За границей цветочного поля

Ева А. Гара (2022)

После смерти мамы Люций возвращается в город, в котором родился. Но вокруг всё стало чужим: и улицы, и друзья, и отец. Да и глупо было цепляться за прошлое, но Люций не думал, что обычный поход в ночной клуб закончится проблемами, а старый приятель окажется предателем. Не думал, что попадёт под контроль криминальной группировки. Теперь ему придётся приложить максимум усилий, чтобы не увязнуть. Обложка создана с использованием элемента, сгенерированного нейросетью Шедеврум.

2

Весь день пошёл через задницу, с самого утра не задался. Сначала папаша прицепился с этой школой, будто ничего важнее в жизни нет, потом его любимая кружка разбилась. Я силился засунуть её в шкафчик, там и сошлись звёзды: и рост подвёл, и пролитый чай, и рукожопость тоже, — чуть не убился на хрен! Осколки на улице выбросил, типа от улик избавился; осталось придумать, каким магическим образом испарилась его клятая кружка.

И заявление я не подал. Был же возле школы, какого чёрта не зашёл? Пухлый мог или у кабинета подождать, или в одинокого домой топать. Но тогда бы мы с Нинкой не встретились. И с Гриком. Хотя ладно, с Гриком мы друзьями были постольку-поскольку. Да и не виделись восемь лет. Чего это он так сразу в клуб позвал — на отказ надеялся? Или по старой памяти?

Из жалости, наверно, — какая там старая память? В детстве он нечасто появлялся в нашем дворе, хрен знает где шарился, а перед нами крутого строил. Всего на год старше был, а пользовал нас знатно, типа дай, сбегай и всё такое. Ещё вечно вещал о святости дружбы и необходимости помогать, но сам особым рвением не отличался. Такой себе друг, если честно. Интересно, изменился?

Да все мы, наверно, изменились. Едва ли хоть кто-то остался прежним — мы давно не дети. Ведь и Нинка уже не та. Но чувствовалось в ней что-то родное. Да и встретила она меня по-дружески тепло. Теплее, чем папаша.

Уж папаша точно рад не был. Он стоял на аэродроме отдельно от всех, угрюмый как чёрт, и таращился на наш летательный аппарат стрёмного экономкласса, который только приземлился. Я его чувства прекрасно так понимал, потому что летел в Кланпас по принуждению и под конвоем. Одно радовало: соцслужба не стала делать пометку о моём нежелании сотрудничать, иначе постановка на контроль в местной палате правопорядка была бы обеспечена. И тогда план свалить до совершеннолетия с треском бы провалился.

В общем, папаша не обрадовался моему прилёту. И даже не силился этого скрыть. Да и не узнал ни хрена. Понял, что перед ним сын, только из-за моих сопровождающих. И сразу обеспокоился, чего это я под надзором, типа неужто на него проблемного говнюка хотят спихнуть?

Чёртов урод!

Он ещё по-любому звездюлей отвесит и за неподанное заявление, и за разбитую кружку, будь она неладна клятая! Поэтому домой я не торопился и до самых сумерек таскался по центральным улицам. Вот только поздно сообразил, что затея — говно: возвращаться пришлось по темноте. Почему-то в спальных районах фонарей почти не было, и это при том, что Кланпас лишь слегка не дотягивал до мегаполиса.

В общем, в тёмные дворы я не совался, топал по безлюдной, зато ярко освещённой улочке. На вывеске закрытого салона мерцали светодиоды, похожие на звёзды. В окнах квартир горел свет. И стояла жуткая тишина. Так и подмывало обернуться, от напряжения уже челюсть болела, и пульс подскочил. А в башке шептало: «Возьми камень, так, на всякий случай. Возьми». Но я не взял.

Потом позвонил папаша. Я вздрогнул и ответил чуток резче, чем стоило:

— Да!

— Ты там не вякай, — осадил он. — Я тебе денег перевёл, зайди купи овощной соус. В стеклянной бутылке такой, с оранжевой этикеткой — понял?

— Понял.

— Ты вообще домой собираешься?

— Через двадцать минут буду.

— Чтоб без опозданий.

Он закончил своей любимой фразой и сразу дал отбой. Типа родительская функция выполнена. Хоть бы сказал, где купить этот соус.

