Логово тьмы. Цикл Воин

Дмитрий Янковский

Темные бесплотные твари, потерпев поражение от витязей Стражи, не пожелали остаться в долгу. А раз другие попытки провалились, они решили атаковать людей напрямую, вырвавшись из логова Тьмы и воплотившись в нашем мире в кошмарных чудовищ. Теперь Микуле и его товарищам придется напрячь все силы, чтобы сдержать этот натиск. И без потерь в этой битве не обойтись.

Глава 4

Вялый послеполуденный ветерок заставлял трепетать пыльные листья деревьев, грустно склонивших ветви возле домов. Пыль запорошила неопрятно лежащие трупы, раздавленное корыто, отброшенный кем-то и уже заржавленный меч, забилась в щели серых рассохшихся срубов.

Ратибор чихнул с громким присвистом, но тишина сожрала этот звук, едва тот вырвался на свободу.

— Ишь как запылило все… — почесывая кончик носа, вымолвил он. — Я уже сколько раз замечал — где неподвижность, там обязательно пылюки навеет. Н-да… Ну и досталось же деревенским!

— Не меньше седмицы тут лежат, — сморщился Волк. — Тленным духом все кругом пропиталось. Но ни один зверь сюда не сунулся, даже те, кто мертвечину за лучшую сыть считают. Ох и худое тут место! У меня внутри все аж дрожит…

— Слушай, а тебе не кажетсястранным, что столько народу на улицах разом загинуло? Тут, почитай, как раз вся деревня. Неужто в домах никого не было?

— Повылезали с перепугу… — пожал Волк плечами.

— Да ну… С перепугу-то как раз по домам хоронятся! А тут вывалили от велика до мала. Странно…

— Ящер… Даже мух нет! А я-то думаю, отчего так тихо? Ни жужжания, ни птичьего щебета. Может, какая зараза? Зверь, он заразу чует.

— Ага… — Ратибор хмуро оглядел ближайшее тело, по которому даже трудно было сказать, мужское оно или женское. — Такая зараза, что подавила народ, как рухнувшая скала. Разве что камней не видать, а так очень похоже. Нет такой заразы! Уж я в целительстве кое-что смыслю. Это точно какая-то тварь. Или целая стая.

— А следы? — с сомнением покачал головой Волк. — Следов не видать. По следам я бы, может, понял, что за зверюга.

— Пылью, наверно, запорошило…

Со стороны леса отчетливо донесся клокочущий рык, он двигался, приближался, Волк даже ухватил рукоять меча, но Ратибор остановил его:

— Это дурень снова рычит. Неужто не слышишь? Пойдем до дальней околицы, может, сыщем какие следы.

— Зря мы сюда пришли. Толку нет, а чувствовать себя будем худо. Эх… Ладно бы в бою люди загинули, а то вот так, совсем зря. Жалко…

— Жалко у пчелы в заднице, — буркнул Ратибор. — А что случилось, того уже не исправить. Вот только надо бы эту дрянь сыскать, чтоб еще чего не наделала. Где-то ведь бродит… Вот Ящер! Не видал я такого еще.

Они прошли мимо распростертых тел, яркое солнце охотно оттеняло желтоватым светом каждую мелкую черточку жуткой картины. Пыль, запустение, тишина, запах смерти.

Волк провел рукой по шершавому срубу стены, глянул на пальцы, даже понюхал для верности:

— А вот мне кажется, что я знаю, кто тут мог столько лиха натворить. Но лучше бы я ошибался.

— Так говори, не молчи! — поднял взгляд Ратибор. — Ну?

— Ты когда-нибудь слышал о жряке? — тихо спросил певец, как бы подчинясь окутавшему их безмолвию.

Но слова били в уши, словно звучали в огромном пустом тереме. Гулко, четко.

— Бабкины сказки! — отмахнулся стрелок. — Не бывает их, это уж точно. Что мы с тобой, по болотам мало лазили? Боровиков видали, чугайстырей тоже, упыри за ноги хватали. Но чтобы жряк… Выдумки это! Я даже не слыхивал о человеке, который бы видел его. Или хотя бы следы.

— Тогда считай, что мы первые, — недобро усмехнулся Волк, протянув руку под самый нос соратнику. — Погляди.

