Искусство ведьмовства. Обучение

Екатерина Богданова, 2018

Весения – юная необученная ведьмочка, по воле отца попадает в единственную на всё Семиречное княжество школу ведьмовства. Что ждёт её на пути познания своего дара? Сможет ли слободская девчонка прижиться в столичной школе? А тут ещё и зло древнее пробудилось, как всегда некстати. Старого магистра сила тёмная загубила, а нового Веся сама прибьёт, коли ерепениться будет. Внимание! Необычный стиль повествования, славянизмы, старорусский.

Глава первая: Ух, полетаем!

— Веська, слезай! — в который уже раз прикрикнул батюшка, глядя на меня с укором.

— Ы-ы-ы, — ответила я.

— Слезай, кому говорю! Выпорю! — погрозил кулаком батюша.

— Так её, батя, так! — загоготал Яська, мой младший братец.

— А ну в дом ступай, нето тоже выпорю! — велел ему батюшка.

Ясень показал мне дулю и убежал со двора.

— Всё равно за Тарася не пойду! — выкрикнула я, покосившись на кадку с прутьями, которые сама же намедни замочила. Не ко времени я собралась корзин наплести, ой не ко времени.

— Слезай, договариваться будем, — вроде как угомонился батюшка.

— Не могу-у-у, — завыла я, ещё и ногами горбунок обхватив. — Боюся-а-а!

— Тьфу, срамота! — сплюнул и нахмурился пуще прежнего батюшка. — Ты как, дурёха, туда залезла? Опять мерзость свою выпустила?

— Что ты, батюшка, откуда? Нету её, мерзости той. Как тётка Паласья отшептала, так и нету, — помотала я головой.

Батюшка нахмурился, почесал затылок и пошёл со двора.

— Эй! А я? — проблеяла ему вслед.

— Сиди уже, держись. Сейчас сымем как-нибудь, — махнул он рукой.

Фух, неужто поверил? Тётка Паласья с меня шкуру сдерёт, коли батюшка узнает, что никуда моя мерзость и не делась. Мы ж с ней сговорились, а тут такое. Когда, на одиннадцатом году, из меня мерзость полезла, батюшка сразу нашу слободскую шептунью позвал. Тётка Паласья пришла, глянула на меня, и велела всем выйти вон. А как мы одни остались, так сказала:

— Ты, Весения, девка смекалистая. Так слушай и запоминай. Мерзость твоя никакая не мерзость. Ведьма ты. И прабабка твоя ведьма была, деду и батьке не передалось, не по мужику те силы, а с тобой вот народилось. И не отшепчу я тебе, такое ни заговором, ни травами не отобьёшь. Но батька тебя поедом есть будет, ему же не втолкуешь. Так давай сговоримся — я ему скажу, что отшептала, а ты дурой не будь, силу не показывай. Не ты первая, если держать себя будешь, глядишь и замрёт силушка-то ведьмина.

Сговорились. Батюшка, как и условлено было, целый золотой тётке Паласье отдал, а я больше силу и не показывала. Семь лет держалась, а тут батюшке приспичило.

— Ты, — говорит, — девка большая, семнадцать годков, другие и в пятнадцать уже любятся, а ты всё сиднем сидишь. Отдам тебя за Тарася, кузнецова сына. Всё польза в дом будет.

А я ему:

— Не пойду за Тарася! Он рыгает и воняет, аки конь немытый.

Слово за слово, осерчала, выбежала из дому и сама не приметила, как на крыше очутилась. Взлететь-то взлетела, а как обратно спуститься — не ведаю. Само же получилось. Вот и сижу теперь на коне, да горбунок обнимаю. А страшно-то как!

Снимали меня всей слободой. Люду набежало, на невидаль такую поглазеть. Лесенку поставили, да она только до края крыши, а дальше подманивать принялись. Батюшка и так и эдак увещевал, и сарафан новый в городе купить обещался, и от работы по хозяйству на неделю освободить. Ну а я не будь дурой да и скажи:

— Не пойду с крыши, коли за Тарася отдать не откажешься.

Батюшка плюнул, махнул рукой и изрёк:

— Твоя взяла, не пойдёшь за Тарася!

Тут уже я и поползла. Сарафан изодрала, исподнее всей слободе показала, но слезла.