Протопав лишних три квартала, я обошёл четыре магазина и купил наконец этот грёбаный соус. Опоздал, конечно, какие там двадцать минут — папаша весь вечер будет бухтеть про мою безответственность, бесполезность и всё такое. Может, хоть про школу не вспомнит.

Чтобы как-то минимизировать опоздание, пришлось тащиться через тёмные пустые дворы. Стрёмно было, а главное, непонятно, что хуже: отхватить звездюлей или сорваться и звездюлей навешать? Наверно, второе, потому что потеря контроля всегда приводила либо в больничку, либо в палату правопорядка.

— Эй, пацан! — рявкнули басом.

Позвали из темноты, с детской площадки кажись. Проверять не хотелось, подходить тем более. И чего попёрся через двор? Да ещё застыл, как идиот, под клятым фонарём. И камень не поднял! Теперь-то ни хрена подходящего под рукой не было. Кроме соуса.

— Ты глухой? — позвал тот же бас. — Сюда иди.

Я замахнулся и запустил бутылкой наугад. Промазал, видать, — она обо что-то разбилась. Следом раздался девчачий визг и возмущённый бас:

— Фига ты агрессивный!

— Котик, ты чего, мы же пошутили, — плаксиво заныла девка. — Это ж мы, Дэя, Машка и Белка. Со стадиона — помнишь?

«Вот говно, пьяных девок испугался! И соус разбил».

Из темноты, чуть пошатываясь, вышли три девчонки, вслед за ними — амбал с детской рожей, кажись трезвый. Габариты его были внушительные — попади в него бутылка, наверняка бы не оглушила. Он бы только разозлился и переломил меня, как тростиночку. Одной рукой. Но бояться не получалось: лицо младенца напрочь перечёркивало весь его образ громилы.

— Здравствуй, ко-отик, — пропела девчонка, похожая на Любку Викулову. Дэя, кажись.

— Привет. — Я нехотя оскалился.

Она наклонилась и начала подтягивать чулки, задрав и без того короткую юбку. Я быстро отвёл взгляд, делая вид, что ничуть не озабочен, хотя перед глазами так и стояли стройные ножки в сетчатых чулках. Щёки обдало жаром. Да и не только их.

— Мне надо домой, — опомнился я.

— Да брось ты, котик, погуляй с нами. Мы не обидим, правда, девочки? — запела Дэя. — Мы красивых мальчиков не обижаем.

В башке зашумело от желания. Сознание грозилось потухнуть. Мысли как ветром сдуло, осталось лишь согласие идти куда угодно и делать что угодно, если дело кончится сексом. А я почему-то даже не сомневался, что девчонки не откажут.

— Выпьешь? — предложила то ли Машка, то ли Белка, протягивая бутылку.

— Нет.

— Да ты чё, пацан, не обламывай девчонок, — как бы дружелюбно, но с явной претензией выдал амбал, приобнял и ткнул мне бутылкой в зубы.

— Отвали на хер! Сказал же — не буду! — психанул я, вырвавшись из хватки.

— Фига се, вы видели? Он же агрессивный.

— Это ты неуклюжий, ударил его, — вступилась Дэя. — Больно тебе, котик?

— Всё ладно.

Я отмахнулся и уже хотел свалить, но амбал удержал меня рукой за шею и прижал к себе. Знатно так сдавил, явно силу демонстрировал.

— Да ты его задушишь, — возмутилась Белка, или Машка, хрен разберёшь кто из них кто.

Амбал отпустил.

— Ты в порядке? — спросила Дэя, закуривая.

Сигаретный дым ударил мне в нос. Она затянулась, выдохнула и продолжила как ни в чём не бывало:

— Мы сейчас к Аиру поедем, у него вечеринка. С нами поедешь.

Она вроде как не спросила, а типа сама всё решила.

— Весело будет, — восторгалась другая. — Мы с Машкой до одиннадцати, потом домой. Можем и тебя подвезти. Что скажешь?

Значит, в шортах была Белка, Белль кажись, а в платье, если эту тряпочку можно так назвать, — Машка.

— Да мне папаша и так уже башку оторвёт.

— Ну раз ты и так проштрафился, хуже не будет, — шепнула Дэя, выдохнув дым мне в губы, и поцеловала в уголок рта.

Убеждать она явно умела.

— Ладно, поехали. А далеко?

— Не, — ответил амбал.

— А на чём поедем?