Ратибор, скривившись, оглядел пересохшие зеленоватые хлопья на протянутых пальцах. Будто высохшая болотная слизь. Но больше всего удивили его два прилипших листочка водяной ряски.

— Что скажешь? — сухо спросил певец.

— И впрямь, грязь болотная… — почесал затылок стрелок. — Ну и что? Мало тварей в болотах водится? Все, хватит меня стращать. Не бывает жряков! И не суй ты мне в нос эту гадость! Бабки повыдумывают разную дрянь, чтоб дитяти за двор не ходили, а ты веришь каждому слову. Тьфу…

— Я и не верю… — Волк отвернулся, вытирая пальцы о бревна стены. — Думаешь, не знаю, что про жряка лишь детские сказки да страшилки? Но как их не вспомнить, коль все кругом точь-в-точь как в тех сказках?

— Ну конечно… — Ратибор вздохнул безнадежно. — В одном заросшем травой болоте живет огромный страшный жряк. Жрет все подряд. Рыбу жрет, лягух кушает, даже упырями не брезгует — все в ход идет. И когда он сожрет в том болоте все, что только можно, вылезет на свет, чтоб забраться в другое болото, где еды вдосталь. А по пути станет людям чинить злое лихо: И не будет от него спасения, потому как имеет он власть над людьми, заставляет лезть чуть не в самую пасть. А власть та от особого крика, от которого все живое замирает и ждет своей участи. Участь же проста — кого жряк не сожрет, передавит огромным телом. Так? Ничего не забыл? Мне мамка это рассказывала, когда я еще под лавку ногами ходил!

— Мне тоже, — коротко молвил Волк и в упор глянул на соратника. — И что ты видишь кругом?

Ратибор осекся на полуслове. Он внезапно понял, что друг говорит совершенно серьезно. Сердце забилось чуть чаще, но стрелок все же выдавил из себя улыбочку:

— Да ладно тебе. И себя и меня стращаешь! Сейчас походим, разберемся, что тут к чему. Я думаю, это смок болотный али лягуха-переросток, что в общем-то одно и то же. Больше подавила, чем поела. И при чем тут жряк? Ну, пойдем, пойдем, может, сыщем ее нору. Я ей стрелу в глаз — и поминай как звали! Еще и покушаем. Немцы вон, говорят, лягух поедом жрут. Честно! Чем же мы хуже?

Теперь Волк знал, что искать… Одному ему приметный запах высохшей болотной тины быстро вышел к околице, но норы там не было, только в сухой траве виднелась уходящая вдоль леса борозда, промятая тяжким телом. За деревней пыли было поменьше, все же травы и лес брали свое, но тишина давила, целая все вокруг каким-то ненастоящим, словно вылепленным из желтоватой глины. Даже свет солнца отливал желтизной.

Ратибор, присев, оглядел борозду.

— Странно… — пожал он плечами. — Никаких следов лап. Наверно, земля тут твердая. Пойдем-ка, друже, по борозде, а то мне это все меньше нравится. Тем более, что ведет она как раз туда, куда нам и надо.

— К другой деревне? — Волк поднял глаза. Взгляд у него был напряженный, даже какой-то растерянный. — Интересно, а как быстро эта твоя лягуха ползает? А то может статься, что идем зря. Мне и этой разоренной деревни надолго хватит, на вторую смотреть не очень охота.

— Ящер… — Стрелок встал в полный рост, глаза горели яростным блеском. — Откель мне знать ее прыткость? Давай поспешим, хотя если седмица прошла, то вряд ли поспеем к сроку. Но не сидеть же на месте!

Они двинулись по борозде скорым шагом, потом не выдержали, перешли на бег.

— Леший меня понеси… — ругнулся Ратибор. — До чего же босяком неудобно! Чтоб меня… Удружил Белоян…

— Помолчал бы, — буркнул певец. — Бежать далеко, а ты дух перебиваешь.

Высокая сухая трава звучно шуршала в навалившейся тишине, хлестала по ногам и локтям, отчего белая одежка стрелка до пояса стала бурой от приставшей пыли. Солнце медленно валилось к заходу, удлиняя густые осенние тени.

