Я их знакомлю.

— И какой дальше план? — спрашиваю я. — Вот ты вошёл ко мне в доверие, и? Что, мочишь меня или что?

— Нет, решили, что сразу мочить не будем.

— Почему?

— Надо внедриться, как следует изучить структуру и попытаться её потом использовать для себя.

— Ничё так, планы у вас, — качает прищёлкивает языком Цвет. — А мы чё, типа недоумки или что? Почему мы сразу тебе все карты раскрыть должны? То есть мы типа не догоним, что с бутылкой подстава могла быть? Тем более, как я понял она и вспыхнула-то не по-настоящему, а так, чисто для проформы.

— О чём спор?

Подходит Ферик.

— Здравствуйте, Фархад Шарафович, — улыбается Джон.

— А-а… — тянет он. — Красавчик? Здравствуй, если серьёзно.

Ему приходится всё объяснять с самого начала.

— А чтобы вы были более доверчивыми, — говорит Красавчик Джон, — они хотят купить у вас несколько партий дурман-травы.

— Так мы же не по этой части, — отвечаю я, пристально на него глядя.

— Ну, как… — немного тушуется Джон. — Слава Фархада Шарафовича, как говорится, впереди вас шагает.

Ферику становится неуютно, и он ёжится под моим холодным взглядом.

— Так тут же ничего такого, — разводит руками Джон и улыбается. — Чисто транзит, никто из наших невинных граждан не пострадает. Дети не пострадают. Вообще никто. Вы привозите от своего поставщика в Афганистане, отдаёте нам… Ну, то есть, мне, как человеку Мишико. Не прямо мне, конечно, тут будет небольшая бригада. Ну, и вот, мы уже дальше отправляем по своим собственным каналам в Европу.

— Это что за каналы такие? — хмурюсь я.

Не хватало ещё, чтобы они кого-то из Куренковских людей для этого использовали.

— Не, тут я пока ничего не могу сказать. Сам ещё не знаю.

— А какова страна назначения?

— Неизвестно пока. В смысле, мне. Потом скажут, если вы подтвердите интерес.

— То есть, у вас есть подвязки на таможне? Или с экспортёрами работаете? Или и то, и другое?

— Говорю же, не знаю.

— Нет, — качаю я головой. — Придумайте что-то другое, чтобы мы тебе типа поверили. И бригада ваша, если сюда приедет, здесь навеки и останется. Понимаешь меня?

Повисает пауза.

— Ну… — наконец, подаёт он голос. — Ради победы и достижения цели можно ведь и… ну, как бы тактическое отступление допустить.

— Зачем нам это, Джон? Мы и так получим то, что хотим, без вот этих выкрутасов. Нет.

— А какого размера партия? — осторожно интересуется Ферик.

— Пятьдесят кило гашиша, — отвечает Джон. — И пятьдесят героина.

Героин делают в Пакистане, в Афгане для него только сырьё производят, поэтому не так всё просто. Лицо Ферика делается каменным и непроницаемым, он прикрывает глаза. Пытается закупориться, чтобы невозможно было понять, что у него на уме. Но я его насквозь вижу.

— Нет, Джон, — повторяю я. — Ни гашиша, ни герыча, ни кокоса и ничего другого. Нет и точка. Каждый, кто приедет сюда от ваших, будет уничтожен. Завалим наглухо. По вашим правилам никаких игр не будет. Если хочешь после всего работать с нами, будешь делать, что я скажу уже сейчас. Не хочешь — досвидос. Никто не держит. Капито?

— Всё-всё, чего ты горячишься? — поднимает руки Джон. — Понял я, понял. Нет значит нет. Хотя зря, вариант беспро…

— Я же сказал, по-моему! — перебиваю я.

— Да, да, всё понятно. Чего ты кипешуешь, Бро? Я же говорю, я тебя понял.

— Да, — соглашаюсь я, — ты так говоришь. Но ты не выглядишь, как человек, который действительно всё понял.

— Бро, я понял, — подтверждает свои слова Джон. — Мне всё ясно. Ты не хочешь иметь ничего общего с наркотой. И с нашими людьми — тоже.

— С бойцами я может и познакомлюсь, — соглашаюсь я. — Но вряд ли им это понравится. Так что, давай обойдёмся безо всей этой херни.

Ферик не произносит ни слова, Цвет тоже, но он, хотя бы, не превращается в мраморную статую с застывшим взором, а, напротив, наблюдает за происходящим с большим интересом.

Если честно, я пока не знаю, нужен он мне или не так уж, чтобы очень. Надо понаблюдать, присмотреться, подержать рядом, но не открывать карты, не давать никакой инфы и бл*дь, я сказал, никакой наркоты!

Примерно такое заключительное слово я произношу, когда Красавчик Джон, как его назвал Ферик, уходит.

— Фархад Шарафович, мы друг друга поняли?

— Сколько можно, Егор! Я же сказал!

— Вообще-то нет, вы ничего не сказали. Если вам не даёт покоя слава Эскобара и других колумбийских наркобарыг, я вас держать не стану. Идите и делайте, что хотите. Но, поверьте, продлится ваша карьера не очень долго. Не из-за меня, разумеется, я-то не угрожаю, просто предвижу. Понимаете?

