Место под Солнцем. Книга первая

Ева Наду

Любовь и измены, интриги и предательства, взлёты и падения… Что бы ни происходило в твоей жизни – всегда нужно оставаться собой! Этому правилу следуют и Клементина де Брассер – юная дикарка из провинции, неожиданно для всех ставшая женой молодого графа де Лоранс, ловеласа и бретёра, и граф де Мориньер – верный слуга и доверенное лицо Людовика XIV, Короля-Солнца. Принесёт ли им удачу такая верность себе? Спасёт ли от королевского гнева и небесной кары? Что ждёт этих двоих в конце их долгого пути?

Глава 3. Генриетта

Когда Генриетта вспоминала, как обошёлся с ней король, она с трудом удерживала злые слёзы. Но она знала: выказывать слабость ни в коем случае нельзя.

В минуты отчаянья она просто сжимала зубы и опускала глаза.

Генриетта помнила — не умела забыть — тот день, когда король сказал с жестокостью в голосе:

— Не время сетовать! Вы рискнули сделать ставку в опасной игре и проиграли.

Да, она проиграла. Да и кто бы мог подумать, что эта нелепая деревенщина, эта слезливая хромоножка-Лавальер сумеет очаровать короля! Посметь превзойти её — Генриетту, внучку Генриха IV!

Принцесса взглядывала в зеркало, и лицо её делалось высокомерным. Разве можно сравнивать её — великолепную, яркую — с этим ничтожеством?

Генриетта навсегда запомнит тот день.

Это правда, она упрекнула короля. Взъерошила шелковистые волосы своего царственного любовника, попеняла нежно на то, что он лишает её своего монаршего внимания, отвлекаясь на эту глупую девицу, не стоившую его мизинца.

Она рассчитывала на его раскаяние. Ждала привычной нежности. Получила отповедь:

— Вам ли укорять меня, принцесса? Разве не вас застал я недавно в объятиях этого несносного мальчишки — графа де Лоранса?

Людовик дёрнул головой, сбросил её руку.

— О чём вы говорите, сир? — воскликнула возмущённо.

Она хотела сказать, что Оливье де Лоранс — просто красивый юноша. Один из многих. Он радует её своим присутствием, как радует певчая птица в клетке, собачка на коленях, колье на шее. Одной красотой. Но как можно сравнивать? Как можно?!

Она желала оправдаться. Но король не дал ей такой возможности. Вышел, хлопнув дверью. И только позже она поняла, что этот демарш был, скорее всего, манёвром, целью которого было переложить на неё вину за их разрыв.

Сначала она рассвирепела и чуть не испортила всё демонстрацией своей ярости. Но удержалась, слава Богу. Утерпела. Поразмышляв, решила, что не все ещё потеряно. Им было так хорошо вместе. Он не может, думала она, так быстро всё позабыть.

Когда через несколько дней Людовик вновь явился в её комнаты, она приготовила для него нежнейшую из своих улыбок.

* * *

— Король! Король идёт! — шёпот, пронёсшийся в толпе придворных, был сродни крику.

Во всяком случае, в нескольких смежных с покоями принцессы комнатах, не оказалось никого, кто не услышал бы и не принял во внимание этого предупреждения.

Кавалеры отодвинулись от своих дам. Музыка смолкла на мгновение. Будто сделала вдох-выдох, чтобы заиграть снова, с ещё большим пылом. Стихли смешки.

Когда Людовик появился на пороге, внучка Генриха IV одиноко восседала на высоком стуле. Придворные расположились поодаль. Никто не хотел быть изгнанным, как это произошло недавно с любимчиком принцессы — графом де Лоранс.

Оливье де Лоранс тоже был ещё здесь — отверженный и злой, обручённый по воле короля с никому не известной провинциальной девицей. Придворные Генриетты отказывались гадать, что это была за особа. Очевидно, что она того не стоила.

Уже через два дня граф де Лоранс должен был проделать долгий путь на юг, чтобы встретиться с невестой, а потом такой же — до побережья, чтобы на корабле, отплывающем в Новый Свет, покинуть Францию.