Волк бежал впереди, широко расставив локти, чтобы не мешали встречному ветру наполнять разгоряченную грудь. Ратибору бежать было легче, привык за нелегкую жизнь, даже успевал беспрестанно ругаться на подворачивающиеся под голые пятки сучья и острые камни. Он и смотрел только под ноги, лишь краем глаза выбирая направление по чернеющей впереди спине друга.

К концу третьей версты борозда начала странно петлять, то кидаясь к лесу, то уходя далеко в сторону.

— Воду ищет… — останавливаясь, сказал Ратибор. — Погоди! Дай оглядеться.

— С чего ты решил, что воду?

— Погляди, как борозда идет. Выискивает каждую впадинку. Я тебе говорю — лягуха это огромная. Без воды не может никак. Стала сохнуть, вот и замета-

лась. А ты — жряк, жряк… Еще бы кикимору болотную помянул. Про них ведь тоже сказки рассказывают. Но ты видал на болоте кикимор? Во! Они ведь только в домах и живут.

Волк присел, даже стал на карачки, принюхиваясь к застарелому следу.

— Если уж на то пошло, — хмуро фыркнул он, — то жряк, по сказкам, без водм тоже долго не может.

— Да ну тебя, — отмахнулся стрелок. — Лучше попробуй отыскать короткую дорогу к воде. Что мы, совсем без ума, чтоб искать ее по следу безмозглой твари? Я и так все ноги сбил.

— А вдруг она издохла, до воды не добравшись?

— Ну и леший тогда с ней. Пойдем в деревню, коль у воды ничего не найдем. Погляди, у тебя ведь чутье как у зверя… А зверь воду за версту чует.

— — Ладно тебе языком-то… — довольно улыбнулся Волк. — Сейчас, погоди.

Он привстал и внимательно оглядел близкую стену леса, бушевавшую осенними красками, ноздри дрогнули, впитывая почти неподвижный воздух.

— Вон там, в лесу, есть омут. Или даже озерцо небольшое, — уверенно указал он рукой. — И версты до него не будет. А лягуха твоя тупоголовая, видать, совсем от жары очумела, поперлась в обход. Небось сдохла на полпути.

— Поглядим, поглядим… Давай веди. Только не забывай, что у меня ноги босые.

Это действительно было скорее озерцо, чем омут, поросло по берегам высокой осокой, по воде раскинулись пятна густо-зеленой ряски. Сходы глинистые, как и все кругом, у дальнего берега до самой воды склонили желтеющие ветви две густые плакучие ивы. Тонкие опавшие листики плавали, словно сотни маленьких лодочек, послушные любому дуновению ветерка, а меж них, будто на коньках, скользили крупные водомерки. Осенний лес плотно обступил озеро, скрывая дальний край, извилисто убегавший к невидимому, тихо журчавшему ключу. Тихо, спокойно…

— Погляди туда… — шепнул Волк, подчиняясь витавшему духу спокойствия. — Видал, как осока примята? Не иначе влезла в воду твоя лягуха. Доползла…

Ратибор уселся на густой ковер влажной зеленой травы и принялся вытягивать из ступней колючки.

— От, леший… Впилась-то как… Зараза… Давай помыслим, как эту тварь на свет выманить? Я бы ее из лука быстро приговорил…

— Может, на живца? — чуть усмехнулся певец.

— Это как?

— Ну… Обвяжем тебя веревкой, закинем в озеро… Что, не видал, как рыбари рыбу удят?

— Иди ты… — сплюнул в кусты Ратибор. — Сам полезай. Я серьезно спрашиваю, а он зубы скалит.

— Верно, верно… — Волк присел у кромки воды, стараясь не оскользнуться на мокрой глине, зачерпнул темную студеную воду, омыл покрытое пылью лицо. — Из тебя наживка худая. Лягухи ведь больше комарами да всякой летучей мелочью сытятся, а ты летать не умеешь. Хотя от хорошего пинка, может, и полетишь.

Стрелок все же улыбнулся, вставая:

— Давай обойдем озерцо. Ни лягухи, ни смоки подолгу на дне не сидят. Они же воздухом дышат, а не водой. Где-то нора должна быть. Скорее всего, у ключа, там вода чище.

Они двинулись вдоль берега, разводя руками густую осоку. Над гладью озера роились мошки, Волк дважды шлепнул себя по щеке, пытаясь прибить наглого комара.

— Стой! — внезапно вскрикнул он, застыв, словно скальная глыба.