Батюшка тут же всех разогнал, ворота запер, а меня в дом погнал. Матушка со слезами обняла, да причитать принялась:

— Как же ты так, кровиночка моя? Да за что же наказание-то такое?

А батюшка как зыркнет на неё, она и вышла на двор.

— Сил моих на тебя не осталось, Веська, — упёр родитель кулаки в бока. — Завтра же Сергуньку запрягу и свезу тебя в столицу. Не хочешь за Тарася идти, так в школу ведьминскую пойдёшь!

— Как в школу? Зачем? За что? — вскинулась я. — Нету у меня мерзости!

— Ты мне это брось! — прикрикнул батюшка. — Думаешь, я не ведаю о твоих проказах? То цветни под окном за ночь нарастают, то утопленницей на мостках всплываешь, а бабы после по слободе горланят.

Ну было, один разик всего-то! У нас по слободе байки ходят про утопленную деву, которая, если кому покажется — мужниной ласки не жди. Откуда ж я знала, что на мостках бабы тряпьё полощут? Я думала, то девки купаться пришли, вот и всплыла. И вообще, это два года тому назад было, нашёл что вспомнить! А с цветами так и подавно само вышло.

— Это не я! — открестилась от содеянного.

— Ты батьку-то дураком не держи! — насупился родитель. — Мать тебя грамоте обучила, вот и будет с того хоть какой-то прок. А коли не выгонят, так отучишься, вернёшься, там и сама себе мужика выберешь. Учёную ведьму в любой дом возьмут.

— Батюшка, миленький, не надо меня в столицу, не хочу я учиться, — запричитала я. — Сам же говоришь, выгонят меня.

Даже слезу выдавила, одну, да толку с того.

— Я своё слово сказал. Собирайся, да много тряпок не бери. Дам тебе монет, там ихнее, столишное возьмёшь, — обрубил батюшка, и вышел вон.

Тут же прибежал Ясень, весь такой довольный, аж прибить захотелось.

— Веська, а ты опосля меня в столицу заберёшь?! — радостно заголосил он.

— С чего это? — подбоченилась я.

— Ну ты же ведьма! Обучишься, а там при князе служить станешь. И меня к себе возьмёшь! Я тоже во дворец хочу, — принялся он скакать по кухне, да так, что черепки забренчали.

— Ты сперва грамоте обучись, да подрасти маленько, — улыбнулась я.

— Да не обучишься ты, — обиделся Яська. — Выгонят тебя, дурёху!

— А вот и обучусь! И в столице останусь. А ты сиди здесь сиднем, дурень неучёный, — насупилась я.

— Не обучишься, не обучишься. Попрут тебя, попрут! — показал он язык и убежал, пока чем сподручным не огрела.

А мне так обидно стало. Даже этот малец сопливый в меня не верит. Отучусь на ведьму, всем назло отучусь! И не вернусь, не зазря же матушка меня грамоте обучила. Я даже разговаривать по их, по столишному умею. Матушка ведь оттуда, полюбился ей батюшка, вот и пошла за него в слободу. А родители у неё умные, но больно гордые. Отреклись от дочери, не признали её мужика, и с нами знаться не хотят. А я приеду, ведьмой стану и при князе служить начну. Пусть им совестно будет! И летать научусь, как положено, чтобы с крыши не на карачках слезать, а спускаться величаво, как и пристало ведьме.

***

Собирала меня матушка, со слезами да причитаниями, но я приметила, как у неё глаза горят. Видно, что надеется на меня. Она и прежде порой заговаривала про столицу, да батюшка всегда от разговоров тех больно серчал. А теперь матушка, по всему, надеялась, что эта оказия поможет ей детей из захудалой слободы в мир вывести.

— Вот отучишься, получишь грамоту, и устроишься в Златаре на престижную работу, — тихо говорила она, расчёсывая мои непослушные волосы перед сном. — У меня сердце болит, так страшно отпускать тебя одну. Но это к лучшему, ты достойна большего, нежели жизнь в нашей Уточной слободке. Я знаю, что ты сможешь. Как же я рада, что ты не влюбилась ни в кого из местных.

— Мам, а ты жалеешь, что за батюшку пошла? — спросила я.