Войдя в комнату, Людовик окинул холодным взглядом присутствующих. Нахмурился, встретившись взглядом с графом де Лоранс. Отвернулся, когда тот склонился, приветствуя его величество. От внимания Людовика не ускользнула усмешка, притаившаяся на губах придворного. Король сделал вид, что не заметил её.

Сегодня он уже не гневался. Более того, сегодня, когда мысли и сердце его занимала другая женщина, он мог… он готов был простить этого молодого наглеца. Он собрался было даже явить ему свою милость — разрешить остаться при дворе.

Поутру, стоя у зеркала и позволяя себя одеть, Людовик улыбнулся своему отражению. Залюбовался собой — как он величав! Представил, как обрадуется граф, услышав, что прощён. Но через несколько мгновений — за то короткое время, пока придворные застёгивали алмазные пряжки на его туфлях — передумал. Решил, что его милость может быть неправильно расценена. Он, король, не имеет права выглядеть слабым, — подумал. И оставил всё как есть.

Едва Людовик появился в дверях, принцесса поднялась ему навстречу. Не дойдя до его величества нескольких шагов, изобразила нижайший, почтительнейший из реверансов.

— Добрый вечер, брат мой, — проговорила тихо. — Я так счастлива видеть вас у себя.

— Боюсь, принцесса, ваши представления о положении вещей несколько ошибочны. Здесь вы у меня в гостях.

Безмятежность, царившая в этот момент на лице монарха, усилила жестокость его слов.

Генриетте пришлось призвать на помощь всё своё самообладание, чтобы выглядеть так же спокойно и умиротворённо. Она сумела улыбнуться с нежностью. Легкомысленно тряхнула головой:

— Вы правы, сир. Хотя, признаюсь, эти слова печалят меня. Они лишают меня возможности оказать вашему величеству то бесконечное гостеприимство, какое я жаждала бы оказать, будь я хозяйкой этих комнат.

Король улыбнулся снисходительно. Взглянул на принцессу, раздвинул в улыбке губы:

— Если вы говорите это от чистого сердца, дорогая Генриетта, я отвечу вам: у вас есть возможность сделать мне приятное.

Он повернулся к замершим придворным. Махнул музыкантам — играйте!

— Развлекайтесь, господа! Развлекайтесь!

Вновь обернулся к принцессе.

— Ваш муж, сударыня, жалуется на ваши ежедневные сборища. Он утверждает, что вы, моя дорогая, находите теперь удовольствие в общении с господином де Гишем? Вы огорчаете вашего супруга!

Генриетта промолчала.

— Я слышал также, что в ваших комнатах так весело, что фрейлины королевы-матери мечтают попасть в вашу свиту, чтобы их вечера были не так однообразны.

— Не более весело, чем всегда, сир. Я помню, — проговорила она осторожно, — вашему величеству прежде нравилось бывать здесь.

Он взглянул на Генриетту, перевёл взгляд на притаившуюся в глубине комнаты фрейлину.

— Мне и теперь нравится. И я желал бы продлить это удовольствие. Я буду приходить к вам вечерами, дорогая сестрица. — Он снова посмотрел в угол, где Луиза де Лавальер шепталась о чем-то со своей подругой, Анной-Констанцией де Монтале. — Надеюсь, присутствие здесь короля успокоит вашего супруга.

Генриетта присела в реверансе, опустила голову, скрывая усмешку.

Успокоит? Только его величество может быть так забывчив! Ведь совсем недавно именно присутствие короля в её апартаментах доводило до бешенства её мужа, Филиппа, герцога Орлеанского. Он настолько был раздражён тем удовольствием, которое находили в общении друг с другом его брат и его жена, что даже бросился жаловаться королеве-матери на чрезмерное увлечение ею, Генриеттой, короля. И разве не с этого начался весь этот нелепый маскарад? Разве не благодаря дурацкой идее её величества Анны Австрийской родилась эта проклятая связь Людовика с простушкой-Лавальер? И теперь она, дочь Карла I Стюарта, внучка Генриха IV, должна быть ширмой для отношений короля с Лавальер?

В ярости она сжала губы. Вдохнула-выдохнула. Вернула на лицо улыбку.

Когда Генриетта выпрямилась, на её лице не осталось ни следа от пронёсшейся в душе бури.