— Ты чего? — Ратибор чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Лягухи!!! — Что?

Волк обернулся, лицо его было,.таким бледным, что у стрелка кровь едва не застыла в жилах. Он разлепил непослушные губы и пояснил чуть слышным шепотом:

— Лягухи не квакают. А их тут тьма должна быть! Одна на другой сидеть должны и третьей еще погонять.

— Ну и что? — уже чуя недоброе, спросил Ратибор.

— Это жряк… — ледяным тоном молвил певец. — Это точно жряк, Ратиборушко. Точно как в сказках! Выполз из болота, разорил деревню, сманив люд чудным криком, — и пополз к новой воде, где насытиться можно. Забрался сюда и пожрал все, даже лягух не оставил.

Стрелок почувствовал, как под рубахой поползли ледяные мурашки.

— Ладно, успокойся, успокойся… — сказал он, стараясь не выдавать волнения. — Как говаривал мой отец, надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Допустим, это сказочный жряк, коль тебе от этого легче. Ну?

— Пойдем к ключу. — Волк отвернулся и первым шагнул через заросли осоки.

Ключ хрустально журчал, выбиваясь меж двух отглаженных белых камней, широким извилистым ручейком убегая к темнеющему за спиной озеру. И тут же, у самого озера, в осоке зияла здоровенная брешь, замазанная глиной, тиной и ряской, будто огромный грязный червяк выполз из воды, направляясь в шумящий желтой листвой лес.

— Великие Светлые Боги… — прошептал Ратибор, меняясь в лице. — Уж это точно не смок, леший меня забери…

— След совсем свежий. — Волк провел рукой по примятой осоке. — Даже грязь не успела высохнуть!

— Э… Погоди! А как… Ну… Как по сказкам этот жряк выглядит, а?

— Не знаю, — честно пожал плечами певец. — Все сказки сходятся в одном — большой, мол, и страшный.

— Что велик, вижу и сам, — почесал макушку стрелок. — А вот насколько он страшен? Чего от него вообще ожидать можно, если станем с ним биться? Сказка ложь, да в ней может оказаться намек.

— Крик! — сказал певец. — Тот самый, каким он власть над людьми имеет.

— Верно… От него люди прямо в пасть этой твари и лезут. Ну а мы сдюжим?

— Да уж прямо… Не люди, что ли?

Ратибор многозначительно похлопал по висящему на поясе мечу.

— А это? — прищурясь, спросил он. — Как думаешь, защитят нас колдовские мечи?

— Ну ты спросил… — бессильно развел руками Волк. — В какой же сказке ты слыхал про наши мечи? Разве что в той, которую Барсук рассказал. Но там про жряка ни слова не было. Надо придумать что-то верное.

— Ага! — радостно воскликнул Ратибор. — Глина! Живем, Волчара! Глиной ухи замажем. Никакой крик не пробьется!

Он первым нагнулся, отщипнул вязкий комок глины и скатал в шарик.

— Пойдет! Суй в ухи.

— Так ведь друг друга не услышим! — испугался Волк.

В нем вдруг всплыл и разросся застарелый страх одиночества, будто стена глухоты может страшной межой отгородить его от верного соратника.

— Я тебе сколько раз говорил? — назидательно молвил стрелок. — Учись стрелять вслепую, учись по губам читать. Не могу, не получается… Допрыгался? Ладно. Я завсегда по губам пойму, а тебе уж как-нибудь втолкую. Но если останемся живы, то с сего же дня станешь учиться. Ну?

— Баранки гну… — буркнул Волк. — Выучусь.

Они расплющили в ушах податливые шарики глины, и Волк, не оглядываясь, рванул по пробитой чудовищем борозде. Тишина навалилась,» словно замшелая стена старого склепа явственно разграничила мир на тот, что внутри, и на тот, что снаружи. Беззвучно бухали ноги в опавшие листья, беззвучно проносились мимо распростертые ветви, только кровь гулко стучала в висках, только дыхание врывалось в нос надсадным шипением.

Иногда борозда проходила возле недавно поваленных деревьев, будто чудовищу в спешке было лень огибать толстенные дубы и оно валило их, как кошка, играя, валит пустую сметанную крынку. Ратибор, приноровившись к бегу, уже не замечал колющих ноги камней и сучьев, он весь рвался в драку, несся вперед, словно собака по следу.