Он досадливо машет на меня рукой и на этом дискуссия о запрещённых веществах завершается.

— Не нравится мне этот Джон, — говорит Цвет. — Не пойму, в чём дело, но не нравится. Есть в нём что-то гнилое. Больно хитрожопый. Да и вся ситуация в целом странная. Посылают кента, чтобы втёрся в доверие. Ладно, хорошо. Но вообще-то, что им от нас надо? Чтобы мы сдохли, по большому счёту… Зачем тогда втираться? Что? Я имею в виду в чём смысл всего этого для Антипа и Мишико? Но ладно, раз ты говоришь, присмотримся, понаблюдаем.

— Решать тебе, в конце концов, — говорю я Цвету. — Тебе с человеком работать, когда мы территорию подчистим.

— Посмотрим, — качает головой он. — Посмотрим.

После казино я еду в ЦК на встречу с Новицкой и Скачковым, но перед этим успеваю пересечься с Анжелой Степановной.

— Анжел, ты чего светишься вся? У тебя не день рождения, случайно?

— Нет, — загадочно улыбается она.

— А чего тогда красивая такая? Точно коржик не хочешь?

— Нет, ну если ты на мне экономишь, то ладно, купи коржик. Но если не слишком стеснён в средствах, лучше всё-таки эклеры.

— Разорение с тобой, — шуточно ворчу я и беру целых пять штук.

— В общем, гражданин Брагин…

— Эй-ей, чего это гражданин-то? — грожу я ей пальцем. — Что за манера общения? У тебя, Анжелика, профессиональная деформация возникла, судя по всему. Надо тебя к психотерапевту командировать, на реабилитацию.

Она заливисто смеётся.

— Хохотушка. Хи-хи поймала?

— Ой, до чего же ты смешной, честное слово, Егор Брагин.

— Здрасте-пожалста. Ещё и смешным обозвала. Ну, рассказывай уже, не томи.

— Пока рано рассказывать, но могу сказать, что всё хорошо.

— Нет, Анжелка, ты меня не зли, пожалуйста, — сержусь я. — Не забывай, кто твой наниматель. А то дам тебе по одному месту, будешь знать.

— В общем, меня вызывал, — она понижает голос и оглядывается по сторонам, — Чурбанов. И дал задание. Ну, до суда, разумеется мы дело не доведём, тема скользкая, сам знаешь, но, как я понимаю, главное, оказать моральное давление, да?

— Да. Как ты продвигаешься, отчитайся, пожалуйста!

— Хорошо пошло. Я встретилась уже с некоторыми девушками, которые ушли с предприятия из-за домогательств Зевакина. Они на удивление активно сотрудничают и дают информацию. И с ныне работающими начинаю взаимодействие. Так что будет у тебя куча показаний, можешь радоваться.

— Молодец. Я тебе ящик эклеров куплю… Хотя нет, ты тогда растолстеешь…

— Егор! — сразу делается она серьёзной.

— Ну, а что ты думаешь? — пожимаю я плечами. — Злоупотреблять нельзя, а то и ойкнуть не успеешь, как превратишься в пышечку. Поэтому я тебе выплачу обалденную премию.

— Сколько? — прищуривается она.

— А сколько хочешь?

— Прямо премию?

— Ну…

— Рублей пятьдесят хотя бы… а то мне надо купить кое-что.

— Будет, — обещаю я с усмешкой. — Поверь мне, больше будет, ты довольна останешься.

Впрочем, она и так довольна, замминистра лично принимал и задание давал. Я оставляю её в кафетерии и несусь дальше.

Новый кабинет Ирины Викторовны явно попросторнее предыдущего.

— Ну что, Ириш, как дела? — чмокаю я её в щёку. — Жизнь прекрасна, да? Согласна? А то ли ещё будет…

— Ага, — кивает она. — Если честно, как тебя встретила, всё закрутилось с невероятной силой. Наверное, ты мой талисман. Или волшебная палочка… Как там Аманда Лир поёт помнишь?

— Помню, конечно. Я энигма, тайна и тот единственный, кто может всё? Ты, кстати, похожа на Аманду Лир.

— Фу, — хмурится Ирина. — Говорят она на самом деле мужик.

— Врут. И она действительно почти такая же красотка, как и ты.

— Ладно, леший с ней, давай тогда делом займёмся.

— А Скачков?

— Придёт сейчас. Садись…

Вскоре действительно приходит Скачков и мы часа два совещаемся, готовясь к встрече с начальником ГлавПУРа. Прерывает нас звонок Гурко. Поговорив с ним, Ирина недовольно качает головой:

— Почему-то я не удивлена, — говорит она.

— Что?

— Догадайся с первого раза! Гурко просит, чтобы ты подъехал прямо сейчас.

— Что там за надобность такая?

— Не отчитывается передо мной твой дружок.

— Мой дружок? — качаю я головой. — А кто с ним на свадьбе отплясывал? Не припоминаешь?

— Я припоминаю, — усмехается Виталий Тимурович.