— За нами сейчас За́ря приедет, — выкрикнула Белка. — Ты, Стасик, чё лезешь?

— Да больно надо, — фыркнул он и, закурив, отошёл.

И откуда они без лицензии их брали, сигареты эти клятые? У дилеров?

— Назар подъехал, — сказала Дэя, глянув на мобильник, схватила меня под руку и повела обратно к магазину.

Остальные потащились следом, да ещё молча, будто мы не на вечеринку собрались, а на ритуальное убийство.

— А ты Нинку откуда знаешь? — вообще невпопад спросила Машка.

— С детства её знаю.

— Так ты ж неместный, — с явной претензией, будто подловила на лжи, сказала Дэя и ткнула локтем мне в рёбра.

— Я в третьем классе переехал.

— А чего вернулся? — Белка вклинилась между нами и, встав по серединке, взяла нас под руки.

К счастью, отвечать не пришлось: мы дотащились до белой, сверкающей чистотой машины, в которой грохотала музыка с хриплым невнятным вокалом, если бессвязный ор вообще можно было так назвать.

Назар, рыжий щуплый парень, явно старше нас всех, сначала поприветствовал Стасика и по очереди поцеловал девчонок в щёку. Потом протянул руку мне и глухо назвался:

— Назар.

— Люций. — Я пожал его руку и даже выдавил подобие улыбки.

— Поехали, — сказал он и пошёл к водительской двери.

Стасик запрыгнул на переднее, девчонки — назад. Больше мест не было, только в багажнике, куда лезть совсем не хотелось.

— Садись, — позвала Дэя, задницей подталкивая подружек к противоположной дверце.

Места явно не хватало, там бы и кошка не втиснулась. Наверно, это был знак свыше да и прекрасный повод распрощаться. Тем более ехать поздним вечером хрен знает куда в компании малознакомых людей — говно затея. Но тут Дэя вновь всё решила сама.

— Давай я к тебе на коленки сяду.

Она кокетливо подмигнула и вышла, освободив место. Пришлось подчиниться. Тем более в глубине души поехать дико хотелось.

Дэя забралась ко мне на колени, захлопнула дверцу и, поёрзав, наконец уместилась. Своей сообразительностью она была явно довольна, всю дорогу пьяно улыбалась, перебирала мои волосы на затылке и тыкалась грудью мне в подбородок. Особенно её радовали повороты, потому что грёбаный Назар заходил в них, не сбавляя скорости, и она с чистой совестью прижималась всем телом.

Под конец поездки стало совсем невмоготу, мысли залило кипятком, и рожа горела как в лихорадке. В ушах бил пульс, и руки было некуда деть — каждое касание к девичьему телу вызывало новую волну мурашек. А в башке так некстати шёл киносеанс жёсткой эротики. И сознание уже захлёбывалось от желания и откровенных фантазий.

— Фух, как душно, — посмеивалась Дэя, выбираясь на свежий воздух. — Ты, котик, маленько перегрелся, выходи скорее.

Ветерок обдул мою пылающую рожу и слегка привёл в чувство. В башке шумело, руки дрожали и ноги плохо слушались. Но моего предобморочного состояния никто не замечал. Стасик здоровался с парнями, которые курили на крыльце, девчонки что-то восторженно щебетали, а Дэя тащила меня за руку, будто уже присвоила.

В доме стоял кумар. Воняло сигаретным дымом, перегаром и жжёными орехами. Грохотала музыка. Лазеры стробоскопа бешено скакали по комнате. Было душно и многолюдно, и протискиваться между потными телами совсем не хотелось. Но Дэя упрямо увлекала меня в толпу.

Сначала мы танцевали — мне отбили рёбра, лопатки и отдавили ноги, трижды захреначили по башке и столько же раз огладили задницу. На груди Дэи беззастенчиво появлялись чужие руки, но она и не думала возмущаться. Ей это нравилось. Видать, на таких вечеринках было дозволено практически всё, и приходящие как бы давали согласие на всякие посягательства.

— Стой здесь, — прокричала Дэя. — Я принесу выпить.

Не успела она уйти, как на меня сзади кто-то наскочил, сгрёб в охапку и смачно так поцеловал в загривок. Я резко обернулся — в щёку ткнулись слюнявые губы, а в нос ударил душный запах перегара.

— Ты охренел?! — проорал я, оттолкнул парня и не мог решить: врезать ему или свалить?