Выскочив из леса на холмистый луг, по которому разбежалась домиками большая деревня, Волк остановился, тяжело дыша.

— Бери лук! — прочел по губам Ратибор. — И погляди вон туда!

Сам певец в нереальной тишине вытянул из ножен меч, свободной рукой указав прямо перед собой. Ратибор едва не присел, когда его глазам предстала картина, которую не во всяком бредовом сне увидишь. Деревня в сотню домов раскинулась широко, раздольно, на обширном лугу, со всех сторон зажатом сплошной стеной леса. Некоторые избушки стояли тесно, другие не лепились друг к другу, давая место редким березовым рощицам. И изо всех этих домов валом валил народ. Напористо, бодро, в запале не замечая подворачивающихся под ноги ребятишек. И полная тишина, только гул крови в ушах.

Ошеломленный увиденным, Ратибор даже не сразу понял, куда все бегут, но, разглядев, едва не лишился чувств от смятения и накатившего ужаса.

Наверное, это был именно жряк, потому что более кошмарную тварь вообразить было трудно. Он полз от леса к деревне: огромный, грязный, но, несмотря на длину в две избы, удивительно подвижный. До него было полсотни шагов, не больше, стрелок явственно видел каждую мелочь — приставшие комья грязи, изгибы влажно блестящего тела, огромные костяные плавники, оралом пахавшие каменистую землю.

Больше всего тварь походила на помесь громадного дождевого червя с жуком-плавунцом. И хотя различий было больше, чем сходства, но ни с чем другим сравнить увиденное Ратибор не смог. Ему даже послышался грохот, с каким костяное брюхо молотит в дорожные камни, поднимая целые клубы пыли. Но он знал — это лишь кажется, иначе уже бежал бы, как деревенские, с выпученными глазами и раскрытым ртом. Только глина, забитая в уши, удерживала от власти жуткого зазывного крика чудовища.

Он не знал, насколько шумно в наружном мире, орут ли обезумевшие люди или бегут молча, громко ли шумит сама тварь. Поэтому он набрал в грудь столько воздуха, сколько вместилось, и гаркнул так, что потемнело в глазах:

— Эй, червяк-переросток! Обернись-ка, Ящерово отродье!

Для подкрепления своих слов стрелок изо всех сил натянул лук и пустил стрелу, стараясь попасть меж панцирных щитов, туда, где треугольная голова сходилась с изгибистым телом. Булатное острие глубоко впилось в незащищенную плоть, жряк остановился как вкопанный и молниеносно развернул голову, глянув на появившуюся со спины опасность.

Панцирные бугры вместо глаз слепо глянули Ра-тибору в самую душу, короткие ершистые усы, казалось, ощупывают витязей через расстояние в полсотни шагов. Огромные губы квадратной пасти развернулись, как лепестки влажного бурого цветг ка с манящей черной середкой, а ряды изогнутых желтых клыков шевелились, словно щетинки. Гладкий лобовой щит подергивался в такт биению мощного сердца.

Краем глаза стрелок заметил, что Волк медленно уходит вбок стелющимся шагом, узкое лезвие pro меча туманно блестит в лучах желтого солнца, отбрасывая блики на жуткую морду чудовища. Жряк качнул головой и резко развернулся всем телом, расшвыряв острыми костистыми плавниками целую гору камней и сухих земляных комьев.

Ратибор молниеносно выхватил вторую стрелу, до боли в жилах натянув лук. Толстенные костяные пластины и покатый лобовой щит надежным заслоном укрывали зверя от разогнанного тетивой булата, оставляя стрелку только одну возможность — бить в огромную пасть, дрожащую четырьмя слюнявыми лепестками губ. Он разжал пальцы, и длинная стрела с рыжим огоньком оперения исчезла в смрадном чернеющем зеве. Лук дернулся еще дважды — одна стрела так же канула в темной утробе, а вторая, пробив левую губу, накрепко впилась в подвижную боковую челюсть.