— Конечно, сир. Я бесконечно рада быть полезной вашему величеству.

Людовик улыбнулся.

— Прекрасно! Будем друзьями, дорогая!

Он решил подтвердить сказанное толикой внимания. Взглянул ей в глаза.

— Вы печальны? Что вас тревожит?

Генриетта опустила взгляд. Приняла вид монашески-отрешённый. Подумала: всему своё время.

Пусть пока торжествует Лавальер. Раз прямо сейчас она, Генриетта, не может вернуть себе милость короля, она подождёт. Время всё расставит по своим местам. Пока же, согласившись стать союзницей его величества в его амурных делах, она получила право просить. И она им воспользуется. Она поддержит друга и уничтожит врага. Слава Богу, в данном случае, враг её друга — её враг.

Людовик нежно обнял её за плечи. Усадил на табурет. Сам опустился на расположенный на возвышении стул с высокой резной спинкой.

— Говорите, Генриетта! Ваш король готов вас слушать.

Мимолётный жест рукой — и музыка смолкла. Принцесса взглянула на своих придворных, качнула головой едва заметно.

Те поняли, отступили, покинули в тишине комнату. Только далеко за спиной короля, в глубине алькова две дамы остались сидеть на своих местах. Склонившись друг к другу, продолжали разбирать, распутывать, скручивать в клубки цветные нити, предназначенные для вышивания.

Генриетта скользнула по ним взглядом.

— Ах, ваше величество! — проговорила тихо. — Вы спрашиваете, отчего я печальна? Вы спрашиваете, не скучаю ли я? Нет, я не скучаю при дворе. И мои дамы меня вполне устраивают. Но, ваше величество совершенно правы, сегодня я огорчена. — Выдержала паузу. Продолжила тогда только, когда Людовик уже начал терять терпение. — Позвольте, сир… Позвольте просить вас о милосердии. Я знаю, что ваше королевское величество великодушны. И уверена, что вы не откажетесь восстановить справедливость.

Король нахмурился.

— Вы опять об этом несносном графе де Лоранс? Право, сударыня, ваше заступничество выведет из себя и святого! Он получил то, что заслужил. Я не изменю своего решения.

— О, нет, сир! — Генриетта так искренне удивилась, что Людовик тут же смягчился. — Граф де Лоранс — молодой и сильный мужчина. И ваше величество были к нему так милостивы. Вы предоставили ему прекрасную возможность служить вашему величеству. Более того, вы дали ему жену. Я уверена, что он благополучен. Нет, сир. Я прошу не за него.

— Тогда за кого?

Генриетта молчала. Будто собиралась с силами.

Она выглядела такой беззащитной, такой смиренной, что король не удержался: коснулся её щеки, скользнул пальцами по шее.

Принцесса осторожно, словно сомневаясь, что имеет ещё на это право, дотронулась до руки короля. С удовлетворением отметила, что облачко раздражения, набежавшее прежде на королевское чело, улетучилось.

Она встретила спокойный взгляд карих глаз, улыбнулась едва заметно. Король смотрел на её губы, глаза, грудь. Генриетта повернулась так, чтобы вздымающиеся из-за корсажа полукружия грудей выглядели как можно более аппетитно. Вздохнула.

Подумала с торжеством: его величество неравнодушен к ней. Что бы он ни говорил, как бы ни желал теперь эту дурочку Лавальер, он не забыл её, Генриетту. Он помнит о ней. И у неё ещё есть шанс.

Она думала так, но не позволила ни единой искре, ни единому проблеску радости мелькнуть в глазах.

Людовик любовался ею. Он не был обманут внезапной кротостью юной тигрицы, но голос его звучал так нежно, что можно было подумать, что предлагаемые ему женские прелести смутили его разум.

— Что я могу сделать для вас? — спросил снова.

— Для меня? — Генриетта распахнула глаза. — О, нет, ваше величество. Я ничего не хочу для себя. Чего ещё может просить молодая женщина, живущая при дворе великого короля? Моя судьба завидна. Я имею возможность быть рядом с вами, государь, говорить с вашим величеством…

— О ком же вы просите?

— Об одной из моих дам, сир. Молодая очаровательная женщина — она могла бы быть счастлива в браке, если бы не… Впрочем, если позволите, ваше величество, я расскажу по порядку.