— Так, будьте джентльменами, товарищи, — грозит она пальцем. — Не злоупотребляйте воспоминаниями.

— Слушай, Егор, — говорит Гурко. — Горбачёв меня замучил уже. Во-первых, он хочет с тобой дружить. Сейчас многие этого хотят, но он всё-таки секретарь ЦК, а это не тяп-ляп, не правда ли?

— Серьёзно? — удивляюсь я. — Это странно.

— Чего странного? Ты вон от Андропова не вылезаешь и к генеральному ездишь. Сам-то он раз или два один на один с генсеком встречался. А ты и от него не вылезаешь, можно сказать.

— Ясно. А что во-вторых? Есть ещё и во-вторых, я правильно понимаю?

— Есть, да. Он страшно разозлился или обиделся, не знаю чего больше, что ты его на свадьбу не позвал. Так что ты подумай, как безболезненно для его самолюбия этот вопрос осветить.

— Новицкая сказала, что вопрос срочный. Неужели действительно?

— Нет, не прямо срочный, просто мне сейчас уходить нужно, и я решил тебе поскорее сказать, чтобы ты не затягивал с решением. Зачем тебе враги? Лучше иметь друзей. Ты уж поверь, это я тебе с полным знанием дела говорю. Друзья лучше врагов. Правда, есть деталь. Враги тебя не предадут, понимаешь, да, что я имею в виду?

— Понимаю.

— Ну, и забеги к нему, чай не переломишься. Так что давай, а мне пора уже.

Я забегаю, но на месте его не застаю, поэтому переношу объяснения на другое время. Решаю съездить в прокуратуру. Лучше, пожалуй, не доводить отношения до обострения. Поэтому сажусь в машину и отправляюсь на Новокузнецкую 27.

Кроме заявления потерпевшего, собственно говоря, ничего у следствия на меня нет. А у меня всё-таки имеется алиби. Так что еду я со спокойным сердцем.

Мне приходится долго ждать, пока удаётся разыскать Катюшина. Находиться в этом казённом доме не так уж и приятно, честно говоря, и я уже собираюсь уходить, но он появляется.

Спускается и выглядит ужасно удивлённым.

— Смотри-ка, — качает он головой. — Сам пришёл. Неужели совесть пробудилась? Ну, что же пойдём.

Мы проходим в его кабинет, в котором стоит три рабочих стола, но других сотрудников не видно.

— Присаживайся.

Я сажусь на стул, приставленный к его столу.

— Ну что, Егор Андреевич, — вздыхает Катюшин. — По решению прокурора Москвы дело ваше мы из милиции забираем. Забрали уже, собственно.

Он достаёт из ящика стола картонную папку и раскрывает, пролистывая бумажки.

— И что за статью, вы мне шьёте, начальник? — улыбаюсь я.

— Отлично-отлично, жаргон бывалого человека, — кивает он. — Статья сто восьмая УК РСФСР. Умышленное тяжкое телесное повреждение, опасное для жизни или повлёкшее за собой потерю зрения, слуха или какого-либо органа либо утрату органом его функций, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединённое со стойкой утратой трудоспособности не менее чем на одну треть, или повлёкшее прерывание беременности, либо выразившееся в неизгладимом обезображении лица. Наказывается лишением свободы на срок до восьми лет.

— Погодите, неужели у Зевакина беременность прервалась? — удивляюсь я.

— Не то, чтобы беременность, но ужасающих последствий для здоровья очень и очень много. Вот здесь заключения врачей. Хирург… терапевт… психиатр…

— Подождите, но ведь этот гражданин, называемый Зевакиным уже на работу вышел. Как это он с неизгладимо подорванным здоровьем и на треть обезображенным лицом? Не клеится что-то.

— Да бросьте, у нас, как раз, всё клеится очень и очень хорошо. Вон сколько справок. А то, что человек самоотверженно трудится на благо Родины, характеризует его с очень и очень положительной стороны. Но не суть. Смотрите, Егор Андреевич, я вам крайне признателен, что вы добровольно явились. Более того, хочу сказать, что очень даже вовремя. У нас всё готово. Сейчас поучаствуем с вами в опознании. И свидетели здесь и другие актёры, вы понимаете?

— Актёры?

— Ну, кто-то же должен выступать в роли подозреваемого, правда? — отвечает он, не глядя на меня и снимая телефонную трубку. — Мы процедуру знаем и проведём всё безукоризненно с точки зрения закона.

Он долго ждёт, пока на той стороне провода ему ответят. И там отвечают.

— Давай, Пересторонин, — командует Иван Трофимович. — Веди всех ко мне, сейчас быстренько опознаем.

Он вешает трубку и улыбается мне. Ну, что же, кажется, всё действительно идёт по плану, да?

Через пару минут дверь открывается, и на пороге появляется Пересторонин, должно быть. Решительный и неотвратимый, как воин света, он входит в кабинет, а за ним гуськом идут ещё несколько человек в штатском. Это я удачно заехал.

— Проходите, гражданин, — обращается ко мне Пересторонин. — Вот сюда, у стеночки вставайте. Да не боитесь вы. Это простая формальность. Самая простая…