Чудище дернулосьи молниеносным рывком вздыбило червеподобное тело, покрытое кольцами и пластинами шипастого панциря. Так встает на хвост степная гадюка, перед тем как нанести разящий удар. Острия длинных суставчатых плавников ножами прорезали землю на половину людского роста, легкий ветер накрыл пыльным облаком добрую четверть деревни, но это не помешало Ратибо-ру разглядеть, что деревенские перестали бежать, остановившись в ужасе и недоумении. Через несколько гулких ударов сердца они так же резво бросились назад, подхватывая детей и помогая перепуганным девкам.

Тварь судорожно вздрогнула всем телом и, расто-порщив спинные шипы, как вынутый из воды ерш, двинулась на витязей. Ратибор понял, что жряк от ранения в горло перестал кричать зазывным криком и теперь у деревенских появилась хоть какая-то возможность уцелеть, особенно если они перестанут бежать толпой и бросятся врассыпную. Нужно дать им время хоть немного очухаться.

— Что, подавился стрелами, погань? — сквозь зубы процедил стрелок, смещаясь в сторону вслед за Волком. — Теперь не поверещишь!

Он выковырял из уха уже подсыхающую глину, и все звуки мира разом ворвались в голову, наскакивая и перемешиваясь друг с другом. Это походило одновременно на лавину воды и на глоток свежего воздуха после удушья. Ратибор и думать не думал, что слух столько значит для человека.

Толпа деревенских рвалась меж домов с отчаянными криками, визгом и руганью, сливавшимися в один сплошной многозвучный рев, чудовище хрипло и болезненно выло, громко чавкая мокрыми лепестками губ. Его тело при каждом движении издавало звук камнепада — панцири щелкали меж собой, звонко били в дорожные камни, твердые, как булат, плавники со скрежетом рвали утоптанную землю.

Жряк приближался.

Казалось, что оставшиеся три десятка шагов он может одолеть одним могучим рывком. Но что-то мешало ему, и Ратибор вдруг понял, что это яркие блики от сверкающего меча Волка не дают чудовищу видеть добычу.

Певец удобнее перехватил меч, сияние на жуткой морде чудовища дрогнуло и поплыло в сторону. В следующий миг жряк рванулся вперед, оставляя в земле две огромные борозды с отвалами, как от орала.

Грохот и скрежет ударили в уши, пыль заполнила ноздри. Ратибор рванулся едва не быстрее кошмарной твари, в три прыжка настиг Волка и, ухватив за ноги, повалил в окаймлявшую дорогу траву.

В трех пядях от них земля вздыбилась, вспаханная покрытым пылью плавником, над головами пронеслась тень, как от косматой тучи.

— Глину с ушей вынь! — выкрикнул стрелок в лицо другу, брызгая кровью из разбитой губы. — Ухи прочисть, чтоб тебя…

Он для убедительности выковырял комок из другого уха и протянул его под самый нос соратнику.

Жряк был настолько тяжел, что его пронесло по мелким камням на добрых два десятка шагов. Лишь глубже вонзив плавники в землю, он сумел остановиться и рывком развернул свое гибкое тело, глядя на витязей сверху вниз. От пристального взгляда слепых костяных комочков на месте глаз дрожь пронизывала тело с макушки до пят, Волк даже испугался, что сердце замрет и больше уже никогда не захочет стучать, прогоняя по жилам живую горячую кровь. Солнце теперь светило друзьям в спину. Тягучая слюна вперемешку с зеленоватой кровью потянулась из пасти чудовища к земле, и Ратибор невольно отдернул ногу, хотя до мокрого пятна, сбившего дорожную пыль, было не меньше полутора десятка шагов.

Волк, не отрывая взгляда от замершего жряка, вынул из ушей глину, еще и поковырялся там мизинцем для верности.

— Он ни хрена не видит, — вымолвил Ратибор. — Пока у него блики от меча на морде. А когда не видит, то и не дергается, будто его в землю вкопали. Постарайся светить постоянно, а я что-нибудь придумаю.

— Солнце сзади… — обреченно шепнул певец, пытаясь подняться. — Зайти бы с другой стороны!

— Ага,.. — буркнул*Ратибор, поднимаясь на четвереньки. — Попроси еще солнце передвинуть…

Жряк снова стал на дыбы и бросился на витязей с такой яростью, что спрессованный воздух ударил в уши, подняв вихри клубящейся пыли.

