(Не)счастье на мою голову

Екатерина Орлова (2024)

— Найди себе ровесницу. — Не хочу ровесницу, — он качает головой. — Хочу тебя. Я, может, однолюб. — Когда же ты влюбиться успел? — Когда ты со связанными руками сидела в гараже моего друга. Или когда похищал. Сам не знаю, но уж как случилось, так случилось. Несчастье на мою голову. Сначала он меня похитил, но был вынужден вернуть. Я надеялась, что мы больше никогда не встретимся, но, кажется, у Борзого совсем другое мнение на этот счет.

Глава 7

Тина

— Доброе утро, — Пашка заходит на кухню и чешет живот. Я отрываю взгляд от экрана телефона и смотрю на заспанного сына. Он тянется за чашкой в навесном шкафчике, а я отмечаю, как возмужал мой сын за последний год. Красавец и большой умница.

— Доброе, — отзываюсь с улыбкой.

Паша бросает в чашку чайный пакетик и заливает его кипятком. Ставит на стол и усаживается. Несколько секунд сонно медитирует над чашкой, а потом берет с тарелки фаршированный мясом блинчик и откусывает.

— Мам, я хочу поиграть в страйкбол.

— Что это?

— Стрельба пластиковыми пульками.

— По ком?

Он поднимает на меня взгляд и смотрит так, будто я спросила какую-то глупость.

— По людям.

— В смысле — по людям? Паш, ты в своем уме? Что это еще за игра такая?

— Ну я ж не по прохожим собираюсь стрелять, — усмехается сын. — Это типа специальная территория, несколько игроков. Две команды и цель, например, завоевать флаг или захватить территорию. Типа игра в войнушку.

— И сильно эти пульки стреляют? В смысле, там есть шанс получить увечья? — задаю вопрос, а сама уже в поисковой строке вбиваю “страйкбол”.

Не дождавшись ответ от сына, включаю первый попавшийся ролик. Смотрю фрагмент игры. В целом, ничего страшного. Игроки в защитной одежде, в шлемах, масках, перчатках. По идее, это не травмоопасно. Потом возвращаюсь к результатам поиска и натыкаюсь на статью “травмы от страйкбола”. И лучше бы я не открывала ту статью. Я же теперь не смогу нормально спать. Кто-то лишился зуба, кому-то прострелили щеку, кому-то повредили глаз.

— Нет! — заявляю решительно, заблокировав телефон.

— Ну мам, — тянет он в своей манере.

— Не “мам”, Паша, — строго отзываюсь я. — Ты видел, какие там травмы можно получить? Кошмар! Так же можно лишиться глаза!

— Ага, если ты дебил и не пользуешься специальной маской. Мам, ну нет там ничего страшного. Не страшнее пейнтбола.

— Пейнтбол — это краска. А здесь пульки! Прекрати. Ты как маленький. Неужели не осознаешь риски?

Встав из-за стола, мою свою чашку и тарелку.

— Мам, да у нас пацаны играли, все было нормуль.

— Нормуль, — передразниваю его. — Паша, я сказала “нет”.

— Ма, я вообще хотел днюху отметить на страйкболе. У нас в городе офигенный клуб открыли, туда даже взрослые мужики ездят играть.

— Балбесы эти мужики, — фыркаю я. — Если они не понимают, что могут угробить там здоровье, то я понимаю. Так что повторю свой ответ: нет. А еще и на день рождения. Ты хочешь, чтобы я позволила поставить под угрозу здоровье чужих детей?

— Мам, да там родители подписывают документы.

— Какие? Что не будут предъявлять претензии, если дети покалечатся?

— Да никто не покалечится! — психует Пашка. — Ма, ну пожалуйста, — он избирает тактику уговоров. Сейчас придет обниматься. И точно, через секунду он уже прижимается к моей спине и сопит мне в макушку. Вымахал на полголовы выше меня и теперь давит своим “авторитетом”. — Мамочка, я буду послушным, хочешь? И перестану запрещать обнимать меня на людях. И посуду буду мыть за собой. И… короче, придумывай любые условия.

— Паша, никакой торговли.

— Мама, — снова психует, но пока еще висит, прилепленный ко мне.

— Павел, — строже повторяю я.

— Ну мам! — снова отходит и становится неподалеку, прислонившись бедром к столу.

— Вот увидит твоя Женька, что ты без глаза, и бросит тебя.

— Да при чем тут Женька? — заводится по новой. — И почему я должен обязательно остаться без глаза? Мам, ну давай хотя бы съездим на полигон и посмотрим, как там и что.

— Даже не собираюсь, — отрезаю и вытираю руки полотенцем. Хочу обойти сына и пойти собираться на работу, но он перекрывает мне выход. — Павел, дай пройти.

— Не дам. Ну мам. Просто посмотреть. Ну, давай съездим. Ты же завтра выходная. Просто прокатимся и все. Если ты все равно будешь думать, что это опасно, обещаю больше не ныть. Потерплю до восемнадцатилетия, и сам тогда поеду с друзьями.

— Паша, выпусти меня, — я уже сама психую. Делаю шаг влево, он — вправо, не давая мне пройти. Я вправо — он влево. — Да блин!

— Ну мам! — снова повторяет он, выбешивая меня еще сильнее.

— Я опоздаю на работу.

— Мам, ну давай съездим. Обещаю, что больше не буду проситься, если там все так плохо.

— Обещаешь? — прищуриваюсь я, уже заранее зная, что для меня там все будет плохо, даже если из автоматов пульками стреляют розовые единороги, которые сидят на радуге.

— Угу, — настороженно отвечает сын. Похоже, он тоже понимает, что мать не намерена сдаваться.

— Ладно. Завтра поедем. Там надо договариваться об экскурсии?

— Не надо. Просто приехать.

— Хорошо. Приедем, посмотрим, я тебе откажу еще раз, и вернемся домой.

— Да ну мам! — в отчаянии восклицает он.

— Короче, посмотрим, но завтра. А сейчас дай пройти, у меня работа. Иначе за твою днюху, даже если она пройдет в кафе-мороженом, заплатить будет некому.

— Ты лучшая, — сын расплывается в своей очаровательной улыбке и целует меня в щеку.

— Ага, — отзываюсь и, обойдя его, иду в комнату.

Маленький манипулятор. Хотя не такой уже и маленький. Вымахал здоровяк и теперь считает, что может зажать мать в углу и заставить ее делать все, что ему заблагорассудится. Ну ладно. Завтра привезу его туда, скривлюсь как можно выразительнее и запрещу даже думать о таком. До восемнадцати доживет — и попутного ветра. Пускай сам принимает решения. Надо признаться, что я тайно надеюсь, что его к восемнадцати отпустит, и он и думать забудет о таком небезопасном развлечении.