— Нет, не жалею. Но вам с Ясенем хочу лучшей жизни, — с тоской улыбнулась матушка. — И не батюшка, а отец. Помнишь, как я учила тебя разговаривать? Вот так и говори, когда в школу приедешь. Позабудь про местный говор, и про традиции слободские. Там всё иначе, там совсем другая жизнь. Тебе понравится. Но помни, никому нельзя верить на слово. И деньги свои никому не доверяй, а уж жизнь и подавно. Пиши мне почаще, к нам почтарь раз в неделю заезжает, вот и пиши каждую неделю.

— Хорошо, мама, — прошептала я, давясь слезами.

Уезжать из отчего дома было страшно, но столица манила новыми впечатлениями и перспективами, как сказала бы матушка. За разговором с мамой я и не приметила, как и думать иначе стала, и речь столичную припомнила. Но родное, с детства впитанное, слободское житьё так просто из себя не выдерешь.

— Матушка, а коли выгонят, батюшка меня назад не примет же? — спросила, глаза опустивши.

— Ты мне это брось! — погрозила гребнем мама. — Постарайся уж там, чтобы не выгнали. И не сдерживайся. Я знаю, что сила ведьминсткая в тебе сильна. Поспрашивала тут у стариков, прабабка твоя была могущественной ведьмой, но она не училась, от того и пошла по тёмному пути. Поэтому и отец твой эту силу мерзостью называет. Наслушался от родни, вот и боится. А ты не бойся, не зря же князь ведьм признал и на службу княжеству приспособил. Тебе досталась редкая, можно сказать бесценная сила, вот и пользуйся ей с умом. А сейчас ложись, отец телегу засветло приготовит, даже с Ясенем не попрощаешься, спать ещё будет.

— Я не подведу тебя, мама, — прошептала, крепко матушку обнимая.

— Вот и хорошо, а я тебе напишу записочку. Глядишь, получится с моими родителями увидеться, — погладила меня по спине матушка и ушла.

А я осталась одна, со своими думами да переживаниями. Привычная слободская жизнь закончится уже часов через шесть, а я так и не успела с подругами распрощаться, не сходила на пруд любимый, не сказала Мартыну, сыну кожевника, что он мне нравится… А может и хорошо то, что не сказала? Может, так и должно было случиться? Не нашла я место по себе в слободе, так может статься и не место мне тут. Поживём — увидим. А коли и в ведьмовской школе не пригожусь, так за Тарася пойду, всё равно больше никто из местных девок на него не позарится. Пущай Тарась-парась меня дожидается. Ежели я и на ведьму не сгожусь, так туда мне и дорога, за этим свином жизнь маяться.

***

Подняли меня засветло, батюшка сложил на телегу два узла с тряпьём, усадил меня сверху, обождал, пока матушка, обливаясь слезами горючими, давала последние напутственные слова (записку для своих родичей она мне тайно в руку сунула), и мы выехали со двора.

Путь до столицы был долгий. Часа через два мы добрались только до нашего городка Приточного, там батюшка заехал к местному торгашему, обменял шкуры и сушёные ягоды на монеты, тут же отдал мешочек с ними мне, и мы поехали дальше. Ночью я так и не сомкнула глаз толком, потому и сморилась. А проснулась только на вечерней зорьке, когда мы уже в столицу заехали.

— Вот это городище, — шептала я, вертя головой. — Нечета нашему Приточному.

Вкруг было столько народу, повозок, и карет даже, каких я сроду не видала, что у меня от волнения ком в горле встал, да сердце зашлось. А дороги! Дороги-то были и не пыльные накатанные, а выложенные камнем. Люд весь такой нарядный, и фонари! Настоящие фонари! Мне мама про них рассказывала. Это когда на высоком, в два роста, столбе привешан такой квадратный короб со стеклянными стенками, а внутри горит… нет, не огонь, а самая настоящая магия! И никто не ходит от столба к столбу с огнивом, они все враз загораются, от заклинания.

— Батюшка, а может, ты передумаешь? — взмолилась, испугавшись всего такого нового и непонятного. — Я подумаю про Тарася, может и сложится.

— Поздно, Весения, — покачал головой батюшка. — После твоего срама на крыше Тарась уж не хочет тебя брать.

— Ах так! Не хочет, значит? Ну и поехали тогда в ведьминскую школу! — взбеленилась я.

