Суд Счастья

Евгений Владимирович Кузнецов, 2022

Роман «Суд Счастья» продолжает эпопею «Быт Бога»: ему предшествовали романы «Быт Бога», «Жизнь, живи!», «Рад Разум». Всё тот же герой – и всё те же житейские и житийные искания. – Поскольку мир – увы! – новейшими вопросами лишь озадачивает: называя, впрочем, их прогрессом… Человек является на этот свет, да, – чтобы побывать и чтобы себя всячески отдавать… Но почему именно в данное конкретное тело впадает уникальная душа?! – Вот же примеры драм и трагедий, связанных с опытами креоники… Человек тогда лишь и человек, когда он сам осмысливает своё пребывание в этом мире. Оказывается, в сложном мире – следует начинать с того, чтобы РАДОВАТЬСЯ! Автора интересует прежде всего человек как таковой. Роман публикуется в авторской редакции. На обложке фото из личного архива автора.

Глава восьмая

…Глаза, глаза, глаза.

Передо мной — как бы глаза…

Одни глаза… без лиц!..

Много, много глаз…

И все — одинаковые!..

Я — им, глазам:

– — Поэт написал стихи. Во время государственного заседания. А уходя, листок со стихами так и оставил на столе. И кто-то уж другой листок этот подобрал и стихи те спас.

Глаза, все разом, на это мне — как бы хором пёстрым, но бодрым и требовательным:

– — Ну и что с того?

Я — глазам:

– — Не зря же он писал.

Глаза все:

– — Выходит, не зря, если ты так о том толкуешь.

Я — им:

– — Нет-нет! Я не об этом. Я сообщаю вам, собственно, не о том, где вот он писал, где оставил… А о том ставлю вас в известность, что он писал не для вас.

Те — все:

– — Эхе, ну так нечего было и болтать!

Я же — словно уже ничего не слыша и ни к кому не обращаясь:

– — Он писал для Бога. А я, если на то пошло, сообщаю вам, по сути, о том… что и ваши все мысли, ежели, конечно, они, мысли, у вас есть, и чувства все ваши для Бога.

И на это уж от глаз — молчание. Невнятное… непонятное… нетолкуемое…

– — И ваши все действия и поступки не зря. А известны. Известны!

Глаза, все разом, — как бы затуманились, полузакрылись…

Мне сделалось — холодно, печально…

Так как я тут — наконец-то разглядел.

Глаза все эти — это толпа, и большие, и малые, народ: буквально — народившиеся, на-род…

Я потряс головой.

Я — одинокий, одинокий!

…И — очнулся.

От этого наваждения.

Такого явного.

И такого… нужного!..

Пусть оно и от моего теперешнего переживания.

А одиночества — нет, не бывает.

У меня не бывает.

Я же — часть.

Я же — счастлив!

Вот же, вокруг меня — невидимое Невидимое.

…Ну, а все?

А все-то как раз и одиноки. Потому, от страха, они и толпятся, и тусуются… и обнимаются, и паяются, и всячески иначе томятся.

Читатель…

Нет, от этого звания и впредь не откажусь. — Попросту не суметь.

А раньше я был читатель — ещё пуще.

Тогда, лет с шестнадцати, старшеклассником, и лет до двадцати шести, до конца вуза, — тогда я… видел каждую букву текста… как написанную только что… чуял запах тех, что пролились, ещё не просохших чернил… слышал усердное сопение… ощущал, наконец, вектор и силу — силу и вектор — и предел! — дерзновения человека живого!..

А теперь — нынче с полстраницы сходу и вмиг вижу его уровень — и творца, и человека — дерзновения.

Или даже — как я сам недавно выразился — вижу, что прилажен с дуру, дым за ракетой: отсутствие хоть какого-то уровня.

Гении наши те многотомные — во все два прошлых века. — Да, и славные, и исторические, и вечные. — Но именно — после них… именно после них — и начались мировые войны и революции…

Что, что они — не сказали?..

