След ласки

Евгения Корешкова (2024)

Не фантастика. Не дневниковая хроника. Это — книга-грань. Грань реальности и мистики. Грань фактически существовавшего и авторского домысла. Грань любви и ненависти. Грань жанров.Как размывается привычная черно-белая хроника событий? Какие пути свели в одно место самых разных людей? Куда и как эти пути приведут? Как мистика вплетается в реальность.Непонятное парню цыганское пророчество. Поймет ли он сказанное? Соврала ли цыганка?Деревенская ведьма в ответ на оказанную ей услугу изготавливает для девочки особый амулет, который навсегда связывает реальное и мистическое. Любовь заносит героиню на Кавказ, в начало второй чеченской войны. Что делать, если враг не совсем враг? Кого любить? Кого ненавидеть?Время чести, время долга, время любви и предательства.Только на Литрес полная версия книги.

7

Шесть пластиковых бутылок в пакете у попутчика и полный котелок в руке у Ольги. Не расплескать бы. Отошли совсем недалеко, когда мужчина негромко кхекнул и немного смущенно, (он еще и смущаться умеет?) коротко выдал:

— Иди пока, мне отлить надо. Сейчас догоню.

Ольга забрала его бутылки, оказывается, все вместе тащить весьма тяжело. Она помнила дорогу. Успела пройти метров пятнадцать, завернуть за угол. И почти сразу натолкнулась на странную компанию. Трое парней прижали к стене четвертого. Вернее, прижал один. Сгреб за грудки, практически приподнимая, мелкого, тощего, коротко стриженого срочника. Ольга увидела широко распахнутые в ужасе карие глаза парнишки с желто сиреневым расплывшимся фингалом под левым. Бледное, узкое, с тонкими чертами лицо. Приоткрытые, обметанные герпесом, треснувшие до яркой крови губы. Под ногами опрокинутый котелок. Парнишка замер безвольной тряпочкой, даже не пытался сопротивляться. А прижавший навис сверху, приблизив лицо к лицу и что-то, негромко, угрожая, втолковывал. Сопровождающие, отступив шага на три, довольно осклабившись, наблюдали.

Дальнейшее было стремительным. Ольга уронила пакет с бутылками, подскочила и, молча, как держала котелок в левой руке, так и въехала им прижимавшему в висок. Пришлось смачно, чувствительно и мокро. Он был на голову выше и в плечах шире раза в полтора, но в данной ситуации — пофиг. Обалдев от удара и неожиданности, но так и не выпустив жертву, чужак обернулся к ней и тут же получил кулаком в нос. Снизу вверх, от всей души. Не зря ее брат учил. Вышло удачно. Противник опешил и отпустил парнишку. Кровь хлынула как из носа, так из разбитой губы.

Ольга сначала почувствовала, а только потом уже услышала, как сзади, еще один из троицы завернул многоэтажное, добавляя: ах ты! Она крутнулась, успевая уклониться от удара и поднырнуть ему под руку, вскользь пролетевшую над макушкой. Единственное, что ему удалось — смахнуть бандану с ее головы. Волосы рассыпались по плечам. Вывернулась, чтоб к нему лицом, и, выходя из поворота, злобно пнула, стараясь попасть в колено. Промахнулась. Пришлось значительно ниже, но судя по реакции парня, весьма чувствительно. Одновременно добавила противнику в лицо тем же злосчастным котелком. И весьма удачно рассекла бровь. Такого непотребного обращения котелок не выдержал. Ручка с одной стороны отлетела, и теперь он больше мешал. Ольга с жалостью его отбросила. Развернулась, чтоб за спиной никого не было и, уже не таясь, в голос орала:

— Твари, блин, беспредельщики хреновы! Трое на одного! Шакалы, блин!

Девушку, да еще в такой ярости, увидеть здесь не ожидал никто. И они еще не понимали, как поступить. Как с ней драться-то? Третий и вовсе стоял, открыв рот.

Неизвестно чем бы все это кончилось, но тут сзади материализовался Ольгин провожатый и властно рыкнул:

— А ну стоять всем, сучьи дети! Мать вашу через коромысло… — и дальше с виртуозными заворотами. Все замерли. — На минуту тебя оставить нельзя! Что тут происходит?

— Они парнишку обижали.

Взгляд на так и прижимавшегося к стене испуганного срочника.

— Представился!

— Р-рядовой Прилуцкий.

Кивок на противников

— Ваши?

— Нет. Чужие. Сигареты требовали. А я не курю.

— Понятно. Пошли, проводим.

Ольга вернула бандану на голову и дополнительно еще под капюшон спряталась.За водой пришлось идти еще раз. Свой изувеченный котелок она теперь несла в двух руках.

— Ну, надолго ли дураку стеклянный хрен!? — Беззлобно констатировал попутчик — До первого забора.