Надо ж, горе какое, Тарась от меня отказался! Да я и сама за него не пошла бы!

К школе мы подъехали уже затемно, но Златар ещё гудел, тут люди не ложились спать с заходом солнца. Ворота оказались заперты, но батюшка постучал, и к нам вышла дряхлая такая старушка, прямо таки заморенная. Дунь на неё и рассыплется.

— А ты попробуй дунуть, — вместо приветствия проговорила она, с улыбкою на меня глядя.

— Ой, — пискнула я, и спряталась за батюшку.

— Здравия вам и долголет, — поклонился батюшка бабушке.

— И тебе не хворать, мил человек, — ответила старушка.

— Вот, привёз вам ведьму на обучение, — проговорил отец, и отошёл в сторонку.

А я не успела следом ступить, чтобы и дальше за его спиной прятаться. Так и замерла под взглядом старушечьим пристальным.

— А с чего ты взял, что твоя дочка нам подходит? — сощурилась бабушка.

— Так мерзости в ней полно. Давеча сам её с крыши сымал. Взлетела, а слезть ума-разума не хватило. На всю слободу дом наш позорит девка. То утопленницей всплывёт, то ещё чего утворит. Парни её брать отказываются, да и сама ерепенится. Несподручно мне с ней, вот и решил свести к вам.

Пока батюшка всё это говорил, я успела покраснеть от стыда, задохнуться от обиды, и под конец разревелась. Ну за что ж он меня так не любит-то? Я же пыталась, семь лет держалась, мерзость старалась не показывать. А он…

— Ясно всё с вами. Давай сюда вещички, бумажонки какие, если есть, и пошёл вон! — осерчало проговорила старушка.

Батюшка растерялся, покосился на меня, упёр кулачищи в бока и уже открыл рот, чтобы возмутиться, а бабушка возьми и перебей его.

— Ты, мужик, езжай, откуда прибыл. А с дочкой твоей мы сами сладим, — произнесла она. — Не трави ты ей душу больше, и так отравил знатно.

Батюшка глянул на меня, приметил, что я реву, руками всплеснул, некультяпо обнял, смачно поцеловал в лоб, сгрузил мои узлы наземь, всучил бабушке мою именную бумагу и, пожелав напоследок не опозориться, уехал, остервенело Сергуньку погоняя.

— Ну что, моя хорошая, натерпелась ты, как я погляжу? — спросила старушка. — Ты забудь про прошлое. Вот как войдёшь в эти ворота, так новая жизнь у тебя и начнётся. Идём, идём, девочка.

— А узлы? — растерянно спросила я, чрез слёзы провожая взглядом отчую телегу.

Батюшка так и не оглянулся. Уж не ведаю, напугала ли его эта бабушка, или стыдно было к непутёвой дочке чувства показать, да телега так и скрылась за поворотом, а я всё стояла и смотрела на пустую подъездную к школе дорогу. А мимо неё катили кареты, да люд столичный прохаживал, для них меня будто и не было.

— Занесут твои узлы, — махнула рукой старушка. — Иди за мной, девочка.

Мне и осталось что только послушаться, не за батюшкой же бежать, всё равно не примет.

— У нас, вообще-то, набор уже закончился, но от такого родителя я тебя с радостью сама в послушницы возьму, если другие наставницы не позарятся, — проговорила бабушка. — Зови меня матушкой Евдорой, деточка. Сегодня уже проверять тебя не будем. Поспишь у меня, а завтра определим, куда тебя пристроить. В крайнем случае, если силы ведьминские слабые совсем окажутся, останешься служкой, будешь мне помогать за школой приглядывать, пока нового магистра не назначили.

— Так меня могут и не взять в обучение? — испугалась я.

— Там видно будет, всё от потенциала зависит, — пожала сухонькими плечами старушка. — Ведьмовство я в тебе чувствую, но, пока проверку не пройдёшь, не узнаем. Сила ведьминская она такая, иногда может и спонтанно проявляться, не имея постоянной основы. А без врождённого таланта и стабильной силы в обучении не место.

Вот я угодила! А ежели не подойду? И что же тогда, всю жизнь в служках ходить? Вот тебе и столице, такими путями мне до княжеского дворца и к старости не добраться.