Не смею вымолвить: что они такое огнеопасное и заразительное сказали?..

А только так: что такого особенного — они не сказали?..

…Я заметил, что только увидев её… лишь впервые увидев её — стал говорить, говорить с другими…

Ну, с соседкой, с торговкой на рынке…

А то всё ведь молчу.

…Чего, дескать, и с кем говорить; лишь гляну — сразу видно: этот — книг вообще не читает… этот — хоть и читает, но, скорей всего, не классику… этот — хоть и классиков, однако отнюдь не их письма… а этот — хотя, может быть, даже и письма, да уж никак не комментарии к ним!..

…Притом говорить начал — странно.

Притом — явно с понятной перспективой…

Заметил ещё, что с этих же дней, как вижу её, я стал спешно — и в речах тех моих, и, один, в мыслях моих — ревизировать… сверять, проверять… мои, что называется, убеждения.

Притом высказываю их — как бы впервые…

Да просто не было случая — и не было слушателя! — чтобы их изречь.

Когда теперь… идти?..

Когда теперь мне идти?..

Ага! — Не говоришь: к ней…

Да, «к ней» не выговаривается. Само-то по себе — и не выговаривается.

Но зато — «когда», «теперь»…

Значит, прежде всего — суждено и обречён… Значит, далее, нужно решить только, когда…

И при этом — как… далеки!

«Мы» — тем более не проговаривается.

А ведь были — лицом к лицу… и на вытянутой руке… и дважды…

И не стали ближе ничуть.

«Ближе»…

Это словечко — по отношению к ней, к такой, — кажется просто вздорным.

…Однако я, пожалуй, всё-таки тронул её…

Её, правда, ум, её ум…

Не сердце, не сердце…

Но — ей, значит, так было и нужно!

Недаром же я, вблизи её, только и доверяюсь и поддаюсь — даже не интуиции, а одному моему чутью.

И, странно не странно, нет во мне даже того соображения — единственно, казалось бы, логичного: понравился или не понравился?

Не тронул, выходит, а задел.

Что-то в ней задел.

Что?.. Что?..

…Идти нужно теперь не завтра, а послезавтра, через день. День нужно пропустить.

Надо, чтоб она — такая! — не ждала, нет, это скучно… Обоим бы скучно… А — вспоминала. И чтоб было на воспоминание — время.

Сам же, в самой тайне моей тайны, невольно и бесконечно гадал: что же я буду ей теперь говорить?..

Что будет самого говориться?..

Уж несколько лет тому, как я решил… ждать лишь любви.

Негоже человеку — нет, не одному, а негоже ничто — без любви.

Ещё говорят: в жизни, мол, надо: построить дом, родить сына, посадить дерево…

И всё?!..

Срубил-родил-посадил — и отстрелялся?..

Но это всё, по мне, — само собою.

И с этого — только бы начинать и начать.

Вернее, начать — с вопроса: всё это — ради чего?

Так — ради чего?

Только лишь — ради любви.

Которая — Любовь.

…Но долго ли ждать?

Разве в себе — не долго.

А вокруг одни, ей богу, те рейтинги. И — хладнокровные, морозильные.

Счастьем у нас называют — что. Из всех по пятой части — кто семью, кто здоровье, кто деньги. А работу по душе и любовь — любовь-то! — всего по пять, прости господи, процентов…

То есть…

То есть — во мне и жди.

…Нёс её, ту, на руках.

По ночным городским лужам.

Прошло потом сколько-то лет… или уже десятилетий…

И вот недавно… случайно в автобусе… приятель по прошлым компаниям… давно-давно не виделись… он как-то обострённо-памятливо — когда ещё увидимся! — мне — вполголоса:

– — Помнишь?.. Дочь-то космонавта?..

––?!..

Он думал, что я об этом знал.

Теперь, засыпая, понимаю: я-то не знал… жалею!.. и не жалею… а вот знала ли тогда она, та, — что над осенними лужами, в искренних руках, витала выше, по крайней мере, того «ближнего космоса»?!..