Женщины принца Сигваля

Екатерина Бакулина, 2019

Он – чудовище. Так говорят. Жестокость, порок и безмерная жажда власти. Наследник, но почти полноправный король при живом отце. Он все решает сам, и его не остановить. Говорят, нет женщины при дворе, которая не побывала в его постели. Нет мужчины, с которым он не дрался. Говорят, пирам он предпочитает пыточные подвалы. О нем многое говорят. Но юной принцессе Оливии, взятой как трофей в побежденном городе, предстоит стать его женой. И узнать, что за человек Сигваль на самом деле. Содержит нецензурную брань.

7. Ингрид, отблески огня

Она ждет его даже не у дверей, а чуть в стороне. Если Сигваль захочет, он заметит ее и позовет. Если нет — пройдет мимо. Сегодня она не станет настаивать.

Ингрид думала, он вернется к себе сразу, после встречи с отцом, и даже тихонько караулила его, спрятавшись за портьерой, неподалеку от покоев короля. И там, за портьерой, к ней незаметно подошел Хаук. Лорд Хаук… хотя он совсем не лорд.

Ингрид даже вскрикнула, но он лишь покачал головой — не по твою душу пришел. От него несло кровью, горелым мясом и сырыми подвалами. И крысами. Да, крысами тоже. До тошноты. Но, возможно, это лишь ее фантазия. Пытками и нехорошей смертью.

— Вы можете не ждать, леди. Как только Сигваль освободится, он захочет поговорить со мной.

И снова — почти до паники.

Но ведь нет же. Не по его душу тоже. Хаук служит Сигвалю, и, наверняка, у лорда-дознавателя есть ценная информация для принца.

И, конечно, не стала заставлять уговаривать себя.

Ушла и стоит чуть в стороне.

И шаги Сигваля — не узнать сразу. Тихие.

Он почти проходит, даже открывает дверь. И только потом осознает присутствие Ингрид где-то рядом. Долго стоит, смотрит на нее, словно не узнает и не понимает, зачем она здесь. Потом кивком приглашает войти.

Ингрид идет за ним. Подходит ближе.

У него стеклянные пустые глаза, словно мертвые. Ничего не выражающее лицо.

— Мне не стоило приходить, да? — спрашивает она. — Я не вовремя?

Ему нужно время, чтобы осознать.

— Заходи.

Сердце замирает.

Они заходят в спальню вместе.

Сигваль подходит к столику, наливает себе вина и залпом выпивает целый бокал. Молча стоит, повернувшись к ней спиной.

Потом снова наливает, но на этот раз в оба.

— Хочешь вина, Ингрид?

— Да, — соглашается она.

Он берет, несет ей, отдает в руки.

— За тебя, — говорит он и снова выпивает залпом, не чувствуя вкуса.

Глаза — стеклянные.

И, внезапно, так хочется обнять его. Приласкать даже. Почти — пожалеть.

Только не выйдет. Ей не хватит тепла его согреть. Будет фальшь. А фальшь никому их них двоих не нужна.

Ингрид тоже выпивает вино, ставит на пол бокал.

Сигваль подходит к ней, обходит сзади, принимается расшнуровывать платье. Не пытаясь порвать в этот раз, очень аккуратно и вдумчиво, умело. Кажется, ему просто нужно немного времени, и это отличный повод.

Ингрид чувствует, как колотится ее сердце. Особенно, когда его пальцы касаются кожи. Когда он, чуть просунув ладони, поддевает у плеч и стягивает, заставляя платье падать к ногам. Когда с легким нажимом гладит ее шею… хочется застонать.

Он глубоко и ровно дышит, она слышит у самого уха.

Раздевает ее. Она стоит перед ним голая, как в первый раз.

Слышит, как он скидывает сапоги, стоя, упираясь носком одной ноги в пятку другой.

Потом разворачивает Ингрид к себе.

И Ингрид понимает, что делать. Она так же неторопливо начинает раздевать его. Расстегивает пуговицы камзола, одну за одной. Стаскивает с него рубашку, сама касаясь пальцами его груди…

Снимает с него все.

Нет, обнять все равно не выходит — это слишком личное.

Она даже пытается встать на колени перед ним, но он подхватывает ее подмышки, потом легко поднимает на руки и несет на кровать.

Ставит на четвереньки. Молча. Так, как ему удобно, поближе к краю, раздвигает ее ноги, заставляя прогнуться, выгнуться к себе. И больше никакой нежности, никаких ласк.

И это нравится и пугает одновременно. Добавляет остроты, заводит своим ощущением ее подчинения и его власти. Но что-то важное ускользает…

Потом Сигваль крепко обхватывает за бедра и насаживает на себя. До упора, на всю длину. Так, что Ингрид кусает губы. Он чуть покачивается, словно удобнее устраиваясь в ней. Потом заставляет податься вперед, и снова к себе, направляя. Сначала медленно, потом наращивая темп. С тихим злым рычанием сквозь зубы.

Но Ингрид вдруг кажется — он здесь вообще не с ней. Она кукла… предмет, который дергают вперед-назад для получения удовольствия. От нее ничего не требуется, только стоять, как надо, расслабиться, подчиняясь ритму его рук. Кто бы ни был на ее месте — ему плевать. Он даже спиной к себе ее поставил только для того, чтобы не смотреть в глаза. Не видеть. Он просто использует ее.

