Хорошо, когда ты солнце

Екатерина Александровна Рогачёва

Много ли места у нас в сердце? Сколько грамм веры и надежды оно вмещает, сколько страха и боли способно вынести? Герои этих рассказов снова и снова, день за днём, история за историей, отвечают на эти вопросы. Они любят и ненавидят, ждут чудес и уже не верят ни во что, совершают подвиги и просто живут. Ведь жизнь – это самый большой подвиг. Подвиг, на примере которого стоит поучиться.

© Екатерина Александровна Рогачёва, 2021

ISBN 978-5-0053-3231-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хорошо, когда ты солнце

— Кажется, солнце обидели, — задумчиво произнесла девушка, сидевшая рядом с Наташей. От неожиданности Наташа вздрогнула и повернулась в её сторону, но попутчица по-прежнему задумчиво смотрела в окно.

Автобус тряхнуло на ухабе, и какая-то бабка на переднем сиденье шумно и визгливо окрысилась на водителя:

— Чай, не дрова везешь, мог бы и поосторожнее. Или зенки залил, что дорогу не видишь?

— А ты бы, бабуля, пешком ходила, — немедленно огрызнулся тот. — Трясти меньше будет.

Бабка продолжила возмущаться. Где-то в хвосте автобуса, наверное в десятый раз за последние пять минут заканючил ребёнок:

— Мам, я пить хочу.

— Уймись! — рявкнула в ответ мать. — Где я тебе попить возьму? Жди, когда приедем.

Крыша автобуса дышала жаром на взмокших раздражённых пассажиров. Подрагивающий, словно желе, на каждой кочке спёртый воздух в салоне лизал горячими языками лицо, шею и обнажённые руки. «Тут ехать-то двадцать минут», — тоскливо подумала Наташа. Всего двадцать минут на машине. А эта коробчонка с лягушонками будет тащиться полный час.

Сидящий напротив мужик в пропахшей потом растянутой футболке всхрапнул, и Наташу передёрнуло. Бабка продолжала ругаться с водителем.

— Ма-а-а-ам! — протяжно и противно тянул ребёнок. «Нет, не с лягушонками», — отмела она предыдущую мысль. «С жабами. Скорей бы доехать».

— Что ты сказала? — переспросил у Наташиной попутчицы её спутник, неряшливый парень лет двадцати пяти, вынимая из уха наушник.

— Солнце, говорю, обидели, — повторила та. — Кусается, а не гладит.

— Мама, а солнце кусается? А где у него зубы? — тут же сменил пластинку услышавший последнюю фразу ребёнок. — Ну, ма-а-ам, ну скажи.

Дребезжа, автобус притормозил на остановке. Дверь, скрипнув пронзительно, словно ножом по стеклу проехались, распахнулась.

— Сынок, подай-ка мне руку, — попросила очередная пассажирка. — А то сумка тяжёлая, без помощи не влезу на ступеньки.

Мужик в футболке не сразу сообразил, что обращаются к нему, потом поморщился и открыл рот, явно готовясь предложить неожиданной просительнице справляться своими силами. Пассажиры притихли, прислушиваясь. Но он вдруг махнул рукой и протянул вниз широкую костлявую ладонь.

— Давай, мать, хватайся.

— Спасибо, сынок, — весело заявила кругленькая седенькая старушка, поднимаясь в салон. За собой она тащила действительно огромную сумку. Присела на свободное сиденье, ухватилась за спинку, когда автобус резко дёрнулся, трогаясь с места. Потом улыбнулась и наклонилась к своему багажу, чтобы достать деньги или проездной.

«Вот хватает же сил у человека ещё и улыбаться», — с невольной завистью подумала Наташа и отвернулась к окну. Там тянулась выгоревшая по жаре пыльная грунтовая дорога. Ещё неделю, и можно будет забирать машину из ремонта. И ездить тогда к тёте Маше по-человечески, не мучаясь в этих переполненных, душных, медленных, как улитки, пригородных автобусах. Тётя Маша старенькая, она без помощи не обойдётся. Но какая там помощь, когда выпадаешь из этого раскалённого гроба на колёсах полуживая, пропылённая, с отдавленными ногами и пополненным словарным запасом, с тошнотой от укачивания и чужого перегара.