Матушка Евдора провела меня по тёмным проходам до своей комнатки, маленькой такой, у нас курятник и то больше будет, указала на кровать, велела ложиться спать и ушла.

Ну вот, даже и рассмотреть ничего не получилось. И спать совсем охоты нет, какой тут сон, коли вокруг такое творится. Да и выспалась я за день-то. Присела на краешек кровати, сложила руки на коленках и призадумалась крепко.

***

— Весения, просыпайся, — за плечо меня трясти кто-то принялся.

Тут же вскочила, как ошпаренная, испуганно поозиралась и со звучным «хууух» присела обратно.

— Утро уже, девочка, наставницы сейчас соберутся. Кормить тебя пока не будем, на голод сила лучше идёт. Ты пока готовься, а я пойду предупрежу. Пришлю потом за тобой послушницу.

И матушка Евдора вышла. А я осталась. И как готовиться-то? Чего делать? Хоть бы подсказала что да как. Про ведьмовство я ничего и не знаю, потому принялась повторять грамоту, которой матушка обучила. Цифры и буквы перебрала все, в слова и суммы поскладывала. К тому времени, как принялась городов больших названия перебирать, косу переплетая, в комнатку влетела какая-то девка в чёрном платье до пола и с чёрной лентой в волосах.

— Не девка, а послушница, в крайнем случае, девушка, — наставительно проговорила она.

— Да что же это делается-то? Я же только подумала… — пробурчала я.

— Вот поступишь, научишься, и никто твои мысли видеть не будет, — улыбнулась она.

— А я буду? — подхватилась я. — Вот так прям и всё, об чём другие думают, буду видеть?

— Не всё, конечно, но, при желании и с допуском да, будешь читать чужие умы, как раскрытую книгу, — улыбнулась она. — Но только если до высшей ступени дойдёшь, а это мало кому дано. Я пять лет училась, чтобы самые явные мысли у незащищённых начать видеть.

— Ух ты! — только и смогла выдохнуть я.

— Пошли уже, там тебя заждались, — усмехнулась ведьма. — Ты уже выдающаяся личность, если смогла матушку Евдору уговорить принять тебя после окончания набора. Вообще тебе очень повезло, магистр Матфий не допустил бы такого, да и следующий магистр вряд ли согласится отступить от правил.

— А где эти ваши магистры? — испросила я.

— Убили нашего магистра Матфия, но нам об этом говорить запрещено. А нового ещё не назначили, — с грустью проговорила ведьма.

— Как убили? — испугалась я.

— Иди за мной, — насупилась она. — И не болтай лишнего.

Пришлось обождать с расспросами, интерес подальше за пазуху спрятать, да идти за вредной ведьмой. Вот не зря батюшка их не любит, противные они, ведьмы эти.

Сейчас, при дневном солнышке, я смогла разглядеть школу получше. Замок, как есть замок! Кругом серые каменные стены, потолок высокий такой, и окна большие, цветастыми стёклами закрытые. Красиво, но непривычно. А потом мы вышли из узких проходов с окнами и очутились будто в волшебном царстве — огромный зал, весь такой светлый и яркий, на стенах какие-то картины, и лесенка широкая посредине из разноцветного камня. Красота-а-а!

— Ты вообще откуда такая дикая взялась? — посмеиваясь, ведьма испросила.

— Из Уточной слободы я, что при городе Приточном, — как на духу ответила я.

— Да ты хоть читать-то умеешь? — ведьма губы кривить принялась.

— Умею. Я грамоте обучена, и говорить умею по-вашему, но тут такое, я и растерялася, — закрасневшись, призналась я.

— Прекращай смущаться, а то так и вернёшься в свою слободу, — улыбнулась ведьма. — И зови меня Марсой, а то всё ведьма, да ведьма.

— А нечего в мою голову лезть, — пробурчала я недовольно.

— Иди уже, — засмеялась Марса, указав мне на дверку, к которой мы и пришли уже.

Открылась та дверь сама. Вот так прям взяла и растворилась предо мной! А та-а-ам, ужас, мрак и что-то невиданное…

Я так и попятилась, наткнулась на Марсу, оглянулась и прошептала:

— Не хочу-у-у.

Марса улыбнулась опять и со всей силушки как толкнёт меня вперёд.