И это его право.

Только на лишние мысли нет сил. Дыхание сбивается и кружится голова, и думать некогда, то самое томительное напряжение растет в ней, не давая вздохнуть.

Чуть медленнее, и быстрее снова, следуя каким-то своим ощущениям.

И все же, ее накрывает раньше, чем кончает он сам. Он еще двигается в ней, а она уже не может, до боли и судорог, до огненного взрыва внутри себя, до прокушенных губ.

Она еще чувствует его последний толчок… и тепло… а потом… он так и не позволяет ей упасть на кровать без сил. Он подхватывает, переворачивает ее на спину, сдвигая вглубь кровати. Раздвигает ее ноги, заводя себе за спину. И обнимает, наконец. Она прижимается к нему всем телом, и носом в плечо, и все начинается снова. Только сейчас он с ней. Это так пронзительно хорошо… до одури.

Когда Ингрид, наконец, приходит в себя, понимает, что его нет… он ушел.

Она еще плохо осознает куда… его просто нет рядом.

Но он где-то здесь.

Надо чуть-чуть отдохнуть… думать все еще не выходит…

И только потом…

Он рядом, на кровати, только у изголовья. Сидит, опираясь о колени локтями, немного сгорбившись…

Опустошенность…

Ингрид подползает к нему, дотрагивается ладонью до его спины, у поясницы.

Он вздрагивает.

Хочется спросить: «тяжелый был день»? Но она не спрашивает, просто медленно гладит его кончиками пальцев, между вчерашних шрамов. У него горячая спина, немного мокрая… еще бы, после такого!

Он чуть поворачивается к ней, вполоборота. И в его глазах, отражаясь, танцует пламя свечи, и от этого кажется, что взгляд теплеет… но только кажется. Это свечи на столике рядом…

— Не помогло? — спрашивает она.

Он качает головой.

И все же…

— Тяжелый день, да?

— Очень… — соглашается, и, наконец, ухмыляется, немного криво и очень устало, трет ладонью лицо. — Да пиздец просто.

— Ты улыбаешься, — тихо говорит Ингрид. — Страшновато, правда, улыбаешься, но все же. Значит, еще ничего. Когда ты пришел, то был похож поднятого покойника. Совершенно пустые глаза.

— Пожалуй, — соглашается он. — Да, пить и трахаться.

И ничего больше не объясняет, не пытается поговорить.

— Но пить, как я поняла, не вариант.

— Вообще не вариант, — говорит он. Отворачивается.

И пусть все еще сидит рядом, но Ингрид чувствует, как пустота возвращается, медленно заползает обратно, на прежнее место. Хаук что-то сказал ему? Или отец? Что-то случилось…

Вчера она хотела играть с ним. Сегодня… Что-то изменилось.

Он не годится для таких игр.

Или, скорее, игры для него. Нужно что-то другое.

Он протягивает руку к свече, к огню… задумчиво. Водит из стороны в сторону.

Пламя, отражаясь, блестит в его глазах.

— Что-то случилось, да? — не выдерживает она.

— Не стоит, Ингрид, — говорит он, мягко, но… — Это не твое дело.

Без упрека… Но так однозначно.

Его рука над свечой замирает, пламя лижет кожу.

Он дышит спокойно и ровно, но Ингрид вдруг понимает, что у нее темнеет в глазах. Ей даже кажется, что она чувствует запах горелого мяса. Невыносимо.

Приподнимается на локтях, садится… еще мгновение колебаний.

И со всей дури бьет принца по морде. Пощечина.

Он вздрагивает, убирает руку от огня. На ладони — ожог. На левой руке, он, все же, не совсем еще конченый придурок. Смотрит на нее так, что хочется вмазать еще разок… о, боже…

Нет…

— А знаешь что… — вдруг говорит Сигваль. — Пойдем с тобой потанцуем?

— Что? — Ингрид моргает, пытается понять… Подобное она ожидала услышать меньше всего.

Он сошел с ума? Или она?

— Куда-нибудь в город, — говорит Сигваль. — Такие простые веселые быстрые танцы, что танцует народ. Я знаю отличное место. Одеться только попроще, чтобы не бросаться в глаза, хотя меня и так знают… но это не важно. Выпить дешевого эля и потанцевать?

Он поднимается на ноги, поднимает ее. Обнимает за талию.

И даже пытается напеть какую-то мелодию, и даже парочку па в такт… Поет он отвратительно. Но то, как он держит ее, как прижимает к себе — в этом есть какая-то безумная страсть, огонь… и огонь вспыхивает в его глазах. Нехороший, дикий… Но хочется еще.

И все, что было у него в душе… он загнал куда-то на самое дно.

— Пойдем? — весело и почти беспечно ухмыляется.

Это немного страшно.

И невозможно отказать.

Вот только… другие игры.

Огонь.

У Ингрид под грудью есть несколько старых шрамов, оставленных раскаленным ножом.

Иногда только боль помогает почувствовать, что ты еще не умер…