***

Идти пришлось недалеко. Десятка полтора каких-то одинаковых срочников и чуть меньше контрактников двумя отдельными кучками расположились в ангаре у стены. Вроде порознь, но рядом.

— Кто старший? Номер команды?

— Старший сержант Родин, — обернулся к ним круглолицый коротко стриженый военный. Ершик волос на его яйцевидной голове отливал насыщенным медным цветом.

— Ваш? — Кивок себе за плечо на парнишку с котелком.

— Наш, — и сразу же: Кристи, чтоб тебя, опять себе приключений на жопу нашел? Садись уже, слушай и вникай. Повторять не буду. — Отобрал котелок и, повернувшись к своим срочникам, продолжил. — …дальность разлета осколков от Ф1 составляет…

Услышав номер команды Ольга расцвела.

— Нашла, наконец. Наши!

— Ну, оставайся. Вещи твои сейчас сам принесу. Одну тебя отпускать себе дороже. Еще опять чего натворишь, — забрал исковерканный котелок и ушел.

Ольга присела на корточки рядом со спасенным парнишкой. Оба молчали и слушали старшину, вещавшего про разные гранаты.

Девушка, морщась, растирала костяшки пальцев левого кулака, то сжимая, то распрямляя пальцы. Больно все-таки драться. Брат учил. Ибрагим учил. В клубе показывали, как обороняться. А все равно к боли не привыкла.

— Извини, — послышалось слева тихое и хриплое.

Она недоуменно повернулась к парнишке.

— Чего?

— Извини. Я вижу, тебе больно. Ты из-за меня…

— Сиди, уж. Извиняльщик. Откуда хоть тебя взяли, такого бравого вояку?

— С Санкт-Петербурга.

— И давно?

— С июня.

— И до сих пор отпор дать не можешь? Чему хоть тебя дома учили?

— Музыке. Танцам.

— Каким? — удивилась Ольга — Я тоже в танцевальную студию ходила. — Но подробно допросить нового знакомого не успела.

Попутчик, теперь уже бывший, принес ее вещи. Ольга устремилась навстречу. Он поставил РД ей в ноги, подал новый, нераскуроченный котелок и серьезно произнес

— Ну, давай прощаться что ли? — И стиснул в крепких объятиях. — Может, свидимся еще. Или услышишь. Если что я — Рокот.

— Ласка. — Тихо пискнула Ольга в его руках. Мужчина отстранился, улыбнулся по-доброму: Где еще с красивой девушкой обнимешься, чтоб в табло не схлопотать? — осмотрел ее на прощанье, вручил большую шоколадку, надломленную почти пополам, и ушел, не оглядываясь.

Ольга вернулась на место. Села, на сей раз на свой коврик, не отвязывая его. Некоторое время тупо смотрела на шоколадку в руках. Потом дорвала обертку и протянула половину парнишке, а свою убрала в боковой кармашек РД.

— Держи.

Ел он, аккуратно отламывая по маленькому кусочку, и смаковал каждый, прикрывая глаза. И вид у соседа был такой восторженно-довольный, что невольно хотелось улыбнуться. Но улыбка получалась кривоватой. Невольно навалилось отчаянное одиночество. Почти тоска. Или это она самая и есть? И еще всяческие сомнения, сразу кучей. И неуверенность. Опять все снова начинать. Надо бы подойти к контрактникам, представиться, познакомиться. Узнать, как и что. Но не хотелось категорически. Может, потом? Поэтому она сидела и, глядя в мелкие извилистые трещинки бетона под ногами, одним ухом слушала инструктаж сержанта для срочников и молчала. Она еще даже до части не добралась, а уже успела подраться. И сколько еще ехать, если это даже и не Чечня? И вообще, оно надо было? Перебился бы Эдик, наверное? Или нет? Для него армия — это критично? А для нее самой? Блин… И сколько еще ждать? А спать здесь как? Бетон. Можно коврик раскатать. Сказали, что довольствие и оружие только завтра. А до вечера еще так долго! И вертолеты периодически, судя по звуку, прямо над головой. И соседи, которые контрактники, сидят, не любопытничают. Скосила глаза вправо. Пересчитала. Тринадцать человек. Вроде. Или двенадцать? Тремя неравными обособленными кучками. Четверо в середине, такие все из себя навороченные, крутые и деловые. Одежда — сплошь дорогое новье. Разгрузки, перчатки как у киношных диверсантов, напульсники. Рюкзаки большие, даже издали видно, что тяжеленные, новейшие. Небрежно зажатые в пальцах сигареты с фильтром. Рэмбо тихо вздохнул бы в сторонке. Рейнджеры, чтоб их. Пятеро, что поближе, более взрослые, хоть и не все. Снаряженные и одетые грамотно, но не так крикливо. По серьезному. Кто сидит, кто лежит. О чем-то тихо переговариваются. А те, кто дальше, лежат все. Видны только ноги. Сапоги, берцы. У кого как.