Друзья кувырком разлетелись в разные стороны, сапог Волка слетел с ноги, прилип к огромной бурой губе чудовища и тут же скрылся в мерзкой пасти. Жряк сдуру шарахнулся башкой оземь, да так, что полевые камни с воем и визгом полетели в деревню, срывая с крыш деревянные чешуйки гонты. Пыль поднялась до небес, в траву дождем посыпалась сухая земля.

Чудище замерло, червяком распластавшись на дороге, привыкшие к воде глазищи с пылью ладили худо. Из пасти снова вырвался жуткий клокочущий вой, но зазывного крика не вышло, мешали впившиеся в глотку стрелы.

— Меняемся мечами! — неожиданно крикнул Волк, тут же прямо через голову жряка швырнув Ратибору сверкающее оружие.

— Сдурел? — невольно отпрянул стрелок, когда лезвие впилось в землю почти у самого его лица.

— Свой меч давай! Нашел время спорить! Ничего не понимая, Ратибор вытянул тускловатый

ромейский клинок и швырнул другу.

— Не молчи! — Он утер пот со лба. — Зря, что ли, я глину из ушей выковыривал? Чего задумал?

Жряк быстро приходил в себя. Ратибор выдернул из земли сверкающий меч, закинул лук за спину и что было сил бросился прочь от деревни.

— Свети ему в морду! — еле расслышал он утонувший в грохоте и реве крик соратника. — Я знаю, что делать!

Вообще-то стрелок сам любил указывать и от роли помощника был не в восторге, но тут уж делать нечего — предложить чего-нибудь путное он все равно не мог.

Жряк лихо развернулся, вонзив плавники в землю. Ратибор понял, что бегом не успеет увернуться от метнувшегося под ноги костистого хвоста, и прыгнул так, как не прыгал никогда в жизни. Головой вперед, словно в воду, струной вытянув руки с мечом. Со стороны оно, может, смотрелось красиво, но земля встретила его не очень приветливо. Ратибор на выдохе шарахнулся в густую траву у обочины, прокатившись с пяток шагов, как чугунный горшок по полу. Вскочить сил не было, в глазах расплывались разноцветные круги, голова гудела, как наковальня после молодецкого удара пудовым молотом. Еще и непривычно острый меч неловко подвернулся под руку, кровь мигом залила рубаху, фонтанчиком вырываясь из глубокой раны в левом предплечье.

— Чтоб тебя… У-у-у… Зараза! — Стрелок все же поднялся, пытаясь разглядеть в клубах пыли соратника. — Хорошо, что не шеей!

Волка нигде не было видно, жряк порывисто дергался, пытаясь глядеть сразу в две противоположные стороны. Грохот при этом стоял отчаянный, но Ратибор не мог бы поклясться, что это грохочет шипа-стый панцирь о камни, а не кровь в его зашибленной голове.

Он двумя руками поднял меч и, поймав яркий солнечный луч, послал его прямо в морду чудовища.

Жряк замер лишь на пару мгновений, потом медленно, неуверенно стал продвигаться на свет, постепенно поднимая голову и добрую половину тела для решающего удара.

Ратибор попятился.

Ноги путались в высокой сухой траве, камни подворачивались под босые пятки, стрелок неотрывно глядел в два костяных бугорка, заменявших жряку глаза. Кровь с поднятой руки перестала заливать кисть и липко потекла по груди, пропитывая запыленную ткань рубахи.

Чудище продвигалось короткими рывками, подтягиваясь на втыкаемых в землю суставчатых плавниках. Пыль немного осела, и неожиданно для себя Ратибор разглядел Волка. Тот, словно муха по стене, полз по покатой спине жряка, в одцой руке сжимая меч, а другой цепляясь за дрожащие иглы шипов. Полз медленно, осторожно, стараясь не выдать себя раньше срока. Он неотрывно смотрел на стрелка, словно пытаясь усилием мысли передать одну-единственную просьбу.

— Не подведи, друже! — прочел по его губам Ратибор.

Меч чуть дрогнул в руках, уводя в сторону спасительные блики. Ратибор неожиданно почувствовал, что по щекам настырно ползут горячие слезы.

— Когда я тебя подводил? — шепнул он, зная, что друг все равно не поймет.

Руки крепче ухватили гладкую рукоять, направив отражение солнца точно в костистые бугорки.