Внутри клокотала ярость, медленно переходящая в испуг, потому что парень кидаться перестал, только таращился пьяно и пошатывался. Потом прицепился к полуголой девке и, кажись, вообще про меня забыл.

«Ну их к чёрту!»

Пока я пробирался к выходу, мне наотмашь влепили по роже потной ладонью, дали затрещину и снова отдавили ноги. Ещё в спину подтолкнули, так что в пустую прихожую я буквально влетел.

А Белка с Машей, наверно, уже уехали: одиннадцать было пятнадцать минут назад.

— Ты чего тут стоишь? — окликнула Дэя. — Устал? Пошли со мной.

По узкому коридору мы притащились в просторную кухню. Дэя закрыла дверь, села за стол, заваленный бутылками и переполненными пепельницами. Щёлкнула брендовой зажигалкой и прикурила. Вид у неё был уставший.

— Слышь, Дэй, а ты когда домой?

— Я тут останусь.

«Дерьмо!»

— Ладно. А вы где всё это берёте? — Я показал на заваленный стол.

Она сделала пару затяжек, стряхнула пепел мимо пепельницы и рассказала:

— Аир в прошлом году в Сэю летал, а там совершеннолетие с восемнадцати, знаешь ведь? Ну так вот, он через знакомого собрал все документы, туда-сюда и получил лицензию на сигареты и на алкоголь. Он закупает и нам перепродаёт.

Она затянулась в последний раз, аккуратно затушила окурок в пепельнице и встала. Подошла вплотную — я вжался в подоконник — и уставилась в глаза, будто искала в них что-то важное, типа ответ на вселенскую загадку, или ещё какую херню. А потом вдруг прильнула и с усмешкой спросила:

— Ты же девственник, да, котик? Такой зажа-атый. Такой милый.

— У тебя чё, фетиш типа?

— Наверно. Люблю, когда мальчик стесняется и слушается. Когда подчиняется.

Она полезла целоваться — я отклонился.

— Не бойся, котик, не обижу, — шепнула еле слышно и снова потянулась к моим губам.

Она прижималась совсем тесно. От неё несло перегаром и сигаретами, хотя в машине она благоухала духами — по крайней мере, её грудь и волосы. Тогда она вызывала желание, теперь — какую-то ядрёную смесь возбуждения и отвращения.

— У тебя так сердечко колотится, — забавлялась она, — ты не бойся, котик, со мной тебе будет хорошо.

Меня затошнило.

— Нет, не надо. Отойди.

— Уверен? Твой компаньон другого мнения. — Она провела пальцем по моей ширинке.

От носика до хвостика прокатилась волна колючих мурашек.

— Я помогу снять напряжение, — шепнула Дэя.

И ведь не нагнала: пара поцелуев — и дело было закончено прямо в штаны. От стыда дышать стало нечем.

— Какой ты впечатлительный, котик, — очарованно шептала она.

Её, кажись, вообще это не смутило, она продолжала вылизывать мне шею, не требуя ответной ласки. А я поплыл и уже ни черта не соображал. И в тот момент, когда готов был проститься с сознанием, в кухню ввалились пьянющие девки, дико хохоча и громыхая каблуками. Дэя зло рыкнула, чуть отстранилась.

Как оказался в ванной, я не вспомнил бы, наверно, даже под угрозой смерти. Проблевался, умылся, почистился. Выходить стрёмно было. Вот и сидел целую вечность на мохнатой крышке унитаза, ничегошеньки не соображая. Потом снова умылся и на ватных ногах вышел. Меня обматерила упившаяся в хлам парочка, типа какого чёрта можно там делать столько времени. Видать, им не терпелось потрахаться, потому что девка была готова: трусы она держала в руке.

Я двинул на поиски Дэи, чтоб узнать, как отсюда уехать. Но из кухни она уже свалила. Возвращаться в толпу было бессмысленно. А пьяненькие ребятки на расспросы не реагировали, внятно не отвечали, только на хер посылали или утягивали танцевать. Они, кажись, вообще понятия не имели, чего от них хотят, да и посрать им было на чужие проблемы. Они веселились. А в моей башке ярким метеором промелькнул чёртов яблочный фестиваль.