Ольга еще раз тихонечко посмотрела в сторону контрактников. Возможно, с ними ей общаться. Который из них старший? Да провались все! Не хочу! Никаких контактов сейчас не хочу! Опять все по новой! — В душе метался полный раздрай, почти паника. — Только бы не расплакаться! — нет! Нельзя. Здесь — нельзя!

Она вздохнула, обхватила колени руками, ткнулась в них лбом и надолго замерла.

Вынырнула из омута беспокойных дум, от того, что сосед осторожно коснулся кончиками пальцев ее плеча.

— Извини. Тебе плохо?

— Отвали, а? Без тебя тошно.

— Извини. — Согласился он. Но не замолчал, как бы по логике предполагалось, а тихонько, почти шепотом, начал рассказывать:

— Мы сейчас в Моздоке. Историческое место, надо сказать. Жаль, не удастся город посмотреть. Когда-то именно здесь начиналась Военно-Грузинская дорога. Здесь бывал Пушкин, отсюда родом по матери Суворов. Даже Емельян Пугачев отметился. Лермонтов здесь останавливался проездом…

Голос парнишки был спокойным. То ли для нее говорил, то ли для самого себя, поневоле заставляя прислушиваться. Рассказывал он довольно долго. И занимательно, надо сказать, рассказывал. Потом замолчал. Шумно, коротко выдохнул. И вдруг начал читать незнакомые стихи. Также полушепотом. Как-то странно читать, не строчками, а сразу предложениями.

«Теперь настал урочный час, и тайну я тебе открою.

Мои советы — божий глас; Клянись им следовать душою.

Узнай: ты чудом сохранен от рук убийц окровавленных, Чтоб неба оправдать закон и отомстить за побежденных;

И не тебе принадлежат твои часы, твои мгновенья; Ты на земле орудье мщенья, Палач, — а жертва Акбулат!

Отец твой, мать твоя и брат, От рук злодея погибая, Молили небо об одном: Чтоб хоть одна рука родная за них разведалась с врагом!

Старайся быть суров и мрачен, забудь о жалости пустой; На грозный подвиг ты назначен Законом, клятвой и судьбой…» — и дальше, дальше… вышибая девушку из состояния паники, заставляя прислушиваться, и невольно напрягаться в тех местах, где чтец чуть сбивался, видимо припоминая слова.

Когда он закончил читать незнакомую доселе поэму, Ольга вдруг поняла, что успокоилась. И уже не истерит. Хотя головы не подняла, продолжая молча сидеть все в той же позе.

— Это Лермонтов, — пояснил парнишка. Черкесская повесть. Каллы. Где-то в этих местах написана.

Ольга сидела так довольно долго, пока кто-то аккуратно и совсем не больно пару раз пнул ее в носок правого берца.

— Эй, ты! Новенький что ли? Чего скукожился?

Она вскинула голову. Над ней стоял полноватый брюнет, судя по одежде, из тех рейнжеров-контрактников.

— Чё надо? — не обрадовалась она. А голос подвел. Сорвался на жалобный писк.

Брюнет весело хмыкнул.

— Ха! Ты чего раньше времени так ссышь? Пищишь как девчонка!

— Почему как? — все так же глядя снизу вверх, но уже значительно увереннее.

— Не понял!

— Блин! — Ольга поднялась, откидывая с головы капюшон и сдергивая бандану. — И что здесь все какие непонятливые! — удовлетворенно глянула в изумленное лицо брюнета

— А…! И?… Контракт?

— Контракт.

Контрактник шутливо вздернулся перед ней по стойке смирно, полушутя, прищелкнул каблуками новехоньких берцев.И улыбался уже во весь рот.

— Леди! Разрешите вас пригласить к нашему столу.

Но узнать, что у соседей разложено на импровизированном столе ей не довелось.

Потому что с одной командой вдруг все ожило, закрутилось и понеслось. Бегом погнали получать оружие.

Стоя в очереди, Ольга присмотрелась. Хозяин оружейки был хмур и недоволен. Глаза красные и опухшие. И голову он держал как драгоценную вазу, стараясь лишний раз не тряхнуть. Никак, с жуткого похмелья. А тут сразу столько работы навалилось. И когда подошла ее очередь, она решила попытаться.

— АКМС. — Произнесла она очень тихо, но уверенно. Глядя непосредственно в лицо выдающему оружие. — Новый или в очень хорошем состоянии. С приличной оптикой. Если есть, дополнительно хороший ночной прицел.

— А самого господа бога тебе сюда не призвать? — брови неопохмелившегося вздернулись, а рот удивленно перекосился, приоткрывшись одним краем.