Симпатичная старушка наконец справилась с молнией на сумке, распахнула брезентовые створки. И салон вдруг наполнился свежим сладким ароматом спелой земляники. Прямо под молнией стояло маленькое ведёрко с ягодами, прикрытое марлей.

— Ух ты! — как-то совсем по-детски выдохнул мужик в растянутой футболке, принюхиваясь.

— Лесная, — гордо сказала старушка, отсчитывая монетки и передавая водителю. — Самая спелая.

Автобус примолк. Невероятный, неуместный в этом раздражённом пекле аромат мягко толкнулся в стенки, будто раздвигая их, обдавая пассажиров свежестью, как морская волна. Казалось, даже жара отступила.

— А много нынче земляники в лесу? — мирно поинтересовалась только что скандалившая бабка.

— Хватает, — отозвалась хозяйка ведёрка.

— И вкусная?

— Так вы попробуйте.

Земляника была немедленно извлечена из сумки, чистая марлечка снята, и несколько растерянная любопытствующая бабка уже держала ведёрко в руках.

— Эх! — проводил завистливым взглядом ягоду мужик в футболке. — Вот, помню, мы по детству тоже собирали. Сла-адкая была.

— И ты угощайся, сынок, — предложила радушно седенькая старушка. Мужик бережно, как святыню, взял к себе ведёрко, осторожно понюхал и подхватил одну ягодку. На его небритой усталой физиономии светилась какая-то робкая, чистая, детская улыбка.

— Мама, я тоже хочу, — сказал хотевший пить ребёнок.

— Бери, бери, милый, — расцвела улыбкой старушка, опережая уже сдвинувшую сурово брови мать. — И ты, дочка, бери, не стесняйся. Она вкусная нынче, грех не попробовать.

Маленькое ведёрко пошло по рукам. Пассажиры неуверенно поглядывали на владелицу, а та благодушно кивала и улыбалась всем.

— Берите, берите. Небось, давно такого не едали. Угощайтесь.

Скандальная бабка наклонилась и взяла несколько ягодок вне очереди, торопливо объяснив:

— Водителю, водителю нашему. А то что он, бедняга, все едят, а он слюни глотает.

Кто-то рассмеялся. Водитель тоже фыркнул и благодушно заметил:

— Действительно, пахнет так, что только и облизываться.

Когда ведёрко оказалось у Наташи, она тоже запустила туда пальцы. И растерянно замерла.

— Что такое, дочка? — спросила старушка, внимательно глядя на неё. — Не хочешь?

Наташа молча наклонила и показала ведёрко. На донышке лежала одинокая крупная земляничина.

— Тут всего одна осталась, — сказала она тихо.

— Так бери её себе.

— А как же вы? Вы же себе собирали.

— Доченька, — старушка хихикнула. — Я ж себе ещё насобираю. Лес большой, всем хватит. А тут людям радость.

Наташа не ответила. Ярко-алая ягода просилась в руки, манила к себе. Наташа осторожно сунула её в рот и ощутила вкус сладкого свежего сока. Такое, наверное, счастье на вкус, подумалось ей вдруг. Захотелось прикрыть глаза и сидеть так вечно в жарком автобусе, наполненном притихшими сосредоточенными людьми. Ехать по пустынной пыльной дороге, вздрагивая на ухабах, и держать во рту последнюю лесную земляничину с запахом счастья.

— Ой! — спохватилась вдруг старушка. — Моя остановка-то. Вот старая, бестолковая, чуть не проехала. Отдавай-ка ведро, доченька.

Выхватив у Наташи пустую тару, она торопливо убрала её в сумку и поднялась с места. Автобус с визгом затормозил, дверцы распахнулись.

— Давай помогу, — вскочил и мужик.

— Вот спасибо, сынок, да я уж сама, сама, — старушка ловко подхватила сумку и спустилась по ступенькам вниз. Дверцы закрылись, и автобус тронулся.

Все сидели молча, глядя в окно.

— Нет, — вдруг абсолютно серьёзно сказал ребёнок в полной тишине. — Солнце не кусается. Я бы, если бы был солнцем, не кусался бы. Мама, а правда хорошо, когда ты солнце?

Мать не ответила. В салоне было тихо. И надоедливая жара стыдливо пряталась по углам под креслами, боясь спорить с тонким, лёгким, невесомым, как полузабытый сон, ароматом земляники, витающим в воздухе.