В дверях кухни со мной столкнулась девка с потёкшей косметикой. После неё жутко воняло палёной синтетикой. Но следов поджога не было — я всё тщательно проверил. Потом бесцеремонно обшарил шкафы и ящики. В холодильнике, забитом алкоголем, нашёл соус. Грёбаный овощной соус, аж три бутылки. Подумав, спёр одну и двинул на выход.

На крыльце курил высокий тщедушный парень, по виду вроде трезвый. Я подвалил к нему, поставил соус на широкие перила и с дружелюбным оскалом протянул руку.

— Люций.

Он пожал мою руку, выпустил дым и, кивнув на бутылку, назвался:

— Аир.

— Бля-ядь.

— Ладно, забирай, — позволил он. — По скидке был: три бутылки по цене одной. Оказалось дерьмо. Тебе нравится, что ли?

— Папаше нравится.

— Дерьмовый вкус у твоего папаши.

Он довольно усмехнулся, прикончил сигарету тремя короткими затяжками и выпустил кольцо дыма.

— Слышь, Аир, а как отсюда уехать?

— На такси.

— У меня нет на такси. Пешком далеко?

— Тебе в Кланпас? — спросил он.

— Ну… А мы типа где?

— В Расколках. Тебе километров десять топать. Есть кому позвонить?

— Только папаше. Он меня убьёт. Ч-чёрт!

— Ну, если не уедешь, оставайся, — предложил Аир и вернулся в дом.

Что было делать? Тащиться десять километров по темени — говно затея. Дожидаться утра — ещё хуже. А надеяться уехать с кем-нибудь из пьяных неадекватов тупее, чем топать пешком. Пришлось звонить папаше. Он был в бешенстве — знатно так обматерил, — потом внезапно дал отбой. Даже адрес не спросил. В итоге приехал через сорок минут. Сам нашёл нужный дом, как грёбаный демон, хотя геопозиция у меня была отключена.

Такси остановилось прямо перед домом. Я сел рядом с папашей и улыбнулся. Он же весь скривился, выпучил глаза и, видать, только усилием воли не придушил меня на месте.

— Вот соус, — сказал я, всё так же заискивающе скалясь.

Он не ответил. А потом молчал всю дорогу.

В квартиру он зашёл первым, снял обувь, повесил кофту на вешалку и обернулся. Я вжимался в дверь, широко скалился и показывал ему бутылку соуса, как грёбаный актёр с рекламного плаката.

Но папаша, кажись, уже всё обдумал. Он схватил меня за шиворот и встряхнул, как котёнка. Строил из себя строгого отца, хотя с воспитанием явно опоздал. Да и ни хрена не обеспокоился, когда обещанные двадцать минут превратились в часы, — не звонил же! Насрать ему было!

— Ты как, твою мать, там оказался? — прошипел он.

— Я купил соус, как ты и просил, но выронил и разбил. А там парень стоял, он сказал, что у него дома есть такой же. Предложил поехать. Ну я и поехал. Вот. — Я снова протянул ему чёртову бутылку.

Папаша опешил и уже мягче спросил:

— Ты поехал с первым встречным, потому что он обещал тебе соус?

— Ну типа.

— А ты не подумал, что если он такой добрый, то мог просто купить другую бутылку?

— Может, у него денег не было.

Папаша задумался и наконец выдал:

— Звездишь.

— Да нет же. Могу место показать, там, наверно, ещё не убрали.

Видать, идиотизм бывает обезоруживающим: папаша злиться перестал, он будто изучал. Наконец забрал соус, осмотрел мои кисти, приподнял мне голову и заглянул в глаза — наверно, решил, что я обдолбался. Его даже сигаретная вонь не волновала. Он, кажись, по-настоящему беспокоился.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да. А чё такое?

— Ты ничего не принимал?

— Нет, просто забрал соус.

— Тогда какого хера ты лыбишься, как сраный наркоша?!

Пришла моя очередь растерянно таращиться и беспокоиться — лучше бы ляпнул, что сожрал какой-нибудь пончик. Но папаша внезапно остыл.

— Нельзя быть таким наивным, Люций. Всегда надо думать о безопасности, а ты ни хера не думаешь. А вдруг бы тебя убили?

— Но ведь не убили.

Он тяжело вздохнул и начал закипать.

— Ладно, прости. Я думал, ты меня убьёшь. Чё мне было делать? Я в таком отчаянии был!

— Иди в душ — и спать, — велел он.

Ладно хоть про школу не вспомнил.