Король милостиво кивнул. Добавил только:

— Через полчаса назначен Королевский Совет финансов, принцесса. Постарайтесь быть не слишком многословной.

— Сначала я напомню вам одну историю, сир, — проговорила Генриетта. — Вы знали её, но, возможно, забыли. Речь пойдёт о муже моей придворной дамы. Ему пришлось пережить многое. И теперь, когда он состарился, жизнь не стала к нему милосерднее. Он страдает. А вместе с ним страдает та, которую я люблю.

Её голос стал печален.

— Много лет назад, сир, в вашей вотчине было совершено преступление. Страшное преступление. Из тех, что преследуют потом совершившего их до скончания его века. Ибо нет страшнее суда, чем свой собственный.

— Хорошенькое начало, — заметил король. — Судя по вашему вступлению, рассказ грозит быть долгим. Впрочем, я обещал вам полчаса. Так что же сотворил тот несчастный?

Принцесса кивнула — я помню о времени.

— Он был влюблён, ваше величество. Пылко влюблён, — продолжила тихо. — Жена его была прекрасна. Он — молод. Жизнь их могла сложиться сказочно. Но была война. И герой моего рассказа ушёл воевать. Пока он храбро сражался, супруга родила ему сына. Когда же вернулся в замок, где ждала его жена с младенцем, всё и случилось. Его мать, которая ненавидела невестку, рассказала ему историю… Так — подозрения, не больше. Доказательств у старухи не было никаких. Но что иным мужчинам доказательства? Им достаточно сомнения.

— Что же рассказала ему мать?

— О, ваше величество, старую, как мир, историю. Ту самую, которую любой ревнивец носит с собой, как дворянин — шпагу.

Людовик усмехнулся, вспомнив своего брата Филиппа.

— Ревнивцы бывают невыносимы. Не так ли, принцесса?

— Да, ваше величество, — улыбнулась в ответ Генриетта.

Обрадовалась. Они по-прежнему прекрасно понимали друг друга.

— Я продолжу, сир. В замке в ту пору гостил молодой виконт. Красивый, галантный, внимательный. Говорят, он был очарователен. И старая свекровь сочла, что её невестка слишком благоволит к чужаку. Трудно сказать, насколько были обоснованы её подозрения. Наверное, молодая хозяйка замка и виконт симпатизировали друг другу. Но, говорят, что никто никогда не заставал их вместе.

— Она поделилась своими подозрениями с сыном, не так ли? И что сделал тот? Вызвал виконта на дуэль?

— Возможно, сир. Во всяком случае, однажды, спустя совсем короткое время после того, как хозяин вернулся домой с войны, гость был найден мёртвым у стен замка.

— Я не приветствую дуэли. Но бывают случаи…

— Да, сир. Бывают. И если бы дело ограничилось дуэлью, возможно, муж-ревнивец прожил бы совсем другую жизнь. Но он очень любил свою жену и очень её ревновал. Именно потому дальше случилось то, что случилось. Впрочем, не буду забегать вперёд.

Она помолчала немного, подбирала слова. Снова заговорила:

— Справедливости ради следует сказать, что молодая женщина, которую супруг подозревал в измене, не пролила по погибшему ни единой слезинки. Она осталась безучастна к тому, что произошло, настолько, насколько вообще можно остаться безучастной к смерти. Казалось, можно было вздохнуть свободно. Но несчастный муж так и не смог успокоиться. Он получил от неё ещё двух сыновей, но страшная, чудовищная мысль, родившаяся должно быть в одну из прежних бессонных ночей, как червь, глодала его душу. Когда он думал о том, что сын, его наследник, может быть, вовсе не его, он задыхался от гнева и унижения. И маркиз не выдержал. Допустив страшную мысль однажды, он не мог уже отступиться. Весной, когда на деревьях только-только распустились листья, он пригласил свою жену посетить вместе с ним их фамильную часовню. Она не возражала. И даже это её беспрекословное послушание приводило супруга в бешенство. В нём маркиз видел одно притворство. И терзался яростью ещё сильнее.

Он уже с трудом мог держать себя в руках. Едва наступило утро, он велел заложить карету. И они отправились…