Волк нашел на спине место, где лобовой щит примыкал к панцирным кольцам туловища, ухватился за длинный шип и зло размахнулся мечом. Ратибор разглядел, как после второго удара разлетелись осколки панциря, а после третьего в пыль потекла густо-зеленая кровь. Певец рубил и рубил, словно пытаясь пробить во льду прорубь для рыбной ловли, обломки панциря валились в пыль неопрятными бурыми лоскутами.

Жряк, почуяв лютую боль, завертелся волчком с такой быстротой, что пыль взвилась в небо закрученным столбом, но перевернуться на спину не мог — мешали торчащие вбок плавники. Ратибор понял, что светить ему в морду уже бесполезно, но не мог ума приложить, что же делать дальше. Да и что сделаешь с крутящейся каменной глыбой, поросшей шипами в руку длиной?

Он никак не мог взять в толк, чего, собственно, Волк добивался таким отчаянным шагом. Ведь рана, пусть и с дверь величиной, для такой туши все равно, что для человека ссадина на спине.

И тут он вздрогнул от нахлынувшего страха — Волка нигде не было видно, а жряк остановился, как собака, поймавшая надоедливую блоху. По телу чудовища прошла волна сладкой дрожи, как у сытой змеи.

— Ах ты, тварь… — прошептал стрелок, не в силах кричать от стиснувшего грудь отчаяния и бессильной ярости. — Да я тебя за это… Голыми руками…

Он, весь дрожа от переполнивших чувств, перехватил меч для удара и двинулся прямо на зиявшую кошмарным цветком пасть. Жряк не двигался, только губы его дрожали. Ратибор, будто рысь, подскочил в три прыжка и тут же с ходу рубанул в эти склизкие губы, разрубив вместе с плотью древко торчавшей стрелы.

— Нажрался, тварь… — глухо бурчал он. — На тебе, дрянь, на закуску…

Он рубанул еще и еще, ожидая ответного рывка жряка, сжал рукоять покрепче и самозабвенно стал молотить мечом, вышибая огромные зубы.

— Эй! — раздался сверху насмешливый голос. — Тебя Ящер на том свете заставит себя под хвост целовать за то, что ты над покойниками издеваешься.

Ратибор вздрогнул и поднял взор.

Волк, по грудь высунувшись из прорубленного панциря, широко улыбался вымазанной в зеленой крови рожей.

— Я и не думал, — поддел он стрелка, — что ты с мечом так лихо управляешься.

— Живой? — не поверил глазам Ратибор.

— Нет. Это мы все втроем сдохли и сидим в Нави, дожидаемся участи.

— Иди ты… — обидевшись, фыркнул стрелок. — Я тут думал, его сожрали, а он еще шутки шутит… Хрен я в следующий раз за тебя мстить полезу. Так и знай! Будешь потом знать, когда в Вирые посидишь неотомщенным.

— Да ладно тебе! — примирительно махнул рукой Волк. — Помоги вылезти, а то тут скользко, как в полном жаб колодце. И воняет гадостно.

Чудовище еще несколько раз вздрогнуло и затихло, изрубленные губы обвисли, как драные тряпки. Пыль медленно садилась на гладкий панцирь, на траву, на дорогу и на вымокшую от крови рубаху. Звенящий гул в ушах неохотно отступал под натиском живых звуков мира.

— Ты там мой меч не посеял? — недовольно спросил Ратибор.

— Было бы из-за чего убиваться! — усмехнулся певец, бросив под ноги соратнику измазанный слизью клинок. — Ты его хоть раз в жизни точил? Я еле до сердца прорубился!

Стрелок с опаской взобрался на спину дохлого жряка и подал другу руку.

— Вылазь давай. А то устроился. Лишь бы не делать ни хрена. И забери свою бритву. Ей не столько врага порубишь, сколько сам покалечишься.

Они спрыгнули в дорожную пыль и засунули оружие в ножны. Ратибор стоял бледный, пошатываясь от потери крови.

— Руку рассадил… Зараза… — буркнул он. — Помоги затянуть.

Волк недолго думая оторвал рукав от Ратиборовой рубахи и накрепко затянул рану.

— От себя бы чего-нибудь оторвал. Или чужое добро цены не имеет? Ладно скалиться! Пойдем в деревню, может, перекусим чего.