— Призывать не нужно. — И убедившись, что больше никто ничего не увидит, показала на пальцах бутылку и знак «выпить».

Глаза собеседника заинтересованно блеснули. Он немедленно показал два пальца

Ольга сочувственно развела руками. Показала один.

Он нахмурился. Тогда она, торопясь, показала сигарету в пальцах и следом растопыренную пятерню. И пальцем вниз на рюкзак в ногах.И бартер немедленно состоялся. Она получила все запрошенное.И, уже совсем наглея, показала себе за плечо пальцем на Кристи. — И ему АКМС.

–С оптикой не дам!

–И не надо. Подствольник, если можно.

–Ну, ты и наглая! Доплатишь?

–Нечем больше, — внаглую соврала. — Если только пол-шоколадки есть. Спасибо, что выручил. Пусть тебе целый месяц везет, как имениннику!

Надо сказать, что заявленный автомат, Кристи все-таки получил.

***

Уже через час они сидели в вертолете. Как-то все слишком быстро.

МИ-8 поднялся над бетонкой, направляясь в сторону Чечни. А дальше все как вспышками. Отдельными блоками. И попытайся, спроси, что было между ними…

…Вот они в вертолете вдоль бортов на откидных сиденьях, плотно-плотно, плечо к плечу. Все отправляющиеся перед вылетом улыбались ей, кто как мог, пытаясь привлечь внимание. Как есть тетерева на току. Один, тот самый кареглазый брюнет, при посадке подсел справа, нарочито плотно прижимаясь плечом:

— Милая девушка, теперь я так спокоен, что вы летите вместе с нами!

— Это еще почему? — откровенно удивилась она.

— Вы только представьте себе! — с театральным пафосом, нарочно витиевато начал наговаривать сосед, — Вот, прилетим мы вместе с вами на место дислокации. И, если вдруг в тяжелом и яростном бою коварная и безжалостная вражеская пуля неожиданно настигнет меня, и я упаду на острые камни, обливаясь горячей алой кровью, и жизнь моя будет висеть на волоске.… Вот тут, как ангел небесный, появляетесь Вы, и, применив все ваше профессиональное умение, облегчаете мое тяжкое состояние. Вы ведь придете мне на помощь? Пообещайте, что поможете со всем умением и старанием!

Ольга улыбалась, а про себя думала:

— Да я, честно, не знаю, как вам такое и обещать. Я — снайпер, вообще-то.

При таком расположении сидений иллюминаторы сзади, за спиной. И, чтоб посмотреть, куда хоть летим, шею вывернуть надо нереально круто. Соседей рассматривать вроде как-то неудобно, если только очень быстро и вскользь. Поэтому взгляд перед собой. Вот, пересчитывать стежки на своих штанах, это сколько угодно. Или уже грязные носки своих «почти берцев» разглядывать. Все разговоры сами собой быстро увяли после взлета. Шумно очень. Замкнутое пространство вскоре заполнило такое амбре жутчайшего перегара от тех самых, ранее лежавших контрактников, что хотелось перестать дышать. От слова совсем. Они сидели как раз напротив, все четверо. В очень скверном состоянии сидели, один и вовсе даже без рюкзака. И где только сумел просрать? С собой только оружие и полученное снаряжение.

Зато слева от Ольги сидел тот самый парнишка-срочник. Она не отпустила, придержала перед посадкой за руку. И тихонечко его рассматривала. Невысокий, одного роста со своей попутчицей, с приятными чертами бледного лица и резко выделяющимися на нем темными бархатными глазами в настоящих опахалах пушистых ресниц. Губы его почти постоянно беззвучно шевелились, отрешенный взгляд где-то блуждал. Похоже, он молился, а может быть, про себя радовался, что его не отправили куда ни будь в другую часть. Позывной у парнишки короткий и странный — Кристи. И военная форма шла ему, как корове седло.

Кристи, был благодарен Ольге за то, что теперь она защищала его, не давая никому обижать. А обижали его на службе почитай что все. Били не так чтобы часто, но потешались, как хотели постоянно. И все за его неутолимую привычку к чтению. Он и кличку свою, позднее ставшую позывным, получил еще в учебке, за книгу. Читал после отбоя под одеялом с фонариком случайно подобранный у мусорки грязный томик с оторванной обложкой. Когда чтеца подняли жестоким пинком и спросили, что же такое он читает, молодой боец честно ответил:

— Агату Кристи.

Взвод грянул хохотом. С того и пошло.

Так, в июне, сразу после выпускного, начался для коренного петербуржца Прилуцкого Валерия Геннадьевича вроде бы ничем не заслуженный ад, плавно перешедший от кошмара учебки до вот этого перелета на войну. И единственной защитой теперь — незнакомая светленькая девушка.